Текст книги "Персональное чудовище (СИ)"
Автор книги: Климм Ди
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)
Глава 33
– Софь, а может не надо?
– Надо, Сережа, надо.
– Ну, он же исправится…
– А я очень сомневаюсь. Не вижу я в нем желания учиться.
– Но…
– Сережа, так будет лучше для него. Это медицинские показатели, а не моя прихоть.
– …
– И нечего смотреть на меня таким подозрительным взглядом!
– Да я так, просто… Жалко его… Как он потом, без…
– Сережа, кастрация – это быстрая операция, проводят ее под местным наркозом.
– Т-с-с-с, он может вас услышать!
– Ладно, ладно, – шепотом. – Потом он, конечно, будет полнеть, но нам придется гонять его, чтоб не лежал на диване пузом кверху.
– Вот тогда сами ему и скажите об этом. Посмотрю я на него, когда он услышит, что вы задумали!
– Вот и скажу. Ну, поплачет денек, да перестанет.
Дима открыл дверь кухни, уставился на Серегу и Соню, которые сидели за столом, склонившись друг к другу. Увидев его на пороге, оба партизана умолкли, выпрямились и смотрели на него круглыми невинными глазами. Дима подозрительно прищурился, глянул на Серегу, потом на Соню. Закрыл за собой дверь кухни и спросил тихим голосом:
– И кого это вы собираетесь кастрировать и почему об этом никто не должен знать?
Соня не выдержала и прыснула от смеха. К ней присоединился Сергей, и кухню заполнил смех этих двух проказников.
Дима подошел к столу, склонился к Соне и запечатлел поцелуй у нее на щеке. Не будь тут Сереги, он бы опустил голову еще ниже, и впился губами в открытую тонкую шею, чтобы слизать сладость нежной кожи своей невесты… Но, Серега был тут, а они с Соней договорились, что Дима будет держать себя в руках в присутствии сына. Хотя это было тяжело, когда она сидит перед ним в розовой рубашке и бежевых джинсах, с волосами, завитыми в пепельные кудри, вся такая воздушная, мягкая, сладкая…
Дима взял себя в руки и отошел от Сони, хотя и по ее прерывистому дыханию понял, что она также жаждет его ласк, как и он сам. Подошел к сыну и похлопал его по плечу. Дима и тут старался не переборщить с ласками, хотя как он привык трепать светлые волосы сына, постриженные теперь в модную стрижку. Сергей был уже взрослый парень, и буквально месяц назад они отпраздновали его четырнадцатилетние, совместив оба праздника – день рождение сына и новоселье в квартире, которую Дима, Соня и Серега, после недельных совместных поисков, купили в столице.
Теперь они жили втроем. Сергей уже окончательно привык к тому, что Соня теперь член их семьи. И даже иногда, в мелких шуточных спорах, эти двое взяли в привычку брать одну позицию и вставать на сторону друг друга. А Дима, ворча, что все вокруг предатели, получал снисходительный взгляд от сына и его поддержку, а потом, ночью, за закрытыми дверьми спальни, Соня ласками, поцелуями и прикосновениями восстанавливала пошатнувшуюся веру Димы в себя… И только ради их сладкой прелюдии, в которой Дима играл раненного ворчуна, а Соня – роль залечивающей раны медсестры, Дима спускал этим двоим то, что они прямо под его боком создали нерушимый союз.
– Пап, Софь говорит, что Марса надо кастрировать! – выдал Сергей и Дима увидел чисто мужскую солидарность в округлившихся глазах сына.
– Да он мне все туфли сжевал! Мне скоро на улицу не в чем будет выйти!
– Так прячьте обувь в шкаф, или положите их на полки повыше, – невозмутимо предложил Сергей Соне. На что она тут же вспыхнула.
– Ага! Давайте теперь в нашем доме обувь будет лежать выше головы.
– А что тут такого? Вон, у баб Веры вся зимняя одежда и обувь на антресолях лежит.
Соня не знала, что ответить на подобный выпад, пожевала нижнюю губу, пока Дима и Сергей смотрели на нее, взглядами золотистых глаз подтверждая свое превосходство над женщиной.
– Это портит карму! – выдала Соня, и Серега закатил глаза.
– Ага. А то папкины сигареты этого прям не делают.
– Эге-гей, вы тут поосторожнее, – пробурчал Дима, вытаскивая из холодильника бутылку с водой и откупоривая крышку. Сделал глоток и пробормотал: – Смотрю, ко мне тоже претензии увеличиваются. Как бы меня в тот же список не включили.
Глаза Сони вспыхнули, и Дима усмехнулся, когда понял, что уж в этом вопросе Соня руками и ногами будет на его стороне.
– Так как, пап, что будем делать? – спросил Сергей, глядя на Диму. Соня тоже, прищурив глаза, спросила:
– Да, дорогой, как ты думаешь, кто прав?
Дима стоял с бутылкой в руке и это был один из тех редких случаев, когда, во-первых, Сергей и Соня стояли по разные стороны баррикады, а во-вторых, предоставили Диме роль мирового судейства. Обычно эти двое сами решали свои мелкие споры, а Диме оставалось только гадать, о чем они иногда шепчутся между собой.
– Так, а где виновник спора?
Сергей свистнул, и Соня шикнула на него.
– Не свисти, Сережа, денег не будет!
– Тогда и вашей обуви может поуменьшится, и не придется калечить Марса, – отбил Сергей и со смехом увернулся от полотенца, которым в него швырнула Соня.
На кухню не спеша, вальяжно, вошел он – Марсель. Подошел к Соне, принюхался к ее домашним мягким балеткам. Отошел к Сергею, принюхался, царственно позволил парню почесать его за ухом. Затем подошел к Диме, и, даже не принюхиваясь, просто сел у его ног. Вот так Дима понял, что все-таки он не один в этом доме против двоих. У него тоже есть сообщник, который всегда становится на его сторону.
Дима склонился к Марселю, обхватил руками за морду, незаметно поглаживая за ушами. Посмотрел в черные глаза-пуговки и строго спросил:
– Марсель, будешь слушать меня?
– Гав!
– Вот и молодец. А я тебе приказываю, чтобы больше ни одной зажеванной обуви Софьи. Все понял? – для пущего эффекта нахмурил брови. Марсель тонко заскулил, наклонив голову на бок, и в этот момент Дима готов был скупить целый магазин обуви для этого негодника. Но сейчас на него смотрели оценивающим внимательным взглядом сын и невеста, и Дима должен был держать лицо.
– Так что, договорились? Ни одной зажеванной туфли.
– И балетки! – вставила Соня.
– И балетки, – повторил Дима. Марсель повел хвостом, подметая пол. – Ну?
– Гав!
Дима еще раз взлохматил шерстку Марселя, чувствуя под ладонями маленькое тельце. Затем с кряхтением встал, и пожал плечами.
– Вот и все, спор решился. Кастрации нет, и зажеванной обуви тоже.
– Есть! – вскрикнул Сергей, победно поднимая руки. Поймал строгий взгляд отца, посмотрел на Соню и проговорил:
– Ну, Софь, ну, не обижайтесь. Это ж папка так решил.
Дима округлил глаза и только собрался защитить себя, как Сергей продолжил.
– Следующий месяц я буду его выгуливать, кормить и ездить на дрессировку.
– Три! – вставила Соня.
– Два! – вернул Сергей, и Дима стукнул ладонью по столешнице.
– Решено, три месяца и ты, Серега, сам гуляешь и кормишь этого пса. А сейчас, кажется, он как раз хочет подышать воздухом.
Сергей понял намек отца, свистом подозвал Марселя, за что получил еще один строгий взгляд от Сони, и вздохнул:
– Марс, за мной. Я хоть мяч погоняю.
Сергей с Марселем вышли из кухни. В коридоре послышалось копошение, звук открываемой двери, хлопок, и в квартире стало тихо.
Соня все так же сидела за столом, уперев рукой подбородок, и смотрела прямо перед собой холодным взором. Дима спрятал усмешку и подошел к застывшей фигуре своей невесты. Склонился к ней, уткнулся носом в шею, и вдохнул любимый желанный аромат. Соня не двинулась, а лишь ровным голосом произнесла:
– Ладно, я ужин буду готовить.
Хотела встать, но Дима ей не позволил, впиваясь губами в нежную кожу шеи, и чувствуя под языком бешено скачущий пульс. Соня хоть и пыталась принять вид снежной королевы, но Дима видел, как грудь под тонкой розовой тканью учащенно поднимается и опускается. Рука его накрыла грудь, и пальцы сжались вокруг округлой плоти. На Соне, как всегда, был лифчик без поролона, из тонкого невесомого кружева. Дима знал, что Соня покупает такое белье только потому, что один раз он сказал, как ему нравятся ее груди под тонким ажуром и видеть, как сквозь него проступают острые соски.
– Любимая, не обижайся, – бормотал Дима, покрывая шею и ключицу поцелуями, одновременно расстегивая мелкие пуговицы и добираясь до теплой, бархатной кожи над чашечками бюстгальтера.
– Ага, – с придыханием проговорила Соня. – Я так поняла, вся мужская сторона нашей семьи решила встать против меня, единственной женщины.
И это ее легкое и, ставшее таким привычным, «наша семья» вновь тронул в душе Димы струны, от которых любовь к Соне окрасилась новыми, более глубокими тонами. А есть ли вообще конец этой самой любви, и настанет ли момент, когда любовь дойдет до своего пика? Или Дима удостоен чести влюбляться в Соню с каждым днем сильнее и сильнее, до конца своей жизни?
– Сонь, ну ты же понимаешь, что я не могу постоянно становиться на твою сторону, – оправдывался Дима. Его рука залезла под кружево, и Дима застонал вместе с Соней, ощущая в пальцах теплую плоть и соски, которые уперлись ему в ладонь.
– Так нече-е-естно, – простонала Соня, и Дима провел языком по углублению на ключице. – У меня, блин, только эти балетки и остались, – плаксивым голосом простонала Соня, и в этот момент Дима был готов не то, что магазин обуви скупить, а нанять целую команду сапожников, чтобы они сшили хоть десятки тысяч обуви специально под аккуратную красивую ножку Сони, которую он обожал ласкать губами и языком.
– Любимая, сегодня же вечером пойдем и скупим все обувные лавки в городе, – пообещал Дима хриплым голосом и сдернул Соню со стула. Развернул к себе и впился губами в ее уста. В перерывах между поцелуями Соня успела спросить прерывистым голосом:
– У Милки и Жаната свадьба в эту субботу, подарок надо…
– Да, да, конечно.
– А Марьку с собой возьмем? Я ей обещала…
– И Марьку, и Дарьку, и всех, кого хочешь, – прервал ее Дима, подхватывая на руки и неся в спальню. Сегодня они поменяются местами, как они иногда делали. Сегодня Соня будет играть роль раненной и обиженной девушки, а он с превеликим удовольствием будет зализывать ее раны…
Но их планам покупки подарка и обуви было не суждено сбыться. Потому что, только приехав в торговый центр всей шумной компанией, в которой был Дима, Соня, Сергей, Марьяна, ее дочь Алекса и, конечно, Марсель на поводке, они отправились поесть фаст-фуда, после которого Сергей вдруг пожаловался на резь в желудке. Обеспокоенные Дима и Соня повезли сына в больницу, оставив Марселя на попечение Марьяны и Алексы.
– Пищевое отравление, – вынес вердикт доктор, снял перчатки и закинул их в урну.
– Это серьёзно? – спросила Соня, сцепив пальцы. Как же хорошо этот день начинался, а тут такой ужас. Бедный Сережа!
– Жить будет, – ровным голосом ответил мужчина, занося данные в компьютер. – Промывочку сделаем, неделю покукует у нас. Главное не нести в рот что попало, а то объедаются бургеров и газировки, потом вереницей к нам. Нашли санатории, – строго глянул на скорчившегося на кушетке подростка.
– Ага-а-а, – простонал Сергей, прижимая руки к животу.
– Слушайте, может ему обезболивающий дать? – проговорил Дима, не в силах смотреть на сына. Дима всегда остро принимал болезни Сергея. Еще со времен, когда сын был младенцем, Дима привык носить Сергея на руках долгими ночами, в попытке успокоить его плач. Но теперь Сергей уже взрослый парень, хотя, признаться честно, даже сейчас Дима был готов таскать его на руках столько часов, сколько понадобится, пока он не выздоровеет.
– Никаких лекарств, – отрезал врач. Встал, оправил голубую форму. – Анечка, подготовьте пока все, – крикнул он, и ему ответили из другого кабинета согласными криком. Аккуратно вывел Диму и Соню из кабинета и там, в коридоре, сказал: – Слушайте, у меня самого есть дети, и я понимаю ваше беспокойство. Но по анализам ничего страшного не выявлено, надо только восполнить жидкость. Хорошо, вы его сразу в инфекционку повезли. Так что ничего страшного, у нас вон целое крыло такими едоками забито.
– Ему нужна отдельная палата, самая лучшая, – отрезал Дима и врач кивнул.
– Спускайтесь в кассу, там все оплатите, к нам с чеком. А я пока пойду, промою кишечник вашего сына, – врач подбадривающе улыбнулся, и Соня поблагодарила его в ответ.
– Ладно, Сонь, все нормально, – Дима прижал к себе бледную Соню. Она, как всегда, переживала за Сергея больше самого Димы, и он не мог смотреть на обеспокоенное лицо любимой.
– Да, да, – пробормотала Соня. – Я съезжу домой, за вещами Сереже. А ты пока тут все с палатой реши.
– Да, – поцеловал ее Дима в щеку, и Соня поехала домой.
Спустя четыре дня
– Мама, – слабо проговорил Сергей и протянул руку Алене, когда та вошла в палату. При одном взгляде на бледного сына сердце Алены сжалось сильно-сильно, а из глаз брызнули слезы.
– Сынок, – прошептала Алена, прижимая к себе подростка. – Как же тебя угораздило?… Ну что же ты так?… Сыночек мой…
Алена шептала нежности, уткнувшись носом в мягкие волосы сына, а слезы из глаз капали, не переставая. Руки бережно гладили осунувшееся лицо Сергея, поправляли простыню, взбивали подушку. Алена суетилась вокруг сына, а внутренний голос молил и умолял всевышние силы передать всю боль сына ей, родной матери.
В какой момент Алена перестала замечать, как подрос Сережа? В какую минуту выходы в свет с бестолковыми подружками стали для нее важнее, чем родной сын, который рос так быстро, так быстро… Казалось, совсем недавно она убаюкивала Сергея, прижималась губами к мягчайшим пухлым ладошкам, которые вновь сворачивались в бутон, стоило убрать губы. Ведь только вчера она так же перебирала мягкие рыжинки на макушке сына и любовалась их цветом. Вот она ласковым голосом напевает колыбельную, гладя животик сына, и именно от ее голоса Сережа засыпал быстро и без слез. Даже Дима не мог его успокоить, но стоило Алене ласковым голосом напеть «Зорька вечерняя гаснет…», как малыш успокаивался и сладко сопел, повернув голову в ее сторону.
Но потом Алену затянула жизнь, полная шика и роскоши, все чаще она стала задерживаться на встречах и посиделках, оставляла сына на попечение нянек. И вскоре по ночам вставал только Дима, пел своим низким хриплым голосом незатейливый мотив, качая в руках маленькое тельце сына, а вскоре Сергей привык и к этому голосу. Теперь с Сергеем всегда оставался Дима, либо забирал с собой в офис вместе с няней, где для сына была оборудована отдельная комната со всем необходимым для малыша.
Быстро, слишком быстро пролетело время! И теперь, оглядываясь назад, Алена понимала, что переполненные шкафы, тяжелые шкатулки с украшениями, чековые книжки и карточки банков – это запылившийся хлам, на который никогда нельзя будет обменять счастливые минуты и часы, которые она могла бы провести с сыном.
До позднего вечера Алена находилась рядом с Сергеем, кормила его куриным бульоном, сбегала в киоск и купила комиксы. С интересом слушала Сергея, который с увлечением рассказывал про суперспособности супергероев. Он говорил взахлеб, словно боялся, что маме опять наскучит этот бесполезный разговор, и она упорхнёт по своим делам. Но Алена лежала рядом с сыном на широкой кушетке, слушала его, задавала вопросы, и смеялась искренне и заливисто.
– Мама, ты в порядке? – по-взрослому спросил Сергей, серьезным взглядом смотря Алене прямо в глаза. Глаза отца, такие же светло-карие, чуть золотистые. Алена сдержала очередное желание заплакать и с улыбкой посмотрела на Сергея.
– Конечно, дорогой, все хорошо. Почему ты спрашиваешь?
– Просто… Так странно.
– Что именно?
– Ну не знаю, ты… Как-то странно одета.
Алена оглядела серые спортивные штаны и мягкую розовую футболку. Белые тенниски она скинула и сейчас лежала босиком.
– А что? Не идет мне спортивное? – с улыбкой спросила Алена.
– Не, мам, тебе очень идет. Ты такая … домашняя. Очень идет, честно. Просто ты как будто … другая что ли. Не знаю.
Алена ласково поцеловала сына в лоб и прошептала:
– Нет, Сережа, это я раньше была другая, а сейчас та самая.
– А, ну ок, – бросил Сергей обрадованно и продолжил показывать свои ролики на YouTube. Оказывается, сын ведет свой блог, у него есть свой канал и целых 84 подписчика. Сколько же Алена пропустила!
Алена приехала в столицу, как только Сергей написал ей на почту о том, что он болеет. Она тут же сорвалась, не думая ни о своей продолжительной депрессии, ни об опустошенном состоянии, ни о нежелании жить. Все неважно, пока сын болеет…
После всего пережитого Алене казалось, что внутри нее осталась выжженная пустыня, с потрескавшейся грязно-коричневой почвой, на которой вряд ли сможет когда-нибудь пробиться росток. Она была опустошена и устала. Тем более, после встречи с отцом в тюрьме, куда Алена поехала сразу по прилету в столицу.
Отец хоть и исхудал и постарел на двадцать лет, все же нетушимый огонь горел в его зеленых глазах, когда он посмотрел на дочь. Он тихим голосом рассказал Алене, что это он чуть не погубил Диму несколько лет назад. И что Дима вытаскивал его из долгов, поддерживал и не рассказывал ничего Алене, чтобы она не беспокоилась. В конце встречи отец улыбнулся ошарашенной шокированной дочери и прошептал: «Елагины никогда не сдаются. Вот и ты не кисни, Алена. На тебе теперь мать и сын. И ты должна заботиться о матери так, как я делал до этого. И о нашем Сергее, который стоит намного больше всех твоих шмоток и цацек. Иди, Алена, живи своей жизнью. А за меня не беспокойся. Я даже в аду с Дьяволом сыграю, и оставлю его в дураках». Затем отца увели, надев наручники. А обессиленная опустошенная Алена еще несколько часов наматывала круги возле серого здания СИЗО, переваривая все, что услышала от отца. И все, что пережила сама с того момента, как в их жизни появилась Соня.
Софья… Странно, но ни имя, ни воспоминание о ней не вызывали в Алене ни зависти, ни ревности. У Алены вообще осталось очень малое количество чувств. И она не могла размениваться так мелко и эгоистично, раздаривая остатки себя чужим людям. Лучше она подарит все, что у нее осталось Сереже, своему милому любимому сыну, с которым она сегодня словно впервые познакомилась.
А Дима… Даже если и появлялся в мыслях, то вспоминались лишь счастливые моменты, которые они пережили вместе. Сколько их было, не сосчитать! Дима был хорошим супругом, Алена должна была это признать. Ни разу за годы брака он ни в чем ей не отказывал, даже в начале брака, когда дела у него шли туго, Дима исполнял все прихоти Алены. Он никогда и никому не позволял оскорбить Алену и рядом с ним семья чувствовал себя, как за каменной стеной. Никогда Дима не позволял своим связям на стороне бросить тень на супругу, ни разу Алена не слышала ни об одной из любовниц, хотя при аппетитах и стимуле Димы, она была уверена, что их у бывшего мужа было достаточно. Как и у нее, впрочем. Но ни одного упоминания о них.
Не считая Соню…
И, вспоминая огонь в глазах Димы при взгляде на Соню, Алена поняла, что никогда не сможет его удержать рядом с собой. Да и нужен ли ей человек, связанный с ней законными узами, но при этом не любящий ее?
Алена стояла у зеркала, в столичной квартире, проводила пальцами по волосам и вспомнила все годы брака, такие пустые и холодные, как и стены того особняка на берегу океана. Ведь первые годы брака также были увешаны красивыми картинами, за ними ухаживали, их любили, и было ощущение домашнего уюта. Но чем больше времени проходило, тем больше картин стало падать со слабых петель, тем больше пыли копилось на полках, которые никто не вытирал, тем меньше света оставалось в замершем затхлом воздухе пустого брака. Как и стены этой огромной квартиры, их с Димой брак был пустой и нежилой.
Словно почувствовав, что думают именно о нем, Дима вошел в палату. Подошел к сыну, коротко прижался носом к макушке. Глянул на Алену.
– Как дела, Алена?
– Все хорошо, Дима, все хорошо.
– Точно?
– Да.
– Ты уверена?
– А что такое, Дим?
Тихий женский голос и уставшие зеленые глаза.
– Просто… Ты странная какая-то.
– Я тоже маме сказал об этом.
– Мальчики, прекратите. Все со мной в порядке. Теперь. Теперь все со мной в порядке.
Легкий выдох и полуулыбка. Внимательный взор золотистых глаз.
– Все-таки что-то с тобой не то, Ален.
– Как раз-таки все то самое, Дима.
Оранжевые сумерки сквозь бежевые шторы. Шелест листьев за приоткрытым окном. Трое – отец, мать и сын, весело играют в «Монополию» на больничной кровати, и Дима все чаще и чаще проигрывает, а Алена и Сергей заговорщически перемигиваются и заливаются хохотом, когда их уловка раскрывается. Дима притворно хмурится и обижается. Возможно, и проигрывает притворно…
На крылечке клиники. Летний вечер, теплый ветер, шепот листьев.
– Дима…
– М?
– …
– Что, Алена?
– Просто… погода хорошая.
– Хорошо, что Серега быстро уснул. Ого, время уже девятый час.
– Дим…
– Что?
– Прости…
Усталый выдох и пальцы на висках.
– Зачем, Алена, зачем?
– Не знаю. Казалось, все станет как раньше.
– Но как раньше уже не будет.
– А знаешь, Дим, и слава богу, что не будет.
Аккуратное пожатие руки. Дружеское, простое. В честь прожитых пятнадцати лет и самого лучшего сына, спокойно спящего на втором этаже.
– Пожалуйста, прекрати травлю отца. Пойми, ему и так судом грозит лет двадцать. А то и пожизненное. Но ему там, за решеткой, жить… Он не сможет, если его будут…унижать…
– Соня…
– Я понимаю, Дима. Ты всегда защищал свое.
– Да.
– Но я тоже официально была твоя. Так защити меня, Дима. В последний раз! Защити от слез, от боли, от потери.
– Я… Твою ж, Алена, ты как вообще так?! Какого черта?! Если бы сказала мне, на что он тебя надоумил, я бы его своими руками…
– Вот видишь, Дима, сердце у тебя доброе. Львиное.
Молчание.
– А как же Серега? Ты опять собираешься исчезнуть из его жизни? Да он ночами не спал! Думал, я не вижу. А он всё твою страницу листал в инстаграме. А в поисковике полно запросов с твоим именем!
Сжатые кулаки и стиснутая челюсть.
– Дима, я…Выставила на продажу дом…Мы с мамой уедет… с Испанию. Там я уже домик присмотрела…
Мрачное молчание лучше слов.
– Я там обживусь, и месяца через два заберу Сережу. Если ты не против. По времени мы сможем договориться. Чтоб он и у тебя, и у меня… То есть, и у вас, и у меня…
Молчание. Усталые глаза. Мужские и женские.
Молчание.
Молчание.
– Хорошо, Алена. Хорошо. Пусть твоим отцом занимается закон.
Удивленный быстрый вздох. Слезы из изумрудных омутов.
– Только в ближайший год пусть сидит ниже травы тише воды.
Смачный мат и усталый женский смех.
– Спасибо, Дима, спасибо.
Нежный, короткий поцелуй в губы. Удивленный взгляд золотистых глаз и нахмуренные брови.
– Это на прощание, Дима. В память обо всех хороших годах. Всего тебе хорошего…
Соня стояла у боковых ворот клиники и слезы застилали глаза. Смех, тихие разговоры, соединенные руки. Поцелуй…
Дмитрий Алексеевич, козел ты х. енов, как же ты мог?!
Соня сделала глубокий вдох, пытаясь восстановить сбивающееся дыхание и рвущиеся рыдания. Звон в ушах становился все громче, а все тело словно пронзили сотни, тысячи огненных стрел. Насквозь. Доставая до нутра. До сердца. До души.
Бежать, быстрее, прочь.
Такси, адрес хриплым шепотом. Смутная дорога и огни города за окном расплываются от слез.
Что, уже приехали?
Швейцар в отутюженной форме. Бесшумный лифт с блестящими створками. Последний этаж.
Дверь открыта и Мила, добрая милая Милка, распахнула руки и приняла рыдающую Соню в мягкие теплые объятия…
