Текст книги "Война самураев"

Автор книги: Кайрин Дэлки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 40 страниц)

Исибасияма

Минамото Ёритомо уже сожалел о решении вести поход лично. Мелкий осенний дождик стучал по доспехам, вымачивая связующие их шнуры, отчего каждый панцирь делался вдвое тяжелее. Голова под шлемом невыносимо зудела. Перед боем он вплел в узел волос статуэтку Каннон Милосердной, но теперь начал сомневаться в дальновидности поступка. Судя по всему, Каннон решила приберечь милосердие на другой раз.

Сюда, на гору Исибасияма, Ёритомо привел три сотни своих конников, проведав о том, что здешний наместник-Тайра решил послать воинство на восток, в Идзу. Выступать пришлось ночью, чтобы застать неприятеля врасплох. Свое войско Ёритомо расположил к югу от великого тракта Токайдо, по которому должны были двигаться Тайра. Если его малая рать сможет сманить их с дороги, в буераки у гор Хаконэ, быть может, этот неожиданны! ход ослабит их мощь и принесет Минамото победу. Так размышлял Ёритомо. Однако и он кое-чего не предвидел: дождя. За тучами луна, чей свет должен был освещать им путь, совершенно исчезла из виду, а факелы то и дело гасли. Если же удавалось поддерживать в них огонь, пелена мелких капель – россыпь яхонтов в мерцающем свете пламени – заслоняла окрестные холмы. После схода с Токайдо отыскать путь в темноте оказалось весьма трудным делом, а определить направление слежки за Тайра – почти невозможным. Наконец, когда ближе к рассвету дождь перешел в мелкую морось, Ёритомо сумел выстроить войско вдоль хребта Исибасиямы, лицом к западу, и стал ждать неприятеля.

Вскоре, едва рассвело, вернулся один из разведчиков. Вид у него был бледный.

– Господин, они идут! – выкрикнул он, заставляя коня карабкаться на кручу, где расположились остальные.

– Сколько их? – спросил Ёритомо.

– Мне столько не сосчитать, господин. Должно быть, тысячи против наших нескольких сотен.

– А людей господина Миуры, нашего подкрепления, там не видно?

– Должно быть, еще не прибыли, повелитель.

Ёритомо нашел силы побороть страх – подбодрил себя, вспомнив, с каким пылом присягали ему эти несколько сотен. Уж они-то не отрекутся. Они-то не дрогнут.

Когда небо на горизонте посветлело, Ёритомо стал различать всадников, показавшихся на противоположном гребне, – воинов под красными стягами Тайра. Эти воины не выкликали имен, не пускали гудящих стрел, не заявляли о себе гонгами и барабанным боем, даже не строились в линию. Без видимой команды или представления они ринулись вниз, в лощину, воздев высоко флаги и факелы, – точно огненная волна хлынула навстречу Минамото. Когда конница Тайра загрохотала уже по их склону, один из сподвижников Ёритомо спросил:

– Господин, что будем делать?

Всего второй раз он водил войско в бой и не смел отступить – ради собственной чести. Вместе с тем надежды на победу не было. Ёритомо, как никогда, остро почувствовал свою неопытность – следствие безвозвратно потерянных лет, отданных учению Будды вместо ратного дела. Он задумался, достаточно ли прославленных предков, чтобы победить. «Неужели Хатиман привел меня сюда для проверки?» Он оглянулся на воинов – те выжидательно смотрели на него.

– Пора и битве начаться, – произнес он, успокоившись. – Вперед!

С могучим ревом дружина Минамото ринулась вниз по косогору навстречу наступающим Тайра. Ёритомо со своего возвышения видел, как его люди смяли передние ряды неприятеля всей своей мощью. Снова припустил дождь – забарабанил по нагинатам и шлемам, наплечникам содэ и клинкам мечей. Вскоре к нему примешались другие капли – алые, брызжа и струясь по склону холма. Ёритомо с ужасом наблюдал, как его рать тает с трех сотен до одной, до половины, до десяти воинов.

