Текст книги "Война самураев"

Автор книги: Кайрин Дэлки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 40 страниц)

Раскол усиливается

В Хэйан-Кё пришло лето, а с ним и тепло мирных дней. Купцы безбоязненно сновали по улицам, расхваливая товар, воины отослали доспехи в починку, а коней в поля – резвиться на свежей траве.

Отрекшийся государь Го-Сиракава пил с сестрой чай в открытой беседке дворца своей матери. Беседка располагалась посреди лотосового пруда, и белые головки священных цветов покачивались на водной глади. В воздухе разливался густой аромат татибаны [49]49
  Цветущих мандариновых деревьев.


[Закрыть].

– Да что с тобой такое, брат? – взволновалась Дзёсаймон-ин. – День лучше некуда, а ты насупился, точно над нами еще бродят зимние тучи.

– Для того, кто правит, не бывает безоблачных дней, – отозвался Го-Сиракава, наблюдая за лягушкой, которая, примостившись на листе лотоса, ловила мух на лету.

Дзёсаймон-ин пристально оглядела его.

– Не пора ли уступить это бремя другому? Твой сын Нидзё избавился от Нобуёри.

– Но не от его министров.

– Тогда тебе следует почаще показываться во дворце.

– Не по душе мне то, что я там вижу.

На самом деле Го-Сиракава стыдился собственного сына. Юный Нидзё проводил дни в кутежах и увеселениях, а его пагубная тяга к женщинам только усилилась. «Такое ощущение, что случай с Нобуёри ничему его не научил. Словно тот до сих пор оказывает на него влияние. Мальчишка совершенно не понимает важности занимаемого поста. Нашим предкам-ками, должно быть, больно смотреть на такого преемника». Что еще хуже, Нидзё не оставил притязаний на жену своего дяди, вдовствующую императрицу. Этим попранием приличий он нанес отцу тягчайшее оскорбление, на какое только способен сын-ослушник.

– Уверена, твое мудрое слово пойдет ему на пользу.

– Едва ли мой сын его примет. Мне передали, что он даже отсылает священников и монахов, приходящих с прошениями во дворец. Я не могу допустить, чтобы он властвовал безраздельно. Может статься, при нем все пойдет еще хуже, чем было при Нобуёри.

– Ты оттого расстроен, – пожурила Дзёсаймон-ин, – что у него собирается больше знати. В старейших семьях начинают шептаться, будто нам изменила удача – особенно после смерти Синдзэя. А еще говорят, что на службе у правящего императора уцелеть проще, чем у отрекшегося.

– К первому проще закрасться в доверие – он моложе и наивнее.

Дзёсаймон-ин вздохнула, касаясь рукава брата:

– Ты слишком много взвалил на себя. Почему не уйти на покой, как все? Прими постриг и оставь тяготы мирской жизни. Ты навлечешь на семью опасность, если продолжишь и дал ше вмешиваться в дела государства. Этот особняк, может, и не роскошнее То-Сандзё, но понадобится удача, чтобы его не постигла та же судьба.

Го-Сиракава в сердцах стиснул зубы и запустил в лягушку на лотосовом листе пирожным, однако та с легкостью отскочила из-под удара.

– Не могу, – выдавил он наконец. – Не буду сидеть сложа руки, глядя, как страна катится под откос. Даже если придется пойти против собственного сына.

Сон о луках и стрелах

Юный Минамото Ёритомо озирал воды залива Исэ, дожидаясь ладьи, которая должна была увезти его в ссылку. Смотрел – и не мог надивиться тому, что до сих пор жив.

Как бы то ни было, после визита необычного монаха пришла весть, что казнь Ёритомо и его сводным братьям заменили дальним изгнанием. Несколько месяцев Тайра и Государственный совет обсуждали, куда отослать сыновей Ёситомо. Решение – когда его огласили – поразило даже Ёритомо.

