Текст книги "Война самураев"

Автор книги: Кайрин Дэлки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 40 страниц)

Ревущее море

Вдалеке между небом и морем выросла серая стена ливня – надвигалась гроза. Прибрежные скалы покрылись наледью от замерзших соленых брызг. Волны серыми, словно драконьи лапы, гребнями обрушивались на берег у каменистого побережья Фукухары, прямо под ноги Киёмори.

– Значит, так? – прокричал он прибою. – Думаешь сокрушить меня, позволив богам отнять моего сына? Думаешь, я изведусь от вины, потому, что Син-ин меня провел? Или, может быть, возомнил себе, что я из стыда верну тебе Кусанаги? Плохо ты меня знаешь, Рюдзин-сама! Я, как всегда, тебя одолел! Я одолею всякого бога иль демона, пусть только посмеют напасть! Я – Киёмори, князь Тайра! Мой внук станет императором – меч даст ему право на трон, и с этим ты ничего не поделаешь!

Из моря поднялся большой вал и покатился в сторону Киёмори, однако обрушился на камни в нескольких шагах, всего лишь обдав ноги брызгами. Пена поползла выше и достигла подпорок гэта, однако носки так и остались сухими.

– Ха! – крикнул Киёмори и погрозил волнам кулаком.

Тут же вырос другой вал, еще выше прежнего, – черный, как обсидиан, он ударил о берег и сбил Киёмори с ног, мгновенно промочив его до нитки ледяной водой. Киёмори почувствовал себя так, будто на него с разлета насел дракон, – он не мог пошевелиться, рот и ноздри залило водой. На миг он решил, что вот-вот захлебнется, но потом волна схлынула, оставив его распластанным на берегу. Отплевываясь, Киёмори услышал неподалеку взволнованные голоса:

– Господин! Господин!

– Вот он! Упал с кручи!

Двое слуг нырнули ему под руки и подняли, подпирая плечами.

– Ну и ну! Да он насквозь вымок!

– Господин, зачем только вы пришли сюда? Надвигается буря, да и стужа какая! Умоляю, пойдемте скорее в дом!

Киёмори хотелось прикрикнуть на слуг, отпихнуть в сторону, но у него зуб на зуб не попадал от холода, а мускулы свело судорогой. Ничего не оставалось, как позволить втащить себя обратно по взгорью в усадьбу.

«Нет, больше ничто не лишит меня сил, – в ярости говорил себе Киёмори. – Пусть я стар, воины Тайра не сдаются. Пока дышу, никому меня не сокрушить. Никому! Я увижу, как мой внук взойдет на Драгоценный трон, – а там будь что будет».

Мольба слуг

Мунэмори встал и медленно побрел к сёдзи, все еще держа в руке отцовское письмо. Боль и тоска опустошили его, лишили воли, точно глиняного истукана. Ему казалось, что кто-то другой ходит, слушает, говорит за него, а сам он плутает в тумане и сумерках некой безликой страны.

Но вот он растворил сёдзи и замер: на пороге сидели трое самых старых его челядинцев – двое мужчин и женщина, которые прислуживали ему еще с тех пор, когда он зеленым юнцом покинул Рокухару. В их морщинистых лицах читалось беспокойство.

– Что такое? – спросил Мунэмори. Слуги прижали лбы к полу.

– Господин, – начал один из них, по имени Гамансё, – мы невольно услышали ваш разговор с посланником.

– До нас долетела весть, – подхватила старая Огико, – что вы намерены отказаться от места главы Тайра, собираетесь постричься в монахи.

– Это так, – отвечал Мунэмори. – И что с того? Троица снова низко склонилась.

– Просим, господин: выслушайте нас.

– Мы понимаем, – снова повела речь Огико, – что вас постигла великая скорбь. Сначала жена и дитя, теперь ваш брат.

– Истинно никому не выпало больше горестей, нежели вам, господин, – добавил Гамансё. – Однако нужно подумать и о другом.

– О чем «другом»? – начал вскипать Мунэмори.

– Представьте, какой удручающей вестью это будет для вашего рода, – сказала Огико, – узнать, что вы решили покинуть их в такой час. Ваш брат Томомори куда менее вас готов занять место предводителя. Можно ли взваливать на его плечи такую ответственность, когда она по праву ваша?

– Томомори уже тридцать три, он справится, – вздохнул Мунэмори.

– Тогда подумайте о нас, господин, – взмолилась Огико.

– Быть может, мы всего лишь презренная чернь, – продолжил Гамансё, – однако ваше семейство опекало нас много лет, да и мы служили ему верой и правдой. Если вы примете схиму, а имущество раздадите, что станет с нами? Кто возьмет к себе в услужение таких стариков? Видно, придется нам оборвать свои жизни – все лучше, чем прозябать в нищете и унынии, дожидаясь смертного часа.

– Если же вы примете пост главы клана, – сказала Огико, – мы могли бы еще быть вам полезны, могли бы провести остаток лет в доме, который стал нам родным.

Мунэмори сделалось тошно. В голосе старухи сквозило честолюбие, и это ввергало его в тоску. Случись ему принять постриг, он легко мог устроить слуг в поместье какого-нибудь родственника – Тайра ценили верность и поощряли ее. Старикам попросту захотелось прожить последние годы, служа главе клана. Тщеславие, а не страх толкнуло их на эту просьбу.

И у Мунэмори недостало духу с ними спорить. Да и много ли теперь это значило?

– Ладно. Можете отправить кого-нибудь – пусть догонит посланника и передаст, что я приму должность.

Старики просияли. Затем с поклоном поднялись и ответили:

– Мудрейшее решение, господин. Мы знали, что можем положиться на ваше добросердечие. – И они поспешили прочь – разнести добрую весть остальной челяди.

Мунэмори шагнул в коридор, с юга открывавшийся в сад. Алые клены теряли последнюю листву, и та кружила, гонимая ветром. Земля, припорошенная снегом, точно расцветала кроваво-красными пятнами. Мунэмори пришли на ум строки:

 
Как танцуют листья!
Разве невдомек им —
Кружит их предзимний вихрь,
Укрывает снегом,
Хороня навек.
 

Землетрясение

Спустя три месяца, вечером седьмого дня одиннадцатой луны третьего года эпохи Дзисё, государыня Кэнрэймон-ин отправилась в позднюю прогулку по двору императорской резиденции. Смерть Сигэмори совсем расстроила ее сон, она то и дело просыпалась и подолгу не могла уснуть. Вот и сегодня ей не спалось. Полы многослойного кимоно шелестели и что-то нашептывали при каждом ее шаге, словно снежные хлопья на ветру. Ею завладели раздумья – точь-в-точь как маленький принц завладевает любимой игрушкой и не желает с ней расставаться. «Неужели это из-за меня? – терзалась она. – Неужели Сигэмори умер по моей вине – оттого, что я брала Кусанаги?»

Кэнрэймон-ин брела куда глаза глядят. Ее не волновало, о чем бормочут за ее спиной фрейлины, увязавшиеся следом. Она обходила коридор за коридором, галерею за галереей, в поисках покоя.

Спускаясь по одному из проходов Дайдайри, императрица вдруг услышала далекий раскатистый гул.

– Гром? – пробормотала она. – Среди зимы?

И тут их настигло. Пол как будто встал на дыбы, отшвырнув ее на руки придворным дамам, доски задрожали, а стены заходили ходуном. Вдали по коридору хлопали, скользя в желобах, сёдзи, словно пасти исполинских черепах. Угрожающе стонали стропила, посыпая все и вся пылью.

– Дзисин! Землетрясение! – закричали девушки. – Скорее бежим наружу!

Однако толчки были столь сильны, что государыне И ее фрейлинам не удалось даже устоять на ногах. Они попадали на пол, причем Кэнрэймон-ин – поверх остальных, похожая на тюк шелка в своих объемистых кимоно. В отчаянии жалась она к фрейлинам, приникшим к опорной стене. Отовсюду неслись испуганные крики.

«Мой сын! Уцелел ли он? Я должна его разыскать!» Кэнрэймон-ин взмолилась Будде Амиде, прося пощадить маленького наследника, пощадить ее или, если ей суждено погибнуть, позволить умереть быстро.

Наконец дрожь унялась. Стены в последний раз тряхнуло, и наступила тишина.

– Будут еще толчки, – произнесла одна из фрейлин. – Как говорят, за матерью-змеей ползут змееныши.

– Значит, нужно как можно скорей выбираться наружу, – сказала вторая. – Госпожа, вы не ранены? Можете стоять?

Кэнрэймон-ин с трудом высвободила рукава и вскарабкалась на ноги.

– Кажется, я цела. А где сегодня кормили маленького принца? Дамы поднялись и отряхнули с одежд пыль.

– Он был в Ниси-га-ин [67]67
  Западный покой (яп.).


[Закрыть], государыня.

– Мне нужно его отыскать. – Не разбирая дороги, Кэнрэймон-ин кинулась к ближайшей двери. Ввалившись в соседнюю комнату, она увидела двух юных, второпях одевающихся служанок. Они едва успели прикрыть наготу. В комнате царил хаос: повсюду ворохи кимоно, перевернутые сундуки. Тут Кэнрэймон-ин и заметила стойку, на которой обычно держали священный меч, – она валялась на полу, и Кусанаги на ней не было.

– Что здесь случилось? – воскликнула она испуганно-недоуменно.

Девушки, казалось, готовы были расплакаться. Они бросились перед нею ниц и запричитали:

– Простите нас, госпожа! Не губите!

– За что простить? Что вы наделали?

– Кто-то… мы… к нам заходил один гость. Мы обсуждали поэзию.

По тону девушки Кэнрэймон-ин догадалась, что речь шла о любовнике.

– Здесь? Разве вам не было велено стеречь священные сокровища?

– Госпожа, да ведь он… – В этот миг вторая девушка захлопнула ей рот и помотала головой.

Кэнрэймон-ин вздохнула. С этим можно было и повременить.

– Положите меч на место и поспешите во двор, ради вашей же безопасности.

– Слушаемся, госпожа!

Служанки зарылись руками в море шелка.

– Я нашла его! – вскричала одна.

– Нет, я, – возразила другая.

И обе выпрямились, держа каждая по мечу.

– Их два! – воскликнули они разом в непритворном изумлении.

– Что за чудеса? – Кэнрэймон-ин привалилась к стене с ощущением дурноты.

– Государыня, вам плохо? – встревожилась ее фрейлина.

– Но какой из них – настоящий? – спросила одна из девушек с мечом.

Кэнрэймон-ин знала, что может это определить. Прикоснись она к рукоятям обоих мечей, и тотчас станет понятно, где Кусанаги. Но что, если настоящие – оба и все это – жестокая шутка богов? Нет, она и так достаточно нагрешила.

– Возьми любой, – ответила она, не смея дотронуться до мечей, – и положи в ножны на стойке. Настоящий определим потом.

Кэнрэймон-ин бросилась к поднятым ставням в дальнем конце комнаты – так отчаянно ей захотелось вырваться наружу, вдохнуть свежего воздуха, очутиться как можно дальше от этого злосчастного меча, который, казалось, будет преследовать ее всю жизнь.

На веранде она едва не столкнулась с каким-то человеком, перебирающимся через ограду, чтобы попасть внутрь. Отшатнувшись, императрица признала в нем Мунэмори.

– Мунэмори?

– Сес… государыня! Вы целы?

– Как будто. А ты?

– Да. Я выскочил сразу же, как почувствовал первый толчок.

– Что ты делал во дворце так поздно?

– Дела заставили. Прошу, позвольте проводить вас во двор. Вам нужно поскорее очутиться в безопасном месте, если удары повторятся. – Мунэмори помог ей перелезть через ограждение веранды и опустил на заснеженную землю двора. Кэнрэймон-ин обернулась – отблагодарить его – и заметила, как он исчез в глубине комнаты, только что ею покинутой. Было слышно, как девушки вскрикнули, назвали его по имени и стали спрашивать, что делать с мечами.

«Что за игру ты затеял, братец? Зачем тебе Кусанаги?» В эту минуту слуги подхватили Кэнрэймон-ин под руки и вывели из дворца. После ей на руки передали хнычущего малыша принца, и долго, до самого утра, сидели они на стылом дворе, прижавшись друг к другу, в ожидании следующей встряски.

Многотысячное воинство

Мунэмори ерзал в холодном седле. Конь под ним встрево-женно переступал и взбрыкивал, пуская клубы пара из ноздрей на зимнем ветру. Мунэмори поминал добрым словом свой стеганый поддоспешник, хотя тот не спасал до конца от стужи, да и от веса связанных шнуром пластинок панциря и наручей он уже отвык.

«Столько лет мы прожили в мире, – размышлял Мунэмори. – Зачем, почему ему надо было рухнуть именно сейчас? Сигэмори, почто ты покинул нас так рано?»

До него донесся смех и сальные шуточки воров и уличных дев веселья, обитавших в огромных южных воротах Хэйан-Кё, Расёмон, которые дружина Тайра только что миновала. Два воеводы покосились на весельчаков через плечо.

– Господин, хотите, мы разберемся с этим отребьем?

– Ничего, скоро они перестанут смеяться, – ответил Мунэмори.

Вдали уже слышался низкий рокот, немногим отличный от гула землетрясения, что случилось седьмого дня. «И бед он предвещает не меньше», – подумал Мунэмори, слегка дрогнув.

Грохот становился все громче, и вот из-за поворота на То-кайдо показались первые конники. Во главе ехал сам князь Киёмори, сияя начищенным шлемом с бронзовой бабочкой. Над каждым из всадников реял алый стяг Тайра, хлопая на морозном ветру. И хотя конница приближалась мерной, спокойной поступью, ее всесокрушающая мощь (как оценил Мунэмори, рать Тайра насчитывала не менее десяти тысяч) была способна вселить ужас в сердце любого, кто попадался на пути. И верно: уличный сброд, едва завидев воинов, ахал и бросался врассыпную, забиваясь в спасительные норы. «Бесполезно, – сказал себе Мунэмори. – Теперь никому не будет спасения».

Не доехав до него двух кэнов, Киёмори вскинул руку, призывая конников остановиться. Те молча, как один, повиновались.

Вдохнув зимнего воздуха, Мунэмори послал коня им навстречу и вскоре поравнялся с отцом.

– Войска привел? – проворчал вместо приветствия Киёмори. Его кожа и усы посерели от дорожной пыли, а резкие морщины придавали лицу сходство с каменным изваянием. Даже глаза – черные и холодные, – казалось, были высечены из обсидиана.

– Они ждут по ту сторону ворот, отец.

– Отлично. Тогда вперед.

Мунэмори повернул коня, чтобы очутиться в одном строю с Киёмори, потом, понизив голос, спросил:

– Кого нам предстоит победить такой могучей ратью?

– Всех. Всех недругов Тайра. – Киёмори махнул вперед. Грозное воинство двинулось дальше, устремляясь сквозь ворота. Мунэмори взбодрил коня пятками, чтобы не отстать от предводителя.

– Разве нам кто-нибудь угрожает?

– А разве нет? Ты наверняка об этом слышал: землетрясение – наша вина, оно предрекает падение Тайра. Как ураган до него, как пожар и комета. Все боги-де сговорились против нас. Не пора ли показать всем, что боги нам не указ? Мы, Тайра, даже богам не позволим о нас злословить. Если они предвидят хаос – будет им хаос. И мы, Тайра, выйдем из него победителями.

Мунэмори нервно сглотнул. Старший брат не раз намекал, что отец повредился рассудком. Мунэмори не был в этом уверен, но особенно не заботился поиском правды, а теперь сожалел о своей беспечности.

Двое его воевод развернули коней и проехали обратно через врата. Бой копыт могучей рати удивительно мягко отдавался от балок Расёмона. Их звук походил теперь на журчание ручья, на плеск бурной реки, какой бывает слышен лишь у самой кромки.

Дружина Мунэмори, числом едва более двух сотен воинов, поджидала несколькими кварталами ниже по улице Судзяку. Простой люд и лавочники, что с любопытством поглядывали на горстку бойцов, один за другим замечали приближение полчища Киёмори. Их лица вытягивались, и они тут же прыскали по домам и лабазам, спеша закрыть двери и ставни.

Встретив пополнение, князь Тайра опять осадил коня.

– Мунэмори! Отведешь своих людей и половину моих в Рокухару и устроишь оборону. Я же возьму остальных в Нисихатидзё – там будет расположена наша ставка. Когда покончишь с приготовлениями, возвращайся ко мне. У меня есть для тебя особое поручение.

– Что это за поручение, отец? Киёмори лишь покачал головой:

– Скажем, пришла пора нанести кое-кому визит. Сказав так, Киёмори обернулся в седле и принялся раздавать команды военачальникам.

В этот миг Мунэмори осознал, что даже призрак Син-ина пугает его меньше собственного отца.

Оскорбление

– Возмутительно! – тихо воскликнул Го-Сиракава.

– Именно так все и было, владыка, – отозвался Дзёкэн, Печать дхармы, кутаясь в серое одеяние и пытаясь отогреть над жаровней продрогшие руки. – Князь Киёмори весь день продержал меня на снегу, а выслушать соизволил лишь па закате, когда я поднялся уходить.

Го-Сиракава махнул слуге, чтобы тот подал еще одежды – укрыть спину достопочтенному Дзёкэну, сыну Синдзэя и достойнейшему во всех отношениях человеку. Подобное обращение от предводителя Тайра оскорбляло не только государя-инока, но сами законы приличия.

– Объяснил ли князь Киёмори, зачем привел вчера такую могучую рать?

Дзёкэн не без труда кивнул:

– Поначалу он сказал, что причины его недовольства вами столь очевидны, что обсуждать их глупо. Однако, поскольку я остался просить его аудиенции, господин Киёмори соизволил просветить мое невежество. Сперва он пожаловался на то, что вы не воздали поминальных почестей его сыну Сигэмори.

Го-Сиракава, нахмурившись, откинулся на пятках.

– Сделай я так, Киёмори составил бы другую жалобу – что я лишил его клан права оплакать Сигэмори по своему обряду. Его недовольство смехотворно.

– Далее он сказал, – продолжил Дзёкэн, – будто вы предавались всем обычным увеселениям и устраивали празднества – а меж тем не минуло еще положенных дней после кончины Сигэмори, не проявили сочувствия к его отеческой скорби и не оплакали потерю радетельного и мудрого советника, верой и правдой служившего государю.

– Сигэмори ценил жизнь, ее светлые стороны. Он сам говорил мне перед смертью, что не хочет, чтобы столица погрузилась в уныние с его уходом, – по его словам, это лишь ускорит наступление темных времен. Отсюда видно, что Киёмори плохо понимал своего сына. А может быть, просто ищет повода рассориться со мной.

– Как бы то ни было, – молвил Дзёкэн, – это еще не все. Потом Киёмори сказал, что край Этиго был обещан наследнику Сигэмори, как переходящий в его роду от отца к сыну. Однако же вскоре после кончины князя пост этот отняли у его семьи и отдали другому.

– Первенец Сигэмори еще не дорос до такой должности, а край Этиго очень ценен для государства. Я даже не припоминаю, чтобы заверял подобное соглашение. Продолжай.

– В третью очередь он посетовал, что вы, владыка, не вняли ходатайству Киёмори о жаловании вельможе Мотомити поста тюнагона. Он счел это оскорбительным.

– Мотомити никак не стоит поста тюнагона, о чем Киёмори не может не знать. Верно, это очередная уловка.

– И разумеется, – подытожил Дзёкэн, – он припомнил заговор в Сиси-но-тани.

Го-Сиракава подался вперед:

– А он догадывается, что вы были замешаны? Дзёкэн отхлебнул зеленого чая.

– Не уверен, владыка. Однако я изо всех сил постарался очистить вас от подозрений и напомнил о многих благодеяниях, каковыми императорский дом осыпал род Тайра. Впрочем, его мои слова, кажется, не тронули.

– Так я и думал. – Го-Сиракава потер подбородок и испустил тяжкий вздох. – Как жаль, что старых времен не вернуть! Раньше, бывало, начнет заноситься один воинский клан, ему на усмирение призывали другой – лишь затем, чтобы выровнять положение, не более.

– Владыка, – заметил тут инок Дзёкэн, – Минамото не сгинули еще с лица Земли, как бы Тайра о том ни мечтали. Слышал я, двое сыновей великого Ёситомо набирают приверженцев на востоке. Младший из них, говорят, успел прославиться искусством боя на мечах и задатками полководца.

– Да, но старший, избранный асоном, – возразил Го-Сиракава, – тихо живет в монастыре и отклоняет все просьбы о принятии командования.

– Ёритомо вырос человеком благочестивым, владыка, и послушным государевой воле – потому и блюдет условия ссылки. Однако если поймет он, что императорский дом в опасности, и получит высочайший указ защитить его – верю, Ёритомо проявит себя столь же благочестиво в уничтожении угрозы. В восточных землях у Тайра все еще мало влияния, и Минамото легко смогут собрать там значительное воинство.

Го-Сиракава потупил взгляд, изучая узор плетения циновки.

– Пошли я такой указ – Тайра тотчас нападут на мой дом. Второго То-Сандзё мне не надо.

– Понимаю, владыка.

– Тем не менее угрозу Киёмори нельзя оставлять без ответа, иначе он станет деспотом еще хуже Нобуёри. Я подумаю над вашими словами, Дзёкэн. Непременно подумаю.

– Да вдохновит вас Амида, владыка, – ради всех нас.

Тревожные вести

Кэнрэймон-ин ощутила, как от лица отлила кровь.

– Отец что сделал?

Минул только второй день после того, как Киёмори вернулся в Хэйан-Кё, а императрица уже видела, как переменился мир. Ее мать, Нии-но-Ама, вздохнув, покачала головой:

– Дружина Тайра взяла под надзор весь город. Никто не смеет пошевелиться, боясь навлечь гибель на свою семью. Киёмори потребовал, чтобы регента, а ныне канцлера лишили должности, а вместо него канцлером и главным министром утвердили его зятя, Мотомити. Государственный совет трепещет перед карателями Киёмори, поэтому скорее всего подчинится его воле, ибо им некого призвать на свою защиту и некому за них заступиться. Многие царедворцы в ожидании расправы бегут в дальние земли. Кто-то, боюсь, предпочтет и вовсе проститься с жизнью, нежели дожидаться, пока на него падет ярость твоего батюшки. – Нии-но-Ама умолкла, чтобы откашляться, хотя то, что она издала, больше походило на смешок. – Признаюсь, не ждала от старого мерина такой прыти. Не навлекай он на страну погибель, я могла бы им восхищаться.

Кэнрэймон-ин в оторопи воззрилась на собственные ладони.

– Я слышала, фрейлины плачут, но они так и не признались мне, почему покидают дворец. Он так опустел за последние часы… Почему? Зачем отец все это творит?

– Если рассуждать терпимо, – ответила Нии-но-Ама, – я предположила бы, что Киёмори превыше всего ставит благо своего клана. Он пойдет на все, даже погубит наш мир, только бы Тайра оставались у власти.

– А если нетерпимо?

– Сказала бы, что им движет простая гордыня. Он всегда был гордецом, твой отец, даже во времена молодости, когда носил высокие гэта и глядел на всех свысока. Таким и остался. Разве что еще укрепился в своей сущности.

– А твой отец, Царь-Дракон, ничем не может помочь?

– За этот вопрос даже рыбы в пруду подняли меня на смех. «Ты свой выбор сделала, – говорит отец. – Так смирись с этим».

Кэнрэймон-ин вздохнула:

– Что же мне делать? Сегодня я мельком видела мужа, и он был напуган, как никогда. Напуган по-настоящему!

– Тебе бояться нечего, – отозвалась Нии-но-Ама. – Ты дочь Киёмори, мать его внука и будущего императора. Твое положение – наикрепчайшее в мире.

– Да, но чтобы мой сын взошел на трон, муж должен его покинуть! Что будет с бедным Такакурой?

Нии-но-Ама уронила взгляд на сияющий кедровый пол.

– Этого я сказать не могу.