Текст книги "Змей и жемчужина"

Автор книги: Кейт Куинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц)

Он отвёл глаза и, немного шаркая, вышел из стойла.

– Ты хочешь доказательств? – Меня охватило возмущение. Я никогда прежде не дотрагивалась до своего мужа, если не считать касания ладоней в медленных па танца на нашей свадьбе, но сейчас я бесцеремонно схватила его за рукав и потащила вдоль ряда стойл к тёмной нише, не видной никому, кроме какой-то стоящей в крайнем деннике любопытной старой кобылы. Я решительно поглядела ему в лицо и, сделав глубокий вдох, взяла его за руку и просунула её за шнуровку моего корсажа. – Сейчас я так же девственна, как в ночь нашей свадьбы. Если хочешь, я могу это тебе доказать.

Он вскинул голову, и его голубые глаза встретились с моими.

– Доказать?

– Ты мой муж, – сказала я. – Даже если ты меня ещё не взял, у тебя есть на это право. Я твоя. Или, по крайней мере, должна стать твоей.

Его пальцы нерешительно коснулись лент, которыми был зашнурован мой корсаж.

– Ты такая красивая, – выдохнул он. – Глядя на тебя через пиршественный зал, я не мог поверить своим глазам...

Мне пришлось сделать над собою усилие, чтобы в моём голосе не прозвучало испытываемое мною раздражение. – Тогда сделай что-нибудь, чтобы я стала твоей!

– Ты хочешь меня? – В его глазах застыла мольба. – Правда хочешь?

«Нет, – подумала я. – Совсем не хочу». Но не всё ли равно, хочу я его или не хочу, люблю или не люблю? Орсино Орсини был моим мужем. Девушки вроде меня смирялись с мужьями, которых для них выбрали их семьи, ложились с ними в постель и рожали им детей и вели их хозяйство и при этом не унывали. Именно так меня учили всю мою жизнь, именно для этого меня растили и воспитывали. Ну и что, что наши брачные обеты с самого начала были профанацией? Я-то произносила их искренне. Я смотрела на красивое узкое лицо Орсино, его голубые глаза, светлые всё ещё запылённые волосы и не хотела его нисколько, ни чуточки. Но...

– Ты мой муж, – твёрдо повторила я, заставив себя обнять его за шею. – И я сдержу свои брачные обеты.

О, Пресвятая Дева, не может быть, чтобы делать это всегда было так неудобно! Я попробовала было снять с туфелек свои высокие деревянные подошвы, но нам мешала разница в росте, так что я надела их обратно и стояла, качаясь, пока Орсино, уткнувшись в мою шею, что-то шептал и пытался расшнуровать мой корсаж. Я обняла его ещё крепче и попыталась заставить его лечь на солому, но он, задыхаясь, пробормотал, что так нас могут увидеть помощники конюхов. Мы стояли, прижавшись к стене конюшни, безуспешно пытаясь преодолеть разделяющие нас слои одежды. У него никак не получалось развязать ленты, стягивающие мой корсаж, а я никак не могла сладить с завязками его рейтуз. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем мы наконец соединились. Он был так нерешителен, что почти не причинил мне боли, но когда я вздрогнула от короткого укола, это его почти парализовало.

– Прости, я не хотел...

– Нет, нет! – Мне пришлось снова обнять его за шею и ободряюще улыбнуться; он начал двигаться такими мелкими толчками, что я едва замечала их сквозь мои смятые юбки и его сбившиеся рейтузы. Он накрыл мой рот своим, но это был скорее не поцелуй, а просто способ заглушать его стоны, и я невольно открыла глаза и посмотрела на старую кобылу, уныло глядящую на меня поверх двери стойла.

«С тобою тоже так было? – подумала я. – Нет, наверняка не так. Я видела, как спариваются лошади». И из того, что мне стало известно о том, как спариваются люди, я заключила, что у лошадей это выходит лучше.

