Текст книги "Змей и жемчужина"

Автор книги: Кейт Куинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц)

– Сегодня новобрачная ты, sorellina. – Сандро сказал пару слов музыкантам, и тут же послышались негромкие аплодисменты, когда мой брат вывел меня на площадку, отведённую для танцев. В ответ на аплодисменты я сделала полуоборот, взмахнув своими розовыми юбками, потом виолы заиграли задорную мелодию, и я схватила Сандро за руку. Прозвучал один такт, второй, мы сделали несколько пируэтов, затем Сандро взял меня за талию и подбросил в воздух. Я знала, как надо приземлиться, чтобы мои юбки раздулись колоколом, и, откинув голову назад, рассмеялась и показала озарённые светом свечей обнажённые плечи моему мужу. «Посмотри на меня, Орсино, – мысленно попросила я. – Посмотри на меня, потанцуй со мною, люби меня!»

Джеролама постаралась основательно напугать меня перед тем, как я легла в постель.

– Для женщины супружеские обязанности тяжки, – прошептала она, помогая мадонне Адриане и остальным смеющимся женщинам расшнуровать корсаж моего розового платья. – Очень тяжки.

– Не тяжелее, чем сам муж, – хихикая, ответила я, после чего Джеролама замолчала, ограничившись мученическими взглядами. У меня от счастья кружилась голова, я, казалось, воспарила в небеса и плыла по ним, точно полная луна, и щёки мои так горели, что я прижала к ним ладони, чтобы их остудить.

– Ты слишком возбуждена, дитя моё, – кудахтала мадонна Адриана, расшнуровывая мои рукава. – Постарайся умерить свои ожидания.

Умерить свои ожидания? Мне же предстояло наконец стать женщиной! Я, конечно, слышала мрачные сплетни о том, как это больно, но не верила ни единому слову. Кобылы не визжат от боли, когда их случают с жеребцами, и я тоже вряд ли завизжу.

У-уф! Какое же облегчение – избавиться наконец от этого туго зашнурованного платья! Я действительно съела слишком много, но эти пирожные с марципаном, которые разносили в конце вечера на ярких тарелках из майолики, были слишком вкусными, чтобы от них отказаться! К тому же, когда я чувствую себя счастливой, я всегда объедаюсь. К тому времени Орсино набрался храбрости, чтобы предложить мне тарелку с этими пирожными самому.

– Вы прекрасны, сударыня, – робко проговорил он.

– Не сударыня, а жена, – поправила его я и с восторгом заметила, что глаза у него голубые.

– А теперь – в постель. – Джеролама снова туго завязала на шее мою ночную сорочку и подержала тяжёлую гриву моих волос, чтобы они не мешали, когда я скользнула под покрывало. Постельное бельё было не полотняное, а шёлковое. Интересно, обстановка дома мадонны Адрианы так же роскошна, как здесь? Я поелозила пальцами ног по гладкой шёлковой простыне и решила, что так же. Я выросла в более простом окружении: вместо базилик и крытых галерей Рима – деревья и озёра Каподимонте; провинциальная простота вместо городской роскоши. А я жаждала городской роскоши.

– Какие у вас волосы! – восхитилась одна из женщин, когда Джеролама уложила мои волосы на подушку. – Такие длинные!

– Вы не поверите, какая это мука – их расчёсывать, – сказала я, но, по правде сказать, я обожала свои волосы. От природы они были такого же цвета, как засахарившийся мёд, но я каждый день подставляла их солнцу в нашем саду, надев специальную шляпу без тульи и разложив их по её огромным полям, и солнечные лучи выкрасили одни пряди жёлто-золотым, другие – абрикосово-золотым, а третьи – бело-золотым, так что мои волосы стали выглядеть так, словно они (по словам одного потерявшего от меня голову пажа) были извлечены из золотоносной шахты, а не выросли у меня на голове. И они в самом деле были длинными – когда я их распускала, как сейчас, они волнами ниспадали мне до пят. «Это только потому, что ты такая низкорослая», – говаривала мне Джеролама, но разве я виновата, что мне досталась густая волнистая белокурая шевелюра, а ей – жиденькие космы? В детстве я, бывало, часами втирала в кожу её головы кашицу из ромашки, чтобы её волосы росли быстрее и гуще, но что я получила за свои старания? Она нахлестала мне по рукам, когда стало ясно, что толку от этого нет.

