Текст книги "Змей и жемчужина"

Автор книги: Кейт Куинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)

ДЖУЛИЯ

Хорошая порция сладкого творит чудеса, благотворно действуя на настроение. После того, как на рассвете я съела весь марципан и половину печёных яблок (я всегда много ем, когда пребываю в меланхолии), мне в голову закралась мысль: может статься, мой муж не стал нынче ночью ложиться со мною в постель просто потому, что он был слишком пьян и боялся, что может оказаться несостоятельным? Даже девственницы вроде меня отлично знали, как на мужскую силу может подействовать излишек вина. Быть может, вечером он опрокинул лишний кубок и его мать разбранила его и велела ему подождать, пока он не протрезвеет? Возможно, поэтому он и сказал мне, что ему «не позволено»?

Конечно же нынче Орсино придёт ко мне. Может быть, даже нынче утром, он, страстный юноша, явится ко мне в комнату, пинком повалив дверь, сгорая от нетерпения, чтобы, наконец, овладеть своей возлюбленной. Это будет как в тех фантазиях, которые я себе воображала, читая сонеты Петрарки[25]25
  Петрарка, Франческо (1304—1374) – итальянский поэт, родоначальник поэзии Возрождения. Автор любовно-лирических стихов, обращённых к Лауре.


[Закрыть], представляя, что бы произошло, если бы Петрарка просто набрался храбрости сжать золотоволосую Лауру в своих объятиях, вместо того чтобы страдать, целуя её выброшенные перчатки, и писать ей прекрасные, по общему признанию, стихи? Конечно же у Орсино наберётся больше храбрости, чем у Петрарки, – ведь я как-никак была его собственной, а не чужой женой, как Лаура, так что у Орсино были все права ворваться в мою комнату, если бы он пожелал. Так что я засунула обсыпанные крошками блюда под подушки, что лежали на стоящих вдоль стен сундуках, хорошенько прополоскала рот розовой водой из кувшина, чтобы дыхание было свежим, пощипала щёки, чтобы вернуть им румянец, и снова скользнула в постель, уложив заново расчёсанные волосы на плечи. И снова начала ждать.

Но единственным человеком, который вошёл в комнату без стука, оказалась моя свекровь, появления которой я вовсе не ожидала.

– A-а, да ты, я вижу, проснулась, – молвила она, не выказав ни малейшего удивления по поводу того, что я лежу в постели одна. – А я собиралась дать тебе поспать после такой долгой ночи.

Знала ли она, как я провела эту ночь? Я посмотрела на мадонну Адриану да Мила, квадратную, точно моя кровать, в платье из лилового бархата с золотисто-коричневыми рукавами, с невозмутимым лицом и тёмной (наверняка крашеной) чёлкой, виднеющейся под головным убором.

– Ну, вставай же, вставай! – сказала она, бодро хлопнув в ладоши. – Надо срочно тебя одеть. Кое-кто желает с тобою поговорить.

– Орсино? – Я откинула прикрывавшую меня простыню. О, у меня было множество вопросов к моему мужу, и независимо от того, полагалось ли жене предстать перед своим супругом в скромном молчании или нет, я собиралась их задать.

– Нет, мой сын отбыл рано утром. У нас есть поместье в Бассанелло, и его присутствие срочно понадобилось там.

– Так скоро? – Все мои вскормленные сахаром надежды рухнули в бездну. – Полагаю, я вскоре отправлюсь за ним.

– Возможно, – бодро сказала мадонна Адриана и потрепала меня по щеке. – А теперь оденься в платье из бело-золотой парчи – я видела его вчера в твоём cassone[26]26
  Сундук (um.).


[Закрыть] – оно прекрасно подойдёт к твоим великолепным волосам.

Вбежали несколько служанок и, не успела я опомниться, хихикая и перешёптываясь, вытащили меня из постели. На мне проворно зашнуровали платье из бело-золотой парчи, и мадонна Адриана сама потратила уйму времени на то, чтобы вытащить из разрезов на моих рукавах буфы из шитой золотом нижней сорочки.

– Испанская парча такая дорогая, но какое качество! Да, твои братья явно тебя балуют!

