Текст книги "Война самураев"

Автор книги: Кайрин Дэлки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 40 страниц)

Могильные скрижали

Теплый осенний дождик смачивал рукава монахов, бредших в медленном шествии по склону горы Фунаока. Отрекшийся император Го-Сиракава, сидя на помосте для монаршей семьи, дивился, насколько подходящая выдалась погода. Жаль только, шелест дождя по промасленному навесу не заглушал женского плача и причитаний.

– Он был так молод, – вздыхала Дзёсаймон-ин, промокая глаза рукавом.

– Люди умирают в любом возрасте, – проворчал Го-Сиракава.

– Но не тогда, когда в них столько жизни, – возразила сестра.

– Совсем юный, обаятельный… – рыдала где-то фрейлина. «Да, – подумал Го-Сиракава, – он умел угождать дамам, наш Нидзё».

Так вышло, что молодого императора сморила долгая болезнь, от которой он не оправился. Было ему всего двадцать три года.

Дзёсаймон-ин наклонилась и прошептала:

– Прошу прощения, брат, но не стоит так тщательно прятать свое горе. В конце концов, он был твоим сыном.

– Мы жили в раздоре – это всем известно.

– Подумай: пойдут пересуды.

Го-Сиракава картинно уронил голову. «Верно. Теперь мне ясно, почему Тайра Киёмори так зверски искореняет все слухи о себе». Стали поговаривать, будто Го-Сиракава приложил руку к гибели собственного сына. «Может, я и борюсь за власть, но на такое злодейство никогда не пошел бы. Нидзё, должно быть, выпил лишнего, слишком долго стоял под дождем и подхватил жар. А может, возлюбленная вдовая императрица наградила его той же дрянью, что прикончила ее первого мужа. Коноэ, если вспомнить, тоже умер молодым. Только непочтительно отзываться об императорах в столь приземленном ключе, нэ? Значит, кто-то должен стать козлом отпущения. Я же ныне в опале у тех вельмож, что некогда прислуживали Нобуёри».

– Так-то лучше, – сказала Дзёсаймон-ин.

– Ты не хуже меня знаешь, что я ни при чем, – проворчал Го-Сиракава во всеуслышание.

– Конечно, конечно, – поспешно заверила сестра, смущенно обмахиваясь веером.

– Это все Син-ин, – прошептала дама за спиной у императора. – Я как-то видела его призрак, когда оставалась во дворце на ночь. Уверена, его проклятие сгубило нашего Нидзё…

Го-Сиракава с великим трудом удержался от того, чтобы не закатить глаза и не охнуть презрительно. Уж год прошел после смерти Син-ина, а слухи о его появлениях множились день ото дня. «В горести люди часто ищут сверхъестественные причины своим страданиям. Однако если эти причины становятся общими для всех, то могут породить беспорядки и даже смуту».

– Поразительно, – пробормотал Го-Сиракава, – столь многие встречали моего бедного усопшего брата, а меня он еще ни разу не удостоил визитом. – Тут он вспомнил видение в Нин-на-дзи, и им овладело беспокойство.

Дзёсаймон-ин метнула гневный взгляд, но ничего не сказала.

– Бедный его сыночек, – плакала другая фрейлина. – Взошел на трон совсем крохой. Так и вырастет, не зная отца.

Это новое обстоятельство уязвило Го-Сиракаву до глубины души. Едва Нидзё понял, что его болезнь может закончиться смертью, он объявил своего двухгодовалого сына наследником империи. Как только указ был принят, Нидзё подписал отречение, оставив вместо себя неразумное дитя, едва способное ходить и говорить, сидя на троне.

«Он это нарочно устроил, чтобы досадить мне, – негодовал Го-Сиракава. – Лишить возможности выбрать наследника. Еще один знак того, как далек он был от забот о государстве».

Совет, разумеется, был опечален таким выбором – императора младше трех лет еще не бывало, – но так ничего и не предпринял, если не считать обычного словоблудия и качания головами. Вот как вышло, что сборище подхалимов из свиты Нидзё возвело на трон младенца, нареченного Рокудзё.

Дзёсаймон-ин дернула брата за рукав:

– Гляди!