Наверняка Орсино понравятся мои волосы. Хорошо бы снять эту сорочку из прозрачного шёлка и встретить его, окутанной только волосами, но у меня не хватило на это духу. «Завтра вечером», – пообещала я себе и ограничилась тем, что развязала шнурки на шее и стянула сорочку с плеч, едва только Джеролама и остальные женщины удалились. Какой смысл иметь красивые белые тугие груди – такие, как у меня, если их никто не видит? К тому же теперь эти груди принадлежат и Орсино, а не только мне.

Кровать была застелена бархатным покрывалом в чёрную и белую полоску, простыня была чуть влажной от раздавленных лепестков роз. Тонкие восковые свечи освещали комнату мерцающим золотистым светом, и в их сиянии мои волосы поблескивали, точно золото. Я начала пробовать разные позы. Как лучше встретить мужа? Откинувшись на подушки или сидя прямо? Сложив ладони вместе или подложив их под щёку? И как уложить волосы: перекинув через оба плеча или через одно? О Пречистая Дева, когда же он наконец придёт? На свадебном пиру я выпила слишком много вина, и если Орсино будет слишком медлить, то, когда он явится, я уже буду крепко спать.

Я зевнула. Свечи в спальне догорели уже до середины.

В конце концов, когда он пришёл, я уже дремала. Услыхав скрип двери, я тотчас села на постели, лихорадочно вытирая уголка рта (Пресвятая Дева, прошу тебя, не дай моему мужу увидеть, как я пускаю слюни!) и кусая губы, чтобы они покраснели. Подумать только, завтра я уже буду полноправной замужней женщиной и смогу подкрашивать губы, вместо того чтобы постоянно их кусать, пока они не начинали трескаться.

Он вошёл в комнату несмело, держа в руке одну свечу, отбрасывающую дрожащие тени. Его шея выглядела очень худой в вороте тонкой ночной рубашки, его светлые волосы были спутаны. Он нервно кусал изнутри щёку, пока его взгляд не наткнулся на меня, сидящую на широкой кровати, окутанную распущенными волосами. Он остановился и уставился на меня. Я увидела, что он слегка косит, но это было почти незаметно, когда он, как сейчас, опускал глаза и краснел.

Я отбросила волосы с обнажённых плеч и улыбнулась ему.

– Орсино, – начала было я и замолчала – я не знала, что ещё можно сказать, так что я просто тихо рассмеялась. Хорошая из нас вышла парочка – по-моему, он нервничал больше, чем я.

Неважно. Вместе мы разберёмся, что делать.

Я, улыбаясь, подняла руку и протянула её ему.

– Иди в постель, муж мой.

Он долго молча смотрел на меня.

– Простите меня, – невнятно промямлил он. – Я бы хотел... Извините, но мне не позволено. – И он, по-прежнему держа в руке свечу, повернулся и бегом выскочил из комнаты. Скрип закрывшейся двери показался мне очень громким.

Я потрясённо воззрилась на дверь.

«Постарайся умерить свои ожидания», – сказала мне мадонна Адриана.

Не скажу точно, чего я ждала от своей первой брачной ночи, но, разумеется, не этого.

ГЛАВА 2

Для тех, кому предназначено повелевать другими,

правила жизни переворачиваются вверх дном.

Родриго Борджиа

КАРМЕЛИНА

Чтобы знать, что подать новобрачной в спальню после первой брачной ночи, нужна некоторая ловкость. Если ты новобрачную не знаешь (а вчера вечером я была занята по горло и даже одним глазком не смогла взглянуть на мадонну Джулию Фарнезе), то лучше всего отрядить наверх служанку, чтобы она на цыпочках подошла к двери спальни, приложила ухо к замочной скважине и хорошенько прислушалась к тому, что творится внутри. Если будет слышен плач, то надо готовить добрый укрепляющий силы горячий поссет[23]23
  Поссет – горячий напиток из молока, сахара и пряностей, створоженный вином.


