Текст книги "Змей и жемчужина"

Автор книги: Кейт Куинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)

– Вы могли бы сказать Кармелине, чтобы она пришла поговорить со мной, когда у неё выдастся передышка между приготовлением обеда и ужина, – нарочито небрежно ответила я. – Кстати, вы обратили внимание на то, что она сделала со своими волосами? Думаю, вы не заметили; мужчины никогда не замечают таких вещей... Да, скажите ей прийти поговорить со мной насчёт ужина со Сфорца.

– Насчёт меню? – спросил Леонелло. – Он же, насколько я знаю, господин небольшого городка и наверняка часто охотится в его окрестностях. Так что он съест всё что угодно, лишь бы оно было достаточно тяжело ранено, чтобы не уковылять с его тарелки.

– Нет, Кармелина может решить вопрос с меню сама. Мне просто надо ей сказать, что в тарелку Сфорца следует положить одну-две дополнительных специи. – Я опустилась на колени, чтобы измерить окружность лодыжек Леонелло. Его ноги даже в сапогах выглядели искривлёнными, и я подумала, что они, наверное, болят. Я никогда не видела, чтобы он хромал, и не слышала, чтобы он жаловался, но всё-таки была убеждена, что очень часто ему бывает больно ходить.

– И в каких же специях так нуждается граф Пезаро? – Похоже, мой телохранитель был позабавлен. – Может, ему недостаёт соли? Хотя я видел его и недолго, мне он показался весьма пресным малым. Думаю, если бы вы сказали малышке Лукреции, что её муж – законченный зануда, она бы так не рвалась прыгнуть к нему в постель.

– Меня беспокоит не её пыл, а его. – Закончив снимать последние мерки с Леонелло, я встала и выпрямилась. – Видите ли, я получила от Его Святейшества письмо, и он пишет, что если синьор Сфорца начнёт ухаживать за Лукрецией слишком пылко, то он должен... почувствовать недомогание.

Леонелло откинул свою темноволосую голову и захохотал.

– Как же хитёр наш Папа, – заметил он. – Ничто не отвлекает мужчину от мыслей о любви так, как хороший понос.

– Если появится такая необходимость, Кармелина будет знать, что использовать. Так вы, Леонелло, по-прежнему считаете, что я была добра к Лукреции? Её отец намерен держать её вдалеке от её мужа неопределённо долго, а я ему в этом помогаю.

Тёмные глаза моего телохранителя смотрели на меня изучающе.

– Знаете, вы могли бы бросить ему вызов. Ведь его здесь не будет, когда граф Пезаро явится с визитом.

Я подумала о нашей с Родриго ссоре из-за Лауры и Орсино. За нею с его стороны последовали две недели ледяного молчания, во время которых я всё время плакала, боясь, что потеряла своего Папу и что он, быть может, утешился с какой-нибудь куртизанкой. «Ему нужна ласка, а не бунт», – сказала мне мадонна Адриана, а я чувствовала себя слишком несчастной, чтобы её отбрить. Сейчас наши отношения снова были безмятежны... но они таковыми не останутся, если я приму сторону папской дочери против её святого отца.

– Я не смею, – сказала я Леонелло, складывая и убирая мерную ленту. – Просто не смею. Видите ли, я всего лишь глупая девчонка и к тому же не очень-то смелая. А сейчас в приёмной меня ждут восемь человек, пришедших просить милостей у Его Святейшества, а заставлять этих лизоблюдов долго ждать невежливо, не так ли?

КАРМЕЛИНА

– Чем вы их накормили?!

Я взглянула на мерзкого коротышку Леонелло, стоящего у моего локтя. С моего места на лестничной площадке я смогла украдкой, через частокол из лакеев, посмотреть на шальных гостей, которые только что встали из-за стола, съев приготовленный мною ужин.

– Просто едой, – неопределённо ответила я.

– Вы что, добавили в неё какое-то зелье? – Леонелло встал на цыпочки, пытаясь разглядеть гостей за шеренгой лакеев. – Dio. Да вы только на них посмотрите!

– Им хорошо.

– Можно сказать и так.

Мадонна Адриана наняла сладкоголосый хор из Феррары развлекать после ужина синьора Сфорца и его свиту – однако отчего-то никто, похоже, не слушал их пения. Гости смеялись, флиртовали, словно захмелевшие бабочки, перепархивали в большой зал, одетые в яркие атласные платья дамы кружились и объявляли, что хотят потанцевать, а мужчины, прижимая руку к сердцу, клялись им в вечной преданности. Одна из дам, одетая в бледно-голубое, потеряла туфельку, и, когда сопровождавший её кавалер встал на колено, чтобы надеть её обратно на жеманно протянутую ножку, обвила пальцем его ухо и что-то прошептала. У мадонны Джулии с обеих сторон было по поклоннику, и оба читали ей стихи, восхваляя её красоту, а потом чуть не подрались за право пододвинуть ей стул. Чезаре Борджиа окружали сразу четыре дамы, они встряхивали своими локонами и надували губки, а он сидел в своём светском одеянии из тёмного бархата, похожий на свернувшуюся змею. Что же до почётного гостя синьора Сфорца, то Адриана да Мила, не смущаясь, села всей своей толстой облачённой в тёмно-зелёный бархат тушей между ним и его женой, однако это отнюдь не помешало им обмениваться взглядами за её спиной.

– Певцы, – громко сказала мадонна Адриана, перекрыв и смех дам, и произносимые шёпотом шутки, – певцы приготовили для вашего увеселения прекрасную подборку любовных песен.

– Плохой выбор, – присвистнув, сказал Леонелло. – Лучше бы они исполняли мрачные литургические песнопения об адском огне.

Впрочем, насколько я могла судить, певцов никто всё равно не слушал. Все гости плыли на волне блаженства, хихикая и обмениваясь многозначительными взглядами, преувеличенными комплиментами и тайными ласками, а Лукреция и её муж парили выше всех в хрупком стеклянном пузыре, молча глядя друг на друга поверх головы мадонны Адрианы. Даже Чезаре Борджиа улыбнулся при виде света, которым горели глаза его сестры.

– А ведь вечер начинался так плохо, – прошептала я, когда хор начал сладкозвучно петь. Как и хороший хлеб, хороший ужин тоже требует присутствия определённых ключевых ингредиентов, а именно чуточки доброй воли, чуточки юмора, хорошей дозы смеха и щепотки романтики. А между тем я посмотрела нынче днём на графа Пезаро, когда он спешивался во дворе, и подумала, что вечер вряд ли будет хоть сколько-нибудь успешным. Он, широко шагая, вошёл в дом с сердитым угрюмым видом, и его провинциальные капитаны последовали за ним, похожие на взъерошенных боевых петухов. В обществе мадонны Джулии, мадонны Лукреции и сопровождающих их гордых, как павлины, ухоженных дам, он выглядел небритым парией, и даже снизу, из кухонь, я слышала, как он громко жалуется Чезаре Борджиа, хлопая кожаными перчатками по ладони и требуя сказать ему, когда святой отец пошлёт солдат дома Сфорца сражаться с французами. У него едва ли нашлись два слова для молодой жены, к которой ему было не позволено прикасаться. Я подумала, что вечер наверняка будет неудачным – синьор Сфорца будет раздражительным, а Лукреция от недостатка внимания совсем падёт духом.

Но вместо того...

– Что вы положили в пищу? – не унимался Леонелло.

– Да ничего особенного! – Действительно, то был обыкновенный ужин. Конечно, я немного дала волю своей фантазии. Вместо того чтобы просто обратиться к странице 37, подраздел «Закуски» я вместо обычных в таких случаях сыров и приправленных пряностями фруктов приготовила засахаренные цветы можжевельника и цукаты из апельсиновой кожуры. Не говоря уже о жареном павлине с гарниром из засахаренных кедровых орешков и коричных палочек вместо обычного острого соуса, положенном на груду розовых лепестков... о свежих устрицах, поджаренных в небольшом количестве сливочного масла, вложенных обратно в свои раковины и политых соком, выжатым из апельсина... о жаренном на гриле морском окуне под соусом, придуманном мною лично и состоящим из розового вина, лососёвой икры и мелко нарезанных трюфелей... – Меню мне оставил маэстро Сантини. – Я пожала плечами. – Теперь он часто так делает.

