Текст книги "Змей и жемчужина"

Автор книги: Кейт Куинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)

ДЖУЛИЯ

– Я его вижу, вижу! – Голос малышки Лукреции сорвался на визг, и она замахала мне рукой. – Белый дым!

– Где? – Я поднялась так быстро, что уронила на пол своё вышивание, и бросилась к краю балкона, где Лукреция так далеко высунулась наружу, что я торопливо схватила её за рукав ночной сорочки.

– Там, над площадью Святого Петра...

– Белый дым? – Мадонна Адриана привстала из-за стола, где она без особого желания играла в шахматы с маленьким Джоффре, но всех нас прервал скучающий голос: – Это облако. Я обернулась к своему новому телохранителю.

– Откуда вы знаете, если зарылись носом в книгу?

– Оттуда, что, даже если Папу уже выбрали, они не стали бы пускать белый дым до рассвета. – Леонелло перевернул страницу в книге, которую он без разрешения позаимствовал из библиотеки мадонны Адрианы. – Невозможно увидеть белый дым, пока не рассветёт, так какой же смысл зажигать огонь до того, как толпа на площади сможет что-либо увидеть?

– Перестаньте говорить умные вещи, – сказала ему я и снова плюхнулась в своё кресло. Лукреция шумно выдохнула и снова уселась, не отрывая глаза от подзорной трубы. Мадонна Адриана вернулась к своей игре в шахматы, а малыш Джоффре широко зевнул. Небо всё ещё было совершенно чёрным, но из-за душной жары летней ночи и напряжения последней недели никто из нас не смог заснуть. Я встала с постели первой и, накинув поверх ночной сорочки светло-зелёный шёлковый халат, тихонько поднялась на лоджию на самом верхнем этаже палаццо. Но вскоре следом за мною на лоджию прокралась Лукреция (её волосы всё ещё были заплетены в косу для сна), таща за собою сонного малыша Джоффре, а за нею спустя малое время последовала и мадонна Адриана в своей пышной ночной рубашке.

– Вам, детям, следовало бы быть в постели, – пожурила она Лукрецию и Джоффре, но в скором времени она уже приказывала принести свечи, вино и тарелки, полные жареных каштанов, чтобы мы могли коротать ночь в комфорте, глядя на площадь Святого Петра. Когда принесли поднос с жареными каштанами и сладостями, я поморщилась, подумав о бедной Кармелине, нашем поваре, которую подняли с постели, просто для того чтобы накормить нас, но, возможно, она тоже не спала. Все последние шесть дней, пока конклав из двадцати трёх кардиналов был заперт в Сикстинской капелле, слуги не меньше меня были склонны при всяком удобном случае высовываться из ближайшего окна в поисках облачка белого дыма. Три дня подряд дым был чёрным, и каждый раз раздавался хор разочарованных криков при этом знаке, что бюллетени для голосования были сожжены, что значило: большинства всё ещё нет. Когда появится белый дым, это будет означать, что у нас наконец есть новый Папа.

Я всё больше беспокоилась: кто же будет этим Папой.

– Шесть дней! – раздражённо воскликнула я. – Это обычно для конклава? – После прошлых выборов Папы минуло восемь лет, и, если честно, я ничего о них не помнила? Что такое для восьмилетней девочки был Папа? По мне, все Папы выглядели одинаково – они были старые, неизменно толстые и носили широкие белые шитые золотом одежды. Я видела, как Папа Иннокентий VIII впервые появился перед народом и всё время, пока он нас благословлял, я только и делала, что любовалась красотой вышивки на его ризах.

– Прошлый конклав продлился всего четыре дня. – Мой маленький телохранитель перевернул ещё одну страницу в своей книге. – И, разумеется, был один, который продолжался два года, но тогда было решено, что кардиналы слишком засиделись. В конце концов их заперли, разобрали над комнатой для голосования крышу и сказали им, что они будут сидеть под открытым небом, пока не изберут Папу. Несколько проливных дождей прекрасно помогли им сконцентрироваться.

