Текст книги "Бумажный Тигр 3 (СИ)"

Автор книги: Константин Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 48 страниц)

– Нет. Коу осторожен, но он не из тех людей, которого заботит прошлое. Он живет настоящим, а Крамби… Крамби этого так и не понял. И вы тоже не понимаете.

– Так поясните, – резко приказал Лэйд.

– Это отвечает его натуре, – вздохнул Лейтон, – Коу в душе авантюрист и всегда таким останется. Спокойная работа не расслабляет его, а угнетает. Хороший галстук сдавливает шею. Он привык бороться за свою жизнь, привык преодолевать опасности, голодать, отправляться в путь с попутным ветром, в какую сторону бы тот ни дул. Он изнывает от скуки, когда не может отдаться своим страстям без остатка. А Крамби посадил его на цепь, не замечая, что та с каждым днем натягивается все сильнее. Коу предпочел бы этой сытой жизни нищенское существование где-нибудь на задворках мира, но там, где он чувствовал бы себя живым человеком, а не предметом конторской меблировки. Эта жизнь отчаянно его тяготила, я знаю. И если бы демон спросил его, хочет ли он бросить все, чтоб все начать сначала, мистер Коу не тянул бы долго с ответом, уверяю вас.

– А Синклер? – не удержался Лэйд, – У вас и на счет Синклера имеются подозрения?

К его удивлению Лейтон рассмеялся. Негромко, но почти искренне.

– Тихоня Синклер? Еще как! Бьюсь об заклад, вы не знаете, как с ним обращался Крамби. С каким оскорбительным пренебрежением слушал его, как часто унизительно отчитывал при посторонних. Вы знаете, кто отец Синклера?

– Кажется, какой-то банкир. Но…

– Вот именно! Как юрист Синклер не полезнее, чем кусок коровьего навоза для королевского ювелира! Крамби принял его только для того, чтоб закрепить союз с чужим капиталом. Но это не значит, будто он ценит его как работника или считает нужным скрывать свое истинное к нему отношение. Синклер – собачка, которой дозволяется зайти в хозяйскую комнату, но только лишь пока в доме гости. Потом ее без жалости выгоняют на улицу. И как он ни выслуживался перед Крамби, как ни унижался, доказывая свою полезность, положение вещей не изменилось! Я думаю, Синклер втайне ненавидит Крамби. Ненавидит и желает смерти. Он амбициозен и глуп, такие умеют истово ненавидеть. Если бы у него была возможность призвать демона себе на помощь… Не сомневайтесь, он натравил бы его на Крамби не колеблясь!

– Синклер лежит на первом этаже, – сухо произнес Лэйд, – И он так слаб, что, пожалуй, может умереть, если кто-то рядом слишком громко кашлянет. Не очень-то он похож на человека, который воспользовался плодами своего заговора?

Лейтон отмахнулся от его возражения, как от докучливой мухи.

– Демоны коварны и злонамеренны, вы сами это сказали. Может, жизнь Синклера – это его плата за месть, плата, которую пришло время взыскать. Или же этот молокосос, сами ни черта не смыслящий в юриспруденции, позволил обмануть себя, не прочитав начертанное в договоре мелким шрифтом.

Лэйд вспомнил страшный прыгающий пульс Синклера, его дергающиеся сухожилия, похожие на дрожащие под кожей пружины. В этом был резон. Никто не способен ненавидеть так искренне и самозабвенно, как униженный. Никто не отдается ненависти с таким пылом, как презираемый. Синклер в силу молодости и глупости мог бы ввязаться в такое дело. И он же, мня себя опытным законником, легко мог позволить демону себя обмануть. Даже сам Господь не знает, сколько бед совершено людьми из самонадеянности…

– Розенберга вы тоже подозреваете, мистер Лейтон?

К его удивлению Лейтон расхохотался. И пусть смех у него был нервный, на глазах начальника кадровой службы выступили слезы, которые ему пришлось стереть платком.

– Его – в первую очередь! Он делает вид, будто его интересуют только дела. Биржевые котировки, фьючерсы и деривативы. Изображает из себя этакую, знаете, бесстрастную вычислительную машину. Но меня ему не провести. Я умею проникать сквозь любые маскировочные покровы, чтобы понять, что за человек передо мной.