– О чём вы думали? Было задумано, чтобы граф Пезаро ни в коем случае не попал в постель к своей жене. А одних этих ваших устриц довольно, чтобы член встал у мраморной статуи. – Леонелло посмотрел на меня, склонив голову набок. – Но может быть, вы вовсе не думали о нашем добром синьоре Сфорца? Может быть, Signorina Cuoca сохнет по своему собственному возлюбленному? Это ведь я, не так ли? Вы не могли и далее сдерживать похоть, которую испытываете к моей маленькой персоне, и она передалась еде.

– Не говорите глупостей, – сказала я Леонелло. Однако что-то таки попало в еду, потому что я собственными глазами видела, как гости возбуждаются всё больше и больше, когда, крадучись, вышла на галерею, чтобы посмотреть на гостей в столовой после того, как смех в ней стал неприлично громок. Гости, развалясь, сидели вокруг стола, украшенного венками из плюща и зимних лилий, все они захмелели и флиртовали напропалую, едва сдерживаясь под осуждающим взором мадонны Адрианы. Один из капитанов графа Пезаро одной рукой обнимал рыжеволосую красотку, а другой клал ей в рот устрицу. Красавица закрыла глаза и проглотила её с чем-то средним между стоном и хихиканьем. Чезаре Борджиа удобно сидел между двух жаждущих его ласк женщин, которые по очереди кормили его засахаренными цветами. Другой капитан графа Пезаро обнимал спинку стула мадонны Джулии, умоляя её распустить волосы. Мадонна Адриана подозвала дворецкого и велела ему не подавать больше вина, и едва она повернулась к синьору Сфорца спиной, как он схватил с блюда, где был павлин, бутон розы и кинул его мадонне Лукреции на колени. Я увидела, как она покраснела и бросила на него томный взгляд; и хотя граф Пезаро начал вечер раздражёнными вопросами по поводу французов и своего контракта с Папой, кончал он его, неотрывно глядя на свою молодую жену. Он всё смотрел, смотрел и не мог, насмотреться. Я со своего места на верхней галерее видела, как его глаза сделались нежными, а она вся светилась, юная, цветущая в своих тёмно-синих шелках.

Хотя все гости более или менее сдерживались под нежные прихотливые мелодии феррарских певцов, я видела прячущиеся за юбки сплетённые руки, шепчущие на ушко губы, и мускусный запах, идущий от приготовленных мною трюфелей и лососёвой икры, показался мне сильнее, чем сладкие звуки латинских любовных песен. Монсеньор Сфорца тронул Лукрецию за локоть, чтобы привлечь её внимание к началу новой песни, и я увидела, как у неё перехватило дыхание.

«О Господи», – подумала я.

– А что вы вообще тут делаете? – спросил Леонелло. – Разве вам сейчас не положено, например, чистить котелок? Или фаршировать курицу? Или мучить судомойку?

– Дворецкий сказал, что они очень быстро пьют вино, вот я и принесла ещё. – И я подняла графин, который взяла с собой, чтобы иметь предлог подняться по лестнице и взглянуть на гостей ещё разок. – А сейчас извините, я кое-что забыла.

Чтобы быть точнее, я забыла взять укропное масло для кубка графа Пезаро – дело в том, что укропное масло выворачивает кишки наизнанку. А единственное, что сейчас заставит графа оторвать глаза от его молодой жены, это необходимость отлучиться в уборную и довольно длительное пребывание там.

– Что? – Я, подбоченясь, посмотрела на высохшую руку святой Марфы, после того как спустилась в свою комнату за пузырьком с укропным маслом, которое я по приказу моей хозяйки неохотно оставила для мужа Лукреции. Мне вдруг показалось, что золотое кольцо на руке святой Марфы неодобрительно блеснуло, и я могла бы поклясться, что один из её согнутых иссохших пальцев слегка разогнулся и показывал прямо на меня. – Если мадонна Джулия приказывает мне сделать так, чтобы у одного из гостей случился понос, у меня просто нет выбора! И самой ей это тоже не нравится, так что нечего меня обвинять.

Святая Марфа по-прежнему меня не одобряла, во всяком случае, не одобряла её рука. Как отрезанная рука может выглядеть неодобрительно, я не знаю, но она так выглядела. И я с сердитым стуком закрыла коробку из-под специй и затолкала её подальше на полке, так что она оказалась за моим гребнем и маленькой склянкой ополаскивателя для волос, который мадонна Джулия заставила меня взять.

– Я не припоминаю, чтобы я просила у тебя совета, – сказала я своей небесной покровительнице, пряча в рукаве пузырёк с укропным маслом. – Если на то пошло, то я также не помню, чтобы я открывала твою коробку, так что просто не попадайся мне сейчас на глаза и не мешай заниматься делом!

– Так вы его разглядели? – накинулись на меня служанки, едва я переступила порог кухонь. – Синьора Сфорца? Как он вблизи? Красив?

– Эти важничающие провинциальные вельможи все выглядят одинаково, один похож на другого. – И я затянула на талии свежий передник.

– Синьорина Кармелина никогда не смотрит на мужчин, – смеясь, сказала одна из самых старших служанок. – Разве вы всё этого ещё не поняли? Если что-то нельзя приготовить в котелке или поджарить на вертеле, то для неё это просто не существует.

Они добродушно надо мной посмеялись, а я нахмурилась. Собственно говоря, иметь такую репутацию было просто замечательно. Марко сдержал слово и сохранил в тайне наши ночные соития, происходящие время от времени после того, как он выигрывал в примьеру, – так что для всех прочих я оставалась неприступной мадонной кухонь, на которую не действовало ни красивое мужское лицо, ни льстивая улыбка. Быть неприступной и неромантичной – это хорошо, во всяком случае, когда речь идёт о кухонной иерархии.

– За работу, – приказала я служанкам, хлопнув в ладоши, и они послушно разошлись по своим местам. Ужин был завершён, но у нас впереди было ещё несколько часов работы. Марко и помощники повара уже готовили подносы со сладостями, которые надо было послать наверх в качестве средства, способствующего пищеварению, подмастерья и кухонные мальчики уже подметали и мыли пол и чистили и драили котелки и столы. Я взяла с блюда оставшуюся несъеденной устрицу и положила её в рот, глядя, как мимо, пошатываясь под тяжестью груды грязных суповых чашек, идёт Бартоломео. Сгрузив посуду, он вытер взмокший от идущего от очагов жара веснушчатый лоб. – Наполни глиняный горшок жирными сливками и взбей их так, чтобы образовалась горка, – сказала я, схватив его за рукав и поедая ещё одну устрицу. С этими устрицами я действительно превзошла сама себя. – Мы пошлём блюдо взбитых сливок наверх вместе с печеньями.

– Да, синьорина.

– Оттавиано, присмотри за судомойками и кухонными мальчиками. Я хочу, чтобы эти сковородки вымыли и вытерли сейчас же. Томмазо, вынеси и выброси павлиньи кости и прочие объедки, пока они не протухли и не начали вонять. Бруно, Уго, займитесь полами. – Судомойки и кухонные мальчики бегали, повинуясь моим хлопкам, точно генеральские ординарцы, а я встала рядом с Марко, готовя подносы с обсыпанным сахаром печеньем, засахаренными орешками и разрезанными и политыми мёдом фруктами.

– ...мы все знаем, зачем он здесь на самом деле! – Мой кузен спорил с находящимися под его началом тремя лакеями, которые подавали еду. Они как раз принесли дополнительные тарелки из майолики и кубки для того, чтобы поставить на подносы. – Синьор Сфорца приехал не только затем, чтобы узнать, как там дела с контрактом, который он заключил с Папой, он собирается наконец переспать со своей женой! Ставлю четыре к одному, что ночью он проскользнёт в её спальню.

– Ставлю двадцать скудо один к четырём, что у него ничего не выйдет, – живо ответил один из лакеев. – Мадонна Адриана этого не допустит. Она охраняет мадонну Лукрецию, как стерегущий сокровища дракон!