Я никогда не могла определить, когда Леонелло шутит. Его монотонная культурная речь всегда звучала одинаково, что бы он ни говорил. Только блеск в его глубоко посаженных зеленовато-карих глазах свидетельствовал, что в душе он смеётся. После шести дней в его обществе я должна была признать, что в основном он смеётся надо мной, но мне мой новый телохранитель так нравился, что мне было всё равно. Сейчас он сидел, положив ноги на маленький столик, и его короткие пальцы перелистывали страницы томика стихов, который он читал при свете свечей в подсвечнике. Кто-то нашёл для него чистую рубашку и камзол с чужого плеча с быком Борджиа, и то и другое спешно перешитое, но сапоги у него остались те же, поношенные и исцарапанные.

– Этому конклаву лучше не заседать два года. – Я подняла с пола лоджии своё вышивание, но вышивать не могла, потому что слишком нервничала. – Долго я это не выдержу.

Леонелло посмотрел на меня поверх края своей книги.

– Вы хотите, чтобы кардинал Борджиа победил?

– Разве мы все не хотим одного и того же? – с беззаботным видом спросила я. Мадонна Адриана этого хотела; она никак не могла сосредоточиться на своей шахматной партии, потому что всё время поглядывала в сторону площади Святого Петра. Лукреция и её брат конечно же тоже этого хотели – они только и делали, что перешёптывались о том, как их отец скоро станет Папой. Даже сейчас Лукреция снова перегнулась через балюстраду лоджии, всматриваясь в ночное небо через свою подзорную трубу.

– Я сомневаюсь, что вы хотите, чтобы он победил, – сказал карлик. – Ведь у пап не бывает любовниц, не так ли?

– У них могут быть дети! – Я вздёрнула подбородок. – У Папы Иннокентия их было шестнадцать!

– О, грехи юности – это одно дело. Молодому человеку простительно иметь любовницу или даже двух, когда он только начинает свой путь наверх. И когда он забирается выше, становится, скажем, кардиналом, он может безнаказанно держать такой вот сераль. – Леонелло обвёл рукою нас, женщин и детей. – Но поселить подобный сераль в Ватикане...

Родриго меня не бросит. Только не после тех часов, которые мы провели в его пустом палаццо на черно-белой кушетке... и на полу рядом с нею... и в нагретой летним солнцем траве в саду, где пчёлы, пьяно кувыркаясь в полёте, летали между иссушенными жарой растрёпанными розами... Не после того, как он, накрутив на руку мои волосы, шептал мне по-испански, какая я красивая. Как он умел заставить меня чувствовать себя красивой, когда его неторопливые руки ласкали мои обнажённые плечи или медленно гладили нежную кожу на внутренней стороне моего локтя.

Но я его больше не видела с того дня, когда он посадил меня на мою новую лошадь, поцеловал мне руку и отослал обратно в палаццо Монтеджордано. Всего лишь несколькими днями позже умер Папа, и мой кардинал исчез в Ватикане, сначала для похорон Папы, а потом – для избрания нового Папы на конклаве. Единственной весточкой была короткая записка:

«Не выходи из палаццо, пока не закончится голосование, – написал он в спешке, когда было не до нежностей. – На улицах опасно, а я не хочу, чтобы ты или дети пострадали. Я пришлю телохранителя».

Он думал обо мне – и он прислал телохранителя. Разве это не значит, что он меня не бросит, даже если станет Папой?

«Что ты вообще знаешь о мужчинах? – сказал жестокий голосок в моём мозгу. – Последним мужчиной, на которого ты сделала ставку, поставив своё будущее, продал тебя ради карьеры. Кто сказал, что Родриго поступит иначе?» В конце концов, папский престол – это самый большой приз в христианском мире. Наверняка он стоит одной обычной золотоволосой девушки.

Может быть, в конце концов у меня только и останется что Орсино. Орсино с его неловкими руками, косящими глазами и тонким, слабым голосом... Только теперь все в Риме будут знать, что сначала я отдалась человеку, который стал Папой.

– Это правда, sorellina? – заорал на меня вчера днём Сандро. У меня была слабая надежда, что, когда он вернётся в Рим, до него не дойдут сплетни о его младшей сестре, но эта надежда тихо угасла в моей груди в тот самый момент, когда я увидела, как Сандро врывается в сад палаццо Монтеджордано, где я сидела, подставляя солнцу свои волосы. – Кардинал Борджиа? Он тебя изнасиловал, да? Ты бы никогда сама не сдалась этому старому мерзавцу. Если он тебя изнасиловал, я отрублю ему голову и закопаю её в горшке с базиликом, как Изабелла поступила с Лоренцо...[58]58
  В одной из новелл Боккаччо в «Декамероне» молодая девушка Изабелла, которую её семья хотела выдать замуж за богатого и знатного дворянина, влюбилась в работавшего на её братьев юношу Лоренцо. Узнав об этом, её братья тайно убили Лоренцо и закопали его тело. Призрак его явился к Изабелле во сне и все ей рассказал, после чего она вырыла его тело и закопала его отрубленную голову в горшке с базиликом, а потом ухаживала за этим базиликом, как одержимая, и постепенно чахла.


[Закрыть]

– Сандро, перестань кричать. Сейчас не время устраивать драму. – Я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и начала было своё заранее заготовленное объяснение, но мой брат продолжал метаться по саду, бросая на меня гневные взгляды и ругаясь: – Никогда бы не подумал, что ты будешь такой дурой, что нарушишь свои брачные обеты! И с кем – с человеком, у которого любовниц было больше, чем у Зевса![59]59
  Зевс – верховный бог в древнегреческой мифологии. Согласно мифам, имел очень много любовниц как среди богинь, так и среди смертных женщин.


[Закрыть]

– Какие брачные обеты? – с горечью сказала я и рассказала о роли Орсино во всей этой истории, после чего гнев моего брата обрушился (в основном) на него и Родриго. – Этому испанскому развратнику повезло, что он сейчас заперт в Сикстинской капелле, – мрачно сказал мой брат на прощание. – Не то я проследил бы за ним и оскопил, как Абеляра[60]60
  Абеляр, Пьер (1079—1142) – французский философ-богослов и писатель. Его учение церковь осудила как еретическое. По приказу дяди своей возлюбленной Элоизы был оскоплён, после чего стал монахом.


[Закрыть]. А этому бесхребетному мозгляку, твоему мужу, я воздам вдвойне.

– Ты ничего подобного не сделаешь, и ты сам это знаешь! Орсини и Борджиа – могущественные семьи.

– Если они тайно сговорились, чтобы обесчестить мою сестру, они мне заплатят.

Единственное, что я могла сделать, это сглотнуть и пробормотать молитву о том, чтобы с Сандро ничего не случилось. Когда в песнях мужчины обнажают кинжалы из-за чести женщины, это звучит красиво, но сейчас, в реальной жизни, я леденела от страха, представляя себе, как мой старший брат лежит мёртвый на улице за то, что затеял вражду с одним из самых могущественных кардиналов в Риме.

Но в любом случае рапирам и кинжалам придётся подождать, пока в конклаве не закончится голосование. «Всё сводится к этому проклятому голосованию», – подумала я и взяла ещё жареных каштанов. Я всегда ем, когда огорчена.

Леонелло всё ещё смотрел на меня, приподняв одну бровь, и вид у него был такой, словно он читал мои мысли так же ясно, как слова в своей книжке.

– Перестаньте читать мои мысли, – сказала ему я.

– Все карлики умеют читать мысли. Разве вы этого не знали, мадонна Джулия?

Я бросила в него последний жареный каштан.

– Dio. – Он ловко его поймал. – Вы ведёте себя как ребёнок. Наложнице того, кто, возможно, скоро станет Папой, следует вести себя более серьёзно, как подобает высокому положению её любовника, если не её собственному.

От такой грубости мадонна Адриана возмущённо цокнула языком, но я уже к ней привыкла. В первый день, проведённый Леонелло в моём обществе, я играла на лютне, пытаясь разучить новую песню. Леонелло слушал меня где-то час, пытаясь читать, но в конце концов отложил свою книгу и большими пальцами заткнул уши.

– Когда вы играете, мне кажется, что кто-то душит кошку, – откровенно сказал он. – Но должен признать, что, когда вы увлечены бренчанием на лютне, вы кажетесь ещё более привлекательной.

Я хихикнула и перестала перебирать струны.

– Я играю ужасно, да?

– Даже Торквемада[61]61
  Торквемада, Томас де (ок. 1420—1498) – испанский великий инквизитор (с 1483 г.), духовник королевы Изабеллы и короля Фердинанда. Жестоко преследовал мавров, евреев и еретиков. Признаний добивался жестокими пытками.