Худая девушка с задорным личиком, которую мне представили как Пантисилею, – «отныне это твоя личная камеристка, моя милочка» – искусно уложила мои волосы локонами на затылке, приколола к ним прозрачное покрывало, а я стояла посреди всей этой суеты и гадала, что же такое со мною происходит. Пресвятая Дева, как мне хотелось сейчас вновь очутиться в своей собственной комнате, пусть она даже вдвое меньше этой и совсем не такая роскошная; я хотела снова увидеть вечно кислую Джероламу, подозрительные глазки которой вмиг всё примечали, так что она всегда первой разнюхивала, что к чему; но более всего мне хотелось увидеть Сандро. Пусть даже у него и была склонность к театральным эффектам, которая больше бы подошла бы странствующему комедианту, несмотря на все свои шутки и насмешки, никогда не дал бы в обиду свою младшую сестрёнку. Но теперь я больше не могла пользоваться покровительством Сандро и моей семьи вообще. Моим единственным защитником был отныне мой молодой муж, которого нигде не было видно.

– Ах, да ты просто райское видение, – промолвила, расплывшись в улыбке, мадонна Адриана. – Ожерелья не нужно, дорогуша, – да ты и сама скоро это увидишь – да, думаю, теперь тебе можно идти. Спускайся во двор и смотри, не медли.

Я на мгновение опять взглянула в её широкое лицо.

– Хорошо, – сказала я.

Если не знаешь, что ждёт тебя впереди, обставь свой выход как можно эффектнее и надейся на лучшее. Я с достоинством, высоко держа голову, прошла вниз по лестнице, потом через одну сводчатую комнату, через вторую и вступила под арки галереи, которая обрамляла внутренний двор. Здесь я на мгновение остановилась, ослеплённая солнечными лучами, льющимися с открытого неба и кажущимися особенно яркими после приглушённого света внутри палаццо. Я заморгала, приложила руку ко лбу, прикрывая глаза от солнца, – и тут увидела перед собою мужскую руку.

– Идём, – сказал обладатель руки.

Идя вниз по лестнице, я приготовила короткую, красивую, полную возмущения речь, но теперь моя ладонь лежала на широкой, унизанной кольцами руке – руке с кардинальским перстнем. Руке высокопоставленного кузена мадонны Адрианы, кардинала, который так великодушно предоставил свой дом для моего свадебного пира. Как же его зовут? Меня представляли ему с полдюжины раз, но по мне все кардиналы выглядели на одно лицо – как стая слащавых алых летучих мышей.

– Ваше высокопреосвященство, – выдавила я из себя и присела в реверансе на мраморной ступеньке галереи.

– Нет, нет, – тотчас проговорил он и поднял меня. – Это старость должна преклониться перед красотой, а я вижу здесь очень старого мужчину и очень красивую девушку.

Он отвесил мне изящный поклон, более подобающий мужчине в камзоле и рейтузах, чем мужчине в облачении клирика[27]27
  Клирик – духовное лицо.


[Закрыть]. Когда он распрямился, я увидела, что он возвышается надо мною, хотя я всё ещё стояла на целых две ступеньки выше. Его сложение было под стать его величественному росту – он был сложен, как бык на гербовом щите, украшающем двери его дома, бык с орлиным носом и тёмными глазами, в которых где-то глубоко блестело веселье. Звук «р» он произносил на испанский манер.

– Идём, – повторил он и увлёк меня вниз по ступенькам галереи в мшистый сад. – Полагаю, вы недоумеваете – почему мадонна Адриана послала вас ко мне.

– Чтобы поблагодарить вас за то, что вы позволили устроить мой свадебный пир у вас в доме, – предположила я.

Он медленно прогуливался со мною по саду между искусственных склонов с цветущими майскими цветами и мраморных статуй в нишах, увитых виноградными лозами. В центре сада журчал фонтан с каменной нимфой, танцующей в его струях.

– Это был прекрасный банкет, Ваше высокопреосвященство, – ничуть не погрешив против истины, сказала я. Меня совершенно не удовлетворяло другое – то, что произошло потом. Это Орсино и я должны были бы прогуливаться сейчас вокруг этого вот фонтана, время от времени смеясь, и я сорвала бы один из этих пряно пахнущих левкоев и заткнула бы его Орсино за ухо, и если бы в его душе была хоть капелька галантности, он поцеловал бы цветок и отдал его обратно мне.

– Я рад, что вы хорошо провели время за ужином. – Голос у кардинала был глубокий, звучный, созданный для того, чтобы гулко отдаваться в сводах сумрачных соборов. Неудивительно, что он пошёл по церковной стезе. – Но должен признаться, что у меня был ещё один мотив для того, чтобы ваш брачный пир прошёл в моём доме.

– Вы не знаете, отчего мой муж уехал так внезапно? – не удержалась я от вопроса.

– В этом я тоже признаюсь.

– Что? – Я остановилась, хотя моя ладонь всё ещё продолжала покоиться на его руке. – Так это вы его отослали?

– Да, – откровенно сказал кардинал.

Я открыла рот, чтобы сказать... одна Пресвятая Дева знала, что.

– Это она? – спросил за моей спиной мальчишеский голос. Я повернулась и увидела высокого паренька, всего лишь на год или два моложе меня, с золотисто-рыжими волосами, в свободной рубашке и рейтузах, таких мятых, словно он в них спал. Его лицо было мне смутно знакомо – он был в числе гостей на моей свадьбе, хотя теперь, когда у меня был мой собственный муж, я обращала мало внимания на зелёных юнцов.

– Хуан, – мягко сказал кардинал, – уйди.

– Что? Я просто хотел посмотреть на новую наложницу. – Хуан, или как его там, с головы до ног смерил меня сальным взглядом, достойным пятидесятилетнего сладострастника. – Можете прийти побаловаться со мной, если вам не по вкусу его высокопреосвященство, мой отец, – сказал он всё с той же сальной самодовольной ухмылкой.

– Хуан, – уже намного менее мягко сказал кардинал, и юнец выпрямился в полный рост.

– Мне просто хотелось взглянуть, вот и всё! Знаешь, я бы тоже мог заиметь наложницу. Я уже достаточно взрослый!

– Тебе только шестнадцать, и ты мне мешаешь. Оставь нас. – Кардинал снова, ничуть не смутившись, повернулся ко мне, в то время как юнец пробормотал что-то неразборчивое, напоминающее извинение, и поспешно ретировался. – Надеюсь, вы простите моего сына, мадонна. Он молод и склонен быть грубым перед лицом красоты. Это форма, в которой неоперившиеся юнцы выражают свой трепет, который вам, должно быть, хорошо знаком.

Я едва его слышала – передо мною только что разверзлась бездна.

– Простите, что я так туго соображаю, Ваше высокопреосвященство. Я просто глупая девушка, так что сразу не поняла – вы услали моего мужа, чтобы завладеть мною самому.

– Да, – весело сказал кардинал.

Я ударила его. То была хорошая крепкая затрещина – я могла одним таким ударом уложить мужчину на обе лопатки, да так, что у него гудело бы в голове. Кардинал было пошатнулся, но только откинул голову назад и рассмеялся.

– Перестаньте хохотать! – Я по-детски топнула ногой по садовой дорожке. – Никто не должен смеяться после моей затрещины! У меня три брата и сестра, которая меня ненавидит – и я знаю, как бить по щеке наотмашь! – На лице кардинала уже проступил красный след моей руки – так ему и надо.

– Верно, у вас это хорошо получается. – Кардинал закашлялся от смеха. – Но боже мой, меня уже несколько десятилетий как не лупила по щеке красивая девушка, и я только сейчас понял, как мне этого не хватало! Этой пощёчины почти довольно, чтобы я снова почувствовал себя молодым. Если вам интересно, – добавил он, – то мне шестьдесят один год.

– Мне интересно сейчас только одно – как поскорее выбраться из этого... этого гнезда порока! – Я дрожала с головы до ног в своих тяжёлых белых с золотом юбках. – Мой муж обо всём знал, или же вы придумали какой-то предлог, чтобы услать его подальше?

– Разумеется, он всё знал. И я ему хорошо заплатил. Хотя он, вероятно, пожалел о заключённой нами сделке, когда увидел, от чего отказался.

– Сделке, – но когда же вы её заключили? Я же увидела вас только вчера!

– Вовсе нет, мы с вами встречались раз пять. Просто все клирики выглядят на одно лицо для молодых девушек, которые смотрят только на молодых щёголей. – Он с печальным видом провёл рукою по своим тёмным волосам с белой вмятиной выбритой на макушке тонзуры[28]28
  Выстриженное или выбритое место на макушке у католических духовных лиц.


[Закрыть].

– Не понимаю, как мы с вами могли встретиться до вчерашнего дня – ведь я выросла в Каподимонте.

– Но вы приезжали в Рим прошлой зимою, когда ваш брат Бартоломео подыскивал себе жену. Вероятно, он также хотел продемонстрировать Риму вас, чтобы начать торги. Я видел вас на мессе – о, по меньшей мере, дюжину раз. Вы, скажем так, выделялись на общем фоне. Однажды я пропустил всю проповедь, заглядевшись на ваш профиль.

Я надменно сузила глаза. От страха у меня сосало под ложечкой, но я не собиралась показывать ему, что боюсь.

– И, всего лишь понаблюдав за мною несколько раз, когда я была в церкви, вы пришли к выводу, что я захочу стать вашей... игрушкой?

– Понаблюдайте во время мессы за десятью девицами на выданье, – молвил он, и его унизанные перстнями руки несколькими красноречивыми жестами начертили в воздухе эту сцену. – Две девушки будут слушать очень внимательно – они действительно набожны. – Он вдруг склонил голову – ни дать ни взять скромная молодая девушка. – Ещё пять будут слушать с напускным вниманием, потому что их матери объяснили им, что показать своё благочестие, а заодно и продемонстрировать в церкви свой хорошенький профиль – это лучший способ добыть себе мужа. – Он устремил восторженный взор вперёд, лишь иногда исподтишка поглядывая в сторону внимательно наблюдающих за девицей потенциальных искателей её руки. – Ещё две будут слушать мессу безо всякого внимания, потому что их матери смотрят за ними недостаточно зорко. – Рот, прикрытый рукой, тихий шепоток и хихиканье. – А одна девушка из десяти даже не будет притворяться, будто слушает, она будет просто сидеть с сияющими глазами, поглощённая мыслями о каком-то известном только ей страшно занимательном секрете. Именно эта девушка покинет церковь, давясь приступами неудержимого смеха, когда простуженный священник перед тем, как поднять облатки для святого причастия, вдруг чихнёт на них. – Он поднял голову и посмотрел на меня. – Это единственная девушка, за которой стоит понаблюдать.

– Какой талант к искусству подражания, – грубо сказала я. – Вам следовало бы стать не кардиналом, а фиглярствующим лекарем-шарлатаном. Одним из тех, кто проделывает на сцене всякие театральные трюки, чтобы всучить легковерным знахарские снадобья.

– Каждый служитель церкви во многом подобен такому лекарю-шарлатану, – нисколько не обидевшись, сказал он. – Знаете, сколько театральных трюков мы используем, когда служим мессу? И не надо креститься – подозреваю, что девушка, которая способна смеяться, когда поднимают Святые дары, не опасаясь при этом погубить свою бессмертную душу, может по достоинству оценить театральное представление.

Он легко, кончиком пальца, дотронулся до локона, упавшего мне на щёку. Я, сердито нахмурившись, подняла руку, как бы предупреждая его о новой затрещине, и он проворно отдёрнул пальцы и, взмахнув рукою, превратил свой жест в приглашение сесть рядом с ним на садовую скамью. Он сел, я осталась стоять.

– Стало быть, вы увидели меня в церкви, захотели меня и решили заполучить? Всё так просто?

– Плотское желание – самая простая вещь на свете, – отвечал он. – Каждый мужчина в той церкви возжелал вас, когда вы выбежали на улицу, смеясь над этим чихающем священником, но только мне хватило дерзости попытаться вас заполучить.

– Да ну? – Я надменно усмехнулась – точь-в-точь как моя сестричка Джеролама. – И как же вы это проделали?

– Ваш ротик похож на жемчужину – вы это знали? Маленький, но совершенной формы. Я расспросил свою добрую кузину, Адриану да Мила, и она разузнала, что ваши братья подыскивают вам мужа. Было нетрудно предложить им кандидатуру её сына Орсино. А тот сразу понял, что это сулит ему изрядное продвижение в его будущей карьере.

– Не может быть. – Ноги мои подогнулись, и я вдруг села на мраморную скамью подле фонтана. Каменная нимфа весело резвилась в его струях, смеясь надо мной. – Не мог он так со мной поступить.

– Это довольно распространённая практика. – В глубоком, низком голосе кардинала всё ещё звучало веселье, однако его тон стал мягче, и он, похоже, перестал улыбаться. Точно я не знала – я не могла заставить себя взглянуть на него. – У моей последней любовницы было три мужа подряд, и каждый последующий сговорчивее, чем предыдущий. Она была респектабельна; имела положение в обществе – и дети, которых она родила мне, пользуются моим покровительством.

– Дети? – Мой вопрос прозвучал глупо. Я посмотрела на арку, через которую удалился грубый молокосос Хуан. Ну, разумеется. Кардинал, ничтоже сумняшеся делающий непристойное предложение женщине, которая только вчера вышла замуж, не постесняется родить с нею бастардов.

