Текст книги "Двое из логова Дракона (СИ)"

Автор книги: Лариса Куницына

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

– Зачем нам объединяться с вами? – высокомерно поинтересовалась Жрица. – Свет сам может сплотить и направить на истинный путь народ Тэллоса.

– Так ли? – нахмурился Танирус. – Свет того и гляди останется не у дел. Небесный Дракон явно не благоволит вам. Сперва твои танцовщики проиграли в поединке. Потом мистерии, которые ты собиралась провести в царских садах, сорвались. А следом кто-то раздавил то насекомое, которое ты хотела выставить против нашего вепря. Это не случайности, это знаки! Тьма снова одержит победу. И что тогда?

Апрема перевела на него ледяной взгляд:

– Тьма не одержит победу, потому что Битва не состоится. И не думай, что какой-то демон, который являлся нашему безумцу, сможет что-то изменить. Реальная власть в наших руках.

– О чём ты?

– О Пиросе, – пояснила она. – И об Аноре. Девочка с детства посвящена Свету, она носит пояс жрицы, хоть и скрывает это. А Пирос, который, как ты знаешь, является командиром гвардии, по совместительству любовник царевны. И мой… Как ты думаешь, кому из нас двоих он предан телом и душой?

– Ты подослала к царевне своего любовника? – не скрывая возмущения, воскликнул Танирус.

Апрэма усмехнулась:

– Ты злишься, потому что тебе не пришло в голову сделать это самому, не так ли? В любом случае, он имеет влияние на девчонку, а теперь, когда её тоненькая шейка будет гнуться от тяжести возложенной на голову короны, она будет искать поддержки у тех, кому доверяет. То есть у нас. Царь умрёт. Единственный наследник затерялся в городе, к тому же он имеет изъян, который не даст ему возможности претендовать на трон. Значит, царём может стать только муж царицы. И царём станет Пирос.

Мизерис уловил последнюю фразу, и её смысл дошёл до его воспалённого сознания. Он удивлённо открыл глаза и вдруг увидел странное движение за спинами Жреца и Жрицы. Там, в полумраке своей опочивальни, он разглядел белый силуэт демона. Он увидел, как тот подошёл к столу, взял стоявший там кувшин и осторожно налил воды в чашу, а потом достал блестящую трубочку и вылил из неё что-то в воду. Подняв голову, демон посмотрел прямо в глаза царя и исчез.

– Пить!.. – простонал Мизерис. – Воды! Пить…

– Может дать ему? – растеряно спросил Танирус.

– Зачем? – пожала плечами Апррэма. – Он всё равно скоро умрёт.

– Но, может, это облегчит его страдания?

– Его страдания отлично облегчил бы кинжал, воткнутый в горло, – мрачно улыбнулась она. – Впрочем, делай, что хочешь.

Танирус медленно повернулся и отошел к столу. Взяв чашу, он на минуту задумался.

– Я боюсь за Тэллос, женщина, – заметил он. – А ты в преддверии конца интригуешь, борешься за власть. Неужели ты не понимаешь, что ещё немного, и ни Тэллоса, ни Агориса, может быть, уже не будет?

– Но если он всё же уцелеет, я буду править им, – ответила Апрэма. – Как видишь, и цари, и царицы смертны.

– Пить… – теряя последние силы, простонал Мизерис.

Танирус одарил свою вечную противницу полным отвращения взглядом, подошёл к кровати и, присев на неё, приподнял царя за плечи. Он поднёс чашу к его губам, и Мизерис, жадно сделал несколько глотков, поперхнулся и закашлялся. Кашель перешёл в хрип. Он упал на постель и замер.

Танирус печально смотрел на него, потом нагнулся и приложил ухо к его груди.

– Мне будет тебя не хватать, господин, – негромко произнёс он. – Нам всем… кроме…

Он поднял глаза на Апрэму.

– Всё? – улыбаясь, спросила она. – Идём, мы должны сообщить всем о том, что Тэллос осиротел.

Они вместе вышли из опочивальни царя. За дверями уже толпились царедворцы, воины, жрецы и жрицы обоих храмов.

– Царь умер, – громко сообщил Танирус.