– Дракона можно убить. – Марко раскрошил горсть засахаренных кедровых орешков и ладонью впечатал крошки в мягкий сдобренный пряностями персик. – Любовь победит, она всегда побеждает. Так что попрощайся со своими двадцатью скудо.

Надо будет попозже сказать Марко, чтобы он отказался от этого пари, не то он проиграет ещё больше, чем обычно. «Дурак, – подумала я, отправляя в рот ломтик сладкого персика. – Мой кузен – дурак». Но я не могла отвести взгляд от его широких плеч и мускулов, задвигавшихся под его рубашкой, когда он поднял первый из тяжёлых подносов. А мои служанки воображали, будто я никогда не смотрю на мужчин.

– Синьорина? – уныло позвал меня Бартоломео из прохладной кухни. – Я уже достаточно взбил сливки? – Его правая рука бессильно висела, словно кишки, вытащенные из забитой свиньи.

– Сними сверху пену, добавь тонко размолотого сахару и розовой воды и продолжай взбивать ещё столько времени, сколько надо, чтобы прочесть все молитвы по чёткам. – Я опустила палец в глиняный горшок и попробовала сливки на вкус. Они были почти хороши, но всё-таки ещё недостаточно воздушны. – Когда достаточно их взобьёшь, вывали их на тарелку и укрась веточками розмарина. И смотри, парень, не вздумай говорить, что ты устал. Ты же хочешь когда-нибудь стать таким же сильным, как маэстро Сантини?

Бартоломео тоже посмотрел на широкие плечи Марко.

– Полчаса, – пробормотал он и принялся взбивать сливки с таким пылом, словно в них забрался его самый заклятый враг. Я улыбнулась, хотя мне внезапно пришло в голову, что взбитые сливки – тоже неподходящее блюдо. Ещё одно кушанье для любовников – когда я в прошлый раз послала вбитые сливки мадонне Джулии и её Папе, большая их часть осталась на постельном белье, как будто святой отец использовал их, чтобы расписать свою любовницу, как художник пишет картину. Если я оставлю миску сливок себе, может быть, Марко распишет ими меня...

Но всё это неважно. Я знала, что должна сейчас сделать, и это не имело никакого отношения к праздным мечтам о постельных утехах.

– Где кубок синьора Сфорца? – спросила я Марко и в последний раз потрогала приготовленное мною сооружение из коринки и каштановых оладий.

– Вот он, – ответил Марко, показав кивком головы на серебряный кубок, предназначенный для почётного гостя. – Певцы уже начали петь?

– Начали, но вряд ли их песни можно расслышать, как следует, из-за хихиканья и всеобщего флирта. У половины гостей уже назначены свидания, а вторая половина пьяна.

– Ничего, пусть подмастерья тоже послушают феррарских певцов, – сказал Марко, когда лакеи унесли все сладости. – Если им, конечно, удастся найти щель в дверях.

Подмастерья гурьбой двинулись наверх, издавая радостные клики, которые, однако, тут же стихли, когда кухни остались позади и они стали на цыпочках подниматься по мраморной лестнице палаццо в поисках места, откуда можно будет послушать музыку. Кухонные мальчики уже смели и смыли с пола просыпавшийся сахар и пятна горячего жира, которые неизменно украшают каменные плиты после долгого вечера, полного трудов; мальчики, следящие за очагами, прикрыли огонь поленьями, чтобы он горел долго и спокойно; а Марко пошёл запирать винный погреб. Никто не смотрел на меня, и я протянула руку к серебряному кубку.

– Кармелина?

Я повернулась к двери кухонь. Там стояла Джулия Фарнезе, перекинув через руку шлейф своего шёлкового абрикосового платья и глядя на меня. Я скорее почувствовала, чем услышала, как кухонные мальчики за моей спиной замерли, уставившись на неё, и мальчики, следящие за очагами, тоже побросали работу, чтобы воззриться на этого сказочного золотого феникса, выглядящего совершенно неуместно среди грязных сковородок, суповых чашек и поварёшек.

– Кубок синьора Сфорца, – тихо сказала мне наложница Папы. – Я отнесу его сейчас.