– У меня пятеро детей. – Он сел на край фонтана, как раз напротив меня, но не слишком близко. – Четверо здесь, в Риме, три сына и дочь. И одна дочь в Испании, которую я сейчас вижу редко, потому что она уже взрослая и вышла замуж.

И она наверняка старше меня. Не то чтобы это кого-то шокировало, напротив, это было обычным делом. Изотта Колонна, которая проплакала всю свою свадьбу, стояла в церкви рядом с шарообразным мужчиной шестидесяти четырёх лет. Три четверти девушек, с которыми я пересмеивалась на мессе, были выданы замуж за мужчин, по крайней мере, на двадцать лет старше их самих.

Девятнадцатилетний Орсино с его легко краснеющими щеками и голубыми глазами. Я думала, что мне так повезло...

Я посмотрела кардиналу прямо в глаза.

– Если вы так меня хотели, то почему не взяли этой ночью? – заставила я себя спросить напрямик. – Это же ваше палаццо, так что никто не пришёл бы мне на помощь. Вы могли бы сделать со мною всё, что пожелали.

– Моя дорогая девочка. – В его голосе снова зазвучал смех, словно пропитавший пирожное сладкий мёд. – Я никогда в жизни не брал женщину силой и не собираюсь начинать теперь.

Я вскочила на ноги.

– Тогда позвольте мне уехать домой!

– Ну, разумеется, – молвил он. – Ваш новый дом – это палаццо Монтеджордано, где вы будете жить со своей свекровью Адрианой да Мила. У неё вполне уютно – с нею живёт моя дочь; надеюсь, что вы с моей Лукрецией станете подругами. Она прелесть, и ей так часто недостаёт общества других молодых девушек. Ваш муж останется в своём поместье в Бассанелло, хотя меня бы не удивило, если бы он вдруг вернулся, чтобы проблеять извинения за свою трусость. Я тоже буду время от времени приходить в дом моей кузины, дабы ухаживать за вами.

Я презрительно опустила ресницы.

– А что, если я скажу «нет»? – Могла ли я сказать «нет»? Или же я попаду в ад, если брошу вызов кардиналу? О, Пресвятая Дева, кто бы мог подумать, что моё замужество так всё усложнит?

– Пожалуйста, говорите «нет», и ничего с вами не случится. – Кардинал поднялся со своего места, шурша алым шёлком, и его высокий рост снова заставил меня почувствовать себя карлицей. – Собственно говоря, вы даже станете значительно богаче. У вас будет сговорчивый молодой муж – конечно, он жалкий бесхребетный трус, но всё равно он лучше этих сморщенных седых субъектов, которые ухитряются взять в жёны юных дев вроде вас. Вы познаете приятное чувство, которое испытывает девушка, когда знает, что за нею ухаживают ради неё самой, а не ради её приданого, и которое должны испытать все женщины хотя бы раз в жизни. – Он бросил взгляд на мои заплетённые в косы волосы под прозрачным покрывалом. – Я хочу сказать, до того, как они отцветут.

Я откинула голову назад и, глядя ему в лицо, медленно, высокомерно растянула губы в улыбке.

Уголки его губ приподнялись, и он прижал руку к сердцу, как будто моя улыбка пронзила его, точно стрела.

– И, – весело заключил он, – у вас останется шкатулка, полная всяких сверкающих вещиц – моих подарков. Мои бывшие любовницы могли бы вам рассказать, что я весьма искусен и щедр в выборе подарков.

– Мне не нужны ваши подарки.

– Тогда просто выбросьте их, – беззаботно молвил он и снова завладел моей рукой. – Единственное, чего я хочу, – это преподнести их вам, моя дорогая. Это называется – быть безумно влюблённым, потерять голову. Вы должны тоже испытать когда-нибудь это чудесное чувство.

Он повернул мою руку ладонью вверх и легко провёл губами по внутренней стороне моего запястья. Вернее, он бы сделал это, не вырви я руку.

– Не прикасайтесь ко мне, – предупредила его я. С тех самых пор, когда мне исполнилось двенадцать и я начала округляться, из девочки превращаясь во взрослую девушку, мужчины щипали, тискали и пожирали меня глазами. Пажи, лакеи, заполонившие улицы наёмные головорезы; частные учителя, которым полагалось давать мне уроки танцев и преподавать мне «Божественную комедию» Данте[29]29
  Данте Алигьери (1265—1321) – великий итальянский поэт эпохи Возрождения, основоположник итальянского литературного языка. Главное произведение – «Божественная комедия», поэма в трёх частях.


[Закрыть]; незнакомцы, которые словно невзначай старались прижаться ко мне слишком тесно, когда я выходила после мессы из переполненной церкви; даже священники, которым я исповедовалась. Причём каждый из них был уверен, что поглаживание и похлопывание сойдёт им с рук, и единственное, что могла сделать незамужняя девушка, – это как можно быстрее отойти украдкой, пока её не обвинили в предосудительном кокетстве. Но теперь я была замужней женщиной, и больше мне не надо было притворяться, будто я ничего не чувствую, когда меня пытаются лапать и щипать. – Не прикасайтесь ко мне, – повторила я, но голос мой дрогнул. «А можно ли говорить “нет” кардиналу?» – прошептал мне испуганный внутренний голосок.

– О, не бойтесь, – нисколько не обидевшись, усмехнулся он и снова отвесил мне изысканный поклон. – Я не дотронусь до вас, пока вы меня не попросите сами.

– Уверяю вас, этому не бывать.

– Скоро мы встретимся снова, – пообещал он, не обратив ни малейшего внимания на мои слова, и удалился быстрым пружинистым шагом человека, которому ещё очень далеко до шестидесяти лет. Он покинул меня стремительно, и, когда я осознала, что он вложил что-то мне в руку, он уже взбежал по ступеням галереи и входил в дом – если бы я что-то сказала, он бы меня уже не услышал.

Я разжала пальцы – и аж задохнулась от удивления. На ладони у меня, изящно свёрнутая, лежала нитка жемчуга с одной грушевидной жемчужиной-подвеской, такой большой, какой я за всю свою жизнь ещё не видала.

«Ожерелья не нужно, дорогуша, – давеча пропела тонким голоском мадонна Адриана. – Да ты и сама скоро это увидишь».

Старая ведьма. Моя сводня-свекровь всё знала заранее. Она отправила своего собственного сына в деревню, чтобы не мешал, и обрядила его молодую жену, чтобы послать её заниматься блудом.

Я зажала ожерелье в кулаке и, торопливо взбежав по лестнице, ворвалась в свою спальню. Как мне хотелось найти там мадонну Адриану – тогда бы я бы швырнула эту безупречную жемчужину ей в лицо. Но в комнате была только моя новая камеристка Пантесилея – она шарила по ящикам моего комода и моим сундукам.

– Ты что же это, приставлена ко мне, чтобы за мною шпионить?

– Мне велела мадонна Адриана, – извиняющимся тоном отвечала моя служанка. – Вы виделись с кардиналом, мадонна Джулия? Он красив? Мне не случалось видеть его вблизи...

– Убирайся! – крикнула я. – Чтобы духу твоего не было здесь ни сейчас, ни потом!

Её глаза остановились на ожерелье, зажатом в моих пальцах.

– Ух, какое красивое! Мне тоже нравятся украшения – они показывают, что у мужчины серьёзные намерения...

– Вон!!

– Уже иду, мадонна Джулия, уже иду.

Она сделала мне реверанс и по-свойски хихикнула, но я конечно же отказалась ответить ей тем же. – Твоё имя нелепо и смехотворно! – крикнула я ей вслед. Тоже мне Пантесилея! Эта пронырливая девка нисколько не напоминала царицу амазонок, она даже не была служанкой – она была мерзкой шпионкой! Шпионкой, приставленной ко мне, чтобы докладывать обо всех моих действиях, всех поступках, всех секретах. Здесь у меня не было никого, кому можно было бы доверять.

Я опрокинула прикроватный столик, найдя некое извращённое утешение в грохоте, произведённом свалившейся на пол вазой, кубком и молитвенником. Потом швырнула жемчужное ожерелье на сундук с моим приданым и уставилась на него, точно на притаившуюся змею. Я не стану его примерять.

Во всяком случае, в течение ближайшего часа.

Столько я и продержалась.

У моего кардинала был хороший вкус в выборе драгоценностей, этого у него не отнимешь. Но я всё равно брошу это ожерелье к его ногам, если он посмеет прийти ещё.

– Возьмите это, кардинал Борджиа! – сказала я вслух, натягивая жемчужную нить через голову.

Родриго Борджиа. Я наконец вспомнила его имя.

Когда мужчина дарит тебе драгоценности, то, даже если ты собираешься бросить их ему в лицо, тебе следует запомнить его имя.