Текст книги "Я помню детсво, России край заснеженный (СИ)"

Автор книги: Лариса Мамонтова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)

В этой кромешной тьме родители каким-то образом находили дедушкину усадьбу, открывали калитку. К дому снова нужно было идти по широким деревянным доскам, мимо загона для скота. Встреча с родными всегда была радостной. Отступала темнота и безлюдье ночи, загорался огонь, и разговорам не было конца. Наутро родители уезжали, оставляя меня погостить.

Как я уже говорила, с дедушкой и бабушкой жил сын Федор с женой Фросей и тремя дочерьми. Дом был небольшой: одна, но просторная комната и кухня с русской печью. В комнате размещались лишь самые необходимые предметы быта. Большая кровать с пестрым лоскутным одеялом, сбоку которой висела детская люлька для Зины – самой младшенькой из дочерей. Стол у окна, иконы, несколько кроватей вдоль стен, сундук, что-то еще – не броское, малозапоминающееся. – Скромно? Да, даже чересчур. Таковы были последствия раскулачиваний, точнее сказать, грабежа. Тогда я не понимала, с какой бедностью соприкоснулась в доме своих родных. Это была норма жизни для выселенного из родных мест кулака. Окна дома выходили во двор и с другой стороны – на большой огород, примыкавший своей дальней границей к опушке леса. Настоящей дикой тайги! С настоящими дикими зверями, и по вечерам, вглядываясь в темноту за окном, я, казалось, видела светящиеся глаза голодного волка, стоящего у кромки леса. Некоторое время даже не могла заснуть.

Но днем было весело. Как же, ведь в доме у дедушки Григория собрались все его внучки – целых пять. Полина, приехавшая с нами, – за старшую, потом Раиса, я – лет шести и самые маленькие – Тася и Зина. Вместе усаживались за стол и, помню, ели ложками из общей миски простоквашу или жареную картошку. Пили парное молоко с хлебом, слегка макая его в стоявшую на столе сахарницу. Мне так понравилось это «блюдо», что я и сейчас иногда не прочь его отведать. Вот только вкус настоящего чистого деревенского молока не могут воспроизвести современные молокозаводы. Все не то, добавки какие-то, консерванты.

А еще мы лакомились малосольными огурчиками в прикуску с медом. У дедушки в чулане, пристроенном к дому, где хранились разные нужные в хозяйстве вещи, непременно стоял небольшой бочонок меда, емкости с голубикой, квашеной капустой, бочонок с малосольными огурцами. Мед был засахарившийся, молочно-белого цвета, собранный пчелами с ближайших лесных полян. И никаких волков за огородом не было. Там находился колодец к которому вместе со взрослыми мы ходили за водой. Зимой воду брали из тендера, на станции. А вдоль дощатого тротуара цвели георгины – бордовые, ярко-красные. Настоящее украшение деревенской усадьбы! Посреди двора летом топилась печь, и на большой сковороде жарили сою – еще одно лакомство, которое, набирая в горсть, мы с удовольствием грызли.

Хозяйственными работами – коровой, огородом и другими занималась тетя Фрося. Бабушка Акулина была больна и нетрудоспособна. Она лишь сидела у окна, присматривая за маленькой Зиной. Я помню ее широкое доброе лицо, темные тугие косы, уложенные венком на голове (которые расчесывала и заплетала Раиса), глаза, улыбающиеся детям, повязанную платком голову, длинную до пола одежду.

У дедушки же хлопот хватало. В свободное время, надев очки, он читал Евангелие, газеты. Радио в доме не было. Был он строгим и требовательным, никого не баловал, иногда бывал даже слишком суров с домашними. Еще бы, пережить такое! И потом, старики тогда доживали свои последние годы, и надо было радоваться тому, что они еще есть, что все-таки есть дом, построенный их руками, есть корова, хозяй-ство, есть защита и опора в жизни. А мы – внуки – пять девочек и двое мальчиков – их продолжение в этой жизни, вобравшее в себя частицу их души и разума.

Сын дедушки Федор целыми днями был на работе. Работал сначала мастером на Железной дороге, а позже, подучившись, скорее всего, самостоятельно, практиковал как ветеринарный врач. В их доме были книги по ветеринарии. Их читала старшая из дочерей Федора – Раиса – живая и любознательная девочка. Федор был на два года старше моей мамы, 1918г. рождения. Худой, узколицый, как дедушка. Говорили в семье с упором на «О» – по-уральски.

С нашим приездом заметно оживилась сельская девчачья компания, знавшая все закрома окружавшей тайги. Да и Полина, проведшая в этих местах свое детство, уверенно ориентировалась в ближайшем лесу. Однажды девочки надумали пойти в лес за орехами. Как я теперь знаю, то была лещина маньчжурская, известная своими плодами в колючих обертках. В той компании я была, наверное, самой младшей и больше наблюдала, как собирали орехи. Сухие ореховые шипики осыпались на одежду, на открытые части тела. После похода они настолько не давали мне покоя, что по возвращении домой старшие сестры тотчас же усадили меня в ванну с водой прямо посреди двора и выкупали.

Еще мы ходили, как принято было, к поезду на станцию, где снова окружали нас деревенские дети. Я тут же изливала им свои познания: показывала новые игры, которым обучали нас в детском саду, читала стихи, пела. Здесь, однако, и сама услышала впервые песню о ростовском мальчике Вите Черевичкине.

С сестрёнкой Тасей, бывшей года на 2 младше меня, мы часто конфликтовали. Кто из нас отвоевывал право на лидерство, уж и не помню, но спуску не давали обе. Тася была крикуньей, пышно-щеким, физически сильным ребенком. Но Раиса всегда была другом и помощником – и матери по хозяйству и остальным. Она все знала и все умела.

14. Домашние университеты

Тем временем подрос мой братик до возраста, с которого можно было посещать детский сад, и наша мама стала работать на том самом Эмальзаводе, о котором я выше писала. Сначала – счетным работником, а позже – бухгалтером. Примерно с год мы ходили в детский сад вместе с братом. Симпатичный малыш с белыми кудрявыми волосами сразу стал всеобщим любимцем, включая и воспитателей. На групповой детсадовской фотографии наш Вовочка сидит на коленях у воспитательницы Марии Михайловны. Примерно в это время мы первый раз сфотографировались всей семьей.

Заговорил Володя поздно, причем сначала на языке, понятном лишь мне и частично маме. Во всяком случае, меня часто приглашали быть «переводчиком». Мы с папой даже составили небольшой словарь с переводами его замысловатых словесных конструкций на русский язык; «дись» значило – пить; «тикатьками» – компот; «шляк» – ножик и т.п.

Как-то осенью родители на целый день уехали в поле копать картошку, заперев дверь на ключ и оставив брата под мою ответственность. Но сидеть дома одним так долго, когда на улице играла детвора, было сущим наказанием, и я рискнула выбраться на волю, открыв окно. Жили-то мы на первом этаже, к тому же из окна можно было сначала встать на завалинку. Сначала высадила брата, потом выбралась сама. Вдоволь набегавшись, к приезду родителей мы тем же путем вернулись домой. Родители, если и прогневались, то не очень. К тому же, я затеяла мытье полов в комнате. По-детски, неумело. Закончив нужное дело, мама выговора делать мне не стала. В шесть лет я уже умела чистить картошку – маленьким ножом, часто сама прибирала в комнате, следила за братом.

Как я уже говорила, детских игрушек у нас было немного, зато они всегда были в ходу. Как многие девочки того времени, я любила играть в куклы, в «дом». Маленькую лошадку с повозкой мы то и дело чем-то нагружали. Была матрешка, из которой получалось три деревянных фигурки; машинка, внутри которой время от времени каким-то образом оказывалась самая маленькая куколка из матрешки, прозванная Ванькой. С папиной помощью мы кое-как извлекали Ваньку из кабины машины. Но наутро он почему-то снова оказывался внутри. Мы с братом недоумевали. Однако брату для развития нужны были все новые и новые предметы. Тогда папа догадался приносить с работы вышедшие из строя радиодетали, предназначенные на выброс. Постепенно таких «игрушек» накопился целый ящик из-под посылки. Первый вопрос сына, встречавшего пришедшего с работы отца, был: «Илюську принес?» если игрушки в тот раз не было, я, видя папино замешательство, брала из ящика что-нибудь и незаметно давала папе в руку. Ведь малыш мог и реву дать. – О, такая у меня уже есть, – говорил Володя и бежал к своему хранилищу искать нечто подобное.

Из книг запомнилась отдельно изданная «Сказка о рыбаке и рыбке» А.С. Пушкина. Читал нам папа ее часто. Содержание сказки понималось тогда буквально, но сама музыка пушкинского стиха, глубина и завершенность русской речи делали смысл излагаемого очень выразительным. Была у нас к тому же совсем взрослая книга о жизни и творчестве А.С. Пушкина. Я без конца разглядывала фотографии, помещенные на страницах этой книги. Особенно мне нравились прически и наряды Натальи Николаевны – жены поэта и княгини Волконской. Позже, научившись читать, наслаждалась стихами из этой книги, описывавшими какую-то фамильную усадьбу:

«… Окошки в сад зеленый,

Где липы престарелы

С черемухой цветут,

Где ландыш белоснежный

Сплелся с фиалкой нежной…»

Стихи поразили меня и своей красотой и прелестью той картины, которую изображали. А.С. Пушкин, наверное, с тех пор стал любимым поэтом на всю жизнь.

Еще у нас, как я говорила, были папины сказки по вечерам, а в воскресные дни – и по утрам. Никто никуда не спешил. Мама начинала хлопотать по хозяйству, а мы с братом забирались к папе в постель и слушали то про Змея Горыныча или про Аленький цветочек, то про кота в сапогах или про Золушку, причем наряды сестер, собиравшихся на бал, описывала я сама.

Рисовать цветными карандашами тоже начали в то время, но в этом деле фантазия оставалась бедной. Рисунки наши дорисовывал опять же папа. На них обычно красовался большой дом, двор, колодец, деревья и обязательно «прыгала» маленькая собачка.

Назревала потребность в расширении нашего информационного поля. Вскоре был найден блестящий выход. Нам с братом купили фильмоскоп. Сначала маленький – ручной, с выдвигающимся, как подзорная труба, увеличительным стеклом. Глядя в него и вращая деревянную ручку, с помощью которой, кадр за кадром перекручивалась пленка, можно было смотреть диафильмы. Они продавались тогда в книжных магазинах в большом количестве. Скрученные тугим рулоном, пленки паковались в разноцветные пластмассовые баночки, на которых наклеивались этикетки с названием диафильма. Наша фильмотека, начавшаяся с нескольких первых фильмов, пополнялась постепенно.

Вскоре был приобретен настоящий электрический фильмоскоп, работавший по принципу проектора. Аппарат устанавливался на столе, подключался к электрической сети. На стене появлялся светящийся экран. В специальную рамку с опять же вращающейся ручкой вставлялась пленка. Наводилась резкость… В комнате гасили свет, все устраивались поудобнее, и начинался фильм. Тексты под кадрами читал поначалу папа. Мы замирали. Все внимание приковывалось к светящемуся экрану. И если от книги в любой момент можно было отвлечься, то от фильмоскопа мы не отвлекались до конца фильма.

Наши первые любимые фильмы: «Горячий камень», «Дым в лесу» – по рассказам А. Гайдара; со стихами А.С. Пушкина – «Сказка о царе Салтане»; стихами Агнии Барто, К. Чуковского, С. Маршака, С. Михалкова и др.; детские небылицы Н. Носова – «Тук-тук-тук», про Незнайку; китайская сказка «Братья Лю», русские народные сказки и др.

Покупались нам диафильмы и более серьезного содержания: «Сын полка», «Первоклассни-ца Маруся», «У них есть Родина», «Детство. В людях» – А.М. Горького; «Молодая гвардия» и даже «Освобожденный Китай», который, правда, мы смотрели не очень часто. Просмотр диафильмов не был для нас будничным, повседневным занятием. Скорее наоборот, это дело носило праздничный, поощрительный характер. Его нужно было заслужить, наконец, дождаться, когда освободятся от домашних дел родители, или когда придут гости. Результаты домашних вечеров, проведенных у экрана, не замедлили сказаться. Они развивали память, мышление, и уже в первых классах школы я могла на уроке почти наизусть рассказать, например, «Горячий камень» А. Гайдара.

О мальчике – Ивашке Кудряшкине, нашедшем волшебный камень, с помощью которого можно было начать свою жизнь сначала. Но даже одинокий израненный старик, которому мальчику решил подарить такую возможность, отказался от новой жизни, поскольку собственная прожитая жизнь, даже очень тяжелая, была ему дороже.

Повести и рассказы А.П. Гайдара: «Чук и Гек», «Мальчиш-Кибальчиш», «Голубая чашка», «Военная тайна», «Тимур и его команда», «Судьба барабанщика» и другие, мне кажется, любили все дети моего поколения. Они по-настоящему волновали, воспитывали, учили быть честными и благородными людьми. Многие из рассказов А. Гайдара были экранизированы. Фильм «Судьба барабанщика» я смотрела много раз и всегда с большим интересом. А фильм «Тимур и его команда» стал руководством к действию, дав начало такому благородному почину как тимуровское движение. Присутствие в рассказах отрицательных персонажей – диверсантов, вредителей в те послевоенные времена не казалось надуманным. А.П. Гайдар умел говорить с детьми о трудных сторонах жизни. Позже я прочла рассказ «РВС», повести: «Школа», «Дальние страны».

Нашими соседями, жившими в смежной комнате, была семья Донковцевых: тетя Шура, три ее сына и дочь Нина. Их отец погиб на фронте. Младший сын – Павлик был немного старше меня. А вот дочь Нина – красивая белокурая девушка уже была невестой. И в самом деле, близилась свадьба. Нина выходила замуж за статного офицера Амурской флотилии. В квартире началась суета, подготовка к свадьбе шла полным ходом. Я только помню стоявший на кухне большой таз свежеиспеченного хвороста, которым нас с братом потом угостили, ну а к праздничному столу пригласили родителей. Нина была в белом платье, жених – в парадной форме черного цвета.

Иногда к нам приходили какие-то незнакомые люди с проверкой правильности пользования электричеством. Что этим людям нужно было на самом деле, сказать трудно. Один из них увидел включенную в комнате плитку, что, видимо, запрещалось. Папа пригласил этого человека за стол, на горячие пельмени, и конфликта удалось избежать.

Однажды летом в нашу комнату пробралась мышь – этаж-то был первый. Ее присутствие незамедлило себя выдать, и в ближайший воскресный день мы устроили охоту на пакостливую грызунью. Выдвинули нижний ящик шифоньера, освободили все углы так, чтобы просматривалась вся напольная часть комнаты. Но противный зверек как в воду канул. Исчез, и все, хотя было точно известно, что он где-то внутри комнаты. Тогда папа попросил у соседей по дому кота. Пушистый породистый кот, видимо, хорошо знавший себе цену, неторопливо прошелся по комнате, принюхиваясь, остановился у стола. Вдруг, изловчившись, прыгнул под свисавшую со стола суконную скатерть и схватил шалунью-мышку, прицепившуюся лапками к внутренней стороне скатерти. Мы ликовали и восхищались усатым другом. Довольные результатом, быстро собрались и пошли на Амур. Летний день обещал быть прекрасным.

15. На Амуре

Красив Амур ясным летним днем. Широкий, полноводный, величавый! Искрясь на солнце, бегут одна за одной его волны. Настоящая дальневосточная река, одна из самых крупных в Евразии! И очень оживленная: проплывают вдали пароходы, торжественным гуденьем приветствуя отдыхающих; мчатся на левый берег прогулочные катера; стрелой проносятся моторные лодки. Хабаровчане любят свой Амур, живописный каменистый Утес на правом берегу реки – красу и символ города. В тенистом парке, здесь же, на правом берегу, на открытой эстраде встречала отдыхающих приятная музыка, работала и танцевальная площадка, и карусели, и Комната смеха и многое другое. Особенно нравилось мне кататься на цепочной карусели. Этот стремительный полет в воздухе, «путешествие по замкнутому кругу» приводили меня в неописуемый восторг. Ну а непременным воскресным угощением для детей в парке было мороженое и газированная вода с сиропом.

В городе есть специальный «Детский парк», тоже по-своему интересный, но Амур! Именно он, как магнит, притягивал людей летом.

Там же у Амура в «Парке культуры и отдыха» устраивались иногда выставки достижений народного хозяйства, товаров народного потребления. Разглядывая однажды продукцию пищевой промышленности, мы удивлялись богатству ее ассортимента, которого в продаже тогда в начале 50-х годов не было и в помине. А тонкие копченые палочки «Охотничьей» колбасы, увиденные мной впервые, я долгое время вообще больше нигде не встречала. Не выдержав такой фальсификации, папа высказал свои отзывы и пожелания работникам выставки.

Отдыхающих на песчаном берегу реки было много. От реки веяло свежестью и прохладой. Люди плавали, загорали, играли в волейбол. Некоторые смельчаки прыгали в воду с вышки. Как-то мы отдыхали на Амуре целой большой компанией. Расхрабрившись, мой папа тоже решил совершить прыжок с большой высоты. Но мама воспротивилась, пригрозив, что она немедленно, забрав детей, уйдет домой. Прыжок не состоялся.

Плавать в детстве я так и не научилась, несмотря на все папины старания. Объясняя мне технику плавания, он поддерживал меня снизу под водой. В какой-то момент опора исчезала, и я не отваживалась плыть самостоятельно. Научилась этому уже много лет спустя. Брат же научился плавать довольно быстро. Родители плавали хорошо.

16. Прощание с дядей.

Потом наступала осень. У домов доцветали мальвы, георгины, стояли высокие стебли горца с повисающими розоватыми соцветиями. Шла уборка урожая. Играя у дома с детьми, я частенько прибегала к папе на огород. Чернела после уборки картофеля земля. Кустился паслен, усыпанный темно-фиолетовыми ягодами. И лишь зрелые подсолнухи, да большущие желтые тыквы дожидались своего часа. Ловко орудуя то лопатой, то граблями, папа и мне давал маленькие поручения. Выполнив задание, я опять убегала во двор. Наше детское окружение было мирным. Никто нас не обижал, не притеснял, хотя и жили в соседних домах задиристые мальчишки. Мальчики же нашего подъезда – Артур Михеев, Павлик Донковцев, Борис Рогачевский были настроены вполне дружелюбно. Далеко от дома мы не уходили, разве что могли спуститься в ближайший овраг – поиграть на траве, обследовать беспрестанно журчащий ручей, переходя на другой его берег по узкому дощатому мостику. Или побегать у соседних домов – недолго, так как играть у своего дома было все-таки привычнее. Через дорогу находилась огороженная забором запретная зона с вышками и стоящими на них часовыми, и ходить вдоль нее было не принято.

В ту зиму случилась беда – скоропостижно от инсульта скончался дядя Федя – мамин брат. Вначале этой зимы он еще съездил в гости к тете Луше. Есть фотография, где они вместе. Произошло несчастье, когда он по делам находился на станции. Всей семьей мы ездили на Змейку на похороны. В первый раз тогда я увидела покойника, его застывшее с зеленоватым оттенком лицо, руки, сложенные на груди. Такая ранняя смерть – в 34 года. Это ли не следствие тех мытарств, которые пережил мой дядя, начиная с пятнадцатилетнего возраста, с года высылки всей семьи дедушки? Здоровья хватило менее чем на два десятка лет, а у старшего маминого брата Ивана – и того меньше.

Со смертью дяди Феди закончилась жизнь дедушкиного дома. То было последнее наше посещение его, и самого дедушку мы видели тогда в последний раз. Стариков забрала к себе тетя Луша – их старшая дочь, жившая тогда в городе Балее, Читинской области. Тетя Фрося года через два с дочерьми уехала к своей матери, в Октябрьский район Приморского края. Дом был продан. Со своими двою-

родными сестрами встречались мы теперь уже редко, а с Раисой встретились аж 36 лет спустя, на Украине.

17. Первоклассница Лариса

Летом 1952 года улицу С. Лазо немного подновили: выровняли западины, дорогу засыпали гравием. Моя мама, вышедшая посмотреть, как на глазах преображается наша улица, сказала соседке, что это очень кстати, так как в этом году ее дочка пойдет в школу.

Да, заканчивалась беззаботная детсадовская пора и приближалось очень ответственное в моей жизни время. В июне 1952г. мне исполнилось 7 лет, и меня записали в 1-й «Б» класс Средней школы №13 Железнодорожного района города Хабаровска. Приготовления к школе были недолгими. Темно-синяя школьная форма с белым шелковым воротничком и манжетами, обшитыми мамой синим крестиком, смотрелась торжественно. К форме добавились белый и черный фартуки, новые туфли. Главным же атрибутом школьницы был, конечно, портфель – лакированный тисненый черного цвета, со всем его содержимым: тетрадями – в клетку и в крупную косую линию, пеналом с ручкой и карандашом, учебниками. Теперь мне предстояло расширить и географическое пространство моей повседневной жизни, и мои интеллектуальные возможности, ну и физические, естественно, тоже. Энтузиазма и желания было много.

И вот, коротко подстриженная, в парадной форме, в сопровождении родителей первого сентября я шла к тому самому четырехэтажному зданию, которое находилось в конце улицы Большой. Школьный двор гудел детским разноголосьем, пестрел букетами цветов, переполнялся радостью и волнением. 1 «Б» класс встретила Валентина Кузьминична Клименко – пожилая, а значит, опытная, как я сейчас знаю, учительница. Построившись парами, мы слушали приветственные выступления, в том числе и речь директора школы – Константина Семеновича Харина – человека тоже весьма почтенного возраста.

Так много новизны окружило меня в тот солнечный сентябрьский день: классная комната, пахнущие краской парты, дети, которых я раньше не знала, первые задания. Сложнее всего было научиться писать. Палочки, крючочки, овалы нужно было выводить тонким металлическим пером №11, вставленным в ручку, строго следуя одному правилу: нажим – волосок, нажим – волосок. Перо макалось в чернильницу, стоявшую в специальном углублении по центру ровной поверхности парты. Для ручек справа и слева на ней также имелись вытянутые углубления-канавки. Основная часть поверхности парты имела небольшой наклон, завершавшийся откидной крышкой. Когда ребенку нужно было встать, крышка легко откидывалась. Учебники оборачивал папа, он же подписывал обложки, затачивал карандаши.

Письменные домашние задания я выполняла обычно вечерами под папиным контролем. Он приучал меня делать их не только грамотно, но и аккуратно. Исписанная страница, пестревшая помарками, удалялась. Взамен вставлялась новая, и я переписывала все заново. Изрядно подуставшая за день, вечером я не могла уже написать все абсолютно правильно. Что-то было не так. Тогда мой отец – отличный чертежник, инженер-технолог научил меня аккуратно бритвочкой зачищать неверную линию, а затем подтирать это место еще и простой резинкой. Получалось чистое письмо, исправлений почти не было видно. Чернильная резинка такого эффекта не достигала. Лезвие бритвочки с одной стороны было обвернуто толстым слоем бумаги и обмотано ниткой так, чтобы браться за него было не опасно.

Мне так понравился этот способ исправления ошибок, что я и до сих пор им иногда пользуюсь, наряду с позднее вошедшими в обиход белилами. Однако учительница не приветствовала подтирки, и нужно было все-таки стремиться к главному – учиться писать без ошибок. Этому помогали уроки чистописания в специальных тетрадях – прописях, где в начале строки приводились образцы красивого письма. Все-таки наши с папой усилия увенчались успехом, и мои тетради вскоре стали образцовыми, о чем неоднократно говорилось на родительских собраниях, а почерк был одним из самых красивых в классе. Букварь и арифметика усваивались легко.

Первое время в школу и обратно меня сопровождали. Довольно скоро я стала проходить этот путь самостоятельно, как это делали многие дети, жившие в районе улицы Большой. Сложнее всего это было в дождливую погоду. Дорога здесь тогда была грунтовой. Благо, что по обеим сторонам улицы тянулись все те же деревянные тротуары. В местах, где улица пересекалась с проулками, дощатый настил обрывался, иногда на некоторой высоте над землей, и я спрыгивала с тротуара в жидкую глиняную кашицу, окатывая подол своей формы грязными брызгами. И в таком виде приходила домой, вызывая справедливое мамино негодование. Однако на следующее утро форма была опять сухой, чистой и подглаженной. Когда ее делала такой мама, я не видела. Постепенно все-таки я научилась соблюдать некоторые предосторожности.

Проблема грязной детской обуви в школе решалась просто. У входа в здание стояли деревянные корыта с водой, в которых дети мыли свою обувь. Вода там была мутной и холодной, но нужно было добиваться необходимой чистоты. В противном случае перемыть обувь заставляли дежурные – школьники старших классов. В парадной форме и с красными повязками на руке они стояли обычно при входе в школу, на лестницах, а также следили за порядком в коридорах во время перемен. Всякая беготня, потасовки и прочие эксцессы пресекались.

Дети в нашем классе оказались самые разные: три девочки жили при плодоовощном хозяйстве. Их родители занимались селекцией новых сортов плодовых культур, устойчивых к суровым дальневосточным зимам, о чем мы узнали позже, на уроках ботаники. Кстати, для этих же целей существовал питомник им. Лукашева, расположенный в нашем районе, в другом конце улицы Большой. Были и дети из совсем бедных семей. Знаниями они обычно не блистали, особенно мальчики, бывшие к тому же и хулиганистыми. Но тон в классе задавали не они, а дети сообразительные и старательные.

Меня выбрали санитаркой на своем ряду – самом ближнем к окну. Я носила на рукаве белую с красным крестом повязку и через плечо – маленькую белую, с тем же знаком сумочку, в которой лежали бинт и вата. В мои обязанности входило проверять, чистые ли у детей руки, воротнички, и напоминать мальчишкам, чтобы вовремя стриглись. Мальчикам в наше время полагалось стричь волосы налысо.

На большой перемене мы отправлялись в буфет, где нас ожидали традиционные школьные завтраки: стакан киселя и булочка или стакан чая с пирожком. Если же с буфетом бывали перебои, мама клала мне в портфель бутерброд, обычно хлеб с маслом.

Приближался к концу букварь, освоены бук-венная касса и счетные палочки, и на подходе новый учебник – Родная речь. – Лучше не скажешь. Что может быть понятней, нужнее и доступней ребенку?

18. Новый 1953-й год

Закончилась вторая четверть. В спортивном зале на первом этаже устанавливали елку. Мелкие еловые ветки каким-то образом разносились чуть ли не по всей школе, распространяя аромат хвои, предвку– шение зимнего праздника, новогодних подарков и предстоящих каникул. Школа приходила в невероятное возбуждение. Отступали строгость и неусыпный надзор преподавателей, сокращались уроки. Дети становились просто детьми, кричали, бегали, то и дело заглядывая в зал, где совершалось таинство: затемнялись окна, развешивались украшения, наряжалась елка.