– Да, мадонна. – Я присела в реверансе и протянула ей пузырёк с укропным маслом, который я собиралась вылить в вино. – Я знаю, что вы сейчас скажете. Я видела, в каком он настроении, и понимаю, что от меня требуется...

– Оставим это. – Она с улыбкой взяла тяжёлый кубок в обе руки. – Я думаю, Лукреция может нынче делать со своим мужем всё, что ей хочется, а вы?

– Но мадонна Адриана, – выдавила я из себя. – Разве она...

Джулия оглядела ряды кубков.

– Который здесь её?

Я показала.

– Я видела её там, наверху, – она следит за всеми, точно коршун. Особенно за синьором Сфорца.

Джулия взяла из моей руки пузырёк и задумчиво вылила его в кубок мадонны Адрианы.

– Может быть, и нет.

Я почувствовала, как во мне поднимается смех. Может статься, я налила слишком много розового вина в тот соус, где были трюфеля и лососёвая икра, но сейчас я не могла подавить хихиканье.

– Чем вы их накормили? – спросила Джулия, хихикая в ответ.

– Почему все меня об этом спрашивают?

– Потому что к тому времени, как все наелись устриц, Лукреция и синьор Сфорца держали под столом друг друга за руки. К тому времени это было самое невинное из того, что происходило под столом.

Я не смогла ответить, просто прыснула со смеху, а она взяла два кубка вина и пошла обратно наверх.

– Над чем ты смеёшься? – спросил Марко.

– Ни над чем. Попробуй вот это. – Я положила последнюю устрицу ему в рот и нажала пальцами на его губы, чтобы удостовериться, что он проглотил последнюю каплю острого соуса. Он посмотрел на меня, и его брови взлетели вверх.

– Вкусно, – сказал он, проглотив устрицу.

– Я знаю.

Вскоре в кухни дошла весть о том, что мадонна Адриана чувствует себя неважно и ушла к себе и после этого остальные гости решили разъезжаться. Собственно, гости в зале начали расходиться сразу среди сдавленного смеха, перешёптываний и шуршания юбок, и, заглянув в зал с лестничной площадки, я увидела, что дама в бледно-голубом сплелась в объятиях с мужчиной, который надел ей на ногу потерянную туфельку, они целовались и ощупью поднимались наверх, к спальням. Ещё одна пара обнималась в широких дверях зала. Что касается синьора Сфорца и Лукреции Борджиа, то их нигде не было видно.

– Хорошо, – сказала я вслух и бодро пошла вниз, в кухни, чтобы сунуть последний грязный котелок в лохань с водой и помахать рукой оставшимся в кухнях служанкам и кухонным мальчишкам. – Работайте дальше, – весело сказала я и вприпрыжку побежала по чёрному коридору. Что это, кажется, костлявая Пантесилея обнимается в лестничном колодце не с одним, а сразу с двумя стражниками?! Я вплыла в мою тихую маленькую пахнущую оливковым маслом комнату и с удовлетворением увидела, что рука святой Марфы не высунулась из своей коробки, чтобы меня укорить. Собственно, мне показалось, что она мною, в общем-то, довольна. Я погладила высохшую руку, потом пошарила на полке за коробкой. И нашарила лайм.

– Маэстро Сантини?

Усталый судомойщик на мгновение перестал мести пол, чтобы ответить на мой вопрос.

– Он вышел, чтобы подышать воздухом и помочиться, так он сказал. – Судомойщик фыркнул. – Наверное, поэтому он сначала зашёл в свою комнату за плащом, кошельком и коробочкой с костями.

– О! – Мой голос прозвучал глухо. Судомойщик озадаченно посмотрел на меня, и я знаком показала ему, чтобы он продолжал мести. Он был в кухнях одним из последних; большинство остальных хихикающими парами расходились по разным тёмным углам. Из-под стола раздалось исступлённое «мяу», и я увидела своего старого знакомого, одноухого кота, в экстазе спаривающегося с гладкой маленькой кошкой, которая обыкновенно ловила мышей в винных погребах. – И вы тоже?! – прошипела я. – Я наготовила таких кушаний, что все в доме пылали страстью, даже чёртов кот, и что же, мне из этого ничего не достанется?

У меня возникла смутная мысль – пойти на крышу, чтобы вдоволь глотнуть свежего воздуха и охладить кровь, но когда я взбиралась по лестнице, я увидела на другой стороне галереи мерцание свечи.

– Ш-ш. – До меня донеслось тихое хихиканье. – Не так громко, не то нас услышат! – Свеча оплыла и едва не погасла, когда к девушке прижалась более высокая тёмная фигура и наклонила голову к её лицу. Я затаила дыхание и отступила назад, в темноту, и мгновение спустя мимо меня, шурша юбками, пронеслась папская дочь; её лицо сияло, и она за руку тащила за собой своего мужа, графа Пезаро, двадцатисемилетнего высокого, темноволосого, с модной короткой бородкой и усами. На его лице играла чувственная полуулыбка, и он мчался за своей молодой женой, как мальчишка. С ещё одним взрывом приглушённого смеха они оба исчезли в спальне мадонны Лукреции, и я услышала, как в её двери щёлкнул замок.

Моё настроение несколько улучшилось, и я невольно улыбнулась. Пожалуй, я пойду не на крышу, а в кухню, и сделаю новобрачным поссет. Всего один кубок, потому что влюблённые всегда пьют из одного кубка.

– Ты что это, девушка, шпионишь за моей сестрой?

Я дрогнула и обернулась. Несмотря на слова, я заподозрила, что это Леонелло, потому что он любил бесшумно подкрадываться ко мне сзади со своей шельмовской ухмылкой, ибо знал, как это выбивает меня из колеи. Но глаза, сверкнувшие на меня из мрака, были на одном уровне с моими – на меня смотрел Чезаре Борджиа, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

– Ваше высокопреосвященство. – Я поспешно присела в реверансе; моё сердце всё ещё колотилось как бешеное. За его спиной стоял его страшный телохранитель, Микелотто, бесцветный и всегда молчащий, и я не знала, кто из них испугал меня больше, когда они вдруг появились из темноты. – Прошу прощения, ваше высокопреосвященство. Я вовсе не хотела мешать. Пожалуйста, извините меня...

– Я тебя не извиняю. Ты шпионила за моей сестрой?

– Э-э – нет. Я собиралась принести ей горячего поссету. – От его взгляда у меня по-прежнему частил пульс. Мои глаза наконец привыкли к темноте, и теперь я хорошо видела его тонкую, как клинок, облачённую в тёмный бархат фигуру, его сложенные на груди руки и спутанные волосы. Он прислонился к стене и в своём тёмном одеянии походил на ещё одну ночную тень. – Горячего вина с пряностями и молоком.

– Я знаю, что такое поссет.

Наступило неловкое молчание. Я подумала, не стоит ли мне вернуться в кухни, однако он не говорил, что я могу идти, и я подумала, что благоразумней будет не двигаться с места. Это было всё равно, что стоять перед свернувшейся змеёй. Его отец походил на рассерженного фыркающего быка, и, завидев его, я чувствовала, что надо бежать со всех ног. Но перед замершей змеёй надо было тоже замереть и не двигаться, покуда тебе не скажут, что можно.

– Новобрачная становится настоящей женой. – Он посмотрел на дверь, за которой скрылись Лукреция и её муж. – Святой отец будет мною недоволен.

«Тогда зачем?» – подумала я, но мне хватило ума не задать свой вопрос вслух. Я понятия не имела, для чего молодому кардиналу Борджиа понадобилось мыслить вслух в присутствии служанки – возможно, ему стало грустно, когда он увидел, что его младшая сестрёнка вот-вот станет взрослой женщиной. Но если князь церкви снисходит до того, чтобы думать вслух в твоём присутствии, это вовсе не значит, что ты должна что-то отвечать.

Его глаза встретились с моими, как будто он услышал мой невысказанный вопрос.

– Мне трудно хоть в чём-либо отказать сестре, – сказал он. – Сфорца – осёл, но, если она его хочет, она его получит. – Его белые зубы блеснули в улыбке. – Само собой, если он нынче не будет с нею нежен, я перережу ему горло.

