Текст книги "Любовь хранит нас (СИ)"

Автор книги: Леля Иголкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)

«Прости, малыш, но у меня тяжелая работа. Спи! Чмок-чмок! Не приставай – мой пенис спит, дружок устал, а я, Оленька, не в том самом настроении»;

или еще лучше:

«Раздвинь ножки и давай сама! Помастурбируй, детка, а я посплю или, как зажравшийся задрот, за сладким действом со стороны понаблюдаю!».

Так-с, подытожим! По факту, в имеющемся на сейчас остатке – вялый член, болтающееся у мужских колен хозяйство и очень неудовлетворенный, злой-презлой, зеленый изумруд. Ну как?

Улыбаюсь своей дурацкой пошлой шутке, а она, не глядя на меня, в сторону рычит:

– Заткнись, мудак!

Твою мать – видимо, сам того не желая, попал в десятку и долбано погорячился, не подумал – просто так ляпнул, наугад, но, сука, я ведь должен был хоть что-то близкое предугадать! Блядь, все так и было, что ли? Ну, ни хрена себе! Что ж там за урод такой попался?

Это даже хорошо, что сразу все раскрылось, хоть и на пятый день нашего знакомства. Зато теперь я точно знаю, на какую «кнопку» с ней не следует нажимать!

– Извини, – шепчу ей в сторону, наклоняюсь, хочу поймать ответный взгляд. – Оль, извини, пожалуйста. Я не хотел тебя обидеть.

– Заткнись, сказала. Устала от твоей неконтролируемой болтовни. Ты – пустозвон, хоть и у таких родителей. Хочу домой.

– Нет. Придется потерпеть и переждать, у меня нет на твое возвращение времени. Я срочно должен быть там. Есть контракт, и потом, это моя работа. А тебе понравится, ты отдохнешь, развеешься, вместе погуляем. Оль, это…

– Да насрать!

Приплыли! Замечательно! Доигрался, «Леша»? Надо спешно реабилитироваться и все заново, опять с низов, начать.

– Я никогда не был женат и женщинам, с которыми встречаюсь, не изменяю. Не так воспитан! Слышишь?

– Да мне плевать. Повторяю, еще раз, мы не встречаемся, и мы не пара, – у нас с Вами придуманный контракт на две каторжные недели, в котором я по своей глупости не оговорила возможную неустойку, если вдруг надумаю досрочно выйти из него. Мне не интересно, и я устала. Перед будущей клясться и отчитываться будете. Но я останусь при своем мнении. Считаю, что мы едем к Вашему ребенку, которого иметь семейное положение вообще не запрещает. А Вы не производите впечатление гада, который бросил бы свое чадо без средств к существованию. Значит, все сходится! Но, – закатывает глаза, немного смотрит вверх, а потом ко мне нехорошим взглядом возвращается, – я-то тут при чем, не понимаю? Зачем пригласили и куда-то в неизвестном направлении везете?

Обидел или она ревнует, что ли? Что за тон? Как будто в гестапо прибыл на допрос.

– Все вместе, Оль! Но там нет детей еще раз повторяю. У нас с ней, ее имя, кстати, Настя, очень долгие и уверенные, а сейчас еще и крепкие дружеские, отношения. Скажем так, мы – партнеры, и в той сфере, наверное, тоже, но, – прищуриваюсь, ловлю губами сигарету и замечаю ее уничтожающий взгляд, – уже все в прошлом. Прошло и отболело. Понимаешь, было и не стало. По обоюдному желанию разошлись по сторонам. Она вышла замуж, сейчас вроде как на седьмом месяце беременности, а я вот, скажем так, трехдневный дополнительный муж, когда основной с обязанностями определенного характера не справляется.

– Мне все равно.

Сам, блядь, все испортил. Ну кто просил? Доказал свою правоту? Теперь вот сидит мегера, которая даже чертом не смотрит в мою сторону. Уткнулась лбом в стекло и дергает щеками, словно судорога лицевые мышцы прихватила.

– Оля, извини меня, пожалуйста. Мне очень жаль, что у тебя так в жизни произошло…

Всем телом поворачивается к своему окну, укладывается на бок, и начинает медленно водить пальчиком по стеклу.

– Вас это абсолютно не касается. Не касается, Алексей. Вы не имеете права…

– Я знаю. Извини меня. Предательство…

– Устала, – вижу, как обнимает себя за плечи, словно зябнет, – еще долго? Далеко?

