Текст книги "Персональное чудовище (СИ)"

Автор книги: Климм Ди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)

– Семен Семеныч, как думаете, может пусть пыхнет разок, да отпустит, а? – проворчала Соня. Семен вскинул округлые брови, не отвлекаясь от дороги.

– Не понял. Чем пыхнет?

– Ну как чем? Машкой разумеется, – пожала плечом Соня и заметила, как умилительно покраснели кончики ушей мужчины.

– Вы что же это, Софья, надумали Жанату Алиевичу это…девушку привести?

Соня от неожиданности расхохоталась. Громко и звонко. Сама от себя не ожидая такой реакции, Соня словно со стороны слышала этот переливчатый звук, который был так непривычен для слуха. Соне казалось, что она не смеялась уже много-много лет. Хотя нет, постойте-ка. Всего-то пару недель назад от шутливой щекотки Димы, у него в квартире, Соня заходилась от смеха и умоляла любимого остановить пытку… Вот глупая…

– Конечно, я не собираюсь водить ему девок! – отрезала Соня. – Милка мне нос с корнями вырвет за подобные шалости.

– Мила не производит впечатление девушки, которая способна на такие поступки, – добродушно улыбнулся Семен, а Соня хмыкнула:

– Вы еще Милку нашу не знаете.

Семен помолчал, чуть погрустнел и сказал:

– А знаете, у меня была дочь, которой в этом году исполнилось бы столько же, сколько и Миле.

Соня замерла. Потому что именно по этому грустному тону в голосе и сжатым челюстям Семена вдруг поняла причину каждой морщинки, что сейчас прорезались еще четче на лице мужчины.

– Как ее имя? – осторожно спросила Соня, словно ступая по минному полю.

– Мали, – слегка улыбнулся Семен, словно даже произнесенное вслух имя давало ему возможность обрести какую-то невидимую связь с дочерью. Затем Семен продолжил глухим голосом: – Она погибла во время аварии.

– Семен Семеныч, – выдохнула Соня, и сжала в ладони широкую крепкую кисть, которая лежала на рычаге переключения скорости. – Мне так жаль.

– Это случилось шестнадцать лет назад. Жаль, что время не все раны может залечить, – покачал головой Семен. – Поэтому я…симпатизирую Миле. И очень сожалею, что не успел сказать ей об этом до…трагедии.

– Вот дела-а-а! Вы что же это, всем скопом решили оплакать Милу? Что Жанат ходит, как призрак. Что вы такие слова говорите. Имейте в виду, мне одной не потянуть вас обоих! – отрезала Соня.

– Ладно, Софья, вы на нас не серчайте. Жанат…он вообще изменился с тех пор, как встретил Милу, – улыбнулся Семен. – Я его никогда таким не видел, хотя мы работаем бок о бок почти пятнадцать лет.

– А как они с Милой познакомились? – полюбопытствовала Соня.

– Простите, Софья, но пусть лучше Мила сама вам обо всем расскажет. Я всех тонкостей не знаю, не буду сбивать интригу, – ответил Семен серьезным тоном, но при этом быстрая усмешка проскользнула по узким губам.

– А вот это уже лучше. Мила сама обязательно мне все расскажет, до каждой пошлой подробности. А не захочет, так я клещами из нее все вытащу!

– Не сомневаюсь, – тихо засмеялся Семен.

– А вы, Семен, сами расскажете Миле, как она вам дорога, когда она проснется.

– Ох, не так уж я силен в словах, знаете ли. Кстати, так на счет какой такой «маши» вы говорили, Софья?

– А-а-а, так это ж травка.

– Травка?! – округлил глаза Семен и слегка вильнул рулем, чуть не заезжая на тротуар.

– Ну да. Пусть вскурнет наш Жанат Алиевич, глядишь, релакс словит, и мы вместе с ним.

Семен сильнее вцепился в руль.

– Ну, так что? – шепотом спросила Соня, умиляясь смущению мужчины. – Есть каналы?

– Какие каналы? – спросил Семён, не отрывая взгляда от дороги.

– Ну, косячок достанете? Дыхнёт да отпустит, глядишь.

– Нет, таких…каналов я себе пока еще не завел.

– Эх, все самой придется делать

– А у вас что, каналы есть? – прошептал Семен.

