Текст книги "Змей и жемчужина"

Автор книги: Кейт Куинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)

ДЖУЛИЯ

– Спасибо, Сандро, – прошептала я, когда мой брат вложил мне в руку платок. Я подняла его к лицу и вытерла слезу.

– Притворщица, – прошептал он.

Спасибо Пречистой Деве за дохлую рыбу и смердящую грязь. Обыкновенно мне бывало противно, когда так воняло, но сегодня я была рада смраду от отбросов и дохлых кошек, которым веяло от Тибра. Хуан Борджиа отплывал в своё испанское герцогство к своей испанской невесте, и от меня ожидали, что я пролью одну-две слезы по поводу его отъезда как и остальные члены семьи. Но мне бы это никогда не удалось, если бы от доносящейся с реки вони у меня не заслезились глаза. Хуан убирается из Рима? Мне хотелось радостно помахать ему рукой и пуститься в пляс.

Не я одна внутренне радовалась, но внешне все были по-испански мрачны – мрачны и торжественны. Я уже наблюдала, как Родриго прощался с Хуаном в расписанных ещё неоконченными фресками личных покоях Папы, среди запахов красок и сырой штукатурки, причём оба они очень расчувствовались, обнимая и целуя друг друга в щёки. Было также много советов и наставлений.

– Пиши нам как можно чаще, – увещевал Хуана Папа, ни дать ни взять величавый понтифик, говорящий о себе «мы». – Слушайся дона Жинеса Пера и Моссена Жайме Пертуса – они тебе дурного не посоветуют – и смотри, проявляй почтение к их католическим величествам королю Фердинанду и королеве Изабелле...

– Да, Ваше Святейшество, – ответствовал Хуан, переминаясь с ноги на ногу в своих модных башмаках с загнутыми носами. Ему явно не терпелось уехать.

– И не забывай свою молодую жену! Мы хотим, чтобы она как можно скорее родила тебе сына – побег Борджиа на испанском королевском древе. – Родриго сжал лицо Хуана в ладонях и заговорил взволнованно, перейдя от роли отца всего христианского мира к роли отца более земного. – Мой сын более чем достоин принцессы!

Мария Энрикес Испанская. Имеет ли она хоть какое-нибудь представление о том, что за мужчина ей достался? Все девушки мечтают о молодом красивом муже, но главное в муже отнюдь не красивое лицо. Золотисто-рыжие волосы и красота Хуана не компенсировали его мерзких привычек: он загонял лошадей, насиловал служанок, слонялся по Еврейской площади, ища евреев, над которыми можно было бы всласть поиздеваться. И к тому же носил камзол, отделанный сразу и кистями, и кружевами. Но может быть, Мария Энрикес Испанская обуздает его. Или хотя бы задержит его в Испании надолго.

– У тебя блестят глаза, – шепнул мне Сандро.

– Вовсе нет. – Я крепко прижала к лицу носовой платок.

– Я тоже не стану по нему скучать. – Сандро сморщил нос. – Знаешь, я видел, как он со своими дружками напивался пьян и убивал в тёмных переулках бродячих кошек.

– А сам-то ты что делал в этих тёмных переулках, а, братец?

– Ну, разумеется, незаметно пробирался к своей любовнице, что является совершенно законной причиной для прогулок по любым тёмным переулкам. Так сказать, Паоло глубокой ночью пробирается к Франческе...[85]85
  Франческа да Римини, т. е. Франческа из Римини – Франческа да Полента (ок. 1255 – ок. 1285) – знатная итальянская дама, ставшая одним из вечных образов мировой культуры. Её трагическая судьба запечатлёна в «Божественной комедии» Данте и многих других произведениях литературы, живописи и музыки. Дочь Гвидо да Полента, правителя Равенны, Франческа отличалась исключительной красотой. В 1275 г. отец обманом выдал её замуж за уродливого и жестокого Джанчотто Малатеста (ок. 1249—1324). Франческа была уверена, что выходит за брата Джанчотто – молодого и красивого Паоло (ок.1246 – ок. 1285), но на самом деле тот женился на ней лишь по доверенности, от имени Джанчотто. Франческа полюбила Паоло и, хотя она родила мужу двоих детей, в конце концов Паоло и Франческа стали любовниками. Застав их вместе, Джанчотто заколол обоих.


[Закрыть]

– Ш-ш!

Семейные прощания окончились, и герцог Гандии отправился на пристань, где его ждали четыре гружёные его багажом галеры, дабы отвезти его в Барселону. Этим ясным летним утром поглазеть на него явились огромные толпы народа, люди стояли на Кампо деи Фьори и под зубчатыми стенами замка Сант-Анджело. Господи, неужели им больше нечего делать, как перешёптываться и показывать пальцем на папского сына лишь потому, что на нём нелепое длинное украшенное кистями одеяние и изумруд размером с мой глаз? Чезаре Борджиа возглавил рой служителей церкви, явившихся, дабы благословить это путешествие. Он был самым высоким из них всех, и о, я бы многое дала, чтобы узнать мысли, скрывающиеся под его неподвижным лицом! Моя свекровь торопливо шагала вместе с Лукрецией и двигающимся вприпрыжку Джоффре, за ними под руку с Сандро шла я; а за нами, толкаясь в стремлении оказаться в первых рядах, шествовали дружки Хуана. К счастью, большинство этих оболтусов он заберёт с собою в Испанию... а вот Ваноцца деи Каттанеи посылает Хуану последний воздушный поцелуй. По-видимому, она подкупила моих модисток, чтобы те показали ей, что я надену на проводы, потому что сегодня она была облачена в платье точно такого же солнечно-жёлтого оттенка, как и я, только её наряд был намного больше расшит золотом, серебром и жемчугом. Она была похожа на лимон, и у неё так кривились губы, словно за ними тоже скрывался лимон, который она сосала.

Увидев, что я на неё смотрю, она вскинула голову, и я послала ей сладчайшую из моих улыбок.

Мой Папа – о Боже, он выглядел таким величественным в своих белых шитых золотом папских одеждах, развевающихся вокруг его портшеза, но его лицо было так же недвижно, как у Чезаре, – и это означало, что он старается сдержать слёзы. Любимый сын Родриго улетал из гнезда. А скоро ему придётся отпустить и Лукрецию, которая должна будет отправиться к мужу – а потом, наверное, придёт черёд Джоффре. Малыша Джоффре, который сейчас стоял на пристани рядом со своим отцом – Папой Римским, держа Лукрецию за руку, и оба они, и мальчик и девочка, – кусали губы. Два невинных агнца, но в семье Борджиа дети росли быстро.

Хуан Борджиа соскочил со своего коня, картинно взмахнув испачканной грязью полой своего одеяния из золотой парчи, и поднял руку, приветствуя толпу, которая ответила ему громом аплодисментов. Он встал на колени, сдёрнув с головы украшенный плюмажем и расшитый жемчугом и изумрудами берет, и вперёд вышел Чезаре Борджиа, чтобы произнести слова благословения; его красивое лицо было неподвижно, как камень.

– Готова заложить архиепископство, что он благословляет брата только для вида, – шепнула я Сандро. – Эти двое не очень-то любят друг друга.

Каин и Авель[86]86
  Согласно Библии, сын Адама и Евы Каин убил своего брата Авеля.


[Закрыть], – фиглярничая, сказал мой брат. – Связанные общей кровью и взаимной ненавистью...

– Я бы так далеко не заходила. В конце концов, пока никто никого ещё не убил. Хотя дело подошло близко к этому, когда Хуан взял без спроса любимого коня Чезаре и в конце концов конь сломал ногу, когда Хуан на нём прыгнул.

– ...и готовые вцепиться друг другу в глотку...

– О Пресвятая Дева, да полно тебе, Сандро! – Я подавила смешок, бросив виноватый взгляд на моего Папу, которому было всё равно, что люди говорят о нём самом, но который не одобрял, когда кто-то плохо говорил о его детях. – Если ты сейчас заткнёшься, я добуду тебе архиепископский сан.

– Не смей просить святого отца ни о каких милостях для меня!

– Но когда он сделал тебя членом римской курии[87]87
  Курия – совокупность центральных учреждений, посредством которых осуществляется управление католической церковью.


[Закрыть], это была вовсе не моя идея. Он назначил тебя просто потому, что ты ему нравишься, Сандро. – Мой старший брат поднялся по церковной лестнице удивительно быстро, хотя он согласился принять назначение лишь после того, как я упрашивала его в течение двух недель.

– Я не хотел его принимать, – хмуро сказал Сандро. – И я больше ничего не хочу от Его Святейшества, так что не смей его ни о чём просить.

Он со злостью посмотрел на бело-золотую фигуру моего Папы, сидящего в портшезе. Когда церемония благословения завершилась, Папа поднял руку и начертил в воздухе крест. Моему брату по-прежнему был не по душе мой теперешний статус. И то, какому старшему брату понравится говорить: «Моя младшая сестра, наложница Папы»? Я считала чудом, что Сандро, пусть с неохотой, вообще принял моё нынешнее положение. Во время выборов Папы и последующих торжеств он упорно клялся отомстить «этому испанскому развратнику», угрожая кастрировать его, обезглавить, а до того подвергнуть его strappado[88]88
  Strappado – средневековая пытка, аналог русской дыбы.


[Закрыть], несмотря на все мои уверения, что я выбрала своё положение папской любовницы добровольно и была им вполне довольна. Мне пришлось умолять его, чтобы он хотя бы встретился с Родриго, а моему хитрому Папе хватило ума предстать перед моим братом не в своём пышном папском облачении, а в мятой рубашке и камзоле – ни дать ни взять обыкновенный римский купец – и поглаживать мою руку, словно он был любящий муж, и наливать сидящему с застывшим лицом Сандро вино, словно он был просто радушный хозяин. Двое моих самых любимых мужчин впервые ужинали наедине через несколько недель после того, как улёгся ажиотаж, связанный с выборами.

– Предоставь это дело мне, – весело сказал Родриго и оставил меня ходить взад и вперёд по комнате, смежной со столовой, кусая ногти и гадая, не станет ли мой любимый брат отныне избегать меня как шлюху. Ох уж эти мужчины! А потом Сандро вышел, уже не красный как рак, а просто озадаченный и немного хмурый и сказал мне:

– Мне всё это не нравится, sorellina. Совсем не нравится. Так что я не понимаю, почему я больше не бешусь. Он такой...

– Я знаю. – Я встала на цыпочки и поцеловала брата. – Спасибо, Сандро.

Что до остальных членов семейства Фарнезе, то... хм. Что же все они сделали, когда узнали, что из постели мужа я перескочила в постель святого отца? «Нам следует навсегда изгнать тебя из семьи за тот позор, который ты на неё навлекла», – написал мне мой брат Анджело в своём гневном письме и повторял это на все лады в последующих, не менее гневных письмах... пока Папа не подыскал ему невесту из рода Орсини с большущим приданым. «Я бы никогда не поверил, что моя сестра может вести себя, как дешёвая потаскуха», – с ледяным презрением написал мой второй брат... А закончил своё письмо просьбой о том, чтобы я попросила Папу заплатить за ремонт нашего разрушающегося замка на берегу озера. «Ты всегда была легкомысленной и тщеславной, и теперь ты просто вульгарная шлюха», – написала тогда мне моя сестра Джеролама, а теперь во всех своих письмах она просила милостей для своего тощего как жердь мужа.

Вот вам и хвалёные семейные моральные устои. После моей свадьбы я ни разу не ездила в Каподимонте и не планировала хоть сколько-нибудь скоро туда поехать. Моя семья, в общем-то, не желала меня видеть; им нужны были только те милости, которые я могла для них добыть, а их можно было испросить в письме без неудобства, которое вызвало бы появление среди них моей аморальной персоны.

Из задумчивости меня вывел дружный рёв толпы. Хуан Борджиа взошёл на свою галеру с золочёным носом, которая унесёт его в Барселону; всходя на борт, он немного задержался, чтобы помахать на прощание своим усыпанным изумрудами беретом. О, почему бы ему просто не поторопиться и не убраться прочь? Я не могла вечно стоять и притворяться, будто плачу.

– Целых четыре галеры, чтобы перевезти его в Барселону? – насмешливо сказал Сандро, когда вёсла медленно и грациозно поднялись и опустились и галера тяжело отплыла от пристани, похожая на толстую вдову в чрезмерно пышных юбках.

– Они нагружены драгоценностями, мехами, парчой, коврами, гобеленами, подарками для его невесты, подарками для короля Фердинанда и королевы Изабеллы... – Я встала на цыпочки, чтобы лучше видеть, как удаляются галеры, и наконец-то позволила себе от души улыбнуться. – А говорят, будто женщины берут с собою в путешествия слишком много вещей.

– Как ты думаешь, сколько времени у него уйдёт, чтобы растранжирить всё, что везут эти четыре галеры?

– Как бы то ни было, он уехал. – Я весело замахала рукой. – Уехал навсегда, если я буду очень хорошо себя вести и Пречистая Дева услышит мои молитвы.

– С каких это пор ты ведёшь себя хорошо?

– Не тебе читать мне мораль, Алессандро Фарнезе. Как зовут твою последнюю любовницу? Баттестина?

– Нет, Сильвия, – признался мой брат. – Баттестина стала уж слишком навязчивой.

– Тебе следует посылать своих любовниц ко мне за советом. Я никогда не бываю навязчивой.

Толпа уже расходилась в поисках новых развлечений – но Папа остался, окружённый стражей, продолжая глядеть из своего портшеза на сверкающую на солнце реку. Сандро тихонько ушёл, пробормотав что-то о своих обязанностях в курии.

– Ты имеешь в виду обязанности перед твоей новой любовницей Сильвией? – прошептала я.

Но Борджиа оставались на пристани, пока корабль Хуана не исчез из вида за поворотом реки. Тогда взгляд Родриго зажёгся, встретившись с моим, и, пока он, поднеся руку к глазам, смахивал слезу, я послала ему воздушный поцелуй.

Теперь, когда я официально была падшей женщиной, грешницей, шлюхой и тому подобное, люди с удовольствием говорили мне о бремени греха, которое лежало на моих плечах. В основном то были нищенствующие монахи и добродетельные женщины, которые куда больше волновались по этому поводу, чем я сама. Я не решалась сказать им, что не ощущаю на своих плечах никакого груза. Родриго был прав: с какой стати мне бояться адского пламени, уготованного для блудниц и прелюбодеек, если грехи мне отпускал сам Папа (между поцелуями)? Кто больше подходил для этой роли, чем сам наместник Бога на земле?

И имейте в виду, у любовницы есть свои обязанности. Жёны могут капризничать, выходить из себя, быть подверженными головным болям – а любовница всегда должна быть очаровательна, весела и готова развлекать своего любовника. К тому же жёны должны быть соответствующим образом одеваться и готовиться только к тому, что ждёт их днём, меж тем как я должна быть соответствующим образом одета и готова также и к тому, что ждёт меня ночью.

Если бы я была настоящею женой, Орсино наверняка уже устал бы от меня и докучал бы мне только раз в неделю. Он приходил бы в мою спальню, залезал бы на меня, чтобы быстренько, не снимая с меня ночной рубашки, всунуть в меня своё мужское орудие, а потом скатывался бы на спину и тут же начинал храпеть. Все знают, что мужьям надоедают их жёны, которые, собственно говоря, и не должны получать удовольствие от того, что их супруги делают с ними ночью. Но Родриго, хм... я невольно рассмеялась. Святой отец, скажем так, был не таким, когда дело касалось страсти. И к тому же я никогда не знала, когда он может прийти по подземному ходу из Ватикана в палаццо Санта-Мария. Если даже он не мог поужинать вместе со мною и Лукрецией, иногда он являлся в мою постель после полуночи на час или два, так что я всегда готовилась: меняла бархатное платье на полупрозрачную ночную рубашку, расчёсывала волосы с розовою водой, чтобы они лежали гладко, а не курчавились от того, что днём были заплетены в косы и заколоты шпильками, втирала в кожу пахнущий абрикосами крем (уделяя особое внимание пяткам и локтям) и только потом ложилась в свою шёлковую постель с занавесками и балдахином, понятия не имея, просплю ли я всю ночь или нет.

Но нынче я точно знала, что увижу своего Папу, поэтому больше, чем обычно, торопилась расчесать волосы с розовой водой и втереть в тело крем, только несколько минут поколебавшись над письмом, которое сегодня получила. Моя тощая служанка Пантесилея вытянула шею.

– О-о! Любовные письма, мадонна?

– Разумеется нет. Ты можешь идти спать, Пантесилея.

– А меня ждёт кавалер. – Она подмигнула мне и, явно пребывая в превосходном настроении, упорхнула. Я подождала, пока за нею затворится тяжёлая дверь, потом вновь вынула своё письмо. Теперь, когда мы с Пантесилеей отлично ладили и симпатизировали друг другу, она шпионила не за мною, а для меня, но кое-что я держала в секрете от всех. Например, то, что время от времени я получала письма от моего мужа.

Я сломала печать на письме и начала с трудом разбирать его детский почерк. Он писал письма собственноручно, и орфография у него была ещё более ужасающая, чем у Лукреции. Орсино писал мне, что всё у него было «харашо». И что он надеется, что у меня тоже всё «харашо». В Бассанелло была «харошая» охота; например, вчера он завалил аленя с «прикрасными витвистыми рагами. Погаваривали о фторжении французоф...».

Далее шли страницы, заполненные неуклюжими любезностями, как в предыдущем письме и в том, которое он писал до того. Я, вздохнув, поднесла письмо к свече и сожгла его дотла в мелком блюде, на котором я держала вымоченные в мёду миндальные пирожные Кармелины, вернее, держала бы её вымоченные в мёду миндальные пирожные, если бы не съедала их в один присест. Письмо обратилось в пепел, а я начала грызть ноготь большого пальца. Бедный Орсино; для чего он продолжает писать мне, если мы с ним не виделись со дня того неловкого совокупления в конюшнях? Если он желает меня недостаточно сильно, чтобы потребовать от меня приехать к нему или, если уж на то пошло, признать мою дочь (а она не от него!), то зачем же он пишет мне все эти письма? Я отвечала ему только из вежливости, посылая лишь самые, что ни на есть, короткие и официальные записки. Если бы Родриго узнал, он бы точно подверг моего молодого мужа пытке strappado, и я не шучу.

А может быть, он бы только насмешливо рассмеялся. Как бы то ни было, я не хотела, чтобы он знал.

– Привет, mi perla[89]89
  Моя жемчужина (ит.).


[Закрыть].

Услышав за спиною знакомый низкий, звучный голос, я улыбнулась. Сейчас у меня в Риме было уже много прозвищ, включая «La Bella», которое мне весьма льстило, и «Венера Ватикана», которое льстило мне более или менее, и «Христова невеста», которое мне нисколько не льстило, хотя Леонелло находил его таким уморительно смешным, что у меня порой закрадывалось смутное подозрение: а не выдумал ли он его сам. Но один лишь Родриго называл меня своей жемчужиной.

– Ваше Святейшество, – тихо проговорила я и задула все свечи, кроме одной. Потом я поднесла его руку к губам и поцеловала его папское кольцо. Он как всегда величаво кивнул и, подняв меня мускулистыми руками, отнёс в постель. Это он тоже проделывал всегда. Когда ты небольшого роста, мужчины всё время хотят взять тебя на руки и куда-то понести.

– Странно, – заметил Леонелло, когда я ему это сказала. – Лично меня мой малый рост привёл к несколько иным выводам.

Однако нынче мой Папа, похоже, был не склонен к занятиям любовью. Вместо этого он положил голову мне на грудь, рассеянно поцеловав ямку у меня под горлом, и я прижалась щекой к его голове и начала накручивать его чёрные волосы себе на пальцы.

– Ты думаешь сейчас о Хуане, – молвила я наконец.

– Хуан. – Родриго был сейчас лишь тёмным профилем в Мерцающем тусклом свете одной-единственной свечи; орлиный нос, выпуклая грудь и печальный голос. – Он уехал от меня, как и Педро Луис. Педро был так молод, когда... – Голос Родриго затих, как всегда, когда он говорил о своём первенце, родившемся в Испании и погибшем после своей первой военной кампании. – Говорили, что он был храбр, очень храбр, я тебе это говорил?

– Много раз.

– Хуан тоже храбр. Как Педро Луис. Из него выйдет великий кондотьер[90]90
  Кондотьер – предводитель наёмного военного отряда – кондотты в XIV—XVI вв. в Италии, находившегося на службе какого-либо государя или Папы Римского.


[Закрыть].

У меня были большие сомнения, может ли семнадцатилетний юнец, который не в силах избавиться от привычки к своим любимым занятиям – приставаниям к кухонным служанкам и убийству бродячих кошек в тёмных переулках – действительно стать вторым Ахиллом, но я, само собой, была не так глупа, чтобы сказать это вслух.

– Ты же знаешь, Хуан уехал, но не погиб, – промолвила я, гладя волосы Родриго. – Он вернётся.

– Мне совсем не нравится, что он уехал! Мне бы не понравилось, и если бы уехал кто-либо другой из моих детей. Мне хочется, чтобы моя семья была здесь, со мной.

– И это говорит человек, который как-то ночью прожужжал мне все уши, рассказывая, как его дети собираются основать великую сеть взаимосвязанных династий в Испании, Франции, Неаполе и остальном мире! – Я игриво укусила Родриго за мочку уха. – Как же ты намереваешься основать какую-то там великую сеть, если все твои дети останутся здесь?

– Я пока ещё над этим работаю, – признался Родриго.

Я рассмеялась.

– Тогда до тех пор, пока ты, Ваше Святейшество, не найдёшь идеального решения, оставь Хуана Испании, а Испанию Хуану. А Чезаре...

– Следующий Папа Римский из семьи Борджиа, – кивнул Родриго. – Жаль только, что я этого не увижу.

– У нас есть Папа, Чезаре Борджиа, Папа Александр VII. – Я попробовала эти слова на вкус. – Это совсем не в его духе. Он скорее станет Александром-полководцем, который завоёвывает мир.

– Мир может завоевать Хуан. Он как раз достаточно горяч для поля битвы. У Чезаре более холодная голова, как раз это и необходимо в служении церкви.

– По-моему, он не хочет служить церкви.

– Ну и что? Он мой сын, и будет делать то, что велю я.

Перед моими глазами мелькнул Чезаре, как он стоял нынче днём в своём церковном облачении, прямой, как столб, и такой же неподвижный.

– Хм. Значит, один сын для мирской стези и один для духовной. А Джоффре?

Для Неаполя. – Родриго сдвинул брови, барабаня пальцами по моей руке и глядя на потолок, на котором по его заказу написали фреску: золотоволосая Европа[91]91
  Европа – в древнегреческой мифологии дочь финикийского царя Агенора, похищенная Зевсом, принявшим для этого образ быка.


[Закрыть], похищаемая Зевсом в образе быка. Европа была очень похожа на меня, а на широкую спину быка было наброшено бордово-жёлтое покрывало, покрывало цветов Борджиа. – Мне надо будет что-то предпринять насчёт Неаполя.

– Что, прямо сейчас? – Я принялась тыкать его пальцем в рёбра, пока он не заёрзал. Мой милый Папа боялся щекотки. Я безжалостно прицелилась и ткнула его в чувствительное местечко на талии, после чего он схватил мои запястья одной сильной рукой и прижал меня к своей широкой груди, сказав своим самым грозным папским шёпотом:

– Я отлучу тебя от Церкви, дерзкая ты девчонка, если ты заставишь меня взвизгнуть.

– Тогда я попрошу у моего святого отца прощения. Разумеется, на коленях.

– Тогда, я, возможно, отлучу тебя от Церкви только ради того, чтобы увидеть такое приятное зрелище. – Он поцеловал меня в кончик носа, наконец-то улыбаясь, хотя его мысли были всё ещё заняты Неаполем. Но, по крайней мере, он более не горевал о Хуане и бедном погибшем Педро Луисе. – Думаю, Джоффре поможет мне заполучить Неаполь. У короля Ферренте есть несколько свободных принцесс – и он отдаст одну из них в жёны Джоффре, если я поддержу его против Франции и Испании...

– Только не говори мне, что Испания хочет заграбастать ещё и Неаполь. – Я скорчила гримасу. – Ты же только что отдал ей целый континент! – Весною все только об этом и говорили: о новом Эдеме, который открыл этот генуэзский мореплаватель[92]92
  Имеется в виду Христофор Колумб, открывший Америку в 1492 г.


[Закрыть], чьё имя я никак не могла запомнить, Эдеме, большую часть которого Родриго отдал Испании. Лично меня карты и договоры интересовали куда меньше, чем привезённые из этого Нового Света странные растения и краснокожие рабы в ручных кандалах и удивительнее, ярких цветов птицы, о которых толковали, будто они умеют говорить. Родриго достал одну такую птицу и подарил её Лукреции, но пока что она отказывалась говорить, а просто сидела, нахохлившись, на своём насесте и пыталась отхватить пальцы любому, кто хотел её покормить. Про себя я называла её Ваноццей.

Я погладила грудь Родриго.

– Итак, Джоффре завоёвывает тебе Неаполь, Лукреция – Милан, через своего мужа из семейства Сфорца. А какую рыбу ты собираешься поймать с помощью Лауры?

– Не знаю. Может быть, Францию? Французы начинают мутить воду. Но это может подождать. – Его пальцы решительно забарабанили по моим; вся его молчаливая задумчивость испарилась, когда он наконец-то начал принимать решения. Я никогда, никогда ещё не видела моего Папу усталым. – Сначала Неаполь, потом – коллегия кардиналов. Ей нужна молодая кровь, чтобы встряхнуть этих старых гусаков в красных шапках. Как бы то ни было, Чезаре пора стать кардиналом. А как насчёт твоего брата – как бы ему понравилась красная шапка?

Я приподняла голову с папского плеча.

– Сандро?

– Да, а почему бы нет? Он шутник и никогда не будет играть большой роли, но он забавный. К тому же мне нравится оказывать ему милости. – Родриго ухмыльнулся. – Я ему, в общем-то, нравлюсь – или нравился бы, если бы не спал с его сестрой. – Родриго наклонился и несколько раз поцеловал меня в плечо. – Вот я и наблюдаю, как ему одновременно хочется и ударить меня и принять то, что я ему предлагаю, и, в конце концов, он просто с изысканной холодностью говорит «нет». Это как-то освежает после всех этих лебезящих подхалимов, с которыми я обыкновенно имею дело.

– Если ты в самом деле хочешь предложить ему кардинальскую шапку, я заставлю его сказать «да». – Я убедила Сандро занять пост в курии, но с тех пор он отверг несколько доходных должностей, которые предлагал ему мой Папа, несмотря на все мои упрашивания и уговоры. Но стать кардиналом... Это бы сразу вывело моего старшего брата в люди. Он бы занял прочное положение и притом пожизненно, стал бы большим человеком, а именно этого я для него хотела: успеха, счастья, всего хорошего, что только есть на свете. Может быть, потому что он был единственным из членов моей семьи, который не протягивал ко мне жадную руку теперь, когда я могла осыпать их всех милостями.

Но мне вовсе не нравилось просить Родриго о милостях. Да, он щедро осыпал меня подарками, и мою семью тоже, но я никогда его ни о чём не просила. Я не была шлюхой, как бы ни называли меня жители Рима, – а они называли меня и так, а не только красивыми именами вроде «Венеры Ватикана». Порою это всё ещё меня мучило. Я была девушкой благородного происхождения и хорошего воспитания, взращённой для того, чтобы украшать дом мужа и рожать ему детей, и иногда я задавала себе вопрос: как же я отошла так далеко от этого статуса?

А иногда я думала: а так ли далеко я, в конце концов, отошла от него? Я украшала дом мужчины, и я родила ему ребёнка, и те дни, которые я проводила, ухаживая за своей маленькой дочуркой и примеряя платья, которые мне шили, и ходя к мессе, и сидя вечером за ужином во главе стола, не очень-то отличались от той жизни, которую я рассчитывала вести после брака.

Всё как-то очень запуталось.

Я вздохнула, и Родриго кончиком пальца приподнял мой подбородок.

– Иди ко мне, – прошептал он.

– Да, Ваше Святейшество, – прошептала в ответ я, и он притянул меня к себе.

Когда Родриго впервые занялся со мною любовью, я совершенно не понимала, что он делает. Из того, что шептала моя мать, и из набожных, непристойных или совершенно жутких рассказов служанок я знала, что сначала совокупляться с мужчиной бывает больно, а потом либо приятно, либо скучно, однако это никогда не занимает много времени. Мужчины получают своё удовольствие, и всё происходит очень быстро и просто. Но Родриго совсем не торопился, и у него это получалось отнюдь не просто.

– Что ты делаешь? – спросила я, краснея и закрывая скрещёнными руками грудь, когда он смотрел на меня в самый первый раз.

– Любуюсь, – ответил он и убрал мои руки от груди. И он любовался и восхищался не только тем, что замечали все – моими волосами и грудями, тем, что бросалось в глаза. Например, он мог заявить: – Кожа на внутренней стороне твоего запястья похожа на атлас, – и потом медленно гладить её большим пальцем, пока пульс под нею не начинал биться быстро, как в лихорадке. – А ты знаешь, что у тебя на коленях ямочки? – И он круговыми движениями обводил их. – И на локтях тоже? – После этих слов его пальцы скользнули по моим рёбрам, вверх к плечам и вниз по рукам до локтей. – И ещё одна ямочка в основании твоего позвоночника. – И я почувствовала там его губы, они неспешно отодвигали в сторону мои волосы, пока он снизу доверху целовал мою спину, и всё моё тело пело, радуясь, что им восхищаются всю ночь.

