Текст книги "Война самураев"

Автор книги: Кайрин Дэлки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 40 страниц)

Засохшие ирисы

После спешного отъезда Го-Сиракавы и его окружения Токико уговорила двух своих служанок проводить ее в юго-западное крыло Рокухары.

«Бедный Мунэмори, – думала она, проводя рукой по надорванной кое-где бумаге сёдзи у коридора, ведущего в гостевые покои. – Никто ему не поверил, пришлось обратиться ко мне. Узнай я об этом раньше, могла бы… как-то вмешаться. А теперь Го-Сиракава уехал, даже не объяснив, что его потревожило».

Государь-инок сослался на неотложные дела, которые, впрочем, обыкновенно приходили ко двору, а не уводили за собой. Нет, что-то выгнало его из Рокухары.

В комнатах повис тяжелый аромат сандаловых благовоний, скрывая все прочие запахи, хотя гарь от Киёмидзудэры по-прежнему витала в воздухе. Было еще что-то, поначалу незаметное. Токико обошла покой за покоем, стараясь держаться как можно невозмутимее, однако служанки, видно, почувствовали ее тревогу. Она осмотрела все наскоро починенные перегородки, потрепанные циновки. В одном углу ей попался на глаза крохотный клочок бумаги. Должно быть, кто-то упражнялся в письме – может, переписывал сутру, но потом изорвал. На клочке виднелись только два иероглифа: «нет покоя». Токико спрятала бумажку в рукав и вышла.

Она с трудом сдерживала гнев и… страх. Здесь побывало зло – в ее собственном доме! Сейчас оно скрылось, но сколько вреда успело причинить – неизвестно, как и то, исчезло ли навсегда. Мунэмори говорил о Син-ине. Если он прав, над ее мужем нависла куда более страшная и смутная угроза, нежели она подозревала. Отец предупреждал, что у них будут противники, но Токико тогда думала лишь о смертных воинах и царедворцах. Конечно, и другие ками порой принимают ту или иную сторону, помогая своим героям, как Рюдзин помогал Тайра, но все они действуют в рамках закона, не позволяя миру впасть в хаос. Демон-отступник, в отличие от них, подчиняется лишь самому себе, а императорская кровь, то есть происхождение от древнейшей из богинь, для него – новый повод к бесчинствам, попирающим всякие законы.

Токико была послана в смертный предел лишь советовать и учить, собственной магии у нее сохранилось немного. Как сможет она противостоять великому демону?

«Обсуждать это с Киёмори бессмысленно, – думала она. – Муж снова скажет, что она мутит воду, что не по-женски резка с ним. Он все больше времени проводит вдали от Рокухары – либо во дворце, либо в своей приморской усадьбе. В последние дни мы едва разговариваем». Токико поняла, что действовать придется самой.

Наконец она обратилась к ближайшей служанке:

– Скажи, у нас еще сохранились новогодние украшения? Особенно шары с листьями ириса?

– Можно поискать, хотя они будут не в лучшем виде. Скорее всего гости их… – Служанка замахала руками, показывая, что украшения были раздавлены подвыпившими гуляками.

– Это не важно.

– Они наверняка высохли и съежились, госпожа. Боюсь, вид получится неопрятный. Печальное зрелище для наших будущих посетителей.

– Я надеюсь в ближайшем времени обойтись без посетителей, – сказала Токико. – Кем бы они ни были. Развесьте шары в укромных местах, чтобы не привлекали внимания. Потом позовите двух монахов из Нинна-дзи – пусть проведут здесь обряд очищения. Тайно, разумеется. У повелителя Киёмори и так много забот, поэтому незачем его попусту отвлекать.

– Конечно, госпожа, – поклонилась служанка. – Как пожелаете.

Токико кивнула в ответ и поспешила наружу. Ей нужно было поговорить с черепахами в пруду и послать весть отцу, Царю-Дракону.

Величие Тайра

Отрекшийся государь Го-Сиракава решил до поры оставить свои страхи при себе. Как однажды сказал при нем мудрый Ёситомо Минамото, чтобы узнать коня, нужно дать ему волю. «Изучи его повадки, когда он ничем не сдержан, и тогда поймешь, каков он норовом».

Так было и с Нобуёри, чья дурная натура проявилась лишь после облечения большой властью. «Так, – подумал Го-Сиракава, – может быть и с Киёмори».

Поэтому Го-Сиракава выждал года три, мало-помалу создавая в Хэйан-Кё второе правительство из царедворцев, что предпочитали зрелого государя неразумному дитяти и регента Фудзивара. Невероятным терпением, подарками, взятками, обещаниями новых чинов Го-Сиракава добился того, чтобы ни одно решение Государственного совета не принималось без его согласия.

Наконец, когда срок приспел, в третий год эпохи Нинъан, Го-Сиракава и его тщательно отобранные советники сняли юного Рокудзё, к тому времени пяти лет, с трона. Говорили, что не было еще в истории случая, когда император принимал отречение прежде собственного совершеннолетия.

Вместо Рокудзё Го-Сиракава выдвинул своего сына, наследника Такакуру, семи лет от роду. Вознамерившись уберечь его от славы беспутного Нидзё, отрекшийся государь сместил назойливых Фудзивара с высоких постов и назначил регентом Тайра Токитаду. Потом, для полноты картины, он устроил помолвку императора Такакуры с пятнадцатилетней дочерью Киёмори.

Последней пощечиной Фудзивара стало с его стороны назначение канцлером самого Киёмори. Выше этого чина в Хэйан-Кё не существовало. Особа канцлера почиталась немногим менее императора и его родителя.

Все Тайра, конечно, ликовали, радуясь своему небывалому величию. Надувшись от гордости, разъезжали они по столице в новых черных одеяниях. Как стали говорить в Рокухаре, да и во всем Хэйан-Кё, «кто не Тайра – тот и не человек вовсе».

Устроив так, Го-Сиракава затворился у себя в То-Сандзё и стал ждать, что покажут события и время.

Ицукусима

Канцлер Киёмори стоял на носу ладьи, бегущей по волнам Внутреннего моря Сэто. Водная рябь искрилась на солнце, ветер раздувал над головой большой квадратный парус. Давным-давно в этих местах, вспоминал Киёмори, он повстречал Бэндзайтэн и ее сестер. Сейчас кораблика не было, зато вдали виднелся берег зеленого острова Миядзима, а у самого его подножия, где склоны гор срываются в море, сияло красным и золотым святилище Ицукусимы, плод десяти лет труда и затрат Тайра, дожидаясь последнего осмотра.

Жаль только, сопровождение подобралось совсем не столь пышное, как рассчитывал Киёмори. Отрекшийся государь отказался пустить с ним сына, юного императора Такакуру. «Я не вынесу, если наш молодой властелин пропадет в море», – объяснил Го-Сиракава. Едва ли он кривил душой, но Киёмори понял, что ему по-прежнему не доверяют. Досадно было, что и говорить, поскольку император мог взять с собой Три священных сокровища, включая меч Кусанаги, а Киёмори мог выпасть случай угодить Царю-Дракону и покончить с тяжким обетом.

«Ничего, – утешал себя Киёмори. – Может, оно даже к лучшему. Ни одного обещания Рюдзин еще не сдержал».

Совсем его озадачила Токико, тоже отказавшись от поездки. Поначалу Киёмори решил, что она остается оплакивать среднего сына, Мотомори, почившего от долгой болезни полгода назад.

– Разве ты не хочешь помолиться за его душу? Не хочешь увидеть храм, что я выстроил твоей сестре?

– Я могу помолиться и здесь. – Токико пожала плечами. – К тому же о храме просила Бэндзайтэн, а не я. Да и поздно мне уже плавать по морю. Поезжай же и порадуйся своему новому святилищу.

Киёмори не стал спорить. «Быть может, жене и впрямь лучше остаться дома», – подумал он. Токико едва ли была бы приятной спутницей.

Старший сын Сигэмори также не поехал. Он напомнил отцу, что случилось во время их последнего богомолья.

– Я останусь – кто-то должен возглавить дружину, если потребуется.

С таким доводом Киёмори не мог не согласиться. Таким образом, он отправился на Миядзиму с Мунэмори и младшими сыновьями, а свитой ему стали царедворцы, желавшие снискать расположение могучих Тайра. Как бы то ни было, Киёмори летел по волнам к Миядзиме, преисполненный гордости и довольства, оттого что великий храм – видение, которое он десять лет воплощал, – стал наконец явью.

Когда ладья подошла к острову, на месте бывших крошечных мостков показался длинный мол, у которого с легкостью расположились все шесть кораблей. Киёмори и его сыновья ступили на сушу, где их звоном гонгов и гудением рожков встречала толпа служителей Бэндзайтэн, одетых в белые одеяния и черные шапочки. Отвесив Киёмори и его спутникам земной поклон, жрецы повели их осматривать постройки.

Словно исправляя разочарования последних дней, новое святилище Ицукусимы оказалось точно таким, каким Киёмори его представлял. Оно поражало красотой и роскошью. Главную молельню и сокровищницу венчали плавно изогнутые черепичные крыши. Многочисленные пролеты коридоров освещались чугунными лампами тончайшей работы. На холме неподалеку стояла высокая пагода, сиявшая алым лаком и позолотой. Настилы для исполнения обрядовых танцев и представлений выдавались в море, а за ними прямо из воды вздымались огромные тории, обрамляя сизые холмы области Аки по ту сторону Внутреннего моря.

Все, включая самого Киёмори, не уставали восторгаться прекрасными шпалерами, парчовыми занавесями, расписными ширмами и резными статуями. Когда осмотр закончился, несколько дев-служительниц исполнили священный танец на особом возвышении, пока остальные потчевали гостей блюдами из рыбы и маринованных овощей. Многие царедворцы привезли с собой фляжки с саке, и к смятению жрецов, горячительное вскоре полилось рекой.

Теперь, когда богатств на острове прибавилось, жрецы перестали отплывать с закатом на большую землю. Для знатных посетителей, которые, как предполагалось, тоже не захотят возвращаться, едва приехав, были выстроены гостевые палаты. Первыми из постояльцев, кто не последовал древнему обычаю и пожелал заночевать на острове, стали канцлер Киёмори со свитой.

На закате солнца Киёмори покинул празднующих сыновей и вельмож и отправился пройтись в одиночестве по галереям крашеного дерева. На его глазах служители прилежно зажигали чугунные фонари – один за другим, пока святилище не засияло. Цепочка огней отразилась в волнах моря, почти отовсюду окружавшего храм, и напомнила Киёмори зрелище давних лет – светящуюся дорогу Царя-Дракона.

«Этот храм, верно, сравним красотой с самим подводным дворцом, жилищем Рюдзина. Теперь-то он и богиня Бэндзайтэн не смогут упрекнуть меня в нерадивости».

Вечер близился к ночи, и жрецы вежливо оттеснили разгулявшихся вельмож к гостевым палатам. Кое-кто из знати, включая Мунэмори, увлек с собой и нескольких юных служительниц. Киёмори стоял в стороне, а когда к нему подошли проводить в комнаты, сказал, что желает еще пободрствовать и посвятить остаток вечера медитации.

Наконец святилище опустело. Киёмори вышел на самый край настила, простиравшегося над водами Внутреннего моря. Меж столбов торий сияла Вечерняя звезда, а облака у горизонта все еще отсвечивали закатным багрянцем. Перегнувшись через ограду платформы, Киёмори проговорил волнам, бьющимся снизу о сваи:

– Ну, госпожа Бэндзайтэн, по душе ли тебе мой подарок?

Из глубины всплыли драконьи огни – бледно-голубые, зеленые, желтые. Искрясь и мерная, они заполнили крошечную бухту Ицукусимы. Под ними вдруг что-то шевельнулось, и вот в водах показалась исполинская раковина. В ней, точно жемчужина, сидела сама Бэндзайтэн, живописно расправив полы переливчато-зеленого кимоно. Невообразимо прекрасный лик богини тоже, казалось, сиял в радужных тонах заката.

– Приветствую, канцлер Киёмори. Да, твое святилище мне весьма по душе. Я сделаю все, чтобы оно сохранилось в веках доказательством твоей веры.

Киёмори поклонился ей.

– Это честь для меня. Итак, смею ли предположить, что между вашим родом и Тайра все улажено?

Бэндзайтэн отвела взгляд.

– Увы, как ты знаешь, этого недостаточно. Останься здесь, с тобой будет говорить мой отец.

Киёмори вцепился в ограду, усилием воли заставляя себя не выказывать страха.

– Разумеется. Пусть выходит. Мне не в чем… то есть я буду рад с ним встретиться.

Бэндзайтэн наклонила головку, и раковина медленно ушла под воду.

Пока Киёмори ждал, небо потемнело, а из-за моря, с запада, налетел ледяной ветер. Вода пред ним стала бурлить и пениться, точно в глубине ее завозилось что-то огромное и змееподобное. Вдруг, с тучей брызг, над поверхностью взметнулась китом гигантская колонна: плоская голова на толстой чешуйчатой шее. Глаза ее горели золотом, словно два очага, с длинных усов свисали водоросли. Из огромной разверстой пасти сбегали струи воды, сочась сквозь неровный частокол зубов с кривыми, как ятаганы, клыками.

Чудище воззрилось на Киёмори сверху вниз и обдало солеными брызгами из широких воронок-ноздрей.

– Итак, – произнес Рюдзин голосом, подобным шипению и грохоту штормового прибоя, – Вот мы и встретились, Киёмо-ри-сан.

Канцлер с силой вцепился в перила. Он понимал, почему Рюдзин выбрал самый устрашающий облик, чтобы предстать перед ним. «Решил страхом добиться от меня повиновения. Что ж, если я надумал вести торг с божеством, придется свой страх превозмочь».

– Для меня это великая честь, Рюдзин-сама, – ответил Киёмори с поклоном.

– Прочь любезности, – прошипел Царь-Дракон. – Где меч? Где Кусанаги?

– Вы его непременно получите, – сказал Киёмори. – В свое время.

Темная тень извернулась, взбалтывая морские огни.

– Век смертных на исходе. Я должен вернуть свое творение.

– Вернете, – ответил Киёмори. – Когда мой внук станет императором.

Вода под ним забила ключом.

– Раньше. Иначе будет поздно. Ты не знаешь, чему противостоишь. Силы зла уже посягают разрушить твое царство. У демонов теперь новый главарь, над которым я не властен. Если он овладеет мечом, быть великой беде. Ты должен отдать мне Кусанаги.

– Не прежде, чем мой внук поднимется на трон, как предрекла Бэндзайтэн, – твердо отозвался Киёмори.

– Глупец! Неужели власть и слава для тебя дороже спасения? Пройдут годы, прежде чем твоя дочь, императрица, родит сына. Мы можем не успеть!

– Отдавать меч сейчас слишком опасно, – заспорил Киёмори. – Такакура еще мал. Ему понадобятся все средства, чтобы доказать свое право на трон. Нас в Хэйан-Кё и без того одолевают слухи о якобы грядущей распре. Пропади меч сейчас, и может разразиться война. Ты не получишь Кусанаги, пока я не сочту возможным его возвратить.

Драконьи огни погасли. Киёмори обдало тяжелым дыханием Рюдзина, разящим солью, морской тиной и рыбой.

– Ты смеешь указывать мне? Мне, предвечному? Рожденному, когда всего вашего племени еще на свете не было? Ты смеешь препираться с ками? Смеешь оскорблять мою дочь? Или мало я тебя проучил, когда уничтожил твой жалкий островок у Фукухары?

Киёмори охватил гнев – совсем как в те времена, когда знать Хэйан-Кё измывалась над его отцом, а на улицах распускали грязные сплетни о Тайра. Забыв о предосторожности, он позволил гневу облечься в слова:

– Так вот каково твое обхождение? Ты сам избрал меня в герои для спасения этого мира! И ты же презираешь мою волю, хотя я знаю бренную юдоль лучше тебя! Если ты столь велик, к чему тебе чудесный меч? Отчего не выковать новый? Если ты такой могучий ками, зачем перекладываешь свой труд на жалкого смертного?

Царь-Дракон поднял голову и взревел. Его чешуйчатый хвост ударил по воде с оглушительным плеском, подняв тучу брызг и вымочив Киёмори до нитки.

– Несчастный! Ты и понятия не имеешь о том, что за беды тебе уготованы! Должно быть, верно говорят, будто Тайра до того возгордились, что тщатся превзойти богов. Раз так, быть посему. Коли ты не намерен возвращать Кусанаги, я отзываю свою помощь и лишаю тебя покровительства. Поглядим, долго ли вы, Тайра, вместе с вашим обреченным мирком продержитесь своими силами!

На миг море забурлило, словно где-то в пучине разверзся вулкан. Гигантская голова дракона ушла под воду, бросив на Киёмори последний яростный взгляд. И снова воцарилась ночная тишь.

Киёмори оперся на перила, пытаясь унять отчаянный стук сердца и одышку. «Я канцлер Киёмори, глава могучего дома Тайра. Мне нечего бояться».

За спиной у него послышался топот бегущих ног, и, обернувшись, он увидел нескольких жрецов, спешащих навстречу.

– Вы целы, господин канцлер? Мы слышали сильный грохот, будто гром. Да вы весь вымокли! Что случилось?

Киёмори успокаивающе замахал им:

– Ничего особенного. На сваи налетела сильная волна, и меня обдало брызгами.

Жрецы облегченно выдохнули и засмеялись, хотя одного-двух объяснение как будто не удовлетворило. Киёмори, впрочем, знал, что расспрашивать его не посмеют.

– Если позволите, – продолжил он, – я бы хотел отправиться в свои покои и переодеться, чтобы от меня поменьше несло морем.

Упреки карпа

Тем вечером Токико при свете фонаря писала дочери, императрице Кэнрэймон-ин. Внезапно ее кисть дрогнула – из садового пруда донесся отчаянный плеск. На мгновение Токико понадеялась, что его подняла вспорхнувшая утка, но вскоре звук повторился, а это на ее памяти предвещало недобрые вести.

Токико вызвала слугу с фонарем на палке и вместе с ним отправилась к пруду. Там, склонившись над водой, она увидела у самого берега большого золотого карпа.

– На сей раз ты не слишком торопилась, – пожурил ее карп.

– Не хочу слышать того, с чем тебя прислали – отозвалась Токико. – Но все же я здесь. Так что нового у отца?

– Он говорит, все кончено. Твой муж продолжает упорствовать. Рюдзин велел передать, что тебе пришел срок вернуться домой, в море. Здесь больше нечего делать. Ты должна оставить смертных их судьбе.

Токико со вздохом обернулась и окинула взглядом Рокухару, где родила и вырастила стольких детей. Как быстро пролетели годы с тех пор, как Киёмори привез ее в Хэйан-Кё! Двенадцать лет минуло после смуты Хогэн, девять – после Хэйдзи, а она умудрилась пережить их обе, привив своим детям мудрость и крепость духа. И вот они выросли – все, кроме Мотомори, что упокоился в Чистой земле.

Токико подумала о Сигэмори, которым гордилась, и бедном бесталанном Мунэмори, так нуждавшемся в наставлении. Не забыла она и о дочери Кэнрэймон-ин, которую тоже нужно было наставлять, не столько ради^нее самой, сколько ради всей японской земли.

Дворец Рюдзина, каким Токико его помнила, был прекрасен, но слишком уныл и мрачен, а его обитатели подолгу тосковали там в одиночестве, посещаемые лишь утопленниками.

Вернуться туда сейчас значило никогда больше не знать солнца, не знать, как сложится судьба детей, как вырастут младшие сыновья, как один из внуков сядет на Драгоценный трон, а может, и вовсе не увидеть этого внука.

– Передай отцу… что я не вернусь. Не сейчас.

– Едва ли он будет доволен, – укорил карп.

– Передай, что я еще способна обратить все к его выгоде. Пока рано терять надежду. Возможно, грядет Тайра, который возьмет на себя эту долю. Я не могу оставить людей сейчас, – проговорила Токико, чувствуя, как по щеке сбегает слеза. – Не могу.

– Глупая женщина, – сказал карп. – Однако Рюдзин вряд ли станет тебя принуждать. Поступай как будет угодно. Ты хотя бы сознаешь, что этим можешь поставить себя под угрозу?

– Таковы издержки смертной жизни, – ответила Токико. – Я приняла их давным-давно.

– Что ж, будь по-твоему, – отозвался карп, – но отныне не жди помощи из дому.

Сверкнув золотом в фонарном свете, рыба повернулась и исчезла в глубине пруда. Токико вздохнула.

– Госпожа, новости вас… обнадежили? – спросила служанка, которой явно было не по себе. Она не могла слышать слова карпа, и, на ее взгляд, Токико разговаривала сама с собой. Челядь, впрочем, давно знала о чудачествах хозяйки и пришла к мнению, что Токико либо помешалась, либо обладала колдовской силой. Так или иначе, ее всячески сторонились и старались не выводить из себя.

– Нет, не обнадежили, – ответила Токико. – Однако дела не ждут. А здесь холодно, нэ? Вернемся в дом.

– Слушаюсь, госпожа.

Деревянный меч

Не одним Тайра долгие девять лет после смуты Хэйдзи принесли крупные перемены. В горном монастыре Курамадэра, откуда река Камо начинает свой бег сквозь лесистые склоны к столице, восьмилетний Усивака, сын полководца Ёситомо и несчастной Токивы, сводный брат Минамото Ёритомо, отбывал изгнание в служках у монаха Токобо.

Этим вечером, как и всегда, сколько он себя помнил, Усивака сходил в лес за дровами для очага и набрал из реки воды. Затем подмел коридор, вычистил плиты садовой дорожки… После удара колокола, когда монахи ушли на вечернюю медитацию, мальчик юркнул к себе в каморку и вытащил из тайника меж бумажных перегородок деревянный меч, который сам тайком вырезал. Стараясь двигаться как можно тише, он промчался по дорожкам и выбежал в лес.

Ум его был поглощен отнюдь не работой над сутрами и философией, которым монахи пытались его обучить. Нет, мысли мальчика были заняты мщением.

Пусть ему был всего месяц, когда великий князь Киёмори из рода Тайра пощадил его, и монахи горы Курама ничего не рассказывали о том, кем он был, Усивака мало-помалу узнал свою историю. Даже сюда долетали вести из Хэйан-Кё – то с паломниками, то с заезжими рисоторговцами и богатыми посетителями. Даже монахи любили послушать свежие сплетни.

Усивака мог часами скрываться за бамбуковыми ставнями, внимая рассказам столичных болтунов. Он слышал, как те справлялись у монахов, знает ли юный служка о своих корнях, об отце – великом военачальнике, о его гибели от рук предателей. Знает ли о бесчестье матери, коим была куплена его жизнь. Что ж, теперь он все это знал.

Усивака шел и шел, покуда не выбрался к полянке в горном лесу, меж стволов сосен и криптомерии. Там он принял боевую стойку и начал упражняться с мечом. Несколько лун назад Усивака упросил одного воина, сопровождавшего знатную даму, дать ему урок боя на мечах. Воина позабавил бойкий мальчуган, и он показал ему более сложные приемы, нежели те, каким следовало обучать в таком возрасте, а тем паче с таким прошлым. Усивака, впрочем, запомнил все, чему его учили, и с тех пор еженощно с жаром упражнялся.

– Хай! Хай! – Усивака взмахнул вкруговую мечом в приеме «Танцующая обезьяна», представляя, как каждым ударом разит повелителя Киёмори то в руку, то в ногу, то в шею. Воображение рисовало ему рассекаемую плоть, потоки крови, тело врага, оседающего наземь. Он мечтал, как насаживает голову Киёмори на копье и торжествующе скачет с ней по улицам Хэйан-Кё под восторги толпы. Усивака сделал еще один выпад деревянным мечом, но запнулся о камень и упал.

– Ха-ха-ха! – раздался у него за спиной чей-то клекочущий хохот. – Если хочешь победить, юноша, смотри, куда ступаешь!

Усивака вскочил на ноги и завертелся, тыча мечом в деревья.

– Ты кто? Я тебя не боюсь!

На самом деле он боялся. Его день и ночь преследовал страх перед Тайра, которые в любой миг могли передумать и послать к нему убийцу.

– Мир тебе, юный храбрец. – Откуда-то сверху спорхнула тень и приземлилась перед ним на поляне. Странное это было создание: человек с длинным носом, закутанный в черный плат, полы которого хлопали за спиной подобно крыльям. Его Макуиг ку венчала квадратная шапочка вроде тех, что носят горные колдуны убасоку, а в руках он держал посох с кольцами. Усивака ахнул:

– Ты тэнгу!

Он даже не знал, что лучше – бежать без оглядки или остаться, ибо эти демоны гор норой помогали людям, хотя были способны и зло подшутить.

Существо склонило голову:

– Весьма проницательно для столь юного воина. Я Сёдзё-бо, князь тэнгу горы Курама. Мы следили за тобой. Нам не терпится узнать, почему такой маленький мальчик тревожит наш лес своим игрушечным клинком, детским писком и неуклюжим топотом.

Усивака густо покраснел, но тут же вздернул подбородок и выпалил:

– Я хочу быть великим воином, как мой отец!

– Восхитительно.

Усивака знал, что поступает опрометчиво, но все же не смог удержаться.

– А еще я хочу убить властителя Киёмори из рода Тайра!

– А-а, – протянул тэнгу. – Воистину достойная цель. Мальчик не мог понять, говорит ли тот всерьез или смеется.

– Тайра Киёмори повинен в смерти моего отца. И… и… он обесчестил мою мать.

Усивака был слишком юн, чтобы понимать, какое бесчестье пришлось вытерпеть матери; понял только, что это было нечто очень плохое, а значит, заслуживало мщения.

– Да, Киёмори за многое придется держать ответ, – согласился тэнгу. – Мы давно наблюдаем за Хэйан-Кё, и нам не по нутру то, что там происходит. Тайра превратились в спесивых тиранов, которых мы, тэнгу, не терпим. Великий Киёмори разгневал даже самого Царя Рюдзина. Совсем неумно для того, кто хочет пресечь наступление темных времен. Вдобавок князь Киёмори допустил роковой просчет.

– Просчет? – переспросил Усивака.

– Да. Он сохранил тебе жизнь. Тебе и твоим братьям.

– У меня есть братья?

– Да, по меньшей мере двое-трое, пожалуй.

– А где они сейчас? Скажи мне, прошу!

– Они тоже в изгнании, и не время искать их, юный Минамото. Уж ты-то должен понять: случись им или тебе привлечь внимание господина Киёмори, вам всем будет грозить гибель.

Усивака с трудом успокоился.

– Я понимаю. Просто мне бы хотелось их встретить… когда-нибудь.

– Когда-нибудь встретишь. Но будешь ли ты достоин их, вот что любопытно. Как-никак один из них получил благословение Хатимана, бога войны, и его ждет великая слава. Другой уже изучает священные чары. А чем ты можешь их удивить, хм-м?.. Хотел бы я знать… – Тэнгу возвел глаза к верхушкам деревьев и задумчиво потер подбородок.

Усивака вертел в руках деревянный меч. Ему доводилось слышать легенды о боевом мастерстве тэнгу, особенно об их умении управляться с мечом. Слышал он и о том, как наставни-ки-тэнгу обучали великих героев прошлого. Люди, впрочем, говорили, что следует хорошенько подумать, прежде чем принимать дары из рук демонов, – расплата за них бывает чересчур высока. И герои, обученные тэнгу, утрачивали что-то человеческое и были вынуждены всю жизнь скрываться от соплеменников, избегаемые и ненавидимые за свою непохожесть. Усивака, впрочем, знал, что и так не похож на других и что его ждет совершенно особая судьба.

– Вы бы… вы не научите меня, Сёдзё-бо-сама? Научите сражаться на мечах и стать великим воином, достойным моих братьев?

Длинноносая физиономия тэнгу медленно расплылась в улыбке.

– Что ж, любопытное предложение. Мои друзья-подданные наверняка сочтут это пустой тратой времени, хотя… отчего не попробовать. Если будешь прилежен и внимателен на уроках, может, хотя бы не ударишь в грязь лицом перед братьями, нэ?

В порыве благодарности Усивака упал на колени и прижался лбом к земле.

– Спасибо, Сёдзё-бо-сама! Я хочу научиться всему! Буду делать все, что прикажете!

– Всё, что прикажу? Нет-нет-нет, юный Минамото, мы, тэнгу, не тираны. Мы приказов не раздаем. Учись, а потом используй свое умение, как посчитаешь нужным.

– А я смогу убить князя Киёмори?

– Ну, этого я тебе не скажу. Но мы дадим тебе все навыки, какие потребуются, так что… при удачном стечении обстоятельств… да, пожалуй, сможешь.

Усивака вскочил на ноги.

– А когда мы начнем, Сёдзё-бо-сама? Тэнгу воздел руки к деревьям:

– Сейчас.

В кронах сосны поднялся гомон и хлопанье крыльев, и тотчас вниз слетело множество крылатых созданий. Иные были не крупнее вороны, иные – ростом с человека, хотя и в полуптичьем облике: с крыльями и мускулистыми руками. Они уставились на Усиваку блестящими глазами и захохотали, щелкая клювами.