Эти неловкие потуги, казалось, продолжались бесконечно, но к тому времени, когда я закончила читать про себя покаянную молитву, всё уже завершилось.

– Джулия, – задыхаясь, произнёс Орсино, уткнувшись в мою шею. – Джулия...

– Ш-ш. – Я улыбнулась, гладя его по щеке. По крайней мере, боль была такой слабой, что о ней не стоило и говорить, – а мне доводилось слушать о ней такие ужасы от служанок и нянек. Обычно, чем более пожилой и набожной была рассказчица, тем более жутким и мерзким был рассказ.

– Мне не следовало в тебе сомневаться. – Орсино посмотрел вниз, и мы неловко разъединились. Крови из меня вышло немного, но она всё-таки была, и на его рейтузах виднелись одно или два кровяных пятнышка. – Мне следовало понять, что ты не станешь лгать.

– Теперь ты знаешь. – Он назвал меня по имени. Наверное, это было хорошее начало. И в следующий раз у нас получится лучше, ведь мы будем делать это в кровати, как и полагалось в нашу первую брачную ночь. Я опустила юбки, нагнулась и достала из соломы его шапку, в то время как он завязывал рейтузы.

– Мне сказали не покидать Карбоньяно. – Он начал мять в руках свою шапку. – Но я мог бы иногда тайком приезжать в Рим, если мы все хорошо продумаем. Или ты могла бы ездить ко мне – просто будешь говорить матушке и кардиналу, что едешь навестить свою сестру...

Под моим взглядом он осёкся.

– Я думала, я поеду в Карбоньяно вместе с тобою, – сказала я наконец. «Премилое местечко Карбоньяно, – так о нём говорила мадонна Адриана. – Премилое и процветающее». Я представляла себе сады и празднества на свежем воздухе, много места для верховых прогулок и охоты. В Карбоньяно я научусь любить своего мужа, и мне не придётся больше думать о большом пальце, едва касающемся кончиков моих пальцев.

– Думаю, кардинал Борджиа отпустит меня, – молвила я, так и не дождавшись ответа Орсино. – Видишь ли, он не хочет, чтобы я отдавалась ему против воли. Если я ему скажу...

– Я не могу так рисковать, – с несчастным видом отвечал мой муж. – Если кардинал что-то заподозрит... Может быть, потом, когда он оставит тебя ради другой...

– А что мне делать до того? – Я привела в порядок ленты корсажа, потянув за них, пока они не сравнялись по длине. – Жить с любовником, как будто он мой муж, и навешать мужа, как будто он мой любовник?

– Так мы всё-таки могли бы иногда видеться, – с надеждой в голосе ответил на это мой муж.

– Знаешь, странно всё получается. – Я заправила выбившийся из причёски локон, обратно в сетку. – Все последние недели кардинал Борджиа уговаривал меня стать его шлюхой. Но единственный раз, когда я действительно чувствую себя шлюхой, – это сейчас.

– Джулия...

– Не прикасайся ко мне.

Я отпрянула от его протянутой руки, словно это была гадюка, и выплыла из конюшни со всей ледяной грацией, на которую только была способна.

Нелегко быть хоть сколько-нибудь грациозной, когда по твоим бёдрам струйками стекает кровь. Вместе с остатками твоей гордости, чувства собственного достоинства и надежд.

– Мадонна Джулия! – Малышка Лукреция понеслась мне навстречу, едва я снова вошла в конюшенный двор. – Вы видели вашу кобылу? Отец выбрал её специально для вас, хотя всю эту неделю он был ужасно занят в Коллегии кардиналов. Могу я посмотреть на неё сейчас, когда я уже закончила свой урок французского? Пожалуйста, пожалуйста, скажите, что когда-нибудь я смогу на ней покататься!

– Можешь кататься на ней, когда захочешь, – сказала я, целуя её в макушку, и поспешила прочь, прежде чем она увидела на моих глазах слёзы.

КАРМЕЛИНА

Собирать травы – это, как правило, дело тех, кто выполняет на кухне самую грязную работу, или работа для провинившихся подмастерьев, которых требуется наказать. Подъём на рассвете, чтобы наполнить корзинку на огороде, потом травы надо промыть, нашинковать, просушить. Никто не хочет этим заниматься, и, чтобы заработать немного хорошего отношения к своей персоне среди всё ещё недовольных моим вторжением в кухонную иерархию подмастерьев, я вызвалась сделать это нынче сама. Мне нравилось собирать травы. Ходить среди растений, растущих в горшках и прямо в земле, с мокрым от росы подолом, хлопающим по лодыжкам, вдыхать резкие, чистые ароматы розмарина, мяты и тимьяна, наслаждаться сырой прохладой утра до того, как ударит летний зной. В этот час сразу после рассвета я могла видеть, как передо мною расстилается сегодняшний день, гладкий и совершенный, как плошка только что взбитых сливок: пока ещё не убежало ни одно рагу, не уронили ни одну кастрюлю, нет ожогов на кончиках пальцев от чересчур горячих сковородок и никаких грубых судомоек, которых надо ставить на место. Прохладное, пахнущее душистыми травами, уединение.

Но нынче я была среди кустов розмарина не одна.

– Мадонна Джулия! – изумлённо молвила я.

Она обернулась, всё ещё облачённая в вышитый халат, надетый поверх ночной сорочки; розовый свет зари блестел на её золотых волосах.

– Извините, я не заметила вас за этими кустами.

Я редко видела её до полудня, а в последнюю неделю не видела почти совсем. В палаццо заезжал муж мадонны Джулии, об этом говорили все слуги. Ему вообще было не положено видеть свою молодую жену, однако конюхи захлёбываясь рассказывали сильно расцвеченные истории о том, что муж и жена якобы кричали что-то друг другу в конюшенном дворе. Я не слишком-то верила этим сплетням, но мадонна Джулия с тех пор действительно по большей части оставалась в своей комнате. Когда она всё-таки выходила, лицо её было мрачно – даже когда она поедала мои запечённые в мёду груши или фальшиво бренчала на лютне, чтобы Лукреция могла практиковаться в танцах с серьёзным маленьким Джоффре в качестве партнёра.

Однако мадонне Джулии всё-таки хватило энергии, чтобы сказать Хуану Борджиа: «Убирайся к чёрту, мерзкий сосунок», когда он попробовал её улестить. Все служанки вдосталь нахихикались, когда он, красный как рак, удалился, топая и ругаясь себе под нос.

Моя хозяйка выглядела печальной и теперь, когда стояла в огороде, водя рукою по копьям свежего лука-резанца.

– Я могу вам чем-либо помочь, мадонна Джулия? – спросила я. – Я могла бы сделать вам поссет, если вам нужно средство, чтобы заснуть.

– Поссет мне не поможет. Я не спала уже неделю. – Её не портили даже фиолетовые тени под глазами, которые выглядели бы ужасно на лицах большинства женщин. – Я искала левкои, левкои и жимолость. Дома, в Каподимонте, моя матушка делала для меня духи из этих цветов. Теперь у меня есть куча дорогих духов, перевязанных ленточками, но мне хочется, чтобы от меня опять пахло левкоями и жимолостью.

Она была грустна, и это никуда не годилось. Её личико было создано для смеха, похожие на вишню губы – для весёлых улыбок, а эти тёмные глаза – для того, чтобы сверкать. Она стояла среди лука-резанца и дикой мяты, опустив глаза в землю и склонив в сторону непокрытую золотоволосую головку. Она казалась мне маленькой, упругой и совершенной, точно каплун, приготовленный для жарки в небольшом количестве оливкового масла с добавлением белого вина, чеснока и кориандра. По крайней мере, так каплуна любила жарить я, а вот у моего отца были на этот счёт некоторые другие интересные идеи, включающие в себя добавление корицы и сиропа из молодого вина (страница 228, параграф «Птица»). Мадонна Джулия была так красива, что большинство девушек были бы готовы её убить из зависти, я ею просто любовалась. Я всегда была некрасива, как кухонная поварёшка, и считала бессмысленным завидовать тем, кому повезло больше меня. К тому же я отнюдь не была уверена, что променяю свой острый поварской нюх и умелые руки на золотые волосы, пусть даже такие же длинные и красивые, как у мадонны Джулии. Талант к приготовлению соусов и выпечки более долговечен, чем красота молодости или высокая белая грудь, и в отличие от них он не влечёт за собой приставаний со стороны могущественных церковников средних лет и сомнительных моральных устоев.

– Вы найдёте левкои в том маленьком саду, что находится рядом с южной галереей, мадонна Джулия, – сказала я, пожалев её. – А здесь огород, в нём в основном растут кулинарные травы. Но жимолость здесь есть. – И я отрезала ей ветку маленьким кухонным ножом, который нынче взяла с собою вместе со своей корзинкой.

Она просияла, как будто я предложила ей жемчуга, и глубоко вдохнула аромат цветов.

– Пахнет, как в Каподимонте, – молвила она и, сорвав один из цветков, высосала из него нектар. – Хотите? – И она протянула мне цветок с такой милой любезностью, словно это был кубок дорогого вина.

Я сморщила нос.

– Я не оценю его вкуса, мадонна, ведь я каждый день готовлю сладости.

– Так это вы их делаете? Эти восхитительные деликатесы из клубники, и пирожные с марципаном, и чудесные засахаренные фрукты? – Её брови были темнее, чем волосы; они удивлённо взлетели вверх, и она улыбнулась – Да у вас дар! Я никогда не ела ничего вкуснее!

– Марципана, засахаренных фруктов или клубничного пирожного? – не удержалась я. – Или цветка жимолости?

– Всего из перечисленного. Как вас зовут?

– Кармелина Мангано, мадонна. Я кузина маэстро Марко Сантино, что работает в ваших кухнях, – я совсем недавно, в мае, приехала из Венеции. – Интересно, могу ли я продолжить собирать травы, или же из уважения мне надо стоять неподвижно, пока она говорит со мной? Мадонна Адриана предпочитала, чтобы слуга прервал работу, когда она с ним заговаривала, но мадонна Джулия казалась гораздо более простой в обращении. А может быть, лучше сказать более одинокой. Ведь в палаццо не было никого её возраста, если не считать служанок. Возможно, даже беседа со мной казалась ей интереснее, чем вечные разговоры мадонны Адрианы о дороговизне всего и вся или болтовня малышки Лукреции.

– Знаете, я ем слишком много ваших пирожных. – Теперь она поверяла мне свои секреты. – Но мне грустно, а когда мне грустно, я всегда ем. – Она огляделась в поисках какого-нибудь сиденья, но это был огород, а не сад со скамейками и фонтанами; всего лишь квадратный участок земли с упорядоченными рядами кустов и живых изгородей и горшками с растениями, надёжно укрытыми от ветров высокими каменными стенами, так что моя хозяйка, чуть заметно пожав плечами, села прямо на траву между зарослями полыни и лука-резанца.

– Мадонна Джулия, ваш халат... – начала было я, глядя на тонкий вышитый подол, но она только небрежно махнула рукой.

– Да шут с ним, с халатом! Моя мать каждую неделю заставляла меня ползать по огороду на коленях, собирая пиретрум от головной боли и валериану для сонных зелий. Конечно, меня куда больше интересовало, как изготовить крем или духи, – она снова понюхала лежащую у неё на коленях жимолость, – но меня никогда не беспокоило, что я могу запачкаться. А почему вы покинули Венецию и приехали в Рим, Кармелина?

Я перевесила корзинку на другую руку и растёрла между пальцами кончик веточки розмарина, чтобы ощутить его аромат. Идеально для свиной лопатки, которую мы через несколько часов насадим на вертел, чтобы приготовить на обед. Я начала стричь розмарин, одновременно рассказывая мадонне Джулии, почему я уехала их Венеции – то была короткая, выверенная и по большей части выдуманная история. Она слушала с большим вниманием, сплетя пальцы под своим идеально очерченным подбородком.