Самых малых отправили в монастыри, младенца Усиваку вверили храму, стоящему недалеко от самой столицы. Ёритомо же выслали… на восток, в Идзу! Область эта почти граничила с Канто, родиной Минамото. «Воистину, – размышлял Ёритомо, – Хатиман по-прежнему ко мне благоволит. Рядом с семьей Тайра едва ли отважатся меня казнить, если захотят изменить решение. Там, в Идзу, мне наверняка помогут с возведением ступы». Теперь, имей он хоть крупица власти, повсюду настроил бы святилищ Хатиману.

На море показалась ладья – она приближалась к берегу, где стоял Ёритомо и его сторожа. Воины побежали вниз, чтобы помочь лодке причалить, оставив Ёритомо наедине с собой и Мориясу – слугой, которого ему позволили взять на чужбину. Мориясу много лет служил верой и правдой дому Минамото, и у Ёритомо потеплело на душе, когда объявили, кто будет его сопровождать.

– Юный господин мой, – сказал Мориясу, – верно о вас говорят: храбр, как ястреб.

– Почему?

– Другие, отправляясь в чужие края, орошают слезами рукава, пока те не вымокнут, падают на колени и силятся вцепиться в камни, чтобы никто не смог оторвать их от родной земли. Иные слагают горестные строки и вопиют к небу так надрывно, что сердцу становится больно у всех, кто их слышит. Вы же стоите непоколебимо, без слез в глазах, без вздохов и зубовного скрежета. Глядите и глядите на море, точно оно – новый противник, которого предстоит победить.

– А-а, – отозвался Ёритомо. Он уже немного привык к шумихе, поднимаемой вокруг него. – Я не люблю Хэйан-Кё в отличие от многих, так что вряд ли буду о нем тосковать. Слишком людно. Мне бы скакать на коне по степям Канто…

– Осмелюсь заметить – когда-нибудь так и будет. И даже больше. Если позволите, я расскажу, что мне приснилось прошлой ночью.

– Приснилось?

– Да. Сон был короткий, но я видел все как наяву. Мне снилось, что вы уже выросли и какой-то грозный полководец на белом коне вручает вам луки с колчанами, полными стрел. Воина этого окружало сияние, и он склонял голову перед вами с великим почтением.

– Похоже на Хатимана.

– Возможно, так и есть, господин. Сомнений нет – это знак великого расположения. Вы непременно станете знаменитым полководцем, как ваш отец.

Ёритомо поспешно огляделся, но, на его счастье, вокруг никого не было.

– Мориясу, следи за словами! Нас могут услышать! Решат, что ты подстрекаешь меня на смуту, и я лишусь головы, не успев уехать!

Слуга согнулся в поклоне:

– Простите, юный господин. У меня и в мыслях не было подвергать вас опасности. Я лишь хотел подбодрить вас в эту скорбную пору, чтобы вы не теряли надежды.

– Мне не о чем скорбеть, Мориясу. Я жив и буду жить во славу отца. Быть может, смогу завести сыновей, чтобы они вернули почет нашему дому. Хатиман смягчил сердца Тайра, и те сохранили мне жизнь. Я до сих пор так потрясен этим чудом, что едва ли способен надеяться на большее.

Посудину подтянули к берегу, и стража стала звать Ёритомо. С молитвой покровителю ступил он в набежавшую волну и взобрался на борт.

Остров сутры

Минул год. В столице установился шаткий мир. Го-Сиракава всеми силами старался упрочить влияние на знать. Минамото – те немногие, что уцелели, – отступили в свои вотчины и больше ничем не навлекали на себя гнев императора. Ведущие монастыри – Хиэйдзан и Нинна-дзи гадали, какую из сект молодой государь почтит своим покровительством, если когда-нибудь вновь пожелает принимать у себя священнослужителей.

Что до Тайра, то Киёмори, опираясь на новообретенные власть и состояние, затеял крупное строительство во вверенных ему областях у побережья Внутреннего моря. Постройка нового святилища на Миядзиме шла полным ходом, хотя для завершения требовалось время. В землях Аки и Сэтцу Киёмори навел пристани и прорыл водные пути для облегчения судоходства. С особым тщанием он взялся за гавань у Фукухары.

