Текст книги "Война самураев"

Автор книги: Кайрин Дэлки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 40 страниц)

Полночные советы

Едва Ёритомо проводил брата взглядом, как улыбка его поблекла. «Как он молод! – думал Ёритомо. – По мне – совсем еще мальчишка. Зато как горяч! Проскакать несколько дней напролет, а потом резвиться как щенок – этому ли не позавидуешь? Эх, молодежь смутного времени… Как легко юные презирают правду смерти и отдаются войне! И взять меня – уж почти старик, а тоже приходится воевать. Нужно как можно скорее показать себя сведущим полководцем, заслужить уважение клана… Столько лет потрачено впустую! Пока я старался преуспеть в учении, мой брат тайно готовился к войне. Сколь прозорливее он был! Вот кто прославится в этом восстании – юноши, подобные Ёсицунэ».

– Вам нехорошо, господин? – спросил его кто-то из воинов Минамото, который сидел с ним в саду. – Вы вдруг замолчали, а теперь хмуритесь, словно заметили что-то недоброе вдалеке.

– Нет, все хорошо, – немедля откликнулся Ёритомо. Не время еще было проявлять слабость. Слишком многие из Минамото с радостью избавили бы его от места асона. – Просто утром мне предстоят большие дела. Хотелось бы выспаться.

– Конечно, господин, – сказал воин с поклоном. – Отдыхайте, а мы пойдем.

Все гости Ёритомо встали и, раскланявшись, вежливо удалились, однако их прощальные взгляды был настороженными и оценивающими. Ощутив их спиной, Ёритомо решил перед сном сделать еще кое-что.

Он нашел комнату, отгороженную от остальных покоев усадьбы, зажег там палочку благовоний и, положив на жаровню, стал ждать.

Вскоре на него повеяло холодом, еще более лютым, чем предзимняя стужа. Чей-то голос пгепнул прямо в ухо:

– Наконец ты призвал меня. Долго же я ждал.

– Мне жаль, что я не сделал этого раньше, – ответил Ёритомо. – Я должен извиниться. Все сбылось, как ты предсказывал.

– Разве я не говорил тебе давным-давно, что тебя избрал сам Хатиман? И что он и я не дадим тебе пропасть?

– Говорил, и мне следовало тебе поверить.

– Ты с блеском прошел все уготованные тебе испытания, и награда, как видишь, не за горами.

– Да. А теперь ко мне примкнул один из когда-то утраченных братьев. Мне бы радоваться, а я не могу. Не пойму, отчего так происходит.

– А-а, этот братец. О нем-то я и предупреждал тебя давным-давно.

Ёритомо оглянулся через плечо на мерцающую впалоокую тень Син-ина.

– Так это он? Что ж, Ёсицунэ и впрямь не любитель скромничать. Говорит, его воспитали тэнгу.

Син-ин мрачно кивнул:

– Страшись того, кто получал наставления от тэнгу. Подобно своим учителям, такие люди коварны и непредсказуемы. Он будет хорошо служить тебе, но стоит службе закончиться – станет угрозой. Никогда не давай ему повода усомниться в твоем превосходстве. Никогда не позволяй забыть, что ты, а не он Хатиманов избранник. Никогда не давай получить слишком много славы или наград, не то однажды пожалеешь.

– Я это запомню, – ответил Ёритомо.

Попранный меч

Мунэмори в душе съежился, увидев, как Киёмори медленно расхаживает взад-вперед по комнате. На полу перед ним распростерся, прижавшись лбом к холодному полу, юный Корэмори. Его советник, Тадакиё, сидел рядом с Мунэмори, бледный и трясущийся от страха.

– Ты бежал, – тихо выговорил Киёмори.

– Повелитель, – начал было его внук.

– Ты бежал от стаи уток.

– Владыка, – вступился Тадакиё, – напади на нас Минамото…

– Вы сбежали еще до начала боя!

– Господин, – сказал Мунэмори, – они узнали, что Минамото больше чем вдвое превосходят их числом. Отступить было благоразумнее.

Киёмори резко обернулся:

– Ты знаешь, что говорят о Тайра на каждой станции отсюда и до востока? Будто наши воины мчались нагишом на расседланных лошадях, побросав все свое оружие и броню в лагере. Будто они до того перетрусили перед боем, что были рады любому поводу сбежать. Будто теперь Минамото, пожелай они занять столицу, должны взять с собой только гусей и лягушек, и все Тайра со страху попрыгают на деревья. – Он обратил ледяной взгляд на Корэмори: – Ты выставил свой род на посмешище.

