Текст книги "Война самураев"

Автор книги: Кайрин Дэлки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 40 страниц)

Лизе Энн – за дружбу и музыку

От автора

Сюжет романа-фэнтези «Война самураев» основан на хрониках великой войны, а точнее, серии войн, ознаменовавшей конец периода Хэйан в японской истории. События, отраженные в книге, относятся приблизительно к 1153–1185 годам. Тем не менее «Война самураев» не следует воспринимать как летопись, и не только из-за его фантазийной составляющей. Как бы полно я ни старалась воссоздать картину падения Хэйан-Кё [1]1
  Хэйан-Кё – древнее название Киото; в пер. с яп.«Столица Мира и Покоя».


[Закрыть], задача эта оказаласьпрактически невыполнимой. Большинство историографии, к которым мне довелось прибегнуть, были составлены годами, а то и столетиями позднее указываемых событий, а там, где заходит речь об именах и датах, они зачастую противоречат друг другу. Тем не менее я пыталась вести свой рассказ по возможности близко к источникам.

Написан роман в стиле былин гунка – «записей о войнах» периодов Камакура и Хэйан, хотя местами мне пришлось отступить от него, чтобы сделать повествование более привычным для читателя. Например, здесь вы не найдете того огромного числа героев, которые свойственны произведениям такого характера, не встретите аллюзий на древние поэмы и предания. Вдобавок я была менее скрупулезна в детализации вооружения и обмундирования, столь красочно описываемых в сказаниях того времени. Надеюсь, читатель простит мне эти погрешности.

Однако некоторые реалии периода Хэйан требуют пояснения. Прежде всего японский средневековый календарь не соответствует календарю европейскому, о котором рядовой японец узнает лишь спустя четыре века после описываемых событий. Начало первого месяца приходилось приблизительно на первую декаду февраля, а Новый год, по традиции, отмечался в первый день весны. Старояпонское членение суток также разнилось с нашим – каждый час (или стража) соответствовал двум европейским, а дни объединялись не в недели, а в декады, то есть месяц разбивался на начало, середину и конец.

Люди эпохи Хэйан не сохраняли одного имени на протяжении всей жизни. Так, младенцев нарекали детским именем, которое впоследствии менялось во время обряда Надевания ха-кама, или покрытия главы, проводимого для мальчиков в возрасте около семи лет. Представителей знати часто величали в соответствии с должностью, воинов – по названию родной провинции. Монахам и монахиням при постриге также давались новые прозвания. Знатные женщины использовали в качестве имей названия поместий, в которых жили, либо должность и чин отца, а дамы из наиболее почитаемых фамилий, которые служили или жили во дворце, титуловались по названиям ворот императорских дворцов. Для удобства читателя я в значительной мере упростила этот порядок, поэтому большинство героев «Война самураев» сохраняют имена по ходу повествования.

В эпоху Хэйан люди рано облекались ответственностью. Мальчики двенадцати лет могли участвовать в битвах, а в тринадцать – шестнадцать – вступать в брак, как и девочки. Даже императоры порой восходили на трон трех-четырехлетними малышами.

В знатных семьях мужчинам позволялось, помимо жены, содержать наложниц. Дети вельмож и аристократов часто передавались на воспитание родственникам либо подчиненным – для обучения боевым искусствам и этикету, а также из политических соображений. Порой братья и сестры жили порознь и почти не видели друг друга до самого совершеннолетия.

Правительство Хэйан строго блюло порядок чинопочитания, однако почти не препятствовало переходу и узурпации власти. Правящий император не всегда, а точнее, лишь изредка, управлял государственными делами, будучи чаще всего марионеткой, тогда как реальная власть делилась между влиятельными кланами (например, Фудзивара) и другими членами императорской семьи. Временами император формально отрекался от трона в пользу одного из потомков, слагая с себя утомительные церемониальные обязанности, и правил из-за кулис в качестве высокочтимого государя-инока. Стоит ли говорить, какой вес в столице имели крупные военачальники, располагавшие собственными армиями – важным инструментом поддержания власти, с помощью которого кланы Минамото и Тайра добились столь высоких позиций в конце периода Хэйан.

Сюжет романа «Война самураев» во многом зиждется па «Повести о доме Тайра», или «Хэйкэ-моногатари», порой называемой японской «Илиадой», а также «Сказании о годах Хогэн» и «Сказании о годах Хэйдзи». Кое-что было почерпнуто из «Хроник Ёсицунэ», написанных спустя три века после войны Гэнпэй, из «Ходзёки», или «Записок из кельи», стихотворного дневника, датируемого несколькими десятилетиями позже, а также из «Зерцала Востока», официальной летописи, составленной примерно через сотню лет после становления первого сёгуната.

