Текст книги "Любовь хранит нас (СИ)"
Автор книги: Леля Иголкина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)
– Да-да, я помню, что во всем, «безмозглый Леша», виноват, – приподнимаюсь, присаживаюсь на коленях и подтягиваю к себе Ольгу. – Тогда все снимай сама и не провоцируй на противоправные непоправимые действия.
Она скрещивает руки, смотрит мне в глаза, затем веки прикрывает и подхватывает нижний край своей футболки. Стягивает тряпку через голову. Тут я уже был! Нерукотворная красота! Губами трогаю быстро вздымающуюся грудь, облизываю каждое полушарие, языком пробую – лижу, затем легко прикусываю и чего-то еще жду?
Ольга ложится на спину, расправляет волосы, дергает плечами, как будто к приему пищи приглашает.
– Дальше сам…
Как пожелаете, госпожа! С бюстгальтером, естественно, проблем не возникает. Раз, как говорится, – сразу наповал. Голая кожа покрывается мурашками, Климова вздрагивает и шипит.
– Замерзла, знойная моя?
Целую медовое – не иначе, – упругое тело, спускаюсь ниже, ниже… Добираюсь до пояса женских брюк.
– Леша…
– Не волнуйся, я буду осторожен.
Зачем такое говорю?
Медленно, не спуская глаз с лица одалиски, расстегиваю железную пуговицу, вжикаю бегунком замочка и распахиваю ворота в мой персональный рай. Ольга приподнимает таз, а я скатываю по ее широким бедрам джинсы. Она опять пытается сделать цирковой переворот на живот. Шиш с маслом – я этого не позволяю. Фиксирую руками тело и вместе с поцелуем шиплю ей в рот:
– Не будет так, как ты хочешь! Этого никогда не будет. Ты тут не главная! С последним фактом придется, солнышко, смириться!
– Пожалуйста, не мучай меня, – хнычет, умоляет.
– Нет, я сказал. Хочу видеть, как ты смотришь, как следишь, как испытываешь наслаждение и как кончаешь, глядя мне в глаза. Я…
– Я прошу тебя.
– Тшш, наш разговор закончен, солнышко.
Целую рельефный животик – у Климовой спортивный пресс, с пупком играю – одалиска дергается, но не стонет, не издает ни звука. Немного отстраняюсь и ищу ее глаза:
– Мне хорошо, Алексей, – легко кивает, улыбается, выгибается навстречу. – Тепло. Приятно…
Я подбираюсь к резинке кружевного белья. Губами жадно, без остановок, обрабатываю весь ее животик и запускаю жадные руки под край ее трусов. Ольга вздрагивает, хватается и удерживает меня.
– Алексей…
Но с этим атрибутом женской одежды я расправляюсь еще быстрее. А там вот…
Что за херня? Поперечный розовый рубец!
– Оль, – невесомо прикасаюсь кончиками пальцев, склоняюсь над швом и целую каждый миллиметр ушитой кетгутом бронзовой кожи. – Что с тобой случилось, душа моя?
– Это острый аппендицит, Алеша, – очень быстро отвечает, словно подгоняет аргументы. – Перитонит, острая фаза. Очень срочная операция, ургентная, там возникли большие осложнения, а я потеряла много крови… Чуть не умерла… Пожалуйста… – жалко смотрит и кривит красивое лицо. – У тебя есть презервативы?
Она выкручивает свою шею, хватает за руки и раскрывает шире бедра – приглашает меня? Сегодня без вопросов? Только она, я, долбаная ложь и недосказанность. Но… Как скажешь, душа моя! Я верю… Но точно знаю, что означает этот шрам! Я ведь знаю, что это такое! Твою мать!
Глава 12
Сегодняшнее утро доброе ко мне – тут без сомнений. Ольга лежит рядом… Но все-таки как будто вдалеке! На животе, согнув в колене одну ногу и вцепившись в уголок подушки. По-моему, даже что-то шепчет. А я уже не сплю, заякорившись локтем в матрас, внимательно рассматриваю ее.
