Текст книги "Змей и жемчужина"

Автор книги: Кейт Куинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

Половина служанок из задней повозки попытались убежать, но трое французских солдат прижимали их к повозке, точно овчарки, загоняющие овец, коля их пиками и смеясь, когда они кричали. Остальные солдаты обыскивали повозки и гнали назад сдавшихся стражников, руководимые человеком в сияющем, как зеркало, шлеме с синим плюмажем – судя по всему, их капитаном. Трое или четверо стражников всё ещё сражались около кареты мадонны Джулии, но упряжь её лошадей уже была перерезана, а сами лошади убежали, оставив карету стоять, словно корабль, севший на камни на мелководье. Капитан нашей стражи лежал, как тряпичная кукла, возле наклонившегося колеса кареты, и из его перерезанного горла всё ещё медленно, толчками, вытекала кровь. Бартоломео ничком лежал в пыли меньше чем на расстоянии вытянутой руки от того места, где упала я.

Солдат, вытащивший меня из повозки, бросил на меня беглый взгляд, но просто плюнул на дорогу и принялся рыться в сундуках.

«Быть может, мне стоило бы поблагодарить моего отца за то, что он меня ударил, – по-идиотски подумала я, чувствуя пульсирующую боль в опухшем лице. – Он так меня изуродовал, что даже французы не хотят меня насиловать». Так что предсказание Леонелло не сбылось.

Но Леонелло говорил и о другом. О том, что французы уже близко, что по дороге Монтефьясконе до них рукой подать. По дороге, которую мы выбрали только потому, что я уговорила мадонну Джулию не ехать вместе с венецианцами, с которыми путешествовал мой отец. «Это всё моя вина, Господи, прости меня, это я во всём виновата...»

– Бартоломео? – Я подползла к моему подмастерью. Он лежал неподвижно, и его огненно-рыжие волосы казались на белой дорожной пыли почти такими же яркими, как струйка крови, вытекшая из-под тела ближайшего к нам павшего стражника. – Бартоломео, сядь! Сядь! Я не для того целый год учила тебя готовить, чтобы эти проклятые французы убили тебя посреди дороги! Сядь и расскажи мне, что входит в сабайон, пожалуйста...

Он лежал так неподвижно. Где-то сзади закричала женщина, её крик становился всё выше, выше, а вместе с ним слышалось ржание французов. «Это моя вина, моя...»

– Ну-ка, а что у нас здесь? – Французский капитан перешёл с французского на итальянский, говоря на нём с ужасающим акцентом. Он облокотился на луку седла и посмотрел на карету. Последние из наших стражников бросили оружие на землю, и теперь, по знаку капитана, сержант рывком распахнул дверь кареты. – Viens ici![113]113
  Выходи сюда! (фр.).


[Закрыть] – заорал он.

Возникла пауза, потом на дорогу вышла мадонна Адриана. Сейчас моя нанимательница уже не выглядела как уверенная в себе кузина и наперсница Папы, как самодовольная, всё замечающая богатая вдова, зорко просматривающая мои списки припасов, которые надлежало закупить для кладовых, указывая на все имеющиеся возможности сэкономить деньги. Сейчас, глядя на французского капитана, она казалась старой, старой и испуганной. Следом за мадонной Адрианой из кареты вышла желчная сестра мадонны Джулии, но сейчас она была полна не желчи, а ужаса и, рыдая, прижималась к Пантесилее. За сестрой мадонны Джулии, лепеча молитвы, последовала няня маленькой Лауры. За ними показалась сама мадонна Джулия, она крепко прижимала к себе дочь и прятала своё прекрасное лицо в мехе, в котором была завёрнута её малышка.

– Очень мило, – сказал французский капитан со своим отвратительным акцентом, разглядывая богатые плащи дам, их туфли из тиснёной кожи, меховую подпушку на подолах. – Очень мило. Неужели у вас, богатых дам, не хватает ума, чтобы не отправляться в путешествие в такие неспокойные времена?

Адриана да Мила гордо выпрямилась.

– Мой кузен – Его Святейшество Папа Римский, и я была бы вам признательна, если...

Капитан расхохотался, и его солдаты расхохотались вместе с ним.