– Нет. Но у меня есть другие способы уговорить этого цербера отдохнуть, нормально поесть да сменить одежду.

На следующий день Соня встретила Жаната на пороге палаты. Мужчина попытался пройти мимо Сони, но та развела руки в стороны.

– И что же ты делаешь? – спокойно спросил Жанат. И хотя он был выше Сони и намного сильнее, та лишь сильнее вцепилась руками в косяк и отчеканила:

– Поспать. Побриться. Плотно поесть. И никаких визитов до выполнения этих условии!

Педагогический тон не возымел никакого эффекта, когда холодный взгляд Жаната вернулся к Соне.

– Соня, я зайду в эту палату, даже если мне придется пройтись по тебе.

Соня поверила в угрозу, заметив решительный настрой мужчины в бездонных глазах. Тогда она пошла другой дорогой.

– Послушайте, Жанат, я чувствую, что Милка скоро очнется.

Жанат сжал челюсти, и дыхание его замедлилось. Но Соня продолжила:

– Неужели вы хотите, чтобы, проснувшись она увидела вас в таком виде?

– Софья…

– Нет. Послушайте меня. Милка очнется сегодня. У меня на такие вещи чутье.

Саркастически приподнятая темная бровь Жаната яснее слов говорила, что он думает об интуиции Соньки и куда ей следует ее засунуть.

Тогда Соня отцепила руки от косяка и расстегнула замок на спортивной кофте. Жанат недоуменно следил за ней.

– Это что, бесплатный стриптиз?

– Жанат, вы довели меня до крайности. И будем честны, не только меня, а весь медперсонал! Так вот, либо вы идете, отдыхаете, спите и переодеваетесь в нормальную одежду, либо я разденусь тут и буду стоять голой на пороге палаты до тех пор, пока Милка не очнется. Вы представьте, сколько слухов поползёт!

– Плевать, – отрезал Жанат и скрестил руки на груди. Боже, что за невыносимый человек!

Соня опустила руки, вздохнула, и попыталась подойти с другой стороны:

– Жанат, вам нужен короткий отдых. Несколько часов нормального сна. Горячий душ с бритвой. Плотный обед. Я не отойду от Милы ни на шаг, клянусь.

Жанат молчал, и Соня надавила на нужную педаль.

– Вы ведь слышали, как в лихорадке Милка шептала: «Лишь бы ты был жив и здоров». Представьте ее состояние, когда она увидит вас в таком виде и поймет, что ее страдания были напрасны.

Последние слова возымели действие. Жанат устало размял мышцы шеи.

– Хорошо, – зорко глянул на Соню: – Только при любых изменениях, сразу звони мне.

– Договорились.

***

Соня сидела возле кровати Милы и впервые за прошедшее время чувствовала, как ее покидает оптимистичный настрой. Соня знала, что уже не в силах противостоять той реальности, которая сквозила и в осторожных прогнозах врачей, и в той информации, что она прочла в интернете и в толстенных медицинских справочниках. Мила слишком долгое время находится в коме. И с каждым днем тает надежда на то, что подруга все же придёт в себя. А если это случится, то нет гарантии, что какая-то система в оргазме Милы не даст сбой, и такая продолжительная кома не окажет негативного влияния на ее тело, либо на разум.

Соня ничего не знала об отношениях Милы и Жаната, и поэтому была настроена решительно и уверенно в том, что возьмет на себя всю заботу по уходу за подругой. Если же Жанат отвернется от Милы, то Соня сможет подставить дружеское плечо, подбодрит подругу, настроит на нужный лад. Ведь кто, как не Соня, которая сама пережила кошмарную разлуку с любимым, сможет понять боль подруги и утешить ее. Ведь именно утешением и мотивированием занималась Соня все эти годы во время переписок с Милой, где в каждое письмо старалась вложить максимум несуразностей и веселых истории, чтобы заставить молчаливую и зашуганную Милу смеяться громко и безудержно. Какие только анекдоты Соня не находила и не отправляла Миле! Особенно про секс и отношения мужчин и женщин, хотя сама Соня тогда не имела никакого понятия о том, что там на самом деле происходит.

Что же, теперь Соня знает все, о том, что там происходит. И не забудет никогда. Учитель у нее был отличный.

Соня приложила ладонь к груди Милы. Ритмичный перестук сердца под пальцами был созвучен тому ритму, что отбивало ее собственное сердце. Соня закрыла глаза и прошептала:

– Милка, ну давай же, открывай глаза. Ты не представляешь, как я задолбалась разбираться тут с твоим мужиком! И где ты только его нашла, а? Вставай уже, а не то я твоего Жаната прибью! – в сердцах воскликнула Соня и…

Почувствовала, как сердце Милы сделало ритмичный перестук, намного сильнее того, что был раньше. И кардиоаппарат тут же запищал ритмичнее и увереннее. Соня подскочила с кресла и склонилась над Милой. И заметила с неописуемым ликованием, как дрогнули тонкие веки, задрожали загнутые ресницы и один глаз Милы, более здоровый, приоткрылся.

Соня не в силах была произнести ни слова, лишь гладила Милу по ее руке своей дрожащей, от волнения и радости, рукой.

Мила моргнула и наконец-то смогла разлепить одно веко. Ее карий глаз, с покрасневшими белками, сосредоточился, и Соня мысленно взвыла в молитвах, чтобы Мила все же была в своем рассудке.

– Сонька, – прошелестело из опухших губ подруги, и Соня от радости не знала, то ли ей плакать, то ли смеяться громко и вслух. Поэтому прибегла к самому привычному поведению и прошептала дрожащим голосом:

– Срань господня, вот это тебя отделали.

Потом слезы хлынули из ее глаз, застилая все вокруг, и Соня злилась на себя за свою слабость. Ведь насколько сейчас хуже Миле!

– Не плачь, – слабо прошептала Мила, и Соня не сдержала счастливой улыбки на губах.

В этом вся Мила – сама лежит ни жива, ни мертва, искалеченная и израненная, и при всем этом еще беспокоится за Соню – здоровую кобылу!

– Ну и дурная же ты, – проговорила сквозь слезы Соня и улыбнулась. – Да я уже три литра слез выплакала за неделю, что ты тут была. Вон, ведерко даже стоит.

Мила моргнула здоровым глазом, и тут же начала судорожно водить взглядом по палате. Потом слабо, но отчаянно простонала:

– Жанат.

Конечно же, о ком еще могла спросить Мила в первую очередь? И это трогательное волнение о таком здоровом мужике, как Жанат, заставило Соню язвительно пропеть:

– О, твой цербер жив и здоров, как ты и просила.

Мила приподняла бровь в немом вопросе, Соня с усмешкой пояснила:

– Да, именно это ты и просила в лихорадке. Ну ты че, Милка, совсем молитв не знаешь, кроме этой?

Мила слабо улыбнулась и тут же из ее истерзанных губ прошелестело:

– Хуан…

Насколько Соня успела уловить по обрывкам разговоров между Семеном и Жанатом (Да! Сонька подслушивала! И не стыдится в этом признаться!), Хуан и был тем самым…уродом, который покалечил Милу. Поэтому Соня, кипя от злости, процедила сквозь зубы:

– Это та мразь, которая это с тобой сотворила? – Мила слабо кивнула. – Не переживай, с ним уже разобрались.

Мила прикрыла глаза и ее губы исказились в слабой улыбке. Затем Мила вновь распахнула глаз и прошептала:

– Где…Жанат?

– Да тут он, тут. Куда денется твой цербер? Сутками возле тебя торчал, стал на дикаря похож. Мне пришлось выпнуть его отсюда, чтобы хоть душ принял и побрился.

Слабый смех выдохами вырвался из губ Милы, а Соня могла только радоваться, что смогла хоть немного приободрить подругу. Запоздало Соня вспомнила о медсёстрах, и нажала на кнопку вызова. А пока ждала врача, попыталась продержать Милу как можно дольше в сознании, поэтому затараторила:

– Вот значит, как! Я тут значит пролетела полмира, прибежала по первому зову к сердешной подруге, а все, что ее интересует, это какой-то мужлан, который весь медперсонал распугал своим рычанием! Ха, знала бы ты, сколько всего я пережила в переполненном самолете!

Ее гневную тираду прервал холодный ровный голос Жаната за спиной:

– Ты летела частным самолетом, со всеми удобствами, так что не верещи.

– А, вы тут, – бросила Соня, не желая вступать в очередной спор, который она, скорее всего, проиграет.

Жанат подошел к кушетке, и стоило Миле с одним менее опухших глазом сойтись взглядом с усталыми глазами Жаната, как Сонька поняла, что эти двое потеряны для мира одиноких сердец.

Жанат присел на краешек больничной кровати и осторожно сжал в ладони пальцы Милы. Видимо, он тоже не знал, как показать свои истинные чувства, поэтому попытался пошутить:

– Даже Семен стал креститься после поездок с твоей подругой в одной машине. А ведь он атеист.

– О-о-о, наш милый старичок, который чуть не въехал в киоск, когда я попросила его достать косячок. Какая прелесть!

Мила попыталась слабо засмеяться и тут же застонала. Соня склонилась над подругой и произнесла:

– Мила, у тебя очень серьезные травмы. Мы боялись, что… – Соня судорожно вздохнула. – В общем, теперь ты должна приложить все силы, чтобы выкарабкаться. Я знаю, ты сможешь. Господи, да ты была самой стойкой из всех в сумсуве! Так что отдыхай, спи и ни о чем не переживай. Мы будем рядом.

Мила еще раз посмотрела на Соню, потом на Жаната, и забылась сном.

Соня метнула на Жаната грозный взгляд и ядовитого прошептала, вновь вываливая на мужчину всю накопившуюся усталость и страх:

– Отпустите вы ее, а то руку сломаете. Она и так вся поломанная, – Соня смахнула слезу: – А тут еще вы, своей лапищей как схватились!

– Я теперь ее не отпущу, – спокойно ответил Жанат. Затем отодвинул Соню в сторону, сел в кресле и прижал холодные пальцы Милы к губам.

***

Дни реабилитации Милы проходили тяжело и со скрипом. Из-за постоянных болей подруга стала совершено несносной, хотя до этого пальму первенства гордо несла Сонька. Но Жанат неизменно был рядом с подругой. Странно было наблюдать перемены в этой холодной мумии с пустыми глазами, но когда Жанат смотрел на Милу, его глаза зажигались тусклым светом, и мягкая улыбка украшала обычно сурово поджатые губы. Он заставлял Милу делать упражнения, ухаживал и даже кормил с ложечки. За что Соня была ему благодарна. Она тоже помогала, чем могла, ободряла Милу смешными историями или читала вслух женские журналы, вставляя ядовитые комментарии, от которых Мила заходилась в смехе.

– Сонька, прошу тебя, хватит! – сквозь смех простонала Мила, прижимая ладонь к животу. – У меня корсет треснет от смеха!

– Смех продлевает жизнь. А ты и так проспала до фига и больше, так что нѐчего, – отрезала Соня. Пролистнула страницу и ткнула в очередную фотографию, на которой худосочный парень вышагивал по подиуму в ярко-малиновых капри, а талию его обхватывал тяжёлый золотой ремень.

– Ема-а-а, Милка, глянь на это чудо в перьях. Вот бы на твоего цербера нацепить эти фламинговые шортики.

И Мила вновь заходилась в смехе, а Соня не могла не радоваться тому, как искрятся карие глаза подруги, и улыбка украшает губы, на которых уже зажили гематомы и трещины.

И хотя Соня как могла веселила Милу, а заодно и Семена, который навещал их каждый день, принося с собой коробочку трюфелей, лишь в присутствии Жанат Мила краснела, становилась похожей на неуклюжую влюбленную старшеклассницу и выполняла все предписания врачей. А Соня хоть и радовалась за подругу, все же с тихой тоской выходила из палаты, оставляя влюбленных наедине, прихватив конфеты и что-нибудь еще, чем можно заесть мартини.

Соня сдавала пост Жанату и возвращалась в тихие стены люкса, который он снял для нее в соседнем отеле. Наливала себе бокал мартини, украшала его оливкой, усаживалась на широкий подоконник и провожала закат.

За окном на бешеной скорости неслась жизнь, захватывая с собой всех, кто попадался под руку. Вот только Сонька будто застыла в невесомости за тонированными окнами отеля. Физически она была тут, в родной стране, рядом с лучшей подругой, в прохладном номере отеля. Пила сладкий коктейль под тихое бормотание телевизора.