– Ты хочешь отдохнуть? Я помолчу.

– Как долго нам еще ехать, Алеша?

– Минут сорок, я не могу прибавить скорость, здесь ограничение и платная дорога, – не оборачиваясь, одной рукой на заднем сидении нащупываю плед, беру и предлагаю пассажирке. – Укройся. Обогрев включить?

– Обойдусь.

Она заворачивается с головой, словно в шерстяной шотландский кокон прячется. По-моему, тихонько всхлипывает, по крайней мере, я замечаю осторожно шмыгающий нос.

– Не плачь, пожалуйста, – громко говорю, а имя вслух произнести все же не решаюсь, лишь одними губами шепчу. – Олечка, прошу…

Оставшуюся часть пути Климова провела в своем тайном внутреннем мирке. Несколько раз наблюдал, как вздрагивала, по-моему, какое-то ведьмовское заклинание шептала, водила неопределенно пальцем по стеклу, потом по бардачку, немного даже переключалась на свое колено. Затем вздохнула тяжело и на финальные пятнадцать минут пути подозрительно притихла. Когда подъехали к шлагбауму, я нагло заглянул к своей соседке – мне интересно, как выглядит эта женщина, когда сладко спит и не кусается язвительными словами.

Осторожно пальцами поддеваю мохнатое одеяло и рассматриваю расслабленное красивое лицо:

«А если я тебя тихонько в щечку поцелую? Пощечину отвесишь или ответишь жарким поцелуем в губы?».

Так хотя бы за свои бестактные слова перед девчонкой извинюсь. Как шалопутный прикрываю глаза и, не глядя, аккуратно ртом прикладываюсь к нежной коже… Ох, твою мать! Круто как! Словно бархатку горячей слизистой потрогал. Наглею, шире открываю, приподнимаю губы, и прихватываю щечный персик острыми зубами. Знаю, что делаю не больно, просто ощутимо, так индивидуально заявляю о своем присутствии, но если она не бревно, то:

– М-хм-м, – всхлипывает и рукой отталкивает. – Нет, пожалуйста, перестань. Дима, я не хочу, отстань.

Дима? Только этого мне не хватало. Слез и воспоминаний о каких-то конченых уродах! Обреченно, с тяжелым вздохом, возвращаюсь на свое место, укладываю обе руки на рулевое колесо, задерживаю дыхание и таращусь стеклянным взглядом в лобовое, стараюсь на ее присутствие больше не отвлекаться, просто терпеливо жду гостеприимных хозяев.

Дима? Дима? Дима! Кто он такой? Жених, любовник, муж? Что я, вообще, об Оле Климовой знаю? Да, в сущности, ничего.

Шлагбаум поднимается, я сально ухмыляюсь – даже так, встречать не собираются! Ну что ж… Плавно трогаюсь и следую хорошо изученным маршрутом.

– Мы приехали? – сонный голос вдруг задает вопрос. – Все уже?

– Да, на месте, одалиска.

– Господи, тут поля, просторы, деревянные заборы. Что это такое? Где мы? Ферма, что ли? Чья-то дача, дворянское поместье, родовая усадьба?

– Частная конноспортивная тренировочная база и тут живут мои друзья, Коля с Настей, муж и жена, в скором времени ожидающие первое человеческое потомство.

– Бывшая девушка и ее муж. Прекрасно! А Вы… – смешно выпучивает глаза поборница морали. – Не находите это странным? Он не ревнует такого бугая к матери своего будущего ребенка?

Да чтоб ее!

– Да, Оль, мы – хорошие друзья. Тяжело уложить такой формат отношений в твое мировоззрение? Ну, тут мне нечего сказать, уж как-то постарайся, детка. Не пялься и не ругай ребят. У них любовь и семимесячный сильно выступающий беременный живот. Ты же женщина, значит, должна понять, что такое настоящие отношения, семейное благополучие, очаг, дети, любовь, взаимопонимание и прощение.

– Вы ведь…

– Спали, но не долго, не помню, сколько – месяц, два, может три или больше. Это важно? Для их настоящей семьи? Важно? С кем каждый из них был до… Сука! Я что отчитываюсь сейчас перед тобой? Да, одалиска, ему я очень крепко пожимаю руку. Вот так вот! Такая «селява», изумруд. Есть какие-то проблемы? Ты ревнуешь, имеешь что-то против или все сразу, вместе, полным пакетом отвергаешь?

– У меня есть имя, – шипит. – Имя, черт возьми!

– Я помню. Их даже два! Каким предпочитаешь здесь назваться? – бросаю на нее беглый взгляд – надутый вид, насупленные брови и дерганый приход в руках. – Оль, ребята абсолютно не в курсе, кто ты мне, поэтому…

– Я Вам никто. Все просто, так и скажем, – быстро предлагает. – Проходящее и уходящее событие, словно передающееся отрядное знамя.

– Я не закончил, не перебивай – не надо. Прошу тебя, говори мне «ты», а то у них сложится впечатление, что я – твой «господин», а ты та самая сексуальная рабыня. И это будет очень странно, ведь я не практикую БДСМ.

– Этого мне только не хватало. Сплошные извращения! Я постараюсь, но не вижу проблемы в том, чтобы просто заявить своим друзьям открыто, что двухнедельный «тест-драйв» скоро пройдет и этот неформат, – указывает на себя двумя оттопыренными большими пальцами, – из Вашей жизни навсегда уйдет.

– Я очень прошу. Постарайся, будь так любезна. Желчь на людях на меня не выпускай, а наедине – как тебе угодно.

Нехотя кивает, мол, согласна:

«А дальше что, Алешка, предлагаешь?».

– Ты обещал раздельное проживание.

Хорошее начало! Ну с таким запалом точно всех обдурим и проведем.

– Все в силе, не переживай. Тем более, что ты не даешь об этом ни на минуту забыть.

– Это важно, – сглатывает и смешно выкручивает шею. – Для меня это очень важно. Очень-очень!

– Да нет проблем. Всю важность этого ты продемонстрировала мне в самый первый вечер, когда поспешно раздевалась за простую помощь с твоим покойным отцом. Я видел тебя без одежды, пусть не полностью, но по твоей груди у меня стоит дифференцированный зачет.

Да чтоб теперь меня! Чего я, спрашивается, зациклился на том интимном предложении и завелся? Возможно, Дима беспокоит? Кто это вообще такой? Уже хочу спросить, но понимаю, что если рот раскрою, то точно палку перегну и раскрошу все то, что с таким усердием построил.

– Все нормально. Все правильно. Все так должно быть. Виновата сама, раз повод появился о себе так думать… Вы как-то намекали на приват, так вот для Вас его больше никогда не будет. Запомните, а лучше запишите или набейте тату.

Да ну? Угрожаешь, одалиска? Осмелела? Значит, горе потихоньку отступает и все постепенно возвращается на круги своя.

– Ты ездишь верхом? – перескакиваю на иную тему – хочу отвлечься. – Мужское или женское седло? Хоть как-нибудь. Пробовала? Был опыт?

– Ежедневно! Всю жизнь конным спортом занималась, – серьезно отвечает. – Умею все, практиковала даже джигитовку.

– Правда? Не шутишь, – быстро поворачиваюсь к ней лицом.

Ну что ж, умеет одалиска удивлять!

– Безусловно! – не моргая, отвечает. – Есть персональная конюшня, а на втором этаже в собственной квартире я содержу появившихся недавно жеребят. Господи! Вы это все серьезно? Я лошадей боюсь до ужаса. Они здоровые, злые и очень плохо пахнут.

– Ты их боишься? Лошадей? Оль, ты что?

Уничтожающий взгляд и открытая демонстрация красивого затылка.

– Я похожа на женщину, которая определенно приспособлена к сельской местности, которая знает, как выглядит деревня, как подойти, например, к корове, как почесать ей вымя, или как свинью подергать за ухо, или как закрутить кобыле хвост, как вытащить из-под курочки яичко?

О, одалиска! «Яичко из-под курочки». Кое-что из упомянутого запросто могу организовать – и даже не одно, два точно, но, по-видимому, все же позже.

– Что, вообще, мы здесь делаем? – шипит вопрос. – Ты сказал, что едем отдыхать!

– Нет, не так. Ты едешь отдыхать и наслаждаться, а я работать. Время делать лошадкам маникюр, а я – их персональный мастер, тот самый коваль.

– Кузнец!

– Иногда я – коваль. Кузнец, подковывающий коней, Оль, зовется ковалем. Не встречала в своих книжках, да? Одни олигархи, да банкиры шпилят баб?

– Ты очень грубый, Алексей. Но разве есть какая-то между этими понятиями разница?

