Текст книги "Камеристка"

Автор книги: Карла Вайганд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)

Глава восемьдесят шестая

В Орбевале мы пережили следующее разочарование: никаких гусар. Брешущие дворняжки и любопытные жители окружили нас и пялились так, что у них чуть глаза из орбит не вылезли. В целом они были безобидны, но король хотел ехать дальше.

– Очевидно, с планом не все получилось, – недовольно пробормотал он.

Демуазель Анжелика и я были как в тумане. Неужели все на самом деле напрасно? Этого не могло, этого не должно было быть.

Город Монмеди и солдаты генерала Буйе находились еще в добрых пятидесяти милях, а сумерки уже сгущались. Было новолуние, и по плохим проселочным дорогам можно было передвигаться только черепашьим шагом.

– Труднее всего кусок между Сен-Менеулем и Клермоном; там очень холмистая местность и много поворотов, – сообщила моя спутница слезливым голосом. – Я часто ездила по этой дороге к моему дяде. Кроме того, по узкой дороге ночью почти не ездят. Несчастный случай на мосту показал, что кучер дороги не знает.

Королева была близка к истерике. В следующем месте мы действительно натолкнулись на гусар. Но они уже несколько часов были свободны от службы и в трактире успели поднять не один бокал. Когда их капитан увидел приближающуюся берлину, то почуял недоброе. Но вскоре ему удалось все-таки собрать несколько своих людей, относительно трезвых, в маленький эскорт.

Когда оба экипажа добрались до почтовой станции, ее окружили те немногие гусары, которые еще могли держаться на ногах. Этот содержатель почтовой станции, Жан-Баптист Друэ, тоже был очень любопытный человек. Он быстро подошел к окну и нагло заглянул внутрь берлины. И бывший кавалерист тотчас все понял. Так как у нас была военная защита, хотя и скромная, то демуазель Анжелика совершенно успокоилась. Теперь, однако, я стала пророчицей беды.

– Послушайте, мадемуазель, – смущенно начала я, – нам нужно поговорить. Вы уже решили, что будете делать, если все пойдет наперекосяк? Вернетесь назад в Париж, в высшей степени неопределенное будущее, или поедете дальше? Переодетая крестьянкой и с нашей повозкой вы, возможно, справились бы и одна.

– Что значит одна? – в замешательстве вскрикнула моя маленькая спутница. – А что же вы тогда будете делать, мадемуазель Жюльенна?

– Моя госпожа не покинет королеву ни в коем случае. Так что я тоже останусь с ней, и будь, что будет.

– Я поклялась, что никогда не оставлю в беде мою госпожу, принцессу Елизавету, – сказала демуазель Анжелика, глядя мне прямо в глаза. Я надеялась, что девушка знает, на что идет.

Следующим пунктом был Варенн. Здесь революция пришлась на самую благодатную почву. Если короля там опознают, он окончательно пропал. Что будет с нами, маленькими людьми, это как карты лягут. Вероятно, нас бросят гнить в тюрьму.

Для мадам дю Плесси это кончилось бы, безусловно, очень плохо. Демуазель Анжелика действительно крепко уснула. Недостаток сна и волнение взяли свое. Глаза у нее закрылись, и головка девушки опустилась на мое плечо. Я оставила малышку, которая годилась мне в дочери, спать дальше. Кто мог знать, когда ей снова удастся подремать на свежем воздухе?

Граница была близко, и с той стороны стояли австрийские войска. Но к этой стороне границы недавно подошли немецкие и швейцарские полки генерала Буйе. Местные боялись их как черт ладана.

– Они знают, что гусары еще верны королю, – тихо сказал Людовик своей свите.

– Самый короткий путь от Сен-Менеуля до Монмеди – через Вердун, но этот город опасен. Наших гусар слишком мало. Они не смогут нас защитить, если дойдет до вооруженного столкновения, – шепнула мне графиня дю Плесси. – Поэтому решились на более длинный, но менее опасный обходной путь.

– Ну и что? – заметила горничная Анжелика по-юношески беззаботно. – Лучше потерять немного времени, чем целую жизнь.

Глава восемьдесят седьмая

В одиннадцать вечера нас ожидал ужасный сюрприз. Мост через реку был забаррикадирован. Город лежал в полной тьме. Неприятно, однако, было то, что слышалось, как по темным улицам передвигаются люди, а звон металла говорил о том, что они вооружены.