Климова… Приближаюсь, приближаюсь и… Вот она! Красивая и странная. Таинственная незнакомка. Вытягиваю губы и осторожно дую ей в лицо. Темные ресницы дергаются, а носик, похоже, сильно чешется. Она отпускает на одну секунду наволочку и слишком яростно растирает свою кожу:
– У-у-у, перестань. Не надо так делать, Алексей.
– Извини, – склоняюсь, шепчу в ушную бездну и прикусываю обводок. – Не буду, не буду, не буду. А ты что, намерена еще спать? – прикасаюсь кончиком носа к ее пуговке, осторожно потираю и зубами легко прихватываю. – Оль, ответь, пожалуйста. Одалиска, ау?
– М? – рукой слепо водит, словно наваждение снимает.
– Половина шестого, – как часы с кукушкой сообщаю голенькой соседке время.
– Утра? – хриплым голосом уточняет.
– Ага.
Климова проворачивает свою шею и прячется от меня на другом боку. Волнистые, темные, с рыжим оттенком, волосы запутались на женской крохотной макушке. Я запускаю руку внутрь этого густого клубка и по одному локону освобождаю – распутываю и потихонечку тяну.
– Леш, я тебя очень прошу, отстань, – хнычет.
– Ты порвешь свои волосы, одалиска. Так и облысеть недолго.
– Хочу спать, – жалобно стонет.
После нашей близости она ведь так и не дала себя обнять. Это странно… Особенно для женщины. Просто ни в какую. Выкручивалась и безопасное расстояние держала, но в то же время перед этим жадно целовала и гладила мое лицо.
Убираю руку, укладываюсь на бок и аккуратно подкатываюсь к гибкому телу. Обнимаю за талию и подтягиваю одалиску на себя.
– Что ты делаешь, Смирнов? У тебя какие-то проблемы с ранними подъемами, Леша? – эта дама начинает злиться и даже предъявлять претензии. Ну что ж, по-видимому, я своего добился.
– Я уже выспался, солнышко, – утыкаюсь своим лицом в густую шевелюру и разговариваю с женской головой, – хочу…
Она вдруг возвращается ко мне. Широко зевает, одновременно с этим прикрывает рот ладошкой и усиленно пытается открыть глаза.
– Я – сова, Смирнов! И с этим фактом уже двадцать семь лет живу и менять ничего не собираюсь. Мне тяжело в такую рань вести с тобой беседы и развлекать тебя. Извини, пожалуйста, но я действительно хотела бы еще пару-тройку часиков поспать.
– Мы недоговорили, одалиска, у меня остались самые скользкие вопросы. Я не воспользовался своим днем сполна, – вожу указательным пальцем по милой засыпающей мордашке, спускаюсь на подбородок и уверенно вниз по шейке веду. – Оль… Ты ведь соблазнила меня вчера. Тянула в кровать, потом жадно целовала и так страстно любила, что у меня…
Глубоко вздыхает:
– Мне очень жаль, Алексей, что я воспользовалась тобой и твоим красивым, сильным, мощным, а главное, мужским телом, но так уж вышло – ничего теперь не поделаешь. Наверное, я скажу – не плачь! Да! Подтверждаю и очень сожалею, но… Я откровенно использовала тебя! Было, видимо, соответствующее настроение или, наоборот, оставшаяся на задворках совесть меня просто заела – ты ведь, по своим моральным установкам, фактически сексуально выживаешь на скудном, не питательном, голодном пайке; а может это что-то медицинское и физиологическое со мной случилось – спонтанный гормональный всплеск, или свежий воздух сыграл такую злую шутку, или долгая прогулка поспособствовала желанию, или тяжелый подъем на эту гору меня просто укатал, или я все же захотела тебя отблагодарить. По-женски, понимаешь? Вам, мужчинам, нравится, когда мы, женщины, угождаем. Льстим и даже подставляем зад. Что скажешь, Леша? Сдачи, если что, не надо.
– Откладываем в наш будущий фонд? Задел на дальнейшие плотские наслаждения, а? Душа моя?
– Смирнов, нет! На этом все! Дай поспать, – и снова личико отвернула.
Скажу, что я тебя разбаловал, одалиска. Многое прощаю, на слишком многое закрываю глаза и уши, и проявляю долбаное великодушие там, где надо откровенно эту языкатую заразу драть. Очень хорошие дела! Про благодарность стерва круто завернула.
Я был мужчина-друг, мужчина-брат, мужчина-жилетка, мужчина-Кен – последнее исключительно для Надьки-куклы, чтобы позлить ее Зверька. Но из жалости, из благодарности или по заевшей совести со мной еще никто не спал. Я все-таки надеюсь, что сейчас ослышался, а она не выспавшаяся просто изощренно дразнит и дурит меня!
– Давай, наверное, остановимся на варианте, что ты меня раскушала и я тебе, как человек, понравился. А? Как тебе такое объяснение, страстная женщина-гурман? Пусть не огромная симпатия, но и не отвращение. Так, что-то где-то около того. Я приятен в разговоре, ладно скроен телом, язык подвешен, мозги работают и вроде бы неплохо одет. А главное, что у меня на тебя стоит даже тогда, когда я в положении лежа нахожусь. Ты повелась на это все, как самка олуши на привлекательного самца. Я круто станцевал – ты подхватила и телом порадовала меня. Мой генофонд тебя удовлетворил и… По-моему, я тебя нехило возбудил? Что думаешь, одалиска?
– Леш, – стонет, – хватит, а⁈
Нет-нет! Все, что она сказала в какой-то мере правда. И если откровенно, от этого мне почему-то очень неспокойно. Такое чувство, словно что-то нехорошее грядет. Не стоит нагнетать и ворошить былое, но все, что я о ней не знаю мозг мой здорово взрывает и подогревает мою кровь…
Отец прав – чего я, как пришибленный прицепился к личной жизни абсолютно постороннего человека? И так понятно, что у каждого из нас на сегодняшний момент в наличии имеется слишком много нехороших тайн. Зачем былое ворошить? Но вдруг ей нужна помощь? И потом, Климова мне очень интересна, я хотел бы знать все о человеке, с которым теперь еще и сплю – делю свою кровать. Встречный жест на исповедь готов осуществить в любое удобное для изумруда время. Другой вопрос, захочет ли она со мной о том, что было с ней, поговорить?
Она храпит, что ли? По-моему, я слышу бормотание, кошачье урчание, словно Оля изображает старый добрый трактор. Подкатываюсь как можно ближе, практически впритык, прислушиваюсь и замираю. Нет, слава Богу, просто показалось! Выдыхаю горячий воздух одалиске в спину, а она в ответ мычит. С блаженным выражением на роже откидываюсь и подкладываю под макушку руки.
Ах, как было хорошо! Прикрываю глаза и в мельчайших подробностях вспоминаю все, что с ней на этой маленькой кровати вытворял. Ве-ли-ко-леп-но. И как-то слишком тихо! Ее крутило, тело дергалось, дрожало, Ольга дугой выгибала шею и, сцепив зубы, с большим трудом смотрела мне в глаза, а в ответ на не заставивший себя ждать физический приход ни звука, просто ни хрена, не произнесла. Вытягиваю одну руку и приподнимаю куцое одеяло. Красота!
Узкая спина, глубокая позвоночная впадина – как ей, бедненькой, не больно свои женские богатства на себе таскать. Упругие ягодицы и маленькая идеально круглая дырочка над копчиком – симпатичный детский дефект, словно у девчонки планировался хвостик, но потом, по-видимому, при рождении что-то пошло не так и бесовский атрибут у ребенка с мясом отобрали. Оля пытается вернуть покрывало на место – шурует за спиной рукой и ищет, ищет, а я, хулиган, еще дальше тяну.
– Я сейчас встану и уйду, если ты не перестанешь доставать меня, – как будто угрожает.
– Идем поплаваем, изумруд. С утра море чистое, спокойное.
– Какая там температура воды, Леша? Минус четыре, три, два?
– Я тебя согрею, – укладываюсь сверху ей на спину, даю почувствовать, что к сексуальным подвигам готов, просовываю руку под живот и заставляю припарковать свой аппетитный зад в мой пах. – Оль?
– Нет, – она пытается скинуть меня, дергает головой и резво двигает руками.
– Тшш, идем со мной, Несмеяна. Не рыпайся – не возбуждай.
– Не хочу, слезь с меня, – рычит и угрожает. – Смирнов!
– Я ничего не делаю. Всего лишь предлагаю окунуться в соленое парное молоко. Давай-давай, – опираюсь на колено и, придерживая ее за талию, поднимаюсь.
– У меня нет купальника, Алеша.
– Он тебе не нужен, – прижав ее к себе, вожу руками по животу и целую заднюю часть длинной шеи, – тут ведь никого нет. Считай, что это частная территория.
– А Петр?
– Оль, это даже зло звучит, – хмыкаю и перехожу губами ей на плечи. – Он не видит, а Пирату все равно на твои прелести. А мне…
Опускаю руку вниз и осторожно трогаю гладкий лобок, прохожу немного дальше…
– Нет! – ногтями впивается мне в кожу и пытается от себя отбросить.
Шиплю и убираю наглую конечность, встаю с кровати и тяну Климову за собой. Она смешно кривляется, сопит, хнычет, но медленно идет. Ольга присаживается на край кровати, ногой подтягивает свои брюки, наклоняется за своей футболкой и неуверенно задает вопрос:
– А где мое нижнее белье?
– Не было такого. Ты голая сюда пришла, – натягиваю джинсы, закидываю на плечо свою футболку. – Ты знаешь…
– Смирнов, отдай, пожалуйста трусы и лифчик.
– Трусы и лифчик? – округляю глаза. – Одалиска, я даже не знаю, как это все выглядит. Что это вообще такое? Предположим…
– Леш, это не смешно.
По-моему, сексуальная разрядка на эту женщину действует не по предустановленному протоколу. Климову вообще не отпускает, и она еще сильнее жжет. Блядь, да она просто надо мной издевается!
– Мы поторопились с сексом, Оля? – как на планерке выступаю – с гордо поднятой головой.
– Господи, – канючит, – Смирнов, просто отдай мои трусы и все. Поторопились, замедлились… К чему все это? Я хочу одеться…
– Я не хочу! – перебиваю и протягиваю завалившиеся под кровать маленькие трусы. – Возьми, пожалуйста.
Оставшуюся процедуру одевания мы проходим, словно молчаливый квест. Она мычит о том, что не может отыскать, а я, не говоря ни слова, разыскиваю и спокойно подаю.
– Все? – жду, пока она затянет волосы в какое-то лохматое и безобразное чудовище. – Или еще чего-то никак не найдем?
– Я готова, – опускает руки на свои колени и пытается мне улыбнуться.
Нет! Вот этого делать не стоит. Опять все вымученно и наигранно. Словно кукольное и неживое. Предлагаю свою руку. Она, оскалившись, вкладывает мелкую ладошку в мой кулак.
– Мне нужно знать, – смотрю в ее глаза. – Слышишь?
– Да?
– Ты сожалеешь о том, что, – показываю подбородком на кровать, – тут вчера было. Это был фальстарт? Я настоял? Принудил? Что с тобой?
– Я просто спать хочу, – подходит ближе и укладывает голову мне на грудь. – Пожалуйста, не обращай внимания.
Немного отлегло. Фиксирую ее макушку подбородком:
– Отоспишься на свежем воздухе, там же легкие расправишь и успокоишь нервную систему. Идем. На пляже, на беленьком песочке полежим.
– Голяка? Да что я спрашиваю, в самом-то деле. Естественно! Там бы еще трусы свои не потерять.
– Я все пытаюсь сказать, что видел тебя без одежды. Полностью! Абсолютно голую! В костюме Евы! В чем мать тебя родила. С твоими родинками, формами, размерами я познакомился сегодня ночью интимно и мне показалось, что с предметами женской красоты был найден общий и понятный язык, – сжимаю ягодицу и легонько хлопаю.
– Ум-м-м.
– А это значит «да»!
Снаружи стоит великолепная погода. Тихо, солнечно, по-утреннему прохладно – хорошо. Жилище Красова находится на невысокой горке – все-таки как-никак тут был когда-то действующий маяк. К береговой линии, к дикому пляжу, спускаемся по сделанным матушкой-природой крутым ступеням. Я двигаюсь впереди, держу Климову за руку, она, куняя, следует за мной – Ольга еле-еле передвигает ноги и замедленно моргает. Лунатирует и ее, по-моему, этот факт совсем не напрягает.
На теплом песке расстилаем подстилку и усаживаемся плечом к плечу.
– Ты как, малыш?
– Тут так красиво, Леша. Обалденно! Но как подумаю, что через день эта сказочка закончится, карета в тыкву превратится…
– Я в крысу, а у тебя испачкается лицо? – предлагаю свой вариант развития грядущих событий.
– … и для меня наступят тяжелые трудовые будни, так настроение под откос, – потягивается и вращает маленькими кулачками.
– Мы можем навсегда остаться здесь, если захочешь, – смотрю куда-то вдаль и слабо улыбаюсь, – ты и я. Что скажешь?
– Скажу, что ты, действительно, мечтатель и романтик. Еще немного перфекционист и в то же время жуткий прокрастинатор, а на закуску соблазнитель и тайный эротоман.
– А что не так-то? – склоняю свою голову к ее устроившейся на моем плече толкушке. – Дом, море, природа, в соседнем селе есть целый магазин – продукты, различные предметы личной гигиены, там даже есть вытрезвитель и травмпункт… Хм, Оль! Эротоман? Это как-то связано с тем, что ночью было.
– Это заболевание, Алексей. Бредовое расстройство плюс повышенное либидо. Так что, осторожнее с навешанными ярлыками, дружок! А у меня работа, Леша, если говорить серьезно. В жизни ведь есть еще обязанности, помимо прав, отдыха и развлечений, – вздыхает и трется о плечо щекой.
Обязанности? Ее работа – это однозначно нечто, а в остальном – пустяк. У одалиски на жизненном балансе вообще ничего не числится – пусто, зеро, и не предвидится в ближайшем будущем никакого положительного дохода. Да и плюс я еще вчера заявил на нее свои права.
– Я уточнял и выяснил, что ты – уже два года свободная молодая женщина, Оля. Какие еще обязательства, душа моя? Живи, радуйся и думай только о хорошем!
– Прошу прощения, – она немного отклоняется от меня, раскрывает широко глаза, и задом пятиться. – Уточнял и что-то выяснил?
Молодец, Смирняга! А ей зачем, дебил, об этом рассказал?
– Оль…
– Ты наводил обо мне справки, что ли? Что значит, уточнял? Следствие по моему делу организовал? Слежка, фотографии, опрос свидетелей? Кто? Где? С кем? Когда? И как? Ты уточнял свободен ли твой путь? Боишься перейти кому-нибудь невзначай дорогу?
Молчу теперь, как в рот воды набрал. Видимо, я расслабился и потерял контроль не только над сложившейся ситуацией, но и над мозгами, руками, членом и, на закуску, языком.
– Алексей? Я хотела бы понять. Ты уточнял, свободна ли я и не состою ли в отношениях? А моего слова больше недостаточно, теперь между двумя взрослыми людьми происходит все именно так? Они друг друга проверяют, уточняют, следят, опрашивают, бегают по соседям, и наверняка доносят в соответствующие органы. А перед принятием окончательного решения, по всей видимости, подают в центральный аппарат запрос, а им оттуда отвечают: «Да», «Нет», еще, пожалуй, «Не достойна» или «Сочувствуем, но поищи еще»? Прошу прощения, видимо, я слишком старомодна и для меня все это оскорбительно и унизительно, Смирнов!
– Это не то, что ты подумала сейчас. Не наводил и не проводил расследование, конечно. Я…
Она поджимает губы, качает головой, мол, мели Емеля – твоя неделя. Так, что ли? Я не пойму.
– И как я тебе? Все в порядке? Устраиваю? А вчера зарекомендовала себя, как то, что надо, та самая патентованная бл…
– Одалиска, перестань. Ничего такого. Ничего ведь не узнал. Ты просто женщина, с которой мне весело, спокойно и физически комфортно.
– Что? Но очень хотелось, видимо, открыть для себя что-то сверхъестественное?
– Конечно, – пытаюсь за плечо обнять, – ты мне чрезвычайно интересна, моя таинственная незнакомка…
– Для расследования и в качестве живого экспоната?
– Нет. Не так!
– Теперь я кое-что начинаю понимать, – сидит с гордо поднятой головой и смотрит далеко вперед, словно будущее на линии горизонта пытается разглядеть. – Ну? Что скажешь, Смирнов?
– А что я должен еще сказать? Я боюсь теперь, что все, что выпущу в эфир, будет использовано против меня и без права на пересдачу или возможное в будущем оправдание.
– Я прошла твою тщательную проверку? – по-моему, она заводится. – Я говорю сейчас только об этом. Как ты вообще посмел? Кто дал право? У тебя разве есть, вообще, по отношению ко мне какие-то права? Это… Это…
– Оль, какую проверку? – говорю, как можно тише, стараюсь не будоражить кровь. – Я оговорился, а ты не так поняла меня.
– Ну что-то же ты искал? Что тебя так заинтересовало? Мое семейное положение, наверное, какой образ жизни за бугром вела, род занятий, сфера деятельности, наличие детей, – резко поворачивается ко мне, прищуривается и шепчет. – Это был твой полиграф? Вопрос – ответ, типа анкетирование, и на конец живой контрольный тест. Ответь, пожалуйста, я хоть на троечку сдала?
На это мне нечего сказать. Возможно, так это со стороны и выглядит, но:
– Я тебя не проверял, – бухчу себе под нос.
– Ты уточнял, свободная ли я? То есть, если бы была обременена семьей – мужем и ребенком…
– Я бы не трогал тебя. Ты же знаешь.
– Ведь я чту гражданский кодекс и, в частности, институт семьи – надежной, крепкой ячейки общества. Так? За скупую откровенность говорю «спасибо, Алексей». Но…
– Ты ведь не шла со мной на контакт. Совсем! Вспомни, пожалуйста, разговор не клеился, у нас не получалось. Вот я и подключил свои связи.
А это я зачем сказал? Наверное, просто надоело ходить вокруг да около или я расслабил булки – раз переспала со мной, то, как учебник, передо мной открыта, или запросто теперь простит любой косяк. Сейчас она надает мне по рукам и по щекам отвесит, затем забудет, и мы страстно помиримся на этой подстилке или на кровати в той самой, для меня счастливой, комнате.
– Связи? Смирнов, ты шутишь сейчас?
Несмеяна злобно ухмыляется, а мне бы, соответственно, на все это промолчать, но:
– Я попросил надежного друга своего отца.
Климова шарахается от меня и вскакивает с подстилки. Выставляет перед собой обе руки, а затем ими же дергано крест-накрест закрывает рот.
– Оль, пожалуйста, – я вслед за ней поднимаюсь, раскрываю свои грабли и хочу ее обнять. – Я…
– Ты мог бы просто спросить, Алексей? – шипит.
– Ты не шла на связь. Еще раз повторяю. Я пытался много раз…
– Когда? – теперь выкрикивает. – Когда? Когда?
А я отчаянно пытаюсь вспомнить, о том, как все это у нее спрашивал. И, блядь, ничего в голову-то не приходит, как всегда. Я неоднократно намекал, на что-то провоцировал, заставлял, пытал, даже встречался с ней по указке матери, а потом, когда…
– Я…
– Называй дату, время и место, – выплевывает и занимает оборонительную позицию.
– Я спрашивал, где ты была! Несколько раз. Помнишь?
– Я ответила тебе, Алексей. Вчера. Именно тогда, когда ты прямо задал свой вопрос, а не игриво хвостом вилял.
– А раньше?
– Раньше? Это шутка? Если – да, то абсолютно не смешно. Ты развлекался с моим телом на той огромной кобыле, ты провоцировал меня в лесу перед косулями, ты грубо трогал меня в библиотеке. И даже подключил к своему расследованию приятеля своего отца? Это подлость, Смирнов. Ты – подлец и не особо умный человек. Увы и очень жаль! Такое заключение. Подходит или нет – мне на это наплевать, – она разворачивается и направляется к ступеням.
– Ты куда?
– Я уезжаю, – спокойно произносит. – Домой. Сама.
– Это будет только завтра! Слышишь?
– Мне не нужно твое разрешение, Смирнов. Ты забываешься и позволяешь себе делать то, что в принципе в этой ситуации невозможно. А все это недопустимо. Но, видимо, ты перешел тот самый рубеж. С меня довольно! Да! Точно! Хватит! Все!
Подбегаю к ней:
– Что я сделал?
– Ты, правда, ничего не понимаешь?
– Объясни, пожалуйста, тогда я буду знать.
– За моей спиной ты рыскал, как ищейка. Копал, копал, а мог бы…
– Ты! – рявкаю ей в лицо и хватаю за руки. – Мне! Не отвечала!
– А может быть ты просто не хотел знать, – пытается освободиться, но я сжимаю крепко-крепко, до хруста ее косточек и скрежета своих зубов.
– Я никуда тебя не отпущу – не мечтай об этом. Кстати, у меня есть незаданные вопросы, – вздергиваю ее, как куклу, и заглядываю в глаза. – Потерпи немного! А?
Она показывает, мол, слушаю – начинай!
– Где твой сын, Климова? Где ребенок?
Оля вытаращивает глаза, а ее верхняя губа хищно приподнимается – я вижу белые ровные зубы. Теперь я думаю, что если отпущу, то женщина накинется на меня и быстро растерзает. Ну, значит, не судьба!
– У меня нет детей, Смирнов. А ты… – она низко опускает голову и беспорядочно двигает губами. – Беспардонный, самоуверенный, беспринципный, наглый… Ты – жалкий подлец… Тварь!
Последнее выплевывает мне в лицо.
– У капитана Дмитрия Константиновича Черненького после его смерти осталась жена и маленький больной ребенок, сын. Я подумал, что… – добавляю объяснения и тут же резко замолкаю. – Прости меня.
– Отпусти.
– Я хочу помочь, – тяну ее за руку. – Могу помочь! Оль, пожалуйста, попроси меня. Если ты в беде…
– Ты тронулся умом, Смирнов? Помочь? В чем? А главное, чем? Повторяю еще раз, – полосует взглядом и все-таки освобождается, – у меня нет детей и в твоей помощи, как и компании, я абсолютно не нуждаюсь. Думаю, что это и есть тот самый, как ты там говоришь, фееричный конец.
– Ты не уедешь отсюда сама! Этого точно не будет, даже не мечтай! – рявкаю в лицо. – Не уедешь на маршрутках, на попутках, на автобусах и электричках. Я сам лично отвезу тебя туда, откуда забрал. Доступно? Информация принята. Отвечай!
Климова отходит от меня и начинает подниматься по ступенькам. Карабкается, спотыкается, как будто бы бубнит, сама с собою разговаривает, отряхивает руки, быстро смахивает слезы и резво распускает свой лохматый хвост.
Твою мать! Стерва с придурью! А ты дурак набитый! Зачем открылся и вообще все это рассказал? Вспомнил даже мертвого «героя». На кой хрен? И что узнал по факту вашего эмоционального разговора? Да, ни хера. Одно болото, глушь, топь, мрак и тьма – одна сплошная тишина. Теперь, правда, добавились надутые женские губы. Сука! Пора завязывать – все нервы вытрепала, еще и откровенную ересь напоследок приплела. Преследую, расследую, слежу и навожу. Больно ты мне сдалась, душа моя!
– Что у вас с ней случилось? – Петька шепчет за столом. – Она ведь встала и ушла, ничего не ела, не позавтракала, и даже не сказала «спасибо». Только «доброе утро» и «как дела». Ее здесь нет? Я ведь правильно все ощущаю?
– Красов, только ты, пожалуйста, не начинай. Сидит угрюмая на лавочке и взирает томным взглядом на наш обмелевший «океан». От нас с тобой, как от недостойных, ушла.
Он хмыкает и протягивает мне для пожатия свою руку. Жму и быстро убираю.
– Я был не прав. Даже несколько раз, Петюня. Вот такие на сегодняшний день наши с одалиской дела!
– Всего-то? Я думал, что вы в горизонтальном положении не совпали, а тут пока или всего лишь гребаный «не прав». Так извинись, – он мне предлагает. – Не вижу никаких проблем. Скажи нужные слова и сядьте за стол, нормально позавтракайте, я уйду – мешать не буду. И…
– За что? За что я должен извиняться и просить прощения? Может быть, мне на колени стать? Что за детский сад!
– За то, что был не прав. Смирняга, все очень просто. Перед этими, – кивает в сторону и, как это ни странно, в спину Климовой четко попадает головой, – святое дело. Как говорится, сам Бог мужикам велел. Даже можешь с походом отвалить ей вежливых слов. Поверь мне, лишним никогда не будет.
– Я не прав, но не виноват, Петруша. Не виноват! Это очень разные понятия. И я не раб, чтобы перед бабой пресмыкаться. Тем более, что она не менее не права в том, что между нами произошло. Ее вина не меньше…
– Но суть-то одна – ты должен извиниться первым, Леха, даже если…
– Твою мать! – обрываю друга. – Я должен, я не должен, а она… В чем ее предназначение? Молчать, дуть губы, устраивать мне истерику с основной мелодией «да как ты мог, Смирнов». Я, – стараюсь не кричать, но что-то, видимо, долетает до прекрасных женских ушек, потому что я вижу, как вздрагивают ее плечи и дергается спина, – не хотел влезать. Так получилось!
– Сейчас не надо! Не посвящай в это все меня. Но, – обнимает за плечо, – прими мой бесплатный совет и извинись перед Ольгой, так сказать, на должном уровне. Как следует, а не так, как будто ты ей сделал одолжение. Ты же можешь, умеешь, а главное, сам понимаешь и даже хочешь. Я ведь вижу, Леха! Мне видно все…
– Ну да, забыл еще добавить «Ты так и знай!».
– Пока не поздно, Леш, и можно все исправить. Я не знаю и не хочу знать, что произошло, но, – он поднимается, опирается руками на столешницу и аккуратно выходит из-за стола, наощупь ищет свою палку и тонким свистом подзывает пса, – женщина всегда права! Из песни слов не выкинешь…
Она права? В этом сомневаюсь! А вот в себе уверен на все сто.
– Идем домой? – подхожу к сидящей на скамейке Климовой и осторожно трогаю ее за плечо. – Оль, я тебя прошу, пойдем со мной.
Она молча поднимается и проходит, не поднимая глаз, мимо меня, далеко вперед.
Тут хорошо, прекрасно, волшебный чистый воздух, душевная компания, чудесный одинокий дом, морской пейзаж… Мужчина, женщина, их отношения, а на финал – какая-то задроченная тайна, мой интерес, неосторожно брошенное слово, «не буду извиняться», но все-таки:
«Прости меня».