Фукухарой звалась прибрежная деревушка в устье реки Тобы, чуть выше текущей через Хэйан-Кё. Кратчайший из столицы путь к морю лежал через Фукухару, и Киёмори частенько приезжал туда, порой на неделю-другую. Он не забыл своих корней, ведь Тайра всегда считались покорителями вод.

Этой осенью, в листопадную луну первого года эпохи Оохо, Киёмори сидел на веранде своей фукухарской усадьбы. Сильныи ветер доносил запах моря. Усадьба стояла на холме, и с веранды открывался чудный вид на гавань. Вдалеке можно было разглядеть рукотворный остров, который Киёмори повелел насыпать неподалеку от берега. Его возводили полгода – верхушки камней уже показались над водой, зримые даже сквозь пенные буруны. На горизонте клубились свинцовые тучи.

Если остров-волнолом удастся, как надеялся Киёмори, то Фукухара с его помощью превратится в портовый город, где смогут причаливать корабли.

«Если бы мне посчастливилось стать императором, – мечтал Киёмори, – и выбирать место для будущей столицы, я основан бы ее прямо здесь. Какой прок называться государем, если не можешь подчинить себе море? Правитель Чанъани строит могучие суда и ведет торговлю со многими землями. Отчего бы и нам так не делать? Слишком долго наши вельможи скрывались средь уютных холмов Нары и Хэйан-Кё, не интересуясь ничем другим. На юге, рассказывают, есть множество островов, населенных одними дикарями. Почему бы нам их не завоевать? Когда император Тайра взойдет на трон, я непременно скажу ему все это».

Подошедший слуга доложил:

– Повелитель, главный каменщик желает с вами поговорить. Киёмори кивнул и махнул рукой.

Главный каменщик вошел на веранду – плотный, приземистый бородач. Его одежда все еще источала запах морской соли. Едва войдя, он сел на корточки и поклонился:

– Киёмори-сама.

– Итак, с чем ты пришел?

– Строительство вашего острова движется хорошо, однако нас кое-что тревожит… Видите эти тучи на юге? Моряки, прибывающие из Харимы, твердят, что надвигается большая буря. Может быть, даже тайфун. Мы уже разослали весть по деревне, чтобы укрепляли дома.

– Тогда вам бояться нечего: мой остров из камня. Буря ему нипочем, даже тайфун.

– Он действительно сложен из камня, зато сваи деревянные. Мне доводилось видеть, на что способны волны и ветер в такую погоду.

Киёмори вздохнул:

– Значит, возьмите туда людей, чтобы держали сваи. Каменщик на миг смолк и окинул его печальным взглядом.

– При всем уважении, повелитель, это значило бы обречь их на верную гибель.

Киёмори прищурился:

– Разве смерть при исполнении воли господина не самая почетная участь?

– В бою, в гуще сечи, повелитель, ваши воины примут ее с радостью, но принуждать их сражаться с богами, против которых не выстоять ни одному смертному…

– Что ж, бросить вызов ками – еще большая доблесть! Люди все время попадают в бурю и остаются живы. Ступайте и сделайте, как я велел.

Главный каменщик открыл было рот, но ничего не ответил. Вместо этого он молча встал, поклонился и вышел.

Той ночью над Фукухарой промчался ужасающий шторм. Киёмори пережидал его, скорчившись под кипой парчовых платьев и слушая, как свистит ветер в карнизах. Дождь барабанил по ставням и сёдзи, как стрелы во время осады, дробный стук черепицы походил на топот боевых скакунов, а вой ветра – на воинский клич перед первым броском на врага. Раскаты грома оглашали округу, словно бой барабанов тай-ко. Дом так скрипел и шатался, точно готовился вот-вот сорваться с фундамента и взмыть в небо. В разгар бури среди шума стали чудиться голоса, зовущие Киёмори по имени, и он даже испугался, не духи ли Минамото явились свершить свою месть.

Однако буря пошла на убыль, а Киёмори в конце концов сразил сон. Слуга растолкал его уже поздним утром.

– Проснитесь, господин, проснитесь! Час Змеи на дворе! Киёмори сбросил накидки, под которыми спал, и выбежал на веранду. Па небе виднелись лишь легкие облачка. Дома поселян, хоть и покалеченные бурей, стояли на месте, а вот острова не было.

– Послать за главным каменщиком! Сию минуту!

– Как пожелаете, господин.

Главный каменщик прибыл лишь через несколько часов, в стражу Обезьяны [50]50
  Час, или стража, Обезьяны – с трех до пяти пополудни.


[Закрыть]. С ним были двое моряков-строителей с перевязанными руками и лицами, а также престарелый жрец синто в белой рясе и шапочке.

– Где ты был?! – вскричал Киёмори.

– Кое-кого из местных жителей придавило балками, господин. Я задержался, потому что помогал их спасти.

– А остров? – бушевал Киёмори. – Что с моим островом?!

– Боюсь, гроза его не пощадила, как можете убедиться.

– Вы должны были это предотвратить! Как случилось, что он не выстоял?

Каменщик нахмурился и указал на моряков, которых привел с собой:

– Господин, они смогут лучше ответить на ваш вопрос. Моряки упали на колени и отвесили поклон, коснувшись лбами натертого до блеска пола.

– Благороднейший повелитель, – начал один из них. – Как вы велели, мы семеро отправились дозором на остров, когда нас застала буря.

– Волны подымались все выше и выше, ветер крепчал, – подхватил второй моряк, – но мы крепко держались за веревки, обвязав ими сваи, чтобы те не повело в сторону.

– Держались мы стойко, – снова повел речь первый, – даже когда канат резал нам руки и волны хлестали со всех сторон…

Киёмори не вытерпел.

– Довольно похвальбы!Говорите, что стало с островом! Моряки переглянулись, и второй робко продолжил:

– Господин, в разгар бури над нами взметнулась могучая волна. Молния… она осветила ее изнутри и…

– Там были драконы, повелитель. Драконы моря.

– Они обрушились на остров, круша и громя его когтями. Всех смыло в воду. Мы слышали крики тонущих товарищей. Нас двоих драконы переправили на берег. От усталости мы заснули на месте, а когда проснулись, гроза миновала. Сгинул и остров.

– Несомненно, – вставил первый моряк, – нам сохранили жизнь, чтобы мы вам это поведали.

Киёмори насмешливо фыркнул, опрокинув чашку взмахом руки.

– Драконы, как же! – Однако на душе у него заскребли кошки. – Забудьте о них. Остров должен быть возведен заново. Приступайте немедля.

– Киёмори-сама, – произнес главный каменщик, – возможно, вам стоит прежде выслушать этого почтенного человека. – Он махнул в сторону жреца.

Старый служитель синто в белом низко поклонился и сказал:

– Благородный воевода, нам было явлено, что Рюдзин-о, Царь-Дракон, Владыка морей, вами недоволен. Мы считаем, остров был разрушен вам в назидание. Быть может, вы не знаете, чем вызван гнев божества, а может, забыли, но мы в святилище знаем наверняка: если вы не найдете, как его задобрить, ваш остров никогда не будет закончен.

Киёмори не пришлось гадать, чего хочет Царь-Дракон. «Где справедливость? Он обещал нового императора моей крови – крови Тайра, – а теперь требует меч, не выполнив сделки. Быть может, это расплата за то, как я обошелся с женой – его дочерью? Все равно меня им не запугать. Даже Царь-Дракон должен держать слово».

– Боюсь, мне неведомо, чем я мог прогневать Владыку морей, – слукавил Киёмори. – А ваша святость, случайно, не знает, как ему угодить?

– Рюдзин – один из божеств древности, – ответил жрец. – Драконы не ведут родство от Идзанами с Идзанаги, посему их не задобрить простым подношением риса и воскурениями. Им по нраву старые способы, какими пользовались наши пращуры.

– И что же это за способы? – полюбопытствовал Киёмори.

– Драконов усмиряют кровью, повелитель. В далекие времена особенно буйных драконов было принято ублажать даром исключительной ценности.

– Человеческой жертвой, – тихо вымолвил Киёмори. Каменщик и моряки потрясенно воззрились на него.

– Именно, повелитель, – ответил жрец.

– Да, – рассуждал вслух Киёмори, – я слышал об этом в легендах. Обыкновенно жертвуют молодых девушек исключительной красоты. Верно?

– Так гласят предания, – отозвался жрец. «Слишком уж резво он согласился…» Киёмори постучал по ободку чашки.

– Не стоит забывать, что мы имеем дело с Царем-Драконом. Несомненно, простая девица недостойна стать жертвой для могучего Рюдзина. Нет, мы предложим ему кого-нибудь более почитаемого. Жреца например. Такого, кто многое повидал на своем веку, человека большой святости.

В глазах служителя вспыхнул испуг.

– В-вы ведь не меня имели в виду?

– А почему бы и нет? Вы знаете о нашем бедствии не понаслышке, посему ваша душа, будучи освобождена, сможет ходатайствовать обо мне в царстве Рюдзина. Кому, как не вам, туда отправляться?

Старый жрец поклонился:

– Если господину угодно, разрешите мне вернуться в святилище и там более тщательно все обдумать.

– Разрешаю, – ответил Киёмори. – Знай, однако: если ты согласишься собою пожертвовать, твой подвиг будет воспет в легендах и не умрет вовеки.

– Я… я не забуду, господин. – И жрец поспешил наружу, стуча сандалиями по настилу веранды.

Главный каменщик и моряки вздохнули с явственным облегчением.

– Кровожадный старикашка, – проворчал Киёмори. – Как будто красавицам нет лучшего применения. Всю жизнь просидел в своем святилище – видно, у него уд отсох за ненадобностью.

– Дозвольте сказать, господин, – вызвался один из моряков. – Меж людей говорится, что Царь-Дракон уважает заветы Будды, хотя и не следует им. Если вы высечете на камнях слова сутры, остров станет священным творением и дракону, возможно, расхочется его уничтожать.

«Вот он, – сказал себе Киёмори, – способ остановить Рюдзина, не потакая ему. Способ показать, что его мощь меня не напугала. Я и так уже слыву мясником. Обойдется без кровавой жертвы, тогда уж никто не посмеет меня упрекнуть».

– Превосходная мысль, друг мой. Прими мою благодарность. Отправляйся в ближайший храм и устрой все, как сказал, а я пожалую тебя новым чином и отдам свою ладью под начало.

Лицо моряка озарилось улыбкой, он низко поклонился:

– Будет исполнено, благороднейший господин.

Смерть Син-ина

Двумя годами позже, в третий год эпохи, названной Эйря-ку, демон, бывший некогда императором Сутоку, а после ново-отрекшимся императором Син-ином, отошел наконец в мир иной. Кончину его никто не оплакал: те немногие, кто присутствовал при прощальных обрядах, говорили, что в облике Син-ина не осталось почти ничего человеческого и вид он имел ужасающий. Тело сожгли на погребальном костре, как требовал обычай. Однако столб черного дыма, вместо того чтобы подняться к небесам, изогнулся и поплыл на северо-восток – в сторону Хэйан-Кё, то качаясь, как грозящий перст, а то вытягиваясь хищным когтем.

Прах Син-ина погребли в Сираминэ. Там же по имперскому указу установили памятную плиту, хотя жители без труда узнавали это место: ничто его не укрывало, кроме голой земли. Даже трава не желала расти.

По прошествии трех ночей после похорон Тайра Мунэмори – третий сын главы рода – возвращался в Рокухару. Он снова наведывался к даме из хижины Высокого тростника. Впрочем, там его ждал неприятный сюрприз: хозяйки не было. По словам престарелой служанки, она подалась в монахини, поняв, что эта связь не доведет до добра. Назвать монастырь служанка наотрез отказалась.

Мунэмори пришлось отправиться восвояси, в тоске и досаде. Он всегда думал, что первым порвет с ней – даже прощальные стихи подготовил! Как посмела она уйти и обмануть его? Тяжелая слеза скатилась по его щеке и упала на рукав.

В этот миг повозка резко встала, и Мунэмори пришлось выглянуть из оконца. Перед ним высились стены Рокухары, но ворота еще не проехали.

– В чем дело? – закричал он вознице.

– Г-господин… Снова призраки. Мунэмори похолодел.

– Это только мираж. Поезжай.

– Господин, паланкин останавливается. Тот, внутри… он вас подзывает!

Пряча страх за личиной злости, Мунэмори рывком распахнул заднюю дверь и спустился, а едва обойдя волов, замер. И верно: перед ним предстал прежний призрачный поезд – впереди выступали воины Тайра, а Минамото замыкали ряды. Теперь к параду примкнула тень самого Ёситомо на угольно-черном коне.

Шторка паланкина была распахнута, и изнутри исходило мертвенно-зеленое сияние.

Как и раньше, там восседал Син-ин, только еще более злобный и могущественный. Пальцы рук обернулись когтями, а лицо так увяло и ссохлось, что утратило всякое сходство с человеческим. Призрак вытянул тонкую длань и поманил Мунэмори, как в первый раз.

Не в силах удержаться, тот заковылял к паланкину и упал на колени в грязь перед оконцем.

– В-ваше бывшее величество, – пролепетал Мунэмори. – Что угодно на сей раз? – Он судорожно вспоминал слова сутр, но на ум не пришло ни одной священной строчки.

– Кое-кто из моих спутников, – прошипел Син-ин голосом, похожим на шорох свивающихся змей, – пожелал вернуться на место своей гибели, ибо такова природа духов, верно? Что до меня, я прошу лишь о гостеприимстве. Государь высоко отзывался о здешнем приеме. Я пришел удостовериться в правоте его суждения.

– Вы… сюда вам нельзя! – выпалил Мунэмори. – Это дом князя Киёмори, главы Тайра!

– Ах да, великий Киёмори, – прошелестел Син-ин, так подаваясь из паланкина, что его жуткий лик навис над Мунэмори. – Тот, что привел меня к поражению, а некоторых из этих отважных господ – к погибели.

– Я слышал, вы сами умерли, – всхлипнул Мунэмори. – Отчего же ваше величество не переродилось к другой жизни или не отправилось…

– В ад? – закончил Син-ин со зловещей ухмылкой.

– Ко двору Эмма-о [51]51
  Эмма-о – владыка царства мертвых, судья человеческих душ.


[Закрыть], я хотел сказать, для справедливого суда.

– Ваши обожаемые царедворцы так отчаянно желали мне сгинуть, что я сделал наоборот. Они думали, что смерть помешает мне отомстить, но не тут-то было. Моя ненависть уходит за пределы жизни, за пределы смерти. И никакой дочери Царя-Дракона не уберечь от нее Тайра. Никакому волшебному мечу не спасти империю от гибели. Вдобавок теперь я не один, – указал он на призрачных воинов. – А у моих друзей тоже есть повод ненавидеть твой род.

– О, великий государь, – взмолился Мунэмори, – прошу, пощадите! Любой, в ком живет честолюбие, действовал бы подобным образом. Мы всегда преданно служили Драгоценному трону!

– Вы не были преданы мне. Пощадить вас? И не мечтайте.

С этими словами призрак Син – ина нырнул в паланкин и закрыл оконце. Воины-носильщики с величественным видом прошли сквозь высокую стену, даже не взглянув на ворота. Процессия исчезла внутри особняка.

– Нет, не может быть! – простонал Мунэмори. Погонщик встал рядом с ним.

– Господин, теперь-то вы расскажете повелителю Киёмори? Пойти разбудить его?

Мунэмори тряхнул головой:

– Нет… не сейчас. Нужно выбрать подходящее время. Еще рано. Только не сейчас.