Текст книги "Война самураев"

Автор книги: Кайрин Дэлки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 40 страниц)

Снежные улицы

Поздним вечером Киёмори и его войско ступили под навес южных врат Расёмон. Однако никто, казалось, и не думал на них нападать. Столица встречала неестественной тишиной, широкая Судзяку-одзи словно вымерла. Снег, укрывший ее знаменитые ивы, искрился в призрачном лунном свете, как и ледяные борта сточных канав. Лишь тихая конская поступь нарушала безмолвие ночи.

– Подозрительно все это, – пробормотал Киёмори.

– Может, нас поджндаклчу Рокухары? – подал мысль Сигэмори.

Они подъезжали к восточной оконечности города. Киёмори стиснул поводья, готовясь в любой миг встретить засаду, но в переулках было пусто.

Когда они беспрепятственно подъехали к Рокухаре, стража приветствовала их радостным кличем. И хотя было уже за полночь, все домочадцы высыпали навстречу Киёмори с дружиной и принялись благодарить за возвращение.

– О чем ты только думал? – пожурила мужа Токико, когда он наконец обнял ее в опочивальне. – Как ты мог оставить нас без защиты? Вы уехали, Мотомори совсем плох. Того и гляди Мунэмори пришлось бы возглавить оборону, а он ведь еще ребенок!

– Я-то думал, твоей мудрости и чар достанет, чтобы содержать столицу в мире, – отозвался Киёмори, гладя ее седеющие волосы.

– Вот, значит, как? Ты решил, что Нобуёри устыдится моих изысканных манер? Может, я и дочь Царя-Дракона, но в мире смертных мне пришлось проститься с магией.

– Шучу, жена. Я и не помышлял, что Нобуёри, этот напыщенный себялюбец, способен на решительные поступки.

– Да, он всех нас провел, – согласилась Токико. – Зато теперь ты поймешь, почему отец желает вернуть Кусанаги себе. Узнай человек вроде Нобуёри о его мощи, случится ужасное. Страшно подумать, что он мог бы натворить.

– Спокойствие, жена. Я свое слово сдержу.

– Скоро ли?

– Разве не стоит дождаться, пока отпрыск Тайра взойдет на трон? Не легче ли будет исполнить обещанное?

– Боюсь, будет поздно. Монахи поговаривают, что для людей наступает эпоха Конца закона [37]37
  Согласно буддийским источникам, неизбежно наступит время, когда учение Будды захиреет, люди перестанут соблюдать его заветы, порядок в обществе нарушится, начнутся всевозможные бедствия и приблизится конец света – «Маппо» (букв.: «Конец закона»; слово «закон» в буддийской терминологии всегда означает учение Будды).


[Закрыть].

– Монахи любят присочинить, чтобы казаться важнее.

– Молю, послушай меня. Если тебе дорога отчизна и красота Хэйан-Кё, не теряй бдительности.

Киёмори вздохнул:

– Хорошо, жена. Я подумаю, что можно сделать.

Пятнадцать дней и ночей Тайра, затаившись в Рокухаре, ждали нападения имперских войск. Со своей стороны отряды Нобуёри во Дворцовом городе готовились встречать боем Тайра. Из лагеря в лагерь сновали в ночи лазутчики, донося слухи и новости. Конники обоих родов, Тайра и Минамото, днем разъезжали дозором по улицам, высматривая знаки и предвестья грядущей битвы. Даже накануне Нового года никто не задумывался о празднествах и церемониях. Только и разговору было, что о войне.

Киёмори был вынужден признать, что его дерзкий замысел провалился… или не совсем удался. Просто Нобуёри оказался еще более дерзок. В его распоряжении оставалось превосходящее по силе войско, ведомое несгибаемым Минамото Ёситомо. А теперь Нобуёри в придачу к правящему императору захватил и государя-инока.

– Отчего же он нас до сих пор бережет? – вопрошал вновь и вновь Киёмори, прогуливаясь по укрепленной стене Рокуха-ры. – Ждет подмоги? Хочет сторговаться?

Ни один лазутчик или воин не давал ответа. Киёмори, однако, не собирался довольствоваться худым миром. Пока все выжидали, он вынашивал план, который, при удачном исполнении, превзошел бы в дерзости все предыдущие.

Дамы в карете

Юный император Нидзё, семнадцати лет, проснулся засветло, ощутив привычный шум суетящейся челяди. Он позволил слугам поднять себя с ложа, обрядить в церемониальное платье и шапочку. Император терпеливо выждал, пока ему подали завтрак, рис с овощами, и выслушал слащавые уверения челядин-цев в том, что не случилось ничего хоть сколько-нибудь примечательного. Он зевнул в ответ, предвидя еще один день притворства. Уже несколько месяцев Нидзё изображал одурманенного. Рис и овощи были пропитаны опием – об этом он давно догадался, – а из питья ему подавали лишь вино.

Порой ему становилось так тоскливо и тошно от осознания собственной немощи, что притворяться казалось незачем. Тогда он съедал все, что приносили, и погружался в печальное забытье. Затворнику Чернодверного покоя, которому тюремщики-слуги повиновались лишь на словах, только и оставалось, что смотреть, слушать и ждать, ждать.

Сегодня он снова решил отказаться от пищи: помешал ее палочками, будто поел, а вино вылил в щель между половицами. Жажда и голод, которые будут терзать его днем, станут достаточным наказанием за то, что он позволил с собой сотворить.

«Истинно проповедовал Будда, – думал Нидзё, – человека губят мирские соблазны. Какой я глупец, что позволил Нобуёри выведать мое заветное желание! Он дал мне то, чего я жаждал, а взамен потребовал такого… Да смилуются надо мной все боги и босацу. Я и помыслить не мог, что променяю трон на женщину».

Император понял, что взошло солнце – не по первым лучам, которые не пробивались в его комнату, а по смене караула за дверью. Он снова предался мечтам, как одолевает стражников, расталкивает в стороны и сам встречает рассвет. Затем врывается в зал Государственного совета, предстает перед царедворцами, указывает на Нобуёри и восклицает: «Он изменил государю! Казнить его!»

Однако Нидзё рос изнеженным и слыхом не слыхивал о приемах борьбы, тогда как стерегли его суровые и закаленные в боях воины Минамото, к тому же послушные Нобуёри.

«Худшее, что я могу, – это вынудить их покалечить или убить меня. Видимо, только это мне и останется, если все будет по-прежнему. Может, я и потомок богов, но сейчас у меня власти не больше, чем у карпа в рыбачьем садке».

Стражники за дверью разговорились, и Нидзё, будто заснув, осел на пол, чтобы приблизить ухо к стене. Эта игра была необходима, ведь наверняка нельзя было знать, когда за ним наблюдают, а когда – нет. А лежа у двери, он мог выведывать самые разные новости о том, что творилось вокруг. Так он услышал о смерти Синдзэя и пленении его сыновей. Узнал, что Тайра Киёмори покинул Хэйан-Кё, и о том, что Нобуёри возомнил себя императором и как унизительно-жутко нынешним царедворцам служить ему. Но сегодня утром ему удалось выяснить лишь об «одном посетителе», которому указом правого министра будет дозволено повидать императора.

«Стало быть, гость невысокий», – подумал Нидзё.

Часы текли, и вот наконец за дверью послышались приглушенные женские голоса. На мгновение Нидзё решил, что Нобуёри прислал ему еще танцовщиц для увеселения. Впрочем, императору было не до веселья.

В этот миг дверь отодвинулась и в комнате появилась она. У Нидзё перехватило дух. Случайный луч солнца упал на стену у нее за спиной, и в тот же миг перегородка со стуком затворилась. Императрица-супруга Ёсико низко поклонилась и спросила:

– Повелитель, как вы себя чувствуете? Сожалею, что мне лишь сейчас дозволили быть с вами.

Нидзё едва не утратил дар речи – с ним это часто случалось в ее присутствии, с самой первой их встречи. Ёсико была не из тех смешливых танцовщиц, робеющих от одного его вида. Вышло так, что она уже была спутницей императора, дяди Нидзё Коноэ. Зрелая красота в ней соседствовала с утонченностью, хотя сейчас на прекрасном лице запечатлелась острая тоска.

«Точно зеркало моих потаенных чувств», – подумал Нидзё. И в тот же миг в душе его промелькнула мысль, что, будь у него еще одно царство, он и им поступился бы ради этой женщины.

Ёсико посмотрела на пролитое вино, затем снова на государя.

– Надеюсь, вы ели, повелитель? – озабоченно спросила она.

– Мне сегодня довольно того, что я вижу тебя, – ответил Нидзё. – Такой пищей я могу жить вечно.

Она едва заметно улыбнулась, грациозно приблизилась на коленях и взяла его за руку. Император почувствовал, как к нему в рукав перекочевало несколько рисовых колобков.

– Тогда, молю, глядите вдосталь и не морите себя голодом.

– Не буду. Как ты, моя госпожа?

– Печалюсь в разлуке с вами. – Ёсико прижалась к нему щекой и прошептала: – Сделайте вид, что не слышите. Ваших отца и тетушку держат пленными в Библиотеке единственной рукописи.

Нидзё крепко стиснул ее руки и закрыл глаза, и все же слезы невольно скатились по его щекам.

– Мыслимо ли это вынести? Как теперь жить? – простонал он вполголоса.

– Вы должны – ради народа. Надежда остается.

– О какой надежде ты говоришь?

– Обнимите меня. Без ваших объятий, господин мой, мне свет немил.

Нидзё с радостью подчинился – прижал ее к себе так крепко, как только позволяли многослойные одежды. И тотчас забылся, растаял в опьяняющем аромате волос.

– Господин Тайра вернулся к себе в Рокухару, – прошептала она у него на груди.

Поняв наконец суть игры, он провел носом по изгибу ее подбородка и шеи и прошептал в ответ:

– Значит, в городе снова грядет сражение?

– Возможно, – выдохнула Ёсико, ослабляя ворот кимоно у шеи и перед грудью.

Нидзё с готовностью скользнул ладонью под теплый нежный шелк, чтобы ощутить тепло и нежность ее кожи.

– Дворец будет в осаде? – прошелестел он ей в волосы. Ёсико мягко забрала его руку и прильнула к ней щекой.

– Было бы неразумно действовать так поспешно и смело. Слишком много преград на пути.

– Так на что же мне тогда надеяться? – спросил Нидзё, вглядываясь в ее карие, с золотыми искорками глаза.

– А освобождение, повелитель?

– И… разве это возможно?

– Если вы позволите сей ничтожной вас наставлять, повелитель, мне сообщили об одном плане, которым вы наверняка останетесь довольны.

И действительно, в следующие часы Нидзё испытал первое из удовольствий, в которых так долго себе отказывал.

Вот как случилось, что вечером двадцать шестого дня двенадцатой луны повозка императорских дам покинула Дворцовый город, выехав из северо-восточных ворот Дзётомон. Сопровождал ее Корэката, уполномоченный Сыскного ведомства, который нарочно оделся в простое платье и скакал с самым будничным видом.

Однако дворцовая стража, остервенев от постоянной готовности к битве, отнеслась к карете с подозрением.

– В чем дело? Кто эти люди и куда они собрались в такой час? – грозно спросили часовые.

– Здесь императрица-супруга с фрейлинами, – ответил Корэката. – Она узнала, что ее родственница тяжело занемогла, и желает с ней повидаться. Я – уполномоченный Сыскного ведомства Корэката, и поскольку на улицах в последние дни все спокойно, не вижу препятствий в том, чтобы удовлетворить эту просьбу.

– Если позволите, господин уполномоченный, мы сами проверим ваши слова.

Один стражник поднял концом лука шторку каретного окна и, светя себе факелом, заглянул внутрь. Там он увидел четырех знатных дам ослепительной красоты: волосы их были убраны наверх с помощью мудреных шпилек, а лица – изящно напудрены. Красавиц облекали парчовые шелковые кимоно. При виде незнакомца женщины стыдливо прикрылись рукавами.

– Что означает это грубое вторжение? – негодующе спросила Ёсико. – Моя родственница больна! Она может угаснуть в любую минуту! Позвольте нам продолжить путь, немедленно!

– Виноват, госпожа, – смущенно проговорил стражник и тут же опустил шторку. Потом помахал Корэкате, и карета тронулась. Возница подстегивал волов до тех пор, пока они не припустили рысью по мостовой и не свернули за угол. Там три дамы и юный император опустили рукава со вздохом облегчения.

– Надо же, получилось! – потрясенно вымолвил Нидзё. Он коснулся ногой ножен священного меча Кусанаги, спрятанного у дна кареты. Девушки, сидящие напротив, выкрали меч из спальни Нобуёри, спрятав под объемистыми кимоно, после того как главнокомандующий захмелел и потерял бдительность.

– Людям свойственно видеть то, что они ожидают увидеть, господин, – сказала Ёсико. – А из вас между тем вышла прехорошенькая фрейлина. Как этот стражник на вас посмотрел… Кажется, вы его покорили!

Нидзё надулся, а дамы прыснули в рукава.

Через два перекрестка карету вдруг снова остановили. Нидзё выглянул сквозь шторку и увидел три сотни вооруженных воинов.

– Что теперь?

– Не пугайтесь, повелитель, – успокоила Ёсико. – Это наша охрана.

Нидзё с облегчением заметил на шлеме предводителя значок в виде бабочки.

– А-а, Тайра.

По команде все триста воинов, как один, безмолвно спешились и низко поклонились карете императора. Нидзё был глубоко тронут. «Немудрено, что мой дед Тоба так на них полагался», – пронеслось у него в голове.

Воины оседлали коней и взяли карету в кольцо, оберегая ее, словно ценнейший клад. Едва повозка тронулась, Нидзё живо уселся на место.

– Видите того рослого воина? – указала Ёсико. – Это Сигэмори, сын Киёмори. Говорят, он превосходит всех Тайра в изящных искусствах. Вот за кем стоит поувиваться.

– Тс-с, – шикнул Нидзё, заливаясь краской. – Не то я начну ревновать.

Вскоре воловья упряжка, грохоча, миновала ворота какой-то усадьбы. Карета остановилась, ее задняя дверца распахнулась. В темном проеме Нидзё увидел незнакомца – плотного, средних лет человека, чей властный вид и осанка выдавали в нем самого господина Киёмори.

– Добро пожаловать, о досточтимый владыка! – произнес он с низким поклоном. – Добро пожаловать в Рокухару.

Зеленое платье

Спустя час прежнего императора Го-Сиракаву с сестрой всполошил шорох снимаемого запора и отодвигаемой двери. За ней стоял на коленях архивариус Нариёри со спутником. Оба улыбались. Нариёри держал в руках лакированный короб.

Отвесив низкий поклон, он промолвил:

– Вы просили возвращаться с новостями, государь. Вести, что я принес вам, самого невероятного свойства. Все сегодня смешалось в нашем мире: император, ваш сын, бежал из дворца в Рокухару. Покорнейше предлагаю и вам где-нибудь укрыться.

Го-Сиракава улыбнулся:

– Воистину ты нам послан богами, добрый Нариёри. Но мыслимо ли отсюда выбраться?

– Со мной, – показал Нариёри на спутника, – Тайра-но Ясуёри. Он мужественно предложил себя на ваше место, чтобы отвлечь подозрения тюремщиков. Здесь у меня зеленое платье, какие носят чиновники шестого ранга. Никому даже в голову не придет искать императора под такой личиной. А для вас, госножа, я взял скромное кимоно придворной служанки. Если вы не побрезгуете столь убогим одеянием, устроить побег будет нетрудно.

Го-Сиракава улыбнулся:

– Да благословит Будда Амида вас обоих. Я решительно не против того, чтобы ненадолго покинуть «Заоблачные выси».

– Я тоже, – добавила Дзёсаймон-ин.

Итак, отрекшийся император облачился в зеленое чиновничье платье, а его сестра вышла с архивариусом и затерялась среди дворцовой челяди. Го-Сиракава выскользнул из библиотеки, намереваясь пробраться Bj конюшни, однако для этого ему требовалось пройти насквозь едва не весь замок. Прямо впереди, как назло, находились императорские покои, за воротами которых столпились самые влиятельные царедворцы. Го-Сиракава пригнул голову и поспешил мимо, улавливая обрывки их разговоров:

– …Снова мертвецки пьян. Пытались его разбудить – а толку-то!

– Не хотел бы я сегодня докладывать новости. Он будет в ярости!

– Велика беда! Все равно власти он уже лишился, и вернуть ее никак невозможно. Так что пусть его лютует.

Го-Сиракава почти обогнул их, как вдруг один из вельмож его окликнул:

– Эй, в зеленом! Кто ты и что тут делаешь? – Бывший император узнал голос – он принадлежал тюнагону Наритике.

Приняв угодливую позу младшего чиновника, с дрожью в голосе (что было нетрудно в его положении) Го-Сиракава ответил:

– Виноват, благороднейшие господа. Сей ничтожный вчера засиделся допоздна в Писчей палате. Слыхал, будто во дворце какое-то возмущение…

– Это тебя не касается, – одернул его Наритика. – Возвращайся к себе.

– Непременно, господа советники, – ответил Го-Сиракава, пригнув голову. – Только зайду в Лекарскую палату. Одна дама из Палаты дворцовых прислужниц просила там кое-что взять. У нее, знаете ли… обыкновенное женское. Ну, вы понимаете. Наритика раздраженно замахал веером:

– Ступай, ступай. Только никому не говори о том, что слышал. Ничего особенного не произошло, понял?

– Как не понять, господин. Ничего не произошло. Наритика подошел ближе.

– Твое лицо мне знакомо. Я тебя раньше не видел? Го-Сиракава еще больше съежился.

– Весьма возможно, что и видели, благороднейший господин. Я здесь помногу бываю – доставляю поручения, ношу бумаги на подпись в Ведомство дворцовых служб.

– Пожалуй, что так. Иди куда шел.

Го-Сиракава на радостях низко поклонился и поспешил продолжить путь. Лекарская палата находилась позади императорских конюшен, а значит, вельможи его не заподозрят. «Истинно люди видят лишь то, что ожидают увидеть, – дивился отрекшийся государь. – А Наритика и впрямь видел меня много раз, только в парче и на троне».

До самых яслей его никто не потревожил. Там он нашел конюха и распорядился:

– Подай мне коня, да поскорее.

– Помилуйте, господин, – ответил тот. – Почти всех забрал полководец Ёситомо и его люди для охраны дворца. К тому же сейчас в городе небезопасно.

Го-Сиракава узнал в юноше бывшего пажа, который прислуживал ему еще в бытность императором. «Бедняга, – подумал он. – Сурово же обошелся с тобой мир». Решив открыться ему, Го-Сиракава приблизил лицо к факелу.

– Друг мой, оставаться здесь для меня еще опаснее. Конюх ахнул и бросился ниц.

– Мой… повелитель, мой прежний государь!

– Тс-с. Тихо. Так ты поможешь мне бежать?

– Конечно, владыка! Я приведу лучшую лошадь – из тех, что остались. – Он исчез и скоро вернулся с конем благородных кровей, более смирным, нежели полагалось для боевого скакуна. – Это Вулкан, владыка. Для боя староват, но вам послужит хорошо. Только вот сбруя никуда не годится – всюновую разобрали.

– Мне будет довольно самой крепкой из оставшихся. С ней меня точно не узнают.

Итак, на коня надели треснутое седло с почерневшей серебряной насечкой и узду без поводьев. Конюх настоял на том, чтобы сопровождать Го-Сиракаву.

– Если кто узнает, что я вас отпустил, меня обвинят в измене. Уж лучше я еще послужу вам, чем останусь у этого подлеца Нобуёри.

Го-Сиракава снова ощутил прилив благодарности – чувство новое для него в это странное время.

– Ёситомо и его войско собрались у восточных ворот, ждут нападения Тайра, – пояснил конюх. – Будет легче покинуть дворец на севере.

Отрекшийся государь позволил слуге проводить его к воротам Дзёсаймоп всеверо-западном углу замка. К их изумлению, стражей там не оказалось – ни пеших, ни конных.

– Воистину боги подают знак, – вымолвил Го-Сиракава, – что им угодно мое бегство.

Он спустился с коня и положил благодарственный поклон в сторону севера, где стояло святилище Китано, затем вскочил в седло и продолжил путь.

Едва они отправились в сторону Нинна-дзи, где настоятелем был брат Го-Сиракавы, принц крови Какусё, начался сильный снегопад. Снег заслонял все и вся, и отрекшийся император почувствовал себя одиноким и покинутым за мутной белой пеленой. Он дал много обетов богам и себе: не быть беспечным в делах правления, следить за теми, кто среди его подданных жаждет власти, оставить веру в безоблачное прошлое, не доверять никому, кто может являть угрозу стране.

«Увы, мой Нидзё оказался чересчур слаб, чтобы править. Он позволил Нобуёри вести себя, как этот слуга ведет сейчас мою лошадь. Отныне я не смею оставить его во главе – это навлечет на нас гибель. Сейчас его нельзя лишать трона, но с божьим соизволением я всеми силами постараюсь удержать власть до тех пор, пока она не перейдет в надежные руки».

Го-Сиракава пожалел, что с ним нет другого царедворца, который мог бы дать совет, – лишь конь, слуга да снегопад.

Сами собой сложились строки:

 
Печали цветы
Узнаешь, когда в душе
Плоды принесут.
 

Кусанаги

Той ночью в Рокухаре забылось холодное дыхание зимы. Все поместье бурлило, точно в предновогодней суете: жаровни и свечи зажжены, люди снуют туда-сюда, чтобы обеспечить новому гостю – императору – достойный прием.

Господин Киёмори выступал в роли радушного хозяина, следя, чтобы на кухнях не прекращали стряпать: до него дошел слух, что государь не ел уже много дней. Целое крыло особняка отвели для императорской свиты, и Киёмори собственноручно отобрал челядь, которая должна была ухаживать за высоким гостем.

В темной каморке Южного крыла, выделенного под императорское окружение, Киёмори только что получил от слуги принадлежности для нужд государя и отправил другого слугу определить их по назначению, как вдруг замер, пораженный. Перед ним на лакированном сундуке запросто лежал священный меч Кусанаги-но-Цуруги.

Киёмори, полностью сознавая, что ни сейчас, ни через пять минут никто не придет и он будет совершенно один, преклонил перед реликвией колени и воззрился на нее.

Итак, вот он – Коситрава. Победитель драконов, главный символ империи, божественная печать на царство, меч из легенды. В отличие от узких, слегка изогнутых клинков-тати, с какими шли в бой Киёмори и его сыновья, этот был широким, прямым и обоюдоострым подобно мечам великой Чанъаньской империи. Он покоился в деревянных ножнах, выложенных золотом и серебром, обернутый в рыбью кожу. «Подобающая оболочка, – подумал Киёмори, – для изделия Царя-Дракона, Владыки морей».

Согласно преданию, меч был столь же стар, что и сама империя, а в глазах Киёмори и вовсе выглядел древним как мир. Ему без труда верилось, что меч некогда лежал в хвосте семиглавого дракона. Говорили, будто Кусанаги в руках истинного правителя способен повелевать всеми ветрами Небес.

«И мне однажды предстоит вернуть его Царю-Дракону», – с грустью подумал Киёмори. Его вдруг осенило, что второго такого случая может не представиться. Но что делать? Под одеждой такое оружие не спрячешь. Может, позвать Токико и доверить ей? А когда пропажу обнаружат, свалить вину на лазутчика Минамото? Неплохой, однако, повод навсегда избавиться от соперника.

Однако если хитрость не удастся, всех Тайра объявят ворами, преступниками заодно с Нобуёри. Что тогда станет с величием, им предначертанным? Все и без того зыбко, и юному императору меч понадобится, чтобы утвердить право на трон, а Тайра со своей стороны нуждаются в доверии государя.

Киёмори колебался, зная, что времени на выбор осталось совсем немного.

«Я не могу бросить столицу в такое время. Даже выкради я Кусанаги, как мне вернуть его Рюдзину? Меча хватятся раньше, чем я успею добраться до моря. Да и не постыдно ли так обращаться со священной реликвией? Просто швырнуть в море, как, по слухам, поступил Син-ин со своими свитками сутр? Не лучше ли выждать удобного часа и вернуть его с почестями? Быть может, мой внук смог бы сам это сделать на празднике совершеннолетия. По правилам, получать меч в этот день полагается мальчику, но сколь было бы славно, если бы юный император вернул его Царю-Дракону! Да и святилище на Миядзи-ме, наверное, уже достроят».

Внутреннему взору Киёмори представилась величественная церемония: мальчик в алой парче с гербом-хризантемой стоит на помосте, выдающемся в море. Он высоко поднимает Кусана-ги… а потом – кто знает? Может, Бэндзайтэн выплывет в своей чешуйчатой ладье, чтобы принять меч от имени отца, или морской змей взмоет из воды и возьмет меч огромной пастью. Вот было бы диво!

«Царь-Дракон пообещал мне, что мой внук унаследует трон. Это обещание еще не выполнено. Так пусть подождет меча, пока я не увижу своего потомка императором. После и получит, с надлежащими почестями. Надо будет сказать Токико, чтобы не слишком торопила».

Тянулись минуты, а Киёмори все пребыват с Кусанаги наедине. Ему не терпелось прикоснуться к святыне, вытащить меч из ножен, рассмотреть лезвие. Говорили, что воин умеет определить на глаз, проливал ли клинок кровь. Есть ли на кромках зазубрины там, где он вгрызался в кость, или царапины от соударения с броней? Мечи тончайшей ковки в умелых руках могут рассекать воздух без свиста, резать капли дождя пополам Таков ли Кусанаги?

«А ведь я сам императорской крови, – напомнил себе Киёмори. – Боги не разгневаются, если я подержу его». И он медленно потянулся за мечом.

За спиной шумно раскрылась сёдзи.

Киёмори отдернул руку. Не видя, что за слуга вошел, он ворчливо осведомился:

– Вино для государя прислали? Ответил удивленный молодой голос:

– Вина я еще не видел, Киёмори-сан. Хотя, сказать правду, у меня его в последнее время было с избытком.

– Владыка! – Киёмори нрижатся лбом к полу. – Я… мои слуги разошлись с поручениями, и я решил присмотреть для вас за священным мечом.

Лучшего стража не сыскать, ведь я обязан вам спасением… Киёмори не поднял глаз, даже услышав шорох шелковых одеяний – император Нидзё опустился с ним рядом.

– Я хотел лично отблагодарить вас за помощь и гостеприимство, не говоря о покровительстве вашего рода, Киёмори-сан.

– Для меня это великая честь, повелитель.

– Удивительное творение, нэ? Этот Кусанаги.

– Воистину, повелитель. Знак императорской власти и вашего права на трон.

– Я сейчас ощущаю себя… отчасти недостойным его.

– Прошу, не говорите так, владыка. Если он здесь, в безопасности, рядом с вами, значит, боги по-прежнему к вам благосклонны.

Император вздохнул:

– Надеюсь, вы правы, Киёмори-сан. В таком ключе я о нем не думал. Мы пытались забрать и зерцало с яшмой, но они слишком хорошо охранялись.

– До меня дошел слух, повелитель, что другие два сокровища были переправлены в безопасные места.

– Отлично, а я уж испугался – и за страну, и за себя. Вы помолитесь со мной, Киёмори-сан, за мир, сколько бы битв нам еще ни предстояло?

– Почту за честь, владыка.

Они принялись вдвоем взывать к Будде Амиде, а Киёмори оставил помыслы о похищении Кусанаги.