[Закрыть] с красным вином и пряностями, тот самый напиток, который новобрачной могла бы принести её матушка с множеством успокаивающих слов о том, что замужество на самом деле – не такая уж плохая штука. Если же через замочную скважину слышится хихиканье и шёпот, то надо принести молодожёнам что-то лёгкое, что можно есть вдвоём и лучше всего – пальцами, чтобы было чем хорошенько перемазаться и потом слизывать липкую массу друг с друга с помощью поцелуев, хихикая при этом ещё и ещё. Для таких голодных молодых любовников хорошо годится горячий сладкий соус из вишни морель с подслащённым вином и макаемый в соус поджаренный в сливочном масле белый хлеб – когда они будут макать в соус хлеб и вытаскивать из него отдельные вишенки, то наверняка перемажутся и будут хихикать.

Но не успела я отловить какую-нибудь служанку, чтобы послать её к двери спальни молодожёнов, как новобрачная сама, неслышно ступая по каменным плитам пола, явилась на кухню. В этот самый тёмный час перед рассветом все служанки, как и все остальные обитатели дома, ещё спали. За исключением, как видно, новобрачной и меня.

– Мадонна Джулия! – Я торопливо бросила тряпку, которой вытирала столы, и присела в реверансе. – Э-э... что я могу для вас сделать?

– Не знаю. – Её глаза рассеянно скользнули по мне: она стояла в предрассветном холоде, одетая только в свой голубой шёлковый халат, водя большим пальцем босой ноги по трещине в каменной плите пола. – У вас остались ещё эти маленькие пирожные с марципаном?

– Да, мадонна. – Я начала поспешно искать их среди аккуратно накрытых блюд с остатками свадебного ужина, стараясь не глазеть на мадонну Джулию. Да, теперь я видела, что сынок Адрианы да Мила отхватил себе в жёны настоящую красавицу – маленькую, но с роскошными формами и соблазнительную, как жареный утёнок, только что снятый с вертела. Однако её овальное личико было мрачно. – Стало быть, вам пришлись по вкусу мои пирожные с марципаном? – не удержавшись, спросила я.

– Они оказались лучшим из того, что случилось со мною нынче ночью, – ответила она с глубоким вздохом. – Так что я решила спуститься и съесть их побольше.

Я с удовольствием протянула ей блюдо. Я действительно умею готовить очень вкусный марципан – тут требуется определённая сноровка, одновременно тонкое чутьё и решительность. – Я собиралась прийти к вам где-то через часок, мадонна, чтобы предложить горячего поссета или, может быть, оставшихся с банкета печёных яблок...

– Яблок я тоже поем. – Она взяла у меня из рук блюдо и, когда поворачивалась, полы её шёлкового халата и волосы заколыхались. У неё были ошеломительные волосы – ярко-золотые и доходящие ей до пят. Но не могу сказать, что я ей завидовала – ведь если бы у меня были волосы до пят, к ним бы тут же прилипли мелкие куриные кости и просыпавшийся молотый сахар, которые вечно скапливаются на кухонном полу, как бы ты ни гоняла служанок, чтобы они его подметали. Но на её голове такие волосы были чудо как хороши.

– Желаю вам много-много счастья в браке, мадонна, – сказала я ей вслед с ещё одним реверансом. – Наслаждайтесь марципаном.

– Больше всё равно нечем наслаждаться, – вздохнув, промолвила она и вышла из кухни. Я с недоумением посмотрела ей вслед, потом пожала плечами и тяжело рухнула на скамью за столом, который только что начисто вытерла. Я слишком устала, чтобы беспокоиться о каких-то там унылых новобрачных. Ей понравилась моя стряпня – ну и хорошо, больше повару не о чем беспокоиться.

Милостивая святая Марфа, как же я устала! Я так и не ложилась. Даже после того, как последний гость уковылял домой поддатый, но наевшийся до отвала, даже после того, как в банкетном зале убрали со всех столов, последнее блюдо было накрыто и оставлено до завтра и последний мусор был выметен с кухонного пола – даже после того, как я отправила всех служанок и подмастерьев спать, сама я так и не смогла отправиться в постель. Они ушли, слишком уставшие, чтобы и дальше ставить под сомнение мои приказы, зевая и еле таская ноги от тяжёлого труда (и вина, которое они украдкой отпивали из графинов, прежде чем их уносили наверх, к гостям). Одна я осталась на кухнях, беспокойно тыкая кочергой в прикрытый поленьями огонь в очагах, хватаясь за тряпку, чтобы ещё раз отдраить все поверхности, листая книжицу с рецептами моего отца и мысленно слыша его грозный голос. Я была слишком утомлена, чтобы заснуть, – и к тому же в любую минуту в кухнях мог объявиться Марко, и если кто-нибудь заговорит с ним раньше, чем это сделаю я, тот хрупкий план, который я состряпала, может легко лопнуть, как образовавшийся в кухонной раковине мыльный пузырь.

В конечном итоге оказалось, что я могла бы с тем же успехом спокойно лечь спать. Все слуги проснулись ещё до рассвета и теперь начинали бросать на меня странные взгляды и заново гадать, откуда я взялась и почему они вообще подчинились моим приказам, но я не дала им времени, чтобы всё это обдумать.

– Basta![24]24
  Всё! Хватит! (лат.).


[Закрыть], – крикнула я, топнув ногой по каменной плите пола, чтобы привлечь их внимание. – Сейчас мы должны собрать и упаковать всё, что принадлежит мадонне Адриане, до самого последнего котелка, до самого последнего мешка сахара. Она захочет, чтобы всё её имущество уже было доставлено к ней, в палаццо Монтеджордано к тому времени, когда она нынче вечером сядет за ужин. И хотя я встретилась с нею только раз, я уверена, что она подсчитает всё до самой последней ложки и, если чего-нибудь будет не хватать, она вычтет стоимость этого из вашего заработка.

По толпе слуг пробежал смех.

– Так что начинайте всё собирать и паковать, – крикнула я, заглушая смешки, – и если окажется хоть на один пакетик шафрана меньше, чем я насчитала, подсчитывая всю ночь...

Вскоре я уже направляла работу помощников повара по упаковке посуды, которую они привезли в палаццо кардинала из палаццо мадонны Адрианы, чтобы приготовить свадебный банкет. Больше не было ни прилива волнения, ни чудесных запахов, и я все эти часы держалась только за счёт изматывающей самодисциплины, потому что быть поваром – значит не только обонять аппетитные запахи пряностей, мёда и сдобного теста, которое так приятно месить и раскатывать. Это значит ещё и прикрикивать на кухонных работников и служанок, и всё время приказывать подмести полы, и почистить котлы, и отдраить все кухонные поверхности. Меня с детства учили всё это делать, так что я знаю, о чём говорю. К тому времени, как взошло солнце, я уже успела погрузить последнюю ложку и последнего слугу мадонны Адрианы в повозки, забежала в тёмные тесные кухни кардйнала, чтобы оглядеть их в последний разок – и вот тут-то как раз и возвратился мой шалопутный кузен.

– Милостивый Боже! – раздался за моей спиной тихий мужской голос. Я, подбоченившись, повернулась и посмотрела на своего кузена, стоящего, прислонясь к косяку в дверном проёме, что отделял кухни от двора. Окинула взглядом всё его длинное тело шести с половиною футов роста и слегка сконфуженное лицо.

– Здравствуй, Марко, – сказала я.

Сначала он поглядел на меня озадаченно. Это и неудивительно, ведь он, в конце концов, не видел меня, по меньшей мере, пять лет, впрочем, даже когда мы с ним работали в одной кухне под руководством моего отца, Марко не обращал на меня ни малейшего внимания. И какой ему был смысл замечать меня? Любимый ученик отца, стремящийся сам стать полноправным мастером-поваром, вполне мог игнорировать дальнюю родственницу, худую, как палка от метлы, даже если она постоянно мешалась под ногами и вечно лезла со своими мнениями насчёт того, чего стоило бы добавить в соус.

– Кармелина? – проговорил наконец он.

– Она самая, – отвечала я и, прошествовав мимо него, крикнула слугам мадонны Адрианы, чтобы ехали в палаццо Монтеджордано без меня. – Сядь, Марко. Нам надо о многом поговорить.

Я не видела особого смысла щадить его чувства. Я рассказала ему всё (или почти всё), и когда кончила говорить, он был бледен и дрожал.

– О Господи Иисусе, – простонал мой кузен. – О Господи Иисусе, Пресвятая Дева и святая угодница Марфа, помогите нам.