Я не знала, что можно на это сказать.

– Святой отец будет во всём винить мадонну Джулию, – услышала я свой голос. – Это ей он поручил проследить, чтобы нынче ночью они не сошлись.

– Тебе нравится мадонна Джулия? – спросил он, но без особого интереса. Его глаза снова заглянули в мои.

– Да.

– Она похлопает глазами, и он её простит. – Чезаре явно не питал никакого интереса к Джулии Фарнезе. – Если бы святой отец поел сегодня устриц и павлина, он бы понял, что у неё просто не получится помешать им сойтись.

Я почувствовала, как в моей душе тёплой волной разливается гордость.

– Возможно, святому отцу следует винить меня, ваше высокопреосвященство.

– Ты повариха?

– Да. – При других обстоятельствах я бы потупила взор и сказала, что всё приготовил Марко. Но Чезаре Борджиа смотрел так, что невозможно было не сказать правду.

Он выступил вперёд, всё ещё похожий на ещё одну ночную тень. Его глаза невозмутимо оглядели меня, и я подумала: «Хоть бы он не заметил жилки, бьющейся у меня под горлом».

– Повариха, – задумчиво сказал он. – Что ж, ты не уродина. И, по-моему, справедливо, что если ты воспламеняешь желание, ты должна его утолить.

У меня пересохло во рту.

– Но поссет для мадонны Лукреции, – с трудом проговорила я.

Его пальцы сомкнулись на моём запястье, точно браслет от кандалов.

– Забудь про поссет.

Он даже не спросил моего имени, когда отпустил своего страшного телохранителя и повлёк меня в ближайший покой. Ему не хотелось знать моё имя, и мне, по правде сказать, не хотелось, чтобы он его узнал. В комнате горела одна оплывшая тонкая свеча, и ещё там был стол красного дерева, инкрустированный золотом, и два движущихся к нему тела, и имена были не нужны.

Он одним широким жестом смел всё со стола и посадил меня на него ещё до того, как я услышала, как что-то хрупкое и явно дорогое упало и разбилось об пол. Когда он завладел моими губами, в его поцелуе не было страсти, а было только спокойное любопытство – он как бы пробовал меня на вкус, и я тоже пробовала на вкус его губы, словно соус с ложки. Я почувствовала острый привкус устриц, мускусный аромат трюфелей, икры, розового вина и засахаренных цветов, и его стройное тело тесно прижалось к моему. Я проводила свои дни, потея над горящими очагами и заглядывая в разогретые духовки, и всё равно мне было так холодно – неприступная мадонна кухонь, которую интересовала одна только работа. Даже когда Марко приходил ко мне, его чресла воспламенял выигрыш в карты или удачное пари, а не я сама.

Мне надоело всё время испытывать холод.

Чезаре Борджиа положил ладонь на моё обнажённое плечо, с которого сполз рукав, и я почувствовала, как кровь забурлила во мне, словно кипящее вино. Я закрыла глаза, прижалась носом к ямке под его горлом и зарылась руками в его волосы. Его ладонь легла на моё голое колено под юбкой, скользнула по моему бедру, откидывая юбки прочь. Я стянула камзол с его худых плеч, и он схватил мои запястья, уложив меня спиной на стол. Он нарочно раскинул в стороны мои руки, пригвоздив их к столу всей своей тяжестью.

– Посмотри на меня, – велел он, но я и так на него смотрела. Почему бы нет? Сын Папы был красив в свете свечи, его кожа казалось янтарной, а его глаза были черны, как смола.

– Странно, – сказал он. – Чаще всего они на меня не смотрят. Я их пугаю.

Я обвила его талию ногами.

– Вы не пугаете меня, ваше высокопреосвященство. – Ложь, ложь, ложь, но мне всё равно хотелось на него смотреть.

– А должен бы пугать. – Он по-прежнему всей своей тяжестью налегал на мои запястья, делая мне больно. Внезапно он поднял голову, словно прислушиваясь к какому-то вопросу, которого я не слышала, а потом пожал плечами и начал.