– И что за человек Розенберг?

– Этот человек знает о демонах больше всех нас, мистер Лайвстоун, уж поверьте мне. Потому что его самого с рождения снедает демон. Демон гордыни и алчности.

– Он… Не показался мне высокомерным.

– Потому что он слишком умен для того, чтобы демонстрировать свое лицо! – резко произнес Лейтон, – Но я его прощупал. У меня есть способы. Розенберг в глубине души надменный и властный диктатор. Он великий финансист, это верно, если кто-то в Новом Бангоре и мог с ним соперничать, то только сам Олдридж. Мне кажется, только одного его в целом мире Розенберг и уважал. А когда он умер…

– Когда он умер… – эхом повторил за ним Лэйд, не желая, чтобы распаленный Лейтон соскочил с этой мысли, как вагонетки трамвая иной раз, разогнавшись, соскакивают с рельс, – Что было?

– Розенберг был раздавлен и в ярости, – выдохнул Лейтон, – Он был уверен, что Олдридж завещает ему свою долю в капитале предприятия. Он и подумать не мог, что жалкий выскочка Крамби, обладающий смехотворным миноритарным пакетом, вдруг сделается его начальником. Он знал, что Олдридж презирал его и в грош не ставил. И тут такой удар!

– Пожалуй, болезненно для самомнения, – согласился Лэйд.

– Смертельно болезненно! Розенберг собирался покинуть «Биржевую компанию Крамби», раз уж та потеряла приставку «Олдридж». Но не успел.

– Он собирался уйти?

– Не уйти, – Лейтон хищно осклабился, – Уйти с достоинством позволительно человеку с чистой совестью. Он собирался бежать. Как трус, под покровом ночи. Что, удивлены? В его письменном столе лежит письмо, в котором он пишет о том, что намеревается вернуться на родину предков, в Германию. Письмо – и билет на пароход, отплывающий из Нового Бангора через два дня. Он готовил бегство, Лайвстоун! А человек, готовый бежать и испытывающий презрение к людям, на которых работает, может, пожалуй, на секунду задержаться перед шлюпкой, чтобы поджечь напоследок запальный шнур, а?

Лэйду вспомнилось тяжелое лицо Розенберга. Его манера без всякой необходимости поправлять очки, кажущиеся маленькими и хрупкими на фоне его грубых, выточенных из камня, черт. Его револьвер, который он держал под рукой, в ящике письменного стола.

– Пусть Розенберг не демонолог, – Лейтон внезапно поднял голову, впившись в Лэйда взглядом, – Но он достаточно умен, чтобы заручиться помощью демонолога, разве не так?

Да, подумал Лэйд, достаточно. Может даже, сверх того. Розенберг знал, что компания обречена и не собирался уходить на дно вместе с ней. Вот почему он заперся в своем кабинете, предпочтя карантин любым другим действиям. Он никому из них не доверял. Он просто хотел сбежать.

– Кажется, вы неплохо запаслись по теоретической части, – пробормотал Лэйд, – Против каждого подготовили обвинение. Наверняка и мисс ван Хольц не забыли, а?

Тонкие перекошенные зубы Лейтона тихо скрипнули.

– Не забыл, уж будьте покойны. Мисс ван Хольц из тех людей, которых забыть не проще, чем сифилис.

– Какой же у нее мотив желать зла Крамби и его детищу?

– Один из самых древних, известных человечеству. Досада отвергнутой женщины.

Лэйд вспомнил раскосые глаза мисс ван Хольц. Оглушенные опием, потемневшие от усталости, горящие яростью, они все еще выглядели лукавыми и серьезными одновременно. Удивительные глаза.

– Но ведь вы сказали…

– Что мисс ван Хольц оказывала внимание всем членам оперативного совета? Так и было. По очереди и по взаимной договоренности. Но неужели вы думаете, что именно к этому она стремилась, переступив порог «Биржевой компании Крамби»? Что в мире существует женщина, стремящаяся к такой участи? Нет, Лайвстоун, ей нужны были не они. Ей нужен был Крамби. Весь и без остатка. Он и принадлежал ей какое-то время, но слишком недолго.

– Они были… любовниками?

Лейтон встретил смущение Лэйда понимающим смешком.

– Сложно представить, не так ли? Но действительно были, месяца три или четыре. Этот роман длился не очень долго, но жара, выделенного им, было достаточно, чтобы расплавить все три этажа этого здания. Мистер Крамби – джентльмен, но он не собирался обзаводится семьей так рано, кроме того, у него беспокойная, непоседливая душа, все постоянное ему претит. Заметьте, он не избавился от нее, как избавляются от надоевшей игрушки. Напротив. Щедро одарив, оставил в своем кругу, позволив ей обустраивать свою судьбу как заблагорассудится.

– И мисс ван Хольц охотно воспользовалась этой возможностью, – пробормотал Лэйд, – Окружив своей заботой весь оперативный совет.

– Многие на ее месте были бы вполне счастливым подобным положением. Многие, но не мисс ван Хольц. Она честолюбива, Лайвстоун. Честолюбива и крайне опасна. Она не носит в ридикюле ни отравленных дротиков, ни шелковой удавки. Ей это ни к чему. В ее арсенале – тысяча масок, и пользоваться ими она умеет в совершенстве. Маска оскорбленной невинности, маска дамы в беде, маска сломленной страдающей женщины, обреченной на равнодушие окружающих… Ее масок хватит, чтоб обеспечить реквизитом театральную труппу полного состава, но будет трижды проклят будет тот, кто позволит ей себя обмануть.

– Вы думаете, в глубине души она может лелеять месть Крамби?

– Не будьте дураком, Лайвстоун, – устало посоветовал Лейтон, – Только поэтому она здесь и находится. Мисс ван Хольц уже заработала достаточно денег, чтобы позволить себе не работать до конца своих дней. Заверяю вас, в орбите ее притяжения находится достаточно богатых мужчин, расположением которых она вольна пользоваться. И женщин, пожалуй, тоже. Да и ее собственных средств, скопленных щедротами богатых покровителей, достаточно, чтобы не думать больше о заработке. Но вместо этого она как ни в чем ни бывало каждое утро является на службу, чтобы выполнять обязанности машинистки, стуча по клавишам печатной машинки за пять шиллингов в неделю. Или вы думаете, ее прельщает рождественская премия в виде коробки шоколадных конфет?

Лэйду не хотелось размышлять о мисс ван Хольц и ее сокрытых мотивах, эти мысли отчего-то вызывали у него что-то вроде душевной изжоги. Но Лейтон, кажется, оседлав своего конька и наслаждаясь покорностью собеседника, готов был болтать без конца. Надо бы спросить его о чем-то дельном, подумал Лэйд. О пропавших запонках мистера Олдриджа, хоть я сам не знаю, за каким чертом за них зацепился. О том, какими судьбами Крамби заполучил свою жалкую долю в предприятии. О том, что за странная смерть произошла здесь полвека назад, когда «Биржевая компания Крамби» еще была благопристойным семейным пансионом…

– Значит, думаете, у нее была причина желать этого?

– Да! – почти торжествующе выкрикнул Лейтон, – Вы не понимаете? Она ждет! Она желает видеть, как Крамби сходит в ад – и продаст собственную бессмертную душу за место в первом ряду, чтобы увидеть все детали! Если она сумела произвести на вас иное впечатление – поздравляю, вас обвели вокруг пальца.

Лэйд кивнул.

– Неплохо. В самом деле, неплохо! Кажется, вы никого не забыли.

Лейтон склонил голову. Точно пианист, исполнивший сложную увертюру и наслаждающийся благодарностью публики.

– К вашим услугам. Именно за это качество меня ценил покойный мистер Олдридж. «Вы непревзойденный хирург, Арльз, – бывало, говорил он мне, – Вы мой Макьюэн[8]! Мой Купер[9]! Вот только в отличие от этих уважаемых джентльменов вам не требуется набор пил и ланцетов, чтоб обнажить человеческое естество!»

– У вас ведь и на счет меня есть теория?

– Простите?

– Не хотите ею поделиться со мной? Впрочем, виноват. Это невежливо с моей стороны. Наверняка вы приберегли ее для других собеседников – чтобы заручиться их расположением и поддержкой. Мне даже досадно, что я не смогу ее услышать.

Лейтон закусил губу, вновь сделавшись холодным и сухим.

– Вы шутите и шутите жестоко, – отрывисто произнес он.

– Могу подарить вам роскошную теорию. Мне кажется, она придется вам по душе. Лэйд Лайвстоун, злокозненный демонолог, маскирующийся под добропорядочного лавочника, запугав мистера Крамби дурными предзнаменованиями и цепью трагических совпадений, напрашивается на правах гостя посетить торжественный ужин с его участием. После чего пробуждает спящих у него в карманах демонов, натравив их на ничего не подозревающих гостей. Он сделал это не потому, что его наняли конкуренты – хотя и такую версию было бы небезынтересно рассмотреть – а потому, что до глубины души презирает людей, которые изображают большую дружную семью и которые держат в кармане отравленный нож – просто на тот случай, если подвернется удобная возможность его использовать.

– Я…

– Кажется, я понимаю, почему Розенберг предпочел запереться в своем кабинете, добровольно устранившись из вашей дьявольской игры. Он знал, что не пройдет и часа, как вы начнете терзать друг друга, выхватывая куски мяса и…

Закончить он не успел, его перебил донесшийся из коридора крик. Истошный, жуткий, налитый смертельным ужасом вопль. Отшатнувшись от Лэйда, Лейтон выпучил глаза.

– Великий Боже, это… Это…

Лэйд ощутил дрожь, что прошла по телу щетиной из тысячи колючих ядовитых жал. Дрожь, чертовски похожую на смех Полуночной Суки.

Дождался.

Крик раздался вновь, и в этот раз Лэйд отчетливо расслышал, что кричит женщина.

– Где? – рявкнул он, озираясь, – Откуда?

Лейтон глотал воздух ртом, напоминая бледного тощего угря.

– Это… Думаю, мисс ван Хольц. Внизу. Лазарет.

Лазарет. Первый этаж. Лэйд мгновенно вспомнил крошечные кабинеты, наполненные мечущимися в бреду ранеными и гнилостными миазмами.

Лейтон беспомощно оглянулся, точно ища кого-то.

– Позовите Коу, – пробормотал он, – У него люди, у него оружие, он…

– К черту вашего Коу, – только и бросил Лэйд, – За мной! Ей нужна помощь.

Оттолкнув плечом Лейтона, он бросился прочь из кабинета.

[1] Эмунд Кин (1787 – 1833) – выдающийся английский актер-трагик

[2] Каркоза – вымышленный город, впервые появившийся в романе Амброза Бирса «Житель Каркозы» (1891). Позднее фигурировал в творчестве многих писателей – Чамберса, Лавкрафта, Мартина, пр.

[3] Второй Лионский Собор (1274) признал великими монашеские ордена, провозгласившие обет нищеты для своих братьев – Доминиканцев, кармелитов, францисканцев и августинцев.

[4] Библейское высказывание Христа: «Удобнее верблюду пройти через игольное ушко, чем богачу войти в Царство Божие».

[5] Призрак Рождества (Святочный дух) – привидение, посещавшее Эбенизера Скруджа, скупого персонажа «Рождественской песни» Ч.Диккенса (1843) и заставившего его изменить свою жизнь.

[6] Ядом из белены, влитым в ухо, был убит отец Гамлета.

[7] Тагейрм – оккультный ритуал из шотландского фольклора. Заключался в сожжении заживо определенного количества черных кошек, чтобы вызвать всеведающий дух в образе огромного кота, который способен дать ответы на все вопросы.

[8] Уильям Макьюэн (1848 – 1924) – английский хирург и нейрохирург.

[9] Эстли П. Купер (1768 – 1841) – английский хирург и публицист, специалист в области сосудистой хирургии.

Глава 16

Бежать было тяжело. Чертовски тяжело.

Лэйд никогда не мнил себя атлетом, более того, хорошо помнил каждый фунт лишнего веса, отягощавший его тело. Как и каждый прожитый год. Он и забыл, что в сумме набиралась приличная цифра. Достаточно весомая, чтоб заставлять его потеть, взобравшись на второй этаж после обеда, или вызывать одышку на прогулке с чересчур легконогим спутником.

Душно. Дьявол, как душно тут сделалось за последние часы, если, конечно, это были часы, а не дни! А может, это его старые легкие, вынужденные работать в полную силу, просто не справляются со своей работой? Когда в последний раз ему приходилось бегать?.. Черт. Пару лет назад, должно быть. Когда какой-то мальчишка-полли схватил с полки пачку пекарской соды, соблазнившую его, должно быть, напечатанным на ней изображением симпатичной кухарки, и бросился бежать из лавки.

Лэйд чертыхнулся, задев плечом очередной дверной проем, отчего чуть не рухнул как подкошенный.

Он еще не забыл, как бесславно закончилась та, прошлая, погоня. Мало того, что он не вернул украденного, так еще и выставил себя посмешищем на весь Хукахука. Приятели из Хейвуд-треста с подачи Маккензи еще полгода величали его не иначе чем «наш старина Грэндли[1]», чем изводили его и без того уязвленное самолюбие.

Сейчас он постарался об этом не думать. Чем бы ни решил позабавить себя демон, Лэйд не сомневался, что он способен причинить человеческому телу достаточно боли, чтобы вся прочая, пережитая им, мгновенно забылась, точно легкий послеобеденный сон.

Коридоры были наполнены людьми, среди которых Лэйд не различал ни лиц, ни чинов, ни деталей. Оглушенные криками о помощи, исполненные смертельного ужаса, эти люди комками и целыми гроздьями липли к стенам, затрудняя движение, как полупереваренное содержимое затрудняет всякое движение по кишкам.

– Не мешайтесь под ногами, чтоб вас! – Лэйду стоило большого труда миновать каждый такой затор, – Кто хочет помочь, хватайте оружие и за мной!

С тем же успехом он мог бы орудовать и бичом – слипшаяся человеческая масса никак не реагировала на его слова, однако ее густые тромбы закупоривали едва ли не все свободное пространство.

Кажется, в этих чертовых коридорах сейчас скопилось по меньшей мере половина всего персонала. Страх гнал их прочь от окон, в тесные пространства, где в обществе себе подобных они могли хоть какое-то время поддерживать иллюзию, будто ничего страшного не случилось. Лэйд не мог их за это винить. Он понимал их чувства куда лучше, чем ему бы того хотелось.

Какого черта? Отчего бы им не сидеть, по крайней мере, в своих кабинетах?!

Впрочем, он и сам догадывался, пусть даже был лишен возможности размышлять на бегу.

Кабинеты, мимо которых он пробегал, уже не напоминали те прелестные и изящные канцелярские гнездышки, которые впечатлили его поначалу. Они еще не были разорены, мебель по большей части осталась в целости, некоторые и вовсе выглядели так, будто хозяева отлучились на две минуты по важной служебной надобности – выкурить папиросу или принять важную передачу по аппарату Попова. И в то же время они выглядели… силясь сдержать дыхание, он не мог найти нужного слова.

Оскверненными? Брошенными? Чужими?

Эти кабинеты принадлежали уже не людям, понял он. Они принадлежали твари, которая сделалась их хозяином. И пусть она не посчитала нужным обозначить своего присутствия, здешние обитатели, привыкшие считать здание своим, все эти цыплята с тощими шеями и нервные девицы с желтыми от табака пальцами, безотчетно чуяли это. Чуяли – и спешили убраться подальше.

В этом не было и щепотки кроссарианства, ни толики истинного знания, один только спасительный животный инстинкт. Ощущая опасность, всякое существо безотчетно стремится убраться прочь, даже когда не знает, в чем эта опасность заключена.

***

Бег не дался ему легко. Он стал задыхаться еще до того, как миновал ведущий к лестнице коридор, дыхание противным образом заклекотало в груди. И дело здесь не в лишнем весе, подумал Лэйд, стискивая зубы. Это воздух здесь отчаянно дрянной. Едкий, тухлый, точно как в кишечнике, проникнутый не только обрывками разрозненных мужских и женских парфюмов, но и потом, мочой, табаком. Нельзя держать такую ораву людей в ограниченном пространстве, иначе скоро здесь будет не продохнуть…

Вот наконец и лестница. Добравшись до нее, Лэйд ощущал себя так, точно преодолел три марафонских дистанции подряд, причем на последней еще и тянул за собой вагонетку с углем.

– Эй, внизу! – крикнул он в лестничный проем, – Что у вас там?

Снизу не ответили. Не было ни дежурного из числа клерков, которому положено было находиться у лестницы и рапортовать о нуждах лазарета, ни бесчисленных машинисток, снующих вверх-вниз с кипами заскорузлых бумажных бинтов.

Не было ничего – только зловещая клубящаяся тишина, обволакивающая каждую ступеньку и проникнутая столь едкой вонью, исходящей снизу, что Лэйду сделалось дурно еще до того, как он успел поставить ногу на первую ступеньку.

Опоздал.

Кровь мгновенно превратилась в жидкую глину, выпив из тела оставшиеся в нем силы, превратив обожженные мышцы в студенистую массу, а легкие – в судорожно дрожащие в груди бумажные клочья.

Опоздал.

Ты опоздал, Лэйд Лайвстоун. Что бы ты ни надеялся предотвратить, оно уже произошло. Там, внизу. И произошло потому, что ты не смог ничего сделать. Никчемный болван, вообразивший себя демонологом. Потративший слишком много времени впустую, но не способный даже вычислить момент, когда демон нанесет следующий удар. Дряхлый старик, воображающий себя тигром.

– Мисс ван Хольц! – крикнул Лэйд, уже понимая, что ответа не будет, – Вам нужна помощь? Где вы?

Никто не отозвался. Может, первый этаж растаял без следа, как растаял весь прочий мир? Вместе с раненными и ухаживающими за ними медсестрами? Вместе с Синклером и мисс ван Хольц?

Нет, тотчас почувствовал Лэйд, там внизу не пустота. Что-то другое. Что-то, проникнутое отголосками жизни, но не той, что была ему привычна, а другой, новой и бесконечно чужой.

Больше не было слышно стонов раненых, дребезжания посуды, уставших голосов обслуги, треска ломаемой мебели. Но было что-то другое. Едва слышимый скрип. Вкрадчивый, стонущий на дюжину ладов, шорох. Чье-то хриплое дыхание. А может, и не дыхание, а…

Лэйд стиснул зубы. Перехватил поудобнее фонарь.

И стал медленно спускаться вниз.

***

За то время, что он здесь не был, воздух определенно не сделался лучше. Даже на лестнице он казался тошнотворным, проникнутым не то гнойными миазмами, не то зловонием несвежей рыбы. Но с каждой ступенью, что он преодолевал, делалось все хуже.

Просто вонь, мысленно сказал себе Лэйд, подавляя малодушное желание прикрыть рот и нос рукавом. Не ядовитые пары серы, не угарный газ, не смесь из мышьяка, иначе ты давно уже корчился бы на ступеньках. Просто пары, которые тебе кажутся зловонными, но которые могут быть вполне естественными для существа, которое сделалось здесь хозяином.

– Эй! Кто-нибудь?

Он вдруг понял, что так и не включил фонарь, который все это время сжимал в руке, точно дубинку. Мало того, в этом не было необходимости. Он ожидал встретить кромешную темень, но вместо этого молчащий и пустой лазарет встретил его мягкой приглушенной полутьмой, похожей на сумерки – и это при том, что он не видел ни единой зажжённой лампы!

Люминесценция. Это слово, напоминающее название загадочной болезни, родственной лихорадке, в застольных беседах иногда употреблял доктор Фарлоу, предпочитавший звучный язык химии всем прочим, включая старый добрый английский. Произвольное свечение воздуха.

Ему и самому приходилось наблюдать нечто подобное – много лет тому назад, на торфяных болотах Кембриджшира, озаренных ночью зыбким свечением гнилушек. И уже тут, в Новом Бангоре, плутая по ночам за городом в поисках блуждающих огней[2].

Но это… Лэйд перехватил фонарик покрепче. Это было нечто другое.

– Мисс ван Хольц!..

Он ошибся. Света, разлитого в зловонном воздухе лазарета, было недостаточно, чтобы подмечать детали, он заметил лишь узкий женский силуэт неподалеку от лестницы. Не мисс ван Хольц, понял он спустя секунду и отчего-то ощутив облегчение.

Ее помощница, как там ее?.. Аргарет? Арбара?

Она не выглядела раненой, отметил Лэйд машинально, приближаясь с фонарем наперевес. Ни раненой, ни даже напуганной. Она выглядела… отрешенной? Нечеловечески спокойной? Заблудившейся?

Она стояла неподалеку от лестницы, безучастно разглядывая в стену перед собой. И была так поглощена этим занятием, будто перед ней висел величайший из шедевров, сотворенных человечеством, каждая секунда игнорирования которого могла считаться смертным грехом.

– Мисс? – Лэйд сделал по направлению к ней осторожный шаг, сам не понимая, отчего эта неподвижность кажется ему пугающе противоестественной, отчего рождает под дребезжащим желудком тягучее недоброе предчувствие, – Где мисс ван Хольц? Она в порядке? Вам нужна помощь?

Она не выглядела напуганной, но Лэйд, сам не зная, чего, замедлил шаг, преодолевая последние ступени без прежней спешки. Если эта женщина не боится, быть может, нет оснований беспокоиться и ему самому? Да, он слышал крик, но демоны – великие мастера по части иллюзий, они могут изобразить любой звук, если это позволит их отвратительному естеству позабавиться лишний раз.

– Вы в порядке?

Она дернулась. Слабо, едва заметно. Из горла донесся едва слышимый клекот. Как будто она всхлипнула или…

Лэйд находился в четырех футах от нее, уже намереваясь положить ей руку на плечо, когда услышал этот звук. И внутренности точно обожгло крапивой. Не просто всхлип вроде тех, что он часто слышал в последнее время. Человеческое тело слабо и время от времени исторгает из себя подобные звуки, особенно в такой ситуации. Но это было что-то другое. Это было…

Ее кожа была неестественного цвета. Не того, который именуется болезненно-бледным, этот этап она, должно быть, миновала еще несколько минут назад. Скорее, это был оттенок «Акрополь», виденный как-то Лэйдом в художественном каталоге. Цвет не остывшего полностью мрамора.

И кожа ее тоже была мраморной. Кое-где на ней угадывались крохотные морщинки, но прямо у Лэйда на глазах они наливались холодной белизной, твердея в каменной неподвижности. Губы бессильно трепетали на отмирающем лице, с которого на Лэйда взирали полные ужаса и все еще вполне человеческие глаза. Слезы, текущие из них, преодолевали нижнее веко с некоторым трудом, перекатываясь через дрожащие ресницы, зато дальше, коснувшись участка мраморной кожи, срывались вниз мгновенно.

Она превращается в камень. Лэйд, уже протянувший было руку, отпрянул в ужасе. Он не знал, что происходит с этой женщиной, как не знал и того, может ли эта напасть переброситься на него самого. Однако картина была жуткой – куда страшнее той, которую воображение рисовало при чтении мифов о Медузе Горгоне.

Господь Великий! Манаакита ка вакаора[3]!

В минуты душевного напряжения Лэйд сам не замечал, как переходил на полинезийское наречие, зачастую превращая молитву в беспорядочное нагромождение слов.

Эта женщина была еще жива, хоть и медленно обращалась в статую. Ее тело едва заметно вздрагивало кое-где, в тех местах, где живая плоть еще не превратилась в камень, ее губы беззвучно шевелились, порождая жуткую картину – алые лепестки посреди быстро выцветающей снежной равнины. Ее глаза…

Заглянув в них, Лэйд увидел не просто растерянность или страх, он увидел муку. Пойманные в каменную ловушку, уже стекленеющие, они метались из стороны в сторону, но даже слезы, источаемые ими, медленно густели, превращаясь в полупрозрачную густую смолу.

Она страдала. И если не кричала, то только лишь потому, что ее голосовые связки превратились в мраморные жилы внутри каменного валуна.