На первом новогоднем утреннике мне запом-нился один номер – танец «Тройка», исполненный девочками из другой школы, расположенной неподалеку. Трое из них в белых расшитых блестками костюмах изображали тройку лошадей, с дугой и бубенчиками, звенящими над головой, а одна, одетая в костюм кучера, держала поводья, направляя бегущих лошадок вокруг елки. Танец исполнялся на мелодию русской народной песни:

Запрягу я свою тройку,

Тройку быстрых лошадей,

Сяду поеду, сяду поеду

Прямо к любушке своей…,

которую играла на баяне молодая симпатичная женщина – мама одной из танцевавших. Мы были очарованы и долго потом вспоминали понравившихся девочек. В то время я еще не знала, что через год с небольшим они станут моими хорошими подругами.

Тогда же начала я посещать и городские новогодние утренники, которые в зимние каникулы устраивались в Театре юного зрителя – ТЮЗе и в других театрах города. Пригласительные билеты получали для детей родители по месту работы. Красочно оформленный билет с Новогодними стихами, с отрывным талоном для получения подарка, сам по себе уже настраивал на что-то необычное.

Театр находился далеко от дома, в конце улицы Карла Маркса, почти у Амура. От вокзала до него нужно было ехать автобусом. Сопровождали детей обычно родители. День посещения театра ожидался с нетерпением. И вот, наконец, этот день наступал. С широко открытыми глазами, стараясь разглядеть и сам театр, и великое множество юных зрителей, заходила я в зал, где блистала великолепием огромная елка. Звучала музыка. Миловидная звонкоголосая Снегурочка начинала водить с детьми хоровод. Потом все дружно кричали: «Елочка, зажгись!», и она зажигалась – не сразу, а когда детский хор становился стройным и громким. Также на зов детей вскоре появлялся главный герой новогодней сказки – «настоящий» Дед Мороз, в красивой бархатной шубе, с мешком подарков за плечами. Казалось, здесь было все настоящим. Начинались чтение стихов, загадки, игры, танцы под елкой. Добрый дедушка Мороз и сам пускался в пляс, а потом всех детей, показавших свое мастерство, щедро одаривал подарками. Выйти в круг на таком массовом празднике, среди чужих детей я тогда не решалась, хотя папе очень хотелось, чтобы я тоже отличилась. Лишь годам к десяти я, наконец, отважилась на такой дебют, получив в подарок книгу. То была книга о хлебе, о том, что он – всему голова.

Попрощавшись с Дедом Морозом, мы усаживались поудобней на стульях, установленных ближе к сцене, и смотрели Новогодний спектакль с музыкой, шутками, песнями и веселыми персонажами – ребятами, зверятами. И в завершение, протянув билет в окошко лесной избушки, – а их много было настроено в просторном вестибюле театра – мы получали долгожданный подарок. Шуршащий целлофановый пакет с фруктами и сладостями: яблоком, мандарином, печеньем, конфетами и миниатюрной шоколадкой. Подарок для маленького брата получали родители, позже мы стали посещать новогодние утренники вместе с ним.

Некоторое время на зимних каникулах я гостила у тети Наташи, которая, как уже говорилось, жила в центре города, рядом с кинотеатром «Совкино». Во время каникул для детей там устраивали утренние сеансы, которые я с удовольст-вием посещала. Первое время водила меня в кино тетя Наташа, работавшая сменами в вечернее время. Позже меня просто встречал кто-нибудь из родственников у выхода из кинотеатра, а в дальнейшем я стала самостоятельно посещать и «Совкино», и главный кинотеатр города «Гигант», находившийся через дорогу, по другую сторону улицы Карла Маркса. Переходить улицу учили постепенно, сначала за руку со старшими, потом подробно объясняли: посмотреть налево – нет ли транспорта, дойти до середины, посмотреть направо. Кажется, светофоров в то время на главной улице не было, да и транспорта было намного меньше.