Я могла бы ему сказать, что святая Марфа уже крепко мне помогла, но ситуация и так была достаточно рискованная, чтобы вмешивать сюда ещё и её мумифицированную руку. Я погладила свёрток под моей юбкой. – Марко...

– Что же ты наделала? – Он уставился на меня через стоящий на козлах стол, за который мы оба устало уселись. Тесные маленькие кухни кардинала были залиты солнцем, вымыты и вычищены до блеска и странно тихи после вчерашней безумной суеты – слуги мадонны Адрианы поднялись ни свет ни заря, чтобы всё собрать, упаковать и отправиться домой, а слуги кардинала, по-видимому, встанут поздно из-за вчерашних торжеств. По моим расчётам выходило, что у нас с Марко есть добрый час на разговор один на один, прежде чем нам придётся выйти вон.

– Я не знаю, что делаю, – честно призналась я, – но назад я не вернусь.

– Тебе придётся вернуться в Венецию! Ты знаешь, что будет, если ты не вернёшься? Что будет со мною, если я тебе помогу?

Я посмотрела на своего кузена, сидящего, беспомощно сложив большие руки на отмытом и отдраенном столе. Когда мне было двенадцать, я была в него влюблена, и какая девушка в него бы не влюбилась? В такого высокого, широкоплечего, с руками мускулистыми от многих часов взбивания яиц и перетаскивания тяжёлых кусков мясных туш, чтобы насадить их на вертел. С такими красивыми тугими чёрными кудрями и весёлой, часто озаряющей лицо улыбкой, не говоря уже о том, что этот добродушный красавец имел ещё и истинный талант к поварскому искусству. Большие руки Марко могли замесить и тонко раскатать самое вкусное сдобное тесто для пирогов, создать самые воздушные кондитерские изделия, самые изысканные соусы, и я любила его за это не меньше, чем за широкие плечи и белозубую улыбку. Но я сохла по нему недолго, потому что вскоре поняла, что, несмотря на всё то, чем щедро наградил его Бог, у Марко Сантини нет ни капли здравого смысла.

– Никто меня не найдёт и не поймает, – сказала я так успокаивающе, как только могла. – Кому придёт в голову искать беглую венецианку в Риме.

– Но как тебе удалось самостоятельно пробраться так далеко на юг? – Он устремил взгляд на мои коротко остриженные волосы. Я наконец-то сняла испачканную в муке и яйце тряпицу, которой была повязана моя голова, и мои курчавые волосы наверняка уже встали торчком, что, разумеется, делало меня ещё менее пригожей.

– Я путешествовала под видом юноши, – призналась я, проводя рукой по своим обчекрыженным волосам. – Купила в Венеции поношенные камзол и рейтузы, а к ним ещё и маску. Было как раз время карнавала, и все вокруг ходили в масках. – Маскировка была так себе, но я была достаточно высокой и худой, чтобы сойти за долговязого подростка, и, само собой, свою роль сыграла и маска. Половина тех, кто в преддверии Великого поста праздновал карнавал, путешествуя по тем же дорогам, что и я, были одеты в смешные маскарадные костюмы и длинноносые маски. Каким же кошмаром было это путешествие! Я ночевала на постоялых дворах, где по моим ногам, пища, бегали крысы, давилась чёрствым хлебом и жёстким, как подошва башмака, мясом – единственной едой, которую я могла себе позволить; плыла по рекам на медленных, как улитки, баржах, которые останавливались в каждой деревенской гавани, растянув две недели пути, на которые я рассчитывала, на месяц и даже больше.

– Где ты разжилась деньгами для путешествия в Рим? – резко спросил Марко. – Я знаю, что у тебя не было ни гроша за душой!

– Я раздобыла достаточно, чтобы добраться сюда, – ушла я от ответа. Неважно, как я их добыла; это Марко не касалось. К тому же если бы он узнал, что у меня ещё кое-что осталось, то непременно бы захотел одолжить всё, чтобы в петушином бою сделать верную ставку на бойцового петуха, который обязательно победит. Марко всегда говорил, что знает, какой из петухов – «верняк».

– Что ж, я не знаю, почему ты явилась именно ко мне, но я ничем не могу тебе помочь. – Он тяжело осел на стуле, понурил голову и взъерошил пятерней свои чёрные кудри. – У меня даже работы теперь нет. Если мадонна Адриана ещё не успела меня уволить, то наверняка...