– Неужели вам действительно интересно, мадонна? – не удержалась я от вопроса. – Ведь это совсем неинтересная история. – Во всяком случае, после того, как я опустила все подробности о краже Святых мощей и осквернении алтаря. И вообще, высокородные девушки вроде мадонны Джулии обычно не находили ничего интересного в жизни таких девушек, как я. Мы существовали лишь для того, чтобы служить им, обихаживать их, кормить их, но никак не для того, чтобы услаждать их беседой.

Должно быть, ей ещё более одиноко, чем кажется на первый взгляд, если она так радуется разговору с кем-то вроде меня.

– Всё это очень интересно. – Она улыбнулась, и на её розовой щеке появилась ямочка. – Я никогда не надевала карнавальную маску, никогда не каталась в гондоле и вообще никогда не выезжала из Каподимонте. Ну, разве что когда приехала в Рим. А вы сожалеете, что уехали из Венеции?

Я подавила невольную дрожь.

– Нет, мадонна Джулия.

– О, прошу вас, не трудитесь обращаться ко мне «мадонна». Когда я слышу это слово, я начинаю искать глазами свою матушку.

– Простите, но я не могу обращаться к вам иначе, – твёрдо возразила я. – Не то мадонна Адриана с меня спустит шкуру.

– Да, она может. – И мадонна Джулия фыркнула. – А она хорошая хозяйка?

Я ощипала пучок роз, ссыпав лепестки в корзинку для будущих желе.

– Она уважаемая дама, отличающаяся редкой бережливостью, достойной восхищения.

– Да, действительно, она просто омерзительна! Старая сводня, и к тому же скареднее, чем любой торговец, продающий поношенное платье! – Она вздохнула. – Если вы рассчитываете найти себе в Риме мужа, Кармелина, то мой вам совет – ищите такого, у которого нет матери.

– Я не собираюсь искать себе мужа, мадонна Джулия. – Я передвинулась от роз к майорану и отстригла пригоршню его себе в корзинку. Отличная приправа к свиной печени. – У меня нет приданого, чтобы выйти замуж.

– Ваше приданое – это ваши руки. – Джулия высосала нектар ещё из одного цветка жимолости. – Любой мужчина может считать себя счастливцем, если у него будет жена, умеющая так готовить.

– Нет, так дела не делаются. – Я отщипнула несколько порыжевших листьев с веточек майорана. Подмастерья никогда этого не делали, но мне было нужно только всё самое лучшее и свежее для моих блюд. – Чтобы выйти замуж, нужны деньги, особенно если у тебя нет знатной семьи или, по крайней мере, хорошенького личика. Мой отец мог позволить себе выдать замуж с достойным приданым только одну из своих дочерей. А хорошенькой из нас была моя сестра, – не говоря уже о том, что она сохранила невинность, а не отдала её пригожему подмастерью, – вот она и получила приданое.

У Маддалены уже был ребёнок. Я узнала об этом всего неделю назад. После длительной борьбы с самой собой я написала своей сестре в Венецию, прося её сообщить новости о нашей семье. Я отправила письмо месяц назад, через Болонью, чтобы они не смогли узнать, что я скрываюсь в Риме... В конце концов она ответила, наспех нацарапав несколько строчек, в которых просила больше ей не писать.

«Отец всё ещё пребывает в таком бешенстве, что я не решилась сказать ему о твоём письме, – написала Маддалена, благочестиво фыркнув при мысли о своей заблудшей сестре, – я почти услышала это фырканье, читая её письмо. – Он никогда не простит тебя, и, по-моему, правильно! – Но она всё-таки сообщила мне, что у неё родился ребёнок. – У тебя никогда не будет своего, так что молись за моего».

Мадонна Джулия смотрела на меня виновато, как будто в том, что у меня нет приданого и мужа, была какая-то её вина.

– А вы когда-нибудь хотели выйти замуж?

– Большинство девушек мечтает о замужестве, – ответила я, пожав плечами. – Но я достаточно повидала, чтобы знать – в жизни всё совсем не так, как в стихах и песнях даже для хорошеньких девушек, приносящих своим мужьям мешки дукатов. Думаю, работа на кухне подходит мне куда больше, чем муж и дети.

– Мои братья наскребли на моё приданое три тысячи флоринов, – молвила мадонна Джулия. – Сандро сказал, что моё хорошенькое личико тоже чего-то стоит – как у вашей сестры. Но оно ничего мне не дало. И приданое ничего мне не дало. В конце концов, мне, почитай, не досталось мужа.

На её лице опять появилось грустное выражение, и я подумала: а что, если в этих рассказах конюхов о споре между Орсино Орсини и его молодой женой есть доля правды?

– Синьор Орсини очень красив, – дипломатично пробормотала я, двигаясь дальше и выдирая из земли длинный побег белладонны. Для приготовления пищи она не годится, но отлично подходит для того, чтобы травить крыс.

– Да, – без всякого выражения промолвила мадонна Джулия. – Мой муж очень красив.

Мы снова замолчали. Солнце уже подымалось, высушивая росу на кудрявых веточках петрушки, которые я пучками кидала в корзинку для будущих супов. Над нами было ясное голубое небо – через час станет уже жарко, солнце окутает огород знойной дымкой, и ароматы трав потеряются в вони, несущейся с кривых узких римских переулков – смеси запахов серы, разогретой солнцем гнили и дохлой рыбы из реки.

– Моя матушка всегда говорила, что у женщины три пути. – Мадонна Джулия снова наклонила лицо к лежащей у неё на коленях жимолости. – Жена, монахиня или шлюха. И после того, как ты выбрала что-то одно, обратной дороги нет.

Я понимала, о чём она думает. Она, разумеется, не была монахиней, не была она и настоящей женой – ведь ей не разрешали видеть собственного мужа. А кардинал Борджиа давил на неё, чтобы она стала его шлюхой...

– Моя мать говорила мне то же самое, – сказала я. – Но она ошибалась.

Мадонна Джулия подняла голову.

– Почему ошибалась?

– Потому что в жизни всё оказывается далеко не таким определённым и окончательным. – Я сорвала горсть свежих ночных фиалок для зелёного соуса, который планировала приготовить позднее, потом выбросила из корзинки паука. – Монашки становятся шлюхами, шлюхи становятся жёнами, жёны становятся монашками. – Я пожала плечами. – А некоторым удаётся сочетать по две роли, и даже по три. В любом случае, кем бы мы ни были, мы как-то живём.

Похоже, эта мысль ошеломила мадонну Джулию. Ошеломила и заставила задуматься. Она молча крутила в пальцах цветок жимолости, пока я наполняла свою корзинку травами, которые понадобятся нынче Марко и его помощникам. Цветы огуречника, голубые и свежие, чтобы салат выглядел ярче... свежая листовая свёкла для пирога по-болонски, который я намеревалась запечь до румяной корочки на медном противне... и несколько горстей зелёного лука, чтобы потушить на медленном огне вместе с жиром, который стечёт с бараньей ноги, поджариваемой на вертеле. И, наконец, последнее – я поставила корзинку на землю, сделала короткий реверанс, вышла с огорода и вернулась с передником, полным цветов.

– Левши, – сказала я, отдавая мадонне Джулии чисто и пряно благоухающие цветы. – Если желаете, я отнесу их на кухню вместе с вашей жимолостью и прокипячу всё вместе в чистой воде, чтобы сделать духи.

– Ay вас найдутся эти вкусные клубничные пирожные с мёдом? – Её личико снова прояснилось. – Чтобы поесть, пока духи будут готовиться? Я всегда ем, когда чего-то жду.

– Думаю, найдутся, – сказала я и решила, что мне нравится моя новая хозяйка.