Текст книги "Война самураев"

Автор книги: Кайрин Дэлки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 40 страниц)

Дворец Ходзидзё

Ранним утром девятого дня одиннадцатой луны государь-инок Го-Сиракава сидел в приемном покое, благодушно озирая собрание. Царедворцы первого ранга, все в черном, явились обсудить предновогодние назначения и обязанности, которые следовало распределить меж оставшимися знатными семьями. «Наконец-то, – думал Го-Сиракава, – все идет как положено». Он чувствовал себя императором – тем, кем должен был быть с самого начала.

За последние месяцы Тайра удалось выиграть несколько мелких сражений вдоль Западного морского пути, а теперь они строили крепости и преграды, надеясь подчинить себе западные земли. Го-Сиракаве наконец удалось выставить грубияна Ёсинаку и его войско из столицы под предлогом угрозы Тайра. Пока Ёсинака сражался – с переменным успехом, – Го-Сиракава надеялся, что какая-нибудь меткая стрела Тайра избавит его от трудов.

В ту пору четырехлетний внук Го-Сиракавы, принц Го-Тоба – дитя одной из многочисленных дам Такакуры – был призван во дворец и назначен наследником трона, готовым занять его, чуть только Тайра признают, что Антоку лишился прав властвовать. Фактически страной правили два императора, хотя Го-Сиракава всячески уповал на недолговечность столь необычайного положения.

Сквозь щель в ставнях пробрался зимний сквозняк, потрепав Го-Сиракаву за рукав. Он даже не поежился. На мгновение ему показалось, будто в зале кто-то зло рассмеялся, но никто из сановников не улыбнулся, так что он счел это наваждением.

Однако через миг со стороны главных ворот Ходзидзё долетел звон буддийского гром-колокола. Кто-то пытался развеять злые силы или изгнать призрака. Вельможи в замешательстве обратили лица к Го-Сиракаве.

– Что происходит?

Государь-инок немедля велел слуге пойти и узнать, что стряслось у ворот.

Вслед за тем во дворе послышались крики, а за ними – боевой рев тысячной толпы. Над крышей дворца засвистели стрелы. Кое-какие врезались в нее с глухим стуком, и вскоре снаружи повеяло гарью и дымом.

Тут сёдзи распахнулась.

– На нас напали! – вскричал слуга и привалился к косяку с торчащей из плеча стрелой. – Ёсинака взбунтовался! Скорее спасайтесь!

Сановники повскакали на ноги, толкаясь и сбивая друг друга в смятении.

– Позаботьтесь о юном императоре! – крикнул Го-Сиракава в пространство, пробиваясь к ближайшему потайному проходу. Взяв с собой двух челядинцев, он торопливо прокрался подпольем главного чертога и вышел у одноместного паланкина, припрятанного в нише у задних ворот усадьбы. Го-Сиракава забрался в кабинку и скорчился внутри, а слуга взялись за шесты. Во внешней стене Ходзидзё имелась лазейка, которую паланкин беспрепятственно миновал, однако едва слуги вышли на улицу, как их остановил небольшой отряд конников с белым флагом Минамото. Воины натянули тетивы, целя точно в паланкин.

– Что за трус царедворец хотел мимо нас проскользнуть? – прорычал один.

Передний носильщик бросил шесты и поднял руки:

– Это ин, его владычество государь-инок! Не стреляйте! Если вы прольете монаршую кровь, ни за что вашим душам не видать Чистой земли.

Го-Сиракава открыл плетеную дверцу и высунулся, оглядывая воинов.

Конники неподвижно глазели на него миг-другой, а затем медленно опустили луки. Они неуверенно переглянулись.

– Кто ты, какого рода? – спросил Го-Сиракава у одного, по всему – предводителя.

– Сиро Юкицуна, из края Синано, – отозвался тот.

– Ну так знай же, Сиро Юкицуна, что все истинные Минамото служат государевой воле под началом единственно своего сегуна, Ёритомо. Ёсинака затеял мятеж, воспротивился императорскому указу. Он раздает вам ложные приказания. Не пятнайте же доброго имени, пособляя ему в этом отступничестве.

Воины снова переглянулись.

– Все верно, – произнес Юкицуна. – Я сам слышал, как Ёсинака похвалялся сделать себя императором.

– Он лишился рассудка, – согласился его соратник. – Забыл всякую честь и приличия.

Как один, конники спешились и преклонили колено перед императорским паланкином.

– Минамото всегда почитали государеву волю, владыка. Позвольте же сопровождать вас в безопасное место.

Итак, Го-Сиракаву доставили в усадьбу Годзё, где Сиро Юкицуна и его люди взяли прежнего императора под опеку. Однако безопасность эта была зыбкой. К вечеру в усадьбу прибыло послание от Ёсинаки:

«Вашего дворца Ходзидзё отныне не существует. Я снял больше пяти тысяч голов тех, кого мы полонили – вельмож, воинов и монахов, а среди них настоятеля Мэйуна. Завтра их вывесят на Изменничьем дереве в знак недовольства вашим правлением. Больше меня не тревожьте, или я сожгу и Годзё. Записи о будущих назначениях я захватил и уничтожил. Отныне я сам буду решать, кто какой чин получит. Себя пока что назначу начальником императорской конюшни и властителем земли Тамба. Вы должны будете пожаловать мне звание сэйи-тайсёгуна [73]73
  Сэйи-тайсёгун – верховный главнокомандующий, покоритель варваров; в период Хэйан – почетный титул, даруемый полководцу императором (яп.).


[Закрыть]и возвести в четвертый придворный ранг, чтобы я мог превзойти своего брата Минамото-но Ёритомо. Его же велю объявить отступником и издать особую грамоту, дабы я мог с полным правом послать против него войска…»

Перечень приказов и повелений был долгим, и Го-Сиракава вздохнул с тяжестью на сердце:

– Умеют же боги показать нам наши же немощи! Только утром я с гордостью размышляло своем могуществе, а теперь… еще один мой дворец сожжен, сторонники перебиты, а сам я снова сижу взаперти.

Многие из стоявших в пустом зале Годзё невольно прослезились, когда Го-Сиракава составлял указ, называя Ёритомо изменником. Он хотел отправить другого гонца с тайным посланием к сегуну Камакуры – заверить, что грамота писана под давлением, но всякого, кто покидал Годзё, самураи Ёсинаки обыскивали, а потайных ходов здесь не было. Так, посланец отбыл с новым указом, а Го-Сиракава затворился от мира – ждать, что принесет ему судьба.

Новый год в Ясиме

Минул еще один месяц, и пришел другой год, третий по счету эпохи Дзюэй. Обосновавшиеся в Ясиме Тайра не могли отметить его так, как полагалось при дворе. Пришлось позабыть о пирах, о Поклонении четырем сторонам света [74]74
  Поклонение четырем сторонам света проводилось в первый день первой луны, в час Тигра. Император в парадном облачении, выйдя в восточный сад дворца Сэйрёдэн, совершал ритуальные поклоны богам четырех сторон света и могилам предков, моля их о том, чтобы стране было ниспослано благополучие.


[Закрыть]. Даже музыканты из близлежащих деревень побоялись прийти в лагерь Тайра – но слухам, встреча с ними сулила несчастье. Воистину печальное получилось празднество в резиденции императора – грубой рыбацкой избе, которую расширили с помощью шатров и наспех пристроенных комнат.

Нии-но-Ама сильнее запахнулась в одеяние, спасаясь от лютого морского ветра, поддувавшего из-под ставен. Тростник и прибой, шелестя и шурша, будто звали ее: «Вернись, Токико, вернись к нам».

Внезапно взрыв хохота в другом углу комнаты прервал ее раздумья. Мунэмори, выпивший немало праздничного саке, потчевал всех, кто его слушал, крохами радостных вестей из столицы.

– …значит, государь-инок опять ушел в затворничество! Поделом старому кознедею. А Ёсинака, этот грубый варвар, имел дерзость писать мне «давайте сплотим силы против Ёритомо»! Как будто мы, Тайра, согласимся на такое бесчестье!

«А ведь ты почти принял его предложение, – усмехнулась в душе Нии-но-Ама. – Благо, твои полководцы настояли, чтобы Ёсинака явился к нам и присягнул Антоку на верность. Тот, разумеется, отказался».

– А битвы при Мурояме и Мидзусиме? Как мы гнали Минамото назад, до самого Хэйан-Кё! Сколько их полегло – многие сотни, не меньше!

«И почти столько же с нашей стороны, – подумала Нии-но-Ама. – Только нам это обойдется дороже. Вдобавок ни ты, ни Корэмори не желаете идти в бой – то-то пищи молве о воеводах, что отсиживаются в обозе!»

– Наши крепости в Ити-но-тани и Икута-но-мори почти достроены. Скоро мы снова поплывем к Фукухаре и окажемся на расстоянии удара от столицы. Пусть Минамото грызутся между собой. Нам же, Тайра, Новый год не сулит ничего, кроме победы.

«Наш мир раскололся натрое, – размышляла Нии-но-Ама. – Запад, может, и в нашей власти, но столица принадлежит Ёсина-ке, а восток – Ёритомо».

Ей, долгие годы проведшей среди смертных, было слишком хорошо известно, как порой гибельны гордыня и самоуверенность. В эти же тяжкие дни на пороге конца, когда удача оставила Тайра, менее всего подобало предаваться честолюбивым мечтам. Однако Мунэмори даже слушать ее не желал, и она не захотела попусту тратить слова.

Нии-но-Ама взглянула на дочь. Долгие месяцы скитаний состарили и изнурили ее. Кэнрэймон-ин сидела в углу с маленьким опальным государем, уча его игре на кото. Она клала пальцы на струны и показывала, как извлекать ту или иную ноту. Потом она попыталась подпеть игре и завела саибара о красоте Хэйан-Кё, но через несколько тактов расплакалась и не смогла продолжать.

Антоку обнял ее за шею.

– Все будет хорошо, мама-тян. Дядя Мунэмори так говорит. Нии-но-Ама прислонилась к хлипкой бамбуковой ширме, что едва сдерживала напор ледяного морского ветра.

– Вернись, Токико, – прошептал тростник. – Вернись в море.

– Не сейчас, – прошептала она в ответ. – Не сейчас.

Белые стяги

У Го-Сиракавы Новый год прошел так же безрадостно. Как он узнал, маленький император Го-Тоба спасся, хотя и содержался в плену где-то в городе. Его самого снова перевезли – на сей раз в усадьбу Рокудзё, под строгий надзор людей Ёсинаки. Все новогодние церемонии были отменены. Не было ни похлебки из Семи счастливых трав [75]75
  Семь счастливых трав – кресс-салат, яснотка, пастушья сумка, репа, резуха, мокричник и сушеница. По представлениям японцев, они оберегали от всех болезней.


[Закрыть], ни праздничного вина, приготовленного девами Лекарской палаты, ни парада Зеленых коней [76]76
  …парад Зеленых коней… – В древней Японии существовало поверье, что если в начале года увидишь коня, то на весь год будешь застрахован от всяких несчастий. Поэтому служители Левой и Правой конюшен торжественно проводили двадцать одного коня мимо дворца Сисиндэн, и император любовался ими. До X в. принято было водить вороных коней. Черный цвет с зеленым отливом считался предельным сгущением зеленого, зеленое же – символ весны, обновления. Праздник так и назывался – праздник Зеленых коней. Хотя с начала X в. вороных коней заменили белыми, название осталось прежним.


[Закрыть], ни состязания лучников, ни вечера стихосложения с танцами, ни чествования дня Крысы [77]77
  День Крысы – в первый день Крысы (в согласии с китайским календарем, месяц членился на двенадцать дней) первой луны было принято выезжать в окрестные луга, собирать молодые побеги сосен и первые весенние травы, молясь о долголетии.


[Закрыть]. По видению Го-Сиракавы, конец мира уже наступил и недолог был час, когда Син-ин со своей ордой демонов восстанет из тысячи адов безвозвратных, чтобы его наводнить.

Но вот в полдень двенадцатого дня первой луны в писчий покой Го-Сиракавы, где он в десятый раз переписывал Лотосовую сутру, вбежали гонцы.

– Повелитель! Во двор явился Ёсинака! Он хочет тотчас с вами переговорить!

Кисть Го-Сиракавы дрогнула.

– Что ему нужно на этот раз?

– Не знаю, владыка, только он вне себя. От страха же или от гнева – мне неведомо.

– Что ж, выбор невелик… – Го-Сиракава отложил кисть и направился в парадный зал, указывая слугам, что позволит Ёси-наке говорить с ним с веранды. В звании его повысили, но права находиться в государевом присутствии еще не дали, о чем Го-Сиракава был рад напомнить. Он стал ждать за бамбуковой ставней и вскоре ощутил в воздухе запах железа, пота и конского мыла, услышал, как кто-то грузно осел с другой стороны.

– Ёсинака-сан. Что так гнетет тебя? Отчего решил прервать мое уединение?

– Владыка, – сипло проронил Ёсинака, – у меня печальные вести. Ёритомо все-таки выслал свои войска. Моя дружина пыталась сдержать их натиск у мостов Удзи и Сэта, но была отброшена. Полагаю, теперь мне осталось лишь бегство. Верно, настал мой конец, а может, и ваш тоже, раз вы объявили Ёритомо мятежником. Что за скорбный день для нас обоих…

Го-Сиракава мысленно воздал хвалу ставне, что скрыла от Ёсинаки его довольную улыбку.

– Верно, тяжкая настала нора, Последние дни закона, – осторожно ответил он, ибо не знал – говорит ли Ёсинака правду или просто испытывает его. – Без тебя, Ёсинака-сан, столица много потеряет. Здесь надолго запомнят твою… мощь и влиятельность, если боги дадут прожить многие лета после этих дней. Однако при нынешних временах будущее так зыбко и ненадежно…

– Воистину, – отозвался Ёсинака со странным придыханием в голосе, точно сдерживал слезы. – Теперь я покину вас, владыка. Бью челом за оказанную доброту. Сей худородный не чаял так возвыситься в своей бренной жизни. Да благословят вас боги и великий Будда. Мне пора. Я должен еще проститься с одной дамой, прежде чем умру.

Ёсинака поднялся и гулко зашагал прочь. «Вот несуразный человек», – сказал себе Го-Сиракава.

Правый министр, которого также удерживали в Рокудзё, подошел к нему, поклонился и сел рядом.

– Владыка, я невольно услышал вашу беседу. Верна ли эта радостная весть? Неужели Хэйан-Кё и впрямь избавился от варвара Ёсинаки?

– Трудно сказать, насколько она радостна. Если в город вошли войска Ёритомо, тогда с Ёсинакой покончено. Однако едва ли Ёритомо придет в восторг от нашего правления после известного указа. А может быть, все это было подстроено Ёсинакой, чтобы объявить нас заговорщиками. Сложно сказать наверняка. Если угодно, вам было бы сейчас вполне своевременно укрыться в каком-нибудь горном монастыре.

– Разве вы не бежите с нами, владыка? Го-Сиракава вздохнул:

– Хватит на мой век беготни. Сколько ни бегаю – всегда оказываюсь под замком. Пора нынче холодная, а мои кости больше не выдержат стужи. Не знаю, действенна ль надо мной опека Царя-Дракона, но я остаюсь. Если Рокудзё сгинет в пламени, то и я с ним. Достаточно навидался я в эти дни мрака, и если таково начало конца, зачем смотреть продолжение?

– Тогда я останусь с вами, владыка. Для меня нет выше почести, чем разделить ваш последний миг!

Прошел всего час, и на главном дворе Рокудзё снова послышались шум и выкрики.

– Белые стяги! – возвестил часовой на воротах. – Шесть всадников о белых знаменах мчатся сюда, несутся, как ветер!

– Что прикажете, владыка? – спросил слуга. – Стоять насмерть?

– Нет, – ответил Го-Сиракава. – Людей у нас мало – так пусть поберегут жизни. Отоприте ворота, впустите всадников, а там будь что будет.

– Слушаюсь, владыка.

Го-Сиракава подошел к ставням с северной стороны приемного покоя Рокудзё, откуда можно было видеть главный двор. Сквозь щели между планками он видел, как ворота открылись и во двор на всем скаку ворвались шестеро конников. Их наплечники содэ сбились на сторону и растрепались, шлемы съехали на затылок. Однако вместо эмблем Ёсинаки – сосновых игл – на них красовались значки Ёритомо.

Юные воины спешились как по команде и преклонили колени. Тот, что впереди, был облачен в хитатарэ из красной парчи под доснехом, скрепленным лиловым шнуром.

– Кто этот их предводитель – вон там? – спросил Го-Сиракава. – Как зовется?

– Это Ёсицунэ, владыка. Сводный брат самого Ёритомо.

– А-а… Пусть пройдет на веранду – я с ним поговорю. Ёсицунэ провели и усадили на подушку прямо по другую сторону от ширмы, разделявшей их с Го-Сиракавой.

– Высокочтимый владыка, – произнес юный воин, становясь на колени и низко кланяясь. – Рад, что вы не пострадали.

– Мне доложили, будто ты – брат Ёритомо, – вымолвил Го-Сиракава.

– Имею честь им быть, владыка.

– Расскажи, как прошла битва, что произошло.

– Непременно, владыка. Ёритомо весьма опечалился, узнав о мятеже Ёсинаки. Он послал меня и нашего брата Нориёри во главе шестидесяти тысяч воинов подавить смуту. Ёсинака разобрал мосты у переправ Сэта и Удзи, но наши восточные скакуны, знаменитые драконовы кони, с легкостью переплыли реку Камо, и мы, почти не встретив сопротивления, посекли мятежников.

– Превосходно! – выдохнул Го-Сиракава. – Великолепная новость! А что с самим Ёсинакой?

– Он бежал на север, вверх по течению реки. Я послал вслед за ним людей, и, уверен, вскорости он будет пойман и обезглавлен.

– А-а, – протянул Го-Сиракава. – Ты даже не знаешь, как мне по сердцу это известие. Однако, пока его дружины на воле, нам по-прежнему грозит опасность. Его воины, неотесанные варвары, все еще могут ворваться сюда и в отместку спалить усадьбу. Посему буду благодарен, если вы останетесь, хотя бы на ночь, и поможете стеречь мои ворота.

– Почту за честь, владыка. – Ёсицунэ встал, поклонился еще раз и тотчас отправился раздавать приказания самураям.

– Какой доблестный юноша, – сказал Го-Сиракава. – Если в войсках Ёритомо все так исполнительны, я могу спать спокойно.

Верный совет

Когда же Минамото Ёритомо в Камакуре получил весть о победе Ёсицунэ и о гибели Ёсинаки, его спокойный сон, напротив, закончился.

– Любопытно, – признался он Син-ину. – Мне бы радоваться, что я и делаю, но вместе с тем…

– Вместе с тем Ёсицунэ по-прежнему у тебя на пути.

– А он будет потверже на расправу, чем Ёсинака, – сказал Ёритомо. – В последнем письме государь-инок только и пишет, что о Ёсицунэ – как он воспитан, смышлен и послушен, как ловко перестроил оборону города и прочая. Ёсинака был сущим невежей, и я даже не опасался, что при дворе его полюбят. Но Ёсицунэ… Что, если Го-Сиракава предпочтет его мне? Тогда он станет главнокомандующим, а я останусь, как был, властителем Идзу.

– Опасность есть, не спорю, – ответил Син-ин. – Однако не стоит падать духом. Добейся, чтобы Ёсицунэ тотчас выступил против Тайра. Они поставили почти неприступные крепи вдоль Западного морского пути. Пытаясь овладеть ими, Ёсицунэ непременно падет смертью героя, чем приумножит славу вашего клана, тогда как ты избавишься от помехи.

Ёритомо улыбнулся призраку:

– Право, как мог я не доверять вам? Что бы делал без ваших советов?

Син-ин улыбнулся в ответ:

– Могло быть и хуже. Я рад, что могу пребывать в этом мире, вернуть Японии ту благодать, что была дарована мне при жизни. Надеюсь, я надолго останусь твоим советником, Ёритомо-сан. Очень-очень надолго.

– Жаль расставаться с тобой, – сказал Го-Сиракава Ёсицунэ, сидящему за бамбуковой ставней. – За эти несколько дней я снова обрел веру в будущее и спокойствие, чего ни разу не случалось при Ёсинаке.

Утром двадцать восьмого дня первой луны гонцы из Кама-куры привезли в Хэйан-Кё приказ от властителя Ёритомо.

– Брат совершенно прав, – сказал Ёсицунэ. – Нужно немедля выступить против Тайра. У него есть чудо-осведомитель, что поставляет сведения и дает советы, – поэтому мы так преуспели в завоевании Канто. До меня даже доходили слухи, будто Ёритомо по ночам сообщается с тенью вашего брата, прежнего императора. Уверен, если мы и побеждали до сих пор, то в основном благодаря его сверхъестественному влиянию.

Го-Сиракава проводил Ёсицунэ взглядом. Его приятно поразило, что тот, в отличие от Ёсинаки, сразу и без оговорок выступил против Тайра. Однако и Го-Сиракава имел своих осведомителей. Вскоре он узнал, что вражий оплот в Ити-но-тани крепнет день ото дня и что все Тайра перебрались с Ясимы обратно в Фукухару и к Западному морскому пути.

– Ох, братец-братец, – сокрушенно прошептал ин, – что ты замыслил на этот раз? Сеешь усобицу, чтобы даже Минамото перебили друг друга и ввергли страну в хаос? Много лет мне откликаются твои злые козни. Знаю, как ты умеешь нашептывать людям в уши. Пора положить этому конец. Должен быть способ одолеть тебя – ведь удалось же мне с тобой справиться, когда ты хотел вселиться в моего внука! Читать сутры в Кама-куре всякий день и час я не могу, но должен быть способ… остановить тебя раз и навсегда.

И вот Го-Сиракава затворился в своем писчем покое и начал писать – в каждый храм, каждое святилище, что еще стояло в горах близ Хэйан-Кё. Писать и просить совета.

Ити-но-тани

Под легким снежком Тайра Мунэмори прогуливался вдоль каменного вала в Ити-но-тани, радуясь увиденному. К югу стена крепости обрывалась в нескольких кэнах от берега, так что вражеским всадникам оставалась лишь узкая тропка над крутым обрывом, легко простреливаемая лучниками. В Икуте, у самой Фукухары, окопалась еще одна дружина Тайра, прикрывая крепость с востока. С береговой кручи перед Мунэмори открывался вид на залив, где, сияя фонарями, стояла флотилия лодок. На одной из них расположился государь с семейством. Таким образом, в случае атаки для двора всегда оставался путь к отступлению.

К северу же от крепости высился крутой горный кряж, одолеть который не представлялось возможным, а к западу, как всегда, простирались подвластные Тайра земли.

Мунэмори крепче запахнул поддоспешник. Доспехов он здесь не носил, будучи уверенным, что в них нет надобности. Его броней была дружина и толстые стены, а тяжелый железный шлем или пластинчатые наплечники содэ причиняли только лишние неудобства. Осмотрев вал, он вернулся во внутреннюю башню, куда стекались донесения всех дозорных постов о движении войск Минамото. Мунэмори хотел знать самые свежие.

Самурай в забрызганных песком гетрах распластал карту перед полевым командующим Таданори, приходившимся Мунэмори дядей – младшим братом отца. Воин носил скрепленный черным шнуром доспех и голубое хитатарэ с испода. На взгляд Мунэмори, вид он имел весьма бравый. Мунэмори был рад, что предпочел Таданори Корэмори, который все еще страдал после поражения при Курикаре.

– Господин, наш недавний гонец докладывает, что Минамото разделили войска. Одна часть числом три тысячи расположена здесь. – Самурай указал место в горах над Фуку-харой. – Другие три тысячи отправились сюда, через горы. По пути они захватили две наши заставы и сожгли несколько деревушек, ничего более.

Мунэмори улыбнулся:

– Отлично. Пусть плутают в горах. Оттуда на Ити-но-тани нет дороги, а судя по облакам, на склонах поднимается метель. – Мунэмори на миг задержал взгляд на Таданори и спросил самурая: – Кто их ведет?

– Повелитель, говорят, что в горы отправился Ёсицунэ, по слухам – отъявленный хвастун, хотя и хороший боец на мечах. Если и удалось ему захватить Хэйан-Кё, то лишь по трусости Ёсинаки и его людей.

– Отлично, – повторил Мунэмори. – Полрати Минамото сгинет в ущельях под началом глупца, а другая прохлаждается у Фукухары..

– Точно так, – согласился Таданори. – Похоже, Минамото себя переоценили. Им понадобятся все силы, чтобы пробить оборону у Икуты.

– Стало быть, удача пока еще на нашей стороне, – продолжил Мунэмори. – Как только Минамото ударят нас и рассыплются, подобно волнам, бьющим о камни, мы сможем выступить на Хэйан-Кё. А там – схватим ина, низложим нового императора, обманным путем посаженного на трон, и вернем Тайра былое могущество.

Таданори уважительно кивнул:

– С божьей волей, да будет так.

Воины, стоящие вокруг, устало крикнули «ура».

Мунэмори покинул крепость через прибрежные ворота и поплыл к императорским судам, твердо веря в то, что Тайра снова на коне.

– Напомни мне еще раз, Бэнкэй: зачем нам это нужно?

– Наступать на Тайра?

– Нет, – отозвался Ёсицунэ. – Плестись за старой клячей.

– А-а… Как я уже говорил, народная мудрость – кладезь ценнейших советов. И вот один из них: если потерялся в незнакомой местности, возьми старого коня, забрось повода ему на спину и ступай следом. Конь всегда выведет куда надо.

– И в горах, и в метель?

– Особенно в метель, господин.

Следуя совету Бэнкэя, они разыскали среди коней самого старого – вьючного пони одиннадцати лет, и, сняв поклажу, поставили во главе вереницы, а с ним – мальчика-служку, чтобы его погонял.

Поглядывая через плечо, Ёсицунэ едва разбирал очертания идущих следом – так густо лепил мокрый, тяжелый снег. Те, кого удавалось рассмотреть, одобряюще махали ему.

– Хотя бы мои люди еще бодры духом.

– Они думают, вы знаете, куда идти, господин.

– Я-то знаю. Как попасть туда – вот что неясно.

– Может быть, впереди нам помогут, господин. Показалась горстка домишек с тростниковыми кровлями, едва заметных средь сосен и снегов.

– Что ж, по крайней мере наш конь-поводырь вывел нас к людям. Ступай в деревню, если можно ее так назвать, и разузнай, где мы очутились.

Бэнкэй спешился и побрел от хижины к хижине. Вскоре, однако, он вернулся со стариком и мальчишкой.

– Повелитель, я нашел охотника, которому здешняя местность хорошо знакома.

– Отлично. Далеко ли до Ити-но-тани?

– Совсем близко, господин. За тем уступом и начинается кряж, нависающий над крепостью.

– Славно. – Тут Ёсицунэ обратился к старику охотнику: – Есть ли сверху тропа в крепость, к подножию кряжа?

Охотник покачал головой, развел руками:

– Нет-нет, благороднейший повелитель, никакой тропы там и быть не может! Спуск слишком крут, слишком!

– И никто не способен его одолеть, даже заяц?

Старик было снова затряс головой, но тут вклинился мальчик:

– Помнишь, отец, мы видели, как олень спускался по самой круче? – И добавил для Ёсицунэ: – Мы бьем их у водопоя, где ручьи стекаются, перед тем как впасть в море. Когда оленей мучит жажда, они часто срезают себе путь.

– Ха! – воскликнул Ёсицунэ. – Раз олень смог спуститься, то и конь сумеет! Смышленый парень, иди к нам – будешь дорогу показывать. Проведи нас к вершине, а там уж мы оглядимся и придумаем, как быть.

Тотчас мальчику завязали волосы в узел, как подобает взрослому воину, и выдали короткий меч.

В скором времени Ёсицунэ, Бэнкэй и их маленький проводник уже лежали на мерзлой земле, выглядывая за край утеса Ити-но-тани. Снегопад прекратился, и вся громадина крепости очутилась перед ними как на ладони.

– Гляди-ка! – воскликнул шепотом Ёсицунэ. – С этой стороны у них и часовых не выставлено!

– Они, верно, решили, что часовые здесь ни к чему, – громыхнул Бэнкэй.

– Ничего, мы их научим уму-разуму. Подать сюда коня! Один из дружинников вывел вперед приземистую бурую лошаденку, назначенную «оленем». Ей подрезали гриву и укоротили хвост, чтобы часовые ничего не заметили. Хотя в тот миг это казалось излишней предосторожностью.

– Давай, – приказал воину Ёсицунэ. – Пусть скачет вниз.

Дружинник отвесил конскому заду два крепких шлепка, и животное ринулось с кручи, не разбирая дороги.

Ёсицунэ и Бэнкэй с азартом наблюдали, как лошадь приземлилась на осыпь и заскользила, чуть не по хвост увязая в рыхлом щебне и каменной пыли. Однако бедное создание все же сохранило равновесие и нащупало опору средь более твердых камней ближе к подножию утеса. Оттуда лошадь, то скользя, то цепляясь, спустилась-таки вниз. Кряж был так крут, что она последним прыжком угодила на крышу одной из крепостных построек и встала там, трясясь от пережитого испуга.

– Готово! – сказал Ёсицунэ. – Осталось только дождаться, пока часть наших войск прорвется у Икуты. Они нагрянут с переднего края – отвлечь внимание, а мы тем временем нападем сзади. То-то Тайра удивятся, нэ?

– Господин, у вас даже глаза загорелись.

– Что ж такого? Эх и славная будет битва!

– Глянь-ка, – сказал один часовой с северной стены Ити-но-тани другому. – Кто это там?

– Впотьмах и не разберешь, – отозвался его товарищ. – Не то олень, не то лошадь…

– И что этот олень или лошадь делает на крыше казарм Моритоси?

– Не знаю. Стоит будто бы.

– Нет, как он там очутился?

– Кто его разберет. Может, он волшебный? Какое-нибудь знамение.

– Доброе или дурное?

– Что я тебе, предсказатель? Не знаю. Вдруг это кирин [78]78
  Кирин, или цилинь, – мифическое существо сродни европейскому единорогу. Одно из четырех сулящих счастье животных, помимо дракона, феникса и черепахи (кит.).


[Закрыть]? Их еще называют посланцами богов.

– У киринов пламя бьет из-под коленей. Нет, что-то не похож он на кирина.

– О, слышал? Только что всхрапнул. Это лошадь.

– Ну вот, теперь вовсе чертовщина какая-то. Лошадям на крыше не место. Сейчас я ее сниму. – С этими словами часовой пустил в шею лошади две стрелы. Животное хрипя повалилось, проехало боком по черепице и рухнуло замертво у самых ног стражников.

– Что ты наделал! Ты убил наш талисман!

– Это был демон в конском обличье. Погоди, еще будешь меня благодарить.

– Смотри, у него кровь. Никакой это не демон, а обычная лошадь.

– Обычные лошади не попадают на крыши сами собой!

– Зря только стрелы потратил, убил беззащитное существо. Будь уверен – этот грех нам еще отзовется.

– Лучше заткнись и помоги мне выбросить ее за стену, пока никто не увидел.

Однако зря стражники суетились: пока остальные Тайра стояли в дозоре, спали, играли на флейтах и в кости, никто и не заметил рухнувшего на песок трупа лошади.

Следующим утром, на заре, Мунэмори растолкал один из вассалов.

– Господин, вам лучше взглянуть. Презанятное зрелище. Потирая глаза, Мунэмори поднялся с тюфяка и вышел из шатра, установленного на палубе ладьи. Он уже привык ночевать на море, и качка больше не раздражала его, а убаюкивала. Спать приходилось в одежде, а купания – отменить, но в остальном стало гораздо терпимее, чем поначалу.

– В чем дело?

– Там, на берегу, у заградительного вала – видите?

Мунэмори, прищурившись, различил двух всадников с белыми стягами, кричащих и сыплющих стрелами поверх каменной стены перед воротами Ити-но-тани.

– Хм-м… должно быть, как-то просочились мимо Икуты. Отчего наши воины с ними не разберутся?

– Полагаю, не видят достойных противников. А лучникам было бы глупо растрачивать стрелы ради двоих неприятелей.

– Хм-м…

– Смотрите-ка: вон еще подошли.

Вдоль берега подтянулись еще шестеро всадников. Теперь Мунэмори отчетливее слышал их выкрики – самураи оглашали свои имена и владения, вызывая достойных бойцов выйти и сразиться один на один в честной схватке.

– Ты прав. Зрелище и впрямь обещает быть презанятным. Сказав так, Мунэмори сел на бочонок, а челядинцы к тому времени поднесли ему чашу риса и рыбы на завтрак. Он принялся за еду, глядя, как всадники снова и снова бросаются на крепь и опять отступают. Наконец из ворот показались несколько Тайра и в вялом сражении отогнали горстку Минамото.

И тут Мунэмори едва не поперхнулся: с востока на берег высыпали многие тысячи всадников под белыми стягами.

– Что это? Откуда?

– Видно, Икута пала, – тихо ответил самурай. Мунэмори встал.

– Что ж. Мы сдали в малом. Зато теперь поглядим, чем сильна Ити-но-тани. Минамото здесь не пройти.

Со стен и крепостных башен хлынул град стрел, сдерживая вражеский натиск. Из главных ворот выехала дружина конников, расположилась за каменным валом.

– Господин, – произнес вдруг самурай. – Смотрите! Там, наверху…

Мунэмори поднял глаза к верхушке кряжа позади крепости и обомлел.

– Блаженный Амида… Чашка риса выпала из его рук.

– Пора! – прокричал Ёсицунэ, выбрасывая вперед боевой веер. – Пролетим над обрывом, как хищные птицы! Обрушимся на Тайра дождем! За мной! – И, поддав коня пятками в бока, он ринулся вниз с отвесной кручи.

На какой-то миг воин с конем повисли в воздухе – содэ трепетали на ветру, точно крылья чайки, морской ветер холодком овевал лицо. Ёсицунэ издал вопль восторга, юной удали и жажды крови. В следующее мгновение они приземлились, проваливаясь в щебень. Конь тонко заржал, но Ёсицунэ натянул поводья, задрал его голову кверху и подался назад, чтобы придать его задней части устойчивости. Мимо пролетели чужие лошади – одни всем весом падали на камни, ломая ноги или скатываясь кубарем с кручи, уже без седоков. Многие, однако, удерживались на откосе, и вскоре три тысячи всадников, очутившись в крепости Ити-но-тани, издали такой воинственный клич, что содрогнулись горы.

– Не может быть, – лепетал Мунэмори. – Немыслимо!

У него на глазах кряж будто ожил: с него мощным водопадом хлынули кони и люди, неотвратимо скапливаясь у тыльной, почти не защищенной стены крепости. Ему захотелось окликнуть полководца Таданори, других Тайра… Наконец самураи у берега тоже заметили переполох у северных стен, но было поздно, слишком поздно. Минамото уже сыпались с кручи на верховые площадки и крыши, поливая вокруг себя стрелами. Войско Тайра попало между двух потоков Минамото и оказалось не в силах противостоять обоим. Едва защитники крепости отвлеклись на осаждавших с тыла, береговой отряд Минамото преодолел заградительный вал.

Мунэмори, цепенея от ужаса, смотрел, как крепостные стены окрашиваются кровью от идущей на них бойни. Лучники падали с башен, сами пронзенные стрелами. С вала сыпались обезглавленные тела, а головы поднимались на вытянутых руках ликующих победителей. Потом врата крепости распахнулись, и оттуда ринулась толпа пеших воинов в поисках спасения на лодках. Лучники Минамото тут же принялись осыпать флотилию горящими стрелами.