Текст книги "Война самураев"

Автор книги: Кайрин Дэлки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 40 страниц)

Из-за сёдзи донеслось тихое покашливание.

– В чем дело? – ворчливо спросил Киёмори.

– Господин, – ответил из-за двери воин, по-прежнему одетый в доспех, – тут стража просит узнать, что делать с советником Наритикой.

– Хм-м… После того как мой сын так красноречиво за него заступался, – произнес Киёмори, – мы, пожалуй, оставим его в живых. Устройте его поудобнее, но с приглядом. Как только получим императорский указ, тут же сошлю его с глаз долой.

Самурай поклонился и бросился выполнять поручение. Киёмори не мог не заметить его обрадованной улыбки. «Слабаки. Стоило Сигэмори прийти – они и раскисли. Что будет с Тайра, когда он станет главой?»

Тут он услышал снаружи какой-то переполох и вышел на галерею. В неровном свете факелов было видно, как привратная стража собирает свои луки и шлемы, выводит коней. Как накануне пожара, некая тревожная весть точно искра пробегала от воина к воину, и те молча вешали колчаны на плечи, вскакивали на коней – кто в седло, кто так – и в спешке неслись за ворота.

– В чем дело? – вскричал Киёмори. – Что здесь творится? Куда вы все собрались?

Воины не отвечали и даже не переговаривались, только бросали тревожные взгляды в его сторону и мчали прочь.

– Стойте! Это приказ!

Однако никто и не думал останавливаться. Наконец Киёмори, перепрыгнув оградку галереи, успел схватить за руку пробегавшего паренька в доспехе и прижал к земле.

– Отвечай немедля, что происходит, или я сам сниму тебе голову!

Тот испуганно вытаращился.

– Н-не знаю как, господин, но нас вызывают в Ходзидзё, поместье князя Сигэмори.

– Зачем?

– Не знаю, повелитель. Говорят, это срочно. Он зовет. Прошу, отпустите меня.

Киёмори разжал руки, и юный воин поспешил за ворота, вослед осташным. Когда и он скрылся, Киёмори остался стоять, покинутый собственной дружиной, один посреди пустого двора.

– Дело сделано, – произнесла Токико, не размыкая глаз. – Они идут.

Сигэмори глубоко вздохнул, втягивая дым тлеющих листьев сакаки из стоящей перед ним жаровни, а затем выдохнул и с содроганием сказал:

– Я дал зарок никогда не пользоваться колдовством, хотя меня и учили ему.

– Не казнись, сын мой, – отозвалась Токико. – Ты поступил мудро. Вреда от него никакого не будет, зато может выйти великая польза. – Она отпустила его ладони и выпрямилась, сидя на пятках.

– Я чувствую… нечистоту.

– Многим ученым кажется, что они марают себя, когда берут в руки меч, – возразила мать, – хотя он не более чем орудие. Ты же умел фехтовать еще раньше, чем выучил сутры.

– Да, но я никогда не орудовал ими как мечом. Говорят, именно так Син-ин превратился в демона – употребив священные слова во зло.

– В отличие от него твои намерения были чисты.

– А если отец прав и они не имеют значения? Токико вздохнула:

– Все это верно лишь в войне и гонке за власть. А молитвы и чары – дело другое. Здесь нет ничего важнее намерений.

В комнату вбежал Корэмори.

– Отец, воины прибывают! Что мне им говорить? Сигэ Мори медленно поднялся.

– Я сам с ними поговорю.

Часом позже воины приплелись назад в Нисихатидзё, усталые и недоумевающие. Киёмори они сказали, что господин Сигэмори пробовал новый способ сзывать войска на случай срочной надобности – хотел посмотреть, скоро ли явятся воины, когда он пустит клич, и только. Однако Киёмори усвоил урок, как и рассчитывал его сын. «Он обладает силой, которая мне неведома. Воины Тайра пойдут на его зов, и притом быстро. Может статься, что я, пожелав захватить Го-Сиракаву, в одночасье окажусь без единого ратника, а все Тайра встанут за государя-инока и обратятся против меня».

Так Киёмори отбросил все мысли о пленении Го-Сиракавы и отправился спать, чувствуя себя одиноким и постаревшим. «Похоже, – сказал он себе, – мой сын научился играть в го лучше меня».

Мост Годзё

Усивака брел по обгоревшим полуразрушенным улицам Хэйан-Кё, поигрывая на флейте. Одет он был на манер служек тюдзё из храма Киёмидзудэра – в женскую накидку с капюшоном, закрывавшим волосы. Усивака натянул его еще ниже, чтобы спрятать лицо. Единственным, что нарушало сходство со служками, был длинный меч в позолоченных ножнах, висевший на боку. Впрочем, у Усиваки был готов ответ для всех, кого это заинтересует, – воров и отребья в столице развелось видимо-невидимо. Однако сегодня личина ему даже не пригодилась. Горожане были озабочены починкой домов, а те, у кого они сгорели до основания, потерянно бродили по улицам, не замечая ничего вокруг. То и дело кто-то окликал его: «Эй, парень! Знаешь, как настилать кровлю? Мы хорошо заплатим!» – и тогда Усивака начинал играть громче, делая вид, что не слышит.

Как всегда, ноги привели его к поместью Тайра, Рокухаре. Над стеной сновали рабочие, сметая пепел с черепицы. У входа стояла стража, поэтому глазел Усивака недолго. Он слышал, что хоть Рокухара и уцелела, господин Киёмори покинул ее и даже собрался перенести вотчину Тайра за городские ворота. Усивака клял судьбу: видно, зря он торчал последние недели у стен Рокухары, выискивая лазейки.

Стоял теплый летний вечер, и на мосту Годзё, к неудовольствию Усиваки, царило столпотворение. Многие пришли глотнуть свежего приречного воздуха, а заодно посудачить с соседями. Усивака забеспокоился: вдруг кто-то из обывателей бывал в Курамадэра и сможет его узнать? Он нагнул голову ниже, но это не помогло. Стоило приблизиться к мосту, как отовсюду понеслось:

– Кто этот парень?

– Отчего он прячет лицо?

– Может, урод какой.

– Да нет, монахи отбирают в прислужники самых ладных.

– А может, его опалило пожаром?

– Или он болен заразной хворью.

– Тогда лучше держаться от него подальше.

– Наверное, поранился в драке.

– Нет, настоящий боец гордился бы своими шрамами.

– Может, он навещает неподходящую девушку и не хочет, чтобы родители об этом узнали.

– Или идет в игорный притон, предаваться пьянству и прочим пустым увеселениям.

Усивака старался пропускать пересуды мимо ушей и шел строго вперед, не сводя взгляда с обшивки моста. Вдруг кто-то отделился от толпы у самого парапета и преградил ему путь. Усивака поднял глаза – выше, выше и выше, пока не разглядел всего незнакомца, верзилу разбойничьей наружности. На нем был черный доспех, одетый поверх черного монашеского одеяния, но на голове вопреки уставу красовалась грива волос. В одной руке он держал меч-цуруги, в другой – нагинату, а на боку у него болтался короткий клинок, вакидзаси.

– Смотри, куда топаешь, молокосос, – прогремел человек-гора. – Не то нарвешься на неприятности. Впрочем, ты их уже получил.

Усивака услышал, как толпа на мосту начала расступаться.

– Похоже, будет драка, – шептали одни.

– Может, поглядим?

– Пойдем-ка отсюда. Слыхал я об этом здоровяке. Скверный тип. От такого лучше держаться подальше.

Усивака вздохнул. Чего-чего, а стычки ему сейчас хотелось меньше всего. Он снова взял флейту и попытался обойти грубияна стороной. Не тут-то было. Верзила шагнул в сторону и опять встал у него на пути.

– Ну ты и наглец! Ишь задрал нос! Хотя выше моего точно не будет. Еще чего, ха-ха-ха!

Усивака кипел от ярости, но все еще ничего не отвечал.

– Что, язык проглотил со страху? Могу тебя понять. Что ж, значит, мне представляться первым. Перед тобой Сайто Мусаси-бо Бэнкэй, самый свирепый и сильный разбойник в Японии. Я поклялся всеми босацу небес и демонами ада, что перед смертью похищу ровно тысячу мечей. Девяносто девять я уже получил, а у тебя, если не ошибаюсь, имеется неплохая катана. Тебе повезло: я решил сделать ее номером сотым в своей коллекции. Давай ее сюда, и можешь спокойно идти отправлять свои молитвы.

Усивака схватился за ножны и отступил на шаг.

– Ого! – хохотнул Бэнкэй. – Не хочется расставаться, а? Понимаю. Видать, немалы^ денег стоит. Семейная ценность, я прав? Стало быть, старики рассердятся, если ты ее потеряешь. Однако позволь обратить твое внимание: я очень большой, а ты маленький. И тощий. И совсем зеленый. И я буду страшно зол, если ты не отдашь мне меч. Подумай об этом, прежде чем сделать выбор.

Усивака сделал еще шаг назад, заткнул флейту за пояс, а потом схватил рукоять меча и слегка вытащил его из ножен.

– Нет-нет, – произнес Бэнкэй. – Показывать не обязательно – и так вижу: клиночек славный. Теперь, будь любезен, отдай его, пока никто не пострадал.

Усивака еще раз вздохнул и, поняв, что деваться некуда, извлек меч целиком и выставил перед собой. Позади застучали сандалии последних зевак, что еще оставались на мосту.

– Может, закатное солнце помрачило твой рассудок? – взревел Бэнкэй, доставая из-за спины огромный меч цуруги. – Когда-то моими братьями были монахи Энрякудзи, что на горе Хиэй, они-то меня и обучили. А среди них, доложу я тебе, были лучшие из бойцов нашего времени. И хотя я давал клятву не губить живых созданий, ей давно уже грош цена. Поэтому, как ни жаль это говорить, готовься к смерти. Хорошо, что ты шел на молитву – уверен, в следующей жизни это тебе зачтется.

Бэнкэй замахнулся и со всей мощью обрушил меч на Усиваку, но тот уже был готов и отскочил на безопасное расстояние.

– А ты шустрый, – произнес разбойник. – Посмотрим, насколько тебя хватит. – И он рубанул еще и еще, целя Усиваке поперек шеи. Юноша с легкостью уклонился от обоих ударов. На третьем замахе он опередил Бэнкэя: выбил своим клинком тяжелый меч из его рук. Цуруги подлетел в воздух и звучно плюхнулся в реку.

– Ого! – произнес Бэнкэй с нотой удивления в голосе. – А ты, оказывается, горячий малый! Ну-ка, что скажешь на это?

Он достал алебарду и выбросил руку вперед, намереваясь поразить Усиваку в грудь. Усивака быстро отступил в сторону и одним взмахом меча разрубил древко нагинаты пополам. Бэнкэй уставился на свой короткий обломок.

– Так. Значит, ты еще и неглуп, а твой меч остр. Хотя это едва ли ему по зубам. – Он отбросил кусок древка и достал из-под рясы железный прут, которым тотчас замахнулся на юношу.

Усивака высоко подпрыгнул, поджав ноги, отчего прут прошел мимо, не причинив ни малейшего вреда, и рассмеялся, увидев озадаченную физиономию Бэнкэя.

– Смеешься? Ну, погоди! Сейчас узнаешь, как надо мной потешаться! – Великан принялся неистово размахивать дубиной.

Усивака начинал забавляться – очень уж этот бой походил на уроки у крох тэнгу. Уходя из-под ударов, он вскочил на парапет моста, потом перемахнул Бэнкэю через голову, проскользнул у него между ног и напоследок так извернулся, что смог скрутить разбойнику руку и выхватить из пальцев железную дубинку. Миг – и та отправилась за цуруги на дно реки Камо. Под конец Усивака ударил Бэнкэя в висок рукоятью меча, и великан рухнул как подкошенный на доски моста Годзё. Побагровев и хватая ртом воздух, он прохрипел:

– Кто ты? Никому прежде не удавалось превзойти Бэнкэя. А ты будто знал наперед все мои уловки. Открою тебе тайну: моим отцом был тэнгу, и я изучил кое-какие приемы этих демонов. И все же ты, еще совсем мальчишка, меня одолел. Как такое возможно?

Усивака улыбнулся и теперь только заговорил:

– Тебе нечего стыдиться, Бэнкэй-сан. Ты хорошо сражался. Я тоже учился у тэнгу последние семь лет. Моим наставнпком был сам Сёдзё-бо, князь тэнгу с горы Курама. Он же подарил мне свой трактат о мастерстве фехтования. Потому-то я знал все твои приемы. Просто я моложе тебя и проворнее – вот и вся хитрость.

– О-о! – благоговейно протянул Бэнкэй. – Значит, тебя обучал Сёдзё-бо? Даже среди тэнгу он слывет лучшим бойцом. Немудрено, что ты победил. Должно быть, ты был великим героем в предыдущей жизни, раз он приветил тебя таким молодым.

– Вот этого я не знаю, – сказал Усивака и добавил вполголоса: – Я сказал ему, что хочу сокрушить угнетателей Тайра и убить господина Киёмори, а Сёдзё-бо по милости своей обучил меня, чтобы я мог исполнить зарок.

Бэнкэй прижался лбом к дровяному настилу.

– Тогда тебе и впрямь уготовано великое будущее! Прошу, о юный господин, примите сего недостойного в услужение. Я пришел в Хэйан-Кё пытать судьбу, но теперь мой обет – похитить тысячу мечей – кажется мне пустой забавой в сравнении с вашей высокой целью. Молю, возьмите меня к себе в вассалы! Я клянусь верно служить вам до самой смерти, юный господин… если вы не откажете.

Усивака не чаял такой радости. Все его детство прошло в одиночестве – ни друзей, ни товарищей, которым он мог бы довериться. Как часто хотелось ему, чтобы рядом был кто-то, с кем можно разделить тяжелое бремя судьбы! Бэнкэя тоже воспитали тэнгу, как и его. Бэнкэй поймет. К тому же у него достанет сил и храбрости для трудного пути.

– Прошу, встань, славный Бэнкэй-сан. Я и мечтать не мог о лучшем спутнике, и потому охотно принимаю твои услуги. Идем же разделим общую судьбу.

Монашеское облачение

Токико замерла, остановив кисть на полпути к бумаге. Кто-то смотрел на нее через сёдзи. На серое кимоно упала капля туши. Токико обернулась и увидела Киёмори, сидящего на веранде прямо за перегородкой. В правой руке он держал веер, но не обмахивался им, хотя на лице у него выступила испарина. Он выглядел таким печальным и постаревшим, что Токико невольно его пожалела.

– Что ж, похоже, мои предсказатели снова не солгали, – произнесла она. – Сегодня меня ждало свидание с прошлым. – Она отложила кисть и запачкала рукав.

Киёмори сидел, уронив взгляд на руки.

– Я… я сожалею о том, что так долго не навещал тебя, жена. Токико нахмурилась. «Слишком уж он присмирел. Это на него не похоже».

– Так ты войдешь или будешь ждать восхода луны, чтобы ею полюбоваться?

Киёмори вздохнул и открыл дверь, но дальше порога не ступил. Судя по виду, ему вообще претило здесь находиться.

– Что случилось? Что привело тебя в сыновний дом в столь унылом расположении духа?

Киёмори повел веером в каком-то невнятном жесте.

– Может, цветочные феи похитили твой голос? Киёмори начал что-то говорить, но потом осекся. В этот миг Токико поняла, что он пытается обуздать великую ярость. Наконец Киёмори промолвил:

– Сегодня я сослал Наритику в землю Бидзэн.

– Что ж, – ответила Токико, – весьма великодушно с твоей стороны. Сигэмори перестанет тревожиться, хотя не могу сказать, что он будет доволен.

– Хм-м… Ну а ты как, Токико, старая дракониха?

– Я? – Она запнулась от удивления. – Я теперь Нии-но-Ама, если ты помнишь. Инокиня второго ранга. И мне кажется, старость – это не так уж плохо. Любопытное ощущение.

– В самом деле, о инокиня второго ранга? Должен сказать, она тебе к лицу: теперь, когда тебе незачем накладывать белила и чернить зубы, ты стала выглядеть здоровее. Словно чья-нибудь бабушка.

– Например, императора?

– Может быть. – В его глазах мелькнули знакомые искорки, й Токико отчасти утешилась: значит, старый плут не растерял еще своего обаяния.

– Кто знает, – лукаво сказала она, – когда я вернусь во дворец своего отца и снова обрету молодость, может, мне будет недоставать этой боли в суставах.

Лицо Киёмори вдруг снова посерело от ярости, как солнце, сокрытое тучей.

– Вернешься? Уж не хочешь ли ты бросить нас так скоро?

– Скоро? Благой Амида, нет, конечно! Пройдут годы, прежде чем я решусь. А что? Уж не хочешь ли ты сказать, что будешь скучать по мне?

Киёмори отвернулся, рассеянно глядя сквозь сёдзи. Когда он заговорил снова, его голосзазвучал глухим бормотанием.

– Ты переписываешь сутры? Токико моргнула от неожиданности.

– Да, как и пристало монахине. Поначалу это навевало на меня скуку, а теперь я так успокаиваюсь. Хотя чего мне жаловаться… я ведь даже не знаю, есть ли у меня душа, как у вас, смертных. Во всяком случае, это не повредит. Я говорю себе, что делаю так ради детей.

– Детей… – эхом отозвался Киёмори, по-прежнему не глядя на нее.

– Они – наше благословение, правда? Сигэмори так возмужал…

Веер у Киёмори в руках треснул надвое.

– Хай! – прорычал он. – «Возмужал» не то слово. «Так вот оно что».

– Ты сердит на него.

Киёмори обернулся к ней. Во взгляде его было столько ненависти, что Токико едва узнала мужа.

– Что ты с ним сделала, ведьма? Ответила она не сразу.

– Ничего. Только давала советы.

– Ты его извратила! Ты обучила его колдовству! Настроила против меня!

– Неправда!

– Мне доложили, что вчера ночью Сигэмори тайно отправлял ко двору донесение, где просил назначить его хранителем Трех сокровищ на время ремонта дворца!

«Как же я забыла, – подумала Токико, – что Киёмори все еще держит шпионов в правящих кругах, да и сам неглуп».

– Сигэмори вправе об этом просить. Он действительный глава Тайра и названый брат императора.

Киёмори бросился на жену и тряхнул за плечи.

– Думаешь, я дурак? – крикнул он ей в лицо. – Сигэмори хочет заполучить Кусанаги, вот что!

– Тс-с! Умоляю, говори тише! Слуги могут услышать!

– И пусть слышат! Пусть все узнают, какая у меня двуличная семейка! Что, Царь-Дракон заключил новую сделку? Только на этот раз с моим сыном!

Токико старалась дышать как можно ровнее.

– Это правда, я снова говорила с отцом. Оракулы сказали ему, что меч все еще может и должен быть передан кем-то из Тайра. На твою помощь, как я вижу, рассчитывать не приходится. Так почему не положиться на Сигэмори?

Киёмори наотмашь ударил ее по лицу.

– Предательница! Как наш внук, будущий император, сможет править без священного меча?

Токико втянула кровь из разбитой губы.

– Выслушай меня. Мы узнали, что у Кусанаги имеется двойник – копия, сделанная в давние времена. Ее хранили в святилище Исэ. Никто и знать не будет, что во дворце окажется поддельный Кусанаги.

– Поддельный?! – взревел Киёмори. – Просто чудно! А если моему внуку понадобится его колдовство, чтобы заставить людей падать ниц и повелевать ветрами, ты велишь ему довольствоваться подделкой?

Прибежавшие служанки замахали руками:

– Господин, уймитесь! Посмотрите, что вы наделали. Нельзя так обращаться с монахинями!

За спиной побежал шепот:

– Значит, верно говорят – Киёмори лишился рассудка!

– Отныне это не твоя забота, – сказала ему Токико. – Теперь и ты, и я носим серые одежды монахов, принеся один обет. Ты заявил, что отказываешься от всего мирского, и должен это сделать!

– Жене не пристало так говорить с мужем.

– Я старая монахиня и говорю, что мне угодно!