Я всё ещё не знала, кто делает это неправильно: Родриго или все остальные. Но мой смуглый грузный шестидесятидвухлетний любовник мог так восхищаться участком кожи над моим бедром, что соскакивал с моего тела, чтобы последовать за своею рукой, и в конечном счёте я решила, что это лучше, чем красивый профиль или молодое лицо. В конце концов, очень многие девушки выходили замуж за стариков – и мне повезло, ибо мне достался мужчина, имеющий огромную власть, благородную внешность и, самое главное, неистощимую охоту дарить подарки и заниматься любовью; мужчина, чья страсть ко мне нисколько не поубавилась, хотя с нашей первой встречи прошёл уже год.

Да, это можно было назвать большой удачей.

– Мой святейший бык, – дразня его, проговорила я, касаясь губами его губ, и из его груди, прижатой к моим грудям, вырвался смех. Он любил такие богохульные шутки; и я села на него верхом, и мои волосы и пахнущая абрикосами кожа мерцали в свете свечи. Его глаза блестели в полумраке, пока их не затуманила страсть и он не прошептал:

– Mi perla, – одной рукою лаская ямочку у основания моего позвоночника, а другою держа меня за шею; потом, накрутив мои волосы на ладонь, потянул меня вниз, к своей груди. Наши губы сливались и пили дыхание друг друга. Вверху, на потолочной фреске, Европа ехала верхом на быке. Внизу я скакала на своём.

– Родриго? – тихо сказала я, когда всё закончилось. – Можно, я кое о чём тебя попрошу?

– Вы, женщины, вечно цепляетесь к мужчинам, когда они чувствуют себя беззащитными. – Глаза Родриго были закрыты, голос звучал сонно, но я всё же расслышала в нём улыбку. – Чего ты хочешь, mi perla? Бриллиантов? Ты получишь их столько, сколько захочешь.

– Нет. – Я оперлась подбородком на его плечо. – Я хочу, чтобы наша дочь носила имя Борджиа, а не Орсини.

Он мгновение помолчал.

– Джулия, это же против всех законов.

– Ты мог бы изменить закон. – Я улыбнулась, целуя его в горло. – В конце концов ты – Папа!

– А Лаура Орсини – прекрасное имя. – Он открыл глаза. – Так что, Джулия, давай оставим всё, как есть.

– Но всё же знают, что она твоя дочь, а не Орсино. Почему не признать это официально? – Я могла своими чарами склонить Родриго к чему угодно; наверняка я могла добиться и этого. – Только представь – «Лаура Борджиа»...

– Нет!

Я посмотрела на него сквозь полумрак. Наши члены всё ещё были переплетены, моё белое тело было прижато к его смуглому, мои волосы покрывали нас обоих – но его голос прозвучал, как удар бича.

– Родриго, не можешь же ты сомневаться, что Лаура...

– Почему я должен верить, что она моя, Джулия? Ведь ты в то же самое время спала с этим косоглазым юнцом!

У меня засосало под ложечкой.

– Вовсе нет...

– Не лги мне, – резко сказал он. – Я обо всём узнал от Адрианы, а она – от этого жалкого маленького труса, которого она называет сыном.

Адриана. Эта гнусная старая ведьма.

– Я не лгала тебе, – озадаченно сказала я. – Я сказала тебе, что имела сношение со своим мужем. Я сказала тебе об этом в тот самый день, когда пришла к тебе. Я сказала тебе, что я уже не девственница, а ты ответил, что тебе всё равно!

Родриго сел на кровати, и его голос зазвучал холодно.

– Мне было бы далеко не всё равно, если бы ты потрудилась упомянуть, что предавалась и своему мужу и мне в течение одной и той же недели!

– Только один раз! – Мой голос непроизвольно повысился. Как же наш разговор превратился в ссору? Мы с моим Папой никогда прежде не ссорились, ни из-за чего. – Это случилось только один раз!

Мой Папа гневным движением сбросил с себя простыню и встал.

– Ты можешь говорить, что тебе угодно!

– Но это правда! – Я тоже села, прижимая простыню к груди. – Неужели Адриана тебе этого не сказала, когда ябедничала?

– Адриана всегда блюдёт мои интересы. – Родриго сердито схватился за свой халат. – Чего явно нельзя сказать о тебе.