[Закрыть] осудил бы муки, которым вы подвергаете этот несчастный инструмент, – сказал мне Леонелло и за это сразу мне понравился. Последние шесть дней я провела в его обществе, и после надоевшего раболепия слуг его едкие комментарии освежали меня, как глоток кислой лимонной воды в жаркий день.

– Вы полагаете, что его высокопреосвященство бросит меня? – тихо спросила я своего телохранителя, вертя в руках вышивание.

– Я бы не бросил. – Леонелло уже снова смотрел в свою книгу. – Однако мне никто не предлагает стать Папой.

От этих слов я поморщилась, потом, поранив большой палец иглой для вышивания, выругалась.

– О Господи, я сдаюсь. Лукреция, поди сюда. – Я отбросила своё вышивание прочь. – Давай, я причешу тебе волосы, а то твоя коса уже начала расплетаться.

Она свернулась калачиком на стоящей передо мною табуретке.

– Может быть, Леонелло для нас пожонглирует?

Он продолжал читать.

– Нет.

– Не все карлики умеют жонглировать, – сказала я ей, расплетая её косу. – Как не у всех кардиналов есть красивые белокурые дочери.

– Нет, не у всех, а только у самых лучших. – Она слегка подпрыгнула на своей табуретке. – Ох, хоть бы Чезаре и Хуан пришли и рассказали нам, что происходит! Чезаре всегда всё знает.

По правде говоря, я была рада, что старшие сыновья Родриго сейчас не путаются под ногами. Я наконец встретилась со старшим братом Хуана, после того как начался конклав. У Чезаре Борджиа были такие же золотисто-рыжие волосы, как у Хуана, но он был выше и хладнокровнее. Он быстро окинул меня взглядом и тут же выкинул меня из головы. «Просто ещё одна шлюха моего отца», – явно подумал он, а потом они с Хуаном куда-то исчезли, чтобы исполнить какое-то таинственное поручение Родриго. Не прошло и дня со смерти Папы, как Хуан начал хвастаться, что собирается оказывать своему отцу какие-то важные услуги во время конклава, но Чезаре тут же велел ему попридержать язык и утащил его из дома явно для какого-то противозаконного дела.

Ночь казалась бесконечной. Я сидела, расчёсывая своим серебряным гребнем непослушные кудри Лукреции. Адриана задремала в своём кресле, а Джоффре крепко заснул, положив голову на шахматную доску. Леонелло осмотрел расстановку шахмат вокруг головы малыша, подвинул одну или две фигуры.

– Двенадцать ходов до победы, если пойти конём вот сюда, – а Лукреция беззаботно болтала, не переставая тараторить даже на вдохе:

– Отец говорит, что, когда он станет Папой, моей руки будут просить принцы. По словам отца, дон Гаспаре тогда будет для меня недостаточно хорош, хотя я не знаю, хочу ли я разорвать эту помолвку. Одну мою помолвку, с доном Хуаном де Сентенельесом, уже разорвали в прошлом году...

Когда мой отец станет Папой. Когда, а не если. Конечно, он хотел заполучить папскую тиару. Он мечтал о ней и ради неё плёл интриги и строил козни. Я знала это, ещё когда он ухаживал за мною, так весело уверяя меня, что с него достаточно простой кардинальской шапки. Я вздохнула, проводя гребнем по белокурым волосам Лукреции.

– Хотите ещё каштанов, мадонна Джулия? – послышался голос из дверей лоджии. Я обернулась и увидела Кармелину, повариху, стоящую с тарелкой каштанов в руке.

– Мы вас всё-таки разбудили, – огорчённо сказала я. – Идите спать! Мы можем и сами принести себе вина и сладостей, если нам захочется ещё.

– Чепуха, я всегда встаю до рассвета. – Она вошла в лоджию и поставила тарелку с каштанами возле шахматной доски. – Если вы просто... о, святая Марфа, помилуй меня!

Я услышала заунывное «бе-е-е» и увидела, как из-за юбки Кармелины выходит козлёнок. Белый, пушистый, большеухий, он огляделся и жалобно заблеял. Мадонна Адриана, всхрапнув, проснулась.

– Это ещё что такое? – вопросила она. Я хихикнула.

– Это ваш ужин. – Кармелина зловеще посмотрела на козлёнка. – Он с прошлого вечера всё убегает из кухни и увязывается за каждым встречным. Вроде должен бы был понять, что он всё равно в конце концов окажется на вертеле, нафаршированный сыром, копчёной острой ветчиной и мускатными грушами, но у коз всегда не хватает мозгов. – Её тон сделался задумчивым. – Кстати, мозги тоже можно приготовить очень вкусно, если мелко порубить их со сладким майораном и петрушкой...

– Вы не можете его зарезать, – запротестовала я. – Только посмотрите, какая у него мордочка!

Козлёнок снова жалобно заблеял. Кармелина грозно посмотрела на него, уперев руки в боки.

– По-моему, мадонна Джулия, он вполне сгодится для ужина.

– Нет, не сгодится. – Я подхватила козлёнка на руки и положила его себе на колени. Лукреция захихикала, когда он принялся жевать уголок её рукава. А я начала ласкать его белые вислые ушки.

– Я отменяю его смертный приговор.

– Где вы были, когда меня арестовывали? – прошептал Леонелло, или мне показалось, что он это прошептал, потому что, когда я посмотрела на него, он уже снова уткнулся в свою книгу.

– Что же ещё прикажете мне готовить на ужин? – не отступала Кармелина. – Если у нас не будет жареного козлёнка, то остаётся только похлёбка и размоченный в подогретом вине хлеб.

– Я не имею ничего против похлёбки и хлеба, размоченного в подогретом вине, – просительным тоном проговорила я, гладя козлёнка. – А ты, Лукреция?

– Нет, нет, пожалуйста, не убивайте его!

Кармелина мрачно посмотрела на козлёнка.

– Тебе повезло, – молвила она и повернулась, чтобы уйти.

– А за кого вы, Signorina Cuoca?[62]62
  Синьорина кухарка (ит.).


[Закрыть] Кого бы вы хотели видеть Папой? – Леонелло поднял глаза от своей книги. – Нашего кардинала Борджиа? Или одного из ваших земляков-венецианцев, кардиналов Джирардо, Дзено или Микьеля?

– Это меня не касается, – коротко и резко сказала Кармелина.

– Если бы мы интересовались только тем, что нас касается, жизнь была бы очень скучной. – Леонелло лениво улыбнулся. – Так, например, мне очень даже интересно всё, что касается вас.

Кармелина зло на него посмотрела и скрылась за дверью. Так, так. Моей любимой поварихе не понравился мой новый телохранитель. Всякий раз, когда он обращался к ней, она злилась.

– Вам не следует её дразнить, – сказала я ему, едва за ней захлопнулась дверь. – Не дело злить кухарку, не то вы будете есть только подгоревшее рагу.

– Я не могу удержаться. – Он поглядел на дверь, за которою скрылась Кармелина. – У этой женщины точно есть секреты.

– У всех нас есть свои секреты? Разве у вас нет?

– О, есть, и множество.

– Расскажите мне хоть один. Вы уже шесть дней ходите за мною тенью, а я ничегошеньки о вас не знаю.

– А вы уверены, что в детстве вас не подменили крестьянской девочкой, мадонна Джулия? Девушки вашего происхождения и воспитания не интересуются жизнью своих слуг.

– Ну, хорошо, хорошо, держите свои секреты при себе. – Я погладила лежащего на моих коленях козлёнка, чтобы отвлечь его от жевания моего рукава. – По крайней мере, скажите мне, что вы читаете.

– Гомеровы гимны[63]63
  Гомеровы гимны – устойчивое (позднейшее) название сборника древнегреческой поэзии – тридцати трёх гимнов, исполнявшихся в честь отдельных богов. Авторы стихов неизвестны. Гимны являются «гомеровыми» в том смысле, что они используют тот же самый размер – дактилический гекзаметр, – как написанные Гомером «Илиада» и «Одиссея», применяют многие аналогичные стилевые приёмы и выдержаны в том же диалекте. Гимны приписывали Гомеру ещё в Античности.


[Закрыть]. – Леонелло любовно провёл рукой по искусно тиснённой коже переплёта. – Если я надолго останусь в этом доме, я сильно избалуюсь в том, что касается книг.

– Я люблю поэзию. Особенно Петрарку. Во всяком случае, при некоторых настроениях.

– Я никогда не бываю в настроении для чтения Петрарки.

– А чем вам не нравится поэзия Петрарки?

– Недоразвитые душевные порывы, выраженные в сладеньких стихах, посвящённых скучной блондинке.