– Между чем и чем? Я – не олигарх и не банкир, но имею деньги. Женщин обожаю и даже по-книжному трахаю. Такой ответ устроит? А вообще, когда мне плохо, до тошноты скучно, просто тяжело, я приезжаю в гости и живу здесь, и, естественно, работаю…

– Втроем живете? Да просто обалдеть! Современный мир и нравы.

– Давай без пошлостей, красавица. Договорились?

Хмыкает!

– Раз в месяц или в два? – напоминает о мной же установленных сроках посещения этого места. – Двадцать первый век на дворе. Значит, бумажные книги – это, по твоему мнению, человеческая блажь, а вырванные зубы у лошадей и железные подковы – все правильно, так и должно быть. Да вы же изверги, садисты, самодуры!

– Подковывать лошадей – гуманно и необходимо для их же здоровья, – стараюсь докричаться в уши присутствующему в салоне представителю чересчур «зеленого движения».

– Им ведь больно, они горько плачут от выказанной вашей человеческой заботы, – рычит в мое лицо.

– Это еще кто сказал? Какая кобыла тебе на ухо чушь такую нашептала?

– Не желаю больше знать, Смирнов. Ты сдираешь, режешь, а затем забиваешь в ноги живому существу острые металлические предметы.

Даже так? Теперь у нас слегка интимные отношения? Мама в моменты показной ярости отцу всегда кричит «Смирнов, ты – просто гад!», а мудрый батя в ответ ехидненько смеется и трогает ее за попу. Мать, естественно, оттаивает и даже позволяет после таких показательных выступлений себя поцеловать. Все закономерно!

– Шесть гвоздей, одалиска. Шесть свинцовых пятисантиметровых, да еще на каждое копыто. Но перед этим срезаю острым ножом отросшую ороговевшую часть, счищаю, стачиваю огромным рашпилем фрагменты острых заусениц, а при горячей ковке даже прижигаю. Потом прокручиваю, загибаю выступающие острые концы, полирую, согреваю, а каждая кобыла за это говорит: «Алешенька, огромное спасибо, люблю и боготворю». Очень громко, просто оглушающе, от удовольствия ржет и иногда, представь себе, эротично, одними губками, кусает за загривок.

Подъезжаем к огромному дому, на крыльце которого в качающемся кресле расселась чересчур беременная хозяйка.

– Это Настя. Фамилия у ребят – Суворовы. Повторяю еще раз, они – муж и жена. Кольку я пока не вижу, видимо, в полях трудяга…

– Как долго, Алеша, это будет продолжаться? По времени? На сколько все затянется?

– Тут восемь живых шестисоткилограммовых душ, с четырьмя ногами каждая, а я один с приемлемой для ребят ценой-работой. К тому же лошади меня прекрасно знают и с нетерпением ждут. Подковы уже заранее готовы – не люблю внезапность, сюрпризы и экспромты, поэтому буду только примерять и подгонять, как на женскую миниатюрную ножку. В среднем двадцать минут на одно копыто, когда, конечно, над душой слишком мнительные не стоят и не квохчут о несправедливых судьбах мира…

– Я хочу домой. Я здесь лишняя.

– Оля, хватит! – рявкаю и тут же затыкаюсь.

Останавливаемся возле подъездной аллеи и не торопимся на выход – Настя улыбается, машет ручкой и смотрит на нашу пару, как на дураков.

– Пожалуйста, я тебя прошу. Подыграй мне, и ты ни об одной минуте, проведенной здесь, не пожалеешь. Поверь, пожалуйста. М? – поворачиваюсь к ней всем телом. – Не подведи меня. Ну?

– Хорошо, – обещает.

Опустив голову, шепчу:

– Огромное спасибо.

А дальше словно бабка пошептала! Ольгу просто не узнать. Искренние счастье, радость, забота о благополучии будущей мамочки и беспокойство о ее здоровье и охающее переживание за малыша, пространные разговоры о безалаберности, черствости отсутствующего мужа. А для меня? Уничтожающий, дотла сжигающий, безумный взгляд!

Глава 5

– Ты – первая, кого он сюда привез. Когда увидела, что Смирняга не один, даже обомлела. Думаю, ну все, накрыли мозг, глаза и уши побочные эффекты от большого пуза, – женщина смеется и цепляется за мой локоть. – Прости-прости, я так бесцеремонно за тебя схватилась, но что-то Пашка сегодня чересчур активен, а мать неустойчива и слишком неповоротлива – я за сыном вообще не вижу своих ног. Многоводие плюс слабенькая конституция равняется шар-баба Суворова Анастасия. Сейчас мной только стены можно прошибать. Ох, сынок-сынок, что же ты резвишься, словно жеребенок. – Олечка? – беременная квохчет. – Ох-хо-хо, ай-ай.

– Да? Может быть присядем? Ты как?

– Вопрос! – Настя не спрашивает, она меня предупреждает. – И не сбивай, не уходи от темы. Я уже славно насиделась за это утро, теперь мне нужно походить. А то я ем, сплю, хожу по дому, а с моим анамнезом и аппетитом могу просто не разродиться в нужный момент. Все нормально, я не устала. Сейчас будет легкий завтрак. Вы с дороги, наверняка проголодались, да Коля с дальнего выгона сейчас приедет, поэтому… Оля! Есть вопрос!

– Конечно-конечно. Слушаю внимательно.

– Сколько вы знакомы со Смирновым? Как давно? Не обижайся, пожалуйста, но он никогда не привозил сюда своих девчонок. Говорил, что это очень личное место, только для него. Ему здесь с нами на природе хорошо. Понимаешь?

Наверное? Не знаю. А сколько? Давно ли мы с ним знакомы? Черт его теперь поймет и вспомнит. Нет-нет, с моей памятью относительный порядок, я прекрасно помню день и знаю который на очереди идет, но не думаю, что число, количество тех самых неблагоприятных суток, которое сейчас назову, сделает какую-либо погоду в наших со Смирновым дальнейших отношениях – их ведь точно не будет, с этим уже все решено. Поэтому говорю, как есть на самом деле – чего скрывать и делать умное лицо при откровенной халтуре:

– Пять-шесть, наверное.

– Лет? – Суворова выпучивает глаза и хватается второй рукой за поясницу. – Вот же гад! Скрывал тебя, берег от наших надоедливых глаз. Или стеснялся нас? Ну, козел!

– Нет-нет, Настя, не лет. Ты не поняла…

– Месяцев, что ли? Ну знаешь ли, не меньший гад, причем трусливый, пока не реабилитирован по той статье, которую ему вменяем, – разглядывает меня сочувствующим взглядом. – Мог бы уже и предложение сделать, все-таки такой срок, или вы с ним уже тайно и давно обвенчаны. А? Быстренько отвечай! – подмигивает и трясет мою руку, за которую, как за спасительную соломинку, из последних сил держится.

– Шесть дней. Настя, мы знакомы с Алексеем в общей сложности всего лишь несколько дней. Был некоторый перерыв, так получилось. А так вообще-то меньше недели. Совсем не срок. Алексей не обманывал и ничего от вас не скрывал.

Она останавливается, а я за ней. Не тянуть же хорошо беременную женщину на аркане.

– Охренеть! Просто нет слов!

Вот и я так думаю, но «думать» и «действовать» – диаметрально противоположные глаголы.

– Насть… Я прошу…

– Он в тебя влюблен? Вы… Что я спрашиваю! Господи, это же очевидно! Явно! Как на духу! Пашка, перестань, – свободной рукой оглаживает шарик-пузо. – Ну, наконец-то нашему романтику в этом деле повезет. А то он все в гордом одиночестве…

Смирнов – романтик? Я сейчас умру от искреннего изумления – мне абсолютно не до смеха. Он – баламут, трепло, грубиян, шут и… Не знаю. Всего шесть дней знакомы, не придумала еще. Повезет? Интересно в чем и с чем, или она имеет в виду «с кем». Со мной? Нет, это вряд ли! Я благополучно сольюсь с его горизонта через каких-то восемь суток.

– Нет-нет. У нас обычные дружеские отношения. Ничего такого. Без продолжения и без близости. Мы – друзья и только. Больше ничего! Клянусь, – и побожиться даже не забыла.

Великолепно, Климова! Ты растешь и тут же деградируешь.

– Друзья? Ну-ну! Я по образованию… Если честно, уже не знаю кто – так вышло. То там, то здесь, то одно спонтанное увлечение, то сразу же другое, то переводилась, то заново училась, иногда бросала, потом вдруг второе подваливало, потом немного повышала квалификацию, писала заумные книжки, печаталась, издавалась, вела свой канал с практическими упражнениями – сейчас не об этом. Я не работаю в этом направлении уже давно – просто не нуждаюсь, поэтому и не помню название своей основной специальности и присвоенной квалификации – там что-то было про межличностные отношения, конфликты, споры, сексуальную несовместимость, важность нежности, прелюдии, объятий, разговоров в паре…

Я думаю, она, скорее всего, уже не практикующий сексолог, которая вела свой персональный блог?

– … Так вот, к чему я это все? – закатывает вверх глаза, приоткрывает рот, громко экает, а затем шепотом мне выдает, – Алексей Смирнов не умеет дружить с женщинами, поверь мне. Не тот характер, темперамент, кровь не та. Да и ему просто не дано. Слишком он хорош, внимателен, деликатен и нежен с нами, со слабым полом. С мужиками – все пучком, по рукам ударили, друг друга обматерили и послали туда, куда не ходят и не ползают донные раки. Но с нами, с женщинами – этому мужчине однозначно не дано! Именно в такой формулировке. Он не создан для этого – такой у родителей, видимо, получился. Произвели на свет настоящего мужика, типа, сопереживающего бабе. Он любит женщин, потому что они в этом мире всё! Так я спешу тебя разочаровать, дорогая Оля, или, наоборот, порадовать – это все же лучший вариант, он рано или поздно завалит тебя в кровать, в трусы так точно двумя руками влезет. Не сегодня – завтра. Это же Лешка! Обаятельный и безобидный, очень предупредительный, иногда такой галантный и аристократический чурбан. А иногда, – орет Смирнову, шествующему впереди нас, в спину, – Алешка – мерзкая скотина, никого не слушающая, не уважающая ничью индивидуальность и абсолютно невидящая берегов. Для таких, как Смирнов, границ вообще не существует, Лешик прет танком напролом. Он просто вторгается всей массой в личное пространство другого человека, наводит там свой порядок, хозяйничает, а потом… Смирнов!

– Все так и есть, любимая. Ты не обманываешь. Только прошу, – поворачивается к нам лицом, и продолжает задом наперед шагать, – не пугай мою Ольгу. Она здесь впервые и не привыкла к такому простому обращению. Оль, не слушай Настю, пожалуйста, она – местное известное трепло.

Кто бы говорил? Уж кто бы сыпал такими обвинениями, Смирнов? И потом, «любимая»? Великолепно! Он отвешивает комплименты ей? Чужой жене? Все! Стопроцентно верю! Она – его кроватная подруга, судя по его рассказам-байкам, а тут у этой троицы – стабильный эротический бардак. И, главное, под наблюдением сексолога. Просто мрак!

– Настя?

– Угу.

– Можно я теперь спрошу? – зачем-то начинаю гладить ее кисть, покоящуюся на сгибе моего локтя.

– Да-да. Без проблем. Что тебя интересует?

– Вы с Алексеем были…

– Здорово, урод! – голосит однорукий высокий мужчина, идущий нам навстречу. Он размахивает единственной рукой, скалит зубы и расставляет ноги, словно Чарли Чаплин. – Смирняга, черт! Иди-ка сюда, друг, – братаются слишком крепко. Суворов даже пытается Смирнова на грудь приподнять.

– Это Коля, мой муж. Идем-идем, – Настя пытается шустрее передвигаться. – Давай по дороге, на ходу. Так что ты хотела спросить?

Уже не важно! И я точно не хочу знать. Зачем мне уточнять, сказал ли Алексей правду о странных отношениях с этой супружеской парой или ввернул похабное вранье.

Ее муж потерял руку? Молодой мужчина, инвалид, с беременной женой в этой деревне! Как, когда и где это произошло?

– Добрый день! Я – Николай. А Вы, Ваше имя? – обнимает меня и нежно гладит спину. – Смирнов, а ты почему красивую и немного грустную женщину так долго от нас скрывал?

Нет объяснений? Мой вынужденный компаньон молчит и просто смотрит на меня. Я заметила, что с момента нашего сюда приезда и тесного знакомства с Настей, Алексей вдруг стал очень молчаливым. И это слишком подозрительно! Мне не нравится, когда он такой. Пусть лучше чешет языком, чем молчит, как глухонемой потерявшийся иностранец.

– Ольга. Можно Оля, – спокойно отвечаю. Стараюсь не смотреть на его увечье, но это тяжело.

– Или Олечка, – Настя, подмигивая мне, подсказывает ему. – Оленька, Ольчик, Олюнчик.

– Так пусть Смирняга свою женщину называет. А для меня, Вы – просто Оля! Хорошо?

В знак своего согласия с улыбкой киваю.

– Конечно, Николай.

– Просто Коля, без царских обращений, по-простому и исключительно на «ты». Очень приятно познакомиться! Очень-очень! Молодцы, что вместе приехали. Насте будет не так скучно, да и мы с Лехой вдвоем спокойно вечерком оторвемся. Сброшу, наконец, балласт, – обнимает за плечи жену. – Прости, дорогая, но ты сейчас любимое неподъемное ярмо.

– Из-за тебя! Из-за тебя ведь, – стучит малюсеньким кулачком в грудь мужчине. – Так старался! Вот и добился своего.

– Все уже готово, Лешка! Не рассчитывал, правда, что вас будет двое. Ты не сказал, даже не намекнул, но я тот домик, теперь уже для вас двоих, проверил. Думаю, что вам понравится, ребята, – поворачивается к Алексею и передает ему брелок. – Отдохнете с дороги. А через часок, наверное, начнем?

– Подходит, – Смирнов берет ключи и с очевидным беспокойством смотрит на меня.

Домик? Нам? Отдохнете? Это еще что значит? Мне обещали раздельное проживание и даже неоднократно подтвердили «бронь» и торжественно заверили, что это требование неизменно и гарантированно остается в силе. А теперь что?

– Домик? – шепчу губами, словно приговор повторяю, и с вызовом смотрю на своего обманщика-мучителя.

Ей-богу, он ведь насилует меня, измывается над душой только одним своим присутствием, а сейчас еще и совместные ночевки нагло подогнал.

– Одалиска, все нормально. Как обещал, не переживай, – подходит к нам, берет меня за руку и оттягивает от супругов. – Настя ты позволишь? Оля? – шепчет в ухо. – Я прошу тебя, спокойно. Я говорил, ты ведь помнишь? Так вот, все в силе, все нормально. Дом один – они не миллионеры, но комнат много. Две отдельные, обе с замком, есть летняя кухня, конечно же, удобства – душ, ванна, красивая веранда – это гостевое место, гостевой дом для таких, как мы, для приезжих. Мы не можем жить вместе с ребятами, с хозяевами, – это неправильно и не хорошо. Мы – взрослые люди и беспокойные соседи, поэтому…

Ну да, ну да! А ты еще, козел, спал с его женой! Замечательно, что и требовалось доказать-проверить.

– Аж целых две? По-вашему, это «много комнат»! – отклоняюсь и шепчу, глядя ему в глаза. – Вы продолжаете врать, как ни в чем не бывало. Словно дышите, спокойно, нагло и бесцеремонно, и даже не потеете и не страдаете тахикардией. Вы, видимо, в этом деле виртуоз…

– Ребят, у вас все нормально? – Николай интересуется нашим очевидным препиранием.

– Да, Колян. Пойдем, пожалуй, осмотримся и обживемся с Олей, а потом начнем срывать и ставить новые.

– Леш, все ждут и бьют копытами. Карат, увы, – не в настроении.

– Засранец будет последним. Пусть молча завидует и злобно ждет. А что с Малышкой?

– С кобылкой все в порядке!

Да у него тут целая команда почитателей таланта! Карат, Малышка, кто там еще?

– Она под седлом? – обращается к хозяину, а мне лицом сигнализирует – как будто удивленно выгибает бровь и задирает нос.

Это без меня, «господин»! Эта жалкая «рабыня» не умеет и не хочет, к тому же боится высоты и медицинских возможных противопоказаний. Тереться промежностью о жесткую упряжь – однозначно не мое. Боюсь, что вместе ног потом не сведу и стану той самой раскорякой. Это обойдется! Пусть не зыркает и не настаивает, он еще за общий домик «не прощен».

– Без проблем! Ты же знаешь ее характер. Она спокойная, послушная и тоже ждет «своего любимчика-героя».

– Идем, – обнимает меня за талию, прижимает к бедру, утыкается губами в маковку и бурчит, как какой-нибудь очередной кобыле успокоительные слова, – перестань, перестань, тшш, не начинай, одалиска. Потом! Потом! Слышишь? Не надо перед Суворовыми.

На это мне нечего ему ответить, вот я и молчу.

Домик деревянный, на старый сруб похожий, естественно одноэтажный и слегка расплюснутый по площади, как будто бы типовой или временный, без изяществ, скромный, но уверенный, такое строение ветер никогда не унесет.