– Ты всегда говорила, что тебе угодно, – возразил Киёмори, отстраняясь, – и монашеское облачение здесь ни при чем. Я должен увидеться с Сигэмори.

– Оставь его!

– Придержи язык, жена. С тобой я уже разобрался.

Когда он вышел, слуги помогли Токико сесть и стали прикладывать к губе шелковые платочки. Токико отмахнулась, сказав:

– Бегите за ним, отвлеките как-нибудь! Предупредите Сигэмори!

Челядь поспешила исполнять ее приказание.

Тем временем Мунэмори улучил минуту для уединенной беседы со старшим братом.

– Правда, хорошо снова вот так встретиться? – начал он. – Теперь нам с тобой нечасто удается поговорить.

Сигэмори нетерпеливо вертел в пальцах кисть. Ему явно предстояло много чиновничьей работы, а Мунэмори, сам того не замечая, его отвлекал.

– Верно, мы отдалились друг от друга. Что поделать – веления долга часто лишают радостей единения.

– Веления долга? – усмехнулся Мунэмори. – Почему что-то должно нами повелевать? Мы же Тайра, брат! Самый могущественный клан во всей Японии, а может быть, и во всем мире! Можем поступать, как нам будет угодно!

– Вполне вероятно, – пробормотал Сигэмори.

– Я теперь военачальник императорской стражи, и у меня полно подчиненных, которые только и молят, чтобы я взвалил на них свою работу, – сказал Мунэмори. – Зачем мне их обижать? Теперь взгляни на себя: трудишься, словно жалкий распорядитель, а не министр двора. Над тобой уже смеются за глаза – говорят: «Вон идет Тайра Сигэмори, который сам пишет листки для прошений».

Сигэмори вздохнул:

– Стоит чиновнику запустить мелкие дела кабинета, как его самого пускают побоку. Ты ведь сам сказал, братец: мы, Тайра, вольны поступать как нам угодно. Я себе дело нашел.

– Поступай как знаешь. Слушай, до меня дошла весть, будто ты просил императора устроить тебя хранителем императорских реликвий…

Сигэмори тревожно заозирался:

– Откуда ты это узнал?

– Узнал отец. Он все знает. Но если Такакура согласится, может, я помогу тебе с этим бременем? Остальных посвящать не обязательно.

Мунэмори увидел, как глаза брата тотчас вспыхнули неодобрением.

– Если государь согласится, – сказал Сигэмори, – я не опущусь до такой низости, как присвоение чужого труда. То, о чем ты просишь, мне претит.

«Думаешь, я ни на что не годен, а, братец? – ярился в душе Мунэмори. – Думаешь, я всего лишь жалкий бездарь, никчемный третий сын, тогда как ты – драгоценный наследник и один заслуживаешь почестей и славы, так?»

– Как можешь ты рассуждать о благородстве, – тихо проговорил он вслух, – когда сам использовал чары против отца?

Сигэмори на мгновение прикрыл глаза.

– Я его не околдовывал. Просто хотел убедиться, что наши воины ответят на срочный призыв. Времена нынче опасные, а, значит, для нас ценно любое, даже малое, преимущество.

– Ты ведь не доверяешь отцу, верно? Не доверяешь ни мне, ни ему – никому, кроме себя!

– Это неправда.

– Прости, забыл. Матери ты доверяешь. Потому и перевез ее к себе – чтобы она поделилась с тобой тайнами Царя-Дракона.

– Я перевез ее сюда из сыновней почтительности. Долг всякого сына – заботиться о престарелых родителях.

– Я предлагал ей свое поместье, но она выбрала тебя. Доблестного Сигэмори. Отец надо мной потешается, мать знать не хочет, брат смотрит косо. Видно, нет в жизни места для бедного Мунэмори.

– Не говори так. Ты еще многого можешь добиться – стоит лишь захотеть!

– Неужели? И как же мне это сделать, когда люди загодя настроены против? Я предлагал Го-Сиракаве свои услуги, а он меня даже не принял, словно я пустое место. Фудзивара оттирают меня от любых важных дел при дворе. Как можно чего-то добиться в подобном положении? Конечно, все это было бы поправимо при поддержке отца, но он по-прежнему обращается со мной как с малым дитем!

– Не стоит так печься о его мнении, – тихо вымолвил Сигэмори. – Он в последнее время… сам не свой. Вернее, не изменился, что не совсем подобает тому, кто принял обет монашества. Боюсь, он не вполне владеет собственным духом и разумом.

В дверях показался слуга.

– Господин, ваш отец, Ки…

Его грубо отпихнули в сторону, и в комнату ворвался Киёмори.

– Отец! – Мунэмори встал и поклонился. – Мы как раз о вас говорили.

Киёмори его не заметил.

– Так, значит, твои слуги не лгут. Ты считаешь меня сумасшедшим!

– Это не так, – возразил Сигэмори. – Однако меня беспокоит ваше самочувствие.

– Больше, чем самочувствие Тайра?

– Не понимаю. Киёмори подался вперед:

– Ты впрямь намерен выбросить Кусанаги в море?

– Что?! – вскричал Мунэмори, но его никто не услышал. Сигэмори вытер лоб и тихо ответил:

– Если это вернет мир нашей земле, то да, я готов так поступить.

– Мир. – Киёмори выплюнул это слово, точно муху, попавшую в рот. – Стало быть, он тебе дороже счастья нашего клана!

Так знай: уж лучше война, если Тайра в ней победят, чем мир, при котором мы ослабеем!

– В этом, отец, я никогда с тобой не соглашусь. Киёмори умолк, сверля его взглядом, а потом сказал:

– Коли так, плохой из тебя Тайра. Мне стыдно иметь такого сына.

Мунэмори ахнул.

Сигэмори задохнулся, словно его ударили ножом. Поднявшись, он вышел в ближайшую дверь и кликнул слугу.

– Мой отец нездоров. Ему нужно немедля вернуться в Ни-сихатидзё. – Мунэмори же он сказал: – Прошу тебя, подготовь все к отъезду и проследи, чтобы он не навредил ни себе, ни другим.

Мунэмори почуял возможность отличиться.

– Отец, позвольте мне проводить вас домой. Сигэмори явно не заботят ваши тяготы. Я с радостью выслушаю все…

– Что проку мне от тебя – бездарного, хнычущего, болтливого шута? – заорал на него Киёмори. – Лучше бы у меня были одни дочери! – Он вихрем вырвался из комнаты и долго еще бушевал в глубине коридора.

Сигэмори неловко кивнул брату:

– Прошу прощения. – И поспешил выбежать вслед за отцом. «Вот как, – подумал Мунэмори, чуть не трясясь от обиды. – Стало быть, я никчемный и с этим ничего не поделаешь? Сейчас увидим…» Он кликнул карету, но вместо приказа вернуться в Ни-сихатидзё велел вознице гнать в Рокухару. Уже за полночь колеса повозки ударились о поперечину ворот старой усадьбы. У выхода Мунэмори встречали лишь два пожилых слуги.

– Господин, если бы вы предупредили о приезде… Нас здесь осталось совсем мало, и мы боимся, что не сможем услужить вам как подобает.

Рокухара и впрямь казалась темной безлюдной хороминой.

– Все отлично, – резко сказал Мунэмори. – Этого более чем достаточно. Принесите мне фонарь, жаровню с горячими углями, и… чтобы я вас не видел.

Слуги сделали, как он просил, и вот уже Мунэмори шагал по долгому пустому коридору в северо-западное крыло Рокухары – то самое, где обитали духи. Его руки дрожали, отчего фонарь качался и отбрасывал тени, которые будто прыгали из-за угла, стоило к ним приблизиться. Мунэмори до того нервничал, что только усилием воли удержал маленькую жаровню и не рассыпал угли. Под ногами у него скрипел пепел и пыль от недавнего пожара, и он не видел собственных сандалий, точно сам превратился в призрака. Во тьме комнаты тянулись нескончаемым лабиринтом, и Мунэмори почувствовал, что заплутал, хотя Рокухара была его домом с рождения.

После того как он рассказал матери о появлении Син-ина, она привела монахов очистить это крыло поместья, однако позже призналась, что даже монахам стало здесь не по себе. Как и следовало ожидать, чернецы поторопились и пропустили кое-какие комнаты. «Теперь их оплошность пойдет мне на пользу», – усмехнулся в душе Мунэмори. Он направлялся в то место, которого мать велела ему всеми силами сторониться.

Оказавшись в крохотной кладовой с разводами на стенах и стойким запахом гнили, Мунэмори поставил фонарь в угол, а сам сел перед жаровней. Даже сейчас, посреди лета, в каморке стоял холод.

Мунэмори бросил на угли прядь своих волос, веточку сакаки и обрывок бумаги, украденный из Летописной палаты. Когда все сгорело, он закрыл глаза и вывел на одной ноте:

– Однажды вы приветили меня как равного. Позвольте увидеть вас снова, быть к вашим услугам. – Он выждал несколько долгих мгновений, но ничего как будто не произошло. Мунэмори открыл глаза и вгляделся в дым жаровни, но и там ничего не было. Он вздохнул и уже засобирался уходить, поднял глаза и…

Син-ин сидел прямо напротив, не сводя с него взгляда запавших глаз.

– Я тебя ждал, – произнес демон.

– Ж-ждали? – заикнулся Мунэмори, уже сожалея о своей затее.

– Знал, что однажды мы снова встретимся. Итак, это случилось.

– Да, – проронил Мунэмори. Повисла неловкая тишина.

– Ну? Чему обязан?

Все высокопарные речи, которые Мунэмори так долго готовил, в один миг вылетели у него из головы. Он бухнулся лбом в грязные половицы каморки и заголосил:

– Все меня презирают! Все твердят, какой я бездарный! Что проку быть Тайра? Я хочу, чтобы меня заметили! Все бы отдал ради этого!

– Ну-ну, будет, – произнес Син-ин утешительным топом. – Я в точности знаю, как ты себя чувствуешь: отвергнутым и забытым. Однако ты поступил верно. Я именно тот, кто способен тебе помочь. Быть может, единственный. Вместе мы добьемся твоего величия.

– Неужели? – фыркнул Мунэмори, поднимаясь с пола. – И какого же?

– А какого бы тебе хотелось? Не желаешь ли, к примеру, стать князем Тайра? Главой рода? Неплохо звучит, а? Служи мне, и пост будет твоим.

– В-вы это можете? Как же я стану асоном, когда им выбрали Сигэмори?

– Насчет него не беспокойся. Мунэмори полегчало.

– А отец не воспротивится?

– С ним мы тоже вмиг разберемся. Так уж случится, что ты окажешься достойнейшим. Собственно, выбирать будет не из кого.

Мунэмори издал смешок.

– То-то все удивятся, верно? Я, никчемный Мунэмори, – глава Тайра!

– Да, это всех поразит.

– Асон Тайра! Это даже лучше, чем быть императором! Призрак скривился:

– Ну… тут можно и поспорить. Впрочем, я рад, что ты так считаешь.

– Отлично! Стало быть, по рукам?

– Как ты понимаешь, я должен попросить кое-что взамен.

– Взамен? Чего же вам угодно? Построить вам ступу или святилище, а может, устроить стодневный молебен за упокой души?

– Такой размах мне ни к чему. Предпочитаю действовать по старинке. Простой жертвы будет вполне довольно.

Мунэмори бросило в холод.

– Кто-то… должен умереть? И кто же?

– Некто несущественный.

– А-а… – Мунэмори вздохнул с облегчением. Если это какой-нибудь слуга – что ж, одним больше, одним меньше, верно? – Только… мне же не придется?..

– Не бойся, от тебя не потребуется ни взмахов мечом, ни кровопусканий.

– И все же это случится по моей вине?

– Косвенно. Ты даже ничего не узнаешь… до поры.

– Что ж, тогда и жалеть не о чем. Я согласен на твои условия. Едва он это произнес, как когтистая длань Син-ина стрелой метнулась вперед и стиснула его лоб ледяной хваткой. Мунэмори резко выпрямился, точно молния пронзила его от макушки до пят, пригвоздив к земле.

– Добро пожаловать под мое начало, Тайра Мунэмори, – произнес Син-ин.