Друэ, предатель, сообщил о прибытии короля не только мэру, но и Национальной гвардии Варенна. К встрече ненавистного Бурбона хорошо подготовились.

Вдруг в домах Варенна загорелись огни. Месье Друэ созвал также и жителей соседних городков, чтобы приветствовать нас здесь серпами, косами и цепами. Самым ужасным было то, что вся королевская семья ехала вместе. Не удастся предприятие – ни у кого не будет шанса пересечь спасительную границу.

Лошади, тащившие берлину, выбились из сил, по крупу ручьями струился пот. Людовик XVI приказал кучеру:

– Поезжай дальше, не задерживайся. Баррикады строили в спешке, небрежно, и они не могут стать настоящим препятствием.

– Сир, – возразил мужчина, – если животным придется идти еще и следующий этап, они просто рухнут замертво по дороге. Эти лошади могут одолеть еще пару сотен метров.

– Это расплата за то, что для побега выбрали этого монстра и набили его всевозможным хламом, – пробормотала я, сжав кулаки от бессильной злости.

Что еще оставалось королю, кроме как завернуть в Варенн?

Мэр города, месье Жан-Поль Сос, владелец небольшой лавки из нижнего города, предупрежденный Друэ, сразу приказал расположенным здесь национальным гвардейцам выстроиться шеренгами по обеим сторонам главной улицы.

– Здесь должна проехать карета короля, – заключил он, – потому что прочие улочки нашего города слишком узки для чудовищной повозки.

Едва карета показалась, солдаты Национальной гвардии вышли из тени домов и устремились к берлине. Мэр Сос и командующий офицер подошли к карете, очень вежливо поприветствовали и спросили, куда все держат путь. Мадам Франсина дю Плесси представилась сама и представила своих спутников:

– Я графиня Анастасия Алилуевна Корф, а это мои дочери Наталья и Варвара. Это – их гувернантка мадам Амели Роше, а вот – няня детей Розали, а сзади сидит мой камердинер месье Дюран.

Моя госпожа выглядела очень хладнокровной. Она также не забывала, насколько высокомерно напоминать о том, что торопится и остановка здесь нужна только для того, чтобы сменить лошадей.

Мэр потребовал паспорт госпожи графини, порядка ради, как он выразился. Мадам Франсина нетерпеливо протянула из окна кареты паспорта всех спутников, которые месье Сос принял с поклонами. Он и офицер снова поклонились и отошли в ближайший трактир, чтобы там проверить бумаги.

– Поспешите, месье, я хотела бы вскоре продолжить свое путешествие! – крикнула им вслед «русская» графиня Корф, она же мадам дю Плесси. Офицер обернулся, ловко отсалютовал, и мы услышали четкое «конечно, мадам графиня».

Пассажиры берлины и мы, обе камеристки, были полны недобрых предчувствий. В этот момент в ночи зазвонили церковные колокола.

Вслед за этим разрастающиеся толпы людей устремились к нам и окружили. Наша пригоршня гусар по численности безнадежно им уступала.

Один офицер подошел к окну берлины и прошептал:

– Я знаю брод через реку и мог бы провести ваше величество.

Но, как позже сообщила нам мадам дю Плесси, король отклонил это спасительное предложение:

– Людей вокруг нас становится все больше, если мы попытаемся прорваться, начнется кровавая бойня.

Так мы лишились и этого шанса.

Его величество полагал, что месье Буйе ждет в Стэнэ, местечке в восьми милях дальше в направлении Монмеди. Генералу нужно было бы сообщить, тогда он быстро прибыл бы со своей кавалерией и местная Национальная гвардия оказалась бы в меньшинстве.

Людовик приказал офицеру гусаров скакать к генералу Булье и просить его как можно скорее вызволить его из затруднительного положения.

Едва офицер собрался в путь, как появился мэр, обратился к «графине Корф» и заверил ее, что проверка подтвердила правильность ее документов, но, к сожалению, как ему только что сообщили, небольшой оползень за границей города перекрыл единственную дорогу. Ему очень жаль, но он вынужден просить мадам графиню задержаться на один день.

Пассажиры берлины и мы, камеристки, побледнели. Но мэр быстро продолжил:

– Так как все места для ночевки заняты, я счел бы за счастье, если бы благородные господа согласились переночевать в моем скромном доме.

– Ну и влипли мы, – пробормотала демуазель Анжелика, от оптимизма у нее не осталось и следа.

– Что еще нам делать, кроме как принять это лицемерное предложение? – спросила я молодую женщину, стиснув зубы от злости и разочарования. – То, что парень лжет, понятно даже королю, но что ему теперь предпринять? Пробиваться силой – исключено, не говоря уж о состоянии наших лошадей.

Итак, мы последовали за месье Сосом в его маленькую лавку. Там было очень тесно, но приятно пахло всякими экзотическими пряностями, о которых лавочники в Париже давно уже только мечтать могли.

Мэр, непрестанно кланяясь, попросил уважаемую госпожу графиню подняться наверх в свою спальню, чтобы отдохнуть от тягот путешествия. Мы все бодро взобрались по крутой лестнице, настоящий насест для кур, на второй этаж, и обнаружили там большую спальню. Оба ребенка упали на супружескую кровать и тотчас уснули. Без предупреждения месье Сос обрушился на камердинера, месье Дюрана.

– Вы удивительно похожи на Людовика Шестнадцатого, месье. Скажите, вы король? – спросил он с глуповато-наглой ухмылкой.

Наигранно смеясь, Людовик покачал головой, но мы все заметили, что ему не удалось обмануть мэра. Мы оказались в ловушке. Коварный владелец лавки послал конюха к отставному судье, верному королю, который долгое время жил в Версале. Этот господин вошел в спальню и, взглянув на мнимого камердинера, опустился на одно колено:

– О, сир, – почтительно начал он, и только потом, заметив, что предает своего короля, замолчал.

– Спасибо, дорогой! – крикнул мэр. – Полагаю, комедия окончена.

– Да, теперь все кончено, – шепнула я демуазель Анжелике.

– Да, – сказал Людовик и, совершенно павший духом, опустился в кресло с высокой спинкой. – Я – король Франции. Это моя жена, мои дети и моя сестра. А эта дама – графиня дю Плесси. Остальные – немногие верные слуги, которые у меня еще остались.

Потом он собрался с силами и трагическим голосом воскликнул:

– Мы в ваших руках, месье, и я прошу вас обращаться с нами с уважением, которое во Франции всегда проявляли к коронованным особам.

Мэр, казалось, был удивлен, как легко разоблачил маскарад королевской семьи. Он решил спокойно ждать.

Глава восемьдесят восьмая

Когда стало известно о побеге короля, спешно созвали Национальное собрание и быстро пришли к решению:

– Короля и всех членов королевской семьи – арестовать.

Ворота дворца Тюильри заперли, охрану удвоили, и генерал Лафайет отдал строгий приказ закрыть все магазины, а также Парижскую биржу. Он опасался выступления плебеев.

Известие о том, что Людовик скрылся, распространилось, как лесной пожар, собрались возбужденные толпы, силой взломали ворота и штурмовали Тюильри.

– Они разбили, растоптали, расколотили и разрезали все, где было имя Людовика или его портреты, – писал один придворный. – Нужно ли было рассчитывать на то, что король явится во главе собранного за границей войска наемников? Тогда это было бы крушением революции.

Якобинцы оценивали событие совершенно по-другому. Жан-Поль Марат, их предводитель, сухо сообщил:

– Братья, к чему волнение? Исчезновение этого паразита фактически означает его отречение от трона. И сожалеть об этом мы будем, наверное, последними.

Генерал Лафайет срочно отправил курьеров. Проследить путь берлины было легче легкого. Само собой разумеется, чудовищная штуковина привлекала внимание людей. Такое не каждый день увидишь.

Оба следопыта, один из них личный адъютант генерала Лафайета по имени Ромёф, и батальонный командир Баийон ни свет ни заря достигли Варенна и лавки месье Соса.

Тот проводил их в свою спальню, где месье Ромёф вытащил из кармана приказ об аресте и хотел зачитать его вслух. Тут королева вспылила, она вырвала бумагу из рук мужчины и хотела разорвать, но король ей помешал. Тогда она в бешенстве швырнула смятую бумагу на пол.

Отважная маленькая группа гусар стояла на страже у двери лавки и вынуждена была выслушивать непристойные оскорбления местных жителей. Король запретил им выступать против этих людей из страха, что некоторые из бунтовщиков могут пострадать. Это было, конечно, очень благородно со стороны нашего монарха, но я не пожалела бы, если бы самым злостным крикунам по крайней мере носы расквасили.

Месье Сос обрадовался, что может снять с себя ответственность за такого высокопоставленного пленника. Пусть оба офицера делают с ним, что хотят. Между тем в город прибыл герцог де Шуазёль, и ему как-то удалось пробиться к Людовику.

– