Текст книги "Змей и жемчужина"

Автор книги: Кейт Куинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

Кармелина посмотрела на меня с любопытством. Всего месяц назад я бы с ума сходила при одной мысли о том, что Родриго на меня гневается. Собственно, я и сходила с ума. Теперь же мне ни до чего не было дела. Я отшвырнула письмо и подняла Лауру, чтобы она могла увидеть синюю, сверкающую гладь озера.

– Это озеро Больсена, Lauretta mia, правда, оно красивое? Завтра мы в нём поплаваем.

– Сколько мы ещё будем здесь оставаться, мадонна Джулия? – не удержалась от вопроса Кармелина.

– Не знаю.

Может быть, месяц, может быть, полтора. Кармелина ворвалась в кухни замка, точно французская армия, после чего еда сразу же стала заметно лучше. Пантесилея была так занята, соблазняя местных фермеров, что от усталости у неё впали глаза. Джеролама с мужем уехали обратно во Флоренцию.

– Не сказала бы, что Флоренция сейчас – такое уж приятное место, – сказала она перед отъездом. – Этот безумный монах Савонарола всех взбудоражил. В чём-то он прав – наш мир действительно порочен и жаден, но теперь он требует, чтобы мы сожгли нашу хорошую мебель и красивую одежду и стали жить как нищие. Я вас умоляю!

– Какая нелепость, – согласилась я. Однако безумные доминиканские монахи казались мне такими же далёкими, как и всё остальное. Меня нисколько не интересовало даже наступление французов, хотя во время мессы люди шептались о том, что они, насилуя и убивая, продвинулись на юг аж до Пармы – или до Болоньи? Ничто не изменит Каподимонте, даже вторжение французов. Здесь никогда ничего не менялось. Когда-то это меня бесило, но теперь что-то изменилось во мне.

Вскоре я получила ещё одно письмо от мужа. И ещё одно письмо от моего Папы, который, по-видимому, узнал о письмах Орсино, потому что на одной короткой страничке он перешёл от раздражения к бешенству. Он начал со слов: «Неблагодарная, коварная Джулия!» и продолжал упрёки по нарастающей.

«Ради чего вы боретесь за то, чтобы его удержать?» – спросил меня Леонелло, когда мы ещё были в Пезаро, и его вопрос так настойчиво звучал у меня в голове, что с тех пор я избегала с ним говорить. Действительно, ради чего? Ведь если бы я надоела Родриго, я вернулась бы как раз к той жизни, какой жила сейчас. И даже если мне порой и бывало одиноко в моей постели и моё тело иногда тосковало по мужским объятиям, я поняла, что мне недоставало той жизни, что была у меня до замужества, то есть моей нынешней. Мне куда больше нравились спокойные, размеренные трапезы с моей семьёй, чем палаццо, полное честолюбивых придворных, скользких послов и плетущих интриги кардиналов. Мне нравилось проводить время не с просителями, ищущими милостей Папы, а с вдовою Анджело, которую я пыталась отговорить от мысли уйти в монастырь; с Сандро и его бойкой любовницей Сильвией, которую он начал привозить с собой, приезжая из Рима, всякий раз, когда ему приходила охота увильнуть от своих церковных обязанностей. Но более всего мне нравилось проводить дни с Лаурой. Весь день, каждый день, расчёсывая её волосы, плавая с нею в озере, уча её первым в её жизни молитвам – ведь теперь она уже хорошо произносила слова. Ухаживая за ней самолично, вместо того чтобы на несколько часов оставлять её няне, потому что мне надо было присутствовать на очередном банкете в Ватикане.

Мне нравилось быть обыкновенной. Снова быть просто Джулией Фарнезе, а не Джулией La Bella, не Венерой Ватикана, не Христовой невестой.

Лето заканчивалось, приближалась осень. Мой Папа уже не просто гневался, он сходил с ума от бешенства.

– Он велел мне привезти тебя обратно в Рим, иначе – отлучение от Церкви, – сообщил Сандро.

