Текст книги "Я помню детсво, России край заснеженный (СИ)"

Автор книги: Лариса Мамонтова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц)

26. Ах, лето красное…

Успешно закончив второй класс, я опять поехала в уже знакомый лагерь. Как, наверное, и все дети, на природе я чувствовала себя свободной и как бы внутренне раскрепощенной. Нравились качели, «гигантские шаги», выходы на реку. Охотно участво-вала в художественной самодеятельности, пела, плясала. Бытовало некое негласное «разделение труда»: девочки – артисты, мальчики – футболисты. Но также, как и в первый раз, хотелось, чтобы поскорее приехали родители. И также, завидев их, стремглав, летела к ним навстречу и повисала у папы на шее.

А дома, помимо беготни и детских игр на воздухе, принимали мы с братом участие в общем семейном деле – поливали огород, когда дождей долго не было. Всей семьей летними вечерами выходили на приусадебный участок, и папа с мамой постепенно приучали нас к этой работе. Главным тружеником неизменно оставался папа. Неустанно, многократно спускался он к озеру, набирал полные ведра воды и поднимался наверх, а мы под маминым руководством поливали огурцы, помидоры, капусту, набирая воду из ведер небольшими баночками. Довольно скоро справлялись мы с поставленной задачей.

Нас с братом еще ожидали детские игры, мама уходила в дом готовить ужин, а папа, как водилось, сам доделывал всю нужную работу по хозяйству. Неярко светило солнце. На затихающий город опускались сумерки. Лишь паровозные гудки, да стук колес изредка нарушали тишину уходящего дня. А родители все хлопотали, находя себе то одну, то другую работу по дому. Полное самоотречение, служение семье, друг другу, детям! Такого образцового семьянина, труженика, как мой отец, не было больше во всей округе. Живущие рядом семьи военных огородничеством, если и занимались, то редко. Зарплата военнослужащих позволяла им обходиться без подсобного хозяйства. Трудно даже представить сейчас, чем были заняты мужчины-военные в свободное от работы время. Телевизоры, недавно появившиеся в то время, редко у кого были. А мой папа трудился, не покладая рук, – и на работе, и дома. И мама всегда работала – на производстве, как говорила она, в то время как офицерские жены заняты были лишь домашними делами и воспитанием детей.

Долгий жаркий летний день подходил к концу. Всей семьей садились мы за стол, ели горячий ужин, пили чай. Не помню случая, чтобы кто-то ел в одиночку. Всегда вместе. Так постепенно вырабатыва-лась система правил, согласованных действий на протяжении каждого прожитого дня. В итоге – порядок, удовлетворение, сознание правильности своих поступков, ощущения счастья в семейной жизни.

В разгар лета вдруг заболел корью мой пятилетний братик Володя. В детском саду, который он посещал, распространилась острая вирусная инфекция. Кровать брата была переставлена в большую комнату, и мне туда заходить не разрешали. Окно комнаты по народному обычаю мама завесила красной тканью. Врач выписал маме больничный лист. Выполняя наставления врача, она всеми силами стремилась выходить сына. Состояние братика было критическим. Болезнь сопровождалась поражением дыхательных путей, высокой температурой. Больной, в жару, маленький Володя, видя встревоженное мамино лицо и жалея маму, сказал ей вещие слова: «Не бойся, мама, я не умру». Думаю, что спасли брата не только лекарства, но и наша любовь, особенно мамина, ведь в душе женщины, как утверждает автор учения о духовном развитии, находится неиссякаемый источник любви. Любовь лечит детей лучше, чем лекарства.

Помню ту по особенному теплую и уютную атмосферу в доме, когда мама днями находилась с нами. Прибирала, готовила, хлопотала у постели сына. И пошить успевала: только что сшитый длинный до пола летний халат красиво облегал ее женственную фигуру.

Во время болезни пищу ребенка, не посещавшего детсад, можно было забирать домой, и мне неоднократно поручали приносить детсадовские обеды.

В отпуск, погостить у тети Наташи приехали Полина с Николаем. О времени их визитов в Хабаровск я узнаю сейчас по годам, проставленным под фотографиями в альбоме. Автором многих наших семейных фото был Николай, прекрасно освоивший фотодело. Конечно же молодая пара вскоре наведывалась и в село, к родителям Николая, где Коля фотографировал на заказ односельчан, и даже делал на этом, по современным понятиям, маленький бизнес, так как желающих сфотографироваться за небольшую плату было много. Проявка и печатанье фотоснимков производились обычно в условиях Хабаровской квартиры, у тети Наташи, где был водопровод. Бывая там в гостях, я видела, как промывались водой уже проявленные снимки, затем сушились на стекле в расправленном специальным катком виде. В завершение края уже сухих фотографий делали фигурными с помощью режущего устройства. Эту работу доверяли и мне, остальное трогать не разрешалось, и все-таки однажды я не утерпела. Непостижимым для моего детского ума был сам процесс проявки пленки, и, когда никого не оказалось поблизости, я чуть-чуть, на миг приоткрыла загадочный черный бачок с пленкой, наполненный раствором проявителя. Увидеть ничего не удалось, но пленка засветилась. Помню, как Николай потом громко ругался, не зная точно, по чьей вине был допущен брак в его работе. Подозрение пало на представительниц женского пола, любопытство которых, по мнению возмущенных мужчин, не знает предела. Сама я тогда сознаться в содеянном побоялась, к тому же не понимала, как один короткий миг мог испортить пленку.

27. Я – юный пионер

Осенью, в канун праздника 7-ое ноября учеников третьих классов, в том числе и нашего 3 «Б» класса, ожидало радостное событие. Нас принимали в пионеры. Не удостоились этой чести лишь некоторые отстающие в учебе дети. Одетые в парадную форму, выстроенные длинной цепочкой в просторном коридоре школы, хором повторяли мы слова Торжественного обещания: «Я – юный пионер Советского Союза, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю…» Красные галстуки повязали нам дети постарше. И когда школьная пионерская дружина пополнилась более чем сотней юных ленинцев, прозвучал призыв: «За дело Коммунисти-ческой партии будьте готовы! – Всегда готовы! – отвечал громкий хор детских голосов. Первый раз отдали мы салют, подняв правую руку чуть выше головы. – Дружина, равняйсь, смирно! К выносу знамени приготовиться! – раздалась команда. Держа салют, восторженно радовались мы своей причастности к такому звонкому, радостному и шумному племени – пионерии – детской организации Великого Советского Союза. Волнуясь, с легкой дрожью в ногах первый раз в новом качестве промар-шировали мы под звуки пионерского горна, под барабанную дробь.

Ощущение чистоты и святости было связано со званием «Пионер». «Пионер – всем ребятам пример!» – повторялось в детских стихах и песнях. На груди моей заалел долгожданный пионерский галстук – предмет гордости и знак отличия детей моего поколения. О том, что ты – пионер, теперь нужно было помнить всегда и везде и стараться, стараться! Хорошо учиться, помогать старшим, примерно вести себя. И я старалась.

После линейки в зрительном зале школы нам показали небольшую инсценировку по повести А. Гайдара «Тимур и его команда». Почти все роли играли дети несколько старше нас по возрасту, и только роль девочки – Жени – исполнила новая ученица нашего класса. Звали ее Леной, и была она исключительно вышколенным, продвинутым и примерным во всех отношениях ребенком. Именно эту девочку выбрали мы председателем Совета отряда, так как пользовалась она у детей авторитетом и уважением. К тому же умела организовать детей, скомандовать: «Отряд, равняйсь, смирно!» Умела четко и громко отдать рапорт председателю Совета дружины на Торжественной линейке. Жалко, что эта девочка долго не задержалась в нашем классе, вскоре уехав к месту нового назначения отца – военнослу-жащего. Сам факт появления одноклассницы на школьной сцене с таким героем, как Тимур, который, к тому же, к финалу спектакля, прощаясь, целует Женю-Лену в щечку, нас просто заинтриговал.

