Текст книги "Я помню детсво, России край заснеженный (СИ)"

Автор книги: Лариса Мамонтова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц)

Стояла летняя жара, и в самом помещении цирка тоже было жарко. Нам с братом хотелось пить, хотелось мороженого, за которым в антракте выстраивались длинные очереди. И папа, отправляя нас с мамой погулять, добывал нам все это. После подготовительных работ на манеже начиналось второе отделение. О цирке с детских лет вспоминалось как о сверкающем огнями празднике с громкой бравурной музыкой, блеском артистических костюмов, с жизнеутверждающей силой, удалью и отвагой бесстрашных героев арены.

В один из воскресных дней начала августа работники Базы наметили выезд в загородный лес, где, по мнению знатоков, можно было пособирать ягоду – голубику. Ту самую, которую я увидела год назад. Папа, бывший за старшего, решил взять в лес и меня. Рано утром желавшие поехать собрались у проходной Базы, где стояла специально выделенная для этого грузовая открытая машина. Ехали недолго. От дороги вглубь леса шли пешком. Помню, пришлось переходить глубокий ручей по бревну, перекинутому с одного берега на другой. Переходили осторожно, по одному. Мы же с папой, держась за руки, шли вместе, бок о бок, мелкими приставными шагами, ставя ступни ног не вдоль бревна, а поперек. Водную преграду преодолели благополучно. Заболоченный лиственничный лес с голубикой выглядел мрачновато, ягоды попадалось мало. Как будто кто-то до нас здесь побывал. Думаю, что в том походе мое присутствие сильно сдерживало папин трудовой порыв. Отойти подальше, поискать другое место он не мог, боясь потерять меня из виду. Комары и усталость довершили картину, и мы довольно рано засобирались в обратный путь, хотя на дне наших посудин ягоды было кот наплакал. В последующие годы папа ездил за ягодами и грибами один и всегда успешно. Собрать полное ведро голубики, на комарах, а то и под дождем – я знаю, какой это тяжелый труд!

Тогда была пора отпусков. Все вместе мы садились за стол и перебирали ягоду: на большую мелкую тарелку каждому насыпали ягоду, прямо из ведра, так как голубика быстро мнется; отрывали плодоножки, выбирали случайно попавшие листья, и чистую ягоду перекатывали на свободную часть тарелки, а затем ссыпали в стакан. Причем устраивали соревнование – кто быстрее и больше стаканов ягоды почистит. А количество стаканов голубики необходи-мо было знать маме, чтобы правильно расчитать норму сахара для варенья. Часть ягоды просто засыпали сахаром, но голубичное варенье – кисло-сладкое, нежное на вкус с чуть похрустывающими на зубах мелкими семенами было у нас всегда.

Ближе к осени созревали помидоры. Методом обрезки нижних листьев на кустах папа добивался вызревания плодов крупных размеров – розовых, желтых, красных. Огурцы и помидоры тогда не мариновали в банках. Никакого уксуса, только бочковой посол! Помню, мама отдельно в большой эмалированной кастрюле практиковала и так называемый сухой посол томатов, без жидкости или почти без, только соль и специи. Вкус всей соленой продукции был отменный. Гости не могли нахвалиться, да и нам самим все это очень нравилось.

Картошку копали в сентябре. Капусту солили в конце октября, к наступлению морозов.

40. Пятый класс

Подошел месяц сентябрь 1956 года. С этой осени в нашей семье стало два школьника. Брату Володе 7-го января 1956-го года исполнилось семь лет, и осенью он шел в первый класс. К этому времени для мальчиков младших классов была введена униформа – гимнастерка и брюки из сукна серого цвета, ремень и фуражка с черным блестящим козырьком. Скромно и по-деловому. Без лишних эмоций простившись с детским садом, наш Володя стал первоклассником, немало удивив нас и особенно меня тем, насколько легко и свободно произошел у него этот переход – от беззаботного детства к серьезным школьным занятиям. Как будто он давно уже был готов к этому. Придя в первый же день со школы и переодевшись, он тут же на кухонном столе подготовил себе рабочее место, застелив стол газетой, и начал делать уроки. Абсолютно самостоятельно, без папиного надзора, без напоминаний, без отдыха от школьных занятий. Я засуетилась рядом, боясь, как бы не наделал он ошибок. Ошибок не было, там было все в порядке. И так было всегда – уроки сразу после школы: организованно, спокойно, быстро и хорошо. Всегда все самостоятельно, словно бы никаких трудностей с учебой он не испытывал вообще. И учился на отлично! Вот это брат! И у него папа проверял уроки, но никаких проблем там не было. Это был очень способный ребенок с повышенной сознательностью и чувством ответственности. Стиль его работы был совершенно отличным от моего. Я могла сначала набегаться, наиграться и лишь потом принималась за дело. У него же игры и беготня были на втором плане, и времени для этого оставалось много.

Для меня же 5-й класс стал переломным. Так много учителей появилось вдруг вместо привычной одной учительницы. Разные лица, пожилые, молодые. Разные манеры преподавания. В основном – женщины, лишь по рисованию, физкультуре и труду – молодые мужчины. Классным руководителем стала у нас Алевтина Васильевна Каблукова – миловидная молодая женщина с тугими русыми косами, уложенными корзинкой на голове. Она же преподавала арифметику, объясняла понятно, но сложные задачи мы по-прежнему решали дома с папой. На родительском собрании она говорила, что я знаю математику больше чем на четыре, но меньше чем на пять.

Русский язык и литературу вела у нас Анна Григорьевна – немолодая полноватая женщина, не скупившаяся на размашистые красные исправления в тетрадях, после чего и старательно выполненная работа имела невзрачный вид. Даже папе стало жалко моих обычно чистых тетрадей. Но через какое-то время Анна Григорьевна изменила тактику, пообещав делать исправления не столь заметными, а мне велела стараться писать грамотно, поскольку чьи-то работы надо было показывать при проверках РайОНО.

Однажды на уроке русского языка случилось неслыханное безобразие. Анна Григорьевна объясняла нам, как пишется частица «пол» в сложных словах, первой частью которых она является: если вторая часть слова начинается с согласной буквы, то слитно (полминуты, полдома); перед именами собственными, а также перед « л » и перед гласной пишется через дефис. Например, пол-Москвы, пол-листа, пол-автобуса, пол-яблока, пол-линейки. И вдруг кто-то из мальчиков негромко, но так, что услышала учительница, сказал для примера: «пол-еврейки». В первый момент учительница онемела от столь наглой выходки юного антисемита. Но зазвенел звонок, урок закончился. Следующим уроком была литература, которую также вела Анна Григорьевна. Тогда принято было ставить эти уроки один за другим, на случай больших письменных работ. Разгоряченная и раскрасневшаяся Анна Григорьевна вошла в класс. Она кипела от негодования и решила дать негодяю отпор исчерпывающим образом. – Да, я еврейка, – говорила она, – а разве это неполноправные в нашей стране люди? Далее было приведено много примеров и имен людей различных национальностей, чем-то отличившихся или занимавших ответственные посты. Пламенная, словно бы давно продуманная и выстраданная речь учительницы длилась еще долго, наверное, пол-урока, и дерзкий мальчуган сидел тихо, как мышь. Ну а мы – дети 11-летнего возраста вместе с уроком русской литературы получили первый урок национал-патриотизма.

Учителя по истории, географии и ботанике также были немолодыми. Но возраст учителя не обязательно предполагает педагогическое мастерство. Примером тому была наша многострадальная учительница по ботанике Александра Степановна. Невысокая и потому, наверное, всегда ходившая на каблуках, с короной русых кос на голове. Кабинет ботаники был хорошо оборудован; на пришкольном опытном участке – порядок; к урокам у Александры Степановны всегда был демонстрационный материал – таблицы, муляжи, но держать класс в руках она не могла, тушевалась, сникала, когда наши второгодники, чувствуя слабинку, начинали «ходить на головах». Вскакивали с мест, стреляли бумажными шариками, выдувая их через металлическую ручку, полую внутри, шумели, играли в морской бой и так далее. В этом гомоне кое-как проходил опрос, потом учительница объясняла новый материал, что должно было заинтересовать детей, как я теперь знаю. Ботаника – увлекательная наука, но из-за плохой дисциплины страдало изучение и самого предмета, и отношение к нему. И если бы мне сказали тогда, что ботаника в будущем станет моей профессией, я бы, наверное, не поверила.

С географией у меня случился конфуз. Клавдия Ивановна, преподававшая этот предмет, поймала меня на невыученном задании. В дневнике появилась первая двойка. Папа заставил выучить и новую тему, и ту, что я не знала. И действительно, на следующем уроке меня спросили по пройденному материалу, но теперь я уже была во всеоружии.

Самой привлекательной была учительница по английскому языку – Нина Григорьевна Дегтярева. Да и сам предмет был каким-то особенным: другой алфавит, другая артикуляция, новые слова, которые нужно было записывать в словарь и постоянно держать в памяти. Это был мой предмет, моя голова была хорошо приспособлена для него, и я справлялась с ним самостоятельно. Здесь уже родители ничем помочь не могли, так как иностранный язык без практики забывается. Папа, как-то пожалея потом, что не начал учить заново английский язык вместе со мной. Я напомнила, что еще и с братом можно это сделать, на что он ответил, что со мной было бы лучше, поскольку мальчики – люди более замкнутые.

Сама учительница олицетворяла собой английскую леди: изящная, красивая, элегантная. Ее черные волосы наверху были гладко зачесаны на прямой пробор, а затем спускались на плечи мелкими локонами. Одевалась она скромно, но не бедно. В ее повседневном гардеробе припоминаю темно-синее приталенное платье с отложным бархатным воротни-ком, которое она носила иногда с пиджаком такого же цвета. В торжественных случаях надевалось нарядное платье малинового цвета. Единственным украшением была золотая удлиненная брошь. О Нине Григорьевне говорили, что она была переводчицей во время войны, знала и немецкий язык. Грамматические параллели с немецким языком она приводила иногда и нам на уроках. Возможно, на фронте она получила ранение в ногу – внизу у щиколотки даже через капроновый чулок виднелась небольшая вмятина, что никак не портило общего внешнего вида учительницы. Ее передние верхние зубы были красиво окаймлены золотой фасеткой. Нина Григорьевна была строгой. Нарушителей порядка она выставляла из класса по одному.

Дисциплина в классе была плохой, настолько, что после очередного родительского собрания было введено дежурство родителей на уроках. Правда, продлилось оно недолго. Кто же сможет так часто отпрашиваться с работы? Приходил и мой папа и сидел как раз на уроке английского языка. И меня на этом уроке спросили. Ответила на пять. English стал моим любимым предметом до конца школьных дней. Это не было принудиловкой, это было хобби, временами переходящее в страсть. И я блистала.

Рисовать нас учили с натуры, с учетом объема предмета, света и тени, падавших на него. Это сильно отличалось от того, что мы рисовали до сих пор. Были и рисунки на свободную тему. По труду и девочек, и мальчиков обучали сначала слесарному делу. Да, в подвальном помещении школы находились слесарные мастерские, с тисками, напильниками. И мы обтачивали металлические заготовки, обрабатывая их затем наждачной бумагой. Позже обучение труду для девочек и мальчиков стало раздельным. У девочек появился такой предмет как домоводство.

Физкультуру я едва-едва вытягивала на четверку. Не хватало смелости для прыжков в высоту, не хватало силы забраться вверх по канату. Что-то я все-таки умела: делать шпагат, мостик, переворот, кувыркаться. Дома пыталась упражняться в прыжках в высоту, закрепив веревку и подстелив что-то мягкое на случай падения. Но этого было мало. В нашем классе были очень ловкие и спортивные девочки, которые стали заниматься в школьных секциях гимнастики, легкой атлетики. Они же шустро катались на лыжах, принимали участие в школьных соревнованиях.

И, наконец, пение. Учительница по пению – Елена Ивановна Белоусова дала нам азы музыкальной грамоты. Красиво на доске вычерчивала она нотный стан из пяти параллельных линий, скрипичный ключ или ключ-соль, сами ноты. Дирижировала и пела своим сильным хорошо поставленным голосом, рассказывала нам о жизни выдающихся композиторов. От нее мы впервые узнали о В.А. Моцарте – австрийском композиторе, музыкальное дарование которого проявилось в очень раннем возрасте и, будучи ребенком, он уже сочинял и исполнял настоящую сложную музыку. Ну а мы в тот раз выучили довольно известную «Колыбельную» Моцарта.

Спи, моя радость, усни,

В доме погасли огни.

Птички затихли в саду,

Рыбки уснули в пруду.

Месяц на небе светит,

Месяц в окошко глядит,

Глазки скорее сомкни,

Спи, моя радость, усни.

Усни, усни.

И опять совпадение. Пишу эти строки в год Моцарта, когда исполнилось 250 лет со дня его рождения. Рассказ учительницы пения поразил нас тем, как много может открыться человеку, как много еще не познано нами. И были мы только на подступах к тем вершинам, которых уже достиг род человеческий.

Да, музыка – целая стихия, увлекшая меня мелодиями песен с детства и захватившая в свой сладкий плен в подростковом возрасте. В простран-стве, окружавшем меня, будто бы уже пульсировали невидимые флюиды, вспыхивая яркими точками, когда я вдруг мельком видела людей, игравших на музыкальных инструментах. То девочку из военного городка, игравшую на утреннике на аккордеоне; то баянистку – маму Люды Лебедевой – тетю Клаву; то Игоря, то Лилю – старших брата и сестру Наташи Чабановой, с аккордеоном сидевших на подоконнике прямо в лестничном пролете Красного дома. Но самым обожаемым музыкальным инструментом было пианино. Я видела его в актовом зале Эмальзавода, у мамы на работе, а в просторном фойе Дома офицеров Советской армии, куда мы часто попадали на утренники, даже видела рояль. Наконец, пианино стояло в нашей школьной Пионерской комнате. Все подходившие к нему дети так и норовили извлечь из него какой-то звук, беспорядочно ударяя по клавишам. Подходила и я и отстукивала лишь первые звуки «Собачьего вальса», как научил кто-то из детей. Пианино – мечта детства! И вдруг одну из учениц нашего класса Галю Щеглову, у которой, кстати сказать, старший брат хорошо играл на баяне, наша Елена Ивановна начала обучать игре на фортепьяно. Заглядывая иногда в Пионерскую комнату, я становилась случайным свидетелем этих занятий. Хотелось тоже учиться музыке, о чем я сказала родителям. Но пианино стоило недоступно дорого, и о его покупке не могло быть и речи.

С пятого класса мои домашние подружки перешли учиться в нашу школу, №13, но класс выбрали 5 « а ». Из соседнего Красного дома в нашем классе учились два мальчика: Гриша Жарких и Лева Шарапан. Однажды Лева свой дневник нечаянно оставил в школе, а я увидела его дневник и взяла с собой, чтобы передать хозяину. После занятий пошла к Шарапанам, на второй этаж Красного дома. подоспела вовремя. У Левы как раз проверяли домашнее задание. Дневника не было. Чуть не плача, он стоял перед отцом, сурово нахмурившим брови. И тут я, возвращаю пропажу. Наказания Леве удалось избежать.

41. Убираем урожай

Наступала пора уборки урожая. Копать картошку в поле мама с папой обычно уезжали на целый день в одно из воскресений сентября. Урожай не всегда был одинаково хорошим. Крупный сортовой картофель вырастить в поле было непросто. Чаще привозили средние по размерам клубни, а то и вовсе мелкие, если лето стояло дождливое. И уж перебирать картошку после сушки во дворе в сухую погоду нам, детям, приходилось непременно. Руководил работой папа. Надевали рабочие перчатки, рассаживались вокруг рассыпанной картошки и, отряхивая от земли, собирали просохшие клубни в ведра: мелкие и пригодные на посадку – отдельно; средние и крупные в другую посуду. А папа ссыпал перебранный урожай в зимнее хранилище. Затем наводился порядок, двор подметался, мешки просушивались. На приусадебном участке, возле дома копать картошку помогали родителям и мы с братом.

Другой день радостного коллективного труда бывал в конце октября, к наступлению холодов, когда в доме солили капусту. Завозились мешки, наполненные сочными крупными, поскрипывающими от тяжести зеленовато-белыми вилками. Брали у знакомых шинковку. После трудового дня родители приступали к засолке. Во дворе готовили большую деревянную бочку: тщательно промытую, обдавали внутри кипятком и паром, положив на дно разогретый тяжелый гранитный камень – гнет – и плеснув на него водой. Затем бочка перекочевывала на кухню. Мы с братом принимались чистить и резать соломкой морковь, мама зачищала вилкú от верхних листьев, а папа, надев фартук и тщательно вымыв руки, начинал священнодействовать возле бочки. Поверх ее клалась шинковка, огромный тугой вилок капусты начинал быстро двигаться вдоль шинковочной доски под сильными папиными руками. Раз, два, три, и белый капустный снег полетел в необъятное бочечное пространство.

Нашинковав некоторое количество капусты, папа пересыпал ее морковью и солью, и вручную наминал и перемешивал, наклонившись над бочкой, а затем утрамбовывал слой посоленной капусты специальной деревянной ступкой. Мы радовались, с удовольствием хрустя очищенными кочерыжками, и смотрели как аналогичная работа проделывается с новой партией капустных кочанов. Верхний слой засоленной капусты накрывался деревянными кружкáми, поверх которых клался гнет.

Некоторое время бочка с капустой, накрытая сверху тканью, торжественно отбывала на кухне, в ней шел процесс заквашивания. Время от времени гнет убирали, и в толще капусты заостренным деревянным шестом папа делал отверстия, чтобы выходил углекислый газ, образовавшийся в результате брожения. Постепенно на поверхности капусты появлялся слой капустного сока, и это означало, что бочку пора выкатывать на холод, в пристроенный к дому чулан, где она и будет находиться всю зиму. И мы будем понемногу набирать капусту – хрустящую, замороженную, с кристалликами льда. Оттаивать, тушить, варить борщи, готовить вареники и просто кушать, приправив луком и растительным маслом.

Поздней осенью первый раз нас – учеников пятых классов отправили на сельскохозяйственные работы в подшефном совхозе. Одеться было велено потеплее, на руки – рукавицы, взять с собой еду и питье. На открытой машине едем на поле убирать турнепс. Турнепс – это, оказывается, кормовая репа, крупный продолговатый корнеплод с белой кожурой. Земля взрыхлена, и репа лежит на ее поверхности. Наша задача – собрать ее в кучи, предварительно обрубая листья, для чего нам выдали острые железяки наподобие ножей. Ну а собранный в кучи турнепс погрузить на машины уже проще. Встаем на рядки по несколько человек, осваиваемся с новой работой, стараемся не отставать от других. Морозный воздух разрумянивает лица; смеемся, переговариваемся. Мальчики, конечно, и здесь резвятся, не давая учителям покоя.

Обедаем, примостившись кто где. И снова работа. Управились вовремя. Встряска пошла на пользу и нам самим – подышали свежим воздухом, – и совхозу. К осенним уборочным работам в совхозе нас привлекали на протяжении всех последующих школьных лет.

Обычным делом с пятого класса был также для нас сбор макулатуры, в основном – старых газет, и еще – сбор металлолома. Ходили небольшими группами по оврагам, закоулкам, обочинам дорог. Всегда удавалось что-то найти.

42. Окружной Дом офицеров Советской Армии (ОДОСА)

В праздничные дни для семей военнослужащих Окружной Дом офицеров Советской Армии устраивал дни отдыха. Гражданским работникам Базы тоже давали пригласительные билеты на эти мероприятия, и мы всей семьей ехали на автобусе в самый конец улицы Карла Маркса, где рядом с Амуром и ПКО находится ОДОСА. Одеться старались понаряднее. Помню маму в удлиненном платье из тисненого светло-голубого бархата с маленькой белой воздушно-шелковой манишкой с мелкими рюшечками, обшитыми все тем же темно-синим крестиком. Или еще: приталенное удлиненное платье из светлозеленой тонкой шерсти с двумя темно-зелеными аппликациями справа и слева в виде гроздей винограда чуть ниже линии плечей. Папа – в строгом темном костюме, с галстуком, который легко завязывал и всегда носил на работу. Брат – в парадной форме, ну а девочкам в то время в торжественных случаях не возбранялось ношение обычного форменного платья с поясом и белым воротничком.

По-настоящему торжественный настрой появлялся, когда мы переступали порог Дома Офицеров. В то время это было одно из лучших зданий общественного назначения в городе. С большим концертным залом, уютным Малым залом для просмотра кинофильмов, просторными фойе с паркетным полом, легкими шелковыми гардинами на окнах, с блестящими люстрами и прочими атрибутами дворцового убранства. Но чувствовали мы себя там вполне свободно. Программа такого дня отдыха была расписана с утра до вечера, причем взрослые и дети развлекались по отдельности, время от времени встречаясь в фойе. Вместе шли в буфет или осматривали выставку. Нам – детям, предлагались подвижные игры, спектакли кукольного театра, мультфильмы – в Малом зале. Родители тем временем смотрели фильм для взрослых или слушали концерт или танцевали. День в целом проходил спокойно, культурно и интересно.

Вспоминаю с тех времен мультипликацию индийской сказки «Золотая антилопа», осуждающей безмерную человеческую жадность. Волшебная антилопа, способная высекать копытами золотые монеты, попадает в плен к индийскому радже, пожелавшему, чтобы антилопа осыпала его золотом. Антилопа ставит условие: если раджа скажет, что монет уже довольно, все золото превратится в окаменевшую груду черепков, из которой раджа уже не сможет выбраться. Так оно и случилось, так как чрезмерное стремление человека к наживе способно погубить его.

43. Встречаем Новый 1957-й год

Пришла зима, долгая, снежная и холодная – других не бывало. Печь старались топить в основном вечером, лишь в очень холодные дни подтапливали и с утра. Соседи наши тоже топили печь обычно в вечернее время. В один из дней бабушка Евдокия Михайловна надолго ушла из дому, повидимому, к дочке в гости. Мы с братом сидели дома, ничего не подозревая. Но мама, пришедшая вечером с работы, сразу почуяла неладное. Из квартиры соседей шел запах дыма, их дверь была на замке. Встревожившись не на шутку, мама решила сама предотвратить несчастье. Смело и решительно чем-то подручным сорвала она с двери замок. Оказывается, на еще не остывших с прошлой ночи углях в печи постепенно стала тлеть и разгораться новая порция топлива – дров и угля, которые заботливо были засыпаны с утра Алексеем – сыном бабушки, чтобы старенькой матери было полегче. А вытяжная труба оставалась закрытой. Родители не стали обсуждать тогда с нами, чем могло это все кончиться. Соседи же потом благодарили маму.

Снегопады зимой бывали настолько обильными, что дорогу нашу в школу совсем заносило, а в оврагах она превращалась в сплошные сугробы. Завывал ветер, снегопад продолжался. В такие дни папа сам отводил нас с братом в школу. Случалось, из-за метелей занятия в школе на несколько дней отменялись. Иногда продлевали зимние каникулы.

В канун Нового года первый раз в доме у нас была установлена елка. Настоящее лесное деревце с темно-зелеными хвоинками, пахнущими смолой. Одеть елку сверкающими разноцветными огнями папе-связисту особого труда не составляло. Игрушек поначалу было не так много, и мы с братом принялись изготавливать различные самоделки. Красили акварельными красками бумагу, вырезали, клеили гирлянды, снежинки, хлопушки. Развешивали на елку конфеты, грецкие орехи, завернутые в блестящую фольгу. И потом любовались, разглядывали игрушки и радовались тому, что новогодняя красавица есть и в нашем доме.

Теперь уже на каникулах дома мы были вдвоем с братом, и скучно нам не было: смотрели диафильмы, играли, катались на санках, строили снежную крепость во дворе, ходили на новогодние утренники, вместе читали. Помню, как довольно объемистую книгу французского писателя Гектора Мало «Без семьи» я читала брату сама. Это был наш маленький ритуал. Я любила читать на диване, поджав ноги и облокотившись на диванный валик. Брат устраивался рядом, и вдвоем мы с волнением следили за приключениями и скитаниями мальчика, нашедшего, наконец, друзей среди артистов бродячего цирка. Главу за главой, изо дня в день читала я брату, пока не закончили книгу. Позже читали мы уже по отдельности.

Зимой погостить из г. Балея, Читинской области приезжала тетя Луша – мамина сестра. Помню ее, тепло одетую, с пушистым пуховым платком на голове. Наш дом наполнялся особенным окающим говором. Нам с братом привозила она гостинцы. Запомнились кофеты-батончики – светлые и темные, которые всегда мне очень нравились. Мама в счет отпуска брала на работе отгулы, чтобы побольше побыть с сестрой. Взрослые подолгу разговаривали, пили чай, пели, и я слышала, как своим густым низковатым голосом моя тетя красиво выводила:

Под окном черемуха колышется,

Распуская лепестки свои…

За рекой знакомый голос слышится,

И поют всю ночку соловьи.

Сердце девичье забилось радостно…

Как свежо, как хорошо в саду!

Жди меня, мой ласковый, мой сладостный,

Я в заветный час к тебе приду.

Ах, зачем тобою сердце вынуто?

Для кого теперь твой блещет взгляд?

Мне не жаль, что я тобой покинута,

Жаль, что люди много говорят…

Меня тетя Луша по-родственному журила за непослушание, убеждала больше жалеть маму, помогать ей. Вскоре уезжала она в свое Забайкалье, где ждала ее семья и наша дорогая бабушка Акулина.

Снег снегом, а наши валенки – главный предмет зимнего снаряжения – время от времени изнашивались. В ближайший воскресный день папа усаживался на кухне поближе к окну и принимался подшивать валенки. Раскладывал заранее приготовленные для этого предметы: шило, просмоленные нитки, именуемые дратвой, куски войлока, из которого специальным ножом на фанерной доске вырезались заготовки нужного размера. Само подшивание требовало точности, терпения и сноровки и отнимало немало времени. Но папа упорно трудился, пока вся обувь не приводилась им в порядок. Мы тем временем делали свои дела, мама хлопотала у плиты. Потом все вместе обедали.

44. Трава у дома

Заканчивался пятый класс. Теперь я уже стала твердой хорошисткой, хотя пятерок в процессе учебы и четвертных по разным предметам было много. Наступало лето, припекало солнце. Ярко зеленела трава, застилавшая широкое днище оврага, ведущего к озеру. В мягких муравах этих приятно было ходить босиком. Зацветали одуванчики, из которых плели мы обычно венки. Над Шалохманкой кружили стрекозы, а на прибрежных камнях пристраивались дети с сачками, ловцы дафний – маленьких рачков, которыми, наряду с сухим кормом, питались аквариумные рыбки.

В это лето в пионерлагерь поехали мы вместе с братом. Детям военнослужащих выделялись путевки в лагеря, расположенные на берегу Японского моря, под Владивостоком. Но в этот раз и на Второй Воронеж с нами ехала моя подруга – дочка военного – Лариса Рыбальченко, бывшая на два года младше меня. Отец Ларисы был фотографом-любителем и частенько фотографировал нас – детей – и у дома, и в лагере во время родительских визитов. И у меня в альбоме есть эти фотографии.

Наши соседские мальчики, наверное, соскучившись за время нашего отсутствия по своим подругам по совместным играм, или, может быть, немного ревнуя, после нашего прибытия домой дотошно старались выяснить у меня, например, кто из новых лагерных друзей мне понравился. Я, пытаясь запутать любопытных, называла буквы имени и фамилии нового знакомого в обратном порядке. Некоторое время мальчишки были в замешательстве, но потом все-таки догадывались прочитать имя засекреченного фаворита справа налево. И тут они принимались бегать вокруг меня, злорадно выкрикивая разгаданное имя и досаждать своими дразнилками. Особенно бойкими ребятами были братья Жарких: Валера – года на два меня постарше, и Гриша – мой одноклассник.

В это же лето маме на работе дали для меня еще одну путевку, на третью смену. Тоже на Второй Воронеж, но в лагерь работников Коммунального хозяйства. Лагерь находился недалеко от нашего лагеря Связи и носил имя Олега Кошевого. Отдыхалось, как обычно, хорошо, но один инцидент вспоминаю с горчинкой. Девочкам из нашего отряда не давал покоя в моей прическе – косы на прямой пробор – локон, прядь вьющихся волос у виска с левой стороны. Мне нравилось поправлять эту прядь, прижимая руками к голове. Им же казалось, что я ее чем-то завиваю. Да, все мы – девочки того времени – воспитаны были строго: никаких кудрей, никаких локонов! Как-то в нашей девчоночьей палате мне устроили проработку, а затем заставили при всех долго, долго расчесывать этот локон, желая убедиться, что после этого прядь волос станет совсем прямой. И я расчесывала…, но потом не выдержала и выбежала из палаты. Мое лицо горело от негодования, и на душе было очень противно. Спрятавшись в укромное место, старалась успокоить себя.

45. Начало большого пути

Как-то незаметно в нашем доме появился аккордеон. Папа принес его на время с работы, где в нем пока никакой потребности не было. Аккордеон был средних размеров, перламутровый, ярко-зеленого цвета. Он лежал у нас на сундуке клавиатурой вверх, накрытый салфеткой. Ни брат, ни я – поначалу особо-то на него не реагировали. Имитировать игру на пианино не получалось, так как в лежачем состоянии инструмент никаких звуков не издавал. Но папа в свои сорок с лишним лет начал сам осваивать игру на этом инструменте. Купил «Самоучитель игры на аккордеоне»; как сейчас помню авторов этого пособия – Кудрявцев и Полуянов, нотные тетради. И даже консультанта себе нашел – среди друзей Коли – тети Наташиного приемного сына, которые вместе с Колей играли в молодежном духовом оркестре. Как-то летом этот консультант, молодой парень даже приходил к нам домой и долго объяснял папе музыкальную грамоту. Ну а практику папа осваивал самостоятельно, и довольно скоро начал играть что-то простое, причем уже и двумя руками.

Меня за инструмент никто не усаживал, не говорил: «Попробуй». Толчком взять его в руки, возможно, послужило желание подбирать на слух мелодии песен, которые нам нравились в то время и которые мы пели. Пока лишь правой рукой. И я села-таки за инструмент, сначала держа его на коленях не строго вертикально, а наклонно, чтобы хорошо было видно правую клавиатуру. Не сразу, по частям, но стали получаться те самые мелодии. Одной из них была песня из кинофильма «Девушка без адреса», вышедшего тогда на экраны: