Текст книги "Война самураев"

Автор книги: Кайрин Дэлки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 40 страниц)

Настоятель Мэйун

Прошло семь дней после пожара. Го-Сиракава ждал к себе в То-Сандзё инока Сайко – для беседы с глазу на глаз. Город изнывал от летнего зноя, и государю-иноку приходилось неистово махать веером, чтобы согнать с лица испарину. Однако каждый взмах вновь и вновь приносил запах гари. Это напомнило государю-иноку похороны сына, юного императора Рокудзё, который скончался в минувшем году, погубленный болезнью на тринадцатом году жизни. «Сначала Нидзё, потом Рокудзё. За какие грехи в прошлой жизни я должен смотреть, как мои сыновья поднимаются к славе и гаснут во цвете лет?»

Еще Го-Сиракаве вспомнился злой морок, который ему привиделся в Рокухаре. «А что, если пожар – дело рук Тайра? – ум-ствовач он. – Хотя какая им в том выгода? Способен ли Киёмори на такое лиходейство? Однако вижу я, Рокухара стоит невредима, как и его новый дом, Нисихатидзё. Одно это уже наводит на размышления».

Слуга у порога приемного покоя объявил:

– Ваш советник Сайко прибыл, владыка.

– Пусть войдет.

Высохший, сгорбленный монашек вошел и опустился на подушку чуть ближе, нежели полагалось по правилам. Поклонившись, он не коснулся лбом пола, как почтительный гость. Даже улыбка на лице Сайко выглядела двусмысленной – не то признак внутреннего покоя, не то вопиющего самодовольства. Го-Сиракава беспокойно заерзал.

– Благодарствую, владыка, за то, что уделили мне время. Уверен, вы останетесь довольны.

– Я часто хвалил тебя за проницательность. Итак, что теперь посоветуешь?

– Вы просили разузнать для вас, кто мог устроить этот смертоносный пожар, владыка.

– Да, и?..

Сайко придвинулся.

– Мои осведомители подозревают работу монахов Энрякудзи, которыми руководил преподобный Мэйун.

– Настоятель Мэйун? – опешил Го-Сиракава. – Да ведь это самый тихий и знающий старец! Именно он принима! мой обет послушания и обучал юного Такакуру Лотосовой сутре!

– Так-то оно так, только его монахам нанесли поражение, когда те вышли к воротам стыдить вашего сына. Многие были убиты. Что еще хуже, великое святотатство было сотворено со священными ковчегами: защитники ворот истыкали их стрелами. Мудрено ли, что Энрякудзи возжелал отмщения?

– Что ж. Если так посмотреть, твои слова не лишены смысла. А я было подумал, что в поджоге замешаны Тайра.

– Ну-у, – начал Сайко с напускной небрежностью, – Мэйун ведь руководил постригом Киёмори. А Тайра часто ищут у него духовного наставления.

– Что ж, – повторил Го-Сиракава. – Значит, связь между ними и впрямь существует?

Сайко дернул плечом и отвел глаза.

– Разумеется, это лишь пустые домыслы.

– Опасность слишком велика, – сказал Го-Сиракава. – Я знал, что монахи порой устраивают поджоги, но до сих пор они ограничивались монастырями-соперниками. Чтобы Тайра получили такую грозную мощь в свое распоряжение… нет, не бывать тому!

Го-Сиракава напряженно думал. За последние семь лет его влияние в правительстве еще более окрепло. Император Така-кура ни шагу не делал без одобрения государя-инока. Государственный совет, как и прежде, обращался к нему перед принятием важных решений. «И уж конечно, они не станут возражать, если я покараю тех, кто осмелился напасть на дворец». Пришло время сделать смелый ход – напомнить Тайра, что и на них в Хэйан-Кё найдется управа.

– Сайко, собери остальных советников. Я потребую от совета лишить настоятеля Мэйуна сана и отправить в домашнее заточение без права пользования водой, до тех пор пока не будет определено место ссылки. Сделаем так в назидание Тайра, чтобы знали, как смущать святые обители.

Сайко осклабился и снова согнулся в поклоне:

– Будет исполнено, владыка. Истинно ваша мудрость не знает границ. – Он встал и просеменил за дверь.

«Так ли уж я мудр? – задумался Го-Сиракава. – Что, если я опоздал и распад неминуем?» Он крикнул:

– Сайко!

В дверях показалась голова монаха.

– Звали, владыка?

– Как у Наритики дела с нашим… предприятием?

– Все идет хорошо.

– Будь добр, попроси его поторопиться. Может статься, скоро нам потребуется полная готовность.

– Непременно, владыка. – Голова Сайко исчезла, в коридоре послышался перестук удаляющихся шагов.

Сиси-но-тани

Две недели спустя, поздним вечером, господин Киёмори сидел в своем особняке Нисихатидзё, предаваясь раздумьям. К счастью, он и его семья вовремя обзавелись новой усадьбой, куда и переехали после великого пожара. Ками – покровитель Тайра уберег Рокухару от огня, однако жить в главном поместье стало невозможно – все там пропахло гарью и было усыпано пеплом. Зато пожар напомнил Киёмори об опасностях жизни в столице, и теперь он размышлял над набросками, сделанными его зодчими, – чертежами нового, еще более роскошного поместья за чертой Хэйан-Кё.

Когда строилась Рокухара, на западном берегу реки Камо дома стояли редко. Теперь их стало больше. А там, где много домов, выше опасность пожара, больше закутков для соглядатаев и наемных убийц, тогда как дружинам Тайра остается меньше места для маневров.

Кроме того, сам Хэйан-Кё стал менее привлекателен для жилья. В годы юности Киёмори столица была городом невообразимой красоты и изящества, посещая который, путник точно переносился на остров Цветочных фей. Окунуться в это средоточие жизни, где принимались все сколько-нибудь значимые решения и жили все видные люди, было сущим праздником.

А теперь в подворотнях шныряло отребье, от которого никому не было спасения, включая Тайра. Лавки закрывались рано даже летом, каждого незнакомца хозяева оглядывали с подозрением. На улицах стало не протолкнуться – вельможи путешествовали только в сопровождении отряда воинов, то и дело завязывались вооруженные стычки, когда один отказывался пропускать другого. Пиршества в палатах вельмож проходили под строжайшей охраной, и даже развлечения, утратив прежнюю прелесть невинных забав, уже не радовали душу.

Разумеется, во всем этом винили Тайра. Люди нашептывали друг другу, что в воровских шайках верховодят ратники из Рокухары. На Тайра сваливали даже великий пожар. Киёмори был готов прирезать всех, кто распускал злые сплетни, но молва оказалась во многом схожа со змеей – такая же скользкая, ядовитая и живучая.

«Они мне завидуют, вот и все, – твердил себе Киёмори. – Будь у власти клан Минамото, главными лиходеями клеймили бы их. Почему бы просто не признать, что боги и босану благоволят Тайра?»

Киёмори надеялся, что преподобный Мэйун освятит его новую вотчину. Как назло, Го-Сиракава, послушавшись своего инока Сайко, внезапно решил сослать настоятеля в изгнание, Отрекшийся император принародно обвинил Мэйуна в подстрекательстве монахов. Энрякудзи к бунту. Сколько Киёмори ни пытался заступиться за преподобного, Го-Сиракава на удивле-ние. упорно избегал встреч и не желал ничего слушать.

В саду завывал ветер, проносясь меж голыми ветвями – листву сгубил пожар. Звук был скорбный, словно ветер оплакивал останки лета, останки Хэйан-Кё. Киёмори вздохнул и тут же горько усмехнулся сам себе. Одно дело – вздыхать нал опавшим апельсиновым цветом, ибо, как он ни прекрасен, следующей весной все равно распустится заново. Но можно ли выразить вздохом всю боль, всю глубину тоски по увядающему Хэйан-Кё, подобного которому нет и едва ли будет?

«Похоже, я старею, – сказал себе Киёмори. – Не ровен час начну вести себя под стать этому облачению и готовиться к затворничеству… Нет, это вряд ли. Я все еще нужен семье, а вскоре у меня появится внук, будущий император. Кто сумел отказаться бы от мирского, когда столько забот впереди?»

Тут Киёмори встрепенулся, услышав за перегородкой осторожное нокашливанье.

– Да? В чем дело? – грозно спросил он.

– Господин, у ворот посетитель. Говорит, ему нужно вам кое-что передать.

– В такой час? Что передать? От кого?

– Он назвался тада-но-курандо [59]59
  Тада-по-курандо – простой казначей, придворное звание.


[Закрыть]Юкицуной, и, по его словам, у него для вас важное послание.

По спине Киёмори пробежал холодок. Так звали одного из Сэтцу Минамото – приятеля Наритики, а тот, как известно, служил советником при Го-Сиракаве.

– Кажется, я о нем слышал, однако это не дает ему права являться сюда. Знать, недоброе то послание, раз его доставляют под покровом ночи. Сразу не отвечай. Пусть кто-нибудь из стражи узнает, с чем он пришел.

– Господин, он сказал, что должен передать это вам с глазу на глаз. Воирос-де сугубой важности, не терпит посредничества.

– Не нравится мне эта песня, – проворчал Киёмори. – Сюда не зови, лучше я сам выйду.

Он потуже запахнул полы одеяния и направился в открытую приподнятую галерею, что соединяла палаты Нисихатидзё. Юкицуну по его повелению доставили в сад. Глава Тайра свирепо воззрился через перила на съежившегося от страха вельможу:

– Ты припозднился. Мы не принимаем гостей в такой час. Что тебе надо?

– Оттого-то я и пришел затемно, повелитель, – произнес Юкицуна громким шепотом, – что днем слишком много любопытных. В последнее время во дворце государя-инока готовят оружие, собирают воинов-самураев… Что вы думаете об этом?

Киёмори махнул рукой:

– Слыхал я такие сказки. Будто бы отрекшийся император намерен послать их на приступ Хиэйдзана. Только глупец на такое решится.

Юкицуна, не вставая с колен, приблизился.

– Нет, не для этого там собирают войско! Я – тот, кому было поручено готовить оружие. Истинная мишень не монахи, а Тайра!

Киёмори похолодел и схватился за ограду.

– Если это еще одна сплетня…

– Нет, господин. Я принимал приказы от самого Наритики. Он все затеял. Последние пять лет мы встречались в его загородном особняке у Сиси-но-тани, в холмах близ храма Миидэ-ра. Вскоре там стали собираться недовольные, которым надо было пожаловаться на Тайра, отвести душу за выпивкой, шутками и непристойными плясками. Монах по имени Сайко отзывался о вас хуже всех. Слово за слово, люди смелели, а теперь и вовсе затеяли заговор. Я решил, вам лучше узнать заранее, прежде чем дело примет дурной оборот…

– Государю-иноку известно о заговоре? – глухо спросил Киёмори.

– А как же иначе, господин? Го-Сиракава не раз посещал наши сборища, да и Наритика говорит, что получает приказы от самого ина. Часто через монаха-советника, Сайко.

Киёмори почувствовал закипающую ярость. «Го-Сиракава дважды гостил в моем доме. Дважды я бился на его стороне. Сколько Тайра полегло в тех боях! А теперь он злоумышляет против меня!»

– Говори, кто еще замешан!

Юкицуна перечислил имена: дворцовых стражей – уроженцев севера, недовольных жрецов и монахов, и даже двух вельмож Тайра, которым Киёмори лично выхлопотал повышения.

– Вот, значит, как? Не бывать этому! – прорычал Киёмори и выкрикнул в ночь: – Зовите моих сыновей! Скликайте дружину! Пусть каждый, кто верен Тайра, явится сюда с конем и мечом! Немедля!

В ответ послышался топот часовых, спешивших исполнить приказ.

– Я… пожалуй, пойду, господин, – пролепетал Юкицуна, расстилаясь в поклоне. – Кое-кто может заподозрить неладное, если не застанет меня в нужное время. – И, подобрав хакама, он припустил бегом к воротам, да так, словно за ним гнались призраки.

В течение следующего часа воины сотнями подтягивались в Нисихатидзё, отвечая на зов Киёмори. В управление Сыскного ведомства был послан гонец с уведомлением для Го-Сиракавы. В письме значилось, что господин Киёмори проведал о заговоре против своей семьи, подготовленном некоторыми из сподвижников государя-инока, в связи с чем намерен взять кое-кого под стражу, а отрекшегося императора просит не чинить тому препятствий. Ответ Го-Сиракавы был так расплывчат, что у Киёмори не осталось сомнений в причастности ина к мятежу.

Теперь глава Тайра с отрадой смотрел, как главный двор Нисихатидзё заполняется вооруженными всадниками с факелами в руках. «Как Го-Сиракава посмел тягаться мощью с Тайра? Должно быть, повредился в уме. Так пусть узрит глубину собственного помешательства!»

– Вот имена людей, которых надо схватить! – объявил Киёмори собравшимся воинам и зачитал данный Юкицуной перечень. После каждого имени он отряжал людей на поимку злоумышленника.

Для последнего же по списку – главного заговорщика На-ритики – Киёмори использовал иную тактику. Он попросту отправил к нему домой гонца с просьбой явиться в Нисихатидзё по срочному вопросу.

Уловка сработала. Через час, едва взошло солнце, лучшая карета Наритики подъехала к воротам усадьбы, и оттуда вышел советник, облаченный в самое изысканное из своих будничных одеяний.

– Только взгляни на него, – сказал Киёмори сыну, Мунэмори, приникнув с ним рядом к щели в бамбуковых ставнях. – Идет, точно его пригласили на утренние посиделки. Наверное, думает, что здесь вот-вот начнут потчевать завтраком, сливовым вином и танцами с музыкой. Что ж, его ждет сюрприз, хотя и не из приятных.

Попав за ворота, Наритика встревоженно огляделся – весь внутренний двор заполонили воины. Самураи Киёмори схватили советника под руки и втащили на ближайшую веранду.

– Ч-что происходит? – пролепетал Наритика. – Здесь какая-то ошибка!

В этот миг Киёмори оставил наблюдение и показался в дверях.

– Никакой ошибки нет, дайнагон.

– Господин Киёмори! Разве так положено принимать званых гостей?

– Прием самый теплый… для заговорщика.

– Заговорщика? Что за чушь! Я требую права поговорить с князем Сигэмори!

«Надеешься, что мой сын, которому ты сосватал сестру, за тебя вступится? Посмотрим».

Киёмори улыбнулся с напускной учтивостью:

– Он еще не приехал, советник. Боюсь, вам придется подождать.

– Связать его, господин? – спросил один из конвоиров.

– В этом не будет надобности, – сухо отозвался Киёмори. – А пока сделайте милость – отведите изменника в нашу новую комнату ожидания.

Воины выволокли Наритику прочь и заперли в крохотном чулане. Вскоре подоспел новый отряд.

– Повелитель, мы поймали монаха по имени Сайко.

– Превосходно. – Киёмори поднялся и вышел под широкий навес со стороны основного двора. – Ведите его сюда.

Самураи вытолкнули перед собой неказистого бритоголового коротышку, туго связанного по рукам и ногам, и бросили ниц перед господином.

– Стало быть, – произнес Киёмори, – ты и есть тот самый смутьян, что сгубил преподобного Мэйуна и собирался сделать то же со мной? Полюбуйся-ка на себя теперь! – И он с силой ударил монаха в лицо обутой в сандалию ногой [60]60
  Ударить кого-либо ногой в лицо считалось исключительным оскорблением.


[Закрыть]. – Так-то ты служишь своему господину, государю-иноку? Ты и твой сын – оба холопье отродье – получили на службе у Го-Сиракавы-ина чины и звания не по заслугам, да зазнались сверх всякой меры. Нашептывали государю, чтобы он сослал ни в чем не повинного настоятеля, затеяли смуту в государстве, а сверх того стали покушаться на весь мой род и с этой целью вступили в сговор. Признавайся во всем!

Сайко же, точно не замечая разбитого носа и щеки, выпрямился и с дерзкой ухмылкой ответил:

– Холопье отродье? От такого слышу! Да, я участвовал в заговоре. Но кто из пае низкорожденный – еще нужно проверить. Не твоего ли отца, деревенщину, прибившегося ко двору, вельможи гоняли взашей? Не ты ли сам явился в Хэйан-Кё пешим, на своих высоких гэта, похваляясь победой над горсткой пиратов? Всяк тогда негодовал, узнав, что ваше племя возвысилось до четвертого ранга помощника управителя, тогда как нам, рожденных в домах воинов-самураев, не в диковинку занимать высокие посты. Когда этакие поднимаются до звания канцлера – не лучше ли служит отечеству тот, кто их свергает?

Киёмори стиснул кулаки до боли в пальцах.

– Уведите его прочь и предайте пытке, – наконец произнес он. – Каждое слово его признаний должно быть записано, а после направлено мне. Когда закончите, оттащите на широкий проезд и там обезглавьте. В назидание прочим.

– Что ж, убей меня, коли посмеешь, – отозвался Сайко. – Но знай: моих трудов тебе не уничтожить, ибо я служу господину куда сильнее тебя, сильнее самого Го-Сиракавы. Моей душе уготовано место в Обиталище демонов. С могуществом, какое меня ждет, я смогу в полной мере угодить своему повелителю. Услышь же меня, князь Тайра: ты обречен, как и твой жалкий мирок. Свой шанс предотвратить это ты упустил. Отныне ничто вас не спасет.

И монах расхохотался в руках у воинов, которые тащили его прочь.

– На кого он здесь намекал? – спросил Киёмори у Мунэмори, притихшего у него за спиной. – Что это за чудище, которому он служит?

Мунэмори прокашлялся.

– Ты, должно быть, слышал слухи о призраке Син-ина, мстительного прежнего императора. Поговаривают, его снова видели в городе…

Киёмори развернулся и хмуро оглядел сына.

– Духи и демоны не оправдание – сколько раз это повторять! Я прихожу к мысли, что иные люди сами подобия демонов.

– Отец, – произнес Мунэмори чуть мягче, – мать сказала, что… может быть, ками больше не благоволят нашему роду. То есть сначала великий пожар, а теперь и это…

– Чушь! – воскликнул Киёмори. – Пожар нас не тронул. О заговоре мы узнали раньше, чем он успел нам навредить. Не бойся, сын мой, не иссякла еще наша удача. Твою мать тревожат простые старушечьи страхи. Не слушай ее.

Мунэмори ушел, хотя, на взгляд Киёмори, слова утешения на него не подействовали. «Он всегда был трусливей и мнительней, чем остальные, – подумал Киёмори. – С другой стороны, он и младше их. Пошлю его наместником в какой-нибудь дальний край, где он не причинит неприятностей».

Поздним утром главе Тайра доставили показания Сайко, как и весть о его казни. Киёмори взял свитки и отправился к каморке, в которой держали Наритику. Снаружи было слышно, как вельможа в страхе бормочет себе под нос. Киёмори толкнул дверь, и та отъехала в сторону с громким стуком.

Взмокший Наритика подскочил на месте.

– А, это вы, господин Киёмори. Я уж подумал, самураи пришли…

– За что? – оборвал его Киёмори. – Я пощадил твою жизнь после смуты Хэйдзи по мольбе сына, которому ты был любимым наставником. Обыкновенно человек платит добром за благодеяние. За какие обиды взялся ты погубить наш род? Говори: я хочу услышать это из твоих собственных уст.

– Нет-нет, – отпирался Наритика. – Как я говорил, случилась ошибка. Кто-то оболгал меня перед вами.

Тут уж Киёмори швырнул под ноги вельможе бумагу с признанием Сайко.

– Мы допросили доверенного советника ина, и он называет тебя зачинщиком смуты! Что скажешь на это? – Киёмори захлопнул дверь и зашагал к себе. Первым же двум встречным воинам он повелел: – Возьмите этого негодяя и пытайте, пока все не выложит.

Самураи тревожно переглянулись и замялись на месте в нерешительности.

– Да, но ведь князь Сигэмори будет весьма недоволен…

– Кому вы подчиняетесь в этом доме? Или Сигэмори уже стал здесь главным? Так-то вы служите канцлеру императора? Исполняйте приказ!

Воины испуганно поклонились и поспешили за Нарити-кой. Вскоре, к отраде Киёмори, вдалеке послышались вопли и визг бывшего советника, подобные ржанию подстреленной лошади.

Сигэмори поспел в Нисихатидзё только к вечеру. Прибыл он безоружным, в одежде придворного, и войска с собой не привел, зато привел сына и наследника Корэмори, юношу четырнадцати лет.

– Как это понимать? – вскричал Киёмори. – Где твои люди? Разве не слышал, что в стране смута?

– Смута? – спокойно переспросил Сигэмори. – Не слишком ли громкое слово для личного дела, отец?

– Личного дела?!

– Ни повелений, ни вызовов из государева дворца, из То-Сандзё и от Государственного совета не поступало, а раз так – дело это сугубо личное. Я пришел справиться о благополучии дайнагона Наритики, которого, как я слышал, здесь держат в неволе. Если ты помнишь, моя жена доводится ему младшей сестрой, а этот мальчик – племянником. Поговорим после. Сперва я должен повидать Наритику. – Тут Сигэмори вышел, забрав сына, и начал осматривать дом, разыскивая советника.

Киёмори скрепя сердце велел одному из воинов показать, где содержится пленник.

– Как только закончат, приведите сына ко мне в Большой зал.

Он надел поверх облачения панцирь и наручи, про себя размышляя: «Как смеет мой сын говорить со мной в таком тоне? Что на него нашло? Или он совсем забылся? Может, мой воинственный вид убедит его во всей тяжести положения».

Однако, когда Сигэмори и Корэмори препроводили в приемный зал, где их ждал отец и дед, стало ясно, что все его старания пошли прахом. Сигэмори глянул на него с полуприкрытой неприязнью и недоверием, а в глазах Корэмори стоял болезненный укор.

– Как видишь, – произнес Киёмори, – Наритика еще жив.

– Едва. Он говорит, твои люди над ним издевались.

– Я хотел услышать, почему он злоумышлял против нас, – жестко бросил канцлер и, повернувшись к Корэмори, добавил: – Что бы ты ни чувствовал к своему дяде, пойми: он наш враг.

Сигэмори похлопал сына по плечу.

– Ступай, подожди меня в карете. Мальчик тихо выбежал за дверь.

– Стало быть, ты и внука взялся настраивать против меня? Вместо ответа Сигэмори молча прошел в другую часть зала и сел там.

– Думаешь, Наритика и иже с ним пощадили бы твою жизнь, – продолжал Киёмори, – ради вашего родства? Пощадили бы Корэмори, удайся им этот заговор?

– Этот «заговор», – тихо ответил Сигэмори, – не более чем слова одного запуганного человека. А к ним – признания злоязычного чернеца и Наритики, вырванные под пыткой.

– По крайней мере чернец получил по заслугам. Моими стараниями.

– Об этом меня известили, – сказал Сигэмори.

– И ни один Тайра не пострадал. Однако ты меня не думаешь благодарить.

– Не уверен, что такое вообще могло случиться.

– Наритика запасал оружие! Это ли не доказательство?

– Запасал, так как монахи Энрякудзи угрожали нападением. Разумеется, Наритика должен был проявить предусмотрительность во спасение господина, отрекшегося императора. Это не повод кидаться на тени.

– Что я слышу? Неужели ты упрекаешь меня за ретивость? – Киёмори натянуто рассмеялся. – Вспомни себя перед первой битвой в годы Хогэна! Лет тебе тогда было не больше, чем Корэмори, зато доблести хватало на десятерых! И ты же корил меня, когда я не решился броситься в бой против Тамэтомо. Ну, вспомнил?

– Тогда я был еще ребенком.

– Ты был воином. А как блестяще ты выглядел во время Хэйдзи, когда пожелал сражаться со мной против Ёситомо и Нобуёри… В доспехе Каракава, впервые командуя войском… Как ты сиял! Я подумал тогда, что ты лучший из нас. Что ты станешь славнейшим из Тайра, живших доселе. А как я сожалел, зная, что трон перейдет моему безвестному внуку, когда он мог стать твоим!

– Не говори так, отец! – воскликнул Сигэмори. – Послушан: если б оружие, которое якобы собирал Наритика, обратили против Тайра. я стоял бы сейчас рядом с тобой – в броне, с мечом наготове. Но ведь ты казнишь без вины и следствия!

– Эти люди поносили наш род!

– Разве это деяние, заслуживающее смерти? Сначала ты посылаешь юнцов избивать всех, кто дурно о нас обмолвится, а теперь взялся рубить головы?

– Да, если в этом есть надобность! Даже не верится, что наше доброе имя тебя так мало волнует!

– А мне не верится, – сказал Сигэмори в сторону, – что ты вправду надеешься сохранить его подобными мерами.

– Нас уважают.

– Леще боятся и ненавидят. Порой… порой, отец, я стыжусь назвать себя Тайра.

– Не смей так говорить! – возопил Киёмори.

Он вскочил и бросился на Сигэмори с намерением ударить, но вовремя осадил себя и просто встал напротив, глядя сверху вниз.

– Кем ты стал? – произнес наконец Киёмори. – Когда-то ты был лучшим из наших бойцов. Когда-то тебя никто бы не назвал мягкотелым. Теперь ты предпочитаешь доспехам наряды вельмож и придворных, перенимаешь их трусливые, упаднические манеры. – Киёмори приподнял конец парчового рукава сына и с презрением бросил.

– А как же ты, отец? Взгляни на себя! Ты обрядился монахом, дал обет послушания, запрещающий в числе прочего убийство живых существ, а сам носишь доспех поверх облачения.

– Монахам Энрякудзи это не возбраняется, – парировал Киёмори.

– Они всем известные дикари и задиры, – сказал Сигэмори. – Жаль, ты не видел их у ворот Тайкэнмон – как они голосили и потрясали нагинатами. А посыпались стрелы, тотчас, побежали, поджав хвосты, словно побитые псы. Достойный пример для подражания, нечего сказать…

– Не смей так со мной разговаривать! – прогремел Киёмори. Он повернулся к сыну спиной и пошел в другой конец комнаты.

– Да, я ношу одеяние вельможи, – продолжил Сигэмори. – Я не нарушаю Пяти запретов и стараюсь блюсти Пять постояиств, а то, что видел и пережил, многому меня научило. Помню, в смуту Хогэн были казнены многие заговорщики, и что же – бунты прекратились? Отнюдь: через каких-то два года наступил мятеж Хэй-дзи. Ты же готов казнить за куда меньшее зло. Как это может помочь делу? Ты сам готовишь почву для будущих распрей. Наступают Последние дни закона, а уже столько непоправимого сделано! Слишком часто людей стали обрекать на смерть. Мы потеряли мудрого Синдзэя и многих других. Я так мыслю: чтобы восстановить в Хэйан-Кё мир, нам следует заботиться о чем-то превыше нужд семьи или рода. Не должно день и ночь уповать на малейшую милость или поблажку, не должно потакать всякой прихоти или желанию. Люди должны думать о том, что лучше для государства, для достойной жизни.

– Тот, кто забывает о семье и роде, – проворчал Киёмори, – яйца выеденного не стоит.

– А.еще надо помнить, – сказал Сигэмори, – что наш клан есть лишь малая часть государства, как один цветок – малая часть сада. В семнадцати положениях Основного закона, начертанных принцем Сётоку Тайси [61]61
  Сётоку Тайси (574–622) – принц Умаядо (Сётоку Тайси – посмертное имя, означающее «принц Святые Добродетели») – видный государственный деятель и реформатор древней Японии, сторонник буддизма.


[Закрыть], сказано: «У каждого есть душа, и в каждой душе – свои стремления. Что верно для одного, неверно в глазах другого». Молю, взвесь все хорошенько и действуй осторожно! Если великодушие тебе не по сердцу, подумай о будущем. Наритика пользуется уважением многих властей предержащих. Если нужно его наказать, довольно будет и изгнания из столицы. Убить его – значит подвергнуть еще большей опасности и себя, и свой дом, и державу.

Киёмори потер подбородок. Гнев его поостыл, но до конца не выветрился. Он встал к Сигэмори спиной и сделал вид, будто изучает парчовую ширму.

– Я подумаю. А пока ты здесь, хочу, чтобы ты узнал еще кое-что. Я намерен поселить государя Го-Сиракаву в северной усадьбе Тоба или пусть пожалует сюда, к нам.

За спиной Киёмори раздался сдавленный всхлип, очень похожий на плач. Обернувшись, он увидел, как его сын прячет лицо за рукавом.

– Что с тобой такое?

– Во имя всех ками, отец, как ты не понимаешь! Говоришь о былых сражениях, а сам позабыл, за что бился. Схватить ина… ведь именно так поступил Нобуёри, тот мерзавец, которого все мы презирали! Много жизней пресек я, да простит меня Амида Будда, но лишь за одну мне не стыдно – жизнь этого подлеца. И вот ты готов ему уподобиться, готов нарушить величайшее из Четырех обязательств – государеву присягу!

– Наш государь – твой шурин, император Такакура.

– То есть сын Го-Сиракавы. И разве не Го-Сиракава способствовал возвышению нашего рода? Не он ли осыпал наш род благодеяниями, пожаловав многие чины и должности? Если же мы в чем-то его прогневали? Не следует ли сначала спросить об этом?

– А что, если он меня прогневал? Что тогда? – Киёмори снова отвернулся, досадуя на сына.

– Не ты ль говорил мне, что намерения человека не имеют значения, если он делает правое дело? Значит, верно и обратное: как бы ни были благи посылы, что в них толку, если дурны дела? Прошу тебя, отец, не толкай меня на сей горестный выбор! Если я избегну греха сыновней непочтительности, то стану ослушником, нарушу долг верности государю. Уж лучше сруби мне голову с плеч, только пощади душу!

Киёмори оглянулся на сына, который поник головой, словно в ожидании смертельного удара.

«Недурная уловка, – подумал Киёмори, невольно восхитившись. – Однако править ему не дано. Слишком честен».

– Нет, нет, – произнес он, подойдя ближе и положив ладонь на плечо Сигэмори. – Этого я не допущу. Пойми: я хочу защитить Го-Сиракаву. Удостовериться в том, что государь-инок перестал слушаться негодяев.

– Если бы ты виделся с ним чаще, искал совета, прежде чем действовать, проявлял бы к людям – ко всемлюдям – милосердие, наказывал виноватых лишь настолько, насколько они заслужили, разве стал бы тогда государь слушать негодяев? Я уверен: тебе еще удастся снискать расположение ина и счастливая звезда Тайра никогда не закатится.

– Она и не может закатиться. Я всю жизнь положил на это. Теперь ступай, сын, и проведай своего сорванца. Уверен, он уже гадает, что с тобой стряслось.

– Да, отец, уже иду. Но прошу тебя, подумай еще раз над моими словами. – Сигэмори встал, поклонился и поспешил к своей карете.

Киёмори проводил его до веранды и стал смотреть вслед. Сигэмори задержался у ворот, сказал что-то стражникам, после чего те озадаченно оглянулись на веранду. Когда он уехал, Киёмори подозвал одного из стражей и спросил его:

– Что мой сын вам сказал?

– Повелитель, господин потребовал, чтобы, если вы прикажете нам выступить на поместье государя-инока и захватить его в плен, мы сначала отправились в усадьбу Сигэмори и сняли ему голову.

– Понятно, – сказал Киёмори, а сам стал гадать, чем продиктован этот жест сына – тонкостью натуры или желанием ненавязчиво надавить на отца. «Быть может, он не настолько чужд власти, как я считал».

Сигэмори рассеянно смотрел на плетеную крышу кареты, качавшуюся в такт колесам.

– Отец, – окликнул его Корэмори. – Что случилось? У тебя грустный вид.

Сигэмори протянул руку и крепко стиснул сыну запястье.

– Надеюсь, ты никогда не увидишь меня таким, каким стал в последние дни мой отец.

– А что стряслось с дедом? Почему он так поступает с дядей Наритикой?

– Не знаю. Люди, которые озабочены лишь стяжанием власти, склонны видеть повсюду врагов, стремящихся эту власть отобрать. Я мечтал, Корэмори, что Хэйан-Кё твоей юности будет таким, как сто лет назад, – средоточием мира и изысканности. Но видно, мечтам моим сбыться не суждено.

– Что же ты будешь делать? Нам придется с ним драться?

– Не знаю. Ясно одно: надо дать ему понять, и притом не впадая во грех непочтительности, что больше так продолжаться не может. Нельзя превращать сведение счетов в безудержную травлю, да еще без ведома двора. Человек в его положении должен думать не только о Тайра. Мне нужно как-то донести это до него. Знать бы как…

Шли часы, сумерки сменились ночью. Киёмори сидел в опустевшем зале собраний рядом с единственным фонарем и осушал чарку за чаркой, перебирая в памяти спор с Сигэмори. «Я перестаю его понимать, – твердил он себе снова и снова. – Воспитание ему дали хорошее. Еще с малых лет он узнал, как важна семья, родная кровь. А теперь до того доучился, что хочет заставить меня решать за всех сразу. Словно весь народ – одна семья, один клан. Чепуха! А виновата она, Токико. Ей хотелось, чтобы он стал ученым, а не воином. Будто бы Царь-Дракон ищет героя, который бы спас нас, заблудших, от самих себя. Что же это за герой, который спасает народ свитками и меткими речениями, укрываясь вместо щита Пятью постоянствами?»