– Господин, надо отходить, – сказали ему самураи. Ёритомо вспомнил Рокухару – миг, когда его отца пришлось удержать от нападения на оплот Тайра в смуту Хэйдзи. Он подивился тому, сколь схожи оказались их судьбы, однако не хотел повторить отцовскую неудачу. Вытащив лук, он принялся посылать во встречный поток воинов стрелу за стрелой, без передышки на подсчет жертв. Теперь в ней не было нужды: Тайра неумолимо наступали, все ближе и ближе…

– Господин! – Воевода схватил его коня под уздцы и резко развернул. Тогда, не видя иного пути, Ёритомо отшвырнул лук и поскакал на восток, в глубь гор Хаконэ. Тайра бросились вдогонку, пуская стрелы и швыряясь в насмешку камнями.

После, в покаянной молитве Каннон и Хатиману, Ёритомо спрашивал себя, не суждено ли и ему окончить дни, как отцу, в бегстве навстречу смерти и бесславию.

Гора черепов

Той же ночью, в середине восьмой луны, на четвертом году эпохи Дзисё, Тайра Киёмори проснулся под гулкий перестук и клацанье, доносящиеся из сада, куда выходили двери его спальни. Киёмори поднялся и отодвинул сёдзи, впуская внутрь влажный ночной воздух.

В лунном свете посреди сада над кипой сухих листьев и палой хвои, словно детские мячики, перекатывались сотни и сотни пустых черепов. На глазах Киёмори они вдруг задвигались слаженно: устремились друг к другу, громоздясь в огромную пирамиду. Порой на иных черепах проступали черты то одного, то другого лица, и Киёмори узнавал эти лица. Одно принадлежало военачальнику Минамото Ёситомо, другое – его сыну Гэнде Ёсихире. Мелькал среди них и Наритика.

– Ха! – воскликнул Киёмори. – Пришли снова терзать меня? Зря стараетесь! Я вас не боюсь!

Гора черепов все росла и росла, пока не обернулась гигантским черепом из черепов втрое выше человека. Его провалы-глазницы светились красным.

– Очень страшно, – проворчал Киёмори. – И это все? Тут же поверх гигантского черепа возникло лицо – призрачное, со впалыми щеками и глубоко сидящими глазами.

– А-а, – сказал Киёмори, – Син-ин. Вот мы и встретились.

– Берегись, Киёмори-сан, – прогудел призрак голосом, походящим на вой ветра в пещере. – Черепа эти – сила, которую я воздвиг против тебя. Духи убитых тобой и их живые потомки приведут Тайра к погибели.

– Тебе меня не напугать, – отозвался Киёмори. – Твой брат сумел изгнать тебя из Рокухары одним пением и молитвой. Все твои угрозы и козни нам, Тайра, нипочем. Вы, демоны да призраки, бессильны, пока сам человек не попустит чему-то свершиться.

– Верно, – согласился Син-ин. – Пока человек не попустит. Вот почему, с помощью Кэнрэймон-ин, я сжег императорский дворец. Вот почему, с помощью Мунэмори, разрушил Энрякудзи и вызвал ураган. Вот почему, уже с твоей помощью, я уничтожил Сигэмори и предал Хэйан-Кё разорению.

– Гнусная ложь, – прошипел Киёмори.

– И вот почему, с помощью Ёритомо, я сокрушу Тайра.

– Никогда, – тихо отозвался Киёмори. – Моих грехов довольно, чтобы стать еще злейшим демоном, чем ты. Я провел Царя-Дракона. Я нарушил данный Будде завет, а значит, провел и его. Я одолел всех богов, так что одолеть тебя теперь – невелика забота. – Он сел и принялся смотреть на гигантский череп в ночи, пока наваждение не исчезло.

Гонец с востока

Удалившись от волнений, которыми грозило соседство с воинственными монахами и прочими смутьянами, новая столица оказалась вдалеке и от вестей, приходящих из восточных земель. Лишь через семь дней, к началу девятой луны, слух о восстании Ёритомо достиг Фукухары.