Корэмори, дрожа, вытащил из ножен короткий меч и положил его перед собой.

– Повелитель, с вашего соизволения, я пойду во двор и лишу себя жизни за тот позор, который навлек на Тайра.

Киёмори наступил обутой в высокую сандалию ногой на лезвие меча.

– Это право воина, Корэмори. Ты доказал, что воин из тебя никчемный, а значит, недостоин сэппуку [70]70
  Сэппуку – ритуальное самоубийство.


[Закрыть]. Нет, я решил приговорить тебя к ссылке на Кикайгасиму, где у тебя будет много времени поразмышлять над тем, что сказал бы. о тебе и твоей трусости отец, пребывая в Чистой земле.

Корэмори залился слезами.

– Простите, дед Киёмори!

Но тот уже повернулся к Тадакиё:

– А тебя я с удовольствием казню собственноручно. Я доверил тебе советовать моему внуку. Теперь придется подыскать местечко попозорнее, где бы выставить твою голову.

– Простите, владыка! – вскричал Тадакиё, бросаясь ниц. Потом Киёмори обратил взгляд на сына.

– Тебе, – произнес он самым ледяным тоном, – мне сказать нечего.

Мунэмори призвал всю свою храбрость и гордость. «Что бы посоветовал сейчас Син-ин?» – спросил он себя и, собравшись с духом, произнес:

– Прошу вас, отец, перемените решение. Если вы исполните обещанное, люди подумают, что мы устыдились, и будут поносить нас еще больше. Но если мы наградим Корэмори и Тадакиё, сделав вид, что они справились с поручением – выяснить мощь Минамото и показать им, сколько людей могут собрать Тайра, – хулителям будет трудней нас очернить. Ибо куда проще ударить хнычущего попрошайку, нежели гордого князя. Пусть люди знают, что Тайра по-прежнему непоколебимы и всякий, кто посмеет нас стыдить, будет выглядеть дураком.

Киёмори моргнул, на миг опешив. Потом странный, булькающий смешок сорвался с его губ.

– Ты… ты хочешь, чтобы мы позор обратили в победу? Слепили пирожные из грязи?

– Другого пути я не вижу, отец. Признать ущербность Тайра – значит даровать Минамото еще одну незаслуженную победу. Заявить, что на самом деле победили мы, – значит охладить их пыл. Подумайте только: наши семьдесят тысяч войска целы и при нас, тогда как, случись им сражаться при Фудзи, многие пали бы, оставив столицу без защиты.

– Мунэмори-сама прав, – произнес Тадакиё, глядя на него с великим благоговением. – Наша рать цела и невредима, а Минамото достались одни только утки.

Мунэмори, приободрившись, продолжил:

– Отец, будьте же милостивы и благоразумны. Тадакиё слывет средь людей храбрецом – еще юношей он в одиночку разделался с двумя опаснейшими головорезами. Посему уж его-то нельзя винить в трусости. Быть может, тот птичий всполох был знаком свыше, предупреждением богов, призванным уберечь Тайра от страшного промаха. Что до Корэмори – он еще юн, ему впервые доверили предводительство. Не сомневаюсь: урок он усвоил. Оставьте его при себе, и он еще добудет для вас победу. Прошу, подумайте над моими словам, и забудем об этом недоразумении, каковое, право же, ничуть нас не разорило.

Киёмори задумчиво тронул подбородок, глядя на Мунэмори.

– Знак свыше, говоришь, – произнес он наконец.

– А разве не так? – спросил Мунэмори. – Разве судьба не благоволит нам более всех прочих семейств?

Тяжело вздохнув, Киёмори проронил:

– Рад видеть, что к моему сыну вернулась рассудительность – где бы она ни скрывалась. Жаль только, этого не случилось раньше. Что же, быть посему. Раз мы не смогли превзойти Минамото на деле, сделаем это на словах – здесь, в Фукухаре. Тебя, Корэмори, каким бы безумием это ни показалось, я намерен повысить. Отныне ты назначаешься средним военачальником Правой стражи. А ты, – обратился он к Тадакиё, – получай свою жизнь обратно.

– Благодарствую, Киёмори-сама! – воскликнули оба помилованных и распростерлись ниц, готовые вжаться в пол.

Мунэмори деликатно кашлянул и сказал:

– Отец, осталось еще кое-что.

– Ты смеешь долее испытывать мое терпение?

– Я лишь хочу кое-что предложить. В вашей власти поднять боевой дух Тайра и всех советников-царедворцев, а также заставить на время забыть о нашем посрамлении.

– И что же за чудо я могу совершить? Мунэмори разъяснил.

Возвращение

Нии-но-Ама так и не узнала, что вынудило ее мужа передумать и возвестить о возвращении столицы в Хэйан-Кё, но, на ее взгляд, этот поступок был фмым разумным в его жизни. Поэтому даже обратный путь в тряской повозке с дочерью и несколькими служанками превратился в радостное событие. Несмотря на зимнюю стужу, все пели, смеялись и вспоминали прелести жизни в Дворцовом городе.

– Никаких сквозняков в спальне! – воскликнула одна девушка.

– Никаких криков чаек! – подхватила другая.

– Никаких демонов с крыльями и длинными носами, что мерещатся по ночам! – произнесла Кэнрэймон-ин.

Нии-но-Ама подалась вперед и ободряюще сжала ее руку. Предновогодние дни в Фукухаре явились для них тяжелым испытанием. Когда воины Тайра выступили в поход к реке Фудзи, оберегать столицу стало некому. Тэнгу вернулись – одолевать немногих оставшихся стражей, рвать с крыш черепицу, бормотать, хихикать и время от времени заглядывать в окна, пугая обитателей. Женщины, живущие во дворце, по ночам почти не смыкали глаз.

– А тебе, матушка, что нравится больше всего? – спросила Кэнрэймон-ин.

– Пожалуй, сады, – отозвалась Нии-но-Ама. – В Фукухаре, с ее ползущими склонами, их толком не разобьешь. Рада, что мы наконец вернемся в места, где могут расти цветы и виться ручьи.

– И все-таки стыдно, – молвил кто-то из дам, – что придется оставить все наши дома, которые были с таким трудом выстроены.

– Дома против течения не увезешь, – сказала на то Нии-но-Ама. – И на прежнее место не поставишь. Должно быть, есть в этом какая-то справедливость. Сначала жителей Фукухары изгнали из собственных жилищ, чтобы мы могли там поселиться, а теперь они заняли наши.

– То есть грязные рыбаки будут жить в государевых палатах?

– Если тэнгу не разнесут их раньше, – ответила Кэнрэймон-ин.

Только на второй день пути, вечером, императорская карета поравнялась с воротами Расёмон. Дамы приникли к оконцам, распахнув шторку, вопреки правилам приличия и зимним ветрам, – только бы вновь увидеть любимую столицу. Даже Нии-но-Ама, поддавшись всеобщему нетерпению, выглянула из окна, к удивлению сопровождавших воинов.

Низкий рокот колес под сводами ворот Расёмон стих, и дамы закричали друг дружке:

– Ура! Вот мы и дома! Вон мостовая Судзяку! Вон… вон… ох… – И они примолкли, потрясенные увиденным.

Вековые ивы, росшие вдоль главной улицы города, были срублены – должно быть, на дрова. Булыжник мостовой был целиком выворочен и растаскан – видимо, на постройку высоких стен вокруг уцелевших усадеб. На дороге повсюду валялись отбросы, высились кучи рухляди. Нищие, отощавшие до костей попрошайки сновали по округе и даже дерзнули приблизиться к императорскому поезду, пока стража не отогнала их прочь.

– Где мы? – простонала одна из фрейлин. – Наш город – его больше нет! Что с ним стряслось?

Нии-но-Ама тихо опустила занавеси и повернулась к спутницам.

– Это лишь краткий сон, – сказала она. – Ясно, что с уходом Тайра Хэйан-Кё впал в совершенное запустение. Но вот мы вернулись, и все здесь наладится. Стоит только добраться до Дворцового города – и мы почувствуем себя дома. Его охраняли в наше отсутствие, и, благодарение богам, там-то все осталось по-прежнему.

Дамы вернулись к игре – стали загадывать, какую из дворцовых забав затеют по возвращении, и это как будто чуть-чуть их ободрило. Однако путь по мостовой Судзяку оказался дольше ожидаемого.

Наконец карета остановилась.

– Вот мы и приехали, – сказала Нии-но-Ама, делая приветливое лицо.

Снаружи послышались крики:

– Им туда нельзя! Вези их в другое место! Езжайте в Кура-мадэру.

– Что?! – вскричали женщины в один голос. – Что значит «нельзя»? Что случилось? – Они повскакали с мест и бросились к окнам, барабаня по плетеным стенам кулаками. – Скажите же, что происходит! Почему нам нельзя проехать? Пустите нас во дворец!

После нескольких минут вопрошаний задняя дверца кареты наконец распахнулась. За ней стоял Мунэмори с осунувшимся, изможденным лицом.

– Дамы, государыня – прошу, успокойтесь. Боюсь, во дворец вам сейчас нельзя.

– Почему? – грозно возопили Нии-но-Ама и Кэнрэймон-ин. Мунэмори попятился.

– Это я виноват, – тихо ответил он. – Я был так занят обороной Рокухары, что почти забыл о Дворцовом городе. Я не знал, что стража, поставленная его охранять, разбежалась. Не знал, что разбойники и простолюдины сломали ворота и забрались внутрь. Во дворце кругом разруха. Большая часть утвари сломана или расхищена. Сады вытоптаны. На то, чтобы выселить чернь, уйдут многие дни, и еще многие годы – на то, чтобы отстроить дворец и очистить его от скверны. Вам нужно поехать в Курамадэру – там по крайней мере вы будете в уюте и безопасности. А теперь простите меня – мне еще очень многое предстоит сделать. – И Мунэмори наглухо захлопнул дверцу кареты.

Женщины молча осели на скамьи, раскрыв рты в удрученном молчании. Карета резко дернулась вперед, сворачивая на север. Кэнрэймон-ин принялась читать Лотосовую сутру. Остальные хотели было ей вторить, но не смогли, расплакавшись одна за другой. Нии-но-Ама обняла их за плечи, попыталась утешить, однако вскоре и сама не смогла удержаться от слез.

Голова Киёмори

– Как-как они его обозвали? – прорычал Киёмори.

– Это всего-навсего деревянный шар, – оправдывался паломник, только что возвратившийся из Нары. – Монахи Кофу-кудзи пользуются ими в играх и состязаниях. Уверен, они не имели в виду ничего дурного. Шутка, да и только.

– Тайра не терпят подобных… шуток, – сказал Киёмори. Чернецы начинали ему досаждать. Появление такого множества важных гостей вызвало замешательство среди монахов Курамадэры, и те не сразу смогли предоставить достаточно покоев для монаршей семьи и Тайра. Вдобавок Киёмори держал зуб на настоятеля за побег одного ссыльного юнца. Тем не менее он был рад узнать, что оплот Тайра – Рокухара – благодаря достаточной охране остался невредим и возвращение туда не за горами.

– Я бы потерпел, отец, – советовал Мунэмори, совсем измотанный ежедневной ездой из Курамадэры в разрушенный дворец и обратно. – Кофукудзи – самый почитаемый из храмов Нары, Фудзивара молятся здесь испокон веков. Если вы дадите волю чувствам, то потеряете все уважение, которого так долго добивались.

– Да ведь это те самые монахи, что укрывали принца Моти-хито!

– Вы уже покарали их за это.

– Хе! Раз так, пошли к ним отряд дознавателей – пусть разберутся, что да как. Отложим разбирательство до их приезда.

– Слушаюсь, отец. Весьма разумное решение.

Мунэмори расстался с паломником из Нары и послал подручного собирать людей, а Киёмори тем временем встал, потянулся и вышел на веранду. Шел мелкий снег, верхушки сосен припорошило, а с гор задувал сухой холодный ветер. Киёмори скучал по Фукухаре с ее запахом моря.

– Я все сделал, – произнес Мунэмори у него за спиной.

– Хм-м… Не успели переехать, а я уже жалею о том, что вернул столицу в Хэйан-Кё.

– Зря вы так ду. маете, отец. Учитывая обстоятельства, едва ли можно было рассудить мудрее.

– То же самое ты говорцл о Корэмори, когда он сбежал от уток.

– Что ж, для того времени – самая верная мера.

– Ишь, «Город мира и покоя», – проворчал Корэмори. – Для меня Хэйан-Кё всегда был городом битв – настоящих, на поле брани, и тайных, в дворцовых коридорах. Я никогда не чувствовал себя здесь как дома. Другое дело – Фукухара. Надо было остаться там.

– Вы ведь сами говорили мне, что Царь-Дракон теперь во вражде с Тайра. Как думаете, долго ли бы простояла наша столица на краю его вотчины?

– И пусть, если Рюдзин-саме от этого досада. Засели бы у него под боком точно кол – поди вытащи. Зато представь, чем стала бы Фукухара через год-другой! Чудо, а не порт! Кругом торговые суда с товарами и учеными людьми из Чанъани, военные джонки, плывущие покорять варваров в южных землях… Вот где слава! Должно быть, я совершил величайшую в жизни ошибку, уехав оттуда.

– Но ведь Царь-Дракон…

– Нет, пожалуй, величайшей ошибкой было жениться на его дочери. Вот уж промах так промах.

– Отец…

– Не сделай я этого, никогда не пришлось бы давать дурацкого обещания насчет Кусанаги. Никогда б у меня не было такого сына, как Сигэмори, предавшего все, во что я верил. Сколько сожалений! Любопытно, достанет ли жизни их все перечесть.

– Но, отец, – произнес Мунэмори, смущенно хохотнув, – не женись вы на матушке, разве был бы у вас такой сын, как я?

Киёмори смолчал.

Крылатый князь

Десять ночей спустя Нии-но-Ама вскочила по женскому крику. Метнувшись туда, откуда кричали, она несколько раз чуть не споткнулась о спящих в проходах монахов, пока наконец не добралась до покоев, где размещались ее дочь-императрица и ее фрейлины.

Она рывком распахнула сёдзи и бросилась к растерянной дочери, прижала ее к себе.

– Что такое? Что случилось?

– Разве ты их не слышишь? – сказала Кэнрэймон-ин сквозь слезы. – Тэнгу! Они и здесь нас отыскали!

Нии-но-Ама шикнула на плачущих и прислушалась. Вдалеке раздался хриплый, клекочущий хохот и приглушенная болтовня – слов было не разобрать.

– Они смеются над нами, – сказала Кэнрэймон-ин. – Говорят, что Такакура скоро умрет. Что Киёмори умрет. Что мой сын умрет и все мы вместе с ним – ужасной, ужасной смертью.

Нии-но-Ама прижала ее к себе.

– Тише. Не бойся. Сюда, на святую землю, они не смеют ступить. Она обожжет им ноги – вот и каркают издалека. И нас они вовсе не преследуют. Монахи говорят, в этих горах тоже водятся тэнгу.

– Это все из-за отца, – прошептала Кэнрэймон-ин.

– Все гораздо сложнее, – возразила ей мать. Безоружный вспомогательный отряд, посланный в Нару, так и не вернулся. Иноки Кофукудзи, страшась расправы Тайра, напали первыми и обезглавили всех посланцев, а отрезанные пучки волос отправили Киёмори в знак неповиновения. Тот в ярости направил в Нару несколько тысяч воинов – покарать строптивцев. Войско Тайра спалило дотла древний храм Кофукудзи вместе со священными образами и свитками, истребив всех служивших там монахов. Головы смутьянов были доставлены в столицу, но тюремщики государевой тюрьмы отчего-то не вывесили их на Изменничьем дереве, а побросали в сточные канавы, под скользкий мокрый снег. Как и предсказывал Мунэмори, разрушение Кофукудзи лишь умножило число ненавидящих Тайра. Даже среди тэнгу.

– Как же нам их отогнать? – спросила Кэнрэймон-ин. – Наша стража и лучники остались внизу, в Хэйан-Кё.

Нии-но-Ама сказала, прищурившись:

– С этим я разберусь. Сама поговорю с тэнгу. Дамы ахнули.

– Нет, матушка! – встрепенулась Кэнрэймон-ин. – Вам нельзя. Подумайте только, что они с вами сделают.

– И что же? Я уже старуха, ко всему монахиня и дочь Царя-Дракона, который сейчас с ними заодно. Могу достаточно споро читать сутры, чтобы держать демонов на расстоянии. Тэнгу я не боюсь. Отдыхайте. Вернусь, как только все улажу.

Нии-но-Ама встала и покинула спальню дочери. Повязав шарфом коротко стриженную голову, она вышла с монастырского подворья. Монахи и послушники даже не попытались ее остановить. После сожжения Кофукудзи беды Тайра их больше не волновали, и они не раз давали гостям понять, что хотели бы поскорее от них избавиться.

Нии-но-Ама взяла факел из держателя у ворот и направилась в лес. На устланной хвоей тропе ощущался терпкий сосновый запах. Нии-но-Ама шла на звук болтовни тэнгу, когда кругом вдруг воцарилась тишина. Монахиня замерла и прислушалась.

Внезапно отовсюду в ветвях что-то затрещало и на нее сверху, клекоча и хлопая крыльями, слетела огромная стая черных птиц в разноцветных шапочках, окружая ее кольцом. Нии-но-Ама ахнула и слегка попятилась, но факела не выронила.

Тут с дерева спорхнуло еще одно существо, почти с нее ростом. У него были птичьи крылья и нос ворона, но тело человека, как и одежда – ярко-красный шелковый кафтан.

– Приветствую, Токико, – произнес тэнгу. – Давно не виделись, дочь Рюдзина. Ну и ну, сильно же ты переменилась с тех пор, как с сестрицей Бэндзайтэн играла на бива и плавала по морю на челночке.

– Я прожила жизнь смертной, – ответила Нии-но-Ама, – а к смертным годы и жестоки, и по-своему благосклонны. Однако позволь спросить: кто ты?

Тэнгу поклонился:

– Я – Сёдзё-бо, князь тэнгу этих гор.

– Значит, ты мне и нужен. Я требую, чтобы ты и твои крохи тэнгу прекратили одолевать императорскую семью. Или нет в вас почтения к потомкам Аматэрасу?

Вокруг грянул тот же клекочущий хохот.

– Ты, верно, плохо знакома с тэнгу? – спросил Сёдзё-бо. – Мы никого не почитаем. А Тайра, коли о них зашла речь, – всех меньше. Сожалею, что приходится тебе это говорить.

– Если у вас счеты с Киёмори-самой, разбирайтесь с ним, а безвинное государево семейство не трогайте.

Крохи тэнгу снова захохотали.

– У нас, демонов, есть речение: смертных без вины не бывает. Особенно Тайра. Знаешь ли, твоя дочь была не во всем безгрешна. Что до Киёмори, теперь он не в нашей власти. Грехи его так чудовищны, что сам Касуга-ками решил вмешаться. Киёмори недолго осталось жить в этом мире. Как думаешь, великий бог Касуги пощадит его преступную душу? Сомневаюсь. Как жаль… А я-то подготовил ему славную кончину. Особого убийцу, которого сам обучил. Сына Минамото Ёситомо, не меньше. Каково звучит, а? – Сёдзё-бо вздохнул.

– У нас, смертных, есть речение, – парировала Нии-но-Ама, – «никогда не верь тэнгу». Особенно если ты инок или монахиня. Что мне до твоих слов, если я даже не знаю, правдивы ли они?

Сёдзё-бо пожал плечами:

– Это не важно. Рано или поздно все само откроется.

– Да, и что значит: моя дочь была не во всем безгрешна?

– Разве наша грядущая жизнь не определяется заслугами нынешней? Не дурная ли карма позволила ей родиться среди Тайра? Вдобавок она сделала кое-что из того, что не следовало. Спроси ее – быть может, она тебе расскажет. А теперь иди доживай свою горькую жизнь. Будь я на твоем месте, вернулся бы в Рюдзиново царство как можно скорее. Тебе не понравится то, что здесь будет.

– Ты о Маппо, верно? – спросила Нии-но-Ама.

– Маппо, конец – понятие зыбкое, нэ? Что одному клану упадок – другому возрождение. Скажем, это Маппо Тайра.

– Упиваешься собственной жестокостью?

– Я ведь демон, разве нет? Впрочем, отныне вы не услышите наших ночных песен. Добрая братия заслужила немного отдыха после всего, чему вы, Тайра, ее подвергли.

– Значит, Маппо и впрямь не за горами, коли тэнгу начали жатеть монахов, – сказала Нии-но-Ама.

– Ступай, Токико-сан, – ответил Сёдзё-бо. – Послушайся моего совета: покинь этот мир, пока не поздно. – Он распахнул два огромных крыла и прянул в воздух. Матые тэнгу взмыли вслед за ним, черным вихрем окружив монахиню и растворившись среди сосновых крон. Ее факел почти погас в поднятой ими кутерьме, но маленький огонек все же уцелел.

Нии-но-Ама повернулась и пошла назад по тропе, ведущей к монастырю. Она задумалась над тем, не последовать ли совету Сёдзё-бо. «Как я могу? – сокрушалась она. – Дочь без меня пропадет. Да и внуку, будущему государю, я нужна не меньше. Быть может, мне еще удастся образумить Мунэмори. Нет, рано еще уходить, что бы ни ждало впереди».

Как ладья, привязанная к берегу Крепким чалом – не разрубит меч, Полагаюсь на волю судьбы.