– Черт возьми!.. – Лэйд ощутил, как его сердце, сделавшись тяжелым и холодным, как снежный ком, дважды гулко ударилось о грудную клетку, – Мисс, не падайте духом, я постараюсь вам помочь. Я… Возможно, мне…

Забыв про свой страх, он рефлекторно взял женщину за руку, неуклюже, как джентльмен, тщетно изображающий галантность, пытаясь взять ладонь спутницы, чтобы согреть ее своим дыханием. На ощупь она была гладкой, как глазурь, и холодной, как речная вода. Возможно, процесс окаменения можно обратить вспять, если использовать массаж или тепло или…

Он слишком поздно услышал влажный хруст. Женская рука в его пальцах, уже обернувшаяся камнем, дрогнула, но он не успел ощутить радости – потому что ощутил мертвенный ужас. Структура, в которую превращалось ее содрогающееся тело, выглядела камнем, но не отличалось каменной прочностью. Достаточно было ему едва-едва потянуть, как все ее правая рука, ладонь которой он держал, тщетно пытаясь согреть, с негромким хрустом откололась по самое плечо. И рухнула на пол, мгновенно разлетевшись на сотни и сотни дребезжащих, бусинами рассыпавшихся по паркету, фрагментов.

Лэйд попятился. За плечом откололся целый пласт торса, вертикально рухнув вниз – точно кусок расщепленного утеса, сорванный со своего места, к которому он крепился многие века. И еще несколько кусков поменьше от бедра и спины. Настоящая лавина. Вот только извергалась каменным крошевом не гора, а человеческое тело.

Женщина всхлипнула. В ее теле оставалось недостаточно живой плоти, чтобы она могла вздрогнуть или хотя бы выразить свою боль криком. И Лэйд поблагодарил Всевышнего лишь за то, что у нее, по крайней мере, не было возможности увидеть, во что она превратилась.

В огромном проломе, образовавшемся в ее боку, было видно, как алые слои ее плоти стремительно выцветают и минерализуются, сливаясь в единое целое с мраморно-белыми ребрами. Как костенеют петли кишечника, быстро теряя свою эластичность, как съежившиеся мышцы издают негромкий хруст, затвердевая в своей окончательной форме...

Лэйд отшатнулся от полуразрушенной человекоподобной статуи, с трудом глотая воздух.

Будь у него револьвер, он не колеблясь раздробил бы голову несчастной в мраморные черепки, чтобы избавить ее от дальнейших страданий. Но это было не в его власти. А от одной мысли о том, чтобы обрушить ее тело на пол, разбив его, ему сделалось дурно. Даже вздумай он сделать что-либо подобное, нет никаких гарантий того, что тем самым он избавил ее от страданий, а не обрек на дополнительные муки.

– Извините… – прошептал он, пятясь, – Бога ради, извините, но я уже не в силах тут помочь…

Он бросился к кабинетам.

***

Что за чертовщина? Где люди?

Лэйд метался от одного кабинета к другому, но находил лишь груды окровавленных бинтов и жалкое подобие больничных коек. Пустых коек. Словно все пациенты мисс ван Хольц, мгновенно выздоровев, в едином порыве вырвались из своего узилища и куда-то отправились. Быть может, на прогулку в Шипси? В ближайший ресторанчик, пропустить по глотку бренди за свое чудесное выздоровление, и съесть по порции омаров?

Несмотря на отсутствие людей в лазарете не царила тишина, свойственная всем покинутым людям помещениям. Здесь были звуки, но Лэйд, даже напрягая свой слух, не мог понять, что именно слышит. Как слушатель симфонического театра не может понять, что играет сошедший с ума оркестр, вздумавший одновременно изобразить польку, симфонию, джигу и бравурный марш.

Скрип. Шепот. Треск. Скрежет. Шипение.

И все эти звуки звучали одновременно, наслаиваясь друг на друга, порождая плотную, хоть и не очень громкую, завесу из белого шума. Лэйд ощутил дурноту, хоть и слушал эту какофонию не больше минуты.

Может, в демоническом мире эти звуки служат сладчайшей музыкой. Так же, как тяжелый смрад, медленно заполняющий здания, служит изысканным парфюмом. Лэйд не хотел этого знать. Он хотел вернуться в разгромленный им кабинет. Но знал, что не сделает этого. И не потому, что путь обратно преграждала женщина, медленно превращающаяся в камень.

Он должен понять, что здесь произошло.