– И кого из нас он отлучит?

– Обоих, если мы спешно не вернёмся. Мне приказано возвратить тебя в Рим немедля. – Сандро устремил на меня задумчивый взгляд. – Небольшие каникулы – это неплохо, sorellina, но скажи, что ещё ты задумала?

– Не знаю, – призналась я. Сейчас я знала только одно – что мне нужно время подумать. Я бродила по берегу озера с Лаурой, кивая рыбакам, пока они не начали робко кивать в ответ, касаясь своих шапок. Я возродила старое обыкновение своей матери собирать еду и старую одежду и раздавать это нищим, которые толпились у церкви. Сама церковь нуждалась в срочном ремонте.

– Ещё один ненастный сезон – и башня проломит крышу, – сказал священник. Я начала изучать планы ремонтных работ, разговаривать с каменщиками, записывать примерные цифры и в конце концов выбила из моего старшего брата Бартоломео деньги на восстановление. На берегу озера каждый год устраивался праздник, которым всегда руководила наша семья, и на этот раз призы раздавала я. Когда я вручала кошель с деньгами за самый большой улов сезона, одна или две женщины мне улыбнулись.

– Ты не можешь оставаться здесь так долго, – предупредила меня Джеролама во время одного из своих визитов. – Святой отец не станет увиваться вокруг тебя вечно. Подумай о семье!

– Я и думаю, – резко ответила я. – Разве не ты всё время твердила мне, что моя безнравственность – позор для всех Фарнезе?

Её глаза блеснули.

– К тому же, – добавила я, – я хочу увидеть, как эту разваливающуюся церковную башню укрепят. – Так приятно заниматься чем-то большим, чем алтарный покров, или добиться чего-то более значимого, чем идеально выбеленные солнцем волосы. – Я чувствовала себя... толковой. Не просто красивой, годной не только для декоративных целей. Это чувство ещё более усилилось на следующий день, когда я услышала донёсшийся из кухонь истошный крик и затем одно за другим несколько венецианских ругательств, и, вбежав туда, увидела, что моя всегда такая невозмутимая Кармелина залезла на стол, спасаясь от лениво ползущей по каменным плитам пола змеи. – Это же просто водяная змея! – рассмеялась я. – Они вечно заползают в дом с озера. Тут нечего бояться!

– Убей её, Бартоломео! – завопила Кармелина, не обращая внимания на мои слова.

– Вы с ума сошли? – Её рыжий подмастерье залез на стол рядом с ней. – Я не выношу змей!

– Она совершенно безобидна! – пристыдила я их. – Да что с вами? Вы спокойно тушите этих мерзких угрей из Тибра, но боитесь безвредной водяной змеи? – Я ухватила шипящую тварь щипцами Кармелины и выбросила её во двор. Моя повариха воззрилась на меня в изумлении.

– Святая Марфа! – пробормотала она, слезая со стола. – Джулия La Bella? Вместо этого вас следовало бы назвать Джулия La Coraggiosa[109]109
  Смелая (ит.).


[Закрыть].

Джулия Смелая? Мне это понравилось.

Наверное, с моей стороны было весьма смело написать Родриго и сказать ему, что до моего приезда в Рим я намерена навестить Орсино. «Он написал мне и попросил приехать к нему в Бассанелло». А может быть, это было просто глупо, потому что я думаю, что этим письмом чуть не убила моего Папу. Его апоплектический рёв донёсся до меня из самого Рима.

«Мы не могли поверить, что ты будешь такой неблагодарной, – написал он в своём следующем письме, почти разрывая бумагу. – И это после всех твоих обещаний, что ты будешь верна нашим указаниям и не станешь ездить к Орсино! Но сейчас ты делаешь прямо противоположное! Рискуешь своей жизнью, уезжая в Бассанелло – несомненно, с целью вновь отдаться этому жеребцу!»

«Жеребцу». Я вас умоляю.

И в конце концов я не поехала в Бассанелло. Вместо этого Орсино приехал ко мне.