28. Зимние забавы

И снова пришла зима, щедро засыпая снегом новый двор, огород, новые овраги. Снежные завалы во дворе расчищал всегда папа. Рано утром в телогрейке, теплых стеганых брюках, в валенках, в шапке-ушанке первым выходил он во двор и трудился. Разгребал снег, прокладывая дорожки в нужных направлениях: к сараям, к калитке. Лишний снег сгребался к стене дома. Снежные заграждения служили дополнительной защитой от холода и ветра. А еще нужно было принести воду, дрова, уголь, чтобы у мамы, приходившей с работы раньше, все было под рукой. Уход за курами также осуществлял папа.

После работы мама обычно забирала из детского садика брата. Приводила его домой, тепло укутанного поверх шапки еще и пуховым платком, завязанным крест-накрест на спине. Маленький Вовочка по-своему радовался встрече с сестрой, которую целый день не видел: улыбался, показывал язык, что-то говорил. Я помогала ему раздеться, старалась чем-то занять. А мама принималась за дело: выгребала золу из печи, закладывала дрова, открывала печную трубу, чтобы была тяга, и поджигала топливо. Уголь засыпался несколько позднее, сверху, через круглое отверстие в чугунной плите. Мирно потрескивали в печи дрова, кухня наполнялась теплом, и можно было открыть дверь в большую комнату. Вскоре закипал чайник, готовился ужин. Я доделывала уроки, брат играл. Приходил с работы папа и снова делал на хозяйстве что-то неотложное. Потом проверял у меня уроки или помогал решить трудную задачу по арифметике. Ужинали все вместе, оживленно обсуждая новости прошедшего дня.

Если погода была не сильно ветреной, мы с братом отправлялись кататься на санках. И уж крутых горок вокруг было предостаточно. Все спускающиеся к озеру окружающие склоны, в том числе и наш огород, зимой были изъезжены и изрезаны лыжами, санками. Больше всего нам нравилась самая высокая гора с небольшим трамплином на противоположной от нашего дома стороне оврага. Детей там обычно было много. Разгоряченные, разрумянившиеся на морозе много раз поднимались мы на гору, везя за собой санки. Придумывали целые саночные поезда, спускаясь с горы все вместе и держа друг друга за спину. У кого санок не было, использовали старые листы железа или картона. Съезжали, и лежа на животе, визгом и криком подзадоривая не смелых.

И настоящей изюминкой, центром притяжения детей из ближних и дальних дворов становилась зимой Шалохманка – наше замерзшее озеро. Как только лед становился прочным, озеро превращалось в каток. После снегопада дети постарше принимались расчищать лед от снега, а потом начиналось ледовое представление на коньках: снегурках, дутышах, беговых. Были среди конькобежцев и завзятые мастера – мальчики постарше, на которых мы порой взирали с нескрываемым восхищением. Сама я первый раз встала на лед несколько позже.

В предновогодние дни вдруг начинали продавать что-нибудь дефицитное в «Булочной», которая, как было сказано выше, находилась в соседнем Красном доме. Причем – не в самом магазине, так как был он небольшим, а в киоске, ему принадлежавшем и стоявшем обычно закрытым в ближайшем к магазину углу нашего двора. Товар был ходовой: мука, яблоки из Китая. Быстро выстраивалась очередь. Отпускался товар в ограниченном количестве: сколько-то килограмм в одни руки. Чем больше членов семьи стояло в очереди, тем больше товара можно было им купить. Стоять людям приходилось прямо на улице, на морозе, который в Хабаровске в конце декабря мог быть достаточно сильным. Мы-то могли по очереди забегать в свой дом – погреться. Продвигалась очередь медленно, зато потом в доме было много яблок, хотя и зеленых снаружи, но вполне спелых и приятных на вкус.

Редкие продовольственные товары: топленое сливочное масло, сухое молоко, свиная тушенка в металлических банках полу– и одно-килограммовых из Китая продавались к праздникам и в Военторге, находившемся неподалеку, по дороге к моей школе. Запомнились еще консервированные ананасы, персики и абрикосы в металлических банках. Иногда нам покупали эти компоты.

Дом, где размещался Военторг, был аналогичным Красному дому – тоже двухэтажный из красного кирпича, той же японской постройки. Здесь же, ближе к дороге, стояло еще одно краснокирпичное здание – несколько вытянутое и одноэтажное. Это был кинотеатр «Огонек», охотно посещавшийся как детским, так и взрослым населением всей округи. Детские сеансы проходили в дневное время, взрослые – в вечернее. «Огонек» был для нас «окном в мир». Мы часто ходили туда с братом, ходили и всей семьей, когда шел какой-нибудь новый нашумевший фильм. Позднее этот кинотеатр стал для меня просто палочкой-выручалочкой, так как находился он близко от дома, и можно было после занятий успеть посмотреть в нем что-то интересное. Так что я была в курсе последних новинок кинопроката.

Были поблизости еще два клуба, где показывали кино. Один из них, у железной дороги, сокращенно назывался П/Ч, что означало паровозная часть. Другой был подальше, на улице Владивостокской. Но стоило лишь появиться объявлению о предстоящем показе какой-либо увлекательной киноленты, как толпы людей сходились к этим, пусть небольшим, но все-таки культурно-просветительским заведениям, невзирая на отдаленность, на плохую погоду и прочие неудобства.

Почему мы так любили кино? Хороший детский фильм, к примеру такой как «Пятнадцати-летний капитан» или «Судьба барабанщика», воспринимался тогда с экрана как реально происходившие события, невольным участником которых становился ты сам. В то время суть происходящего на экране я улавливала, скорее всего, чисто по-детски, лишь эмоционально. Кино рассказывало о жизни, объясняло наиболее типичное в поведении людей, раскрывало смысл и мотивы человеческих поступков. Оно выполняло мощную воспитательную и образовательную функцию.

Как в детских сказках, так и во взрослых фильмах чаще побеждало добро, и в этом была логика жизни. Кино вдохновляло! Посмотрев фильм, пережив какие-то жизненные невзгоды вместе с героями фильма, победителями чувствовали себя и зрители. Кино заряжало на добрые дела. Любимым киногероям подражали, они незримо присутствовали в детских играх. О них говорили, и мечтали стать такими, как они. Выходя из кинозала, я видела раскрасневшиеся от волнения лица мальчишек, их горящие глаза, их жажду подвига. Кино оставляло глубокий след в памяти, возбуждало интерес и любовь к жизни. Оно показывало, каким должен быть настоящий человек.

Новый 1955 год родители встречали вместе с соседями. Помню удивило их одно блюдо, пригото-вленное бабушкой Евдокией Михайловной. Похоже оно было на консервированную рыбу в томатном соусе, но почему-то рыбы было намного больше, чем в обычной консервной банке. Это была приготовленная бабушкой кета под маринадом. Бабушка научила маму готовить это блюдо, и впоследствии у нас – жителей города на Амуре – оно появлялось на столе довольно часто. Готовилось оно так: соленая красная рыба – кета или горбуша слегка отмачивалась в холодной воде, нарезалась кусочками и отваривалась в кипящей воде до полуготовности. Рыбу после этого легко можно было освободить от костей. Отдельно готовился соус: порезанная соломкой морковь, мелко нарезанный лук поджаривались на подсолнечном масле. К овощам добавлялась томат-паста, разбавлен-ная негорячей кипяченой водой, специи – лавровый лист, перец-горошек. В отдельную кастрюлю кусочки рыбы закладывались слоями, каждый из которых покрывался соусом. Затем все тушилось минут 15-20 на слабом огне.

На зимних каникулах к бабушке приехала дочь Валентина с семьей, с детьми – дочерью Галей и сыном – грудным малышом. Это была семья Бодриных. Их отец был военным и служил неподалеку, на станции «Завитáя», Амурской области. С Галей мы быстро подружились. Вместе рисовали, смотрели наши диафильмы, пели, играли. Познакомилась я и с гостившими у других соседей двумя сестрами Сосницкими, девочками примерно моего возраста. Так что на каникулах скучать было некогда. К тому же, кроме Новогоднего утренника в Театре юного зрителя нам с братом можно было побывать на утренниках и получить подарки по месту работы родителей. Брату полагался подарок и в детском саду. Подарков таким образом получили по несколько штук. Мы с Вовой то и дело шуршали своими пакетами, обменивались конфетами, пробовали что-то для нас новое, собирали фантики.

Зима подходила к концу, и как-то воскресным днем папа принялся разгребать сугробы у стены дома, так как вода от таявшего снега могла просочиться в подполье. Утрамбовавшиеся за зиму снежные пласты папе пришлось кромсать штыковой лопатой сначала на крупные плиты, а затем на небольшие куски, которые помещались на санках. Мы с братом вывозили нагруженные снежными комьями санки за пределы двора и выгружали снег на спортивной площадке. Совместными усилиями снежная крепость быстро была снесена.

Облысели снежные горки, обнажив рыжеватые пятна земли. Почернел и стал зернистым лед на Шалохманке. Вид у озера стал неприветливым, а ведь совсем недавно мы с братом так весело возили друг друга здесь на санках. Наш зимний каток на глазах приходил в негодность, но все равно хотелось еще и еще, разогнавшись на льду, просто прокатиться на ногах. Однако вдоль береговой линии уже появлялась вода, и лед заметно начал давать трещины. В один из весенних дней вздумалось нашему маленькому Володе убедиться, что лед на озере еще достаточно прочен, и ходить по нему можно. Не обращая внимания на мои предостережения, брат стал делать шаг за шагом по льду, быстро удаляясь от берега. Но плохи оказались шутки с начавшим таять озером. Метрах в семи от берега лед вдруг проломился, и нога брата оказалась в воде. Я бросилась на помощь, быстро вывела его на берег, вылила воду из валенка и спешно отвела домой. Володю тут же переодели, и мама пожарче натопила печь, развесив одежду брата сушиться. Валенки мы сушили каждый вечер, кладя их на табурет, стоявший у открытой духовки.

А я снова пришла на берег, взволнованно рассказывая подошедшим детям о том, как только что провалился в воду мой брат. Для большей убедительности решила показать, где именно это случилось, пошла сама по льду и… тоже провалилась. Выбралась сама, благо, что до берега было недалеко. В мокрых валенках скорее пошла домой. Мама, увидев и меня намокшей, не знала, что и сказать. Теперь уже над печкой была развешана и моя зимняя одежда: чулки, носки, теплые с начесом спортивные шаровары, внизу с резинкой, плотно охватывающей валенок, чтобы снег не попадал внутрь. Потом мы с братом сидели некоторое время под «домашним арестом».

На случай какого-то конфуза или оплошности у мамы были припасены для нас смешные образные выражения, поговорки, например, «Фока брянский», «Кулема», «Ботало шубное», «Не мели Омеля, не твоя неделя» и прочие. Смысл их был понятен: ты не прав. Позже, когда я критиковала что-то, мама называла меня «просмешницей».

Папа говорил на сына «пострел», «орел». Крылатым выражением была у него фраза: «Ура, и мы в альбом попали!», подчеркивавшая чей-то успех, достижение.

Родители учили нас всегда говорить правду, чтобы потом верить своим детям.

29. Домашние игры

Весенняя распутица требовала специальной обуви, и родители купили мне новые резиновые сапожки – черные, блестящие с теплой фланелевой подкладкой. По тем временам это был «модерн», и такой обновой дети обычно гордились. Весеннее переодевание всегда доставляло радость, облегчение от стесняющих движение зимних одежд. Теперь можно было надеть осеннее пальто, шапочку с шарфом, пощеголять некоторое время в новых чулках и сверкающих сапожках и заменить их на туфли, когда земля подсохнет.

В выходные дни по утрам, когда папа с мамой никуда не спешили, мы с братом, как и прежде, забирались в родительскую постель. Мама уходила на кухню, а папа читал нам недавно подаренную родственниками большую книгу «Сибирские сказки». О храбрых и мужественных людях, живущих в суровом снежном краю – охотниках, рыболовах; о диких зверях, населяющих тайгу; о колдунах и шаманах, их злых кознях. Но конец каждой сказки все-таки был радостным. Читал папа выразительно, отчетливо, неторопливо, и однажды соседка тетя Шура, жившая в смежной квартире, и, хотя и не ясно, но слышавшая через стенку папин голос, не выдержав, спросила, что это мы такое слушаем по утрам. Увлекались мы по-прежнему и просмотром наших диафильмов и обязательно показывали их гостям. И еще папа научил нас играть в шашки, позднее и в шахматы. Сам он был отличным шахматистом. Иногда летними вечерами я видела его играющим в шахматы на скамейке у нашего дома с начальником папиного Тех. отдела – А.А. Шмудзе, офицером предпенсион-ного возраста, жившим в соседнем Красном доме. Две его дочки – Валя и Люда были моими подругами. Играть в шашки, особенно «В Чапаева», нам нрави-лось на полу, точнее на ковре: там удобнее было сбивать щелчками белые и черные кружки с шашечной доски. Играли и в русские шашки, на доске в 64 клетки, и «в уголки». В последнем виде шашечного спорта я особенно преуспела, и мало кто из детей моего возраста мог победить меня.

Шахматы давались труднее, и сейчас я вновь и вновь поражаюсь папиному терпению и желанию развивать мой девчоночий детский ум, подробно объясняя мне правила игры и тактику шахматного боя. Умение играть в шахматы пригодилось мне в последствии и в пионерском лагере, и в экспедициях, и в воспитании своих детей. И не случайным был подарок Вали Шмудзе ко дню моего рождения, сделанный еще в школьные годы, – маленькие дорож-ные шахматы в бордовом футляре, – который хранился у меня как талисман, еще до недавнего времени.

Учебный год закончился. В табеле за 3-й класс у меня одни пятерки – стройными рядами, словно легкая птичья стайка, летящая в облаках. Я смотрю на этот небольшой, сложенный вдвое, пожелтевший листок бумаги с названием «Ведомость оценки знаний и поведения» за 1954 – 1955 учебный год. То был мой лучший табель за все школьные годы. Внизу подписи: классного руководителя – Клименко Валентины Кузьминичны и моего папы. Да, я старалась и радовала родителей своими успехами. С тех пор прошло 50 лет. Полвека!

30. Первая грамота

И снова изумрудной густой зеленью и чистым прозрачным воздухом встречал меня летом Второй Воронеж. Чуть ли не за каждым поворотом дороги пестрели вывески с названиями лагерей и надписью крупными буквами: «Добро пожаловать!». Название каждому лагерю присваивалось по имени какого-либо легендарного пионера-героя: Радика Юркина, Павлика Морозова, Саши Чекалина, Гули Королевой, Лизы Чайкиной или героев-молодогвардейцев: Ульяны Громовой, Олега Кошевого, Сергея Тюленина. Знакомились дети друг с другом быстро: палата для девочек, палата для мальчиков; чтение, настольные игры – на веранде; на линейку – строем; в столовую – строем; на реку – строем.

В дождливую погоду нам разрешали находиться в палате: читать, рисовать, писать письма домой. Непроизвольно завязывалась игра в почту. Девочки писали письма, точнее – маленькие записки, мальчикам и наоборот. Кто-то из детей выполнял роль почтальона, передавая послания в соседнюю палату. Письма часто полны были признаний в любви, как в шутливой форме, так и в почти серьезной. Взаимные симпатии неизменно зарождались и у детей младшего возраста, и у более взрослых.

Вспоминаю одно необычное приключение. В то лето в город Хабаровск должен был приехать на гастроли артист Алексей Баталов, особенно полюбив-шийся зрителям после фильма «Дело Румянцева». Старшей пионервожатой захотелось организовать встречу с артистом. Съездить в город и пригласить его посетить наш лагерь. Ехать решила она сама, но в сопровождении четырех пионеров – двух мальчиков и двух девочек. Детей выбрали, конечно, симпатичных. В эту делегацию попала и я. Утром в назначенный день нас красиво одели, причесали и повезли в город на специальном газике. Вожатая, помню, представляла, как она будет разговаривать с артистом-москвичом, шутя копировала речь москвичей, вальяжно растягивая слова и как бы невзначай глотая отдельные гласные звуки. Но встреча не состоялась, артист в тот день в Хабаровск по какой-то причине еще не приехал.

И вновь в лагере таланты мои прорывались наружу. Хотелось на сцене и спеть и сплясать. На смотре художественной самодеятельности из шестнад-цати отрядных номеров я выступила в восьми, в том числе и сольно. Исполняла, например, увиденную у подружек тарантеллу, напев по памяти и мелодию танца баянисту, аккомпанировавшему мне. Увы, тот танец был очень далек от оригинала – настоящей стремительной итальянской тарантеллы, которую я увидела позже.

Очень нравилась нам тогда песня «Индонез-ия», исполнявшаяся по радио певицей с низким голосом. И девочки, и я в том числе, охотно подража-ли этому пению, мысленно представляя себе экзотику далеких южных широт.

Морями теплыми омытая,

Лесами древними покрытая,

Земля родная – Индонезия,

Ты память детства сохрани.

Тебя лучи ласкают жаркие,

Тебя цветы одели яркие,

И пальмы стройные раскинулись

По берегам твоим.

Песня вдаль плывет,

Моряка влечет

В полуденные

Твои края.

Ты красот полна,

В сердце ты одна,

Индонезия –

любовь моя!

Моя концертная деятельность не осталась незамеченной, и на Торжественной линейке, посвященной закрытию смены, меня наградили Грамотой за активное участие в художественной самодеятельности лагеря. Таких грамот удостаивались также дети, отличившиеся в спортивных соревновани-ях. Получить награду было очень почетно, и я, конечно, чувствовала себя героем. На той грамоте в профиль изображены лица двух наших великих вождей на фоне красных знамен а сверху – надпись: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

31. Чрезвычайное происшествие

И вот я дома. Наш двор продолжал жить своей неугомонной жизнью. Лишь в послеобеденные часы, когда на улице стояла жара, все старались спрятаться по домам. Вечерами же выход детей во двор был массовым: бегали, играли в прятки, играли с мячом. Тогда в очередной раз кем-то из родителей были отремонтированы наши любимые качели, и мы выстроились в очередь, чтобы покачаться на них. Подошла и моя очередь, но в какой-то момент рядом оказался мальчик, года на два-три младше меня – Толик Шарапан, и я, раскачиваясь, нечаянно задела его качельной доской. Удар пришелся прямо по лицу, у Толика до крови была разбита губа. Это было ЧП. В таких ситуациях виновному предстоял разговор с родителями пострадавшего. Но его отец – Наум Борисович, подошедший к плачущему сыну, ничего не сказал мне, лишь взглянул недоуменно. Это был высокий солидный мужчина, носивший звание подполковника. По национальности – еврей. В их семье было трое детей: старший сын Лёва, который позднее оказался со мной в одном классе; младший сын Толик и их маленькая сестренка Наташа, которую братья ревностно опекали. Часто мальчишки нашего двора обзывали братьев этим словом – «еврей», вызывая справедливый их гнев, а, может быть, и ненависть к русским. Это слово звучало как ругательство, как оскорбление. Братья, слыша его, вспыхивали, краснея и сжимая зубы, и готовы были побить дразнящего. Не лучшим образом по отношению к братьям вели себя и девочки.