Когда Мунэмори услышал от слуги, что во дворе его ждет гонец с донесением, он раздраженно вздохнул. Гонец прибыл в усадьбу его отца, где князь Киёмори праздновал завершение постройки нового императорского дворца. В этом унылом месте впервые выдался повод для празднества, и Мунэмори овладело раздражение перед перспективой покинуть танцовщиц госэти и музыкантш с кото.

– Что, это послание больше некому принять?

– Едва ли так будет уместно, господин Мунэмори.

– Даже моему отцу?

Слуга побледнел и затряс головой.

– Вы – глава Тайра, Мунэмори-сама, вам лучше выслушать его первым.

С великой неохотой Мунэмори поднялся и вышел вслед за слугой во двор. Там, скорчившись возле мертвой лошади, мок под холодной колючей моросью посланник.

– Коня он загнал, господин, – шепнул на ухо слуга. – Так спешил побыстрее добраться до Фукухары.

– Стало быть, придется его выслушать, – пробормотал Мунэмори, все еще мечтая перевалить это бремя на кого-то еще. Он подозвал гонца на веранду, под покров широкого ската крыши, и сказал: – Я слушаю. С чем ты явился?

Гонец часто закланялся – скорее чтобы согреться, чем из крайней почтительности. От него несло потом – и конским, и человеческим, одежда и волосы растрепались от многих часов скачки. Стуча зубами, он произнес:

– Господин, Минамото Ёритомо собрал рать в земле Идзу. Ему удалось разбить и обезглавить наместника Канэтаку.

Дождь как будто пошел сильнее, и, несмотря на плотные осенние шелка, у Мунэмори пробежал мороз по коже.

– И где, где было наше ополчение? Неужели не нашлось ни одного вассала Тайра – покончить с этим смутьяном?

– Нашлись, господин. Властители Сагами собрали людей числом многие тысячи и сошлись с Ёритомо у Исибасиямы. У того было лишь несколько сотен. Властители Сагами перебили большую часть его войска, а самого Ёритомо обратили в бегство.

– Так к чему такая срочность, если дело давно улажено? Зачем нас вообще беспокоить?

Гонец вздохнул и набрал воздуха в грудь.

– Господин, весть о сражении, точно ураган, пронеслась по всему Канто. Ёритомо проиграл, но его люди, говорят, бились так доблестно, что всякий – будь то родич Минамото или их прежний вассал – стремится к нему примкнуть. Со всех краев в Идзу спешат конники, желая повергнуть Тайра и восстановить Минамото в былой славе.

Мунэмори похолодел. «Вот, значит, как. Все правда. Син-ин сговорился с Минамото».

– Гонца накормить, переодеть в сухое и выдать нового коня, – велел он слуге, а сам вернулся к празднующим, гадая, как лучше всего выманить отца для уединенной беседы.

Киёмори сидел на почетном возвышении, похлопывая себя веером по колену в такт флейте и барабанам. Время от времени он улыбался одной из хорошеньких танцовщиц. Мунэмори подумал, что не хотел бы очутиться на месте той, что удостоилась такой улыбки. Но вот Киёмори повернул голову и заметил его.

– Сын мой! Почему ты покинул наше застолье? – прокричал он, заглушая музыку.

– Есть новости, отец.

– Новости? – крикнул Киёмори так зычно, что музыканты оборвали мелодию, а танцовщицы замерли на полушаге. Его слезящиеся глаза и шаткая походка говорили об изрядном количестве выпитого. – Так выкладывай все, чтобы и мы узнали, что так заботит главу Тайра!

Многочисленная знать, дамы, актеры и музыканты – все обернулись к Мунэмори, не сводя с него глаз.

Ощутив себя в западне, Мунэмори замешкался с ответом.

– На востоке произошло восстание. Киёмори встал.

– Восстание? Под чьим же флагом?