Соня подошла к мини-бару, и взгляд выхватил знакомую пачку сигарет. Именно такие курил Дима. В мягкой бежевой упаковке под старинный манер. Пальцы вытащили сигарету, и Соня вдохнула чуть горклый запах дорогого табака, запечатанного в шершавую бумагу. Вжик, и тонкое пламя зажигалки лизнуло кончик сигареты.

Почувствовав чуть горький аромат сигарет, Соня закрывала глаза и мыслями улетала далеко отсюда.

Там буйные волны океана накатывают на песчаный берег…

Там обжигающие лучи солнца круглый год целуют плечи и щеки, и оставляют на память о себе россыпь веснушек…

Там Соня с Сережей ездят на велосипедах или на роликах вдоль побережья, громкими криками подгоняя друг друга и пытаясь обогнать…

Там Дима…

Глава 26

Очередной полет в самолете Жаната. Всего два часа и Соня окажется в родном городе.

Но сейчас они были запечатаны в простом, но элегантном салоне джета. И даже через несколько сидений Соня чувствовала, какой шлейф жадного вожделения летает между Жанатом и Милой. Эти взбудораженные взгляды, стеснённые движения, это прерывистое дыхание из полуоткрытых губ! Все это было так близко и знакомо Соне, что она в полной мере осознала, насколько явно и неприкрыто на самом деле было желание между ней и Димой. Так же, как сейчас Миле и Жанату казалось, что никто в салоне не замечает, как похоть кружит между ними, также Дима и Сонька в начале думали, что их обоюдное желание незаметно для окружающих.

Ну как такое можно не заметить?! Вон как Жанат старается устроиться с огромной пизанской башней в штанах. А алые щеки Милы вовсе не отвлекают внимание от бесстыдно торчащих сосков под футболкой.

Конечно, именно это порочное влечение уловила Алёнушка между Сонькой и своим мужем. Алена была довольно хваткой женщиной, нельзя этого не признавать. Если даже глупая Сонька сейчас буквально осязает летающие флюиды между Милой и Жанатом, что уж говорить о зорких зеленых глазах Алёны? Ведь именно перед ней раскрывались эти чувства. Аленка, конечно, тонко улавливала подобные моменты и кинулась защищать свое. А когда ее попытка вытравить Соню из города провалилась, и Дима заговорил о разводе, Алена тут же вызвала папочку на защиту. И тот уже кинулся защищать свое дитятко.

Соня могла лишь пожалеть, что у нее нет никого, на кого она сама бы могла положиться.

Также Соня понимала, что далеко не семейные ценности двигали Елагиным, когда он заявился к Соне с угрозами. Конечно же, та самая корысть и жадность, что сквозили буквально в каждом слове этого недомужчины (как метко заметила Вероника Степановна!), толкнули его примчаться в штаты и подобным образом устранить соперницу своей дочери.

В тот момент, когда Жанат спросил у Сони, не нужна ли ей помощь, Соня почти была готова поделиться с ним об Елагине. Но… Тут же одумалась. Ведь не могла же она подставить под удар Милу и Жаната. Диму и Сережу. Романа и Веронику Степановну. Также своего отца, которого Елагин, при большом желании, может найти. А если бы Соня сделала глупость и рассказала все Жанату, то это желание у Вилория Борисовича точно бы появилось.

В уши Соня вставила наушники и зазвучала знаменитая песня «I will survive» Глории Гейнор, которой Соня подпевала громко и коряво, словно пытаясь сама себя убедить в том, что сможет так же, как певица, выжить после разрушительной любви. В чем Соня очень сильно сомневалась…

Прошло уже почти два месяца с момента отъезда из штатов, а состояние Сони ненамного улучшилось. Все также долгими днями и одинокими ночами ее преследовали мысли о Диме. Боль уже стала глухой и тупой, просто-напросто въевшись в кости и впитавшись в каждую пору, и к ней Соня смогла привыкнуть. Наоборот, теперь какие-то веселые моменты казались Соне чем-то ненормальным, отклонением от того состояния, в котором она должна находиться. Соня будто сама себя наказывала за связь с Димой, и ей казалось, что она не имеет морального права на радость или простую улыбку. Соне казалось, что за ней все с тем же пристальным вниманием следят маслянистые глаза Елагина. И при малейшем намеке на хорошее настроение Сони, Вилорий Борисович будет готов привести в исполнение свои угрозы. Именно поэтому Соне все чудилось, что за ней постоянно кто-то пристально наблюдает и это ощущение не давало ей покоя.

За прошедшие недели Соня скупала все газеты в соседней с клиникой лавке, листала страницы и искала хоть какую-то информацию о Львовых. Шерстила интернет, измучила гугл, меняя запросы. Но не было ничего нового о Диме, ни фотографии, ни статьи. С одной стороны, Соня радовалась этому затишью. Значит, Дима в порядке, ведь его развод не остался бы незамеченным хотя бы для инстаграма, где раньше светская львица Алена Львова блистала в обнимку с голливудскими знаменитостями. Но, с другой стороны, Соня не могла не думать о том, что Дима все-таки вернулся в семью… Значит, решил не рушить свой брак. С логической точки зрения, этот поступок был правильным, тем более, самым лучшим для Сергея. Ведь прожил же Дима все эти годы в браке с самой ядовитой змеей тихоокеанского побережья, так же и проживет остальные годы.

А что до Сони… Она уже и забыла, что значит искренне улыбаться, а не выдавливать из себя наигранный смех и не скрывать свою боль за легкомысленной маской. Иногда казалось, что эта ее глиняная маска трещит по швам и расходится в мелких трещинах на сведенных судорогой мышцах лица. Разломы эти увеличиваются и проявляют ту искренность, что спрятана под толстым слоем клоунского грима.

Бывали моменты, когда, находясь наедине сама с собой в безукоризненных стенах люкса, Соня могла показать ту себя, что запрятана глубоко внутри, скрыта за сценической ролью, прикрыта декорациями, с нарисованной широкой улыбкой на дрожащих губах.

Соня взвывала, впиваясь в подушку зубами, и грудь ее заходилась в рыданиях, пока сердце с бешенным стуком переполнялось тоской о Диме. И в эти моменты боль обнажала свою сущность, проявляясь искривленной маской в полных отчаяния голубых глазах Сони. Боль скалила иссушенные и искусанные губы в кривой гримасе, выуживая из этих уст стоны боли и бессилия. Боль проводила ледяными пальцами по судорожно сведенному телу Сони, которое сотрясали рыдания.

И именно эта боль приносила Соне на позолоченном подносе яркие полароидные снимки, полные тех минут и мгновении, что она провела рядом с Димой.

Вот на этом снимке Соня любуется четким профилем Димы, пока он скользит прищуренным взглядом по каким-то бумажкам во время короткой остановки на красном свете светофора.

А тут Дима наклоняется к Соне, и она даже сейчас осязает под ладонями мускулы на его широкой груди, и кончики ее ледяных пальцев согреваются от прикосновения к любимому телу.

Здесь же, вот на этом снимке, гляньте, Дима входит в нее мощными толчками, удерживая широкими ладонями за талию, вбивается горячим членом так глубоко, что Соня теряет связь с реальностью, и лишь вырываются громкие стоны из саднящего горла, и тело пылает в экстазе, когда Дима изливается в ней, делясь частью себя.

Но вот боль решила, что на сегодня с Сони достаточно. Поэтому она узловатыми пальцами собирает фотоснимки в пачку, вырывает из белых пальцев Сони приятные воспоминания, и вместо счастья и любви вдыхает в легкие стылый воздух, наполненный чернильной тоской и безысходностью, от которой Соня все громче и тоскливее завывает, обнимая колени и прижимая их к груди, стараясь спрятать от боли свое сердце. Но куда там…

Боль уже сжала сердце в корявых пальцах.

Кажется, даже чувствительная и мягкая Мила поверила в игру Сони. Лишь время от времени Соня, слишком сильно уйдя в себя, ловила на себе внимательный взор подруги.

– Сонь, ты в порядке? – спрашивала Мила тихо и осторожно.

– Ой, дорогуша, ну что у меня может быть не в порядке? – усмехалась Соня, лёжа на диванчике, рядом с кушеткой Милы, и попивая мартини. – Я живу на полном обеспечении цербера. Пребываю в одной из самых дорогущих клиник страны, хлещу мартини. Рядом со мной такая красотка, – подмигивание подруге. – Уж кому-кому, а мне грех жаловаться на жизнь.

Тогда Мила протягивала свою тонкую руку, покрытую синяками и утыканную капельницами, и тихо говорила:

– Соня, пожалуйста, если ты хочешь о чем-то поговорить, поделись со мной.

И, глядя в чистые искренние глаза Милы, Соня только-только хотела, как на духу, выложить ей все, что с ней случилось за последние месяцы! Но…

Мила сама нуждалась в уходе и заботе, и находилась под пристальным вниманием врачей. А еще, стоит только Миле узнать тайну Сони, как она тут же кинется к Жанату. А ему и вилы в руки не давай, он и без того похож на выходца из самых черных глубин ада, готовый обрушить свою ярость на голову обидчика. И лишь Миле удавалось хоть как-то раздобрить этого цербера…

Поэтому, в ответ на внимательный взор подруги, Сони лишь отшучивалась:

– Все путем, Милка-шоколадка. Тебе лучше подумать, как ты справишься со своим цербером, когда он тебя до постели дотащит. А то, я смотрю, вы скоро всю клинику сожжете своими пла-а-аменными взорами.

И Мила вновь краснела, хихикала и шутливо кидала в Соню сухие хлопья, что приносили ей на завтрак. А Соне лишь оставалось, что кривить губы в задорной усмешке, сдерживая слова, что клокотали в ноющей груди.

***

Столица встретила их мелким дождиком и пасмурным небом, непривычные для августа.

– Х…я, а не погода! – простонала Сонька, спрыгивая с короткого трапа и прижимая шляпу к ушам. Заметила, как покраснели кончики ушей Семена при ее выпаде, и ей стало жалко взрослого мужчину.

– Ну, будет вам обижаться, Семен Семеныч. Как вы баб на джаги-джаги раскручиваете с таким-то нравом?

Соня горько усмехнулась, когда услышала злобный рык Жаната и тонкое восклицание Милы за спиной. А ну-ка, где тут папарацци с камерами и поклонники с букетами цветов? Ведь в столицу прибыла сама Софья Климова, самая талантливая актриса нашего времени, которая умеет отличной игрой убедить любую публику в своей беззаботности!

– Придется мне заняться вашим воспитанием, барышня, – проговорил Семён, шагая рядом с Соней, и она взяла его под руку.

– Даже мой папашка не озаботился этим вопросом, вы-то уж точно ничего сделать не сможете.

– Что ж, пора исправлять его ошибки, – теплым голосом ответил Семен. Мозолистые пальцы мужчины сжали ее руку, согревая в теплом обхвате и Соня благодарно улыбнулась доброму Семен Семенычу.

– Залазьте, а то простудите макушку под дождиком.

Соня приподняла широкую полу шляпы, и Семен сгорбился, пытаясь залезть под предложенный козырек.

И хорошо, что Соня могла опереться об руку Семена, потому что ей казалось, что сейчас просто-напросто грохнется на этот мокрый асфальт. Ведь прибытие в столицу имело какой-то зловещий знак для Сони. Ей казалось, что до этого момента она балансировала где-то на грани, между штатами и родиной. И все ей казалось, что есть малейший, хотя бы крохотный, шанс на то, что она может вернуться в Лос-Анджелес. Но сейчас, вышагивая с прямой спиной по взлетной площадке аэродрома, Соне казалось, что каждый шаг, который она делает из последних сил, уносит ее все дальше и дальше от Димы.

Еще один шаг, второй, третий…

На губах широкая улыбка, язык произносит дежурные фразы, разговаривая с Семеном, а глаза… Они не видят ничего.

Только сердце стучит в груди быстрым перестуком, протестуя и воя, требуя, чтобы Соня вернулась обратно, к Диме! Чтобы преодолела одним махом тысячи километров и Тихий океан, что лежат между ними! Чтобы только упасть в раскрытые объятия, почувствовать сильные руки, которые защитят ее от всех невзгод! Ощутить на себе его горящий взгляд!

Вот как сейчас, когда Соне кажется, что она ощущает на себе пристальный взор янтарных глаз. Она, наверно, окончательно чокнулась, раз суматошно ищет глазами любимого, а непослушные губы шепчут заветное «Ди-и-има» …

Но ничего, кроме широкого посадочного поля, маленьких самолётов у ангара и черной низкой машины возле одноэтажного здания аэродрома, Соня не увидела.

Только серое небо над головой, мелкий дождь, что отбивает ритм на заледеневшей коже и прохладный летний ветерок, что срывает с ресниц прозрачные слезы да треплет влажные локоны и легкую ткань голубого платья …

Голубой.

Ей идет этот цвет.

Оттеняет золотистую кожу. А фасон платья – строгий футляр на тонких бретельках, подчеркивает плавные линии девичьей фигуры. Ветер шаловливо играет с легкой тканью, что ластится к стройным бедрам и длинным ногам, по которым сейчас его жадный взор скользит вверх и вниз, а вместо взгляда представляет, как проводит руками по ее нежной коже. А то, что кожа у Сони нежная и сладкая, он знал. Прекрасно помнил ощущение бархата под языком и вкус барбариса, что он слизывал с мягких губ Сони.

Дима задержал дыхание и сцепил зубы, когда мужчина, что вышел из самолета вслед за Соней, залез под ее шляпу и теперь вышагивает рядом с ней. Так близко, как не может себе позволить Дима!

В голове тут же вспыхнули данные, которыми его снабдил брат. Семен, 63 года, разведен. Правая рука и неизменный консильери Жаната Алиева, который, кстати, был той еще темной лошадкой. А вот и господин Алиев, собственной персоной, спускается по трапу с темноволосой кудрявой девушкой на руках. «Мила», понял Дима.

Роман вел Соню с того момента, как нашел в клинике в соседнем городе, ухаживающей за подругой, и до этого момента, как она сошла с частого самолет. И все данные о ее передвижениях сообщались Диме через связного. И Дима впитывал в себя эту информацию, хотя она и не пестрела интересными фактами. Многочасовые дежурства в больнице, там же и завтраки, обеды и ужины. Лишь на короткие часы Соня возвращалась в соседний отель, чтобы передохнуть и сменить одежду. Сколько раз за все эти дни Дима сдерживал себя, чтобы не добраться до Сони, не выбить дверь пинком и не влететь в номер! Чтобы только увидеть! Посмотреть в глаза! Сжать в объятиях!

Но холодный и рассудительный Роман удерживал его от опрометчивых поступков, которые могли завалить всю операцию.

– Дима, сейчас не время, – говорил он в трубку, пока Дима вышагивал в кабинете, словно лев, запертый в клетке. – Операция на конечной стадии. Надо чтобы Елагин встретился с покупателем и передал документы. Вилория нельзя спугнуть. Он и так весь на нервах, творит черт-те что. А если ты сейчас заявишься на сцене, так ещё и за ручку с Соней, кто знает, что сотворит твой бывший тесть.

– Ну и хрен с ним! Пусть творит, что хочет! Может, с дурости, пустит себе пулю в лоб и закончит этот ебаный балаган! – орал Дима, круша все, что попадалось под руку. На что Роман хладнокровно отвечал:

– Не в этом дело. Елагин хоть и по уши в дерьме, а завязки с плохими дядьками имеет. Внука своего он, может, и не тронет, хотя кто знает этого выродка, – ледяным тоном произнес Роман. Шумно выдохнул и продолжил: – Но может добраться до Сони.

– В этом случае я сам с удовольствием его придушу, своими руками, – прохрипел Дима.

– Слушай, мы должны поймать за руку не только Елагин, но еще и покупателя, и этот улов намного крупнее.

– Мать-то в безопасности? – встрепенулся Дима.

– Все под контролем. В противном случае я бы сам, не думая ни секунды, утопил бы этого говнюка в его же сортире, – выплюнул Рома, и Дима услышал, как вжикнула сигарета. Роман хоть и курил, но не так часто, как Дима. И делал это только в моменты напряжения. – Так что остынь, Алексеевич. Выпей коньячку, что я тебе передал, выкури сигару. Сними девочку, – хохотнул он в конце.

– Легко тебе говорить, – проворчал Дима. – Невеста-то твоя рядом.