Текст книги "Двое из логова Дракона (СИ)"

Автор книги: Лариса Куницына

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)

– А мотив?

– Понятия не имею. Возможно, это как-то связано со смертью той девы-воительницы, которую они считали Существом Света.

– Расскажешь царю?

– Нет. Он не хочет знать, кто это сделал, и это его право. К тому же он терпеть не может Апрэму, и на этот раз, пожалуй, точно пристукнет её. Нет, пусть разбирается сам, если захочет, – я поправила оборочки на чепчике и полюбовалась на довольную вниманием дочку. – Какая ты у меня хорошенькая! Жаль папа не видит!

– Ей идёт, – посмотрев на Жулю, подтвердил он. – Такой красавице всё впору, верно, принцесса? – он поднялся и подошёл к нам. – Ты его видела?

– Нет, но слышала.

– И что он там делал?

– Развлекался, – пожала плечами я. – Сорвал жертвоприношение, подправил сценарий мистерий по собственному вкусу, соблазнил сотню девиц пятью различными способами и воздал всем по заслугам. Участники этого шоу будут рассказывать об этом своим внукам, и лет через сто программа вечера превратится в красивую и поучительную легенду.

– Как обычно? – он многозначительно взглянул на меня.

– О человеческих жертвах, как, впрочем, и о каких-то иных, мне неизвестно. Всё было красиво и забавно.

– Может, я ошибся, – проговорил он. – Если так, то извиняюсь… погоди, ты сказала, что ту инопланетянку они считали Существом Света. Ты полагаешь, что это не так?

– Если б она была Существом Света, то не погибла бы до Битвы. Это не по правилам. Существо Света должно явиться само.

– Я тут подумал, – Хок слегка смущенно посмотрел на меня. – Здесь не так много инопланетян… с подходящими навыками. Я хотел сказать, может, Азаров в чём-то прав?

– В чём? – с наивным видом улыбнулась я.

– Может это Существо Света – это ты?

– Нет, – категорически возразила я. – Потому что я не сражаюсь с мужчинами, которых люблю. А Существо Тьмы – это Джулиан.

Хок застыл, изумлённо глядя на меня, а я, воспользовавшись моментом, посадила Жулю ему на руки и велела:

– Держи крепко и нежно, а я иду готовить фруктовое пюре.

– И что теперь делать? – воскликнул он, направившись следом за мной к барной стойке.

– Ничего, – ответила я. – Пусть сражается, с кем хочет. Кирилл говорил, что Дети Дракона не убивают друг друга. Так что после Битвы мы заберём его и улетим.

Хок ничего не сказал на это, и я с удивлением обернулась.

– А если Существо Света – это всё-таки ты? – спросил он, бережно прижимая к себе притихшую Жулю.

– В таком случае, на этот раз Существо Света не явится на ристалище. Это не моя битва, Рауль. Я больше не буду выходить со звездолёта. И никто не выйдет. Мы задраим все люки, и будем ждать.

Часть 6

Весь день Мизерис в сумрачном молчании слонялся по дворцу. Он уклонялся от разговоров с приближёнными, отказывал в аудиенциях и прогонял от себя слуг. Ему пришлось принять Танируса, и Главный Жрец Тьмы, выразив свою скорбь по поводу смерти властительницы Тэллоса, деликатно напомнил царю о том, что по древнему закону он не должен оставаться на троне один более суток, и не позднее следующего утра должен представить народу новую царицу. Затем Танирус пустился в пространные рассуждения о достоинствах двух дочерей своего старшего брата. Мизерис, не проронив ни слова, развернулся и вышел, снова отправившись в свои бесконечные странствия по душному лабиринту дворца.

Ближе к полудню ему сообщили, что прибыла Главная Жрица Света. Она внимательно смотрела на царя, словно пыталась заглянуть ему в душу, а потом, не тратя времени на предисловия, заявила, что выбор царицы – ответственная миссия, это место должна занять опытная и преданная господину женщина, которая будет его опорой и возьмёт на себя груз государственных забот. Он прислушивался к её словам, устало глядя куда-то в сторону. Его безразличие постепенно перетекало в некоторую заинтересованность. Апрэма тем временем убеждала его в невероятных достоинствах неведомой претендентки, постепенно подходя всё ближе. Её голос становился всё более сладким и вкрадчивым, движения всё более плавными и, наконец, она коснулась пальцами его руки. Он с недоумением взглянул на неё и встретил взгляд полный нежности и страсти.

– Так ты о себе, – с явным разочарованием пробормотал он, отступая на шаг.

– Только за свои достоинства я могу ручаться головой, – с убийственной логикой пояснила Жрица.

– Я их вряд ли смогу оценить, – заметил царь. – К тому же ты умолчала о недостатках, которые мне известны. Ты жестока, коварна и себялюбива. Ты преследуешь свои цели, обожаешь интриги и стремишься к власти. Тебе нет дела до Тэллоса и меня. К тому же ты слишком стара, чтоб подарить мне наследника.

– Может, и нет! – возразила она.

– Я не могу рисковать, – мотнул головой он. – Я много пью, у меня проблемы с головой, и я на глазах превращаюсь в развалину. Кто займёт трон, если я умру? Ты? Лучше пусть Тэллос сгорит в огне приближающейся битвы. Короткая вспышка гнева Богов лучше, чем долгая агония в твоих когтях. Уходи, Апрэма!

– У меня есть племянница, юная, непорочная дева, которая будет послушна и ласкова, – тут же сменила пластинку Жрица.

– У меня тоже есть племянница, – перебил царь. – Тоже юная и непорочная дева, которая уже послушна и ласкова.

С этими словами он развернулся и ушёл прочь.

К вечеру ему доложили, что бальзамировщики завершили свою работу и приготовили царицу к погребению. Он прошёл в тёмный зал в глубинах дворца. Здесь не было окон и высокий сводчатый потолок, опиравшийся на толстые витые колонны, тонул в темноте. Установленные на треножниках чаши с огнём, освещали помещение трепетным рыжеватым светом.

В центре зала, на каменном одре лежало тело Эртузы, облачённое в драгоценные одежды и прикрытое невесомой прозрачной тканью. Подойдя к ней, царь долго стоял рядом, вглядываясь в лицо жены, которое под тонкой вуалью казалось живым, словно она спала. В зал входили придворные, богатые и влиятельные люди города подходили к одру и склонялись перед ним, отдавая последние почести своей госпоже. Многие, слишком многие явились в тот день со своими юными и не очень дочерьми, разодетыми и накрашенными скорей для пира, чем для похорон. Девицы склонялись перед царём, бросали на него нежные взоры, но он стоял неподвижно, всё так же печально глядя на лицо своей почившей супруги.

Постепенно зал опустел, и появились Танирус и Апрэма, и, как всегда, затеяли спор, кто будет творить обряды в ночь перед погребением царицы. Апрэма напоминала о том, что Эртуза с детства была посвящена Свету, а Танирус вполне резонно напоминал, что теперь она принадлежит Тьме.

– Убирайтесь, – прервал их спор негромкий голос царя. – Уходите оба. Я останусь с ней. Этого довольно. Можете проводить погребальные ритуалы во дворце, в садах, в своих Храмах, но не здесь. Дайте ей покой. И мне тоже.

Танирус и Апрэма удалились, явно собираясь продолжить пикировку за дверями зала. Мизерис окинул взглядом пустой зал, обошёл все двери, задвигая засовы. Покончив с этим, он осмотрелся с тоской, и медленно подошёл к каменной скамье возле стены. Сев на неё, он какое-то время сидел в абсолютной тишине, глядя на лежавшее на одре тело, которое мерцало драгоценностями, и, казалось, парило в пространстве, потому что тёмное каменное возвышение ложа сливалось с сумраком, царившим в зале.

Одиночество на сей раз ещё более глухое и безнадёжное, чем раньше, навалилось на его плечи невыносимым грузом, и он опустил голову на руки. Мысли тяжко текли в голове, но он лишь утомлённо наблюдал за своими тревогами, которые теперь казались призрачными и незначительными. Кого выбрать царицей? Вернётся ли Богиня Неба? Где Существо Света? Что будет с его планетой?

Потом воцарилась тишина, и Тьма окутала его измученный мозг. Он очнулся спустя какое-то время, почувствовав чьё-то присутствие и, повернув голову, увидел демона, сидевшего на расстоянии вытянутой руки. Его прозрачные мерцающие глаза были устремлены на лежавшую во мраке царицу.

– Если хочешь, я уйду, – тихо произнёс демон.

– Кратегус в твоём мире врачует сердца? – припомнил царь, задумчиво глядя на него. – Ты не зря носишь это имя? Ты можешь помочь мне избавиться от этой боли?

Демон перевёл на него печальный взгляд и проговорил:

– Всё, что нужно человеку, царь, всегда есть у него внутри. Просто он боится заглянуть в собственные глубины и ищет помощи у других.

– О чём ты, демон? – вздохнул Мизерис. – Разве не можешь ты найти для меня слова утешения?

– Не утешение тебе нужно, царь, – тихо возразил демон. – Слова пусты и бесцветны перед лицом горя. Есть время для радости. Есть время для скорби. Каждую чашу, поднесённую тебе жизнью, нужно выпить до дна, и тогда, исчерпав её содержимое, ты освободишь место для новой надежды. Но вы вечно бежите от боли, вы окутываете его пеленами слов и потихоньку прячете в глубине своих душ. В той самой глубине, где раскинула свои покровы живущая в вас Тьма. Там в её глубинах ваша погибель и ваше спасение. Там боль и избавление от неё, там забвение и там память, покоящая ваши воспоминания, от которых вы уклоняетесь. Там ваши несбывшиеся мечты, утраченные иллюзии, забытые надежды. Там ваши угасшие чувства, незаконченные разговоры, не отданные долги, несовершённые прорывы, непроизнесённые признания. Оттуда они смотрят на вас, а вы, чувствуя их взгляд, но, не решаясь обернуться, продолжаете жить, страдая от непонятной тоски.

– Ты прав, дух Тьмы, но не время сейчас говорить об этом, – произнёс царь. – Потому что время скорби для меня длится бесконечно, переходя порой во время беспросветной скорби. А время радости… Эта чаша не минула меня, но я не успел насладиться напитком. Я был юн и полон любви. Я верил в людей, но эту веру у меня отняли. Выбили из рук чашу и расплескали напиток. И вот снова я стою над осколками с пустыми руками и глазами, полными слёз, и твержу, что нет на свете чаш и всякое питьё в этом мире отравлено. Пусто, всё так же пусто и темно. Чем я заслужил такое испытание? И пройдёт ли эта боль? Ведь в боли не только выздоровление, но и смерть, и безумие, и ожесточение. Боги мои, боги, уймите мою боль, не торопитесь подносить мне новую чашу… Душа моя ослаблена нанесённой раной, она по-прежнему болит и ноет, она уже не в силах распахнуться навстречу миру. А потому лишь покоя и забвения прошу я.

Он замолчал, уныло глядя перед собой, а потом вздохнул и продолжил:

– Мы говорили о чаше веселья… И я вспомнил. Не о веселье, нет. Но о счастье, столь скоротечном и столь быстро покинувшем меня, что я не успел оплакать его. И оно, должно быть, так же печально взирало на мои муки из глубин моей души. Я никому здесь не говорил об этом. Разве кто-то здесь услышит, поймёт боль моего сердца?

– Я слушаю тебя, – тихо напомнил демон.

– Это было давно. Вскоре после того, как меня комиссовали из инопланетного легиона Ормы в связи с тяжёлым ранением в голову. Ормийцы выплатили мне немалую компенсацию и с почётом сопроводили на борт пассажирского челнока, унёсшего меня неизвестно куда. Я был не в себе тогда, и тратил свои кровью заслуженные деньги, мотаясь по галактике, и нигде не находя покоя и забвения. Головные боли и безумные идеи, тяжкий бред и несбыточная мечта, о которой ты знаешь, наперебой терзали меня и я не находил спасения.

И вот в одном из космопортов со мной случился очередной приступ. Мне было так плохо, что я стал биться головой о пол и скоро потерял сознание. А когда очнулся, увидел мать. Я не помню свою мать, но лицо этой женщины светилось такой заботой и добротой, что я подумал, что это моя мать. Это была медсестра тиртанского миссионерского госпиталя. Её звали Аданта. Она была некрасива, маленького роста, широколицая с большими руками и ногами, но её глаза светились такой нежностью и лаской, что я полюбил её. Она выхаживала меня, как больного ребёнка, сидела у моей постели днём и ночью, держала мою руку в своей, когда я метался в лихорадке. А потом её командировка закончилась и, перед тем, как улететь на Тиртану, она зашла проститься. Я был в таком отчаянии, что она пожалела меня и позвала с собой. Я полетел с ней.

Тиртана – это чудный мир, демон, прекрасный, чистый, светлый, полный удивительно красивых мест. Там живут самые красивые во вселенной птицы и животные, которых тиртанцы везут к себе с других планет не для того, чтоб тешить самолюбие, а чтоб спасти от вымирания. Эти люди так добры, что самые кровожадные хищники становятся у них ласковыми, как котята! Я видел саблезубых двурогов, спящих во дворе женщины, игравшей с детьми, и пенелопского драгара, который возил на спине школьников.

Там нет браков. Люди просто годами и десятилетиями живут вместе, не связанные ничем, кроме любви, и растят детей, внуков, правнуков. Мы с Адантой тоже стали жить вместе. Детей у нас не было. Слишком разные виды. Но, отправляясь в очередную миссию, она сказала, что если найдёт там сирот, пострадавших от войны, она привезёт нам несколько, чтоб у нас были дети. Я остался и стал ждать. А потом пришёл её отец и сказал, что Аданты больше нет. Передвижной госпиталь, где она работала, попал под обстрел. И она закрыла собой ребёнка. Её накрыло градом осколков от разорвавшегося снаряда. Я спросил, могу ли я хотя бы забрать ребёнка, которого она спасла? Но оказалось, что у него был отец, который просто потерялся, а потом нашёлся в лагере беженцев. И естественно, он, потерявший всё, кроме этого малыша, никому бы его не отдал.

И мир померк для меня. Я снова остался один. Я снова слышал, как Небесный Дракон скребёт своей когтистой лапой в дверь моего ставшего таким ненадёжным убежища. И я сдался. Я уступил. Я вернулся на Агорис…

Царь поднял голову и с тоской посмотрел на каменный одр, где в драгоценном одеянии лежала его царица, сложив на груди украшенные перстнями руки.

– Знаешь, Аданта меня не любила, – тихо продолжил он. – Просто жалела и была благодарна за мою любовь. Она понимала, какой это бесценный дар, когда тебя любят. И Эртуза не любила меня. Она так плакала после смерти Ротуса, не потому что потеряла возлюбленного, а потому что очень хотела остаться царицей. А мне всё равно нужна была царица. Таков закон. Мне было всё равно, и я сделал её своей царицей. И, всё-таки, я был не один, понимаешь? Она по-своему заботилась обо мне, а теперь её нет. И если нам с тобой не повезёт, скоро никого не будет.

В дверь послышался стук. Даже не взглянув туда, Мизерис побрёл к одру царицы и сел рядом на пол, вперив безысходный взгляд в каменные плиты.

– Спи, – тихо проговорил демон, подходя к нему. – Тебе нужен покой. Сон – лучшее лекарство от боли и отчаяния.

– Разве я смогу уснуть?.. – царь жалобно посмотрел на демона и увидел, как странно замерцали золотистыми искрами его изумрудные глаза.

– Спи, – совсем близко, возле самого его уха прошептал нежный голос.

Демон опустился рядом на колени, и взял в ладони его голову. От прохладных рук исходило странное ощущения покоя и ласки, которые расплывались по телу царя, медленно расслабляя его мышцы и унимая боль. Он покорно опустился на каменный пол и закрыл глаза. Сквозь приятное забытьё он ощущал, как ласковые руки гладят его голову и плечи. Он снова чувствовал себя маленьким кудрявым мальчиком, лежащим в резной колыбели. И над ним с улыбкой склонился стареющий отец, который был уже достаточно мудр, чтоб понимать, какое это счастье – иметь дитя…

Мизерис уснул. Демон молча сидел рядом с ним, обняв руками колени, и печально смотрел в темноту ночи, сожалея, что не может помочь себе так, как только что помог царю.

Царя разбудил стук в дверь. Подняв голову и оглядевшись, он увидел всё тот же полутёмный зал, освещаемый огнями, горевшими на кованых треножниках, но что-то ему подсказывало, что уже наступило утро. Стук был настойчивым и даже слегка тревожным.

Поднявшись на ноги и с трудом разогнув затёкшую спину, он побрёл к дверям и отодвинул засов. Там скопилась целая толпа слуг во главе с особым церемониймейстером, ведающим организацией царских похорон. Он пылал рвением, наконец, впервые за несколько лет дождавшись своего часа.

Погребение по древней традиции происходило на рассвете, пока ещё не очень жарко, поэтому следовало поторопиться. Мизерис прошёл в свои покои, предоставив слугам позаботиться обо всём остальном. Он не хотел смотреть, как тело царицы будут перекладывать на золочёные носилки и проносить по семи церемониальным залам. Ему не хотелось раньше времени слушать вопли плакальщиц и бормотание жрецов обоих Храмов. Он ушёл к себе, но и там ему не дали остаться одному. На него тут же налетела толпа приближенных с чашами воды, губками, благовониями и гребнями. Они сняли с него одежды, омыли его тело и умастили ароматными маслами, расчесали его спутанные кудри, облачили в новую красную тогу и водрузили на голову венок из свежих роз, перевитый в знак траура чёрной лентой.

Когда всё было закончено, ему сообщили, что погребальный поезд готов. Он, не проронив ни слова, пошёл вниз, где на площади ему подвели белого коня. Площадь по случаю похорон царицы была запружена народом. Горожане пришли поглазеть на царский кортеж, а заодно узнать, кто будет их новой царицей, потому что, вернувшись с кладбища, он должен был представить её народу.

В этот момент внимание его добрых подданных было отдано коню. Лишь несколько особей этих животных, считавшихся царским достоянием, жили в конюшне при дворце. И если раньше красавец Ротус часто выезжал из дворца на коне и гарцевал по узким улицам, вызывая восторг прохожих, то Мизерис не любил верховую езду из-за её повышенной нагрузки на поясницу, потому кони жили в своё удовольствие, не слишком часто выходя под жаркое небо Агориса.

Вот и сейчас это странное животное нервно вздрагивало, косило глазом на шумящую толпу и крутило крупом. Мизерис нехотя приблизился к нему и, ухватившись рукой за гриву, перекинул тело через покрытую попоной спину скакуна. Конюх подал ему поводья, и ему пришлось выпрямиться, напрячь ноги и приструнить танцующего коня. Конь, почувствовав твёрдую руку, тут же успокоился и заплясал по каменной мостовой точёными копытами.

Толпа одобрительно зашумела, а позади раздались стоны и плач. Женщины в чёрных покрывалах вывели под руки полумёртвую от горя царевну Анору и усадили её в носилки. Мизерис поддал коню пятками, и кортеж тронулся на север, туда, где на старом кладбище возвышалась усыпальница королевской семьи.

Жара нарастала с каждой минутой и, стремясь поскорее добраться до места назначения, Мизерис перевёл коня на рысь, а затем на галоп. Повозка с носилками царицы, запряженная белыми волами, подскакивала на камнях. Плакальщицы, вынужденные бежать, рыдали не так громко, как обычно. Носильщики с портшезами отстали, и в результате поезд растянулся на несколько кварталов.

Доехав до кладбища, Мизерис спешился у ступеней усыпальницы и поднялся по ним в тихий, наполненный смолистым запахом сандала и кедра зал. Он каждый раз с дрожью переступал порог этого помещения, понимая, что однажды ему придётся остаться здесь навсегда, но в этот день, ему так хотелось уйти с удушающей жары, что он поднялся сюда первым, не дожидаясь свиты.

В ряду каменных саркофагов появился новый. Искусно вырезанная крышка стояла в стороне. Осмотрев резьбу, он покачал головой.

– Неужели это сделано за ночь? – пробормотал он.

– Это всё было готово давно, – раздался рядом старческий голос и, обернувшись, он увидел старика в белых одеждах.

Мизерис вздрогнул от неожиданности, а потом узнал смотрителя усыпальницы.

– Это ты…

– Госпожа, как и подобает мудрой властительнице, заранее подготовила всё для своих похорон, – поведал старик. – Она сама выбрала место рядом со своим первым супругом и сказала, что должно быть изображено на надгробной плите.

– Я не знал, – вздохнул Мизерис. – Она так любила жизнь, что мне и в голову не приходило, что она так тщательно готовится к смерти.

– Никто не знает своего часа, царь. Если ты не заботишься об этом, то можешь оказаться не готов к тому, что случится.

– Ты путаешь похороны и смерть. В отличие от царицы я всегда готов к смерти, а о похоронах пусть позаботятся те, кому за это платят.

До него снова донеслись вопли и стоны. Плакальщицы, наконец, добежали по жаре до кладбища и, переведя дух, зарыдали в полную силу.

Церемония прошла быстро и не слишком пышно. Покидая усыпальницу, Мизерис вдруг почувствовал лёгкость, словно с его плеч свалился камень. Наверно, демон был прав: нужно было выпить чашу скорби до дна, чтоб не осталось ни капли.

Сбежав по ступеням крыльца, он снова вскочил на коня и, подождав, пока рыдающую Анору уложат в её портшез, снова пришпорил коня. Он вернулся на площадь перед дворцом. Не смотря на то, что палящий зной уже обрушился на город, на площади не стало свободнее. Люди всё также терпеливо стояли в ожидании его слов. Он спешился и поднялся на верхнюю площадку. Верный Гисамей встретил его причитаниями, подобающими столь печальному событию, но царь перебил его, приказав привести на верхнюю террасу царевну.

Гисамей не удивился, а, понятливо кивнув, начал бочком спускаться вниз, чтоб встретить портшез Аноры и передать приказ царя.

Поднявшись на террасу, Мизерис остановился у перил, глядя на заполненную народом площадь. Он не видел лиц, потому что горожане накидывали на головы полотняные покрывала, закрывавшие их от раскалённых лучей солнца. Он снова подумал о том, с каким благоговением они почитают свет, на который не решаются даже взглянуть в разгар дня.

Тем временем придворные дамы, по случаю похорон закутанные в чёрные одежды, вывели на террасу царевну, с ног до головы закрытую траурной вуалью. Они держали её под руки, чтоб она не упала, а из-под мерцающей на солнце ткани доносились её жалобные всхлипывания.

Народ на площади загомонил. Мизерис понял, что сюрприза не получилось. Слишком давно ходили слухи о его влечении к племяннице и падчерице, а теперь, когда царица, стоявшая между ними, скончалась, уже никто не сомневался, что именно Аноре суждено занять её место.

– Снимите с неё вуаль, – распорядился Мизерис.

Дамы повиновались. Вид у новоявленной царицы был совсем не величественный: распухшее от слёз лицо, встрепанные волосы, затравленный взгляд. Он вдруг подумал, что она, быть может, не столько оплакивает мать, сколько плачет от страха перед тем, что её теперь ждёт. Но менять планы было поздно.

Он подошёл к краю террасы. На площади стало так тихо, что можно было различить цокот копыт коня, которого конюхи уводили обратно в конюшню.

– Дети мои, – проговорил он, и его слова тут же подхватили глашатаи, которые стояли на нижних террасах и на возвышениях на площади. – В этот скорбный день, когда мы простились с нашей прекрасной и мудрой царицей, я могу лишь одним способом утешить вас, представив вам вашу новую госпожу. Я объявляю царицей Анору, нашу любимую… – он замолчал на мгновение, но не за тем, чтоб заинтриговать толпу, а для того, чтоб ещё раз убедиться в правильности своего решения. И, наконец, закончил: – Нашу любимую… дочь!

Анора громко всхлипнула и замолчала, ошарашено глядя на него. Не менее изумлённо взирали на неё придворные дамы. Народ на площади зашумел.

Мизерис подошёл к новой царице и вдруг понял, что впервые стоит так близко к ней. Она казалась ему совсем ребёнком, тоненькой, хрупкой и перепуганной.

– Ступай к себе, дочь, – проговорил он, – И пусть дамы помогут тебе принять вид, соответствующий твоему высокому положению. Вечером ты принесёшь Небесному Дракону благодарственную жертву, а завтра приступишь к своим обязанностям. Ты всегда сопровождала мать и знаешь, что к чему.

– Ты не назвал меня женой? – дрожащим голоском спросила она.

– Я больной, сумасшедший пьяница, – серьёзным тоном объяснил он. – На что молодой девице такой муж? Ты сама решишь, кого взять в мужья. А до той поры будешь царицей. В конце концов, кто сказал, что царицей должна быть жена царя?

– Таков закон, – заметила одна из придворных дам.

– Нет такого закона, – возразил он. – Просто раньше всегда было так, но иначе не запрещено. И уведите её отсюда! Она итак чуть жива, а это солнце может убить даже слона, не то, что нежную деву.

Анору увели. Народ с шумом расходился с площади. Людские потоки утекали в узкие улочки, и, обернувшись, Мизерис увидел, что его поданные пританцовывают, машут своими покрывалами и радостно хлопают друг друга по спине. Ему всё-таки удалось удивить их, и его решение снова им понравилось.

Он усмехнулся и вошёл под арку входа. Теперь, когда он лишился своей заботливой и вездесущей няньки, ему самому придётся следить за собой, да ещё опекать юную царицу, но он почему-то был даже рад этому. Его возбуждала новая ответственность, ощущение собственной значимости. Именно рядом с девочкой, которую он назвал дочерью, он вдруг по-настоящему ощутил себя мужчиной, взрослым и сильным. В этот миг ему казалось, что что-то вдруг в лучшую сторону изменилось в его судьбе, дав ему силы и наполнив ветром паруса его мечты.

Он вернулся в свои покои, скинул влажную от пота тогу и, подойдя к столу, взял с него кубок с водой. Единым махом он выпил несколько глотков и только потом почувствовал горький, вяжущий вкус, который вдруг сковал и сжал его горло. По телу пробежала волна сильной скручивающей боли, и он с хрипами рухнул на пол, колотя кулаками по холодным плитам. Перед глазами поплыли круги, но он ещё увидел, как из полумрака колонн появился демон, подошёл к нему, нагнулся, внимательно вглядываясь в лицо, а потом поднял оброненный им кубок и исчез. В следующий миг в комнату ворвались перепуганные слуги, и он потерял сознание.

МакЛарен очутился в своём кабинете и быстро осмотревшись, убедился, что здесь никого нет. Сев за стол, он включил компьютер, выдвинул из столешницы предметный стол и пододвинул ближе лабораторный шкафчик. Взяв флакон с прозрачной жидкостью, он отлил немного в кубок, который принёс с собой, встряхнул его и вылил несколько капель в прозрачную полусферу. Сунув её в паз анализатора, он посмотрел на экран компьютера и начал задавать параметры.

Дверь кабинета беззвучно приоткрылась, и на пороге возник Дакоста. Он настороженно смотрел на Джулиана, а потом всё-таки вошёл. Тот тем временем продолжал щёлкать пальцами по клавиатуре, посматривая на экран.

– И не вздумайте снова размахивать вашей золотой палкой, рыцарь, – предостерёг он, не отрывая взгляда от экрана. – Я тороплюсь и могу перестараться в попытке унять ваш пыл.

– У меня ничего нет, – пожал плечами Дакоста, показывая пустые ладони.

Наконец компьютер выдал результат исследования и МакЛарен откинулся на спинку стула, задумавшись, а потом вскочил и подошёл к шкафу с медикаментами. Распахнув дверцы, он начал искать что-то по полкам, передвигая упаковки.

– Чёрт возьми! – воскликнул он. – Кто здесь рылся? Всё переставлено!

– Я ничего не трогал, – отозвался Елезар, подходя ближе. – Я вообще пока не входил в ваш кабинет. Что вы ищите?

– Белый контейнер с маркировкой QX-87.

– Антидоты? Что, кого-то отравили?

– Отравили, – пробормотал он. – Где ж он?

– Я посмотрю здесь, – Дакоста присел на корточки и открыл дверцу тумбочки.

– Да откуда он там! Я храню внизу только перевязочный материал.

– Вот он!

Дакоста выпрямился, держа в руках белый прямоугольный контейнер с синими буквами на крышке. МакЛарен выхватил его и отодвинул верхнюю панель, под которой заблестели разноцветные шарики сигнальных крышек капсул.

– А почему вы просто не прогоните смерть? – спросил Дакоста, отходя в сторону. – У вас же есть такой дар.

– Есть, – кивнул Джулиан, возвращаясь за стол. Он снова застучал пальцами по клавишам, глядя на экран, потом, вытащив несколько капсул, соединил их вместе и вставил в гнездо на предметном столике. Сигнальные шарики замигали, подобно новогодней гирлянде, а Джулиан, наконец, поднял голову и взглянул на Дакосту. – Это тёмный дар, друг мой. И как все тёмные дары скрывает подвох. Если я прогоню смерть от своего пациента, она не уйдёт далеко, а тут же найдёт себе жертву поблизости. При применении противоядий такой эффект, как правило, не наблюдается, верно?

Компьютер пискнул, и шарики погасли. Из бокового окошка показался ещё один шарик янтарного цвета. Достав пробирку с голубоватой жидкостью, Джулиан поднялся и окинул стол нерешительным взглядом.

– Идите, я всё уберу, – проговорил Дакоста, – и утилизирую содержимое этого красивого кубка и того, что вы сунули в анализатор.

– Благодарю вас, Елезар, – улыбнулся Джулиан.

– Не за что, – усмехнулся тот. – Знаете, доктор, мне будет жаль, если вы не вернётесь сюда.

– Мне тоже…

Демон исчез, а мальтийский рыцарь какое-то время задумчиво смотрел туда, где он только что стоял, а потом подошёл к столу и выключил компьютер.

Мизерис умирал. Мучительная боль прокатывалась по его телу, заставляя его напряжённо выгибаться и стонать. А когда она на какое-то время отпускала его, он впадал в отчаяние от мыслей, вспоминая то Аданту, то Эртузу, то брата, то отца. В какой-то момент он припомнил утренний разговор со старым смотрителем царской усыпальницы и с горечью пожалел о своих словах. Разве можно быть по-настоящему готовым к смерти? Вот сейчас он умирает, и спасения ему нет. Но разве он готов к смерти? Разве достаточно надеть тогу цвета крови и проклинать свою несчастную жизнь, чтоб спокойно встретить смерть? Жить всё равно хочется, и где-то теплится надежда, воспоминания о нереализованных планах, о несбывшихся мечтах. Неужели всё? Вот так просто?

Новый приступ боли прервал его мысли. Он захрипел и потерял сознание.

Царь лежал на своей широкой низкой кровати с золочёными ножками в виде львиных лап. Сбившиеся влажные простыни создавали вокруг него водоворот шёлковых волн, а он лежал неподвижно, запрокинув белое, как мел, лицо. Всё его тело было покрыто потом, и мокрые волосы налипли на лоб, прикрыв, наконец, уродливый шрам.

Лекари, осмотрев его, с сожалением констатировали, что ни спасти господина, ни облегчить его страдания они не в силах. Поэтому с умирающим оставались только двое: Танирус и Апрэма. Они стояли рядышком в ногах у кровати, терпеливо наблюдая за агонией царя и негромко переговариваясь.

– Не думаю, что он протянет до следующего утра, – заметил Танирус.

– Он не протянет даже до вечера, – фыркнула Апрэма.

– Интересно, кто мог это сделать?

– Ты меня спрашиваешь?

– Не смотри на меня так, женщина. Мне ни к чему травить его!

Жрец Тьмы какое-то время молчал, а потом произнёс нерешительно:

– Послушай, Апрэма, может, мы объявим перемирие хотя бы до Битвы? Подумай сама, в городе то и дело случаются беспорядки, приближается событие столь страшное, что никто не решается строить планы на время, которое будет после него. Царь умрёт. Царица молода и неопытна. Самое время объединиться, чтоб удержать народ от бунтов и резни, и помочь ему принять предначертанное с достоинством.