– Проходи, пожалуйста. Не стой, – Смирнов открывает дверь с фигурной бронзовой ручкой и пропускает меня, как кошку, вперед. Заносит наши вещи – свою сумку и мой маленький рюкзачок.

Осматриваюсь по сторонам – нравится и даже очень. Я не умею врать, поэтому немного начинаю улыбаться. Тут, действительно, прикольно! Уютно и тепло.

– Красиво как! И пахнет, – принюхиваюсь по-собачьи, – каким-то деревом. Хвоя? Или что это? Чувствуете?

– Стены деревянные, готовое изделие хранит тепло того материала, из которого его произвели. Все просто, без загадки. Индивидуальные рисунки, специальный, вернее очень эксклюзивный, заказ, Оля. Николай в строительстве ас и со вкусом у него полный порядок. А выбор материала – экологичный выбор, тут пунктик у его хозяйки. Они – большие молодцы!

– А что у него с рукой? Давно? Он не носит протез? – осторожно передвигаюсь по домовой начинке, трогаю смешные декоративные прибамбасы, рассматриваю маленькие картины, какие-то железные литые статуэтки – розы, женские фигуры, настенные панно. Все это похоже на дом-музей какого-нибудь неизвестного прозаика или поэта, но только… Лучше, современнее, красивее и теплее. – Очень симпатично! Алексей…

– М?

– Что у Николая с рукой?

Он следит за моим перемещением, стоит и не двигается, только переводит взгляд и головой иногда вращает.

– Вы… Я что-то не то спросила? Неприятная история или это тайна? Прошу прощения, можете не отвечать.

– Нехорошая болезнь, Оль. Сейчас ремиссия, уже три года. Ему лучше, но руки он, к сожалению, лишился.

– Мне очень жаль.

– Все нормально. Ребята пережили самые тяжелые моменты – диагноз, операцию, долгое медикаментозное лечение, химию, потом реабилитацию, но теперь только вперед, с великолепным настроением и тягой к жизни, – подходит вплотную ко мне и неуверенно трогает за кисть. – Оль, не волнуйся, пожалуйста. Хорошо? Здесь две комнаты. Мы не будем пересекаться, все в силе, как и обещал.

Я не волнуюсь. Не волнуюсь! С чего он взял? Нет волнения. Есть долбаная настороженность и Настины слова. В них я, как в прописную истину, почему-то верю. Поэтому я не переживаю, а просто со смирением жду. Я слабая и неуверенная в этом отношении женщина. Да и что с меня такому, как он, бугаю, взять. Даже если мы вдруг по какой-то неоднозначной причине окажемся в одной постели, как заверяет женщина, то он очень быстро все поймет. Готова биться об заклад, что Алексей разочаруется и переключит свое неспящее либидо на что-нибудь иное, стоящее, более искушенное, эмоциональное и отзывчивое. И потом, сколько ему надо той самой «ласки» для физического расслабления? Я ведь не выдержу и точно ничего не дам – его старания пройдут впустую. В машине, по пути сюда, он с юмором или издевкой об этом заикался, пугал меня или предупреждал о своих индивидуальных предпочтениях. Так я все равно не смогу удовлетворить его. Нет жизни в этом плане! Не умею и, как говорит Настя, мне тоже не дано. Я – «фригидное, холодное, безжизненное тело» со «смазливой мордой» – пустое полотно, на котором, увы, не долго держатся мужские краски. Так «он» говорил, когда сонную или крепко спящую брал – утром или глубокой ночью, придя со своей адской службы. Всегда сзади, очень грубо, быстро, мощно, вдавив лицо в матрас или подушку, вколачиваясь в тело, шипел мне в ухо очередной приказ заткнуться, заглохнуть, не орать, дышать носом и не плакать – в офицерском общежитии слишком тонкие стены, а я кричу, стону, реву и подвываю. Наверное, потому что было больно. Всегда, все время, при каждом его наглом проникновении – я так и не привыкла, он времени на это не давал, а потом, по-моему, это все вошло в индивидуальную привычку – с тех пор я сплю исключительно на животе, подставив под возможные «приятности» свой зад. Вот так к мужскому желанию всегда готова, а на случай хлипких стен – вообще не разговариваю, скорее, о своих чувствах, ощущениях в постели не болтаю. Молчу и терпеливо жду финала. Господи, опять! Забыла ведь об этом, а с этим человеком все снова прокручиваю и переживаю!