Текст книги "Любовь хранит нас (СИ)"
Автор книги: Леля Иголкина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)
Она замолкает, опускает голову и сводит вместе руки. Сперва до хруста выкручивает пальцы, а затем заводит их за спину и выгибается в пояснице. Климова отмирает на одно мгновение – вскидывает подбородок и заявляет:
– Ты сказал, что намерен меня добиваться?
Охренеть! Вот это поворот! Круто она тему-то меняет!
– Да! По пьяни или по глупости было дело. Но, ты знаешь, запал слегка прошел, вернее, ты его сильно об землю приложила.
– Ты уже добился своего, – шепчет и начинает приближаться.
– Что? – говорю и делаю навстречу шаг.
– У тебя все вышло, Лешка. Все получилось.
Лешка! Она все время повторяет мое имя. Произносит так, как я люблю. Мягко, нараспев, очень по-климовски неторопливо.
– Что-что? – повторяю, словно сам себе не верю, как будто бы стараюсь в чем-то стопроцентно убедиться.
– Добился! Так понятнее? – начинает повышать голос и подгонять румянец.
– Ни хрена вообще не понял, – нагло ухмыляюсь.
– Ты дурак, Смирнов? Издеваешься?
– Есть немного. И, безусловно, «да» на оба твоих глубокомысленных вопроса.
Ольга выставляет перед собой в сдающемся жесте руки и не позволяет мне сделать свой последний шаг:
– А ты не хочешь ничего сказать? Возможно, извиниться?
– Увы! Даже не собираюсь.
– Но ты тоже был неправ. Ты оскорблял меня. Незаслуженно…
О, давайте заново! Заносим гроб обратно в дом – не все, как говорится, попрощались! Понеслась? Опять?
Я все очень хорошо, практически дословно, помню. Но, видимо, родители не додали в мое великолепное воспитание немного совестливости и сострадания. Я ведь не хотел нашего расставания, более того, усиленно всему этому драматическому спектаклю сопротивлялся. Вот так изощренно, словно обухом по голове, окатывая Климову с ног до головы своеобразной «ключевой водой», пытался оттянуть, замедлить или вовсе отменить момент нашего раздора.
– Мы не будем это обсуждать, Оля. Я, как и ты, оставлю это все без комментариев и объяснения причин.
– Это не одно и то же, – исподлобья шикает.
Отхожу от нее. Нет! Так дело не пойдет. Она со мной в какие-то бабские мудреные игры по ходу играет, а я, как теленок, привязанный к коровьей сиське, иду, жую травяную жвачку, покачивая молочными отрастающими рогами. Еще чуть-чуть и замычу от удовольствия.
– Есть хочешь? – на что-то намекаю.
– Хочу, – скулит, как маленький ребенок. – Очень! Сильно!
– То, что жрет наш малыш, ты вряд ли за еду сочтешь, поэтому придется самостоятельно приготовить.
Вот я подлый гад! Серж – первоклассный кулинар. Это маменькина школа! И бонусом, конечно, – курсантская казарма, столовка, кухня, и на финал – долгие годы самостоятельной жизни за границей. Серый – тот же Макс Морозов только с высокоактивным мозгом и странным уничижительным отношением к своим талантам. Хотя там есть за что, и в чем на коленях стоя долго каяться.
– Ты предлагаешь…
– Будь добра! Сделай одолжение.
– Ты забываешься, Смирнов, я – не раба.
– Нет-нет, Боже упаси. Ты – восточная одалиска. С тебя приват, Климова! В качестве извинений!
Ольга шипит, крутит носом, размахивает руками и проходит мимо меня, специально задевая:
– Приведи себя в порядок, Смирнов! Ты хлевом воняешь! Словно грязное животное!
Ну надо же! Учуяла! Поднимаю руку и к себе принюхиваюсь – ну, есть немного. Мужской запах, сильный дух, оттенок заброшенности и никомуненужности.
– Побрейся. Я думаю, что…
– Обойдешься и заканчивай порядки устанавливать – ты не прощена, Климова, – резко обрываю ее мыслительный процесс. – И потом, команды «думать» не было. Женщина должна…
Хлопок двери – наш разговор, по-видимому, окончен? Кривлю морду, усмехаюсь, сам себе «бу-бу-бу» говорю и резко, не расстегивая пуговицы, через голову стягиваю вонючую рубашку.
Глава 20
Она идет впереди меня. Странно и очень подозрительно виляет задом, немного пошатываясь, с интересом рассматривает ярмарочную продукцию, трогает елочные украшения, примеряет смешные шапки, корчит рожицы, таинственно улыбается и вполоборота следит за мной. Так передвигаются маленькие дети, когда боятся потерять своих родителей. Климова гуляет между торговых лотков и зорко бдит за мной. Да, в принципе, все понятно. К такому поведению вопросов нет. Чужая страна, незнакомые порядки, иной менталитет, ее слишком неуверенный язык и… Как на грех, уже четвертый выпитый бокал рождественского глинтвейна. По-моему, Ольга чуть-чуть пьяна. Или основательно и крепко? Я ускоряюсь и пристраиваюсь рядом с ней:
– Ты как? – осторожно трогаю за талию, спускаюсь ниже и укладываю ее тело к себе на бок. – Как настроение? Праздничное? Радостное? Или скука смертная, хоть волком вой?
– Вполне! И праздничное, и нормальное, – отпивает и смотрит на меня, приподняв свои идеальные брови. – Ты сейчас обнял меня, Алеша? С чего бы? Что с тобой?
– Убрать руку? Есть возражения? Пристаю и много себе позволяю?
– Нет-нет. Не надо, я ведь не против, и потом, так даже лучше – теплее и надежнее. А тебе здесь хорошо? Нравится? Устал в сопровождающих бродить?
По-видимому, да. Сам не знаю, что со мной. А она? Что с ней тогда такое? Она заигрывает, что ли, соблазняет, привлекает, хочет, чтобы я киселём потёк? Вот же, вот же, смотри-смотри, «Смирняга»! Опять! Подмигивает и строит мне глазки, приподнимает одну бровь, затем облизывает губы и поправляет вязаную шапку. Приплыли! Да это же она, та самая «Оля Климова», только однозначно принявшая на грудь, наклюкавшаяся горячего вина с медом, гвоздикой, корицей, имбирем и еще какой-то до тошноты пахучей хренью. У тебя проблемы с алкоголем, солнышко? Еще один вскрывшийся грязный секрет? А как же гарантированный после этого веселья абстинентный утренний «банкет»? Ну, наверное, веселого Рождества, братуха. Завтра будешь волосы ей держать, пока миледи усядется возле фаянсового друга Ихтиандра из такой себе пучины Эруэлла* вызывать.
Эта вылазка в центр города, потом на набережную с одной лишь целью поглазеть на местную публику, так сказать, почуять дух Рождества – целиком и полностью ее идея. Я всего лишь поддержал и составил ей добровольно-принудительную мужскую компанию. В конце концов, не с Серегой же ее отправлять. Хотя я бы с удовольствием посмотрел, в каком некондиционном состоянии эти двое приперлись бы домой!
После двухнедельной добровольной отсидки в четырех домашних стенах, тщательной уборки в моей, уже бывшей комнате, естественно, на кухне, а также в наших общих службах, и предсказуемого переезда, опять же моего, на до ожиревшей печени и почечных колик неудобный братский диван – это наше первое спокойное, по-видимому, все-таки свидание после той разлуки и ее приезда сюда, в Манчестер, к нам. Серж, когда мы уходили на предпраздничный променад, демонстративно подвел к небу глаза, прочитал три раза «Отче наш» и даже пару раз прогундосил «Аллилуйя». Брат уже устал от нас! В большей степени, как это ни странно, от меня, чем от кружка. Приклеилось все-таки прозвище – засранец свое слово держит:
«Нет Оли! Есть кружок, кружочек и, конечно… Кружка».
У Серого, по-видимому, присутствует проблема с алкогольно-жидкой едой. К тому же, у этой странной пары появились от меня секреты и наступило слишком плотное общение. Мне, безусловно, все равно. Ну, не то, что бы я ревновал, но… Блядь! Какого черта он возле Климовой постоянно, слишком часто, трется?
Все просто, брат! Она оказалась благодарным слушателем и даже почитателем его творчества и утренней плаксивой игры на гитаре. Оля – меломан! Никогда бы не подумал, но факт есть факт. Серый очень ждет:
«Что кружка скажет на эту мелодию! А как тебе, кружок, такой рефрен? А это, как думаешь, круглячок, зайдет? А вот здесь такое жесткое звучание, словно лезвием да по оголенным нервам. А это знаешь, кто? Да, представь себе…».
– Мне кажется, горячего допинга на сегодняшний вечер более чем достаточно, пора немного чистым, без алкогольных примесей, воздухом подышать.
– Тут очень красиво! Только холодно. Бр-р-р! – Оля вздрагивает, дергает губами и закрывает глаза.
Нам, в смысле ей, видимо, все пофиг. Рассматриваю длинные дрожащие ресницы-щетки с мелкими снежинками, безопасно покоящимися на них. Розовые губы и ярко-красные блестящие от мороза щеки – зима Климовой к лицу. Это время года ей идет!
– Оль, ты спишь там? Чего зажмурилась? Одалиска? – рукой сжимаю талию. – У? Ну, ответь!
– Угу.
– Спишь, спрашиваю?
– Ты что? Нет, конечно, – открывает глазки и широко улыбается.
Естественно и очень-очень искренне. Сейчас она такая, какая есть! Какой я ее люблю…
– Ты пьяна, Климова! Это будет завтрашней передовой проблемой. Головная боль и головокружение, полнейшая интоксикация организма, сонливость, гадливость и отсутствие здорового аппетита. Уже не так весело будет. Может быть, хватит? – пытаюсь забрать полупустой бокал. – Гонг! Бац-бац! Остановись!
– Нет-нет, Лешка, ты ошибаешься. Мне очень хорошо и слишком весело, такое, знаешь, праздничное доброе настроение, красивые игрушки, словно в сказке, вкусная еда – жареные сосиски, сыр, хлеб с какими-то чудными зернышками. М-м-м! Обалденное горячее вино и я не пью…
– В том-то и проблема. Уже не помню какой это по счету бокал. Пить больше не надо – ты, Климова, взведена и основательно готова, пошатываясь, выходишь на отметку «СТАРТ». Отпусти, пожалуйста, – отцепляю бережно ее пальцы, перехватываю и сам быстро выпиваю оставшееся до дна.
У Ольги от изумления или негодования широко открывается рот и выпучиваются глаза.
– Ты! Это же… Смирнов! – звонко квакает. – У тебя с личными границами проблемы? Ты постоянно нарушаешь мои права! Ты… Что это такое? Это ведь мой бокал!
Ну, как сказать! Вкусная хрень! Может и себе четыре сразу в одну тару внутрь употребить?
– Думаю, что если не остановишься…
– Ты забрал мой глинтвейн, – шипит и смешно вешается мне на плечи. – Это что, по-джентльменски, Лешка? По-мужски? Да? Так тебя родители воспитали – забирай у слабого и ни в чем себе не отказывай, на здоровье пользуйся, пей до дна? А? Смирнов? Я к кому обращаюсь? Что ты молчишь?
Так! Давно мы что-то не скандалили, видимо!
– Идем-ка домой.
– Домой?
– А что не так? Нагулялась, наелась, напилась! Пора, похоже, баиньки.
– А еще приват! – висит на моих плечах и подтягивается на своих руках.
Я захлебываюсь собственной слюной. Кашляю и одновременно с этим укладываю свои руки поверх ее. Приват? Приват!
– Оль, что с тобой?
– Ничего, – вытягивает губы и прикрывает веки. – Я пошутила, Смирнов! Шутка! Я поклялась, что тебе…
– Да помню я. Никогда и ни при каком условии.
– Молодец! – шепчет с закрытыми глазами. – Молодец!
Так! Похоже, эта пьяная зараза отъезжает в свой дивный мир и без меня. Тормошу ее, сжимая кисти рук, легонько дую в румяное лицо:
– Домой?
– Как хочешь, Леша.
Пробуждаю Климову от пьяного погружения в себя, волоку ее к стоянке такси, усаживаюсь рядом и командую водителю:
«Домой!»
и тут же, естественно, называю наш адрес временного обитания.
В теплом салоне пьяную даму еще немного развезло и Ольга, ни в чем себе не отказывая, укладывается своей щекой мне на плечо.
– Оль, ты чего? – аккуратно дергаю и наклоняю голову.
У нее плотно закрытые глаза и блаженная улыбка на устах.
– Леш, все нормально. Правда-правда. Просто, – глубоко вздыхает, – я не знаю, как объяснить и как сказать…
– Есть что-то, чего я пока не знаю?
Вот дурак! Брякнул и, видимо, не подумал о смысле, о последствиях. О ней, вообще, ведь ни хрена не знаю. Так все между прочим и слишком около того. Разгадка где-то рядом! Рыскаю, брожу, не нахожу, а тайны, сука, ну никак не раскрываются. У меня сформировался определенный и чересчур тяжелый для моей самооценки вывод – я, по всей видимости, тупой.
– Люблю Новый год, Алешка. Это мой любимый праздник! Даже больше дня рождения. Понимаешь?
В этом совпадаем!
– Поздравляю, – хмыкаю. – Еще шесть дней, солнышко, и будет тебе загаданное под зеленым пластиковым деревом личное счастье. Это ведь, безусловно, проще. Не надо особых сил прикладывать – загадал и типа в течение трехсот шестидесяти пяти дней с доставкой на дом получил. Так эта фигня функционал свой отбивает? Другое дело – приложить усилия, побороться, перешагнуть через свой страх, наплевать на обиды и оскорбления, восстать из пепла. Какое же это тогда желание, да? Это долбаная работа и список охренеть каких обязанностей…
Она не слушает мой неконтролируемо изливающийся сарказм:
– Желания, подарки, поцелуйчики у елки, детское веселье, мандарины, шоколад. Дед Мороз, Снегурочка, Баба-Яга, девочки-снежинки, мальчики-снеговички и те же мальчики, но уже зайчики. Красота!
Хихикает и ладошкой прикрывает рот.
– Извини, пожалуйста, – смешно икает и немного морщит нос. – Последний бокал был однозначно лишним. Я что-то сильно разговорилась и откровенную ерунду говорю.
– Оль, это Англия. Тут такое, вообще говоря, не принято. Здесь…
– Мог бы и не напоминать, – глубоко вздыхает. – Очень хочу домой. Ты тут не устал? Назад еще не тянет, а?
Ольга поворачивает голову к окну, но с моего плеча ее не убирает. Она не спит. Украдкой замечаю, как Климова рассматривает мерцающую городскую иллюминацию, праздно шатающихся немного выпивших людей, мелких мохнатых пони, катающих детей, молодежные шумные компании, переодетых пожилых людей со смешными оленьими рогами на головах. Господи! Это ведь наш первый совместный праздник! И тот, блин, как назло, волшебный. Типа сейчас сомкну глаза, наверное, все же загадаю одно-единственное желание, а потом… Извини, брат, не судьба! Охренеть! И мы проводим семейный теплый праздник с ней, но здесь, в чужой стране, с депрессирующим младшим братом, в его квартире и в разных комнатах, на разных кроватях, и кто-то даже на диване, а могли бы…
– Давай сегодня переспим, а? Потрахаемся? Займемся медленной любовью или быстрой? Как пожелаешь, одалиска! Любовь-морковь? Устроим краш-бум-банг? Ну ты ведь понимаешь, Климова? – шепотом ей предлагаю. – Попробуем, а?
– Обойдешься, Смирнов, – хмыкает и вижу, как растягиваются ее надутые от выпитого губки. – Ты сказал, что не простил меня…
– И что? Да, не простил! Одно с другим совершенно никак не связано. Вообще никак не конфликтует. Я стопроцентно очень зол, а ночью за все, что ты натворила, жестко выпорю – устрою жестокий траходром.
– Ты все-таки извращенец, Лешка! – хлопает ладонью по моей груди. – С чужим человеком, на которого точишь зуб, которого, вероятно, проклинаешь, которого четыре месяца назад готов был раздавить, который…
– Ты мне сердце надорвала, пьяная ты стерва, – шиплю ей в ухо. – Проткнула шилом и долго препарировала, мясо ковыряла. Боюсь представить и предположить, но ты, похоже, Оля, женщина-каннибал, какая-то там индийская, многоликая, трехглазая Богиня-мать, стоящая ногой на своем муже, приплясывающая джигу на его растерзанном теле…
– Ты о Кали, Лешка?
– Да похрен мне на имя, если честно. Но ты жрешь мужчин, на кусочки раздираешь, а потом пытаешься суровой ниткой, как куклу вуду собрать. Только вот…
– И ты решил, что совместная ночь, типа мой тебе рождественский подарок, сможет твою рану зашить? А вдруг я еще захочу чего-нибудь и где-нибудь у тебя поковырять?
– Мы могли бы попробовать, одалиска. А может я тебя уже простил? М? Это тебе в голову не приходило? Хмель основательно забил твои мозговые кластеры? В положительном направлении мыслительный импульс, ни-ни? Не идет? А сама ты, детка, заторможена?
– На эту чушь вообще не буду реагировать и отвечать.
– Климова! – рычу гортанно.
– М? – зевает.