ЛЕОНЕЛЛО

– Осторожнее, – крикнул я вслед маленькой Лауре Орсини. Дочурка Джулии Фарнезе бегала по краю озера, смуглая и голенькая, как маленькая водяная нимфа, её сброшенная за ненадобностью рубашка лежала рядом со мною. Я сидел в тени высокого дуба и бдительно наблюдал за своей маленькой подопечной. Был уже ноябрь, но зимние холода ещё не наступили, и было ещё достаточно тепло для того, чтобы Лаура могла носиться у озера совсем раздетой.

– Нельзя позволять ей бегать вот так, – журили Джулию её шокированные невестки. – Это же неприлично!

– Я тоже плавала в этом озере голой, когда была в её возрасте, – возразила Джулия. – И со мною не случилось ничего дурного. Пусть бегает, у нас ещё масса времени, чтобы воспитать из неё важную даму.

– Хотя бы заставь её надевать сорочку в присутствии мужчин! – Невестки бросили недовольные взгляды на меня. Но Джулия их не послушалась, и, поскольку нынче днём она отправилась – как делала на удивление часто – отнести еду нищим Каподимонте, её дочка осталась на попечении моём и нескольких нянек. Мы должны были отвести малышку вниз по извилистой тропе, которая, словно лестница, спускалась от замка к плещущемуся внизу озеру, где между скал росли дубы. Устав от болтовни нянек, я услал их обратно в замок; передо мною простиралось озеро, голубое и сверкающее под таким же голубым куполом неба: над головой пели дрозды; на другом берегу озера виднелся шпиль церкви. Хотя было всё ещё тепло как летом, на ветвях дуба я уже видел засохшие листья, палая сухая листва шуршала подо мною, когда я ворочался на своём расстеленном под дубом плаще, и я отчётливо понял – настала осень.

Нравилось это La Bella или нет, её летняя идиллия подошла к концу.

– Лео, Лео! – закричала с кромки воды Лаура. – Чипаски!

Я уже хорошо понимал, что хотела сказать полуторагодовалая Лаура. «Чипаски» означали «черепашки».

– Только не говори про них синьорине Кармелине, когда я отведу тебя в кухни на обед, – посоветовал я, глядя на неё поверх «Размышлений» Марка Аврелия. А то она придёт сюда с сачком, и на следующий день эта малышка-черепашка, которую ты держишь в руке, очутится на твоей тарелке.

Лаура захихикала; маленький подвижный бесёнок, сидящий на пятках и шевелящий пальчиками ног в мягкой озёрной грязи, осторожно выпуская черепашку обратно в воду. Половину лета она училась ходить и бегать возле озера, и её кожа за это время загорела почти до черноты, а светлые мягкие кудряшки выгорели на солнце до бледно-золотистого цвета. – Не глубже чем по колено, – предупредил я, когда она зашла в озеро. – Ты же знаешь, что сказала твоя матушка.

– Да, Лео. – Лауре я нравился. Я был для неё старым дядей, но из-за моего низкого роста ей было со мною удобно. Она делала свои первые неуверенные шаги, держась за мои короткие пальцы, и я не имел ничего против. Она была прелестная малышка, слишком маленькая, чтобы знать, как быть жестокой. Почему бы не насладиться этим, пока она не стала старше?

– Леонелло!

Это был голос мадонны Джулии, и ещё до того, как я поднял взгляд от книги, мне показалось, что он звучит странно. Как-то сдавленно, и, когда я увидел, как она приближается, осторожно ступая по берегу озера у кромки воды, я заметил, что за нею идёт ещё одна фигура. Молодой человек, примерно двадцати одного года, светловолосый, голубоглазый, всё ещё по-юношески худой. Я пощупал маленький ножик в моей манжете больше по привычке, чем из страха. За все два с лишним года, что я служил телохранителем у La Bella, мне ещё никогда не приходилось вставать на её защиту, и вряд ли мне надо будет защищать её от этого молодого человека, которого она по собственной воле вела к своей дочери.

– Лаура, – сказала она, наклоняясь, и малышка бросилась в её объятия, точно маленькая коричневая обезьянка. Джулия подняла её, пригладив её светлые кудряшки, и повернулась к молодому человеку с улыбкой, которую, пожалуй, можно было назвать... нервной. – Лаура, позволь мне представить тебе Орсино Орсини.

Dio. Я положил книгу на плащ, с большим интересом глядя на нашего нежданного гостя. Я никогда прежде его не видел – молодого мужа Джулии, которому наставил рога сам Папа Римский.

– Это она? – У юноши был приятный тенор, но звучал он нервозно.

– Да. Lauretta mia, это твой... то есть это мой...

Тут Джулия остановилась. «Твой отец», но что касалось отцов, то Лаура знала только одного – грубовато-добродушного, весёлого Римского Папу. «Мой муж», но насколько мне было известно, мадонна Джулия последний раз видела его ещё до рождения Лауры.

– Это Орсино Орсини, – сказала в конце концов La Bella, присев в реверансе с малышкой на руках и избегнув таким образом всего этого запутанного клубка проблем.

Голубые глаза Орсино Орсини быстро оглядели девочку, которая носила его фамилию. Может быть, он искал в её лице сходство с собой? «Бесполезно», – подумал я. Все хорошенькие белокурые девочки похожи друг на друга – и мужчины настаивают, что их дети похожи на них только из тщеславия. Лаура была просто счастливым ребёнком на руках у матери и нисколько не походила ни на Орсини, ни на Борджиа.

– Она красавица, – сказал наконец Орсино. Он хотел было коснуться пальцем щеки Лауры, но она, внезапно застеснявшись, уткнулась лицом в шею матери. Орсино посмотрел на Джулию и тоже застеснялся. – Ты тоже красивая. Такая же красивая, какой я тебя запомнил.

– Спасибо. – Если он рассчитывал, что она покраснеет как девчонка, то он просто не знал, какую уверенность в себе его жена приобрела за последние два года. – Ты хорошо выглядишь, Орсино. Я вижу, ты вырос.

– Да. На целых два дюйма. – Он распрямил плечи. – Я много езжу верхом и от этого стал намного сильнее. Ты знаешь, что теперь у меня есть condotta?[110]110
  Наёмный военный отряд в XIV—XVI вв. в Италии, находившийся на службе какого-либо государя или Римского Папы.


[Закрыть] Я почти всё время в седле, вместе с моими солдатами.

Джулия склонила набок голову, разглядывая его профиль.

– Ты сломал нос?

– Да. – Он кашлянул. – Я это... В общем, мне его сломали в бою – мои люди и я сражались против этих миланских головорезов...

Я фыркнул, и совсем не тихо. Орсино посмотрел на меня сверху вниз с таким видом, будто это заговорил куст.

– Это ещё что? – спросил он у Джулии.

– Это тог, кто говорит, что вы лжец, – заметил я, прежде чем она успела ответить. – Вам сломали нос отнюдь не в бою, синьор Орсини. Мы с кардиналом Фарнезе много беседуем за игрой в примьеру, и не только о новостях из коллегии кардиналов. Он рассказал мне кое-что и о делах, так сказать, семейных...

Джулия удивлённо подняла брови.

Орсино покраснел и коснулся своего крючковатого носа.

– Это был твой брат, – признался он. – Он набросился на меня, после того как э-э...

– После того, как узнал, что вы согласились одолжить свою молодую жену другому в качестве шлюхи, – услужливо закончил я. – Брат мадонны Джулии нашёл вас, когда вы охотились, стащил вас с коня и сломал вам нос и два ребра.

– В самом деле? – Джулия, похоже, была довольна. – Сандро мне ничего не говорил. А что ты здесь делаешь, Орсино? Судя по твоему последнему письму, ты должен сейчас идти со своими солдатами на французов.

Стало быть, они друг другу писали? Очень интересно. Вряд ли это понравилось бы Папе. Впрочем, ему сейчас не нравилось всё, касающееся затянувшегося отсутствия Джулии.

– Я послал своих людей вперёд, а сам вернулся в Бассанелло. А потом сюда. – Глядя на свои сапоги, он носком нарисовал черту на озёрной грязи, потом тщательно стёр её подошвой. – Я... хотел тебя увидеть.

Джулия пристально смотрела на него поверх кудрявой головки Лауры. Улыбка сошла с её лица, и она перестала нервно моргать; сейчас её лицо не выражало никаких эмоций, словно лицо мраморной богини, глядящей поверх голов тех, кто пришёл ей поклониться.

– Ты ведь никогда не была в Бассанелло, верно? – продолжал Орсино, по-прежнему избегая смотреть в глаза жене. – В нём нет ничего особенного – просто невысокие холмы и крепость. Вот Карбоньяно я бы хотел тебе когда-нибудь показать – там красиво. Там есть замок, снаружи он выглядит грубо – просто квадратное строение с зубчатыми стенами, но внутри он красив. Там есть зал с расписным потолком.

– Расписные потолки, – заметил я. – О Боже, какая утончённость.

– Я слышала о Карбоньяно. – Джулия поискала глазами сорочку, которую скинула Лаура, и нагнулась, чтобы её поднять. – Ведь это тот самый город, который Его Святейшество подарил тебе за то, что ты на длительное время одолжил ему свою жену? – Её голос звучал спокойно и ровно, в нём не было ни гнева, ни какого-либо иного чувства – но Орсино опять покраснел.

– Рядом есть озеро, – упрямо продолжал он. – Lago di Vico[111]111
  Озеро Вико (ит.).


[Закрыть]. Оно не такое большое, как это, – и он махнул рукою в сторону синего простора озера Больсена, – но красивое. Летом с озера дует ветерок и навевает прохладу. И мы производим очень хорошее оливковое масло, а также орехи фундук.

– Не только расписные потолки, но и орехи фундук, – ни на кого не глядя, прокомментировал я. – Возможно ли представить себе подобную роскошь?

Орсино, покраснев, взглянул на меня.

– Послушайте, вы можете уйти.

– Только не по вашему приказу, – ответил я. – Не вы платите мне жалованье. А если вы попытаетесь заставить меня уйти, то убедитесь, что меня не так-то легко сдвинуть с места. – Я надеялся, что он попытается.

Орсино открыл было рот, но его опередила Джулия.

– Леонелло, пожалуйста, перестаньте. Он здесь гость. – Она взглядом велела мне замолчать, снова повернулась к мужу, и вид у неё был почти ободряющий. – Говоришь, озеро Вико и Карбоньяно...

Однако моё презрение, похоже, отняло у него всю смелость, которая у него была. Он просто с мольбой смотрел на жену, и она с тихим вздохом встала на колени, чтобы натянуть на Лауру её сорочку.

Орсино переступил с ноги на ногу. Молчание затягивалось. Джулия продела руки Лауры в проймы, девочка вырывалась и хмурилась.

– Не нлавится, – взбунтовалась она. – Не нлавится!

– Что ей не нравится? – спросил Орсино.

– Одежда. – Джулия наконец-то вдела руки дочки в рукава. – Что бы я на неё ни надела, она либо тотчас всё сбрасывает, либо бросается в озеро прямо в одежде. Такая жалость – ведь половина удовольствия, которое мать получает от того, что имеет дочь, – это наряжать её в красивые платья, верно? – Джулия встала и твёрдо взяла Лауру за руку.

– Ей бы понравилось озеро в Карбоньяно, – сказал Орсино. – То есть я хочу сказать, если бы ей довелось его увидеть. В нём хорошо плавать.

– В самом деле? – Выражение лица Джулии смягчилось, и на нём заиграла едва заметная улыбка. – Хочешь погулять с нами и рассказать мне о нём побольше?

У него, похоже, спёрло дыхание.

Джулия оглянулась и посмотрела через плечо на меня. Здесь, в Каподимонте, она перестала делать свои сложные, изысканные причёски; её волосы были закручены в простой узел и заправлены под сетку, и у неё на носу и на груди появилось ещё больше веснушек, словно её обсыпали золотым песком.

– Может быть, вы подождёте нас здесь, Леонелло?

– Нет, – ответил я, кладя Марка Аврелия за пазуху и вставая со своего расстеленного плаща. – Моё жалованье – это деньги Борджиа, мадонна Джулия, а Папе не понравится, если его наложница отправится гулять со своим мужем без должного пригляда и сопровождения.

Я сказал это, глядя на Орсино. Он снова покраснел и устремил взгляд на озеро. Джулия, шурша шерстяными юбками, подошла ко мне ближе и понизила голос:

– Какой от этого может быть вред, Леонелло? Он ведь хочет только поговорить.

– Он хочет вернуть свою жену, – молвил я. – Правда, бороться за вас он не будет. Чтобы противостоять Борджиа, и тем более Папе, нужно мужество, а в нём мужества не больше чем в только что вылупившемся цыплёнке. Знаете, я беру назад то, что сказал вам в Пезаро. Теперь я понимаю, почему вы оставили красивого юношу ради стареющего клирика – вы сделали это отнюдь не из-за драгоценностей.

– Орсино Орсини – мой муж. – В глазах Джулии вспыхнули гневные огоньки.

– Но не отец Лауры, несмотря на все сомнения Папы. – Я приподнял бровь и усмехнулся. – На вашем месте я бы встал на колени и молился, чтобы она оказалась незаконнорождённым бастардом Борджиа, а не законнорождённой Орсини. Плохо иметь бесхребетного мужа, но ещё хуже быть обременённым его таким же бесхребетным отродьем.

Джулия Фарнезе ударила меня по щеке. То не была одна из тех лёгких, изящных пощёчин, которые дамы порой дают служанкам или непослушным детям, – она влепила мне настоящую крепкую оплеуху, её ладонь врезалась в мою щёку, как удар молнии. Я упал на спину и едва успел подставить локти, чтобы не грохнуться навзничь.

– Хотите, идите за нами, не хотите – нет, вы, маленький гадкий извращенец, – сказала она. – Поступайте как знаете.

Она повернулась, с достоинством подошла к озадаченному Орсино, который сидел на корточках, пытаясь завести разговор со всё ещё робеющей Лаурой.

– Там, немного дальше по берегу, открывается красивый вид на город, – объявила Джулия, беря за руку Лауру. – Пойдём посмотрим?

Орсино явно хотел взять её за руку. Но вместо этого он взялся за вторую ладошку Лауры.

Я медленно сел, стряхивая грязь со своих испачканных ладоней. Мои дорогие чёрные бриджи тоже были измазаны в озёрном иле. Dio, как я скучал по Риму. Всем радостям деревенской жизни я предпочёл бы сейчас его вонючие переулки, шумные таверны и смрадный городской дым.

Прежде я был бы уверен, что Джулия Фарнезе согласилась бы со мной – элегантная наложница Папы, одетая в бархат, сверкающая драгоценностями, танцующая до рассвета и наслаждающаяся вечеринками, пышными процессиями и маскарадами. Но после лета, проведённого в сонном маленьком Пезаро и ещё более сонном маленьком Каподимонте, где главным событием недели была воскресная месса...

Они уходили всё дальше по берегу, и их светлые волосы блестели под послеполуденным солнцем. Молодой Орсини, похоже, что-то описывал, махая рукой. Джулия, слушая его, склонила голову. Лаура вприпрыжку шагала между ними, время от времени подгибая ноги и качаясь на их руках. Муж, жена, ребёнок – маленькая троица, олицетворяющая семейное счастье.

– Хорошенькое дельце, – сказал я, ни к кому не обращаясь, и пошёл в дом, чтобы счистить с себя грязь.