– Он умер после того, как отпил из чаши, которую поднёс ему Жрец Тьмы, – добавила Апрэма и крикнула: – Жрец Тьмы отравил царя, и я была свидетельницей этому!

Танирус изумлённо посмотрел на неё, а потом вдруг понял, что до сих пор держит в руках чашу, которую поднёс умирающему. Отшвырнув её в сторону, он беспомощно осмотрелся по сторонам.

– Он бросил чашу в надежде, что пролив питьё, он помешает обнаружить в нём яд! – не унималась Жрица Света. – Командир Пирос! Вы можете своей властью схватить цареубийцу! Пошлите за царицей! Пусть она решит его судьбу!

Танирус пребывал в растерянности не так долго. Быстро отступив в сторону, он выхватил из складок мантии меч и прорычал:

– Это заговор! Пирос – любовник царевны и Апрэмы! Они убили царя и пытаются свалить вину на Тьму! Но Тьма может постоять за себя!

Тут же присутствующие жрецы обнажили клинки длинных изогнутых ножей, а спустя мгновение к ним присоединилась большая часть присутствующих воинов и слуг.

– Может, я приотстал от тебя в отношении царевны, – усмехнулся Танирус, бросив взгляд на раздосадованную Жрицу, – но, клянусь Тьмой, только в этом!

Как и все дурные новости, эта разнеслась по городу стремительно, и вскоре толпы горожан, вооружённых кто саблями, кто ножами, а кто – палками и булыжниками, начали стекаться на площадь перед дворцом. Сторонники Тьмы были взбудоражены слухами о заговоре жриц Света, убивших царя и взявших под стражу Танируса. Почитатели Света были уверены, что Жрец Тьмы отравил царя и поднял бунт во дворце, собираясь перебить нежных дев Света и царицу Анору. Их возмущение подогревали следовавшие во главе жрецы в чёрных мантиях и уцелевшие в конфликте нежные девы с кинжалами в виде лучей солнца.

К адептам Света и Тьмы примкнули любители побуянить и жадные до чужого добра грабители. В потоки вливались ничего не понимающие, но встревоженные шумом ремесленники и торговцы.

Вскоре бурлящие потоки вылились на площадь. В прилегающих узких улочках то и дело вспыхивали драки, перешедшие бы в побоище, если б новые подходящие толпы горожан не разносили дерущихся в разные стороны. Шум, крики, вопли, стоны раненых заполнили площадь. И вскоре вся она была запружена народом. Лишь небольшая площадка оставалась свободной, потому что разделяла стоящих друг против друга мужчин в чёрных мантиях и женщин в белых платьях и покрывалах.

Они молча, с нескрываемой, давно вынашиваемой ненавистью смотрели друг на друга, готовые ринуться в рукопашную. Впереди жрецов Тьмы стоял молодой племянник Танируса Улус. Жрицами Света предводительствовала рыжеволосая дева из рода военачальников Битара.

– Где Главный Жрец Тьмы? – крикнул юноша, сжимая рукоять длинного ножа так, что побелели ногти.

Он чувствовал странное возбуждение, которое опьяняло и пугало его. Кожей он ощущал царящую на площади атмосферу ярости и злобы. Он знал, что стоит ему кинуть в толпу клич сторонникам Тьмы и всё это людское море вскипит кровью и болью. Ужас перед последствиями этого боролся в нём с ощущением власти над таким количеством людей, чьи жизни и смерти были сейчас в его руках.

– Где Жрица Апрэма? – крикнула в ответ девушка, чувствуя себя крылатой богиней гнева и возмездия.

Она готова была ринуться в бой и отдать жизнь за то, что считала правильным, но то, что за ней ринуться в бой толпы других людей, то, что многие окропят своей кровью древние камни площади, и уже не вернуться к своим жёнам и детям, удерживало её.

Гул толпы нарастал. Возбуждение росло вместе с ним, перерастая в агрессию, приближаясь к точке кипения, когда оно должно было выплеснуться в ярости и гневе.

Улус вскинул руку с ножом над головой, готовясь дать знак к началу боя, и Битара, поняв, что от поединка не уйти, и единственный шанс спастись, это защищаться, подняла к небесам смертоносный луч солнца. Двое стояли друг против друга, глядя в глаза и готовясь принять самое страшное в жизни решение, когда над площадью прогремел мощный баритон:

– Прекратить!