– Это мои крохи тэнгу, – пояснил Сёдзё-бо. – С них начнется твое обучение. Если ты будешь хорошо управляться, позже я займусь тобой сам. Итак, приступайте! – Сёдзё-бо хлопнул в ладоши, и маленькие тэнгу устремились Усиваке в лицо.

Он яростно замахал на них игрушечным мечом, но всякий раз попадал мимо. Его шатало из стороны в сторону, как пьяного вельможу. Один кроха тэнгу пролетел так близко, что когтя; ми оцарапал щеку.

– Слишком узкий шаг! – проверещал крылатый демон. – Держи ноги на ширине плеч!

– Согни колени! – крикнул другой, летя мальчику в лицо. Усивака и в этот раз промахнулся, хотя успел увернуться. – И дышать не забывай!

Усивака порядком разъярился, но в то же время и повеселел. За час маленькие тэнгу совсем его вымотали, зато он почувствовал, что уже многому научился, ступив на путь великого воина.

Тэнгу, закончив, улетели в небо, превратившись в тени на фоне звезд.

– Приходи завтра, маленький смертный, – кричали они с высоты, – тогда мы еще с тобой позабавимся!

Усивака поклонился им и бодро зашагал по освещенной луной тропинке назад в монастырь. Душа его ликовала.

Он надеялся вернуться незамеченным, но по пути к спальням служек пришлось обогнуть палаты настоятеля. Одна перегородка сёдзи была отодвинута, и за ней Усивака разглядел То-кобо, который сидел на полу, скрестив ноги, и переписывал сутры при свете лампады. Гладковыбритая голова настоятеля поблескивала в сиянии луны. Мальчик попытался прокрасться мимо на цыпочках, но это его не спасло.

– Усивака? – спросил Токобо, не отрываясь от бумаги.

– Да, ваша святость, – отозвался тот, приседая в низком поклоне и пряча игрушечный меч за спину.

– Поди сюда.

Усивака поднялся на веранду, огибающую комнаты настоятеля, но внутрь заходить не стал.

– Я здесь, владыка. Чего изволите?

– Где ты был? – спросил Токобо тоном отца, знающего наверняка, где только что пропадал его сын.

– В лесу, владыка. Я там… медитировал.

– Хм-м… Любопытная, должно быть, медитация, раз ты так запыхался и расцарапал лицо.

– Я бежал домой, ваша святость, и… упал на сосновые ветки.

– Хм-м… А устал ты, полагаю, под тяжестью той острой деревяшки у тебя за спиной?

Усивака виновато оглянулся на меч.

– Наверное, владыка.

Настоятель отложил кисть и наконец поднял глаза.

– Я беспокоюсь, Усивака.

– Прошу вас, не думайте обо мне. Со мной все хорошо.

– Как я могу не думать? Я надеялся – наивно, быть может, – что ты никогда не узнаешь своего происхождения. Видимо, случилось неизбежное. То, чего я давно страшился, сбывается.

– А чего вы страшились?

– Того, что ты отвергнешь монашескую жизнь и забудешься в мечтах о мщении.

– Но…

Токобо поднял ладонь, призывая его помолчать.

– Тебе сохранили жизнь лишь потому, что князь Киёмори надеялся разорвать этот круг мести своим великодушным деянием. Убивать друг друга из-за проступков прошлого бессмысленно, ибо тогда смертям не будет конца. Твой отец пал в войне, Усивака, а в военную пору люди часто творят ужасные поступки. Бессмысленно возлагать на Тайра вину за то, чего требовали законы войны. Поверь – зло, содеянное ими, вернется к ним в грядущих рождениях. Ты должен забыть о прошлом и обратить свой взгляд в будущее.

Усивака про себя подумал, не проведал ли настоятель о его встрече с тэнгу. Токобо порой удивлял его своим пониманием жизни, хотя было неясно, откуда оно бралось – от загадочных способностей настоятеля, какие приписывали ему некоторые монахи, или же от простой стариковской мудрости. Однако сейчас Усивака не слышал ни слов о забвении, ни призывов к милосердию – слишком громко звучала в нем мысль о собственном предназначении.

Токобо снова взглянул на сутру у себя на столе.