Текст книги "Война самураев"

Автор книги: Кайрин Дэлки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 40 страниц)

Посланец из Курамадэры

Поздней ночью, спустя две недели после прибытия в Фу-кухару, господин Киёмори сидел в своем любимом покое в восточной части усадьбы – той, что более всего обдувалась морским ветром. Сон к нему не шел, и он допоздна проглядывал письма, присланные сторонниками Тайра из земель Исэ и Аки. Где-то вдалеке гремел прибой, мерный, как дыхание исполина, словно бы сам океан был огромным живым существом. Киёмори в который раз восхитился выбору Царя-Дракона, когда тот пожелал сделать Тайра своими фаворитами, ибо что могло быть закономернее, чем союз подводного владыки и покорителя морских просторов? Теперь, однако, в его душу закралось сомнение: не знал ли Рюдзин заранее о тех бедах, что сулит Тайра исполнение уговора? «А Сигэмори либо слепец, раз добровольно на это идет, либо… величайший интриган из всех ныне живущих».

С некоторых пор Киёмори перестал о нем сокрушаться как о неверном сыне и считал лишь деталью головоломки, очередной препоной на пути Тайра к величию. Проведенные в Фуку-харе дни укрепили его дух. Там Киёмори мог сколько угодно изображать великого правителя, принимать челобитную за челобитной, точно император своего собственного государства.

Один из таких челобитников заявил, будто Киёмори после всех возведенных им святилищ и усадеб являет собой воплощение преподобного Дзиэ из Чанъани, прославленного священника. «Это я-то – бывший священник? – чуть не прыснул Киёмори. – Истинно пути Амиды неисповедимее, чем я думал».

Но вот шум прибоя пропал, растворившись в другом звуке – гулком рокоте скачки. Вскоре копыта застучали уже по двору, и до Киёмори донеслись взволнованные голоса. Он ждал, все больше тревожась. Кому понадобилось мчаться во весь опор, как не посланцу с недоброй вестью?

Не прошло и минуты, и в дверях показался слуга.

– Повелитель, прибыл монах из Курамадэры – говорит, со срочным донесением.

Киёмори нахмурился. Он не припоминал каких-либо дел, связанных с этим северным храмом, но, учтя, с какой легкостью Го-Сиракава наживал себе врагов в лице монахов, решил, что отказать гонцу было бы неразумно.

– Хорошо, я его выслушаю.

Слуга удалился, и в проеме сёдзи показался молодой монах со свежевыбритой головой. Монах сел на колени и поклонился:

– Киёмори-сама, меня послал к вам настоятель Токобо. Я проплыл вниз по реке Камо и скакал от самого Даймоцу без отдыха, чтобы известить вас как можно скорее.

Монашек выглядел напуганным, и у самого Киёмори мурашки поползли по спине. «Должно быть, и впрямь дело дрянь».

– Настоятель весьма предупредителен, – сказал он монаху.

– Владыка велел передать вам, что сие происшествие, быть может, ничего не значит. Совсем ничего. Однако ему показалось, что вам стоит узнать о нем.

Киёмори успел выработать в себе подозрительность ко всем «малозначащим» происшествиям.

– Так расскажи мне об этом «совсем ничем», из-за которого ты так запыхался.

– Пятнадцать лет назад, Киёмори-сама, Курамадэра имела честь принять на попечение некое лицо.

Владыка Фукухары нахмурился. В последние годы такое множество «лиц» укрылось в храмах вокруг Хэйан-Кё, что и не упомнишь.

– Освежи мою память. О ком мы говорим?

– О младенце, названном Усивакой, который, если изволите помнить, доводился младшим сыном воеводе Минамото Ёситомо.

– А-а… Ну и что с ним?

– Он исчез, господин. Киёмори выдержал паузу.

– И настоятель Токобо считает, что это меня касается?

– Дело в том, господин, что в последние несколько лет Усивака едва уделял время священному учению, отказался принес ти иноческий обет и, по слухам, ночами упражнялся в фехтовании. Говорят, он проведал о своем родстве с полководцем и даже поклялся убить вас.

По спине владыки Тайра вновь забегали мурашки, на сей раз ледяные.

– Сколько ему сейчас?

– Пятнадцать или около того, господин. Киёмори потер подбородок.

– Может, этот Усивака связался с какой-нибудь разбойничьей шайкой и давным-давно напоролся на меч.

– Возможна и такая неприятность, – произнес монашек, – однако в последнее время Усиваку видели в обществе ямабу-си [62]62
  Ямабуси – монахи-отшелышки, жившие в горах. Бродили по священным местам с целью получить магические знания и силы.


[Закрыть]по имени Сёмон. Впоследствии мы выяснили, что Сёмон в некотором роде сочувствует Минамото. Весь страх в том, что этот святой странник мог как-то помочь Усиваке переправиться на восток.

«То есть к самому средоточию сил и влияния Минамото. А я-то считал, что они ослабели вне всякой надежды… Врагов у Тайра не перечесть, и случись кому-то из них проведать о наследнике Минамото, случись Го-Сиракаве опять прибегнуть к помощи восточных владык, чтобы поколебать власть Тайра…»

Киёмори был вне себя от ярости и страха, хотя и старался не подавать вида. Нельзя, чтобы гость понял, что новость о непокорном мальчишке так его взволновала.

– Понятно. Надеюсь, были приложены все усилия, чтобы его разыскать?

– Как только настоятель заподозрил, что Усивака пропал, на все почтовые станции и заставы были разосланы гонцы, однако никто после не заявлял о встрече с похожим по описанию юношей.

– Стало быть, он еще не ушел далеко. Благодарю за известие. Можешь без стеснения ночевать здесь. Когда возвратишься в Курамадэру, передай Токобо, что этого Усиваку следует доставить в Рокухару тотчас после поимки. Нельзя позволять, чтобы великодушие Тайра так нагло попирали. Если мальчишка не желает соблюдать обязательств ссылки, его следует наказать.

– Разумеется, господин. Э-э, Киёмори-сама…

– Что такое?

– Вы знаете о тэнгу?

– А, об этих людях-птицах из сказок? А при чем тут они? Монах запнулся, а потом затряс головой:

– Ни при чем, господин. Простите, что заговорил об этом. Час поздний, язык заплетается…

– Хм-м… Тогда ступай и выспись как положено. Киёмори велел слуге сопроводить юного монаха в гостевые покои и наказал готовиться к скорейшему отъезду в столицу. Другому слуге он велел отправляться в Хэйан-Кё и оповестить соглядатаев Тайра, чтобы те искали Усиваку. Раздавая приказы, Киёмори держался невозмутимо. Стоило же челяди разбежаться, как он набросился на лежавшие перед ним письма и изорвал в мелкие клочки.

Хираидзуми

В следующие двадцать дней странствий Ёсицунэ, бывший Усивака, двигался все дальше на восток, минуя края Синано и Суруга. Он надеялся посетить старшего брата, Ёритомо, приговоренного к изгнанию в монастыре на Идзу. Узнав же, что Ёритомо тщательно охраняют, Ёсицунэ ограничился кратким посланием:

 
Едва оперившись,
Белый летит голубок
За бабочкой вслед,
Тебе послужить надеясь
Хорошим знаменьем.
 

Проехаш перевал Асигара, земли Мусаси и Симоцукэ. Китидзи торгова! как ни в чем не бывало, а Ёсицунэ возносил молитвы во всех придорожных храмах и пытался разведать, остались ли у Минамото сподвижники и где. То, что он услышал, вселило в него надежду, однако пользоваться добытыми сведениями требовалось с великой осмотрительностью.

Все дальше к востоку и северу уходил караван – через заставу Сиракава, мимо болота Асака и горы Ацукаси, – пока не достиг храма Курихара на дальних подступах к земле Осю. Много легенд было сложено о Ёсицунэ на этом пути – о женщинах, которых он любил и бросал, о бандитах, с которыми дрался, о ловких увертках от соглядатаев Тайра и ревнивых мужей. Конечно, едва ли у него хватило бы времени на все эти подвиги, да и при этакой славе весть о нем наверняка просочилась бы в Хэйан-Кё. Однако же молодому человеку, пустившемуся в первое долгое путешествие, наверняка пришлось пережить многое, а посему будем считать, что часть легенд о нем говорит правду и что в храм Курихара он прибыл уже более зрелым и опытным юношей, чем в бытность служкой из Курамадэры.

В храме его встретили тепло, а настоятель даже оставил гостевать у себя, в то время как Китидзи отправился в Хираидзу-ми – доложить о прибытии. Вернулся он уже на следующий день, в компании трехсот пятидесяти конных самураев, присланных для сопровождения Ёсицунэ. Юный воин ошеломленно взирал на свою будущую стражу.

– Неужели даже в такой дали я должен путешествовать под охраной?

Китидзи рассмеялся:

– Нет, юный господин. Это вассалы Фудзивары Хидэхиры, которых он выслал тебе навстречу, как и двух своих сыновей, в знак верности твоему семейству. Хидэхира и сам бы явился, когда б не страдал от простуды. Однако ему был дан добрый знак по поводу твоего приближения, какового он ожидает с великой радостью.

Бэнкэй хлопнул ручищей по плечу Ёсицунэ.

– Три с половиной сотни воинов, а? Невелика рать, но для начала неплохо, верно?

– Для начала неплохо, – согласился Ёсицунэ, обозревая собравшуюся дружину со ступенек храмовой веранды. Воины выбросили вверх кулаки в латных рукавицах и прокричали:

– Привет тебе, сын Ёситомо! Ура великим Минамото!

Ёсицунэ почувствовал мощный прилив тепла – его переполняла радость. Вот оно – его место: место воина-предводителя. И когда его подводили к коню, норовистому вороному рысаку, он шел, не в силах сдержать улыбки.

– Значит, – сказал он Китидзи, сидя в седле, – сегодня соломенный плащ не понадобится?

– Не понадобится, – ответил купец. – И отныне вы сами будете носить свои мечи. Простите сего недостойного слугу за все нанесенные вам обиды.

– Я на тебя не в обиде, добрый Китидзи.

– Стало быть, вперед, в Хираидзуми, господин?

– Едем!

Глотки собравшихся воинов исторгли одобрительный рев, и Ёсицунэ позволил коню вынести его вперед. Так, резвой рысью, он повел воинов прямиком на Хираидзуми.

Миновав городские ворота, Ёсицунэ пустил коня шагом и по-трясенно огляделся по сторонам. По красоте и размаху Хираидзуми едва уступала Хэйан-Кё: стены зданий были изукрашены золотом и каменьями, а над кровлями возвышался огромный храм Тюсондзи. В столице все еще стояло лето, но здесь, в этом северном крае, осень мало-помалу вступала в свои права, и листья гин-кго кое-где отливали позолотой в топ черепице на кровлях.

Вдоль улиц вытянулась толпа народа, приветствуя едущего мимо Ёсицунэ взмахами и приветственным гулом, отчего он чувствовал себя царевичем некой волшебной страны, вернувшимся занять принадлежавший ему по праву трон. Он горделиво въехал в ворота усадьбы Фудзивары Хидэхиры – разумеется, самого обширного и изысканного особняка в городе.

На ступенях новоприбывших поджидал сам Хидэхира.

– Милости просим! Прошу пожаловать в мой дом, сын Ёситомо! Для меня великая честь принимать вас после столь долгого странствия! Ваш приезд знаменует для двух наших краев начало новой эпохи, и отныне мы можем делать то, что велит сердце.

Ёсицунэ спешился и отвесил низкий поклон:

– Это вы удостоили меня чести, Хидэхира-сама, быть приглашенным в сей почитаемый дом. Без вашей помощи едва ли я мог надеяться вернуть Минамото былую славу. Теперь же, с вашим содействием, у нас есть возможность показать себя.

– И содействие не заставит себя ждать. Эти три с половиной сотни вверяются под ваше начало, а со временем я добавлю к ним новые. Тысячи, коли пожелаете.

Ёсицунэ опять поклонился:

– Вы несказанно щедры, Хидэхира-сама. Я постараюсь оправдать этот дар.

– Кстати, о дарах, – произнес Хидэхира. – Нельзя забывать и о добром Китидзи, который доставил вас сюда с угрозой для жизни и благосостояния. – Он кликнул слуг, и те принялись выволакивать на веранду сундук за сундуком – на глазах потрясенного купца. – В сундуках ты найдешь сотню выделанных оленьих шкур, столько же орлиных перьев, сотню свертков тончайшего в Осю шелка, сотню пар сапог медвежьей кожи и сотню сосудов сливового вина. Еще тебе выдадут трех наших лучших коней и, раз ты торгуешь золотом, шкатулку чистого золотого песка. Надеюсь, ты найдешь это достойным вознаграждением за свой благородный и доблестный труд.

Китидзи, раскрыв рот, смотрел на выставленное великолепие.

– Это… этого более чем достойно, Хидэхира-сама. Ёсицунэ подошел к златоторговцу и пожал ему руку.

– Ты не заслуживаешь меньшего, добрый Китидзи-сан. Я и сам одарил бы тебя по совести, если бы имел что дарить. Постой… вот мечи, которые уже побывали в твоем распоряжении…

– Нет-нет, добрый господин, оставьте их себе, – прервал его Китидзи. – Для меня было великой честью сопровождать вас сюда. Будет лучше, если вы вспомните сего купца добрым словом, когда станете править Хэйан-Кё, как сейчас правит им тиран Киёмори. Тогда и придет время отдариваться.

– Звучит как слова прощания, – встрял Хидэхира. – Едва ли это сейчас уместно. Идемте же, попируем вместе. Расстаться всегда успеете.

Лампа дхармы

Господин Киёмори снял с темно-серого рукава алый лист клена. Поглядывая то на север, то на восток, он мерил шагами веранду Нисихатидзё в ожидании новостей. «Демон побери этого Го-Сиракаву, – думал он. – Вечно тянет время».

Киёмори вернулся в столицу поздним летом, и – как оказалось – лишь затем, чтобы выяснить, что государь-инок вновь притесняет монахов. Разузнать, были ли эти нападки особой частью его планов или же ин поступил так непреднамеренно, Киёмори не сумел, однако не счел это важным. С самого случая на похоронах Нидзё святые обители точно нарывались на стычку, ища повода отплатить за обиды.

На сей раз поводом стало посвящение ина в монахи – до того он считался послушником. Первоначально церемония переноса дхармы должна была протекать в храме Миидэра, но это вызвало такое недовольство при дворе, что ину пришлось изменить задуманному.

Вместо Миидэры он отправился в Тэннодзи, старейший буддийский храм в Японии, чтобы получить там пять сосудов с водой мудрости, добытой из священного колодца Камэи.

Как оказалось, перемена ничего не дала. В среде монахов-воинов и простых иноков Энрякудзи давно зрело недовольство властью ученых старцев. Вдобавок воинствующих монахов не пригласили на обряд иноческого посвящения Го-Сиракавы, отчего все монастыри Хиэйдзана подняли бунт.

Киёмори ждал вестей о сражении, поскольку на помощь ученым монахам были высланы несколько сотен из воинства Тайра. Но вот на северо-востоке показался дымок, почти слившийся с осенним туманом, а значит, дела обстояли не лучшим образом.

Прибыл гонец, хотя и не с горы Хиэй – очередной разведчик из столицы с недельным докладом.

– Ну, что у тебя? – загремел Киёмори.

– О молодом Минамото в столице не слышно, Киёмори-сама.

– Хм-м… А в провинциях?

– Слухи приходят отовсюду, господин, но далеко не всем можно верить. На севере, сказывают, в услужение Фудзивара Хидэхиры прибыл молодой воин. Впрочем, он так ловко управляется с мечом, что вряд ли может быть тем, кого мы ищем. Где это видано, чтобы монастырский воспитанник вырастал великим бойцом, да еще втайне от нас?

– Стало быть, прошло больше двух месяцев, – размышлял вслух Киёмори, – а об Усиваке ни слуху ни духу. Пожалуй, отложим пока это дело и займем тебя более насущными хлопотами.

– Если позволите, господин, я выведал, где сейчас обретается мать мальчика, Токива. Ваша супруга, Нии-но-Ама, имеет догадку на этот счет. Быть может, если мы схватим Токиву, как однажды схватили ее мать, когда искали отпрысков Минамото, и пригрозим ей пытками, Усивака точно так же выдаст себя.

«Ах ты, старая гадина! – тихо ярился Киёмори. – Или задумала поквитаться с соперницей после стольких лет? А может, решила ткнуть меня носом – мол, права я была: мальчишку следовало извести давным-давно?»

– Нет! – вскричал он вслух. Чуть погодя добавил: – Как часто напоминает мне сын, Сигэмори, каждый мой шаг сказывается на славе Тайра. Любая жестокость может лишь укрепить людей во мнении, будто я тиран. Нет, уж лучше считать, что Усивака нарвался на неприятности и более не представляет угрозы. Теперь касательно Сигэмори…

– Прошу прощения, повелитель, но он по-прежнему не хочет принимать от вас писем и отправлять дополнительные войска на гору Хиэй вам в содействие.

– Хм-м…

Сигэмори сторонился отца с той минуты, как пришла весть о смерти ссыльного Наритики. По словам его стражей, старший советник каким-то образом упал с отвесной скалы на бамбуковые колья, выставленные для просушки. Сколько бы Киёмори не уверял сына в том, что в смерти советника повинен случай, Сигэмори на диво упорно отказывался это принять.

– Что ж, раз мой сын решил от меня отстраниться, я… Во дворе застучали копыта.

– Разведчики с горы Хиэй прибыли! – донеслось от ворот.

– Ступай, – сказал Киёмори шпиону, после чего тот беззвучно исчез.

Сам же прошел на двор, где у подножия лестницы согнулись в поклоне двое мужчин в измазанных грязью и кровью доспехах. На их лицах читалось отчаяние.

– Ну?

– Киёмори-сама, мы опоздали. Ваши люди старались как могли, однако командующий Мунэмори, видимо… не был готов встретить такой отпор.

– Зря я его послал, – проворчал Киёмори себе под нос. – Воевода из него никудышный, хотя дело не предвещало сложностей. Но Мунэмори так просил о возможности показать себя победителем…

– Не вините командующего, Киёмори-сама, – произнес второй разведчик. – Монахи-воины сманили на свою сторону всех бродяг, разбойников, воров и прочее отребье, так что ученые иноки оказались повержены даже раньше, чем мы успели приблизиться к Энрякудзи.

– Мунэмори-сама немного замешкался, решая, куда повести войска, – подытожил первый гонец, – но, видя, что святилища охватил огонь, он бросился вперед и бился без устали, пока не оттеснил лиходеев в горы.

Спустя миг Киёмори принял решение.

– Подать мне коня. Я отправлюсь туда и поговорю с Мунэмори сам.

Надев только панцирь и шлем, собрав сотню воинов из своего окружения, он выехал из столицы.

Остаток дня прошел в пути по тропе, вьющейся по склону горы Хиэй. Ее обочины были усеяны телами монахов – и воинов, и ученых, что свидетельствовало о яростной сече, бушевавшей в этих священных местах. Кода солнце тронуло верхушки холмов на западе, Киёмори с дружиной достиг дымящихся развалин – останков того, что некогда слыло самым величественным храмовым сооружением на земле.

Ворота Энрякудзи были проломлены. Здесь сердце тяготило не столько обилие тел, сколько разбросанные повсюду остатки священной утвари. Расколотые на куски изваяния Будд, босаду, демонов-хранителей валялись, втоптанные в грязь. Хранилища с драгоценными рукописями прошлых веков превратились в груды пепла и обугленных бревен, а в стенах и крышах сокровищниц зияли громадные дыры.

Киёмори смятенно озирал пепелище. Даже он, не будучи глубоко верующим человеком, несмотря на постриг и монашеские обеты, чувствовал великий разлад от потери столь древнего, прославленного творения. То, что ками и босацу попустили этому произойти, не предвещало добра.

Но вот из руин выбрались трое конников Тайра. Они подъехали к Киёмори, и средний снял с головы шлем с забралом. Им оказался Мунэмори.

– Отец, вам не стоило приезжать.

– Я должен был сам убедиться. Каково наше положение?

– Мунэсигэ и его люди изгнали негодяев в горы. Теперь служки едва ли вернутся сюда. Пусть они одолели многих ученых монахов, не по вкусу им будет такая победа.

– Что за безумие породило этот бунт, Мунэмори? Тот растерянно заерзал в седле.

– Единственно жадность людей, позабывших свое место в мире, отец, и возжелавших почестей не по заслугам.

Киёмори, прищурившись, взглянул на сына – не такими ли словами часто поминали Тайра?

– Мои наблюдатели доложили, что ты медлил перед атакой.

– Помилуйте, отец, но их со мной не было, а посему они не могли знать, какое замешательство здесь творилось. Кое-кто из служек сражался на стороне ученых монахов, и я не мог начинать атаку, не зная наверняка, где неприятель.

Киёмори кивнул – не затем, чтобы ободрить Мунэмори, а лишь утверждаясь во мнении, что его средний сын все такой же никчемный воитель. «Никогда больше не поставлю Мунэмори во главе дружины».

Из ближайшей обугленной молельни донеслись бередящие душу стенания:

– О горе! О скорбь!

Киёмори схватился за рукоять меча, как вдруг меж двух подломленных колонн показался сгорбленный монах – судя по всему, из ученых. По его морщинистому лицу струились слезы, а глаза закатились в печали и страхе. Киёмори подъехал к старцу.

– Мир тебе, свят человек. Я, Дзёкай, известный в миру как Тайра-но Киёмори, приношу извинения за то, что мои люди не успели спасти вашу почитаемую обитель. Тем не менее все еще можно отстроить заново, и Энрякудзи снова вернется к былому величию. Обрати же свои помыслы к надежде, а не отчаянию.

Но старый монах словно не слышал его.

– Лампа! Лампа дхармы!

– А что с ней?

– Она погасла!

Киёмори вдруг ощутил в душе холод, хотя и не знал почему.

– Так зажгите ее снова! Старый монах покачал головой:

– Изначально ее зажигал основатель храма три века назад, и повторить это может лишь человек равной святости, которого мы едва ли найдем. Истинно это знамение Маппо, эры Конца закона. Теперь уже ничего нельзя сделать.

Мунэмори поравнялся с отцом.

– Что за бредни несет этот старик?

– Тс-с.

– Отныне не будет нам спасения от демонов, – продолжал сокрушаться монах. – Без Энрякудзи на северо-востоке ничто не укроет Хэйан-Кё от злых ветров.

– Успокойся, друг мой, – повторил Киёмори. – Энрякудзи можно отстроить заново.

– Это займет уйму времени, отец, – отозвался Мунэмори. – Монахи разбежались на все четыре стороны, а государь в нашу пору вряд ли поприветствует лишние траты.

Киёмори хмуро воззрился на сына. «Неужто Мунэмори хочет оставить Энрякудзи в руинах? Или он и в дипломатии ничего не смыслит»?

Мунэмори обмяк иод отцовским взглядом.

– Я… я только хотел сказать, что было бы жестоко тешить почтенного старца пустопорожними заверениями. Хиэйдзану предстоит пережить немало трудностей, прежде чем его жизнь наладится, вот и все.

Киёмори обернулся было, чтобы еще поговорить со старцем, но тот уже забылся скорбью, раскачиваясь взад-вперед на разбитой каменной ступени.

– Больше нам здесь делать нечего, – сказал Киёмори своим людям. – Вернемся в Нисихатидзё.

И, оглянувшись на непутевого сына, он вывел дружину обугленным пролетом храмовых ворот, чувствуя, как ледяной ветер задувает в спину.