– Да, кстати, твоя работа. Скажи мне, Марко, куда ты подевался вчера? Где ты был, когда должен был трудиться не покладая рук, чтобы приготовить праздничный стол для свадьбы мадонны Джулии Фарнезе?

Он отвёл глаза. Взяв початую бутыль вина, которую я вчера закрыла пробкой, я снова откупорила её и разлила вино в два кубка, щедро добавив в него воды.

– Что на этот раз? Зара? – спросила я безразличным тоном. – Или собачьи бои?

– И то и другое, – пробормотал он. – Проиграл партейку или две в карты, вот и решил поиграть во что-нибудь другое. Только одну-две партии; ведь я не мог уйти просто так – удача как раз должна была повернуться ко мне лицом! Я вовсе не хотел, вовсе не собирался...

– Ты вовсе не хотел и вовсе не собирался, – сказала я без малейшей нотки раздражения. Сейчас не время сердить моего кузена. Я вложила в его руку кубок с разбавленным вином и стала смотреть, как он уныло отпивает маленький глоток. Марко не был пьяницей – единственным его пороком были азартные игры. За это мой отец его в конце концов и уволил, не посмотрев на то, что Марко состоял с ним пусть и в дальнем, но всё же родстве. – У тебя по-прежнему есть работа повара в доме мадонны Адрианы, – сообщила ему я, когда он обхватил кружку своими большими руками. – Я тебя прикрыла.

– Ты? – Он резко вскинул понуренную голову. – Но как?

Я пожала плечами и, чтобы спрятать невольную улыбку, тоже отхлебнула вина. Два года я не заходила в кухню, во всяком случае, для того, чтобы готовить по-настоящему, и всё-таки я приготовила свадебный ужин почти для сотни гостей. В незнакомой кухне, с незнакомыми помощниками повара и к тому же – без всякого предупреждения, вот как!

– Мой отец учил не только тебя, но и меня, Марко, – сказала я вместо того, чтобы хвастаться. – Мадонна Адриана так и не узнала, что тебя не было в кухне.

– Прими мою благодарность... – начал было он и тут же замолк. – Иисусе, я понимаю, к чему ты клонишь. Ты хочешь...

– Давай поговорим не о том, чего я хочу, а о том, что ты у меня в долгу, а долги надо платить. – Я произнесла это спокойно и мягко. – Ты у меня в долгу, и ты это знаешь.

Его могучие плечи ссутулились ещё больше.

Я пальцем начертила на отдраенной дочиста поверхности стола маленький круг.

– Ты же знаешь, я могу быть тебе очень полезной. Я бы стала помогать тебе в кухнях мадонны Адрианы. Я могла бы помочь тебе справляться с подмастерьями – взять хотя бы этого Пьеро, от которого только и жди беды; тебе стоило бы его уволить и взять на его место кого-нибудь, кто не будет воровать вино, что подают вместе с закусками, и лапать служанок. Я буду помогать тебе с большими банкетами, работать за двоих, когда тебе нужно будет нанимать работников со стороны.

– А что я должен сделать для тебя? – Он снова вскинул голову, щёки его покраснели от гнева. – Что требуется от меня, кузина?

– Просто позволь мне пожить у тебя. – Немного кротости не помешает, рассудила я, и хотя отец любил повторять, что кротости во мне не сыскать днём с огнём, я умела достаточно хорошо её изображать. – Дай мне угол, где спать. И еду. Вот и всё.

– Вот и всё? Да меня живо упекут в тюрьму, если кто-нибудь пронюхает, что я тебе помогаю. А может, случится и чего похуже. – Он сделал ещё один глоток вина. – Почему бы тебе просто не вернуться домой, маленькая кузина? Твой отец, наверное, покричит и поорёт, но не станет же он...

– Он никогда не примет меня обратно после того, как я вот так опозорила семью. – Я ударила по столу ребром ладони, словно мясницким топором, как бы навсегда отсекая всякую возможность примирения. Моя семья в Венеции: отец, мать, младшая сестра – они теперь для меня всё равно, что умерли, потому что я наверняка умерла для них. – Видишь ли, это теперь у меня.

Я засунула руку под передник и бросила Марко через стол сложенную вдвое потрёпанную книжицу.