Толпа заволновалась, и противоборствующие стороны взглянули наверх, туда, где на верхних ступенях дворца в алой мантии стоял царь. Рядом с ним стоял сохранивший верность Кротус. Его воины уже сбегали вниз с обнажёнными мечами, а на верхних террасах, поблёскивая медными нагрудниками, замерли лучники, сотни лучников с натянутыми луками, стрелы которых были нацелены на передние ряды противников.

– Всем бросить оружие! – с яростью раненного льва прорычал Мизерис. – Кто не бросит, будет убит!

И он махнул рукой. Сотни стрел устремились вниз и пронзили женщин с лучевыми кинжалами и мужчин с длинными ножами. Вместе с ними замертво падали городские забияки и вооруженные короткими мечами грабители.

Улус поспешно уронил меч на мостовую, Битара с облегчением бросила свой кинжал под ноги, а гвардейцы, ровными рядами, уже заполняли площадку и начинали теснить назад противоборствующие стороны, переступая через брошенное оружие и тела убитых.

– Зачинщиков – вязать! – командовал сверху царь. – Жрецов – в подвалы на дознание о заговоре и бунте! Остальным – разойтись. Горожане под страхом смерти не имеют право выходить на площадь, кроме дней празднования и царских похорон! Расходитесь!

Воины ловко срывали со своих поясов мотки верёвок, и связывали тех, до кого могли дотянуться. Бросив связанного пленника за свою спину на мостовую, они хватали следующего.

Толпа, стоявшая на прилегающих улицах, подалась вперёд, что б понять, что случилось и разобрать гулко разносящиеся над площадью слова, в то время как те, кто их разобрал, ринулись назад. Крики и вопли раненных, пострадавших в давке заглушили голос царя.

– Назад! – кричал царь, махая руками.

– Назад! – подхватили воины.

– Назад! Назад! – умоляли те, кто готовы были повиноваться воле царя.

Наконец, приказ дошёл до тех, кто напирал со стороны города и они отступили. Медленно, с криками и стонами горожане покидали площадь, унося с собой раненных и погибших. Площадь постепенно пустела.

Царь пошатнулся и, схватившись за плечо Кротуса, тоскливо взглянул в раскаленное небо.

– Боги мои, боги, – простонал он с тоской. – Неужели им мало бед грядущих, неужели так немила жизнь, что нужно губить её, не дожидаясь срока?

Кротус, стоявший, как скала, повернул голову и взглянул на царя с грустью. Он не знал, что сказать и нужно ли что-то говорить.

– Ты понял меня, верный мой Кротус, – тихо прошептал царь, опустив воспалённую голову на плечо военачальника. – Я благодарю тебя. И моя благодарность, мой друг, единственное, чем я могу теперь наградить тебя.

– Мне не нужно большего, господин, – дрогнувшим голосом пробормотал тот и тёмным кулаком потёр глаза.

– Помоги мне вернуться во дворец. Ноги не слушаются меня.

Окинув напоследок взглядом площадь, где ещё лежали вперемешку сраженные стрелами и связанные путами заговорщики, Мизерис развернулся и, опираясь на руку своего преданного командира, скрылся во дворце.

В тёмном подземелье дворца было шумно. В самом центре низкого сводчатого зала, скудно освещённого укреплёнными на стенах факелами, стояли связанные жрицы Света и жрецы Тьмы, с мрачной ненавистью поглядывая друг на друга. Они были окружены кольцом безмолвных стражников, внимательно следивших за пленниками. Чуть дальше теснились столы, за которыми сидели писцы и строчили в пергаментах то, что им диктовали чиновники тайной полиции, застывшие рядом и бесстрастно взиравшие на заговорщиков.

Вдоль стен на полу сидели, тревожно переговариваясь, попавшие в облаву горожане. Время от времени кого-то из них стражники поднимали на ноги и подводили к столу. Чиновник задавал им вопросы, и, получив ответы, отправлял обратно. В дальнем углу зала стояли жаровни, и палачи со своими помощниками раскладывали на кованых подставках жутковатого вида орудия.

В зал то и дело входили служители, принося свитки новых пергаментов, и воины, чтоб доложить что-то своим командирам или передать приказ начальника дворцовой охраны Кротуса. Иногда беззвучными тенями проскальзывали в двери шпионы, закутанные до самых глаз в тёмные накидки. Ни на кого не глядя, низко опустив головы, они подходили к одному из столов и склонялись к бледному человеку в серой тоге и чёрном покрывале на лысеющей голове. Почти беззвучным шёпотом они сообщали ему новые сведения и, получив одобрительный кивок, так же бесшумно исчезали. А начальник тайной полиции бросал на кого-нибудь из пленников цепкий взгляд, от которого несчастный вздрагивал и испуганно сжимался, не ожидая от этого пристального внимания ничего хорошего.

Эту деловитую суету прервал вошедший в зал Кротус, который, придирчиво осмотрев помещение и не заметив ничего опасного для своего господина, величественно кивнул своим помощникам. И спустя некоторое время в зал, опираясь на плечо невысокого крепкого юноши, вошёл Мизерис.

Его лицо было слегка припухшим и имело желтоватый оттенок. Глаза слезились, и пальцы безвольно свисающей свободной руки мелко дрожали. Он выглядел очень больным, и настолько слабым, что казалось, жизнь едва держится в его утомлённом теле.

В присутствии царя всё смолкло, и все, кто были здесь, напряжённо замолчали. Чиновники поспешно вскочили со своих стульчиков, стражники пинками заставляли подняться сидевших у стен. Начальник тайной полиции что-то шепнул своим помощникам, и они, подхватив его тяжёлое кресло, вынесли его на свободную площадку перед толпой замерших в тревожном ожидании жрецов.

Слуга подвёл царя к креслу и помог ему сесть. Кротус встал слева, положив руку на рукоятку тяжёлой секиры и с мрачной угрозой глядя на пленников. Начальник тайной полиции приблизился и склонился в поклоне.

– Говори, – хриплым баритоном проговорил царь, посмотрев на него.

– На данный момент нам удалось установить, что бунт подняли жрецы обеих храмов под предводительством Улуса и Битары. Пока нам не удалось установить, что бунт был задуман заранее. Скорее слухи о том, что жрец Танирус отравил вас, за что был схвачен пособниками Света, взбудоражили жрецов, а затем и горожан, которых служители храмов подстрекали к беспорядкам. Кто устроил покушение на вас, мы ещё не знаем, но это дело времени, – и он выразительно взглянул туда, где с железными орудиями в огромных руках стояли палачи.

– Сколько людей пострадало в результате бунта? – спросил царь.

– Около трёхсот убитыми. Горожане забрали своих погибших родственников с собой, и нам потребуется время, чтоб узнать точное число. То же и о раненных. Пока нам известно, что их около пятисот.

Мизерис тяжело вздохнул и устало произнёс:

– Я оценил твоё усердие и твою преданность, Таурус, но давай отложим дознание на иное время. Битва не за горами, и как знать, может, все ваши усилия будут уже ни к чему. Этих, – он указал дрожащим пальцем на переминавшихся у стены горожан, – отведите в подвалы, пусть сидят там и ждут своей участи.

Стражники начали выгонять пленников из зала. Из разношёрстной толпы послышались стоны и мольбы о пощаде, но их никто не слушал.

– Отпусти палачей и писцов, – приказал Мизерис, – пусть идут к своим семьям.

Таурус обернулся и сделал знак мрачным гигантам. Те послушно положили на подставки свои орудия, залили водой жаровни и тоже удалились. За ними, торопливо свернув свои пергаменты и сложив в кожаные футляры палочки для письма и чернильницы, ушли писцы. Царь тем временем внимательно смотрел на стоявших перед ним мужчин и женщин в помятых жреческих одеяниях. Когда кроме заговорщиков в зале остались только охранявшие их стражники и чиновники тайной полиции, Мизерис, вцепившись дрожащими руками в подлокотники кресла, с трудом поднялся. Отстранив подошедшего к нему, чтоб помочь, юношу, он, с трудом переставляя ноги, подошёл к понурившимся жрецам и двинулся вдоль ряда, вглядываясь в их лица.

– Что вы возомнили о себе? – спросил он, даже не пытаясь исказить свой низкий густой голос и спрятаться за маской безумия. – Или мните себя бессмертными? Или настолько вознеслись над иными гражданами Тэллоса, что теперь почитаете себя вершителями судеб, которым позволено распоряжаться жизнями наших подданных? Или мало вам того, что не пройдёт и нескольких дней, как Небесный Дракон обрушит на нас свой гнев и затопит Тэллос слезами и кровью? Мало вам боли и страданий? Мало страхов и отчаяния?

Он остановился напротив Улуса и, взяв дрожащими пальцами за подбородок, поднял его лицо и взглянул ему в глаза.

– Что творишь ты, жалкий глупый мальчишка? – спросил он, и юноша задрожал под его мрачным взглядом. – Ты называл себя поэтом и слагал вирши? Теперь ты решил, что строки, написанные чужой кровью, обессмертят тебя? Три сотни тех, кого вы привели на площадь, уже мертвы, сколько раненных и пострадавших в давке умрёт этой ночью, и все они, Улус, на твоей совести. А ты, – он перевел взгляд на бледную, как полотно Битару, – ты затем шла в Храм, чтоб вести детей Света на бойню? Это путь Света и любви, о котором вы поёте в своих гимнах? Ты в полной мере делишь его ответственность за эти смерти, и ответишь за них…

Девушка всхлипнула и неловко упала на колени, наклонив голову к полу:

– Накажи меня, господин, – плача проговорила она.

– Надо бы… – вздохнул он и прошёл дальше, где рядом стояли крепче других связанные Танирус и Апрэма. – Всех вас надо бы, не тратя стрел и не пачкая клинки, сбросить в недра Агориса и пусть Небесный Дракон сам разбирается с вашими душами, – он дошёл до Главного Жреца Тьмы и указал ему на Улуса: – Он никого тебе не напоминает, Танирус? А мне он напоминает тебя в юности. Ты был таким же горячим и наивным. Только ты сам выбрал этот путь, а его ты тащишь за собой. И ты отвечаешь за его преступления, как и за преступления всех твоих прислужников.

Он с трудом перевёл дыхание и повёл рукой, ища опору. Его слуга тут же подскочил к нему и с готовностью подставил плечо.

– Битва, – прошептал царь, чувствуя, что силы его на исходе. – Битва не спишет ваши грехи, но отодвинет возмездие.

Он развернулся, и юноша почти на себе дотащил его до кресла и бережно опустил на сидение. Царь тяжело дышал, глядя в закопчённый потолок, а потом перевёл взгляд на смутные огни факелов.

– Жрецов – в Башню Дракона. Пусть сидят там. Улуса и Битару заприте вместе. Если перегрызут друг другу глотки, значит, такова воля Богов. Главные Жрецы пусть идут в свои Храмы.

– Господин! – воскликнула Апрэма, явно воспрянув духом от такого решения. – Вы сами сказали, что грядёт Битва! Мы должны свершать свои ритуалы днём и ночью, чтоб обеспечить победу Света.

– Или Тьмы, – мрачно добавил Танирус.

– Вот и совершайте, – кивнул Мизерис, – с теми, кто у вас остался. И радуйтесь, что я не призвал вас к ответу за ваши распри, в которые вы втянули горожан. Я не стану менять своё решение. Убирайтесь.

Стражники, повинуясь молчаливому приказу Тауруса, сняли с них путы. Танирус и Апрэма обмениваясь полными раздражения взглядами, удалились из зала, даже не взглянув на своих служителей.

– Я хочу вернуться к себе, – чуть слышно произнёс царь.

Тут же слуга и Кротус склонились к нему и помогли подняться.

– Что делать с командиром Пиросом и его воинами, примкнувшими к заговорщикам? – спросил Таурус.

– За измену они заслуживают смерти, – громыхнул Кротус.

– Не будем спешить, – возразил Мизерис слабым голосом. – Возможно, скоро мы все умрём. Зачем торопить события?

Его вывели из зала и повели по тёмной галерее к широкой лестнице, ведущей наверх. Внезапно за одним из ответвлений коридора что-то блеснуло и, повернув голову, он увидел заплаканную Анору. Она была в парадном платье своей матери и венце царицы. С мольбой взглянув на царя, она протянула к нему руки.

– Уходи, – приказал он, и, не остановившись, прошёл мимо.

Ночь была светлой, полной звёзд. С небес на Агорис взирал бледный ясный Лилос, но это сиреневое свечение вызывало у царя лишь тревогу. Его мучили боли во всём теле. Если он ложился, кровь приливала к голове, и она начинала раскалываться точно по излому глубокого шрама, обезобразившего его лоб. Поэтому он пытался уснуть, сидя в кресле, обложенный подушками, но сон не шёл. С болезненной подозрительностью отказался он от снотворных зелий, предлагаемых придворными лекарями. Промучившись какое-то время, он понял, что уснуть не удастся. Одиночество и темнота навевали тоску и заполняли разум тревожными мыслями.

Он приказал переставить кресло на террасу и откинулся в нём на подушки, глядя на звёздное небо и раскинувшиеся внизу сады. Лилос посеребрил верхушки деревьев и таинственно мерцал, отражаясь в прудах, казавшихся издалека осколками зеркал. Он накинул прозрачную кисею сияния на иссохшие гребни гор и узкий край равнины, который можно было разглядеть с высоты террасы. Но все эти красоты не радовали глаз Мизериса. Ему казалось, что коварный Лилос потихоньку уже накинул на его страну погребальное покрывало, и Агорис в нём так же прекрасен, как прекрасна была Эртуза прошлой ночью. И уже также мёртв.

Он пожалел о том, что перебрался на террасу и даже о том, что отказался от сонных трав, которые приносили ему лекари. Он с печалью вспоминал, как глубоко и безмятежно спалось ему после короткого «Спи», произнесённого глубоким и нежным голосом исчадья Тьмы. Но сейчас некому было произнести заветное слово, и лишь вездесущий Лилос был собеседником измученного царя.

– Что я за несчастный? – уныло произнёс Мизерис, обратившись к своему мучителю. – За два дня столько бед и предательств. Я утратил жену, обрёл и потерял дочь. Меня отправили во Тьму и насильно вернули назад, снова обрекая на муки плоти и больной души. Мои жрецы, оплот веры и стабильности Тэллоса, устроили потасовку, пытаясь вырвать друг у друга мою власть, и втянули в неё мой бедный, добрый и такой глупый народ. Столько боли, крови и смертей ради мелкой интрижки вокруг любовника беспутной девчонки и покорёженного временем венца с грубо оправленными булыжниками. И этот спаситель, – голос царя наполнился горечью, – он приучил меня к своим рукам, заставил поверить вкрадчивым речам. Он раздул во мне наивные надежды на то, что чудеса случаются, и этот мир ещё можно спасти. Он обещал, что будет со мной… до конца. И где он? Он бросил меня в отчаянии и безысходности, а сам наверно порхает в глубинах Тьмы, дивясь её красотам и тайнам, наслаждаясь сладким трепетом ужаса от её кошмарных видений и заточённых в безднах чудовищ. А я могу лишь сидеть тут, боясь пошевелиться, чтоб не всколыхнуть затаившуюся в отравленном теле боль, и завидуя его свободе, его лёгкости, его отваге и его любопытству.

Лилос молчал, лишь по поверхности диска едва заметно пронеслась прозрачная пурпурная дымка. Мизерис вздохнул и опустил взгляд вниз. Странные бледные вспышки среди деревьев привлекли его внимание. Тревожное ощущение возникло от одного их вида. А жутковатый стон, донёсшийся до него, заставил вздрогнуть. Приглядевшись, он вдруг увидел, как одно из искусственных озер подёрнулось багровой тенью и померкло, словно уже не могло отражать свет Лилоса.

С дрожью он вспомнил, как прошлой весной именно оттуда, из этого озерца садовник извлёк разрубленные на куски тела женщины и мужчины. Спустя день муж женщины был казнён за двойное убийство из ревности. И вот теперь кровь снова замутила воды.

И эти огни, белёсые, безжизненные, потеряно блуждающие среди деревьев, не разбирая пути. Это не люди, – догадался он, – это лишь души, погашенные в этих садах за века их существования. Этой ночью восстали они и мечутся, ища выход из этого лабиринта деревьев и кустов.

Мизерис потянулся к столику и, превозмогая боль, ударившую в плечо, схватил молоточек и заколотил по гонгу.

– Кротуса мне! – хотел крикнуть он, но голос его прозвучал слабо.

Однако кто-то преданный и исполнительный, а, может, просто любопытный услышал его, и вскоре, громыхая доспехом, на террасу вышел озабоченный начальник дворцовой охраны. Бросив взгляд на сады, куда тревожно смотрел царь, он кивнул.

– Я видел огни, господин, – сообщил он. – И уже отправил туда стражников, чтоб они поймали злоумышленников, проникших в ваши владения.

– Зря, – вздохнул Мизерис. – Они не вернутся. Это не злоумышленники, мой верный Кротус. Это духи. Быть может, некоторые из них жаждут мщения, слепого мщения. Они ненавидят живых, за то, что живые живы, а они – мертвы. Не посылай больше никого, чтоб ты не увидел и не услышал там.

Словно в подтверждение его слов издалека раздались крики, но на сей раз крики живых, но наполненные смертельным ужасом. Какое-то время двое на террасе напряжённо прислушивались, с отчаянием понимая, что уже ничего не смогут изменить. И вскоре снова стало тихо.

– Слышишь? – тревожно прошептал Мизерис. – Не слышно ни птиц, ни шелеста листвы. В такой тишине должен быть слышен шум водопада, но и его не слышно. Жуткая ночь. Побудь со мной, пока я не усну, – жалобно попросил он, снизу вверх взглянув на закованного в медь гиганта.

Кротус послушно сел возле его ног на пол и преданно посмотрел в глаза, как большой пастуший пёс. Мизерису даже захотелось погладить его, но он знал, что не сможет дотянуться до него слабеющей рукой.

– Расскажи мне что-нибудь, – попросил он.

– Что, господин? – растерялся тот.

– Что происходит в городе? Что говорят люди?

Мучительный стон заставил их вздрогнуть, и Кротус, тревожно взглянув вдаль, нервно поправил на перевязи свою секиру.

– Плохие вещи происходят, господин, – нехотя проговорил он, мрачно вглядываясь в жутковатый танец странных огней среди деревьев. – Говорят, что в трущобах тайные маги собрали своих сообщников и пытались вызвать из недр Агориса божество, которому поклонялись. Явилось оно или нет, неизвестно, но их обожжённые трупы, и трупы их домочадцев и даже собак нашёл поутру водонос, который принёс воду. Ещё говорят, что из колодцев на западе уходит вода, и теперь нужны верёвки в два раза длиннее, чтоб наполнить кувшины. А на востоке вода стала красной, как кровь и на вкус отдаёт железом. Кто-то разрушил купол мавзолея жреца Тьмы Пакоруса, служившего при вашем прадеде и налагавшего клейма на тех, кто, отойдя от его веры, обращался к Свету. В яблоневых садах на севере нашествие змей. Уже пять человек умерли от укусов. А в квартале медников в домах появились скорпионы.

– А что, неужели ничего хорошего нет? – перебил его Мизерис.

Кротус нахмурил низкий лоб и вдруг просиял.

– В Храме Света умер двухголовый ослёнок, и жрица Апрэма бегала с плетью за недосмотревшими за зверёнышем девицами и верещала так, что было слышно на окраине города.

Мезерис грустно усмехнулся.

– И кого ж винят во всех этих несчастьях? Наши добрые подданные вместо того, чтоб искать разумные причины и исправлять положение, давно уж привыкли искать и наказывать виновных.

– Многие считают, что это приближение конца Агориса, – честно ответил Кротус. – Правда, некоторые думают, что это всё идёт из летающего храма Богини Неба. Они даже ходили туда и кидали в её храм палками и камнями, но, не дождавшись отклика, разбрелись по домам, проклиная пришельцев. А Богиня Неба заперла двери своего Храма, и он стоит молчаливый и непреступный, как скала.

– Я знаю, – кивнул царь. – Я посылал за ней, но она не открыла моим посланцам двери своего звёздного храма и не спустила лестницу. Как они ни умоляли её выслушать их, она осталась непреклонна. Они сказали, что осмотрев её Храм, они не нашли на его гладких золочёных стенах никаких признаков дверей. Её милость покинула нас, Кротус, она сердится и лишает нас своего благоволения. И это тоже плохой знак.

Позади за его спиной раздалось хлопанье больших мягких крыльев и на его разгоряченные виски легли лёгкие нежные пальцы. Боль и тяжесть схлынули вниз по телу и утекли сквозь ступни в полированные плиты пола. Мизерис с облегчением вздохнул и откинулся назад.

– Благодарю тебя, мой дорогой и верный друг, – обратился он к Кротусу. – Теперь я усну. А ты ступай. И никого, слышишь? Никого не посылай больше в сады…

– Я понял, – отозвался начальник охраны и, громыхая нагрудником, поднялся. Он нерешительно взглянул на царя, но, увидев, что тот, наконец, расслабился и с блаженной улыбкой откинулся на подушки, успокоился.

Нагнувшись, он бережно взял большими огрубевшими пальцами локоть царя, приподнял, и поправил на подлокотнике подушку. Внимательно осмотрев своего повелителя, он убедился, что тот устроен удобно, и осторожно, стараясь не греметь доспехами, ушёл с террасы.

Демон проводил его взглядом мерцающих изумрудной пылью глаз. На его крыльях ещё клубились обрывки тьмы, запутавшейся в перьях. Сердце тяжело стучало, наполненное восторгом, болью и радостью открытий. Перед мысленным взором проносились жуткие и прекрасные видения, в ушах звучали странные слова и звон звёзд. Он улыбнулся и склонился к макушке царя, прогоняя последние признаки недуга.

– Спи, – шепнул он. – Спи, пока ещё есть время. А я покажу тебе Тьму, её чудеса и красоты, я проведу тебя по хрупким мостам над бездонными пропастями и по звёздным тропам, пролегающим через небесный свод. Я открою тебе мерцающие сокровищами пещеры и сияющие подземные дворцы. Ты увидишь лики прекрасных дев, обитающих в заповедных чащах, куда не проникает луч света, услышишь откровения старцев, чья мудрость глубока и тиха, как океан в ночи. Я спрячу от твоих глаз всё, что может испугать и расстроить тебя, потому что сон навевают только добрые сказки. Спи, мальчик…

Со стороны сада донёсся тоскливый вой, и Мизерис вздрогнул в полусне.

– Я вас! – шикнул демон, обратившись туда, откуда раздался звук.

И огни в саду погасли, стоны смолкли, снова послышался птичий пересвист, тихий шелест листвы и далёкий шум водопада.

– Именно так много тысячелетий назад Бог ветров старик Эол прикрикнул на расшалившиеся ветры, – с усмешкой объяснил демон. – Сколько времени прошло, а до сих пор работает…

Я видела посланцев царя Мизериса, приехавших на белых мулах, но так и не отдала приказ открыть люки и спустить вниз лифт. Они что-то кричали, делали знаки, потом топтались в растерянности. Они были в тяжёлых парадных одеждах, и под немилосердными лучами солнца пот лил с них градом. Они встали под днище звездолёта и терпеливо ждали, потом спешились и стали бродить, рассматривая нижнюю плоскость баркентины. На экранах внешних камер мы видели их удивлённые и восхищённые лица. Потом на них появилось разочарование и, наконец, обречённость. Они снова сели на своих белых скакунов и поехали обратно.

Вскоре из ближайших улиц вылилась немногочисленная толпа, чем-то напомнившую ту, что ещё недавно бушевала на площади перед дворцом. Но на сей раз, рассерженными горожанами верховодили два растрепанных старика. Эти люди что-то возбуждённо кричали, бросали в звездолёт палки и камни, которые даже не долетали до днища. Впрочем, они выдохлись ещё быстрее, чем царские гонцы, и вскоре тоже, приуныв, убрались восвояси.

Убедившись, что больше никто из местных жителей не проявляет к нам интереса, я ушла из командного отсека. Я спиной чувствовала настороженные взгляды офицеров, нёсших вахту, но они ничего не сказали, и я была им за это благодарна.