– Ты не платишь за квартиру, в которой уже третью по ходу неделю живешь. Ты пользуешься тем, что…
– И что?
– Серега – джентльмен, но всему есть предел, а терпение, скажем так, не самая сильная его сторона…
– Так ты мне с ним предлагаешь рассчитаться? Возможно телом? С ним надо переспать? Да? – закидывает голову и очень, сука, пошлым взглядом насилует мои глаза. – Он, по крайней мере, храпит в своей кровати, за закрытой дверью, и потом – есть вид на жительство, да он практически настоящий гражданин. У него талант, язык очень хорошо подвешен, он симпатичный, высокий, сильный, веселый, заводной, а главное, Сережа холостой. И ты знаешь, мне очень нравятся его зеленые глаза. Вот вы же братья, а такие разные! Он мне нравится, пожалуй…
– Думаю, что ты договоришься, солнышко! А впрочем, составлю-ка ему протекцию!
– Ага-ага.
– Я хочу приват! – сильно хватаю за подбородок и не даю ей отвернуться, сжимаю щеки и вытягиваю очень влажные и пахнущие алкоголем губы, а вместе с этим наклоняюсь за долбаным поцелуем. – Сегодня, Оля! Хочу приват! Слышишь?
– Я повторяю в сотый раз и говорю по буквам, диванный бездомный мальчик, – медленно и четко произносит. – НЕ ДОЖДЕШЬСЯ! Этого не будет. НИКОГДА!
Это мы еще посмотрим! Видимо, остатки горячего вина провоцируют меня на подвиг, поскольку я прикладываюсь мощно к ее розовому рту. Ольга, рыча, отталкивает меня руками, упирается и ерзает, еще смешно мычит, но дальше сложенных практически в одну линейку губ мою настойчивость не пропускает.
– Ах, ты ж, – отпускаю, одновременно с этим уменьшая свой прорыв.
– Что? – шипит и поправляет съехавшую набок шапку. – Хрен тебе, Смирнов! Хрен тебе, а не приватный танец.
Полоумная коза! Убираю ее от себя и утрамбовываю женское тело в самый угол:
– Отодвинься. Не трогай и не касайся меня.
Она хихикает и даже хрюкает. Вот же истеричная свинья!
– Сережи нет?
Вползаем внутрь, придерживая друг друга, а нас встречает абсолютно темный, без света, дом и мятая, словно из нехорошего места записка, лежащая на выдраенном кухонном столе:
«Да потрахайтесь уже, как следует, бездельники! Леха, заканчивай филонить! Фитиль сгорит, а ты и не заметишь – старость, немощь, потом застой и воспаление в яичках, ну и, как следствие, полшестого, импотенция, 'привет-пока» и все дела! На всякий случай авторитетно заявляю, что сегодня не планирую возвращаться – встретил классную девчонку, а вот завтра… Короче, слушай сюда! Мою комнату, естественно, не трогать! А за не дай Бог оскверненную постель – полная кастрация, Смирняга! От меня для кружка – цём-цём и какая-то еще смешная рожица 😊. Девчонки прутся от такого! Прием, брат?
p.s. Кружка, побудь наездницей! Страстной, такой себе горячей штучкой! Прямой-обратной – вообще, полная херня. Просто оседлай братуху и пришпорь! Он в стойле сильно застоялся, ему нужен мощный сексуальный разгон. Не знаю – распусти, пожалуй, волосы, станцуй ему стриптиз, короче, завали на койку бугая. Ты мне понравилась, кругляк! Люблю уже тебя, но извини, малыш, по-братски.
p.p.s. Леха + Оля равно по ходу ХХХ'.
Вот же…
– Я в душ, Смирнов! Спокойной ночи, – Ольга обходит меня и, покачиваясь, поднимается по лестнице на второй этаж. – С праздником, Алешка!
И на том, как говорится, долбаное спасибо.
– Хорошо.
Захватываю двумя руками теплую рубашку и через голову срываю ее с себя.
Теперь вот брожу по кухне, словно неприкаянный, – пью не помню уже какой по счету кофе и наворачиваю третий сырный бутерброд. Слышу, как наверху Климова приводит себя в порядок, трезвеет, видимо, и очень-очень сожалеет о том, что на прогулке в полупьяном виде вслух в эфир несла – плещется под душем и даже стерва что-то напевает. А я тут, как импотент, за кофейной чашкой сижу! Да чтоб меня!
Вроде добрый сказочный праздник, но настроение совсем не радостное, скорее, на нуле, хотя вот только два часа назад у нас все было с точностью да наоборот. Мы шутили, гуляли по промерзшей набережной, пели песни у импровизированных костров, а Ольга от души накачивалась виноградным подогретым пойлом, а сейчас по комнатам разбрелись, словно незнакомцы, живущие, как на беду, в одном отеле. Я так больше не могу!
Похоже, водные процедуры закончены – щелчок двери и шустрый топот женских ног по деревянным слегка поскрипывающим половицам.
– Ты все? – ору наверх, что есть мочи. – Оля! Все?
Хлопок двери и щелчок замка! По всей видимости, да!
Поджимаю губы, вздергиваю брови, кривляюсь и направляюсь в ванную комнату, чтобы холодный душ принять. Все ведь колом стоит – и это, блядь, Серый, тебе не шутки. Здоровый мужик, с охренеть каким либидо, с нерастраченной сексуальной энергией и тупо вынужденно одинок. Это все она! Все из-за нее! Агрессивно намыливаю шампунем голову, пальцами раздираю себе кожу, а потом, обмываясь, неосторожно ладонью задеваю «там». Твою мать! Ударяюсь лбом об кафельную стену, зажмуриваю глаза, закусываю нижнюю губу и наощупь обхватываю дергающийся член:
«Ты – сука, Оля! Так же ведь нельзя, я – живой человек, я – мужчина, а ты – динамо, динамо, динамо, ах ты ж… Бля-я-я-ядь!».
Произношу проклятия и при каждом выплюнутом слове надрачиваю себя. Мне кажется, что весь свой холодный душ я только то и делаю, что тупо дергаю, дергаю, сжимаю и отпускаю, сильно матерю ее, при этом вспоминая все физические прелести и гребаные эмоциональные недостатки. Ну что сказать? Ни хрена не помогло, скорее, наоборот – все стало только хуже! Походка все так же неуверенна, в мозгах психический хмель теперь гудит, а руки дергаются и задевают очень воспаленные участки тела. У меня все и везде просто каменно стоит!
Отряхиваю воду с волос, насухо вытираюсь, осматриваюсь по сторонам – ни трусов, ни лифчиков, ни какой-нибудь жалкой шпильки или резинки для волос. Я бы взял хоть что-нибудь на память, но нет – все та же пустота и… Жадность? Климова, как ты сейчас однозначно не права!
Громко дышу и спускаюсь по лестнице в зал, на свое вынужденное собачье место. Оглядываюсь по сторонам, мне почему-то кажется, что в комнате я не один, тут кто-то уже есть – он слишком шумно дышит, но тихонько всхлипывает и испуганно молчит.
– Оля, твою мать! – бью рукой по выключателю. – Ты что тут забыла?
Что это такое? Приплыли! Что это на ней надето? Вернее, по-моему, на ней чего-то не хватает! Так чего на одалиске нет? Да чтоб меня! Но все равно красиво! Воздушная сиреневая юбка, собранная из лоскутов, и ослепительно золотой с монетами широкий пояс. И все! Больше ничего!
– Убери свет немедленно. Кому сказала? Алексей! – она прикрывает обнаженную грудь руками и чем-то, словно мелочью в карманах, звенит. – Я прошу! Алеша…
– Ты…
– Я сейчас уйду, если ты меня не будешь слушать, – рычит.
Понял-понял! М-м-м! Облегчение никак не наступает и у меня реально уже все нестерпимо болит! Мягко опускаю тумблер выключателя вниз – свет гаснет, а эта пьяная развратница после некоторого установившегося молчания громко и со злостью заявляет:
– Ты ведь хотел приват, Смирнов? Хотел? Или все уже, типа передумал? Сник?
– Насильно – нет! Хочу исключительно по обоюдному желанию, – стараюсь не смотреть в ту сторону, где она сейчас стоит, и задом неуверенно шагаю на диван. – Без чьего-либо принуждения, все добровольно, свободно и легко… По страсти!
– Ты будешь только смотреть! – с выдохом продолжает. – Только смотреть и ничего больше!
Твою мать! Смотреть так смотреть – уговорила. А дальше-то что?
– Оль…
– Обещай, Смирнов. Руки распускать не смей! Леша?
Хотя бы так!
– Клянусь, – кривлю лицо и с громким выдохом падаю на не очень мягкие подушки. – Я обещаю, что не прикоснусь. За это не переживай.
Она подходит ближе, а я откидываюсь на спинку и, по-моему, страшусь теперь моргнуть, а вдруг видение исчезнет.
– Это… Ты… Оль, а дальше что? Я совсем не знаю этих правил. Это что сейчас будет? Стриптиз? Насилие? Ты без непосредственного участия тупо отымеешь меня… М-м-м! Твою мать, Климова!
– Тшш, – Оля прикасается пальцем к моим губам и делает какое-то странное ритмичное движение своим бедром. – Это просто танец! Тук-тук-тук-тук! Просто смотри, Смирнов! Просто смотри…
Она очень красивая, а для меня желанная. Хватит уже обманывать себя! Хочу ее до одури, до безумно ярких искр из глаз. Тонкая и обнаженная по пояс – она великолепна, а со стоячей упругой грудью и задранными вверх сосками, с переливающейся блестящей кожей – она во сто крат еще прекраснее. Такая, блин, недосягаемая! Или это я долбаной обыденностью приземлен? Мне почему-то кажется, что эта Ольга, таинственная полуголая девица с монистом на упругой заднице, слишком горяча и чересчур перевозбуждена. По-моему, у одалиски та самая сосковая эрекция – ее коричневые пуговки мощно пульсируют и уверенно стоят. Она наклоняется ко мне и вертит сиськами восьмерки, а я, придурок, все равно упорото смотрю в ее чернющие глаза. А там уже огонь какого-то безумия играет и долбаная жажда обладать нет-нет, да и проскочит мимолетно. Что мне мешает ее сейчас грубо и без разрешения взять? Она ведь даже пискнуть не успеет – раз, скручу, зажму, раскрою, на спину и на диван!
Протягиваю руку, а она отходит дальше и медленно снимает с пояса какой-то шелковый прозрачный платок, по-видимому, мой будущий экстравагантный саван.
– Нет. Стоять! Назад, Смирнов.
Встряхиваю голову, зажмуриваю глаза и несколько раз выдыхаю через рот.
– Оля, пожалуйста.
– Нет, я сказала. Ты ведь мне поклялся. Даже пообещал.
Теперь корю себя! Вот я урод тупоголовый, сам себя на эротическую пытку подписал.
Она прогибается назад и делает почти тот самый гимнастический мостик, при этом я вижу, как мышцы живота совершают прямую и обратную волну, а в районе пупка вздрагивают вверх-вниз, словно новый эксклюзивный сердечный пульс настраивают. Встаю с дивана и медленно к ней подхожу – в лицо летит еще платок.
– Назад, Смирнов.
– Перестань, – шепчу. – Хватит! Я сдаюсь. Слышишь? Климова! Сдаюсь, сдаюсь… Оля, иди сюда.
Ольга вращает тазом. Мощно, очень широко. Закладывает руки за голову и быстро-быстро трясет перед моей рожей своим правым бедром. В ушах звенит, а в глазах – туман и мрак…
– Отойди, – визжит. – Дальше, Алексей! Отойди от меня.
– Обойдешься, Оленька.
Перехватываю где-то на оголенной талии и сильно прижимаю к себе. Утыкаюсь подбородком в женскую макушку и, прикрыв глаза, шепчу:
– Хочу тебя. Иди ко мне…
Она совершает телом какие-то странные движения, как будто стоя трахает меня. Мычит, стонет в мою грудь и трется сильно возбужденными сосками.
– Ты уже простил меня? – еще один толчок в мой пах. – Лешка, я прощена?
– Я тебя сейчас урою, Оля, если ты не перестанешь провоцировать меня.
Подхватываю под непрерывно перекатывающуюся задницу, слишком сильно сжимаю ягодицы руками – тут все, как всегда, и утыкаюсь рожей в ложбинку между дрожащих грудей.
– Ай-ай!
– Замолчи немедленно. Тшш, я сказал, тишина.
Перешагивая через несколько ступеней, не отводя от Климовских сисек взгляд, вваливаюсь с Ольгой в, пожалуй, нашу комнату и швыряю одалиску на кровать.
– Полегче, Леша, – квохчет и пытается привстать.
– Куда? – опускаю колено, раздвигая ее ноги, при этом задеваю этот воздушный фатиновый наряд. – Это мне мешает, значит, надо на хрен снять.
Разрываю все, особо ни с чем не церемонясь и не напрягаясь в правилах. Откидываю тряпку на пол и рассматриваю то, что в результате получилось. Картина маслом, а передо мной все, как на ладони, на свободном обозрении – рельефный и в то же время впалый вздрагивающий живот, выступающие острые тазовые косточки и очень гладкий, словно девственный, лобок. Прикрывая свои глаза, провожу внизу рукой и осторожно прижимаю:
– Пульсируешь, одалиска. Ждешь ласку, Оленька.
– Алексей, перестань, – пытается выкрутиться и руками меня оттаскивает от себя.
– А на что ты, солнышко, рассчитывала, когда трясла перед моим голодным носом своими голыми и возбужденными буферами, а? Когда нагибалась, становилась раком, выпячивала зад, трясла бедрами и сиськами круги вращала, а? Когда ерзала у меня в паху? Ты что? На что вообще такими развратными действиями намекала Да я тебя сейчас отъе…
– Смирнов!
– Тшш. Лежать, – перехватываю дергающиеся перед носом ручки-плеточки. – Расслабишься – получишь удовольствие. Возможно, даже не одно. Посмотрим на твое хорошее поведение и мой естественный боевой настрой!
– Пусти! – шипит и громко шикает. – Шшш, пусти, пу-ш-ти, Ш-мирнов…
– Сейчас! Уже! Разбежался! – наклоняюсь к женской шее и прикусываю сильно дергающуюся жилку. – Ты очень качественно раздраконила и завела меня. Вот и получай незамедлительную ответку!
– И в мыслях не было, – внезапно шепчет и выгибается навстречу. – Леш?
– М? – облизываю ей плечи, запускаю язык во впадинку, прикусываю ключицы и всасываю килевые косточки. – Что хочет Несмеяна? Что, детка? Формулируй и будем спешно начатое продолжать…
– Ты простил меня? Ответь, пожалуйста.
Вот же стерва хитромудрая! Простил-не простил, какая, в сущности, разница, но все же признаюсь, как на духу:
– Давно, малыш. Уже давно.
– Ты забыл?
– Это важно, солнышко?
– Да, – кривит красивое лицо и, кажется, уже стоит на стреме слезный мощный водопад.
– Еще тогда. Четыре месяца назад. Я зла не помню, Оля…
– Спасибо-спасибо, Лешенька, – притягивает к себе, сильно обнимает за плечи и носом утыкается мне в ухо. – Хочу сегодня все…
– Твое желание – закон…
Ольга обмякает в моих руках и подставляет каждую частичку тела – все то, на что у меня «заточен» нижний глаз.
– Здесь? Тут, солнышко?
Я трогаю соски, легко сжимаю и перекатываю между пальцев, затем играю, словно на щипковом инструменте, а под конец губами всасываю и зубами аккуратно зажимаю – Ольга отворачивается от меня и со стоном, зажмурившись от наслаждения, прикусывает свою ладонь.
– А тут?
Спускаюсь языком под грудь – резцами шкурку принимая, облизываю смуглые дрожащие полушария. Выставляю в авангард комплекты будущих засосов – языком, губами и зубами нежную кожу на дергающемся теле тереблю.
– Еще… Хочу…
Прокладываю влажную дорожку поцелуев по направлению «строго на юг». На пупочной впадине на одну секунду замираю – наслаждаюсь ее тонким писком и танцующим перед моим лицом теплым животом.
– Леша, я прошу…
О чем? О чем ты меня все время просишь, одалиска? О прощении? Так оно уже точно есть. О ласке? Да вот же она! О сексе, детка? Наверное, сейчас все будет, если ты позволишь?
Обхватываю ее бедра и подтягиваю легкое тело к себе на пах.
– Нет-нет, – упирается пятками и назад отползает.
– Лежать-не дергаться, – заставляю ее обнять себя ногами. – Лежать! Кому сказал?
Раскрываю Климову, как бабочку под микроскопом, лежащую беспомощно на предметном стекле. Подкладываю ей под задницу подушку и фиксирую так, как будет приятно ей и удобно мне.
– Пожалуйста, – пытается выкрутиться, – не надо этого, Алексей. Не надо, не хочу, это лишнее. Мне неприятно.
– Через минуту ты изменишь показания, малыш.
Целую осторожно выделяющийся на стройном теле бледно-розовый шрам и направляюсь в тот самый центр наслаждений. Ольга ноет и что-то постоянно просит, и без конца пытается отклеить меня.
Не слушая ее скулеж и стоны, неспешно провожу широким языком первую влажную дорожку – снизу вверх, еще и еще. Климова немного напряжена и, как ни странно, в полной боевой готовности с меня слинять, но потихоньку все же начинает умолять:
