Текст книги "Я помню детсво, России край заснеженный (СИ)"

Автор книги: Лариса Мамонтова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)

Занималась я и в библиотечном зале дальнево-сточной литературы, собирала материал для характеристики природных условий бассейна Нижнего Амура. Это нужно было для написания реферата. Выписывала также сведения о нижнеамур-ской растительности, о кедре корейском и древесно-кустарниковых видах, сопутствующих ему и вместе с ним выпадающих из растительного покрова на северной границе произрастания кедрово-широколист-венных лесов.

В конце лета, возвращаясь из экспедиции по Камчатке, в Хабаровск ненадолго заехали Нина Сергеевна – у нее здесь жил брат Коля – и Виталий Павлович. Они пришли к нам домой. Я засуетилась, хотелось встретить их получше. Родители были дома. мама быстро поджарила картошку. Она красиво резала ее небольшими брусочками, добавляла сало шпик, которое всегда имелось в морозильнике. Мы усадили гостей за стол. Нина Сергеевна потом вспоминала эту «картошечку» как отлично приготовленное блюдо. Мы договорились о сроках моего приезда во Владивосток и о том, что жить во время экзаменов я буду у них.

В гостях у нас побывала и моя двоюродная сестра Полина, приезжавшая теперь ежегодно из Эстонии проведывать свою маму – тётю Наташу. Я показывала Полине свой новый, посвященный Польше, альбом.

145. Экзамены во Владивостоке

В середине сентября я поехала во Владивосток. Нина Сергеевна и Виталий Павлович очень радушно приняли меня, выделив отдельную комнату в своей просторной 3-х-комнатной квартире дома, стоявшего чуть в стороне от проспекта «100-летия Владиво-стока». Общение с этими людьми было для меня подарком судьбы. Они были не только дружной супружеской парой, но и прочным творческим союзом. Их сближало единое информационное пространство, общая профессия – наука ботаника. – Смотреть надо не друг на друга, а в одном направлении, – говорила Нина Сергеевна. На первом месте стояла работа. Но и свободные от работы часы, казалось, раздвигали свои границы и заполнялись приобретением все новых и новых научных знаний и умений. Центральное место в их квартире занимала широкая коричневого цвета стенка с научной литературой. На подоконниках – экзотические растения. Ничего лишнего, зато много совместных дел и общих интересов. Они живо вникали в мои дела, учили, давали советы.

Стояла теплая солнечная погода. Осень в Приморье – роскошная, богатая красками пора. Настоящий «бархатный сезон». Но для меня началось горячее время – экзамены, экзамены. При Дальневос-точном Государственном университете – ДВГУ в октябре я должна была сдать кандидатский экзамен по философии и вступительный – по английскому языку. Вступительный экзамен по ботанике вместе с рефератом сдавался последним в самом БПИ СО АН СССР. И я продолжала подготовку ко всем этим испытаниям.

Черновик реферата был еще «сырым», его надо было правильно скомпоновать, доработать, соответ-ственно оформить. Галина Эразмовна, как будущий мой руководитель, хотела, чтобы реферат выглядел уже как научная статья. Но в принципе он должен был иметь вступление с кратким изложением сути проблемы, отдельные соответственно озаглавленные части, заключение и список использованной литературы. Посвящен мой реферат был дальневосточным кедрово-широколиственным лесам на северной границе их произрастания.

Переделывать черновой вариант реферата учила меня Нина Сергеевна. – Представим, что мы шьем кукле платье, – говорила она. Для этого нужны ножницы и клей. При необходимости какой-то фрагмент текста отрезаем от черновика и приклеиваем к той части рукописи, где он лучше подходит по смыслу. Каждый абзац текста должен заключать в себе законченную мысль. Писать тексты, даже черновые, она советовала мне только на одной стороне листа, и так я делаю до сих пор. В настоящее время такую перекомпоновку набранного текста легко осуществля-ют на компьютере.

И я работала над рефератом то в библиотеке читального зала БПИ, то дома, то в читальном зале городской библиотеки, находившейся недалеко от дома, куда мы ходили вместе с Ниной Сергеевной. Она редактировала и готовила к защите свою кандидатскую диссертацию, посвященную злаковым растениям.

Так я составила новый вариант реферата и дала его прочесть Виталию Павловичу, который легко обнаружил в рукописи пробелы. Его замечания, сделанные в очень деликатной форме, попадали в точку. И в тот раз, и в будущем я неоднократно убеждалась в его блестящих редакторских способностях. Я снова резала и клеила и какие-то куски текста переписывала заново и снова давала читать. Таких рабочих вариантов было не один и не два и не три. И в самом деле, рукопись становилась все более стройной и логичной. Но в какой-то момент я почувствовала, что улучшить уже ничего больше не смогу. Я сказала об этом своим учителям, и они разрешили переписывать реферат начисто. Получилось 24 страницы рукописного текста. Его прочитала Галина Эразмовна. Рукопись была настолько хороша, что моя руководительница заподозрила подделку: писала, дескать, не я сама, а мои покровители – Нина Сергеевна с Виталием Павло-вичем. Но они опровергли эту версию, сказав, что не знают литературы по Нижнему Амуру. И вместе с другими документами для поступления в аспирантуру я сдала реферат Ученому секретарю БПИ.

Следующим этапом был экзамен по философии, сдавать который полагалось при админи-стративном корпусе ДВГУ, и мне для решения административных вопросов и для консультаций приходилось много колесить на троллейбусе: то в центр города, то в Академгородок, что отнимало много времени. Уже перед самым экзаменом я, как в студенческие годы, выбрала себе место для подготовки – свободную аудиторию в корпусе истфака, располагавшегося на улице Ленинской, что было ближе к остановке троллейбуса. Уединившись, я читала там главы учебника, одну за другой. На самом экзамене вопросы попались не сложные, и за ответ я получила «отлично». Я слышала, как экзаменаторы говорили между собой, что много пятерок поставили в этот раз. – Может быть мы снизили требования? – спрашивал один у другого. – Нет, просто в этом потоке идут поступающие в аспирантуру, вот они и подчитали курс.

Вступительный экзамен по английскому языку я сдавала в одном потоке с девушками инфака университета. Разговорный текст, отрывок из газетной статьи и несложный текст биологического содержания из пособия, принесенного с собой, были также сданы на отлично. Можно было перевести дух.

Несмотря на занятость каждого из нас, мы оставались маленьким дружным коллективом и не скучно проводили совместно свое общее свободное время. Довольно часто втроем мы ходили в кино. Выбирали интересный фильм, заранее покупали билеты в центральных кинотеатрах, но чаще посещали кинотеатр «Заря», расположенный близко от дома. У Нины Сергеевны была небольшая коллекция грампластинок с записями французских песен в исполнении Шарля Азнавура, Эдит Пиаф, Ива Монтана и других певцов. Мы слушали их, и Нина Сергеевна поясняла нам, о чем в них поется. Она прекрасно владела французским, говорила на нем, переводила с французского как научную так и художественную литературу. Казалось, она была немного француженкой в душе, и любовь ко всему французскому органично дополнялась ее эффектной внешностью – голубыми глазами, короткой стрижкой темных волос.

Мы вместе готовили, накрывали на стол. К чаю часто покупали торт с арахисовыми орехами. Вместе мыли посуду, и всегда это было весело, с остротами, смешками. Главным шутником, говоруном и организа-тором наших коллективных дел и культпоходов был Виталий Павлович, всегда бодрый и неунывающий. Друг друга мои старшие товарищи в домашней обстановке называли коротко: «Ви» и «Ни».

Вечерами, незадолго до отбоя мы гуляли. Город погружался во тьму, зажигались огни, уходили тревоги и волнения дня, и мы втроем с удовольствием расхаживали по асфальтированным дорожкам вокруг домов. Рядом было Японское море, легко дышалось, и бесконечно лились разговоры. Я рассказывала о поездке в Польшу, потом брал слово Виталий Павлович. Он умел компетентно и обстоятельно, как и подобает преподавателю, высказаться по любому вопросу. А потом мы пели, шли и негромко распевали песни, романсы, какие приходили на память.

Подошел месяц ноябрь. Владивосток, как и другие города Советского Союза, готовился к праздно-ванию 52-ой годовщины Октябрьской революции. Сотрудникам Биолого-почвенного института в составе колонны Академии наук полагалось участвовать в праздничной демонстрации трудящихся. Мои старшие товарищи решили, что и мне будет нелишне промаршировать перед трибуной в институтском строю. Вот и праздник. Я помню тот солнечный теплый ноябрьский день. 7-го ноября в Хабаровске обычно бывала минусовая температура, и люди одевались по-зимнему. А здесь я щеголяла в осеннем пальто, в легком берете, в туфельках. Большая группа работников института долго стояла в проулке, спукаю-щемся к улице Ленинской, чтобы в нужный момент влиться в праздничное шествие. Пристроив флаги и транспаранты под деревьями и разбившись на небольшие группы, люди были заняты разговорами. В обществе Виталия Павловича мы тоже не скучали. Но скоро все пришло в движение, и людская волна вынесла нас на главную улицу города, где звучали призывные марши, а у трибуны – ободряющие лозунги. Так однажды я побывала демонстрантом в городе Владивостоке. А дома нас ждал праздничный обед – приготовленная в духовке утка и любимый торт с арахисом.

Итак, осталось сдать мне лишь один экзамен, но не решенным до сих пор был главный вопрос: выделит ли институт в этом году аспирантскую единицу геоботанической группе. Эту группу возглав-ляла тогда известный луговед к.б.н. К.Д. Степанова. Луговедение – другое направление геоботаники, также актуальное для отдельных регионов Дальнего Востока. В то время луговеды БПИ активно изучали камчатское крупнотравье. Но я-то собиралась специализироваться по лесной геоботанике у д.б.н. Куренцовой Г.Э. Может быть кого-то это не устраивало, однако срок вступительного экзамена по ботанике мне был уже назначен. И я штудировала крупноформатный увесистый том «Ботаники» под редакцией профессора Жуковского.

Приемную комиссию на экзамене возглавлял мэтр дальневосточной ботанической науки Д.П. Воро-бьев, очень доброжелательно настроенный к молоде-жи, желавшей заниматься наукой. Поступающим давали 3 вопроса: по анатомии и морфологии растений; по разделу низших растений; по систематике высших растений. Из систематики чаще всего просили рассказать о семействе розоцветных. Наверное потому, что это – душистые, красивоцвету-щие и полезные для человека растения, плодовоягод-ные в том числе. Вот и мне на экзамене выпало это семейство. В целом я сдала ботанику на «отлично» с некоторыми разногласиями экзаменаторов по одному из вопросов: кто-то оценил его на «5», а кто-то на «4». Не удивительно, ведь здесь работали большие профессионалы, настоящие знатоки ботаники.

Каков же был итог всей этой битвы? Увы, БПИ так и не нашел тогда вакансии для меня. Я говорю «тогда», потому что несколько позже меня пригласили-таки туда на работу, но я отказалась, так как изменились мои обстоятельства, о чем я скажу ниже. С вакансиями в Академии всегда было не просто. Еще в тот момент могло сыграть свою роль противостояние сил внутри Отдела. – Не в ту дверь постучалась! – тихо сказал мне один из молодых сотрудников-луговедов.

Но Галина Эразмовна нашла выход. Она составила мне надежную протекцию в другой Академический институт – Хабаровский комплексный НИИ, написав для меня рекомендательное письмо одному из геоботаников этого института, который недавно в БПИ защитил кандидатскую диссертацию по растительности хребта Хехцир. Это был к.б.н. Бабурин Анатолий Александрович. И с этим письмом, с документами, которые я забрала из БПИ, я стала собираться в обратный путь. Чистовик реферата мне не вернули, благо я имела черновой его вариант. Выписки из экзаменационных ведомостей о сдаче двух экзаменов в ДВГУ с моими оценками взял позже в университете Виталий Павлович и прислал мне по почте.

Стояла середина ноября, и поездом я ехала в Хабаровск. Утром, на подъезде к городу всюду белел снег, над придорожной полосой тихо кружилась первая метель новой зимы. И после приморской золотой осени я вернулась в свой уже заснеженный город.

146. Поступление в аспирантуру

Не расслабляться и не унывать! Такими были напутственные слова Нины Сергеевны. И я «ковала» свое «железо» дальше, пока оно было «горячо». С документами и рекомендательным письмом я отправилась в находившийся недалеко от Пединститу-та Хабаровский комплексный научно-исследователь-ский институт Сибирского отделения Академии наук СССР. Впоследствии Академия наук образовала на Дальнем Востоке другое свое отделение, куда вошли академические институты Дальнего Востока. Названо оно было Дальневосточным научным центром – ДВНЦ АН СССР. Институт сокращенно стал называться ХабКНИИ ДВНЦ АН СССР, в обиходе – просто ХабКНИИ.

Небольшое трехэтажное здание института своим закругленным фасадом выходило на улицу Ким-Ю-Чена. Войдя в него, я оказалась в круглом холле с двумя радиально расходящимися коридорами и лестницей посередине. У вахтера, сидевшего за столом слева от входа, я спросила, как найти нужного мне человека. Поднявшись на второй этаж и пройдя в дальний конец коридора, я постучала в дверь кабинета, где размещалась лаборатория биогеоцено-логии. Четыре письменных стола, узкий проход, маленькая «прихожая», отгороженная шкафами с книгами – вот и все, что помещалось в этой тесноватой рабочей комнате.

Товарища Бабурина – так назвала я еще незнакомого мне человека его сотрудникам, сидевшим в кабинете, – на месте не оказалось. Он в это время был на складе, участвуя в инвентаризации институт-ского снаряжения. Один из присутствующих пошел за ним. Через какое-то время в кабинет вошел не молодой человек в очках. – Я и есть товарищ Бабурин, – сказал он. Представившись, я дала ему письмо Галины Эразмовны. Внимательно прочитав его и спросив меня дополнительно о чем-то, он сказал мне прийти несколько дней спустя. В следующий приход я сдала документы Ученому секретарю института. Оказалось, кое-кто из работников института знал меня. Здесь, после окончания аспирантуры у д.б.н. А.П. Нечаева, работала Светлана Ш., к которой я приезжала в Комсомольский заповедник в конце мая 1967-го года. Мы встретились потом с ней в этом институте.

Рассмотрение документов и здесь шло не так быстро как хотелось, и я все приходила и приходила в институт. Вопрос о моем зачислении в аспирантуру решался уже на уровне администрации ХабКНИИ. Заместителем директора по научным вопросам был тогда в институте специалист по почвоведению, к.б.н. А.М. Ивлев; директором – известный геоморфолог, чл.-корр. АН СССР А.С. Хоментовский.

По сути, я была теперь вольной птицей, вступительные экзамены сданы… Стоп! Я же могу это свободное время использовать для подготовки канди-датского экзамена по английскому языку – по свежим следам, так сказать, после сдачи вступительного. Дополнительные занятия можно было посещать при Пединституте, где один раз в месяц проходила и сдача кандидатского минимума по иностранным языкам. Этим я и стала теперь заниматься, имея в качестве литературы по специальности толстый научный журнал по биологии, изданный в Америке. И снова засиживалась я дома, на своем постоянном рабочем месте, и тяжелый англо-русский словарь был теперь главной книгой для моих занятий. Я намеревалась сдать кандидатский экзамен по английскому уже в декабрьском потоке.

Вообще-то аспирантам разрешалось сдавать кандидатский минимум – по философии, иностранно-му языку – на протяжении первого года обучения в аспирантуре. Спешить с этим не следовало. Но я рассудила по-своему: сдам, пока все еще свежо в памяти, таким образом освобожу себе время для будущей работы. И моя спешка не осталась безнаказанной – я сдала английский на «4». Это после своих всегда отличных оценок. Опыта работы со сложными биологическими текстами у меня было мало, так как в институтском курсе пособием по специальности у нас была книга по химии, а не по биологии.

Что ж? – Четверка. Сначала я подумала, что в следующий же раз, через месяц пересдам английский. Эта четверка сильно ударила по моему самолюбию. Но делать этого не стала. Скорее всего, я устала от всей этой гонки, а к пересдаче не имела никакого стимула. И я оставила все как есть.

Но вот, наконец, подошел момент моего зачисления, и только теперь вспомнили о реферате, которого в моих документах не было. В разговоре с Ученым секретарем я упоминала о том, что есть черновой его вариант. Теперь нужен был чистовик, его должны были перечитать специалисты, и по нему судить о моих способностях к научной работе. До решающего заседания Ученого Совета, на котором должны были обсуждать мою кандидатуру, оставалось мало времени, и на переписывание реферата начисто мне дали один день. Я строчила его весь день, не отрываясь. 24 страницы рукописного текста принесла в институт вовремя.

Меня приняли, и запись от 23-его декабря 1969-го года гласила: Хабаровский комплексный научно-исследовательский институт СО АН СССР. – Зачислена аспирантом с отрывом от производства. Поскольку трудовой стаж у меня прервался, стипендию мне назначили процентов на 25 ниже той, которая бывает при непрерывном стаже. Так все три года обучения в аспирантуре я получала по 78 рублей в месяц.

Приближался Новый 1970-й год, и после полугодового штурма разных наук я с легкой душой готовилась встретить его в большой и шумной молодежной компании. С удовольствием накрывали мы праздничный стол. С моей походной подругой Любой мы напекли большое блюдо калачиков, которые меня научила делать мама. Рецепт приготовления их довольно прост: одна банка сгущенного молока; два яйца; 0,5 ч.л. соли; 0,5 ч.л. соды; муки – сколько возьмет тесто: не слишком крутое, но и не прилипающее к рукам.

Раскатываем на столе, слегка присыпанном мукой, из теста колбаску, не более см. диаметром. Конец ее обкручиваем вокруг пальца, чтобы получилось как бы кольцо на пальце, отрываем колечко, скрепляем его концы. Получается маленький бублик с отверстием посередине. Налепив партию таких бубликов-калачиков, приступаем к их жарке.

В металлической (лучше чугунной) посуде разогреваем растительное масло и опускаем в него калачики. Они быстро всплывают, увеличиваются в объёме и зарумяниваются снизу. В этот момент переворачиваем их на другую сторону с помощью двух вилок. Готовые изделия кладем в блюдо и посыпаем сахарной пудрой.

Наш праздник проходил в квартире дома, расположенного недалеко от центра города, и после встречи Нового года мы гурьбой отправились на площадь Ленина. Высокая нарядная новогодняя елка, огни, гирлянды украшали площадь, а по обе стороны ее, поблескивая в свете фонарей, возвышались ледяные горки. С шумом и визгом с горок то и дело на подручных средствах съезжали люди – то группами, то в одиночку. Страшновато, но как не рискнуть. Ухватившись друг за друга, мгновенно слетаем с вершины и мы и долго потом скользим по гладкой ледяной дорожке. Вернувшись домой, засыпаем уже под утро. Так суматошно и радостно прошла встреча Нового, только что пришедшего 1970-го года.

147. Новый виток

Новый жизненный поворот дает человеку заряд энергии и подвигает его на бурную деятельность. Однако новое не строится на пустом месте, оно возводится на прочной основе.

Итак, год 1970-й. Это 25-й год моей жизни. После одного года самостоятельной жизни и работы в далёкой сельской школе я снова живу в Родительском доме. Это – моя крепость, мой оплот, и поддержка родителей дают мне возможность сделать новый карьерный рывок. Я поступила в аспирантуру при ХабКНИИ. Начался первый год учебы. Всего их будет три. Как минимум, я должна уметь делать четыре дела: определять гербарий; переводить научный текст с иностранного языка; печатать на машинке; фотографировать.

Ну а по большому счету мне нужно овладеть новыми теоретическими знаниями и самостоятельно выполнить актуальную научно-исследовательскую работу.

Моим научным руководителем утверждена д.б.н. Г.Э. Куренцова, и по ее просьбе – соруководителем – к.б.н. А.А. Бабурин. Выбор темы работы – очень ответственный момент, но руковод-ство института само решило эту проблему. Тема моей работы должна вписываться в научные планы института. Коль скоро я специализируюсь по ботанике, решено было поручить мне изучение растительности одного из дальневосточных заповед-ников, которые курировал институт. Всего их было четыре: Хехцирский, Комсомольский, Хинганский и Зейский. Растительность первых двух к этому моменту была уже исследована; для Зейского заповедника подробно изучено строение поверхности. Логично было вслед за этим охарактеризовать и растительность этого заповедника, и такое решение принял директор института А.С. Хоментовский – большой сторонник комплексного изучения природы. «Зейский» – от слова Зея. Зея – название реки, одного из притоков Амура.

Детальное изучение флоры и растительности Зейского Государственного заповедника было действительно актуально, так как, учрежденный в 1963 г., к 1970-му году он стал настоящей «горячей точкой» в природоохранном смысле. Расположенный в северной горной части Амурской области, он оказался в зоне интенсивного промышленного освоения в связи со строительством Байкало-Амурской магистрали (БАМ) и с 1964 г. – первой на Дальнем Востоке – Зейской ГЭС, находившейся в непосредственной близости от заповедника. Назревала потребность в разработке методов охраны и рационального использования растительных ресурсов в прилегающих к заповеднику районах освоения. Но для сравнения должен был существовать изученный эталонный участок природы с малонарушенной растительностью. Таким эталоном служил заповедник, и необходимость познания его растительного покрова не вызывала сомнений.

На подготовку обоснования темы и составление плана работы мне дали время, затем все это я должна была доложить на Ученом Совете института. Сначала я работала с литературой дома, лишь один-два раза в неделю приходя в институт для консультаций с соруководителем. Читала труды по геоботанике. Классиками этой науки были отечественные ученые: А.Ф. Морозов, В.Б. Сочава, В.Н. Сукачев, Б.П. Колесников и другие. Прочла несколько уже защищённых диссертаций – по ботанике, по геоморфологии Зейского заповедника. Главной книгой для изучения стала недавно вышедшая под редакцией В.Н. Сукачева «Биогеоценология», узловым понятием в которой считался биогеоценоз – участок суши, однородный по составу и строению компонентов неживой и живой природы. В иностранных источниках близким по значению к биогеоценозу было слово «экосистема» – совокупность организмов, населяющих общую территорию и способных к длительному сосуществованию. Начальным звеном в изучении и биогеоценоза, и экосистемы является фитоценоз – однородный по составу и строению фрагмент растительного покрова земной поверхности. Изучать фитоценоз можно было традиционным – описательным – методом, а также, исследуя биологическую продуктивность его компо-нентов. На изучение биопродуктивности нацелил меня Анатолий Александрович Бабурин.

Скоро домашнее затворничество, оторванность от рабочего коллектива, от людей стали мне в тягость, и я попросила сотрудников лаборатории организовать мне рабочее место. Несмотря на тесноту, такое место в рабочем кабинете у меня появилось. Нашли еще один стол, который поставили торцом к стене, вплотную и перпендикулярно столу Анатолия Александровича, так что я в любой момент могла у него спросить что-то непонятное. Теперь в кабинете стало пять человек. Эти люди – геологи по специальности – разрабатывали биохимические методы поиска полезных ископаемых; А.А. Бабурин, как ботаник, внедрял еще и метод фитоиндикации месторождений по специфическим изменениям растительности в местах залегания руд. Возглавлял группу к.г.н. Петр Васильевич Ивашов – талантливый ученый, оптимистически настроенный и доброжелательный человек.

Главным направлением работы многочислен-ных отделов института было природоведение. Изуча-лось строение земной коры, геоморфология, гидрология разных районов юга Дальнего Востока. Существовали отделы почвоведения, болотоведения, медицинской географии, картографии, изучался растительный и животный мир. Людей, работавших здесь, объединяли науки о Земле, любовь к знаниям, к природе, и трудности экспедиционной кочевой жизни не пугали их. При институте действовал большой Вычислительный центр. И тот факт, что данный институт впоследствии стал родоначальным учреждением для ряда крупных дальневосточных исследовательских институтов, был отнюдь не случайным. ХабКНИИ со временем переехал в новое просторное светлое здание, построенное рядом со старым корпусом института.

В институте работало много молодежи, чувст-вовался ее энтузиазм и боевой настрой. Все вместе, сотрудники разных отделов регулярно собирались на заседаниях Учёного Совета. На ближайшем таком заседании я должна была доложить программу своей аспирантской работы, согласованную в переписке с моим руководителем. Заседания Ученого Совета проходили тогда в кабинете директора института. Если присутствующим не хватало места, дверь каби-нета, ведущую в Приемную, оставляли открытой, и там тоже рассаживались люди.

Вот и мой доклад. Было волнение, справиться с которым помог навык выступления перед слушате-лями, приобретенный в педагогической работе. Я доложила план, куда было включено изучение флоры и растительности заповедника, а также биологической продуктивности наиболее типичных его биогеоце-нозов. Но территория доверенного мне заповедника была огромной – 82,3 тысячи га. – Четыре Бельгии! – воскликнул кто-то из присутствующих. Обычную инвентаризацию-то флоры и растительности произве-сти за три полевых сезона не просто. Выступил Анатолий Александрович. Он считал, что аспиранты в науке как «штрафной батальон» в бою, должны брать на себя повышенные обязательства. Но даже столь образное сравнение не убедило слушателей – программу сочли слишком обширной, посоветовали переработать и доложить заново. Забегая вперед, скажу, что к началу летнего полевого сезона программа моя, уже в более компактном виде, была утверждена; от изучения биопродуктивности пришлось отказаться. Даже несмотря на то, что с методикой этой работы в природе Анатолий Александрович меня уже ознакомил. Мы выезжали на Хехцир – ближайший горнолесной массив, и на небольших учетных площадках, заложенных в разных типах леса, исследовали надземную и подземную биомассу ранне-весенних растений. Тогда же освоила я пересчет древостоя на пробных площадях и другие виды геоботанической работы.

Не только научные дискуссии не утихали в институте, «ключом била» и его общественная жизнь. В круглом холле второго этажа в обеденные перерывы проходили захватывающие состязания по настольному теннису. Любители шахмат на это время уединялись в рабочих кабинетах. Общаться с людьми можно было на субботниках, на сельхозработах в подшефном совхозе, на праздничных демонстрациях, на общеинститутских вечерах. В коллективе были свои активисты, организаторы культурно-массовых мероприятий, свои запевалы. Вспоминаю, как весной того года, события которого я описываю, в воскресный день был организован выезд на катере на левый берег Амура. И опять коллективное пение на природе, и опять я с аккордеоном в руках. По случаю появления в коллективе такого музыканта, Профком института в срочном порядке приобрел новый аккордеон. И еще один праздник – Первомайский. За день до него, после Торжественной части, всё в том же круглом холле второго этажа, собрались сотрудники института разных возрастов и званий. Желающие пели и танцевали под мой аккомпанемент. Было шумно и весело. А на следующий день, как было принято, укра-шенная флагами и транспарантами колонна сотрудников института праздничным маршем прошагала по главной улице и главной площади города в знак солидарности с трудящимися всех стран. МИР, ТРУД, МАЙ были главными лозунгами этого радостного весеннего праздника, и ни у кого не возни-кало сомнений или возражений по этому поводу.

148. В гости к родственникам, на запад

А что же дома? – Нечто неординарное! В ту весну наши родители надумали свой отпуск вдвоем провести далеко от дома. Поехать на запад – навестить родственников, побывать в столице – в Москве. Первый раз они решились надолго оставить дома нас с братом одних. Тогда, когда мы были уже взрослыми, никак не раньше. Провожая их в аэропорту г. Хабаровска, мы и радовались их поездке, и грустили оттого, что их долго не будет рядом.

Сначала самолетом они летели до Ташкента. Гостили у папиного брата Алексея, о котором я писала выше, встречались с другими родственниками по папиной линии. Гуляли по городу, особенно красивому весной, посещали ташкентские рынки, где уже в середине весны было много свежей зелени. Сама я побывала в этом изумительно красивом городе лишь 10 лет спустя. И тоже весной, когда было еще не жарко, все зеленело и цвело. Я хорошо представляю, с каким удовольствием вспоминали там родители дни своей молодости, когда после войны они некоторое время жили в столице Узбекистана. Там прошел кусочек жизни нашей семьи, и я была тогда еще малышкой.

А теперь мы с братом получали из этого города от родителей одну посылку за другой – там стоило все дешевле чем у нас. Присылали сухофрукты и даже репчатый лук, тугими головками которого была заполнена большая картонная коробка, обшитая тканью. В наших краях запасы репчатого лука к этому времени иссякали. Были посылки и с предметами одежды для нас с братом. – Это – доченьке, это – сыночке, – приговаривала мама, видя и покупая что-то модное и красивое в магазинах и на среднеазиатских базарах. Помню отрезы хлопчатобумажных тканей с характерным ярким узбекским орнаментом. Тогда я стала обладательницей белой водолазки из эластика, только-только входившей в моду; нарядного с застежкой «молния» темно-розовых тонов платья с длинным рукавом и многих других вещей.

Потом они отправились в Москву, где жили в гостинице. По поводу бесконечных денежных затрат в столице мама после шутила, вспоминая где-то услышанные строчки:

«Москва! Как много в этом слове!

Держите деньги наготове!»

– Ну мы и держали деньги наготове, – смеясь, добавляла она. Да, наша столица и тогда была самым дорогим городом в Союзе.

Еще одной крупной остановкой в их путешест-вии стала Прибалтика, Эстония. Там, на берегу Финского залива, в небольшом и уютном городе Силламяэ жила их племянница Полина с мужем Николаем, сыном Сашей и дочерью Светланой. С ними жили, как я говорила выше, переехавшие с Дальнего Востока родители мужа Полины – дедушка Митя и бабушка Дуня. Своих гостей на собственной «Волге» Полина с Николаем возили в другие близлежащие города – Нарву, Иван-город: осмотреть достопримеча-тельности, пройтись по магазинам, ассортимент товаров в которых всегда был отменным.