Тон столь враждебному отношению к евреям задавали взрослые. Если где-то по соседству жила еврейская семья, то об этом знали все – и взрослые, и дети. В нашем дворе жило еще несколько таких семей. С еврейскими детьми я часто сталкивалась и в пионерском лагере. Вообще на территории Дальнего Востока проживало много евреев. И для них он также оказался местом ссылки, а местом компактного проживания людей этой национальности стала образованная в 1934 году целая Еврейская автономная область на юге Советского Дальнего Востока.

Но игр только во дворе мне и моим сверстницам было уже мало. Заранее договорившись, в какие-то погожие дни мы с девочками, нарядно одетые, отправлялись в Детский парк: покататься на качелях и карусели, посмотреть концерт или спектакль кукольного театра на летней эстраде, просто побегать, прячась в маленьких сказочных домиках, и обязатель-но поесть мороженого и попить газированной воды с сиропом.

В то время лучшей моей подругой была Зоя Черныш – светловолосая, вопреки фамилии, девочка, но с черными красивыми бровями. Мы обе любили доказывать свою правоту и часто спорили, чуть не ссорясь, но это на мешало нам оставаться хорошими подругами. Отец Зои также был военным, мать – домохозяйкой. Брат Зои – Валентин – был уже взрослым парнем, Зоя – младший ребенок в семье, девочка, но поблажек ей не было, как и остальным девочкам в семьях военных моего близкого окружения. Как, впрочем, и мне в нашей семье. Строгость и требовательность со стороны родителей преобладали. Баловать детей было на принято. Это был так называемый авторитарный стиль воспитания. Никаких игр в демократию с детьми! И это было правильно. В результате у всех хорошая успеваемость, примерное поведение. Вот только зачастую наряды у моих подружек были получше моих, но это на наших отношениях никак не отражалось.

32. По диким степям Забайкалья…

Во второй половине июля мы всей семьей поехали в Забайкалье, в город Балей, Читинской области, где, как я уже говорила, жила с семьей мамина сестра – Лукерья Григорьевна, тетя Луша. Я называю сейчас сроки этой поездки так смело потому, что хорошо помню, как на Балейском вокзале, уже когда мы собирались ехать обратно, одна девочка, чуть постарше меня, продавала голубику – дикую ягоду, растущую в заболоченных лесах. Я попросила папу купить мне эту малознакомую ягоду сизо-голубого цвета. А голубика созревает в тех краях к концу июля.

Но вернемся к началу поездки. Ехать в поезде предстояло около трех суток. Помню, родители взяли в дорогу продукты, которые шли к чаю: сгущенное молоко, сливочное масло, повидло, хлеб, печенье, ну а кипятком и свежими овощами можно было запастись почти на каждой станции. Мама с папой не раз приглашали к столу соседей по вагону, у которых не было с собой ни еды, ни денег. То были молодые люди, ехавшие к родственникам.

Ехать в поезде мне нравилось: стук колес, быстро сменяющие одна другую картины за окном. Вот уже вдали на горизонте появились горы, и вскоре отвесные скалы подступили вплотную к железной дороге. Въезжаем в тоннель; казалось, поезд попал в длинный каменный мешок. Снова свет, и долго, долго безжизненные, застывшие рыжевато-коричневые громады не выпускают нас из своих лабиринтов.

Долгожданная встреча с родственниками, и я снова вижу свою бабушку Акулину, ее мило улыбаю-щееся широкое доброе лицо. Как мало в ее жизни было радостей; уж два года, как нет с ними деда Григория. Но вот теперь пришла радость – радость встречи с дочкой – младшенькой – Валюшей, с мужем ее – Федором, с внуками – Лорочкой и Вовочкой. И бабушкины глаза светились счастьем, досказывая то, что не могла она выразить словами…