Текст книги "Любовь хранит нас (СИ)"

Автор книги: Леля Иголкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)

Глава 13

Макс о чем-то азартно говорит, что-то нам рассказывает, яростно жестикулирует, корчит долбаные рожи, даже изображает дефиле, а Гришка широко улыбается, иногда заходится от смеха и качает головой, звонко стучит ладонями по столу, откидывается на спинку стула, свешивается, а затем резко возвращается, задыхаясь, хрипит и слишком громко шепчет:

– Блядь, ты рассмешил, Зверина. Ей-богу, пропал такой талант. Тебе бы в комики податься. А с твоим послужным списком ты бы еще и на блатных бабки зашибал. Ты подумай, Морозов, на досуге. Может, ну его это кулинарное искусство? В жопу ресторан. Стенд-ап шоу «У Зверя»? А? Каково? Чем тебе не новое увлечение? Тебя оценят и даже крышу организуют. Век воли не видать!

– Что значит, «ну его кулинарное искусство»? Ты охренел, Велихов. Пошел отсюда или сиди, блядь, и не возникай! – вклиниваюсь в их разговор. – Я финансово вложился и потом, французский завтрак, сытный обед, жаркий ужин – я много ем, а мать устала нас с отцом кормить. Говорит, всю голову ей обсосали троглодиты…

– О! Смотрите-ка, наш папочка вернулся. Запахло бабками, и Лешенька Смирняга – тут как тут. Как съездил в свой дом на рыбьих плавниках, бродяга? – Гришка склоняется ко мне и пытается заглянуть в мои глаза. – Как море, как песчаный пляж? Где был, что видел, с кем тесное знакомство свел?

Сука! Еще один такой вопрос и я не выдержу – со всей дури втащу в эту зажравшуюся рожу. Я устал всем однообразно отвечать:

– Как съездили, сынок? – Нормально, пап.

– Леша, а как там Оля? – Мы ведь встречаемся, мам, вот были с ней у меня дома!

– Встречаетесь? Были вместе? С Климовой? С Олей? – А с этим есть какие-то проблемы? Ты против или что-то не так?

– Я думала, что ты и она… – Станем наилучшими друзьями? Ты обманулась, мам. Наверное, у тебя это впервые. Привыкай!

– Алеша! – Ты ведь знала, что отец отрицает дружеские отношения «между мужиком и бабой», мам? Что он звереет, когда такое заворачивают или когда оправдывают свое бездействие и слабость тем фактом, что «мы с Машенькой всего лишь лучшие друзья»? Дружим с мальчиками, а с девочками спим и строим отношения! Ты знала об этом, мам?

– А Максим… То есть, отец, он в курсе? – Нет! Но знаешь, что?

– М? – Он однозначно прав, этой вымышленной дружбы не существует, ее просто не бывает, а нас, мужчин и женщин, от нее разделяет та самая совместная кровать.

– Алеша… – Хорошего дня, мама. Об этом разговор со мной навсегда закончен.

Или, возможно, так:

– Как съездил, Смирнов? – Макс, отвянь, а!

– Как Оля? – Под огромным впечатлением.

– От тебя? – В том числе, брат, в том числе…

И вот, пожалуйста, на финал – Гриша подтянулся с тем самым вопросом и охренеть каким настойчивым желанием узнать, как же там:

– Леха, так я не расслышал твой ответ, – похоже, гад издевается надо мной. – Прорычи хоть что-нибудь, будь другом. Как дом? Как ты смотался?

– Нормально, Велихов. Что со мной там может случиться? Утопил педаль в пол, жалких два часа в дороге, и я на своем месте. А дом, естественно, стоит, ремонт идет, а Петька передает всем пламенный привет, зовет нас в гости на курорт. Макс, кстати, – поворачиваюсь к Зверю, – там есть свободная жилплощадь, Красов говорит, что чистая история, сейчас выставлена на продажу – хозяева пытаются скинуть балласт перед отъездом за границу. Может быть, ты с Голден леди поговоришь, и вы вместе подумаете над возможной будущей дачей, например. Что скажешь?

– Долгов много, ЛешА. Надо бы со всем этим рассчитаться и не прогореть с едой. Плюс Сашка слишком маленькая – дочь тянет на себя семейное одеяло, и не дает нам с Надькой расслабиться и отдохнуть. Кстати, ты ведь помнишь, на что подписался и что нам клятвенно и слезно обещал?

– Да-да, конечно. Все в силе, с крестного отцовства не сверну. Готовь крыску, собирай приданое, через неделю я ее у тебя украду.

– Помечтай, Смирняга, пока это возможно.

А что мне еще остается? Я вот и мечтаю. То об одном, то о другом. Вот, например, об Ольге Климовой! О ней я слишком часто думаю и мечтаю. По-моему, о ней – уже всегда и, как по мне, то это явный перебор. В любое время дня и ночи, только глаза прикрою – бац, надменный взгляд, гордая осанка и въевшиеся в память грубые женские слова:

«Подлец и тварь, Смирнов! Отойди от меня и не звони больше! Не очаровывайся, Алексей, чтобы не разочаровываться в человеке. А я, поверь… Точно разочарую тебя! – Оль, я от тебя не откажусь! Слышишь, одалиска? Не мечтай об этом! Не откажусь и своего обязательно добьюсь!».

Наверное, ей все-таки виднее, и я, действительно, наглая и любопытная сволочь, беспринципная тварь, циничная скотина, но… Я! Не! Виноват! Не виноват, что вляпался в эту историю всеми четырьмя конечностями.

Теперь мы с ней встречаемся еще реже – всего лишь раз в неделю и то, по предварительной телефонной договоренности, что называется, под настроение, словно срок совместный отбываем, словно и не было ничего там на маяке, словно мы с ней незнакомы, словно мы – чужие, и я опять пытаюсь сдвинуть нас с магнитной мертвой точки. Засада, блядь!

– Лешка? – Морозов трогает мое плечо и легко сжимает.

– Внимательно! – поворачиваю к нему свое лицо.

– Ты много пьешь сегодня. Заканчивай, по-моему, тебе уже хватит, – Макс кивает на мой хрен знает какой по счету стакан. – Ты за рулем?

– Пью и не пьянею, – салютую стаканом с вискарем. – Моя малышка, естественно, на улице спокойно ждет меня. Макс…

– Отдай, пожалуйста, ключи. Не спорь и не возникай.

– А ты что, типа трезвенник? – ухмыляюсь и кривлю безобразно рот. – Ты не пил? – киваю на стол. – Три стакана, три бокала. Ну, что скажешь на это, Зверь?

– Так я и не за рулем, а Гришку водила сюда доставил. Так что все обратно, по домам, поедут на такси. Ключи, Смирняга, и не выебывайся! Как слышно? Давай-давай!

Растекаюсь всем телом на диване, лезу рукой в карман джинсов и вытягиваю брелок, со звоном опускаю его на стол и, вздергивая верхнюю губу, ему рычу:

– Сука! На, подавись! Не забудь отдать, Зверина!

– Не заржавеет, об этом не переживай.

Скинув машину, тянусь за еще одним бокалом:

– Имею теперь полное право – безлошадный, значит, горлом холостой. Отвалите и заткнитесь! Гребаная полиция нравов, святители Господни и эти, как их там…

– У тебя проблемы, Леша? – Велихов перебивает, одновременно с этим вытаскивает из общей пачки сигарету, прикуривает и, прищурившись, уточняет свой вопрос. – Ты куда-то влип, Смирнов? Это что-то криминальное с запоминающимися последствиями. И нам, по-видимому, стоит за твою шкуру переживать? Давай, как адвокату и, как на исповеди…

На исповеди? Да иди ты! Я уже одной суке исповедался так, что теперь вот сижу с друзьями, слушаю чухню и глушу отменный вискарёк.

– И не подумаю, Гришаня. У этого мальчика, – указываю на себя двумя большими оттопыренными пальцами, – все в шоколаде! А сам я – сорокапроцентный, заспиртованный и в красивой золотой фольге!

– Леш…

– Иди ты, знаешь куда! – набычившись, рявкаю ему в лицо. – Макс, убери его!

– Тише, Смирняга! Что, блядь, с тобой? – Морозов хватает меня за плечо и подтягивает к себе. – Что случилось? Колись! Давай, как на духу, как брату…

– По-моему, ему одна знакомая дама не дала, – Велихов выдвигает скотское предположение, но тут же затыкается, увидев мой красноречивый взгляд.

Я выпил, но постороннюю речь прекрасно различаю. Все слышу, все слушаю и, естественно, запоминаю.

– Ты – озабоченный урод, Гришаня! Все, естественно, по доброте своей душевной сводишь к гребаной постели! Смирнов молчит – «да у Смирняги хронический недотрах», Смирнов орет – «ему, увы, опять не дали», сейчас тебе Смирнов рожу набьет – что это, по-твоему, будет означать? А ну-ка пошурши статейки уголовного кодекса, продажная юридическая тварь!

– Прелестно! Мои красноречивые друзья! А ну-ка, блядь, заткнулись оба, а ты, Смирнов, заканчивай глушить, – он силой выдирает у меня бутылку, – тем более с горла. Гриша, я думаю, тебе уже пора на выход!

– Я в этом почти уверен, – шиплю и не спускаю с Велихова глаз. – Там громкое дело намечается, хороший гонорар, проспать нельзя, ведь завтра слушание – у нашего Гришани все схвачено и всегда так.

– Леш, тебе нельзя пить! Когда нажрешься, ты такой урод велеречивый! – Велихов поднимается, застегивает пиджак, одергивает полы и забирает со стола свой телефон. – Не обижайтесь, мальчики, и не засиживайтесь тут слишком долго. Пора по хатам, по семьЯм!

– Иди уже, острослов, – Макс протягивает руку. – Давай, пошел, позвонишь потом. Гриш, без обид?

– Да все нормально! Леша? – Велихов подает раскрытую ладонь и ждет меня. – Мир? Друзья?

Даю ему краба и хриплю:

– Я на таких уродов никогда не обижаюсь! Мне просто вас, ушлепнутых, очень жаль.

– Не сомневаюсь, брат, – Гришка с улыбкой виляющей немного пьяненькой походкой удаляется из зала.

Максим молчит и просто исподлобья смотрит на меня. Ждет, что я начну что-то говорить? Ха! Так и не дождется! Однозначно! До какого-то там пришествия по счету – ему, конечно, лучше знать! Этот стойкий пацан славится своим упрямством и неразговорчивостью, в особенности, если всосет как минимум три стакана вискаря. Скажем так, я этот кандидатский минимум солидно перешагнул сегодня, а потому:

– Не о чем говорить, старик! Не надо, не трави меня, и не жги мне кожу своими ледяными глазами. Бля, да я – поэт! Лед жжет, а пламя тушит!

Хихикаю, как психически больной, неуравновешенный придурок.

– Поругались? – тихо уточняет с кем. – Со своей Ольгой? Что-то, я полагаю, пошло не так?

Это еще что значит? Как начал свой идиотский смех внезапно, так же неожиданно его и прекращаю.

– Не понял твоего вопроса, и, если честно, даже не собираюсь расчехлять, – откидываюсь на спинку дивана, мой подбородок прижимается к груди, а руки молитвенно складываются на пузе. – А тут прикольно спать, Максим! Ты никуда не торопишься? Может теперь полежим немного? Чур, противный, ко мне не приставать!

– Что не поделили? Что произошло? Леш, давай не виляй. Несдержанные на эмоции и бестактные в суждениях, цинично-ироничные и иногда продажные уже покинули наш приватный чат, остались стойкие, выносливые, тяжелые характером ребята. Ну, я жду, Смирняга! Теперь типа твои слова! Вступай!

– Ты – мой психолог, что ли, Зверь? Что-то я не пойму! Вот ни хера не догоняю! Что вам всем от меня надо? – прикрываю глаза и последний вопрос практически шепчу.

– Можешь не отвечать – все уже понятно. Значит, поругались!

Ему все понятно? Все? Все-все? Вот прям все-все-все? А мне вот ни х. я не ясно!

– Поругались! И? – поднимаюсь и ставлю локти на стол, видимо, от употребленного алкоголя я стал слишком неустойчив, они соскальзывают и с краешка уходят вниз, а я усиленно прикладываюсь подбородком, прикусываю язык и грязно матерюсь. – Да еб.ный в рот! Что тебе понятно, Макс? Поругались или не поругались, тебе какое до этого всего дело…

– Мне? Абсолютно никакого! Вот ты увяз в ней, Леша. Увяз! Основательно! Не знаю, что там насчет, бесповоротно, тут тебе уже лучше знать…

– Тебе бы еще, Зверина, в цирке телепатом выступать…

Он не дает мне договорить, делает резкий выпад и хватает за шею. Теперь мы смотрим друг на друга практически впритык – глаза в глаза. Я ни хрена не вижу – все сильно расплывается, а Макс давит лбом мне переносицу – кость скрипит, а башка уже болит.

– Отпусти меня, – шиплю. – Пусти, сказал! Руки прочь, Зверина!

– На хрена сегодня так нажрался? Леш? Что не так?

– Не знаю, не знаю, не знаю, – шепчу ему в морду и выкручиваюсь. – Пусти, козел, мне больно. Захотел выпить, вот и реализовал!

– Помнишь, что я говорил? – спокойно продолжает.

– Так ты тему-то освежи! В каком хоть направлении каталог воспоминаний открывать?

– Мать сделала тебе чрезвычайно неудобное одолжение, оказала медвежью услугу, брат. Тонечка устроила своему сыну просто адову засаду. Я думаю…

– Как погляжу, ты думать научился, Макс? Давно ли? А Надька в курсе, что кроме яиц, ты нарастил себе еще и мозговую атрибутику?

– Я не слушаю тебя, Леша. Не слушаю! Потому что ты сейчас, во-первых, пьяный, а во-вторых, и на финал, ты очень-очень не прав. Резво отрицаешь очевидный факт, а это самый верный признак. Ну и хрен с тобой! А зачем так нажрался? Еще раз задаю вопрос! И куда, скажи, пожалуйста, заказывать теперь такси? Родители оценят внешний вид своего старшего сынка. Смирный будет счастлив лицезреть то, во что ты сегодня посредством алкоголя превратился.

– Да не нажрался я! С чего ты взял? Выпил много, – улыбаюсь и потираю бровь, – не отрицаю, но не вдрабадан. Макс, у меня все нормально! Я же ваш Смирняга, веселый баламут. Грязный мальчик от кувалды и станка. Смирновский старший сын, Алексей Максимович, сука, Первый, он же Великолепный. Прекрасный старший брат, скрывающий грехи младшенького дебила, великолепный друг, вытягивающий из жопы мира своих задроченных семейных упырей, я даже был мужчиной-подружкой невесты – персональный рекорд, практически никем неоспоримый. Я – Алексей Смирнов, Единственный, наверное, Непобедимый! Я – вечный приятель и верный друг. Я…

– В этом и беда, Леха. Ей ты, видимо, уже не друг. Но все еще пытаешься по-дружески стать ближе, – он прищуривается и начинает растягивать губы в своей звериной долбаной улыбке, – и делаешь вид, что все просто зашибись и все идет по плану, вроде так сценарием задумано. Я такое тоже проходил! Так что ты натворил, Смирняга? Время каяться! Давай, мне, как другу, даже брату, можно. Вдруг я дам тебе дельный мужской совет?

– Ты? – кривляюсь и рожей сомневаюсь. – Ты можешь дать дельный совет? Твою мать! Морозов, ты от кулинарии Бог, но в остальном, ты, извини, конечно, – стопроцентный дятел. Я могу напомнить, как мы дружно разгребали ваши с куклой странные отношения. Признаюсь, что тайком начинал подсчитывать финансовые убытки, которые мог понести, если бы вы тут с Прохоровой устроили свое ледовое побоище. А вы могли! Вполне! Учитывая задроченность твоего характера и ее одну охуительную черту: «Я – Надя Прохорова, я – папина золотая кукла, но я Морозова Максима до беспамятства люблю»…

– Но-но, Великолепный, ты говоришь сейчас о моей жене. Выбирай выражения, фильтруй свой быдляцкий базар. Причем тут это? Просто сказал и не подумал, ЛешА?

– Что тебе надо, Макс? – тяжело вздыхаю. – Я что-то за сегодня так устал, а тут ты по-щенячьи пьяным взглядом заглядываешься на меня. Я волнуюсь за свою невинность.

– Не трону – не переживай. Что случилось? Просто поделись и точно станет легче.

Что ему сказать? Я влез туда, куда не надо было. Теперь прекрасно это понимаю, да только вот с уразумением, видимо, немного опоздал. Я поставил знак «плюс» там, где очевидный «минус», да к тому же, своим любопытством и недоверием оскорбил ее. Поэтому заслуженно огребаю и готов, если уж по чесноку, и дальше все это грести, лишь бы не напрасно было. Жду нашей оттепели, как медведь в берлоге, но пока по транслируемому прогнозу – мороз, пронизывающий ветер, град, тяжелые природные осадки, а над будущими отношениями незапланированный густой туман.

– Родители повздорили, Зверина, – свои секреты храню, а чужие с легкостью раскрываю.

– А это еще тут при чем? – Макс выпучивается на меня.

– Отец не оценил материнский дружеский порыв. Вернее, оценил, но явно не одобрил, – притягиваю плечи к ушам и резко их опускаю. – Вот так, Максим!

– Давно?

В тот же день, вернее, вечер, нашего триумфального возращения в летний город.

– Три недели назад, – тянусь за стаканом, а Макс подальше отодвигает. – Блядь, да перестань. Я что тебе, ребенок?

– Леш, ни хера себе вы нагородили! – он продолжает говорить, как будто бы меня не слышит.

– Талантливо, а главное, синхронно, очень слаженно! Я – с Ольгой, а батя – со своей любимой женой, – усмехаюсь и подмигиваю ему. – По-смирновски, с охренеть каким размахом. Старший так орал, что я думал, он голосом развалит дом.

– Из-за Климовой, что ли? Он, – Морозов начинает тише говорить, – ее не одобряет? Против? Или…

– Как раз наоборот, – вздыхаю и растираю двумя пальцами переносицу. – Батя не одобряет наши секреты и мою детективную жилку, тем более что перед нашим грандиозным отъездом с ним был как раз об этом тоже не совсем приятный разговор. Я обещал не врать, не скрывать, но, видимо, страх разоблачения или просто дурость оказались на порядок выше. Потом он не одобряет, как частный случай, цитирую – «сыновий неискоренимый дебилизм», потом он с каких-то херов заподозрил материнский тайный план чуть ли не в измене Смирновскому семейному кодексу, и, в качестве вишенки на торте, объявил долгосрочный бойкот. Правда, исключительно мне! Но, как говорится, слава Богу, потому что я не вынесу, если еще родители войдут в семейное пике.

– А у вас там весело, Смирняга! – охренеть какое замечание вставляет.

– Да, просто обхохочешься, Зверина. Зашибись! Плюс еще, как говорят, до кучки, наш младшенький Серега подкладывает не маленьких проблем. Я вот должен был к нему поехать – проведать и наставить на путь истинный младшего брата, но теперь на запланированном вояже – жирный Олин крест. Никуда не сдвинусь, пока мы не выясним и не устаканим наши хлипенькие взаимоотношения.

– Она не отпускает, что ли?

– Я ее не отпущу! Дай выпить, – в воздухе ловлю курсирующую на соседний стол бутылку. – Морозов!

– Стоп, ЛешА! Я говорю «стоп». Перестань! К спиртному больше не подпущу!

Как отец узнал про Климову? Да мать с потрохами сдала нас. Женщины – имя им опасность! Ну, что с них взять? Она увидела на моем столе с большим трудом добытую информацию об этом Диме, потом нечаянно сболтнула, что Климова и Черненький – огромная любовь навек, затем еще пару раз случайно проговорилась, а я ей невпопад ответил, а папа был тут как тут, не спал и зорко за нашими переговорами следил. И понеслась!

– Макс, Максик, Максимочка, Максюша, звериный кулинарный царь? – поскуливаю.

– Чего тебе еще, герой невидимого фронта? Прелестно! Я от этих новостей долго, видимо, не отойду.

– А у вас переночевать можно? – напрашиваюсь, как бездомный, на ночлег. – Пожалуйста, пожалуйста. Я тебя очень прошу!

– Увы, но нет, я вынужден в этом отказать!

– Своему лучшему другу? – выстраиваю жалкий вид и заглядываю ему в глаза. – А я бы никогда с тобой так не поступил, Зверина.

– Извини. Нельзя, – Зверь разводит в стороны руки и пожимает плечами. – У тебя, братик, есть свой дом. Там мягкая кровать, там все условия, там твоя родня. Езжай туда!

– Я там больше не живу, – бурчу. – Я бы с удовольствием поехал к себе, да ты ключи, козел, забрал, а на такси на море – вот, вообще, не комильфо. Согласись, Зверек? Да и бабок жалко. Долго, медленно и финансово затратно.

И не соврал ведь! После ошеломительного концерта по заявкам от старшего Смирнова, его хмурого выражения лица и молчаливого поведения по отношению ко мне впоследствии, я вынужденно и очень временно, надеюсь на последнее, сдрыснул на однокомнатную съемную квартиру. Живу один, а сплю на чужих простынях.

– Могу дать ключи от своей халупы, – Морозов предлагает. – Если не возражаешь и тебя такое помещение устроит?

– Блядь! Я вам что, бомж? Ты меня в кладовку сразу засели? Чего ты мелочишься, в самом деле?

– Мое дело – предложить, Смирнов, а твое – по-видимому, отказаться.

– Спасибо за поддержку и понимание, мой крестный брат. Твое великодушие я вовек не забуду.

– Не ерничай, ЛешА! Сказал же, что не могу пригласить, – опускает взгляд вниз. – Ты пьян, а у меня маленький ребенок и впечатлительная молодая жена.

– Ну да, ну да. Если бы не знал, кто она такая, может быть, и повелся на все, что ты только что тут рассказал. Но, – вздыхаю, – я еще немного посижу и на хер отсюда уеду. За меня не переживай.

У Зверя сейчас такая сочувствующая рожа, словно он по мне панихиду уже служит:

– Максим, ей-богу, перестань.

– Что произошло?

Не буду говорить – сам себе зарок дал, как на Конституции поклялся и к Святому Писанию прикипел душой и телом.

– Какая разница? Все, что случилось, то случилось и уже прошло – забыли. Я извлек урок, как в детстве, – клянусь, что больше так не буду. Не о чем там говорить. Прекращаем балаган.

– Ну, как знаешь, брат!

Морозов вскидывает руку и смотрит на часы:

– По-моему, уже пора. Поздно, мы с тобой тут засиделись.

– Ты иди, а я еще немного полежу, – прикрываю веки.

– Уверен? Лежать надумал? – Макс не торопится вставать из-за стола. – Еще не все тут выпил? Решил во всей красе показать себя?

– А что у меня есть выбор? Там меня все равно никто не ждет. Сегодня я нажрусь, а завтра высплюсь. И буду свеженький и бодренький, как молодой огурчик!

– Я не знаю – тебе лучше знать. Я про выбор, если что. Но на твоем месте…

Жестко пресекаю звериные мечты:

– Ты на своем побудь пока. Ладно? Сюда, пожалуйста, не лезь и не старайся даже что-то понять. И, как я уже сказал, ни в чьих советах точно не нуждаюсь.

Потому как я сам ни хера не понимаю! На сегодняшний день вердикт пока один – я влип по горло в эту бабу и, по всей видимости, не спешу отчаливать и отлипать. Чего меня так плющит эта ситуация?

– Ты уходишь, Макс?

Он поднимается и протягивает мне руку:

– Только вместе с тобой, брат.

Не отвяжется ведь! Делать нечего. Опираясь руками на столешницу, кряхтя и тихо матерясь, выхожу из-за стола. Отмахиваюсь от Морозова и его поддержки, как от назойливого насекомого, пошатываясь, натыкаясь на препятствия, иду на выход из ресторана.

– Адрес-то хоть скажи, ЛешА, – Зверь придерживает меня за рубашку. – Куда ты тянешь?

– Мне нужно вещи из машины взять, – киваю на свою малышку и строю кислое лицо.

– Господи, Смирняга, ты, как невеста со своим приданым. Весь гардероб таскаешь за собой?

– А что такого-то?

– Да ты и впрямь с ума сошел.

Подходим к моей машине, открываем двери, я вытягиваю свою сумку, потом вдруг присаживаюсь на водительское сидение и бормочу:

– Пожалуй, заночую здесь. Я сейчас отъеду. И это точно не метафора, Максим! Мне как-то слишком тяжело.

– Леш, это не смешно. Все точно романтично, прелестно, чувственно, волшебно, но меня ждет кукла с маленьким ребенком, а я с тобой, в дрезину пьяным, здесь, хрен знает где, вожусь.

– Так не возись, отдай ключи и шуруй отсюда к своей семье.

Макс вытягивает меня из салона, встряхивает и в лицо шипит:

– Смирнов, пора домой и баиньки. Гриша прав, когда бухой, то долбоеб!

Поддерживаю на все сто!

Морозов вызывает нам такси, а в салоне предлагает оплатить водительские услуги и первому, естественно, назвать адрес моего места назначения:

– Блядь, Макс! Я чувствую себя прыщавой девчонкой, возвращающейся с местной дискотеки, а ты – мой парень, надеющийся на сладенький стол…

– Ох, Смирняга, не надо, не продолжай. Но будь добра, «любимая», скажи, куда мы все же едем. Где ты сейчас временно живешь?

Где я живу? Где? Куда? Ловлю сочувствующий взгляд водителя в зеркале заднего вида и с самодовольной улыбкой вслух выдаю:

– Микрорайон Ворошиловский, дом 25. Как я, а? – вскидываю гордо подбородок. – Шеф, без проблем? Довезешь?

Морозов помалкивает, а таксист кивает и сипит сквозь зубы:

– Безжизненное тело доставим даже на Луну. За ваши деньги оказываем любую транспортную услугу.

М-м-м! Да ты мне нравишься, старик! Я же, сучий потрох, плотоядно улыбаюсь. Набираю злость и предвкушаю:

«Привет! Давно не виделись, малыш! Ты не ответила на три сегодняшних слезливых сообщения, возможно, сенсорные кнопочки заколдовали. Вот я и приехал их расколдовать. Иди-ка сюда, душа моя, поговорим о нашем общем деле!».

– Нехило ты забрался! – Морозов сокрушается. – Прямо к черту на рога!

– Что есть, то есть?

– А этаж какой?

Какой этаж? Ты охренел, Морозов? Тебе не все равно? И за каким-то чертом все же с гордостью вещаю:

– Седьмой!

Добираемся довольно быстро, а я, ужратая скотина, слишком медленно выбираюсь из автомобиля, склоняюсь к Максу, притягиваю его за шею и шепчу:

– Все будет хорошо, Зверь! Мы с Ольгой обязательно помиримся! Уверен! Я умею девок убеждать. Я…

– Не сомневаюсь. Давай, иди, герой, прими душ, выпей кофе и пока все это не сделаешь, не засыпай. Угу?

Шутливо отдаю честь другу, чеканю разворот и пьяно шествую к известному подъезду:

«Малыш, я уже тут! Встречай гостей, моя строптивая подруга!».

Нажимаю кнопку вызова, пока ожидаю прибытия лифтовой кабины, прочесываю осоловевшим взглядом полутемный коридор. Обрадуется или взашей погонит? Амортизаторы пружинят – а мне на выводы уже плевать!

Не поднимался к ней со дня нашего знакомства. Встречались постоянно у подъезда или на нейтральной полосе. Казалось бы, не должен ни хрена помнить, но в мозгу всплывает абсолютно все. Как в этом тесном помещении разглядывал ее, как имя нагло спрашивал, как она стеснялась и краснела, стоя ко мне чересчур надменным лицом. Сколько у нее веснушек? По количеству? Я этого сейчас не вспомню? Пять, шесть, семнадцать, двадцать восемь? Какая, блядь, разница! Все равно ведь все – мое!

А вот и мой этаж:

«Климова, зараза, я тут, я дома. Выходи встречать!».

Двери раздвигаются, я медленно выплываю наружу. По-моему, от все-таки присутствующего страха я немного протрезвел, по крайней мере, походка стала более чем уверенная, а окружающая обстановка перед глазами не сильно мельтешит и больше не плывет. Подхожу к нужной двери и вместо того, чтобы нажать звонок, прикладываюсь ухом и прослушиваю то, что там, за этой дверью, происходит. Там… Тишина! Похоже, что своим внезапным появлением я разбужу ее. Смотрю на время – только половина десятого! Нормально, по нормам поведения – все пучком! Меня колотит, словно в лихорадке. Блядь, «Смирняга», перестань нагнетать! Наконец-то придавливаю пальцем кнопку и терпеливо жду. Климова, похоже, не торопится, а я еще раз мучаю звонок. По-моему, в квартире началось какое-то шевеление, а у меня в башке:

«Она там не одна?».

Щелчок замка, слегка приоткрытая дверь, женский сонно-удивленный взгляд и тихий возглас:

– Алексей?

Ольга в смешной… Что это на ней? Пижама? Распашонка для тех, кому уже «немного за»? Да без разницы! Главное, что ей идет. Красивые, а главное, голые босые ноги сейчас острыми коленками смотрят прямо на меня. Я демонстративно рассматриваю всю ее фигуру в целом, как будто бы оцениваю, затем удовлетворенно хмыкаю и начинаю борзоту и наглость выдавать.

– Здравствуй, таинственная незнакомка, – подпирая дверной косяк плечом, произношу стандартное приветствие. – Встречаешь у порога – мне так приятно, солнышко. Ждала? Не поцелуешь путника?

– Добрый вечер, – царевна Несмеяна отвечает. – Нет! И… Нет.

– «Нет» – всегда и на любой вопрос. Что странно, ведь в противоположном слове меньше букв, его произносить намного легче, – ухмыляюсь, храбрюсь и одновременно с этим пытаюсь унять откуда ни возьмись появившееся дрожание кистей рук. – Что с тобой, изумруд души моей?

– Я занята, у меня есть дела. Чего ты хочешь?

– Предложишь переночевать? Там, на коврике, буду сторожить тебя, как верный цепной пес, – строю ей глаза и даже по-собачьи подвываю. – У-у-у-у! А? Я места много не займу. Кормить не обязательно – свой ресторан имеется. Друг накормит и внимательно выслушает, поэтому…

– Нет.

А я ведь все равно войду. Мне нужно где-то спать! Напираю всей массой и проталкиваю гибкое желанное тело внутрь. Дверь с треском закрываю и мастерски ловлю чуть не навернувшуюся с миниатюрной коридорной полочки какую-то женскую фигню.

– Ты обалдел, Смирнов?

– Есть немного. Все из-за тебя, – тычу указательным пальцем ей в лицо. Стаскиваю обувь и со шлепком опускаю на пол свою дорожную сумку с немногочисленными вещами.

– Я тебя не приглашала…

– И не пригласишь ведь? Да? Никогда-никогда? Не дождусь? Сдохну, а так и не услышу: «Алешка, я хочу тебя».

– В правильном направлении мыслишь.

– Ты – плохая актриса, одалиска. Очень плохая, никудышная, из того самого провинциального сгоревшего театра…

– Тебе пора домой, Алексей.

– Мой дом здесь, и я останусь тут. С тобой! С тобой! – намерение выкрикиваю ей в лицо. – Мне некуда идти, а у тебя – пустая одинокая квартира. Ты же добрая самаритянка, вот обогрей и приголубь.

– Нет.

– Так я пройду? – убираю Климову с дороги и уверенным шагом направляюсь на уже знакомую мне кухню. – Кофе хочу.

– Смирнов! – рычит зараза.

– Это я! – оборачиваюсь и продолжаю свое движение задом. – Что ты хотела, изумруд?

– Хватит паясничать. Тебе пора домой. Слишком поздно.

– Завтра же суббота. Какая разница, когда вставать! Мне кажется, у тебя куриная слепота, малыш. Я прав, солнышко? Ну, не расстраивайся, это не беда! Зато у меня зрение на все сто процентов. Продержимся на моих двоих, не переживай.

– Ты! Ты! Алексей, перестань! – она вскрикивает и останавливается в коридоре. – Ты!

– Ну, что я? Что? – прекращаю свое победное шествование, и теперь к ней не спеша иду. – Что ты хочешь? Ну? Что опять не так? Ты злишься, солнышко? Бесишься, душа моя? Ну, выскажись, в конце концов, и кончим этот бесконечный торг. Оль, я так больше не могу – терпение, увы, не железное, я не выдерживаю – херню творю. Ты ведь за каким-то хреном изощренно мучаешь меня, а я…

А вот такого я не ожидал! По-моему, слегка оглох, потом ослеп и потерял пространственную ориентацию! Что это было? Не пойму. Пощечина? Она меня ударила? А за что?

Ольга взвизгивает, отскакивает и странно жмется в угол, прикрывает голову руками и шепчет:

– Извини меня, извини меня. Извини… Меня.

Боится? Я что, ее пугаю? Твою мать! По-моему, теперь я протрезвел. Подхожу к ней и бережно снимаю с женской головы тоненькие смуглые ручонки, пытаюсь заглянуть в ее лицо.

– Мне не больно, а ты все правильно сделала, одалиска! Заслужил ведь – не отрицаю! А если хочешь или руки чешутся, то ударь еще. Оль? Ты чего?

Она так сильно зажмурилась, что потеряла все свои густые щеточки-ресницы. Их просто нет – я вижу одно сплошное дрожащее глазное полотно.

– Олечка, – шепчу и пытаюсь обнять девчонку. – Ну, ты чего? Иди сюда.

Щека горит, остатки вискаря еще играют, Климова всхлипывает и эпилептически дрожит.

– Переживаешь, как мы тут с тобой уживемся? Не стоит! Я места много не займу. Слышишь, одалиска? Я – компактный, хоть и чересчур большой, – обнимаю ее за плечи и плотно прижимаю к себе. – Буду помогать по хозяйству – все умею. Ты же знаешь, кто мой отец? Пожарная закалка, одалиска. Три мужика в одном доме для бедной отцовской крохи – тот еще пожарный квест. Но мама как-то выжила, все вынесла и нас, дебилов, отлично воспитала, так что…

– Ты – идиот, Смирнов?

– Есть немного, – ухмыляюсь и утыкаюсь носом ей в макушку. – Лаванда? Волосы пахучие! Лаванда ведь? Одалиска, ну, ответь!

– Алексей! – бурчит.

– Лаванда же?

– Это розмарин и пассифлора, – бухтит под нос.

Твою мать! Что это за хрень?

– Вкусно пахнет, – раскатываю морду в чеширской улыбке. – Зашибись!