Тем читателям, которым захочется побольше узнать о неповторимом и чарующем мире культуры периода Хэйан, я могу рекомендовать книгу «Мир блистательного принца» Лйвена Морриса, а также классическую литературу тех времен: «Повесть о принце Гэндзи» Мурасаки Сикибу, «Записки у изголовья» Сэй-Сёнагон, «Повесть о расцвете», или «Эйга-моногатари», и, разумеется, саму «Повесть о доме Тайра».

Кара Дэлки

Пролог

 
Голос колокола в обители Гион
Звучит непрочностью всех человеческих деяний.
Краса цветков на дереве сяра
Являет лишь закон: «живущее – погибнет».
Гордые недолговечны:
Они подобны сновидению весенней ночью.
Могучие в конце концов погибнут:
Они подобны лишь пылинке пред ликом ветра [2]2
  Пер. Н.И. Конрада.


[Закрыть].
 

Так начинается знаменитая Хэйкэ [3]3
  Хэйкэ, Гэндзи – китаизированные чтения фамилий Тайра и Ми-намото. Название войн, Гэнпэй, составлено из первых слогов этих двух фамилии. Моногатари – повесть, сказание – японский литературный жанр. – Примеч. пер.


[Закрыть]-моногатари, излюбленная слепыми сказителями, что читают ее, ударяя по струнам лютни бива. Так пел-приговаривал монах Хоити, сам того не ведая, призракам Тайра из Исэ, за что поплатился ушами [4]4
  В притче о монахе Хоити говорится о призраках воинов Тайра, которые являются по ночам в местах кровопролитных сражений и заманивают путников, особенно бродячих певцов, актеров и музыкантов, на свои пиршества, а после и в преисподнюю. Слепой сказитель Хоити для защиты от духов начертил на теле священные слова сутр, но об ушах позабыл – и впоследствии их лишился.


[Закрыть].

Велик был расцвет дома Тайра, и столь же велико – его падение, сродни падению скалы с отвесной кручи в море. Вместе с Тайра рухнула мечта государства Хэйан, мира обитателей «Заоблачных высей» [5]5
  «Заоблачная обитель», «небеса» – так иносказательно называли императорский дворец.


[Закрыть], жизнь которых текла среди музыки и поэзии, танцев и тонко надушенных одежд, до последней мелочи подобранных к сезону. Это царство изящества и покоя было сметено беспощадной рукой воина, что следовал пути меча и лука, а не кисти и стиха.

Многое о войне Гэнпэй забылось с течением времени, но легенды остались. Что, если правдива каждая? Как знать. Может быть, в мире великого Будды все сказания суть тени прошлого?

Свиток первый
Начала

Белая рыба

Кто скажет, как зреют войны? Бывает, вражда, точно слабый росток, пробивается сквозь многие поколения – и вот, в одночасье, раздается звон тетивы и булата. Или же война лишь продолжает череду прежних побоищ, как бусины четок следуют одна за другой по шелковому шнурку. Порой развязка наступает с неизбежностью осеннего дождя, а иногда ее вовсе не видно на горизонте, пока один шаг, одна малая перемена не вызывают того, что прежде казалось немыслимым. Война Гэнпэй могла бы послужить примером всего вышесказанного.

Начнем же с одного стылого весеннего утра. Шел четырнадцатый год царствования императора Сутоку и второй – эпохи Хогэн.

Тайра Киёмори [6]6
  Здесь и далее применяется японский порядок слов, т. е. фамилия прежде имени.


[Закрыть], коренастый молодец девятнадцати лет, стоял на носу ладьи, рассекавшей волны Внутреннего моря Сэто. Одни легенды гласили, что в тот день он отправился на богомолье к святилищам почитаемого острова Миядзима, а другие – будто он и его люди обходили дозором берега края Аки, выискивая пиратов. Впрочем, одно не исключало другого.

Испокон веков Тайра были превосходными мореплавателями и мастерами морских сражений. Под предводительством Тадамори, отца Киёмори, дом Тайра снискал еще большую славу, истребляя пиратов, то и дело совершавших набеги на местных рыбаков и торговцев. Такого успеха добились Тайра на этом поприще, что милости, жалованные Сиракавой и прочими императорами: Хорикавой, Тобой и Сутоку, – изливались на них нескончаемым дождем. Уже в двенадцать лет Киёмори удостоился звания младшего начальника дворцовой стражи, а в возрасте восемнадцати его возвели в четвертый придворный ранг, приравняв к государевым вельможам.

Утро, когда Киёмори с дружиной подплывал к Миядзиме, выдалось безветренным. Паруса обвисли, и гребцам пришлось налечь на весла, чтобы вести ладью по водной глади. Вокруг не было ни суденышка – даже рыбацкие лодки, которых всегда полным-полно в этих водах, куда-то исчезли. На душе у Киёмори сделалось неспокойно. Может, рыбаков отпугнули слухи о новых пиратах?

– Как думаешь, в чем дело? – спросил он одного из попутчиков – бритоголового буддийского монаха.

– Господин, я удивлен не меньше вашего, – ответил тот. – Не помню случая, чтобы рыбаки упустили такой день. Обыкновенно их ничем не удержать на берегу – ни знамением богов, ни праздничным обрядом.

Внезапно Киёмори разглядел вдали, у самого горизонта нечто, от чего ему стало не по себе. Поначалу он решил, что глаза его подводят, но там и впрямь стоял туман – густой, клубящийся над самой водой, точно пар из открытой купальни на зимнем морозце. Он становился все гуще и гуще, обволакивая лодку со всех сторон, покуда воины и Киёмори совсем не потонули в нем, потеряв из виду все, куда не доставали весла. Сама их посудина казалась в тот миг островком серого призрачного мира.

– Что за напасть! – подивился вслух Киёмори. – Обычносолнце разгоняет утренний туман, а не наоборот. – Он втянул носом воздух – не дым ли вокруг, – но гарью не пахло, только соленой морской влагой.

– Господин, может, лучше переждать? – предложил один из гребцов. – В такой мгле мы не разберем дороги, а тут не ровен час наскочишь на мель. Если это простой туман, он скоро рассеется и мы спокойно поплывем дальше.

– Если это простой туман, – эхом отозвался Киёмори, нутром чувствуя, что все обстоит иначе. Много загадочных историй ходило о Внутреннем море и его обитателях, особенно о Царе-Драконе Рюдзине. Киёмори невольно задумался, не прогневал ли он или кто из его сородичей морских ками [7]7
  Ками – дух, божество.


[Закрыть]. А может, туман был творением божеств, во владения которых путешественники, сами того не ведая, вторглись?

Киёмори взял несколько рисовых лепешек, прихваченных в дорогу, раскрошил и рассыпал комочки над свинцово-серой водой, взывая к духам морской пучины:

– Если я или кто из моего клана нанес вам обиду, простите. Если же нет и сие погодное диво – затея богов или злопыхателей-демонов, прошу, помогите нам!

Из глубины поднялись гигантские рыбы и принялись шумно заглатывать подношение, но Киёмори стоял в замешательстве, не зная, кто они и кем посланы. Лодка покачивалась от легкого волнения, поднятого рыбами, и только плеск воды о борта нарушал неестественную тишину.

Внезапно из моря выпрыгнул огромный белый судак и приземлился на палубные доски. Рыбина отчаянно забилась, так что одному из гребцов пришлось усмирить ее ударом весла. Когда судак затих, разевая рот на последнем издыхании, Киёмори и монах подошли ближе.

– В жизни такого не видывал! – воскликнул Киёмори.

– Несомненно, это знак благоволения богов, – сказал монах. – Вопреки Десяти заветам, я предлагаю съесть эту рыбу как можно скорее, чтобы удача, ниспосланная ками, сопровождала нас везде и во всем.

– Пожалуй, – ответил Киёмори. – Я как-то слышал о подобном знаке. Разве не сказано, что давным-давно в лодку чжо-уского князя У-вана прыгнула белая рыба?

– Господин, – окликнул его гребец. – Смотрите: парус! Киёмори вгляделся в туман. Действительно, невдалеке показалось нечто вроде алого паруса.

– Есть ли в здешних местах рыбак, – спросил Киёмори, – который ходит под красными парусами?

– Нет, господин, – отвечал гребец. – Да и торговому кораблю было бы глупо так заявлять о себе, когда кругом еще полно пиратов.

– А может, это и есть пират? – задумался вслух Киёмори.

– Тогда, господин, он либо храбрец, либо безумец. Какому еще пирату придет в голову так бахвалиться, зная, что могучие Тайра стерегут эту бухту?

Киёмори усмехнулся.

– Тогда правьте на парус, – велел он своим морякам. – Сейчас узнаем, кто этот безумец или смельчак.

– Но, господин, – вставил другой гребец, – в тумане мы можем столкнуться! Той лодки отсюда даже не видно. Как мы узнаем их скорость и курс?

– Значит, гребите помалу, нэ [8]8
  Зд.: «верно?», «не правда ли?» (яп.).Заключительная частица, выражающая некатсторичное утверждение, утвердительный вопрос, требующий заверения или согласия собеседника, реже – вопрос с оттенком осуждения.


[Закрыть]? Приступайте. Я послежу за парусом и буду вас направлять.

Дружине ничего не оставалось, как снова приналечь на весла и продолжать путь по серым водам Внутреннего моря. Киёмори указывал им, куда править, когда грести, а когда сушить весла, полагаясь на волю волн. Красный парус становился все ближе и ближе, пока туман между лодками вдруг не исчез, словно но дуновению божества.

Тут Киёмори увидел такое, отчего у него перехватило дух. Парус принадлежал челноку в форме дракона с чешуей из перламутровых раковин. Поверх алого шелка красовался герб в виде белой свернувшейся змеи. В челне сидели три прекрасные дамы, одетые на манер знатных фрейлин в многослойные кимоно всех тонов моря – синего, серого и зеленого. Киёмори подивился, каким образом дамы очутились так далеко от берега, хотя в силу возраста успел усвоить, что женские капризы зачастую недоступны пониманию.

– Доброе утро, благороднейшие госпожи, – произнес он, кланяясь.

– Привет тебе, младший военачальник Тайра-но Киёмори, – сказала одна.

– Привет тебе, о будущий властитель земель, – подхватила другая.

– Привет тебе, о канцлер, еще не назначенный, – закончила третья.

Киёмори отшатнулся, с силой качнув ладью.

– Должно быть, дамы решили посмеяться надо ИНОЙ. Властитель земель – может быть, случись мне показать себя достойным такого поста. Но канцлер?! Так высоко воспаряют лишь знатные Фудзивара или князья императорской крови. Я же – из худородных Тайра. Мы воины, а не придворные сановники. Так зачем вы меня дразните?

Прелестнейшая из дам улыбнулась ему.

– Мы и не думали, господин.

– Быть может, он и впрямь не знает? – прошептала ее соседка.

– Не знаю чего? – встрепенулся Киёмори. – Что я должен знать?

– То, что ты императорской крови, – ответила красавица. Юноша нахмурился:

– Это лишь подлые сплетни. Мой отец – Тадамори, глава дома Тайра. Других я не знаю.

– Да, ибо он тебя вырастил. Но твоя мать…

– …была наложницей императора. Она не упускает случая напомнить об этом.

– И когда ее пожаловали твоему отцу за заслуги перед государем Сиракавой, она носила дитя. Им был ты.

– И сам император, – добавила дама по левую руку от первой, – нарек тебя этим именем в залог чистого процветания, которое оно означает.

У– Киёмори холодок пробежал по спине. Сам по себе слух был далеко не нов. В детстве легко воображать себя тайным наследником императора, но когда он впервые попал с отцом в Хэйан-Кё и увидел усмешки вельмож, заявляющих, что таким неотесанным воякам место рядом с прислугой, то понял, что сплетни – лишь очередная попытка очернить Тадамори.

– Думаете, я поверю? Красавица подмигнула ему.

– Чем же мне тебя убедить?

Она провела рукой по воде, и оттуда вдруг выпорхнула стайка крошечных крылатых фей, сидящих в морских раковинках. Они что-то пропели тонкими мелодичными голосками и тут же нырнули обратно.

Киёмори опешил.

– Так, значит, ты… неужели та самая Бэндзайтэн [9]9
  Бэндзайтэн – богиня удачи, музыки, красноречия, мудрости и воды. Изображается с лютией-бива в руке, а иногда со свернувшейся змеей в волосах, что связано с культом Белой Змеи – владычицы речных вод.


[Закрыть], покровительница музыки, богиня искусства, дочь Царя-Дракона?

Красавица засмеялась.

– Теперь-то ты меня узнал. Отрадно.

Юноша снова поклонился, на сей раз припав к самым доскам.

– Как могу я не знать той, которую моя семья так часто славит за удачу на море? Выходит, белая рыба – от тебя, госпожа?

– Это дар моего отца, Рюдзина. Съешь ее, и тебе будет сопутствовать удача. Стало быть, ты поверил нашим словам и тому, что однажды можешь стать канцлером?

– К-конечно, почтенная госпожа.

Киёмори пытался унять волнение – от знания того, кем он был и кем мог стать, у него мутился разум.

– Но чем я заслужил такую честь – знать наперед свою судьбу? Почему ты рассказываешь мне все это здесь, сейчас?

Бэндзайтэн кокетливо провела по воде кончиками пальцев, намочив длинные рукава. Те поплыли в волнах точно водоросли.

– О твоей отваге на море наслышаны многие, князь Киёмори, даже приближенные Царя-Дракона. Мы следили за тобой из глубин и… остались в восхищении.

Киёмори склонил голову:

– Очень польщен тем, что на меня обратил взор столь досточтимый правитель.

– Мы также заметили, что твой клан довольно властолюбив.

– Не более, чем любой другой, почтенная госпожа. Все мы стараемся выбиться как можно выше. Таков уж порядок вещей в наши дни. Однако же мощь Фудзивара крепче каменных стен, и многие лишь напрасно калечат себя, стремясь превзойти их по части чинов и влияния.

– Даже стены порой дают трещины, господин Киёмори, а стена Фудзивара стара и давно не знала починки. Они овладели мастерством церемоний и этикета, но самую суть их утратили. Восседают в своей превозносимой столице и считают ее средоточием мира, не думая о земле, которая их окружает. Похоже, забыли они об оказанных нами благодеяниях, эти почитатели лотосов, будд и босацу [10]10
  Босацу (санскр.бодхисатва) – в буддизме те, кто вплотную подошли к просветлению и могли бы стать буддами, но сознательно отказались от нирваны ради помощи другим. Считаются воплощением сострадания. Самые известные в Японии: Фугэн-босацу, Дзидзо-босацу, Кан-нон-босацу, Кокудзо-босацу, Мироку-босацу.


[Закрыть].

Ее пальцы заскользили по воде чуть более напряженно.

– Мой отец предвидит наступление темных времен. Однако, наблюдая людей, он проникся к ним добротой и желает помочь им миновать эту бедственную пору. Отец решил выбрать одного из смертных, кормчего, способного возглавить империю, провести ее сквозь грядущую бурю судьбы, и думает, что таким кормчим вполне можешь быть ты, князь Киёмори.

Осознав, что ему выпала редкая возможность прославиться, в том числе благодаря родству с императором, Киёмори в душе преисполнился гордости и честолюбия.

– Значит, твой отец рассудил мудро, великая Бэндзайтэн, – ответил он. – Скажи, что мне делать, как отыскать эти трещины и свершить предсказанное тобой.

– Мы поможем тебе, если пообещаешь, оказавшись у власти, возвести в мою честь святилище на острове Миядзима, превосходящее роскошью все, что были построены до сих пор. Тогда ты получишь наше благоволение – мое и моего отца, Царя-Дракона. Сделай так, угоди нам, и твой ум, сноровка и отвага принесут роду Тайра великую славу, а имя Киёмори не забудется во веки веков.

– Славу… – прошептал он жарко, словно звал возлюбленную. – Ты получишь свое святилище на Миядзиме, госпожа! Такое, какого империя прежде не знала. Клянусь!

– Превосходно. И еще: ты примешь этот цвет, – она указала на красный парус, – для своих боевых стягов, ибо грядут битвы – великие и ужасные. Но победа останется за тобой, если только ты последуешь нашим советам.

Киёмори с такой силой стиснул борт, что деревянная обшивка жалобно заскрипела.

– Я все сделаю, о великая. Только прикажи.

– Твое рвение похвально, Киёмори-сан. Очень скоро ты получишь от нас известие. Не могу дождаться дня, когда увижу свое новое святилище. А до той счастливой поры прощай!

Красный парус вздулся под напором невидимого ветра. Драконий челн с тремя дамами поплыл прочь и растворился в густом тумане.

Киёмори повернулся к дружине:

– Вы видели то же, что и я? Не почудилось ли мне? Гребцы, опешив, смотрели на него.

– Воистину, господин, нам явилась сама Бэндзайтэн! Она даже прекраснее, чем на картинах! Нашему роду несказанно повезло, господин! Добиться ее покровительства, не говоря уже о помощи Царя-Дракона, – великое счастье!

Волшебный туман растаял быстрее, чем свежий снег весной, и глазам снова предстало открытое море. На юго-востоке показался священный остров Миядзима. Паруса ладьи наполнил попутный ветерок.

– Так съедим пожалованный нам дар – белую рыбу, – сказал Киёмори, – и предадимся мечтам о больших переменах. А потом мы направимся к святилищам Миядзимы и воздадим почести ками, что благословили нас этим видением.

Дорожка огней

Когда ладья Киёмори наконец причалила к маленькой пристани на острове Миядзима, уже вечерело. Пиратов в тот день они не встретили, чему были даже рады: Киёмори так смутило пророчество Бэндзайтэн, что он с трудом соображал.

На крутой тропинке, ведущей к пристани, показались трое жрецов синто в белых одеяниях и высоких черных шапочках. При виде дозорной ладьи, полной воинов, на их лицах отразились недоумение и тревога.

– Мир вам, святые люди! – прокричал Киёмори, спрыгивая на отмель и шагая к каменистому берегу. – Я – Тайра-но Киёмори, младший военачальник дворцовой стражи. Нынче утром сама Бэндзайтэн послала мне видение, и сюда, на ее священный остров, я явился принести пожертвование и помолиться. Она повелела мне выстроить здесь большой храм в ее честь, и я желал бы осмотреть место, где буду его закладывать.

Жрецы изумленно взглянули на него и низко, до земли, поклонились.

– Если так, Миядзима и наши святилища в вашем распоряжении, Киёмори-сан. Весть о ваших подвигах долетела даже до сих скромных берегов. Просим лишь не тревожить здесь ни камней, ни живых тварей, пока вы здесь, и не оставаться на ночлег, поскольку даже мы живем на большой земле и возвращаемся туда каждый вечер. Ночью остров принадлежит богам, и ни одному смертному не должно нарушать его покоя.

– Будь по-вашему, – сказал Киёмори, склоняя голову. – Ждите, я скоро приду, – наказал он дружине. – Я должен пройтись и немного подумать.

Воины тревожно перешептывались. Уже смеркалось, и редкий моряк отважился бы плыть домой в ночную пору – Внутреннее море изобиловало подводными камнями и островками. Однако Киёмори знал своих людей. Сноровки им было не занимать, и они повиновались ему беспрекословно.

Трое жрецов сели в свою лодчонку и отплыли с прощальными возгласами. Киёмори взобрался по косогору к святилищам дочерей Царя-Дракона. В последний раз он был здесь ребенком, когда семья приезжала на паломничество, и сейчас смотрел вокруг уже другим взглядом.

Молельни с тростниковыми крышами настолько сливались с окружающим лесом, что Киёмори не сразу заметил их между деревьями. Всюду были видны признаки заботливого ухода – тропинки содержались в чистоте, кровли своевременно чинились, – но в целом постройки оставляли впечатление глубокой древности и убожества.

Киёмори не стал совершать ритуал омовения рук и заходить внутрь.

– Немудрено, что Бэндзайтэн попросила о новом святилище, – пробормотал он себе под нос. – Она явно заслуживает лучшего.

Киёмори снова спустился на берег и прошелся вдоль кромки воды. Ручные олени, пасущиеся в прибрежных зарослях, склоняли перед ним головы. Долго он брел, раздумывая, какое святилище будет здесь уместнее всего, какой вид должен открываться с подворья, дабы пробудить в будущих паломниках благоговение перед божеством. Однако среди этих мыслей нет-нет да пробивались честолюбивые грезы о том, как он станет канцлером и как распорядится властью.

Киёмори брел, пока небо над головой не окрасилось предзакатным багрянцем – цветом паруса Бэндзайтэн. Зеркало моря, подернутое легкой рябью, представилось ему в этот миг бранным полем с тысячей алых стягов, реющих на подводном ветру.

Чуть поодаль из воды вырастали брусья ворот-торий [11]11
  Тории, птичий насест – атрибут синтоистского святилища, отдельно стоящие ворота с двойной перекладиной.


[Закрыть], перетянутые гигантским витым канатом толщиной в мужскую талию. И дерево, и пенька, судя но виду, давно отслужили свое. Киёмори представил себе, что возвел бы на их месте: мощные тории кипарисового дерева, увенчанные двойной перекладиной с изящным прогибом и покрытые алым лаком в китайском стиле. И само святилище он построил бы здесь, у берега, а не на скале, сокрытым от глаз. Молельни тоже были бы из кипариса наподобие дворца Царя-Дракона – по крайней мере как его описывали редкие смельчаки, которым посчастливилось побывать в подводном царстве и вернуться живыми.

Когда Киёмори собрался продолжить путь, его внимание привлек странный бесформенный предмет у самой кромки воды, где волны едва касались камней. «Должно быть, ком водорослей, – подумал он, – или топляк, или обломок погибшего корабля». Приблизившись, Киёмори понял свою ошибку, ибо то, что он принял за выброшенный морем хлам, оказалось лежащей ничком женщиной. Он подбежал и сел рядом на корточки, не смея прикоснуться. На женщине было изысканное платье фрейлины, ухоженные волосы блестели.

– Госпожа, вы живы? Вы меня слышите?

Женщина открыла глаза и улыбнулась. Ее зубы были зачернены ягодным соком по дворцовой моде, брови выщипаны, а лицо – добела напудрено. Она села, но не стала прикрывать лицо рукавом, как было принято средипридворных жеманниц.

– Это ты, Киёмори-сан. Я ждала тебя.

– Ждала… меня? Кто ты? Как здесь очутилась? Упала за борт?

Незнакомка рассмеялась:

– Нет, конечно. Я здесь по настоянию отца, Царя-Дракона. Ты мог бы звать меня Сиси, если бы это не было созвучно смерти. Нет, зови меня Токико. Моих сводных-сестер ты уже видел. Одна из них – Бэндзайтэн, с ней вы беседовали сегодня утром. Здесь, на нашем священном острове, все твои помыслы нам открыты. Отец доволен тем, что ты избрал путь союзничества. Он послал меня сюда, чтобы я стала твоей первой женой, направляла и помогала в делах.

Киёмори разинул рот: более изящной девушки ему встречать не доводилось.

– Если так, повелитель Рюдзин одарил меня много щедрее, чем я заслуживаю.

Он протянул ей руки и помог подняться – в многослойном тяжелом кимоно это было непросто. Его поразило, что она совершенно не вымокла.

– Может быть, – отозвалась Токико, – но отец знает, как немощны смертные, и хочет быть уверен в твоем успехе. – С этими словами она смело взяла Киёмори за руку, словно давнего знакомого. – Он наказал почаще напоминать тебе, что нужно быть беспощадным в бою, но сдержанным в управлении вассалами.

Киёмори нахмурился и тут же невольно улыбнулся:

– Нам ли, воинам, не знать таких вещей? Этому учат с малых лет, подобно тому, как держать лук и стрелы или выкликать свое имя перед боем, чтобы найти противника по себе.

– Допустим, – сказала Токико, – но отец также понял, что смертные порой становятся забывчивы… или податливына уговоры. Я послана проследить, чтобы подобного не случилось.

Киёмори усмехнулся и покачал головой:

– Никак не возьму в толк: зачем твой отец дал мне в советчики женщину?

Токико выпустила его руку и прошла чуть вперед.

– Затем, что женщины редко входят в раж, в отличие от мужчин, и могут видеть то, что недоступно вам. К тому же ты будешь не только воином. Если тебе суждено появляться при дворе на равных со знатью, предстоит еще многому научиться.

Киёмори вспомнил насмешки аристократов Хэйан-Кё: как они гнушались его общества, каким невеждой и деревенщиной он чувствовал себя перед ними. «А ведь я императорской крови, ровня им, если даже не лучше. Мне бы только набраться манер, тогда бы я им показал…»

– Твои речи не лишены смысла, Токико-сан.

– Конечно. Я могу научить тебя и твоих сыновей дворцовому этикету.

– Это было бы… Сыновей, говоришь?

– Да. Их я подарю тебе немало. И все они прославятся искусностью манер и ловкостью в бою. А дочерей ты сможешь в свое время выгодно сосватать.

– Ух. Было бы… было бы превосходно, Токико-сан! – Киёмори вообразил оторопь на лицах придворных, случись ему с семьей приехать в столицу и вести себя с той же грацией и изыском, что и они. – Я должен еще раз поблагодарить твоего отца за незаслуженную щедрость.

Токико сделала несколько шагов вперед и лукаво оглянулась:

– Ты все получишь, но… мой отец просит тебя об одном одолжении. Одной мелочи взамен.

Киёмори подошел к ней.

– Для него – все, что угодно, моя госпожа.

– Неужели всё? Что ж, полагаю, ты знаком с тем, что носит имя Кусанаги… Коситрава?

Киёмори встал как вкопанный.

– Кусанаги? Какой воин не слышал об императорском мече? Да ведь он – одно из Трех священных сокровищ [12]12
  Три священных сокровища: меч, зерцало и яшма – символы императорской власти, дарованные, по преданию, первому императору Дзпм-му Тэнно богиней Аматэрасу.


[Закрыть]!

– Отлично. Тогда ты должен знать и о кузнеце. Его выковал мой отец.

– Ходят и такие легенды, Токико-сан.

– Они верны. Меч проглотил змей Ороти, один из драконов моря. Быть может, ты слышал, что дракона этого убил Су-саноо, бог ветра и грома, а после отыскал меч в его хвосте. Суса-ноо отдал его смертному, к которому благоволил, – некоему Ямато Такэру, тот же дал ему это имя: Коситрава. Но это – предание глубокой древности. Мой отец был терпелив и милостив, позволив мечу пребывать в смертном пределе. Однако Рюдзин предвидит наступление темных времен для мира людей и опасается, что меч будет использован с дурными намерениями. Поэтому он хочет вернуть его.

Киёмори отшатнулся назад.

– Дева, знаешь ли ты, чего просишь? Как я могу украсть священный меч…

– Разве я говорила о краже? – прервала его Токико. – Особам императорской крови разрешается брать Кусанаги. Мой отец предвидел, что отпрыск императора однажды вернет его. Разве мы не сказали, что ты сын правителя? Когда станешь канцлером и твой внук взойдет на трон, кто посмеет тебя остановить?

– Да, но я бы не… Внук, говоришь?

– Ты что, не слышал моих сестер? Одна из дочерей, которую я тебе подарю, станет женой наследника. Потом она родит сына. Таким образом, твой внук станет императором.

– Император из рода Тайра, – произнес шепотом Киёмори. – Высшей почести для рода и представить нельзя.

– Нельзя, – согласилась Токико с улыбкой.

– Значит, требуется только вернуть меч?

– Только и всего.

– Всего-то – за столькие благодеяния. – Да.

Киёмори потер подбородок.

– Выходит, отказываться нет причин?

– Вот именно. – Токико протянула руку.

Киёмори неловко шагнул к ней, оскальзываясь на мокрых камнях. Девушка поймала его за рукав и повела в сгущавшиеся сумерки.

До ладьи они добрались уже глубокой ночью. Тусклый свет месяца едва очерчивал ее силуэт на фоне морских вод.

– Господин Киёмори, это вы? – окликнул моряк с палубы.

– Я и кое-кто еще. Эта дама сегодня поплывет с нами.

– Повелитель, вы… уверены?

– А кто будет нас развлекать? – ворчливо осведомился другой.

– Будьте повежливее с гостьей, – сказал Киёмори, – она дочь Царя-Дракона и сводная сестра Бэндзайтэн, а к тому же моя будущая жена.

После недолгого молчания первый моряк сказал:

– Прошу нижайше простить меня, господин и госпожа, за дурные речи. Милости просим, о дочь великого Рюдзина! Но с вашего позволения, повелитель, нам нужно собрать на острове хворосту для факелов, чтобы осветить путь. Ночь слишком темна, а вокруг сотни скал.

– Скажи «нет»! – шепнула Токико. – Этот остров священен, с него ничего нельзя брать. Я дам твоим людям свет.

Киёмори помог ей взойти на ладью, хотя Токико, казалось, сама с легкостью находила путь в темноте. Моряки и воины почтительно, хоть и с опаской, расступались перед ней, и она грациозно проследовала вдоль палубы на корму. Там девушка вытащила из рукава небольшую раковину и подула в нее. Раковина издала несколько чистых приятных нот, напоминая звучание флейты.

Миг, другой – и у самой поверхности появились переливчатые всполохи, лучась бледно-голубым и зеленым. Киёмори ахнул. Он слышал, что моряки называют их драконовыми огнями, когда они появляются из-под воды летним вечером. Поговаривали, что они отражают сияние подводного дворца Рюдзина. Рыбаки уверяли, будто фонари ками рождаются на спинах живущих в этих местах кальмаров. Однако, каков бы ни был секрет, огни, вызванные Токико, выстроились в сверкающую дорожку, ведущую от пристани Миядзимы через все Внутреннее море.