Он знал эту прошитую пачку листков почти так же хорошо, как я.

– Где ты это взяла? – Он жадно схватил книжицу, быстро перелистал страницы и остановился на странице 112, где увидел такое знакомое жёлтое пятно – отпечаток большого пальца, испачканного смесью яичного белка и мускатного ореха. – Неужто это оригиналы рецептов твоего отца?

– Все до единого, которые он собрал за сорок лет работы поваром.

Увидев знакомую книжицу, Марко просиял, но, заглянув в неё, снова принял кислый вид.

– Но они зашифрованы – они всегда были зашифрованы, и он никому не открыл свой шифр...

– Я знаю его и могу тебя научить. Тогда у тебя будут все его рецепты. – За исключением одного-двух ингредиентов, которые отец не записывал, а держал в уме на тот случай, если кто-нибудь когда-нибудь украдёт его код. Да простит меня Бог, если я скажу, что мой отец – никому не доверяющий подозрительный ублюдок, но таково большинство поваров. И, конечно же, я знала все ингредиенты, которые он утаил.

Марко поднял на меня свои тёмные глаза и впился в меня взглядом.

– Как же ты их раздобыла? Он же всегда хранил их зорче, чем какая-нибудь церковь хранит свои Святые мощи.

Я не могла не вздрогнуть при слове мощи. Да, хорошо, что я не сказала ему о руке святой Марфы, которую прятала в кошеле под юбкой. Ни к чему моему пугливому кузену знать, что он даёт приют женщине, которая украла не только кулинарные рецепты, но и Святые мощи.

– Он иногда брал с собою эти рецепты, чтобы показать их потенциальным клиентам. Это производило на них сильное впечатление – то, что рецепты были зашифрованы, связанная с ними секретность. Он ловил себе клиентов повсюду, где только можно, – наводил их на разговор о свадебном пире, который они планировали устроить для племянницы, или о прощальном ужине, который они собирались дать в честь отъезда сына в университет. А потом вдруг доставал свою книжку с рецептами, чтобы доказать, что он может приготовить праздничные блюда лучше любого другого повара, которого они могли бы нанять. Так он приманил кучу клиентов. – Уверена, он стал бы агитировать потенциальную клиентуру даже на моей панихиде. – В последний раз, когда он приходил ко мне, я... в общем, я подождала, когда он повернулся ко мне спиной, как раз перед тем, как уйти, и стащила их из его заплечного мешка. – К тому времени в голове у меня уже наполовину сформировался план побега, и когда в моих руках оказалась книжка с рецептами, я придумала недостающие детали и начала не тосковать, а действовать. Вот тогда во мне и зародился страх – что со мною сделает мой отец, если меня поймают, и что со мною сделает венецианское правосудие, – но это меня не остановило.

– Твой отец убьёт тебя, – застонал Марко. – Он убьёт и меня, если поймает нас...

Очень может быть.

–Марко, у тебя что, вместо мозгов в голове творог? – Я придала своему голосу лишь чуток резкости, как в сладкий соус добавляют капельку лимонного соуса, чтобы прибавить ему чуточку остроты. – Забудь про моего отца и взгляни на то, что даю тебе я. Твоя должность в доме мадонны Адрианы сохранена – и к тому же с рецептами моего отца ты можешь стать лучшим поваром в Риме, как мой отец является лучшим поваром Венеции. И всё, что я прошу взамен – это дать мне приют. Место под солнцем для твоей одинокой, не имеющей ни отца, ни матери кузины Кармелины, которая перебралась к своему кузену, чтобы, само собой разумеется, работать в его кухне.

Он задумчиво закусил губу.

– Мадонна Адриана не станет поднимать шума, – просительным голосом добавила я. – Ведь я буду работать бесплатно. А её молодая сноха в восторге от моих пирожных с марципаном.

Марко взглянул на меня, потом на оставшееся в его кубке вино. Допивая своё, я не сводила с него глаз, хотя в соседней комнате уже слышалось движение. Слуги кардинала наконец проснулись и взялись за работу. Нам с Марко осталось совсем немного времени наедине – слуги хозяина дома вот-вот могли войти в кухню.

– Итак, – я подняла брови. – Мы с тобой заключили сделку?