– Минамото-но Ёритомо. Сына Ёситомо. Он собрал рать и убил правителя Идзу.

Среди знати пробежал ропот.

– И это один из тех сыновей, которому я заменил смерть изгнанием? – Киёмори метнулся с помоста на середину зала. – Значит, Токико была права, как ни горько признаться. Надо было перебить их всех. До последнего младенца.

– Однако наш вассал, – продолжил Мунэмори, – тоже собрал войско и разгромил Ёритомо.

Киёмори издал победное «Ха!» и выставил вперед руки.

– Вот видите? Ками не покинули Тайра. Мы победили На-ритику, победили принца Мотихито, а теперь и сына Ёситомо.

Его слова были встречены восторженным гулом, особенно среди молодых царедворцев.

– Повелитель, позвольте! – вскричал Корэмори. – Позвольте нам выслать огромное воинство и раздавить Минамото, показать им, безумцам, каково даже думать о том, чтобы над нами возвыситься!

Последовал новый залп восторгов.

«Конечно, – кисло думал Мунэмори, – молодые готовы на все, лишь бы развеять тоску Фукухары. Даже броситься навстречу смерти – во имя славы и желания заявить о себе. Как я рад, что никогда не был таким болваном даже в юности».

– Превосходно! – воскликнул Киёмори. – Рад видеть, что не все Тайра утратили боевой дух. Итак, Мунэмори, – он тяжело перевалился с помоста и хлопнул того по плечу, – сын мой, готов ли ты снова надеть доспехи и повести Тайра в битву?

– Э-э… – запнулся Мунэмори и продолжил вполголоса: – Отец, пора моей юности миновала, к тому же у меня здесь обязанности. Пусть кто-то из юношей попытает судьбу и заслужит себе почестей. Корэмори как будто рвется в бой. Со всем уважением, предлагаю доверить ему возглавить сей карательный поход.

Киёмори отшатнулся, не скрывая недовольства.

– Разумеется. Я не забыл Энрякудзи. Быть может, другой справится лучше. – И он обернулся к юному вельможе: – Ко-рэмори-сан, мы решили, что ты поведешь дружину Тайра в Канто!

Просияв от радости, Корэмори ответил:

– Благодарствую, дедушка, за столь великую честь!

Другие юноши бросились поздравлять Корэмори и наперебой предлагать себя ему в соратники, чтобы вместе отправиться на восток.

Пристыженный, Мунэмори спешно покинул зал.

Дар Хатимана

Долгие дни Минамото-но Ёритомо скрывался в горах Ха-конэ после поражения у Исибасиямы. С малой горсткой сподвижников таился он по пещерам и расселинам, утоляя жажду из горных ручьев и питаясь чем придется. Каждый день обращался он к Каннон и Хатиману, моля ниспослать ему помощь и наставление, а Син-ина призывать остерегался – кто знает, что могли подумать его самураи.

Наконец их разыскал гонец, со слов которого Ёритомо понял, что должен вернуться з дом тестя. Он не знал, что его там ждет – быть может, засада и гибель, знал только, что никогда не смирится с судьбой пугливого зайца, вечно травимого и преследуемого.

И вот, в седьмую ночь девятой луны, Ёритомо и несколько верных ему людей выбрались из убежища и отправились вдоль Токайдо обратно в Идзу.

Когда Ёритомо явился посреди ночи, стража усадьбы Ходзё Токимасы тотчас отперла ему ворота. С поникшей головой, уронив руку на ножны, Ёритомо проехал во двор, ожидая удара или встречного града стрел. Вместо этого одна из сёдзи, светящаяся мягким золотым светом от внутренних фонарей, распахнулась с громким стуком, и навстречу Ёритомо вышел сам Ходзё Токимаса.

– С возвращением! С возвращением, сын мой! Мы тебя заждались.

Ёритомо устало сполз с седла.

– Мне жаль, что приходится возвращаться с позором. Боюсь, я показал себя негодным военачальником. Глупец я был, что не назначил другого на свое место.

Вдруг вперед вышла жена Ёритомо. Ни слова не говоря, она бросилась к нему и припала к его плечу. Он молча сжал ее в объятиях, а затем сказал:

– Хотел бы я подарить вам что-нибудь получше этого жалкого зрелища.

– Не говори так, – прошептала жена, гладя его но щеке. – Случилось чудо. Тебе надо это увидеть.

– Чудо?

Ходзё Токимаса ему улыбнулся.

– Нечто небывалое, сын мой. Именно так мы узнали, что ты вернешься. Идем.

Ёритомо послушно поплелся вслед за остальными в западное крыло усадьбы, а затем – на веранду, что открывалась во внутренний двор. Там было полно людей, которые встали, едва увидев Ёритомо, и, как один, поклонились ему.

Ёритомо не знал, что сказать. В немом удивлении он разглядывал собравшихся.

И вот, один за другим, они начали подходить к веранде. Первым приблизилась его старая кормилица, ведя за руку юношу.

– Это мой сын, Кирэнава. Вы окажете нам великую честь, если возьмете его в услужение.

Подошли и другие.

– Это мой сын. Примите его, не откажите…

Вперед выступили военачальники в полном облачении.

– Со мной три сотни войска.

– У меня – пять сотен.

– У меня – тысяча. Позвольте нам биться за вас.

У Ёритомо в глазах стояли слезы благодарности, и он едва успевал смаргивать их, чтобы не текли по щекам.

Наконец к нему приблизился коренастый седовласый воин.

– Я – Тайра Хироцунэ. У меня под началом двадцать тысяч людей. Позвольте нам выступить с вами.

– Но… ведь вы Тайра! – изумился Ёритомо.

– Я не связан ни с Киёмори, ни с его сынком-болваном Мунэмори, – ответил Хироцунэ. – Киёмори опозорил наш клан своим беззаконием. Я буду рад увидеть его голову на острие копья.

«Точнее, будешь рад занять его место», – подумал Ёритомо. Тем не менее он поднял руки и сказал:

– Я всем вам благодарен и счастлив принять каждого, кто желает мне служить. Истинно Хатиман одарил меня нынче благословенным даром. Дар этот – надежда. Разобьем же сообща войско деспота Киёмори и вернем славный род Минамото к былому величию.

Радостный клич, приветивший его слова, согрел Ёритомо сердце.

Почтовый колокол

Стоял прекрасный осенний день. С моря резко задувал ветер. Киёмори стоял на верху лестницы, ведущей в новый императорский дворец, и взирал на главный тракт через Фукухару. По нему нескончаемой лентой шествовала конница, и каждый воин нес алый флаг Тайра.

Шестнадцать дней Киёмори собирал воинство для похода на восток. Земля Канто породила немало великих воинов, да и мастерство самих Минамото было бы опасно недооценить. Киёмори хотел создать дружину, способную не только пленить Ёритомо, но и покарать всякого уездного властелина, если тот попытается впредь сражаться во славу Минамото. Сам этот род Киёмори надумал искоренить совершенно. Вот почему он дождался восемнадцатого дня девятой луны, копя мощь в тридцать тысяч воинов, прежде чем направить карающую длань Тайра на восточные земли.

С воодушевлением взирал он, как его внук Корэмори гарцевал с передовым отрядом воинов числом в тысячу, двигаясь на Канто. Асон Корэмори – сын Сигэмори и будущий глава клана – в свои семнадцать лет познал многие науки и был хорош собой. Поистине великолепно выступал он, облаченный в прекрасный доспех, скрепленный зеленым шнуром поверх парчового хитатарэ. Шлем Корэмори, украшенный бронзовой бабочкой, сиял в лучах солнца, наследный меч Когарасу посверкивал на боку в ножнах. Ехал Корэмори на чубаром скакуне под седлом с позолоченными луками. На взгляд Киёмори, в этом юном воине воплотилось все лучшее, чем обладал Сигэмори.

«Будь таким всегда, Корэмори, – думал он, глядя на проезжающие шеренги. – Не размякни, как твой отец».

Позади Корэмори шла лошадь, груженная одним только ларем китайской работы, в котором покоился фамильный доспех Каракава, «Китайская кожа». Киёмори не одобрял, что броню несут в сундуке, а не на теле, однако некоторые дома чтили такую традицию, посему Корэмори поступил не слишком предосудительно.

Зато вчера он испытал некоторое разочарование по поводу прощального дара. Издревле воеводе, возглавляющему государеву рать, полагалось подносить особый меч полководца. По уставу этому предшествовала церемония, завершающаяся великим пиршеством, куда приглашали всю столичную знать. Однако новый дворец в Фукухаре не был рассчитан на столь многолюдное собрание, не имел требуемых помещений и челяди, да и сами тонкости древней церемонии забылись. И чтобы не выдумывать новых, министры Церемониального ведомства, вспомнив похожий случай двухсотлетней давности, решили обойтись без церемонии, пира и меча, одарив Корэмори… дорожным колокольчиком, по звону которого военачальника снабжали людьми и конями на почтовых станциях.

Корэмори положил его в кожаный футляр и вручил оруженосцу.

«Новой эпохе – новые традиции», – объяснял Киёмори, но внука это не тронуло.

Позади лошади с Каракавой ехал Мунэмори. Киёмори супил брови, зная, что должен сдерживать недовольство и презрение. Мунэмори намеревался доехать только до Рокухары и остаться там – изображать главнокомандующего. Это противоречило бы всему, что исповедовал Киёмори, однако так было лучше. После Энрякудзи он ¹понял, что для общего блага выгоднее держать Мунэмори как можно дальше от поля брани.

Итак, Киёмори смотрел, как величественная колонна всадников уходит на северо-восток по пыльному проезду Фукуха-ры. Ему вспомнился день из далекого прошлого, когда он вот так провожал Сигэмори во дворец, стоя на стене Рокухары. Что за славное было время! Это шествие Тайра было не менее внушительным, да и в победе Киёмори был заранее уверен, однако прежний дух и величие оказались потеряны. Отныне незачем стало показывать значимость и всевозрастающую мощь Тайра – оставалось ее удерживать. Киёмори часто видел себя столпом большого дома, подпирающим крышу, которая день ото дня тяжелеет. «Я не могу жить вечно. Чувствую, время покинуть сей мир наступит раньше, нежели позже. И все же Мунэмори нельзя отдавать всю власть, как и Корэмори – слишком он зелен, хотя и асон. Если я рухну, суждено ли пасть дому? Что будет, когда я умру?»

Великое шествие

Для Корэмори поход на восток был подарком богов. Когда они миновали некогда блистательный, а ныне разрушенный Хэйан-Кё, к ним стало примыкать все больше и больше воинов. Они текли нескончаемым потоком и, по словам некоторых, приумножили воинство Тайра до семидесяти тысяч, так что Корэмори даже с вершины самого высокого холма не видел замыкающих шествие конников. Флаги трепетали на ветру, шлемы и пики сияли в лучах солнца… Для Корэмори это был величайший из маршей. Душа его преисполнилась гордости, и жалел он лишь об одном: что отец, Сигэмори, не дожил до этого дня. Озирая ряды, он, как никогда, лучше понимал, что побудило его деда сказать «Кто не Тайра, тот и не человек вовсе».

Памятуя об успехе Хэйкэ в подавлении мятежей прошлых лет, кое-кто из горожан счел безопасным отправиться в путь вместе с воинами. Тут же сотнями катили в повозках куртизанки и жительницы веселых кварталов, завлекая воинов песнями и томными взглядами. Бродячие торговцы живо находили покупателей на рисовые сладости и фрукты, а портные и оружейники были готовы обеспечить каждого ратника всем самым лучшим. Вдобавок каждый воин любого достатка взял с собой по меньшей мере двух слуг – конюшего и оруженосца, поэтому размах шествия был поистине небывалым. Казалось, целый город тек по Восточному морскому пути, как несколько месяцев назад тек Хэйан-Кё, сплавляясь вниз но реке.