– Монахи дерутся! – воскликнула одна из женщин. Вглядевшись сквозь царский занавес, Го-Сиракава и впрямь заметил среди чернецов у могилы Нидзё какое-то возмущение. Монахи из Кофукудзи размахивали мечами и нагинатами, распевая храмовые песни, и топтали нечто, лежащее на земле.

– Ой, только не это! – закричали все фрейлины наперебой. – Они затеяли битву! Над могилой императора! Какой ужас!

Го-Сиракава поднялся, не помня себя от ярости. Мало того что бесстыжие монахи оскорбили последнюю память о сыне, но и вдобавок того и гляди поднимут бунт!

– Бегите, – велел он сестре и придворным дамам. – Скорее уезжайте. Становится опасно.

Дамы с визгом бросились по каретам. Го-Сиракава сошел с возвышения и направился туда, где стоял, точно окаменев от изумления, начальник Правой дворцовой стражи.

Го-Сиракава схватил его за руку и встряхнул.

– Что здесь происходит?

– Что-то невероятное, владыка! Монахи Энрякудзи поставили свою скрижаль второй, вопреки распорядку!

По обычаю на похоронах императора представители крупных храмов близ Хэйан-Кё и Нары устанавливали на могиле плиту с высеченными на ней словами молитв. Существовал и негласный порядок, когда каждый храм приносил свою скрижаль и справлял обряд поминовения сообразно своей древности и близости к трону. Начинал обыкновенно храм Тодайдзи, как основанный императором Сёму четырьмя веками раньше, далее следовал Кофукудзи, за ним – храм Энрякудзи с горы Хиэй.

– Почему?

– Неизвестно, владыка. Вы же знаете, как распоясался Хи-эйдзан в последнее время. Как бы то ни было, монахи Кофукудзи обозлились и порубили их скрижаль мечами.

– Собери людей и вели им прекратить драку от моего имени. Мы собрались здесь во исполнение священного и скорбного обряда, И чинить препятствия с их стороны непристойно.

Начальник стражи помрачнел и поклонился:

– Как будет угодно, владыка.

Взяв с собой нескольких воинов, он направился к колонне иноков.

К радости Го-Сиракавы, приказ возымел действие. Монахи Кофукудзи прекратили громить плиту, которая, впрочем, уже превратилась в каменное крошево. Драчунов вывели с кладбища, и остальные храмы продолжили чинно устанавливать скрижали. Однако от Го-Сиракавы не укрылось, какими взглядами проводили хиэйцы братию Кофукудзи и его самого. Ярость на их лицах пугала куда сильнее, чем все причиненные оскорбления и удары.

«Не к добру это», – сказал себе Го-Сиракава.

Гром среди ясного неба

Через два дня после похорон императора, в полдень, Тайра Мунэмори вернулся в Рокухару. Он выскочил из повозки, едва та проехала в ворота усадьбы, пронесся по широкому двору, полному самураев, неспешно облачающихся в доспехи. Расспросив, где отец, Мунэмори отправился к боковому садику, где и нашел Киёмори, занятого беседой с вассалом.

– Ты уже слышал, отец? – удивился Мунэмори.

– О том, что монахи Энрякудзи идут на столицу? – небрежно спросил Киёмори. – Конечно, слышал. Давным-давно.

– Вот как. Тогда понятно, почему все вооружаются, – сконфуженно произнес Мунэмори. – Значит, ты вступишь в бой с монахами?

– От императора приказа не было, – ответил Киёмори. – Раз так, Тайра пока бездействуют. И все же следует быть наготове. Нам доложили, что чернецы могут напасть на Рокухару, хотя, мне кажется, даже у братии Энрякудзи достанет ума этого не делать.

Мунэмори огляделся – убедиться, что стены Рокухары по-прежнему высоки и крепки.

– Им навстречу выслали самураев и чиновников Сыскного ведомства. Быть может, иных мер не понадобится.

Киёмори нарочито сплюнул.

– Несколько сот вельможных сынков против тысяч вооруженных монахов? Ну-ну. Желаю им удачи.

– Прошу извинить меня, господин Киёмори, – промолвил незнакомый Мунэмори вассал, – но но городу ходят слухи, будто бы ин, Го-Сиракава, подначивает монахов выступить против Тайра.

– Нет-нет-нет, это уж чересчур… – начал Мунэмори.

– Было бы глупо с его стороны нападать на Тайра, – проговорил Киёмори, потирая подбородок. – Мы неизменно его выручали. Дурной же из него стратег, если он верит, что такой шаг пойдет ему на пользу.

– Отец, я знаю: такого не может быть…

– А где твой доспех, Мунэмори? Где твои люди? Постой, кто это к нам едет?

Из-за угла показался пони, а на нем – десятилетний мальчик. Мунэмори узнал своего самого младшего брата, Киёкуни. Мальчуган заправски осадил пони и соскочил наземь, а потом помчался к ним с криком:

– Отец, братец Мунэмори! Я привез срочное донесение! Киёмори просиял и обнял сына за плечи.

– Киёкуни! Вижу, скоро из тебя выйдет отличный боец! Ну, какие новости?

– Меня послали передать, что Сигэмори поехал во дворец То-Сандзё, раз отрекшийся государь пожелал искать защиты в Рокухаре. Сигэмори сейчас подбирает сопровождение, а через час они уже будут здесь. Он спрашивает, не приготовишь ли ты гостевые покои.

Киёмори и Мунэмори переглянулись.

– Об этом я и хотел доловить, – сказал сын. – Нам с Сигэмори было велено явиться в То-Сандзё. Вот почему я уверен, что ин никак не может стоять за нападением. Стал бы он иначе просить нашего покровительства?

– За свою жизнь, притом достаточно долгую, я успел понять, что намерения императоров – и бывших, и будущих – предугадать тяжело. Но тут я, пожалуй, с тобой соглашусь. Киёкуни, возвращайся к брату и передай, что ин волен оставаться в Рокухаре сколько ему будет угодно. Мы тотчас подготовим его покои.

Мальчик поклонился:

– Я передам. Благодарю, отец. Доброго дня, Мунэмори. – И Киёкуни умчался обратно седлать своего пони.

– Какой резвый крепыш, – заметил вассал. – Вы, должно быть, гордитесь им, господин.

– Что верно, то верно, – ответил Киёмори. – Он похож на моего первенца, Сигэмори. Я очень надеюсь, что Киёкуни вырастет таким же славным юношей.

Мунэмори вскипел, хотя и не подал вида. Сигэмори всегда был лучше всех. Старшему брату прощались любые ошибки, в то время как его, Мунэмори, вечно не замечали, обходили участием, оттирали как лишнего. Даже младший из сыновей Киёмори сегодня получил больше похвал, чем Мунэмори за всю свою жизнь. «Где справедливость?» – негодовал он в душе.

Киёмори отпустил подручного и сказал:

– Идем со мной, Мунэмори. Пора подготовить юго-западное крыло, где останавливался предыдущий владыка Нидзё, покуда был с нами.

– Юго-западное? – У Мунэмори похолодело внутри: ведь именно там исчез призрачный паланкин Син-ина!

Однако Киёмори, не слушая его, взбегал по ступенькам усадьбы. Мунэмори нагнал его уже в главном коридоре, выложенном деревом.

– Юго-западное крыло? Знаешь, отец, это…

– В чем дело?

– Ты уверен, что оно подойдет его бывшему величеству?

– Что значит «подойдет»? Раз оно сгодилось для Нидзё…

– Нидзё умер, отец.

Киёмори остановился и хмуро глянул на Мунэмори:

– К чему ты клонишь?

– Ни к чему, просто… это могут счесть дурным знаком. Киёмори, ворча, зашагал дальше.

– Ин ждет, что его поселят в те же покои, и будет оскорблен, предложи мы другие. Юго-западное крыло уютнее и лучше укреплено на случай нападения. Кроме того, если переселить хотя бы часть семьи, начнется неразбериха, с которой за час не управиться.

Дойдя до гостевого крыла, Киёмори принялся раздавать челяди указания по подготовке комнат. Слуги покорно отправились их выполнять, при этом затравленно переглядываясь и вздыхая.

– Что с ними такое? – спросил Мунэмори отец.

– Ты же знаешь эту деревенщину – вечно навыдумывает глупостей, – ответил тот. – А теперь вот решили, будто здесь водятся… нечистые духи.

– Духи?

Мунэмори деланно засмеялся:

– Вот глупость, правда? Нечисть… у нас в доме. Киёмори пригвоздил его взглядом.

– В Рокухаре нет никакой нечисти!

– Да-да, конечно, нет. Но… слуги говорят, что в комнатах бродит странный холод и вещи стали пропадать или двигаться сами по себе. Челядь совсем издергалась. Вы уверены, что хотите поселить ина именно здесь? – «Тем более что один ин тут уже поселился».

Киёмори развернулся и пошел осматривать комнаты, то и дело замирая и принюхиваясь.

– Здесь повсюду отдает гарью и тленом, – произнес он наконец. – Полы, видно, давно не натирали, а на сёдзи кое-где пятна, да и бумага надорвана. Эти лентяи, не иначе, прикрываются баснями о призраках, чтобы поменьше работать. – Киёмори повернулся к ближайшему прислужнику: – Чтобы все исправили, ясно?

Тот низко поклонился и поспешил прочь.

Стоя в лучах солнца, льющихся сквозь незакрытые ставни, Мунэмори все же отчетливо ощутил, как его окутывает непонятный холод.

– Отец, тебе ничего здесь не кажется… странным? Киёмори как будто поежился.

– Чепуха, – сказал он, однако. – В этих комнатах всегда сквозило. Нужно больше жаровен, только и всего. Останься и проследи за всем. Раз ты пришел без доспеха, я поручаю тебе подготовку покоев к прибытию нашего гостя. – И он вышел, не сказав больше ни слова.

– Чудно, – проворчал про себя Мунэмори. – Но если что пойдет не так, мне не в чем будет себя упрекнуть. Я-то знаю, от кого ждать неприятностей. – И он тяжело вздохнул. Кого потом обвинят, сомнений тоже не вызывало. Радуясь, что работать приходится при свете дня, Мунэмори пошел проверять комнаты.

Запах гари

Отрекшийся император Го-Сиракава сидел на полу приемной гостевого крыла Рокухары, чувствуя себя более чем неуютно. Комнаты оказались душными, прибранными лишь наспех, а что еще хуже, принимать его доверили растяпе Мунэмори. С трудом верилось, что у главы Тайра могли родиться настолько разные сыновья, как Сигэмори и Мунэмори. Го-Сиракава несколько раз порывался избавиться от опеки, но Мунэмори точно прилип к нему, то и дело встревая с советами – где расположить вещи, где стелить постель.

– Если владыке будет угодно, – мямлил Мунэмори, – я могу послать за священником. Он прочтет сутры, чтобы вам лучше спалось в столь тревожное время.

– Благодарю, это лишнее, – процедил в ответ Го-Сиракава. – На монахов я насмотрелся. Уж не хочешь ли ты впустить сюда лазутчиков из Эирякудзи?

– Нет-нет, конечно. Владыка очень мудр, что подумал об этом. Я только хотел предложить…

– Не утруждай себя более, добрый Мунэмори. Ты достаточно постарался.

– Если ваше величество пожелает еще что-нибудь…

– Я тотчас пошлю к тебе слугу с просьбой. А теперь ступай – ты, верно, нужен отцу и братьям, чтобы следить за обороной Ро-кухары.

– Уверен, там обо всем позаботились и без меня, – ответил Мунэмори. – Мне было строго наказано обеспечить ваш уют.

«А может, тебе велели вывести меня из себя, чтобы я не задержался здесь надолго? – подумал Го-Сиракава. – Хитрец Киёмори еще и не на такое способен». Он пристально посмотрел на Мунэмори:

– Ты его обеспечишь, если оставишь меня наедине с советниками – я должен обсудить важные дела. В случае какой-нибудь нужды я немедля пошлю за тобой.

– А может быть, владыка распорядится о чем-то на будущее, чтобы я мог…

– Вон! – вскричал Го-Сиракава, потеряв терпение.

Мунэмори поджал губы, низко поклонился и шмыгнул, точно мышь из горящего амбара.

«Вполне в его духе – выставить меня грубияном», – подумал ин.

В следующий миг к нему вошел тюнагон Наритика и опустился напротив. Вот кому Го-Сиракава не переставал удивляться. Наритика был одним из немногих вельмож, переживших обе смуты – Хогэн и Хэйдзи. Даже служа чудовищу Нобуёри, он умудрился сохранить связи с Тайра – был учителем Сигэмори, а после женил его на своей младшей сестре. Теперь Наритика предложил свои услуги отрекшемуся императору. Го-Сиракава не знал, можно ли ему доверять, но потом рассудил, что совет человека, способного держаться на плаву при всякой власти, дорогого стоит.

– Владыка, – начал тюнагон, – есть вести о передвижении монахов горы Хиэй.

– Вот как? Они идут сюда?

– Совсем нет. Впрочем, и не ко дворцу, как мы ожидали.

– Уж не думают ли они напасть на То-Сандзё?

– Нет, там их и близко не видно.

– Гм… После взглядов, какими монахи меня наградили, я был уверен, что стану мишенью для их ярости. Так куда же они направляются?

– Говорят, на восток, владыка, минуя столицу. Предположительно теперь их цель – Киёмидзудэра.

– А-а, храм, подчиненный Кофукудзи, верно?

– Точно так, владыка.

– Значит, они просто идут выразить недовольство разрушением своей скрижали на похоронах. Вероятно, пройдут с пением вокруг храма, потрясут святынями и отправятся восвояси. Не глупец ли я, что всполошился по пустякам и сбежал сюда?

Наритика покачал головой:

– Нельзя знать заранее, что придет в голову разъяренным монахам. А иноки-хиэйцы, как известно, страшны в гневе. Вы проявили благоразумие, повелитель, а это совсем не глупо.

– Ты, как всегда, представляешь все в выгодном свете. Однако… повеяло холодом, не находишь?

– Теперь, после ваших слов – пожалуй.

– Зажжешь мне жаровню?

Тянулся вечер, а в Рокухару все прибывали и прибывали гонцы с новостями. Монахи с горы Хиэй действительно побывали в древнем и почитаемом храме Киёмидзудэра, но вместо шествий с песнопениями они устроили в нем пожар, спалив дотла все пагоды и молельни, а после отправились в горы, к Энрякудзи.

Со сквозняками из-под бамбуковых ставен и сёдзи в покой Го-Сиракавы долетал запах гари и пепла от полыхающего храма. Весть о том, что монахи покинули Хэйан-Кё, принесла ему облегчение, но для спокойного сна все же многого недоставало. Го-Сиракава был как на иголках. Страх, что он жестоко ошибся, приехав в Рокухару, не давал ему покоя. «Чего же я все-таки боюсь: остаться здесь пленником, как при Нобуёри в Библиотеке единственной рукописи, или же регентской клики, которая наверняка решит, будто я толкнул монахов на бунт, чтобы запугать императора? А может, я просто боюсь, что снова явится Мунэмори и будет всю ночь мне докучать?»

Так Го-Сиракава сидел час за часом, вперившись взглядом в маленькую жаровню, куда положил несколько палочек благовоний – истребить дурной запах в комнатах. Вскоре в носу у него засвербило, глаза стали слезиться. Он попытался прочесть сутру, ни слова никак не шли на ум.

Наконец, когда дозорный Тайра огласил час Быка [52]52
  Час Быка – с часу до трех ночи.


[Закрыть], Го-Сиракава начал клевать носом, погружаясь в странную полудрему. В какой-то миг он вдруг ощутил, что в комнате есть кто-то еще.

– Кто здесь? – пробормотал ин. – Это ты, Наритика? Тени, отбрасываемые наспех расставленными ширмами и столиками, пугали своей новизной. Человеческой тени среди них не было.

– Добрый вечер, братец, – произнес низкий голос, почти шепот.

– Братец? Кто здесь? – Его наверняка предупредили бы, если бы прибыл настоятель Нинна-дзи. Кто еще мог назваться его братом?

– Я пришел предупредить тебя.

– Предупредить? О чем?

– Берегись, брат: тебе грозит опасность. Тайра замыслили погубить тебя!

– Меня?

– Не тебя одного – весь императорский дом, и провозгласить Киёмори государем.

– Не… не может быть!

– Может, может. Киёмори сам наследник крови и знает об этом. Будь начеку, брат.

– Родство – это еще не все, – возразил Го-Сиракава, сам себе не веря.

– Киёмори использует колдовство. Он заручился поддержкой высших сил. Его влекут Три сокровища – зерцало, яшма и меч Кусанаги. С их помощью он ввергнет Японию в ужас тирании. Не дай ему этого сделать. Не доверяй Тайра. Берегись!

– Кто ты? Откуда ты это знаешь?

Миг – и Го-Сиракава снова был один, а комната словно опустела. Лишь запах гари и тлена продолжал витать в воздухе.

Следующим утром отрекшийся император вызвал к себе Наритику и тихо поведал об услышанном.

– Да, владыка, я тоже видел загадочный сон. Некто, назвавшийся Гэндой Есихирой – юным храбрецом Минамото, обезглавленным недалеко отсюда, шептал мне на ухо и велел беречься Тайра, – сказал Наритика. – Мне явились видения грядущего мира, где Хэйан-Кё лежал разоренный, а империя управлялась из другого города. У власти там стояли не вельможи и ученые, но грубые воины. Страна была разобщена постоянными усобицами, а отпрыски знатных родов и даже сам император во всем подчинялись полководцам.

– Мы часто переживаем во снах свои худшие страхи, – промолвил Го-Сиракава. – Быть может, твое видение – одно из таких.

– Вряд ли, повелитель, – ответил Наритика. – Я считаю, мне было показано то, что станет со страной, если Тайра продолжат свое восхождение к власти.

– Истинно, – произнес вдруг кто-то третий, – Небеса вещают через человеков, а своего голоса не имеют.

– Кто это? – вскричал Го-Сиракава. – Кто здесь?

Из-за ширмы показался старый, сморщенный монашек в сером одеянии. Он прошаркал к беседующим и сел перед ними, низко кланяясь. Го-Сиракаве его лицо показалось смутно знакомым.

– Сайко, я прав?

– Точно так, владыка. Я прибыл прошлой ночью, пока вы спали, и решил не тревожить вас своим появлением. – Глаза монашка ярко блестели, будто он курил опиум. – Очень интересное место, должен отметить. Весьма… вдохновляет.

Го-Сиракава не знал, давно ли Сайко прибился ко двору отрекшегося императора, зато вспомнил, что точно такой же монашек служил его брату, Син-ину, и на том же посту.

«Откуда мне это известно?» – удивился он.

– Мне не докладывали о вашем приезде, – заметил Наритика. Средний советник не доверял Сайко, и Го-Сиракава знал об этом. Впрочем, многие вельможи – завсегдатаи То-Сандзё ему не доверяли.

– Быть может, вам не доложили по недосмотру, – сказал Сайко. – Тайра, видимо, не совсем угодно ваше присутствие, поэтому они решили не утруждать себя любезностями.

– Что это ты плетешь? – спросил Го-Сиракава, подозрительно прищурившись.

– Видите ли, ходят слухи, будто вы намеренно возмутили монахов, чтобы те пошли с боем на Тайра.

– Чушь, да и только! – воскликнул отрекшийся государь. – Для чего мне являться сюда, если б я такое замыслил? Тайра служат мне верой и правдой. Даже моя новая наложница из их рода.

Старый монах отмахнулся:

– Помилуйте, владыка. Как я сказал, это лишь слухи. Но вдруг и они, и ваши сны – неспроста? Вдруг боги и босацу, не имея другого пути, решили так предостеречь вас? Быть может, Тайра слишком возгордились пред богами и те хотят их покарать?

– Тс-с! Больше ни слова об этом! Как-никак мы в гостях, а у стен есть уши.

Тем не менее Го-Сиракава распорядился в тот же день вернуться в свои чертоги, чтобы пробыть среди Тайра как можно меньше. Трясясь в карете по дороге домой, в То-Сандзё, он снова взвесил все сказанное Сайко и нашел его речи по-своему разумными.