– У вас непоэтическая душа, – начала было я, но тут Лукреция, вдруг переставшая напевать что-то козлёнку на моих коленях, вновь бросилась к балюстраде лоджии и закричала:

– Белый дым! Сейчас это точно белый дым! Я вижу, вижу!

Мадонна Адриана так проворно вскочила со своего кресла, что опрокинула шахматную доску. Малыш Джоффре, вздрогнув, проснулся, кинулся к своей сестре, спотыкаясь о рассыпавшиеся белые и чёрные пешки. Леонелло оторвал глаза от книги, а я сунула моего нового питомца по мышку и тоже со всех ног ринулась к балюстраде, вытягивая шею в сторону огромной сумрачной громады собора Святого Петра.

Небо из чёрного стало серым, на востоке брезжила едва заметная бледно-розовая линия. Света было как раз достаточно, чтобы увидеть подымающийся над собором клуб белого дыма.

Habemus Рараm. У нас есть Папа.

– Deo gratias[64]64
  Слава богу (лат.).


[Закрыть], – молвил Леонелло. Похоже, ему было весело.

– Леонелло, – голос мадонны Адрианы дрожал от напряжения. – Идите к охране и скажите им, чтобы немедля отправили кого-нибудь на площадь.

Никто не спросил, зачем. Пока мы разговаривали, нового Папу обряжали в заранее приготовленные папские одежды для его первого появления в окне, откуда он даст всем собравшимся своё первое папское благословение.

«Кто же стал Папой?» Эти слова гулко стучали в моём мозгу, пока я вслед за визжащей Лукрецией и несущимся вприпрыжку Джоффре сбегала по лестнице в вестибюль у входа, чтобы ждать известий там. «Кто же стал Папой?»

Я не знала, на что надеяться.

В конце концов Родриго возвратился раньше, чем посланец мадонны Адрианы смог пробиться обратно сквозь ликующие толпы, запрудившие улицы Рима. Мы все ждали в прихожей. Джоффре прыгал так активно, что Адриана его отшлёпала; Лукреция то молилась, то принималась лепетать что-то радостное и несвязное. Я надела своё жемчужное ожерелье и то алое шёлковое платье, которое было на мне, когда я отдалась Родриго. Козлёнок ходил за мною, как привязанный, жуя мой подол, а слуги стояли кучками и шептались, даже не делая вида, что заняты работой.

Двойные двери прихожей распахнулись, и внутрь с громовым грохотом хлынул поток людей. Палаццо внезапно наполнилось толпой пажей, стражников, мажордомов, служителей церкви, и все они разом говорили и жестикулировали. Двое красивых юношей с горделивой осанкой и золотисто-рыжими волосами, один в сутане епископа, другой в прикрывающих верхнюю часть тела латах, стояли по бокам представительного широкоплечего мужчины в широких белых шитых золотом одеждах.

Чезаре Борджиа поднял руку, и Хуан, ухмыльнувшись, бросил в воздух ворох надписанных листочков бумаги, тех самых, которые, кружась, просыпались на толпу на площади из окна, когда святой отец давал своё первое благословение:

– У нас есть Папа, Александр VI, Родриго Борджиа из Валенсии.

– Я Папа! – крикнул мой бывший кардинал, и его глубокий низкий голос был похож на победоносный рёв быка. – Я – ПАПА!

Он своим обычным быстрым шагом двинулся вперёд, и его шитые золотом ризы развевались за его спиной, точно плащ завоевателя. Слуги, клирики, родственники, дети – все бросились ему навстречу, но он пробился сквозь толпу и подошёл ко мне. У меня пересохло во рту.

– Я Папа, – повторил он и сжал меня в таком безудержно страстном объятии, что мои ноги оторвались от пола и с них слетели домашние туфли. Он рассмеялся, словно зажурчало наливаемое в кубок подогретое вино, и я засмеялась вместе с ним и нагнула голову, чтобы поцеловать его перед Богом и паствой и прихлебателями – перед всеми. Я услышала пробежавший по толпе шёпот – но что мне было до него? Родриго не было до него никакого дела, а только его мнение имело теперь значение.

Среди неумолчного шума я прижала губы к уху моего любовника.

– Ваше Святейшество, – прошептала я и наклонилась, чтобы поцеловать его папский перстень.