По ночам, средь горных ли кряжей или в широкой степи, лагерные огни испещряли округу насколько хватало глаз. Повсюду звучала музыка и смех, куртизанки наливали сливовое вино и ударяли по струнам бива. Создавались поэмы во славу будущих победителей Тайра. Ночи в эту осеннюю нору стояли ясные, и звезды благосклонно внимали самым смелым желаниям.

Однако день ото дня воины уходили все дальше на восток, и кони начали выбиваться из сил. С севера подкрадывалась стужа, в каждую щель доспехов задувал ледяной ветер. Миновав заставу Киёми, Корэмори узнал, что не на все сведения насчет верности тех или иных вассалов (а также численности войск Минамото) можно положиться.

Одни говорили: «Ёритомо? Вам, господин, его бояться нечего. Ратников у него не больше сотни-другой. Едва он увидит ваши могучие полки – тотчас сбежит, как у Исибасиямы».

Другие, однако же, отвечали: «Вам следует остерегаться его, господин. Многие здесь ненавидят Тайра. Их силами воинство Ёритомо выросло настолько, что способно устрашить тех, кто отказывает ему в содействии. Говорят, под началом у него около двухсот тысяч. Будьте бдительны, господин».

Корэмори стал спрашивать своих воинов – из тех, кто жил в Канто, – каковы на деле знаменитые восточные конники. Воины, качая головами, поведали ему:

– Нет лучше бойцов, чем уроженцы пяти восточных земель. Вот, думаете, могучи наши стрелки? Меж тем любой лучник Канто пускает стрелы в пятнадцать ладоней длины. Оттого-то и луки их так туги, что согнуть их под силу лишь шестерым дюжим воинам, а лучшие стрелки могут пробить насквозь даже двойной и тройной панцирь. Представьте, каково бы пришлось человеку. К тому же восточные воины чужды вельможней чувствительности. Падет ли отец или сын – все одно бросаются в бой, прямо по трупам! В сражении не помышляют они ни о пище, ни о питье, забывают о жизни и смерти! Бьются же яростней, чем медведь или взбесившийся бык. Если правы те, кто говорит, будто у Ёритомо двести тысяч таких людей, боюсь, господин, нам в битве с ними не выжить.

Разумеется, юного Корэмори смутили такие слова, и он спросил совета у старшего самурая, Тадакиё.

– Господин мой, – сказал воин, – мы проделали долгий путь за малое время. Не стоит нам углубляться на восток. Если рать Ёритомо так велика, как говорят, в нашем состоянии мы бессильны ей противостоять. Раскинем стан на берегу реки Фудзи и будем ждать подкрепления – верно, люди из земель Идзу и Суруги скоро прибудут.

Почти не имея опытав военном деле, Корэмори с готовностью принял совет Тадакиё. На шестнадцатый день десятого месяца он остановил войска к западу от Фудзигавы, где на северо-востоке открывался вид на священную гору Фудзи.

Тем временем многие прослышали о возможной численности Минамото и о бесстрашии воинов Канто. Как водится, подробности, передаваясь изустно, приукрашивались и преувеличивались, и вот уже в испарениях болота к северу от реки людям начали мерещиться призраки да злобные демоны.

– Не к добру это, – твердили здешние уроженцы. – Если мы будем ждать здесь, Минамото смогут обогнуть подножие Фудзи и застать нас врасплох, напав с тыла. Вот как поступили бы мы.

– Да, но это же низко! – воскликнул Корэмори. Воины обратили к нему хмурые, суровые лица.

– Конники Канто, – сказали они, – воюют не ради правил, а ради победы.

Смех в лагере стих, а выпивке и увеселениям предавались теперь в каком-то отчаянном угаре. Воины Тайра все больше молчали, часто озирались по сторонам. И ждали.