– А я король Франции!

– Как вы смеете обращаться...

Капитан пнул обутой в сапог ногой, не вынимая её из стремени, и попал мадонне Адриане в челюсть. Она, задыхаясь, рухнула наземь, одна из служанок вскрикнула, а французский капитан снова рассмеялся. Его люди тоже рассмеялись, а нескладный сержант с обрызганным кровью рукавом схватил руку мадонны Джулии. – Смотрите, капитан, эта не только богата, но и красива...

Мадонна Джулия попыталась вырваться, но ей даже не пришлось прилагать усилий – пальцы сержанта уже разжались, рука бессильно повисла. Он уставился на нож, торчащий из его горла.

Воронёная рукоять ножа появилась на его горле внезапно, словно отросток, вдруг выросший над верхним краем его ржавого нагрудника. Толедская сталь клинка вонзилась в горло француза легко, как в яблоко. Это зрелище парализовало их всех – и смеющегося капитана, и окружающих его солдат, и жмущихся друг к другу женщин. Все они неотрывно смотрели, как сержант медленно захлёбывается своей кровью и валится с коня в дорожную пыль. Из кареты спокойно вышла маленькая фигура в чёрном, держа в каждой руке по ножу.

Прежде чем французы поняли, откуда исходит опасность, Леонелло уложил ещё одного из них – крошечный метательный нож словно испарился из его коротких пальцев и появился вновь, торча из мягкой глотки солдата, что стоял рядом с убитым сержантом. Лицо карлика было бесстрастно и ужасающе спокойно, он отошёл от кареты и медленно прошёл вперёд. Его зеленовато-карие глаза скользнули к следующей мишени, в то время как рука молниеносно выхватила из-за голенища сапога третий нож. Клинок пролетел по воздуху, точно крошечный ангел. Солдат, в чьё горло он летел, успел закричать от страха и удивления, но Леонелло уже не смотрел на него, он высматривал новую цель. Подойдя к мадонне Джулии, он одной рукой толкнул её себе за спину, а второй метнул свой тёмный толедский клинок во французского капитана.

Клинок со звоном отскочил от шлема капитана, и этот звук побудил французов к действию. Конь капитана встал на дыбы, сам капитан что-то закричал по-французски, солдаты бросились вперёд, но лицо Леонелло по-прежнему осталось неподвижно. Один из солдат схватил мадонну Джулию за руку и сразу же завопил от боли, когда нож карлика, словно молния, рассёк его пах и бедро. Леонелло стремительно повернулся и метнул тот же нож в солдата, который, схватив Адриану да Мила за волосы, рывком поднял её на ноги, но клинок, чуть-чуть не попав, пролетел мимо и упал в пыль. Французский капитан снова выкрикнул приказ, и Леонелло успел метнуть ещё один нож, прежде чем на него набросились все французские солдаты. Его маленькая фигурка упала, но прежде сквозь разъярённую толпу я смогла разглядеть, как он выхватил из-за пояса кинжал и вонзил его в колено какого-то солдата, и только потом французы сбили его с ног.

Его тело заслонила толпа.

Бартоломео застонал и пошевелился. Я инстинктивно упала на колени рядом с ним, чтобы мы оба находились вне поля зрения французов (да помогут нам в этом Бог и святая Марфа), но я не могла оторвать глаз от ужасной сцены, происходящей возле кареты. Французский солдат тащил в сторону визжащую сестру мадонны Джулии. Лаура плакала тонким младенческим плачем. Леонелло, скорчившись, неподвижно лежал на земле среди сапог и древков копий. Французский капитан ругался и призывал своих солдат закончить начатое и забить его до смерти, и я не понимаю, как звонкий голос мадонны Джулии сумел пробиться сквозь весь этот гам.

– ЧТО ВСЁ ЭТО ЗНАЧИТ?

Я видела Джулию Фарнезе в роли Венеры Ватикана, сверкающей драгоценностями, с достоинством держащей себя среди толпы кардиналов. Я видела её с роли страстной любовницы, лежащей обнажённой в ванне, розовой, похожей на спелый персик, который так и хочется съесть. Я видела её в роли любящей матери, резвящейся со своей маленькой дочуркой; в роли друга всех и вся, всегда готовой пошутить и поболтать. Но я никогда прежде не видела её в роли охваченной ледяной яростью королевы.

Нет, больше, чем королевы. Ведь королевам придаёт надменность только их рождение, a La Bella была любима самим наместником Бога на земле.

Она передала маленькую плачущую Лауру хнычущей няньке, даже не взглянув на ту, и отбросила назад свой плащ, явив взору капитана богатое платье. Она с холодным высокомерием откинула голову назад, её золотистые волосы заблестели на солнце, точно золотая монета, а огромная жемчужина на её горле сияла, словно золотая цепь, которую надевают персоны, облечённые властью. Она устремила взор на капитана и двинулась в его сторону – смертельно оскорблённая богиня, готовая метать громы и молнии в смертного, который посмел привести её в ярость.

– Я – Джулия Фарнезе, – с ледяной надменностью произнесла она, и слова её пронзили тишину, точно ещё одна порция летающих ножей. – Вы все обо мне слышали. Я Джулия La Bella, Венера Ватикана, Христова невеста. Я – любовница Папы. Если вы хоть одним грязным пальцем коснётесь меня, моих родственников или моих слуг, то будьте уверены – вам этот палец отрежут. Затем того, кто посягнёт на нас, медленно, под его вопли разрежут на маленькие кусочки, а душа его будет целую вечность вопить в аду, лишённая Божьей благодати, когда мой Папа отлучит его от Церкви за то, что он посмел коснуться того, что он любит больше всего на свете.

– Мадам... – Французский капитан взглянул на её жемчуга, на белую грудь под ними, затем его взгляд торопливо скользнул к её знаменитым золотым волосам.

«Господи, прошу тебя, сделай так, чтобы он слышал о её волосах, – начала молиться я, по-прежнему склоняясь над Бартоломео. – Пожалуйста, сделай так, чтобы он слышал о золотоволосой любовнице Папы».

Не то они разденут мадонну Джулию догола и по очереди изнасилуют её, как и всех нас.

– Мадам, – осторожно начал французский капитан, – можете ли вы доказать...

– Так вот как вы обращаетесь к даме моего ранга? – ледяным тоном перебила его она. – Видимо, у французов совсем нет манер.

Капитан торопливо снял шлем. На своём большом коне, с высоким, пышным плюмажем и громким голосом он казался огромным и внушительным, теперь же стало видно, что он немногим старше Бартоломео. – Мадам, я извиняюсь...

– Давно пора. Неужели это в обычаях французов – воевать с беззащитными женщинами? – Джулия медленно обвела гневным взглядом капитана и всех его солдат, и её ноздри затрепетали от леденящего презрения. – Эй, ты, отпусти мою сестру. А ты убери лапы от моей служанки – не могу же я обходиться без слуг. И освободите моего телохранителя.

– Мадам, он убил троих из моих...

– У него приказ самого Его Святейшества: убивать всякого, кто будет угрожать моей особе. Можете быть уверены: ваши люди уже корчатся в аду за то, что посмели меня оскорбить. – Её тонкие брови сдвинулись. – Сейчас же отойдите от него.

Солдаты отодвинулись от маленького телохранителя мадонны Джулии ещё до того, как капитан выкрикнул приказ. Моё сердце сжалось, когда я увидела на земле неподвижную фигуру Леонелло, скорчившегося в тщетном усилии прикрыть лицо и живот. Я увидела, как под ним растекается алая лужа крови, и моё сердце сжалось опять, но тут я заметила, как его сломанные пальцы дёрнулись. Как бы то ни было, он, по крайней мере, жив.

– Карм едина, – ошалело прошептал Бартоломео...

– Тсс, – прошипела я.

Джулия осмотрела недвижную фигуру своего телохранителя, но взгляд её нисколько не изменился. Она только отдёрнула свой подол подальше от его скрюченного тела и снова посмотрела на французского капитана.

– Поскольку вы вывели из строя моего телохранителя и моих охранников, я требую другого эскорта, – объявила она. – Полагаю, придётся обойтись этими неотёсанными мужланами, которых вы называете солдатами.

– Мадам Фарнезе, – начал было капитан.

Джулия не удостоила его вниманием, она вынула из-за пояса пару вышитых перчаток и начала медленно, палец за пальцем их натягивать.

– Поскольку вы испортили мою карету, мне понадобится лошадь. – Она кивнула в сторону серого мерина капитана. – Эта подойдёт.

Я услышала, как солдат, вытащивший меня из повозки, шепнул другому:

– Это шлюха Папы?

– Она держится так, будто её защищает сам Господь Бог, – проворчал другой, однако, когда в него упёрся взгляд Джулии, он тут же опустил глаза. Она посмотрела на него, как на вошь, затем перевела взгляд на меня. Мне показалось, что я увидела в её глазах облегчение – или это был страх? Как бы то ни было, её холодная надменность ни разу не дала трещины, пока она одного за другим находила взглядом своих слуг. Французский капитан попытался было что-то сказать, но она тут же перебила его с тем же царственным высокомерием, с каким Папа затыкал рот своим пытающимся возражать ему кардиналам.

– Вы все можете занять свои места, – молвила она, махнув рукой всем нам: от служанок и немногих выживших стражников до своей перепуганной сестры и неподвижно застывшей свекрови. – Никто вас не тронет. Мы теперь все гости короля Франции, а мы все знаем, что французы не воюют с женщинами. – Она повернулась к капитану, подняла бровь и пристально смотрела на него, покуда он не покраснел до ушей и кубарем не скатился со своего коня. Она продолжала пристально смотреть на него, покуда он не наклонился и не сложил ладони, чтобы помочь ей сесть в седло. – И немедля сделайте носилки для моего телохранителя и позовите хирурга или врача, если он у вас есть. Я желаю, чтобы его повреждения осмотрели и забинтовали. Я полагаю, вы отвезёте нас к вашему генералу? – с холодным равнодушием спросила она, поправляя юбки. – Если меня взяли в плен, то, по крайней мере, я должна попасть в плен к человеку соответствующего высокого ранга. Будьте уверены, capitano[114]114
  Капитан (ит.).


[Закрыть], я расскажу ему о вашем поведении в этом деле.

– Мадам...

– Пошлите людей вперёд и велите распорядиться, чтобы меня ожидали соответствующие удобства. После такого тяжёлого путешествия мне понадобится ванна с розовою водой и хороший обед. И никаких помоев, которые вы, французы, называете вином, – я пью только сладкие белые вина из Ишии. Проследите, чтобы генералу обо всём этом доложили.

По-прежнему пребывая в замешательстве, капитан повернулся и начал по-французски отдавать приказания своим людям. Они начали приходить в себя, собрали своих погибших и наших. Мадонна Адриана взяла Лауру на руки и начала её успокаивать, потом направилась к повозке, где ехали служанки, поскольку карета сейчас была бесполезна. Солдат, который ещё недавно тащил в сторону сестру мадонны Джулии, выглядел довольно смущённым и помог ей залезть в повозку после мадонны Адрианы, улыбаясь при этом примирительной улыбкой. Леонелло по-прежнему лежал неподвижно, сжавшийся в комок. Пантесилея осторожно распрямила его члены, пока двое солдат из подручных средств сооружали носилки. Папская наложница тронула шпорами свою лошадь и, не глядя по сторонам, поехала вперёд.

– Вставай, – пробормотала я, обращаясь к Бартоломео и таща вверх его руку. – Вставай и смотри мне, ни одного косого взгляда в сторону этих проклятых французских солдат.

– Что? – Он огляделся, всё ещё ошалелый от удара, который выбросил его из повозки.

К завтрашнему дню у него на щеке и скуле будет синяк под стать моему собственному. «По крайней мере, оно у нас есть, это завтра», – подумала я.

– Что случилось? – заплетающимся языком проговорил мой подмастерье.

– Мы попали в плен к французскому войску, – мрачно ответила я, помогая ему влезть обратно в повозку. – А хорошая новость состоит в том, что нас не убили. Если не ошибаюсь, La Bella только что нам всем спасла жизнь.

ДЖУЛИЯ

До Монтефьясконе, где была расквартирована французская армия, было далеко, и я провела всю дорогу, создавая себе новый образ. Это был мой собственный рецепт, Кармелина не нашла бы его ни в одной поваренной книге. Смешать вместе высокомерие Хуана Борджиа с ехидством Ваноццы деи Каттанеи, добавить злоязычие моей сестры (когда она не была парализована ужасом) и изрядную порцию царственного самомнения Катерины Гонзага, всё это приправить крутым нравом торговки рыбой. Под топот подков моего коня я подавляла рвущийся наружу страх и превращала себя в спесивую, надменную стерву.

Я пожаловалась, что у моего взятого взаймы коня слишком неровный шаг. Я угрозами заставила французского капитана остановиться на полчаса, чтобы я могла достать из туфельки попавший туда камешек. Я насмехалась над французскими солдатами за то, что они немыты и небриты. Я отворотила нос от хлеба и сыра, которые мне предложили в полдень, а следующие три часа сетовала, что голодна. Я дулась и закусывала губу и выпячивала груди и в каждом третьем предложении упоминала моего Папу – и всё это время думала, с ужасом думала о моей рыдающей сестре, свекрови, у которой на челюсти скоро появится кровоподтёк, об избитых стражниках, о моих съёжившихся, жмущихся друг к другу служанках, о моей перепуганной дочери и о моём бедном отважном окровавленном телохранителе. Обо всех нас, окружённых со всех сторон жуткими французскими солдатами, которые могли наброситься на нас в любой момент, ограбить нас, изнасиловать или перерезать нам горло, если они перестанут верить, что я очень ценная пленница, с которой надо обращаться не иначе как в бархатных перчатках.

Но все мои надуманные жалобы разом вылетели у меня из головы, когда мы поднялись на холм рядом с Монтефьясконе и я увидела раскинувшийся подо мною лагерь французской армии. Огромное озеро из грязных камзолов, лошадей, пик, повозок и развевающихся на ветру флагов с французскими лилиями. И всё это пахло кровью. Уже несколько месяцев я слышала истории о французской армии и об опустошениях, которые они произвели в Савойе на своём неуклонном пути на юг, – однако это были лишь праздные застольные разговоры, куда менее реальные, чем вино в моём кубке и шёлк на моём теле; куда менее интересные, чем вопрос о том, какой деликатес, приготовленный искусными руками Кармелины, окажется сейчас на моей тарелке. Теперь же я была в самой гуще французской армии, окружённая грязными, ругающимися солдатами, пока юный капитан вёл наш отряд к окраине лагеря. Я ехала достаточно близко от бесчисленных французских солдат, чтобы ощущать исходящий от них запах лука и гниющих зубов, чтобы видеть их бессчётные костры. Моя лошадь ступала по грязи и кучам конского навоза, и я чувствовала на себе тысячи похотливых, любопытных взглядов. Я окинула глазами смертоносные бронзовые пушки, которые так яростно изрыгали чугунные ядра, что городские стены за несколько часов превращались в груду камней, и увидела воочию те страшные французские пики, на которые по всей Савойе насаживали младенцев, и злобных боевых коней, которые могли одним ударом копыта расколоть человеческий череп. И теперь всё это было до жути реально.

– Мощь французской армии, мадам, – сказал французский капитан, заметив моё молчание – первую паузу, которую я допустила за несколько часов. – Готов поспорить, что вы никогда не видели ничего подобного.

– Папские войска производят гораздо более сильное впечатление, – скучающим тоном заметила я. – Что такое какие-то жандармы против святых воинов Папы?

– Это только авангард нашей армии, мадам.

Я сглотнула.

Я промолчала, и французский капитан, самодовольно усмехнувшись, пришпорил коня и поскакал вперёд. Мне не оставалось ничего другого, как последовать за ним. На окраине Монтефьясконе появившийся в дверях таверны французский сержант плотоядно присвистнул, когда я проезжала мимо, и по моему телу пробежали мурашки, но я выпрямилась в седле и откинула капюшон назад, чтобы показать волосы. Чем больше людей меня увидят, тем быстрее распространится новость о том, что в плен к французам попала возлюбленная Папы. А чем быстрее распространится эта новость, тем скорее она достигнет ушей Родриго. А потом мне надо будет молиться, чтобы он был не слишком занят и не слишком разгневан, чтобы меня спасти.

Но сначала мне следует помолиться, чтобы французский генерал оказался более галантным, чем солдаты, которые, как волки, чуть не разорвали на части наш маленький отряд.

– Базилика Святой Маргариты, – объявила я, когда мы, выехав из обширного французского лагеря, въехали в сам городок Монтефьясконе, и я увидела огромный недостроенный купол знаменитого собора, возвышающийся над окружающими его скромными черепичными крышами. – Я желаю остановиться здесь, чтобы вознести молитвы.

– Мадам, генерал д’Аллегр пожелает вас видеть...

– Он может встретиться со мною в соборе, если пожелает, – фыркнула я. – Джулия La Bella не станет являться по первому зову, словно какая-нибудь согрешившая служанка.

– Мадам, генерал – занятой человек!

Я не обратила на его слова ни малейшего внимания. Когда наш отряд, проехав по узким, кривым улочкам, выехал на площадь и я увидела пологие ступени собора, я без спроса остановила своего коня и соскользнула с седла. Идя к базилике, я понятия не имела, расступятся ли передо мною окружавшие нас солдаты.

Но они расступились.

– Приведите моих служанок, – молвила я, не оглядываясь, и щёлкнула пальцами над плечом. – И моего телохранителя. Мы положим его перед алтарём собора и помолимся о его скорейшем выздоровлении.

– Капитан? – запротестовал один из сержантов.

– Пусть эта сука поторчит немного в своей церкви, – сказал капитан по-французски, и я тут же накинулась на него с быстротой кошки, хватающей мышь.

– Возможно, Monsieur le capitaine[115]115
  Господин капитан (фр.).


[Закрыть], вам следует убедиться, что ваши пленники не знают французского, прежде чем так грубо оскорблять их. – Моё знание французского было скудным, в основном почерпнутым у Лукреции, которая усердно учила языки под руководством нескольких наставников, зато мой запас бранных выражений был внушителен на любом языке, и я обрушила на юного капитана поток оскорблений на французском, итальянском, латыни и каталонском. После того как я закончила насмехаться над его манерами, внешностью, происхождением, мужской силой и компетентностью, и притом насмехаться громко, так что слышали все его солдаты, он выглядел, как сдувшийся пузырь с двумя ярко-алыми ушами.

– Мадам может ждать в соборе, если она того желает, – промямлил он, и я мысленно вздохнула с облегчением, когда моей грязной, расхристанной свите было разрешено слезть с их повозок. К тому времени, как их втолкнули в собор, а прочим прихожанам приказали убираться, я уже стояла на коленях перед алтарём, картинно крестясь и то и дело громко поминая благословения и милость святого отца в Риме. Французы, не теряя времени, захлопнули за нами двери, поставив снаружи несколько недовольно ворчащих часовых.

Едва французы ушли, я вскочила с колен и бросилась к дочери.

– Lauretta mia! – Я схватила её и сжала крепко-крепко. Она не сказала ни словечка, только уткнулась личиком мне в шею, и, целуя её снова и снова в золотистую головку, я почувствовала, как на глазах у меня выступают слёзы. – Я не позволю, чтобы с тобой приключилось что-нибудь дурное, – шепнула я. – Клянусь, клянусь!

– Моя храбрая девочка, – дрожащим голосом проговорила мадонна Адриана и впервые за всё долгое время нашего знакомства крепко меня обняла. – Моя милая храбрая девочка. Я никогда не забуду, что ты сегодня сделала...

– Сейчас нет времени для благодарностей. – Я торопливо смахнула с глаз слёзы и оглядела собор. Он был открыт всем стихиям, на полу лежали сухие листья, леса в наполовину построенном куполе упирались в холодную синеву зимнего неба. Мои домочадцы, ёжась и дрожа, расположились кто на скамьях для молящихся, кто на ступенях алтаря, одна половина из них бормотала молитвы, другая – шёпотом переговаривалась, и на лицах всех застыл ужас. Няня Лауры разрыдалась. Кармелина сидела рядом со статуей святой Маргариты, уронив голову на руки, и сидящий подле неё рыжеволосый подмастерье безуспешно пытался уговорить её съесть что-нибудь из корзины со съестными припасами. Стражники положили носилки с Леонелло перед алтарём. Я тут же посадила Лауру себе на бедро, бросилась к нему и упала на колени. – Пречистая Дева, пусть он выздоровеет. Леонелло...

Мой маленький лев был без сознания и весь изранен. Его нос был сломан и расплющен, лицо почернело и распухло от ударов, и половина пальцев на правой руке была сломана. Он свернулся в комок, хрипло дыша через открытый рот, и из-под него, бог знает из какой раны, медленно вытекала струйка крови. Я перекрестилась.

– Леонелло?

Он казался таким маленьким, точно свернувшийся калачиком больной ребёнок. Он и впрямь был не выше ребёнка, и всё же он, не раздумывая, бросился на мою защиту. Толкнул меня себе за спину и выступил против всей французской армии, вооружённый только горсткой ножей.

– Идиот, – сказала я, зная, что он без сознания и не слышит меня. – Вам следовало просто дать им схватить меня.

Но если бы он так сделал, были бы мы сейчас здесь, в этой церкви? Ринувшись на мою защиту, он дал мне время собраться с мыслями, взять себя в руки и объявить своё имя и статус, пока похоть во французах ещё недостаточно распалилась и они ещё готовы были слушать доводы рассудка.

– В повозке я ухаживала за ним как могла. – Мадонна Адриана опустилась на колени рядом со мною. – У него по меньшей мере две колотые раны – если к нему не придёт хирург...

– О, у него будет хирург, – твёрдо сказала я, садясь на пол подле него. Я не дам моему телохранителю умереть, после того что он для меня сделал. – А пока что, Адриана, намочите платок в купели для крещения, что вон там, и оботрите его лицо. Пиа, разорим свою рубашку на биты. Кармелина, у вас в корзине наверняка есть вино...

Мы ждали два часа, пока к нам не явился французский генерал. Генерал Ив д’Аллегр, степенный, важный, бородатый, с седеющими волосами, шёл во главе группы офицеров широким шагом человека, много времени проводящего в седле. У меня засосало под ложечкой, но я вздёрнула подбородок и устремила на них невозмутимый взор, стоя на верхней ступеньке лестницы, ведущей к алтарю, чтобы казаться более высокой. Адриана выстроила всех моих домочадцев за мной в несколько рядов, так что у меня была своя собственная свита.

– Генерал? – молвила я ещё до того, как он закончил представлять своих офицеров, и сморщила нос, как будто он сказал мне, что он помощник конюха. – Почему меня не принимает сам король Карл? Для особы моего ранга это оскорбление, и я не...

– Его Величества здесь нет, мадам. – Генерал д’Аллегр говорил низким красивым басом, и его итальянский был намного лучше, чем у юного капитана. Он также выглядел куда невозмутимее, чем капитан. – Король Карл идёт во главе своей армии, оставив меня командовать авангардом.

Я почувствовала облегчение. Все слышали молву, которая ходила о короле Карле: о его ненасытном вожделении к женщинам, как отдающимся ему по доброй воле, так и против воли, и о том, как он потом делал заметки в специальной книжке об их внешности и их искусности в постели. Мне совсем не хотелось быть описанной в книжице, куда этот рябой француз заносил свои победы.

– Я много слышал о красоте Джулии La Bella, – продолжал генерал д’Аллегр, медленно окидывая меня взглядом. – И вижу, что слухи не преувеличены.

Двое из стоящих за ним офицеров фыркнули от смеха. Мой пульс учащённо забился, но холодное выражение моего лица осталось неизменным.

– Генерал, это такой французский обычай – смешивать комплименты красоте с нападениями на женщин? Трое из моей охраны убиты, моих служанок чуть не изнасиловали, с моей сестрой и свекровью обращались грубо, а моего телохранителя едва не зарезали! Не говоря уже о потере моих лошадей и всего того в моём багаже, что ваши люди решили присвоить...

– Примите мои извинения, мадам. – Говоря это, он улыбнулся, и в его улыбке не было ничего извиняющегося. – Если бы вас сразу узнали, мои люди проявили бы больше мягкости при знакомстве с вами. Я вас уверяю, не в обычаях французов воевать с женщинами.

– Тогда вы позволите мне немедля вернуться в Рим? – Я пошевелила пальцами, чтобы мои кольца засверкали. Чем дороже выглядят мои украшения и наряд, которые дал мне Родриго, тем лучше. – Такая досада! Святой отец будет так недоволен...

– Боюсь, мадам, я пока не могу отправить вас в Рим.

Мне стало страшно, но я только надула губы.

– И после этого вы почитаете себя галантным дворянином, генерал?

– Я делаю то, что повелевает мне мой король. – Извиняясь, генерал д’Аллегр изящно развёл руками, но взгляд его остался жёстким и холодным. – Возможно, Его Величество захочет с вами познакомиться, прежде чем принять решение относительно вашего возвращения в Рим. Ведь он глубоко восхищается красивыми женщинами, и он не захочет, чтобы у вас составилось низкое мнение о французском гостеприимстве.

О, как же мы все были учтивы! Я уже видела запись о себе в книжице, куда король Карл заносил свои амурные победы: «Номер девяносто шесть. Светлые волосы – везде. Умелые руки». Пресвятая Дева, спаси меня.

– А возможно, Его Величество позволит мне немедля вернуть вас в Рим. Кто знает, мадам? – генерал д’Аллегр не оставил без внимания моё молчание, и его губы искривились в ухмылке. – А до приезда Его Величества я буду иметь честь быть вашим радушным хозяином. Нынче вечером вы отужинаете со мной.

Я подумала, что это вряд ли всего лишь учтивое приглашение.

– Моя свекровь, мадонна Адриана да Мила, и я с удовольствием присоединимся к вам за ужином, генерал. – Стоящая рядом со мною Адриана храбро вздёрнула подбородок.

– Я и помыслить не могу о том, чтобы оторвать вашу belle-mere[116]116
  Свекровь (фр.).


[Закрыть] от её обязанностей по отношению к остальным путникам, что ехали вместе с вами, – непринуждённым тоном ответил генерал, даже не удостоив Адриану взглядом. – Нынче вечером мы с моими офицерами будем иметь честь принимать и развлекать одну только La Belle Famese[117]117
  Прекрасная Фарнезе (фр.).


[Закрыть].

Офицеры за его спиной опять зафыркали от сдавленного смеха. Один юнец с подстриженными по последней моде усами шепнул что-то другому, и оба они, ничуть не скрываясь, окинули меня похотливыми взглядами. И не только меня, но и стоящих позади меня служанок: бледную как мел Кармелину, полногрудую няню Лауры и мою бедную Пантесилею, которая на этот раз и не думала кокетливо подмигивать в ответ.

– Если нынче вечером я буду вашей гостьей, то я хочу, чтобы вы предоставили моим спутникам и спутницам удобное жильё, – сказала я. – А также настоящие кровати и еду – и ещё поставьте у дверей часовых, чтобы обезопасить нас от ваших солдат.

– Разумеется, мадам.

– И мне нужен хороший хирург для моего телохранителя, – повелительно молвила я. – Его ранами надо заняться незамедлительно.

– Это будет сделать потруднее, мадам. – Генерал д’Аллегр был по-прежнему учтив. – Ваш маленький телохранитель нанёс тяжкие увечья нескольким из моих солдат. Боюсь, все мои хирурги занимаются их ранами.

Я заметила злобные взгляды, которые французские офицеры бросали на Леонелло, и мысленно поблагодарила Пречистую Деву за то, что он лежит без сознания. Если бы он сейчас начал высмеивать их в своей ехидной манере, они бы с удовольствием прикончили его прямо здесь, на его импровизированных носилках, и не обратили бы ни малейшего внимания на то, что мы находимся в церкви. «Никто не любит выглядеть дураком, – сказал мне как-то мой телохранитель. – И вдвойне обидно, когда дураком тебя выставляет какой-то карлик».