Текст книги "Война самураев"

Автор книги: Кайрин Дэлки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 40 страниц)

Голова Синдзэя

Через два дня Ёситомо выпала еще одна печальная обязанность. Накануне обнаружили Синдзэя – советник велел похоронить себя заживо. Вероятно, получив новости из То-Сандзё, он решил покончить с собой таким способом, который дал бы ему время прочесть сутры и молиться, пока не испустит дух. Люди Нобуёри, однако, нашли его и казнили на месте, лишив даже этих последних минут. Голову Синдзэя доставили обратно в столицу, с тем чтобы пронести вдоль проезда Судзяку во время победного шествия, и Ёситомо был принужден наблюдать это действо.

– Честное слово, – произнес Нобуёри, выглядывая из оконца кареты, – никогда так не веселился, как нынче утром, на опознании головы. Что за необыкновенный день, нэ?

Ёситомо, чью повозку поставили рядом, тоже пришлось высунуть голову, чтобы лучше слышать – вдоль улицы и у берегов реки Камо собрались огромные толпы. Он, конечно, предпочел бы отправиться верхом, а не в карете, как женщина, но Нобуёри вполне недвусмысленно намекнул, что благородным людям пристало вести себя иначе.

– Воистину, повелитель, – откликнулся Ёситомо с меньшим восторгом. – День знаменательный.

Чуть поодаль послышался взволнованный гул, и Нобуёри воскликнул:

– Ага, несут! Вот она – голова великого изменника! Ёситомо на мгновение задумался над сказанным. У него были свои причины сомневаться в Синдзэе, но никаких доказательств заговора с его участием, кроме слов Нобуёри, он так и не получил. А учитывая недавно увиденное и услышанное, Ёситомо вообще начал задумываться, в какой степени слова Нобуёри заслуживают доверия. «Порой он кажется безумцем – то беспричинно мстительным, то беспечным в важнейших вопросах, словно им овладел какой-то неугомонный дух. Говорят же люди, что в Хэйан-Кё поселился дьявольский призрак Син-ина.

Будь я хоть сколько-нибудь суеверен – посчитал бы эти слухи правдой».

Уловив нарастающий цокот копыт, Ёситомо подался вперед из каретного оконца – посмотреть, что делается дальше на улице. Там витязи в роскошных доспехах ряд за рядом гарцевали мимо на всхрапывающих лошадях. Многих Ёситомо узнал – тех, кто принадлежал к Минамото или родственным семьям. К его вящей гордости, зрелище они составляли внушительное. Перед каретой Нобуёри воины неизменно кланялись.

Но вот толпа на удивление притихла. Притихла настолько, что Ёситомо смог расслышать завывание ветра в ветвях окрестных ив. В эту минуту мимо проплыла голова Синдзэя – ее нес на острие меча воин, который отыскал советника.

Небо ощутимо потемнело, словно солнце скрылось за тучей, а ветер подул холоднее. В этот миг не то конь под воином оступился, не то что еще, а только увидел Ёситомо, как голова Синдзэя открыла глаза и кивнула – сперва карете Нобуёри, затем ему, словно говоря: «Сегодня я, а завтра ты». У Ёситомо побежали мурашки по спине и встали дыбом волосы на загривке.

– Видели? – спросил горожанин, стоявший у кареты полководца. – Она кивнула карете главнокомандующего!

– О-ох! – протянул его сосед. – Теперь призрак советника будет мстить своим врагам. Что за скорбные времена!

– Синдзэй был человеком благочестивым. Чем заслужил он такую горькую участь?

– Должно быть, в прошлой жизни содеял нечто ужасное, оттого и пострадал.

– Не обязательно. Помнится, по его настоянию вернули смертную казнь после смуты Хогэн. Сколько жизней было тогда отнято! Верно, настигла советника божья кара.

– Да, похоже, что так.

«Похоже, – подумал Ёситомо, холодея от ужаса. – Всё-таки Синдзэй обладал большой властью, а таким людям свойственно вести опасные игры. Рано или поздно удача их иссякает, кого ни возьми – хотя бы Нобуёри… или меня».

Красный шнур

Тихо падал снег. Киёмори и его сын Сигэмори дочитали молитвы в Киримэ-но-одзи, одном из девяноста девяти святилищ на пути паломников в Кумано. Едва они повернули прочь от алой молельни и прошли по тропинке меж двух каменных фонарей, как увидели скачущего навстречу всадника. Киёмори и все, кто с ним был, схватились за рукояти коротких мечей, а всадник, поравнявшись с ними, осадил коня и, спрыгнув наземь, бросился ниц.

– Повелитель, – обратился он к Киёмори, бледный от страха и горечи. – Я к вам прямиком из Рокухары. У нас ужасные вести.

– Рассказывай, да не тяни, – произнес Киёмори.

– Дворец То-Сандзё сожжен дотла. Людей погибло великое множество, отрекшегося государя схватили и держат под стражей в Дворцовом городе. Главнокомандующий Нобуёри сговорился с Минамото Ёситомо – они и учинили это злодейство. Еще сгорели палаты тюнагона Синдзэя, а всех, кто там был, истребили.

Киёмори втянул сквозь зубы стылый воздух и устремил взгляд на север.

– Не ожидал от него такой прыти. И крутости. – Он оглянулся на гонца: – А что с Рокухарой?

– Еще стояла, когда я выезжал, господин.

– Отец, – подал голос Сигэмори. – Нам следует сейчас же возвратиться!

Киёмори медлил, глядя сквозь падающий снег в сторону севера. «Как я мог быть настолько слепым? Ведь говорили мне, что Нобуёри – совершеннейший глупец, портит все, за что ни берется. Го-Сиракава под стражей, а его дворец сожжен? Как только император допустил подобное? Нет, не может быть! Гонец наверняка ошибся!»

– Ты в этом уверен? – сурово переспросил Киёмори.

– Клянусь честью предков, повелитель. По дороге к вам я собственнолично проезжал по пожарищу дворца То-Сандзё. Один запах… молю, не велите мне его описывать.

Киёмори сжал кулаки. «Нобуёри не мог меня провести. Верно, главный смутьян – Минамото».

– Ты точно знаешь, что Ёситомо на его стороне?

– Да, господин. Точнее и быть не может.

– Хм-м…

– Отец…

– Слышал, сын мой? Не я ли давным-давно говорил тебе, что Ёситомо не друг нам?

«Итак, Минамото удалось добиться императорского благоволения. А у полководца на меня большой зуб. Если мы, сокрушая его, пойдем против государевой воли, нам несдобровать. Нет, немыслимо! Я только начал строительство храма на Ми-ядзиме, не вернул еще священный меч и не увидел, как мой внук восходит на трон».

Киёмори уронил взгляд на замшелую статуэтку Дзидзо – бо-сацу-заступника душ детей и путешествующих, которым случается умереть во время паломничества. «Может статься, его покровительство скоро понадобится», – мелькнуло у Киёмори.

– Отец!

– Я обдумываю наше положение. Помни, здесь у нас нет ни войска, ни даже единого панциря. Попади мы в засаду на обратном пути – ничто нам не поможет. А Минамото, если не выжили из ума, непременно ее устроят. Пожалуй, безопаснее будет продолжить паломничество. В святилище Кумано наверняка найдутся монахи-воины, согласные нас защитить. К тому же там мы сможем испросить помощи у богов.

– Если наша задача – молиться о мире, – возразил Сигэмори, – то как смеем мы отступать, зная, что он нарушен? Нужно вернуться!

– Повелитель, – произнес посланник. – С вашего позволения, у Тайра и прежнего государя Го-Сиракавы имеются в этих краях сочувствующие, которые помнят, как храбро вы выступили против мятежников в годы Хогэн. Разрешите мне отправиться к ним и рассказать о нашем положении. Может, вместе нам удастся собрать вам людей и оружие.

Одна из алых тесемок на шлеме гонца выбилась наружу и полоскалась по ветру красным стягом. Это напомнило Киёмори о парусе Бэндзайтэн, о ее обещании. Малое знамение, но ему оказалось достаточно. «Она не подведет, – понял он, – если и я не струшу».

– Хорошо, – кивнул Киёмори посланнику. – Поезжай скорее и разведай что сможешь.

– Я мигом, господин. – Гонец поклонился и вскочил на коня. Одно мгновение – и он исчез в пелене снегопада.

– И я, и я! – воскликнули один за другим спутники Тайра и бросились на ближайшую станцию раздобыть лошадей.

Через несколько часов к святилищу прибыл славный воин и управитель земли Тикуго – Иэсада, который состоял в дальнем родстве с Киёмори. За ним выступала пехота с бамбуковыми шестами-коромыслами, с концов которых свисало по большому ларю. Пятьдесят плетеных ларей, а в них – пятьдесят боевых доспехов, столько же колчанов со стрелами и мечей. Из шестов воины извлекли боевые луки – общим числом в полсотни. Иэсаду приветствовали с ликованием, и у Киёмори отлегло от сердца.

Настоятель святилища Кумано выслал ему на подмогу свыше двадцати конников. Мунэсигэ, помощник правителя земли Юаса, подоспел еще с тридцатью. Весь вечер, всю ночь к Тайра на выручку спешили новые и новые воины. Уже к полуночи на поле у Киримэ-но-одзи выстроилось более сотни витязей.

– Теперь-то нам будет что показать врагу, если он выйдет нас встретить, – довольно проговорил Киёмори.

Один из дружинников крикнул:

– Господин, с севера кто-то скачет!

И верно, в свете факелов все увидели, как из моря порхающих снежинок прямо на них мчится всадник. Воины схватились за луки, приготовили стрелы, но тут незнакомец выкрикнул:

– Я прибыл с посланием из Рокухары! Господин Киёмори здесь?

На руке у него была повязана лента с гербом Тайра, поэтому ему не мешкая указали на предводителя. Гонец спешился перед ним и преклонил колена.

– Господин, я послан из Хэйан-Кё со срочною вестью. Один из сыновей Ёситомо прибыл в столицу. Он замышляет выставить засаду у Абэно, чтобы подкараулить вас на обратном пути. Говорят, он ведет туда больше трех тысяч воинов.

Киёмори задумчиво почесал подбородок.

– У Минамото в Канто много приспешников, но такое едва ли возможно. Однако, будь его войско хоть втрое меньше – тысяча вместо трех, – они легко разобьют нашу малую рать. Как я могу погубить тех, кто проявил верность и мужество, придя к нам на выручку? Лучше отложим возвращение, а отправимся за подмогой в Сикоку. Собрав же большую дружину, мы сможем пойти на столицу с уверенностью в успехе.

– Отец, – с тревогой вымолвил Сигэмори, – на это уйдет неделя! Кто знает, что станется с Рокухарой или отрекшимся государем к тому сроку? Мы убедились, как скор Нобуёри на расправу, как дерзок. Помедли мы сейчас, и спасать будет некого. Кроме того, подумай о славе, которую мы обретем, если одолеем превосходящую силу. А погибнем – стыда в том не будет. Люди будут воспевать нашу храбрость.

– Парень прав, – сказал Иэсада. – Подумайте о своей семье в Рокухаре: каково им сейчас! Мы должны положиться на удачу и немедля выступить в Хэйан-Кё.

Киёмори обернулся и поглядел на сына.

«Для будущего царедворца слишком уж невпопад он начинает геройствовать – как правило, для порицания моего здравого смысла и решений. Не от матери ли в нем это упрямство? Ну да ладно. Возможно, я должен быть благодарен богам за такие мгновения. Вдобавок Иэсада, чья помощь нужна нам как воздух, с ним согласился».

– Быть посему, – произнес Киёмори. – Пойдем напрямик, и да освятит Кумано-буцу наш путь.

Они с Сигэмори облачились в доспехи поверх паломничьих одеяний и оседлали коней, присланных Иэсадой. С криком «Вперед!» Киёмори и его сын повели свое малое войско обратно через снегопад, через ночь и горы, что разделяют провинции Идзуми и Кии. На заре у горы Онинонакаяма к ним галопом подъехал еще один всадник на сером коне.

– Кто бы это мог быть?

– Ну и свирепый же у него вид!

– Верно, посланец от Минамото – прибыл объявить вызов.

– С чем бы он ни явился, – сказал Киёмори, – мы его выслушаем.

– Взгляните! – воскликнул Сигэмори. – У него тоже повязка с гербом Тайра! Он из Рокухары!

Гонец подвел коня к Киёмори и поклонился в седле:

– Господин, рад, что нашел вас. У того замерло сердце.

– Какие известия из Рокухары?

– Все еще стояла, повелитель, когда я выехал среди ночи. Все ваши домочадцы напуганы, но невредимы, кроме одного.

– Кого?

– Вашего зятя, среднего военачальника Наринори, который прибыл искать у нас убежища. Увы, войска императора потребовали его выдачи и мы не посмели отказать.

– Что?! – вскричал Сигэмори. – Как вы могли?! Наш родич пришел к нам за помощью, а вы отдали его врагу? Кто теперь нам поверит или станет за нас биться, зная, как мы обходимся с людьми?

– Они испугались, молодой господин, – ответил посланник. – Без вас некому было их ободрить.

– Скоро будет, – произнес Сигэмори.

– Возможно, – твердо сказал его отец и обратился к гонцу: – А что слышно о том, будто бы великая рать под началом Минамото поджидает нас у Абэно? Сколько их в действительности и хорошо ли вооружены?

Всадник удивленно заморгал:

– Господин, вас ввели в заблуждение. У Абэно стоит рать, но не Минамото ее возглавляют. Ёситомо и его сын по приказу главнокомандующего Нобуёри держат войско в столице. У Абэно же вас дожидаются три сотни полководца Ито, желающего примкнуть к вам и дать бой Минамото.

Ряды всадников огласил радостный клич.

– Я и не мечтал о подобном известии, – сказал Киёмори. – Вместо врагов нас встречают друзья! Теперь наши ряды вырастут от одной сотни до четырех! Поспешим же вперед!

И они пустили коней вскачь, обгоняя друг друга, а топот копыт отдавался среди скал отзвуками близкой грозы.

В Библиотеке единственной рукописи

Отрекшийся император Го-Сиракава и его сестра Дзёсай-мон-ин понуро сидели в Библиотеке единственной рукописи. Их полуденный рис стоял рядом нетронутый, как и все блюда, которые доставляли им со дня заточения. Сквозь бамбуковые ставни едва проникал свет, зато ледяной ветер то и дело поддувал из щелей, принося редкие снежинки, которые тут же таяли в воздухе.

Дзёсаймон-ин запахнула плотнее кимоно, рассеянно оглядела свитки и стопки бумаги митиноку на полках.

– Когда мы здесь жили, – тихо промолвила она, – я часто думала об этой комнате. Мне кажется, раз или два я видела ее во сне и гадала, что за книги пользуются такой нелюбовью, если их никогда не переписывали, а только складывали на хранение, чтобы больше не открывать.

– Они похожи на нас, нэ? – отозвался Го-Сиракава. – Таких же одиноких и всеми отвергнутых, но слишком ценных, чтобы казнить.

Дзёсаймон-ин устремила взгляд в дощатый пол.

– Что с нами будет?

– Наверняка не скажешь, – сказал Го-Сиракава. – Не представляю, как мой родной сын это позволил. У него нет причин меня ненавидеть. Ему подвластно все – чем же я могу ему угрожать?

– Может, Нидзё не давал на то распоряжений, – предположила Дзёсаймон-ин, – и Нобуёри бесчинствует без его ведома.

– В таком случае остается гадать, каким образом Нобуёри обрел над ним власть. Хотел бы я знать, вернулся ли Киёмори в столицу. Тайра наверняка не потерпят подобного положения дел.

– А я хотела бы умереть в То-Сандзё вместе с остальными, – вздохнула Дзёсаймон-ин. – Только бы избежать этого невыносимого ожидания.

– Не говори так, сестрица. Подумай, какую ужасную карму навлек бы на себя воин, виновный в твоей смерти. Пролитие императорской крови даром не обходится. Даже Нобуёри не подвергнет свою душу такой опасности. Сомнений нет: з:,держись он у власти, и мы разделим судьбу нашего брата, Син-ина. Нас отправят в изгнание в далекие земли, где мы сможем предаваться воспоминаниям или сочинять печальные поэмы до конца своих дней.

– Это лишь отсрочка смерти, – ответила Дзёсаймон-ин. – Обитать на чужбине… Говорят, Син-ин дошел до помешательства. Со мною было бы то же самое.

Тут кто-то поскребся в деревянную дверь. Дзёсаймон-ин, вскочив, отступила в глубь комнаты.

– Что это? Крыса или злой дух?

– Владыка, – произнес чей-то приглушенный голос.

– Кто там?

Они услышали, как тяжелый засов сдвинулся и дверь слегка приоткрылась. В щели показалась лицо незнакомого придворного – на нем была шапка вельможи четвертого ранга. Придворный, войдя, поспешил припасть к полу.

– Государь, госпожа. Я архивариус, младший военачальник Правой императорской стражи Нариёри. До меня дошли вести о вашей судьбе, и я пришел поговорить с вами, пока не вернулась стража. Никто не удивится, увидев здесь смотрителя летописей. Чем могу вам служить?

– Ты сущий босацу, посланный с Небес, добрый Нариёри, – отозвался Го-Сиракава. – Скажи мне, что происходит? На улицах идут бои?

– Пока нет, владыка, но ходят слухи, будто в Хэйан-Кё возвращается Киёмори с могучим войском.

– Превосходно. А мой сын, император, – где он? Что его толкнуло на все это?

– Увы, господин, дела совсем плохи. Главнокомандующий Нобуёри одурманил Нидзё-саму вином с опийным зельем и держит его теперь в Чернодверном покое дворца Сэйрёдэн [36]36
  Сэйрёдэн, Дворец прохлады и чистоты – личные покои императора.


[Закрыть]. Сам же он поселился за решетчатым окном Асагарэй в государевой опочивальне, носит красные хакама и золотой налобник, словно он император.

– Зачем только я оставил трон… – вздохнул Го-Сиракава. – А Три сокровища? Что с ними? Где священное зерцало?

– Там же, где и всегда, владыка. В Исэ и Уммэйдэне.

– А меч и яшма?

– В зале Ночи Сэйрёдэна, господин.

– В императорских покоях?

– Именно так.

– Где теперь почивает Нобуёри…

– Весьма возможно, владыка.

– Что ж, но крайней мере он их не продал.

– Господин, мыслимо ли такое?

– Для Нобуёри – вполне. Нет ли слухов о том, что сделают с нами?

– Если и есть, мне они неведомы. Быть может, все переменится, когда господин Киёмори прибудет.

– Без сомнения.

– Могу ли я чем услужить вам, владыка? К сожалению, власти у меня немного, однако постараюсь помочь чем смогу.

– За верность спасибо. Прошу, возвращайся, когда получишь известия. Твой голос дарит нам надежду.

Чиновник коснулся лбом пола.

– Как только смогу, владыка, госпожа.

Дверь снова затворилась, послышались удаляющиеся шаги, а затем – тишина.

ГогСиракава улыбнулся сестре:

– Грех унывать, покуда в мире есть такие люди.

Белый лебедь

Перед походом в столицу Киёмори и его люди стали искать место, где смогли бы спросить помощи и покровительства богов, как того требовал воинский обычай. И вот они остановились у древнего и почитаемого святилища Отори. Снега накануне выпало изрядно, красиво изогнутые крыши и перекладины скрылись под пушистыми сугробами. Замело и прекрасный сад с ирисами – летом равных ему не бывало в округе.

Киёмори сам справлял обряд: ударял в колокол перед главной молельней, дважды хлонал в ладоши, взывая о помощи к Ямато Такэру и Миояноками. Киёмори нашел занимательным то, что Миояноками покровительствует не только бугэй, воинскому искусству, но и литературе. «Можно молить об удаче в бою, а еще – чтобы кто-нибудь воспел наши подвиги».

Когда он закончил, Сигэмори сказал:

– Отец, не должны ли мы оставить здесь подношение? Разве не сказано, что боги лучше внимают мольбе, если сопроводить ее жертвой?

– Превосходно, сын мой. Оставляю выбор тебе. Только не тяни – путь еще долог.

– Спасибо, отец. – Сигэмори улыбнулся и пошел меж вассалов – готовить пожертвование богам.

Киёмори, погрузившись в размышления, не спеша побрел по храмовому подворью. Как-то раз местный жрец поведал ему такую легенду: будто бы роща на здешней земле выросла в одну ночь – когда были освящены молельни. Теперь Киёмори вспоминал, как быстро умножилось его войско – стоило позвать на помощь. «Был бы то знак божественного расположения, – подумал он, – ибо мощь моя еще мала, а опасность поджидает великая».

Обойдя святилище наполовину, он оглянулся на главную молельню. Утопающая в снегу по самые коньки крыш, что вздымались высоко в небо, она казалась огромным белым лебедем, который угнездился здесь, распластав крылья, отдыхая перед долгим полетом.

Другая легенда, рассказанная тем же жрецом, гласила, будто Ямато Такэру, сын императора Кэйко и герой древности, после смерти обернулся лебедем и на этом самом месте в последний раз опустился на землю, прежде чем вознестись на небеса. Киёмори вспомнил, что Ямато Такэру был первым смертным, владевшим мечом Кусанаги – подарком Сусаноо. «А я могу оказаться последним, кто к нему притронется». Он поклонился святилищу, гордясь, что сможет участвовать в этой многовековой эпопее, хотя будущее и пугало. «Какая роль уготована мне? Чем все закончится?»

Сигэмори с помощниками вел иод уздцы серого в яблоках жеребца. Киёмори двинулся навстречу со словами:

– Не ты ли говорил, что этот конь – твой любимый?

– Да, отец, – ответил Сигэмори. – Это Тобикагэ, и на нем мое любимое седло – кедровое, с серебряной насечкой.

– К чему расточать такие богатства перед жрецами?

– Отец, я знаю, ты повидал много битв, а я – мало. Однако я чувствую: та, что нам предстоит по возвращении в столицу, станет, быть может, судьбоносной для всего нашего рода. Если боги воздадут нам по нашим дарам, разве не мудро будет отдать самое ценное? В знак того, что мы готовы на все ради победы?

– Пожалуй, сын, пожалуй. Делай как считаешь нужным. – Он проследил, как Сигэмори повел скакуна к жреческим палатам, вяло гадая: вправду ли сын предлагал его в залог победы или же хотел поселить любимца там, где его будут лелеять, боясь подставлять под мечи и стрелы.

«Кому интересны намерения, – напомнил себе Киёмори, – если человек делает правое дело?»

Уходя, и он оставил подношение богам – стихотворение, написанное на листе плотной бумаги митиноку, сложенном в форме бабочки – символа Тайра.

Вот что в нем говорилось:

 
Переменившись,
Гусеница упорхнет
В путь обратный.
Сохрани ее от беды,
 Отори-но-ками.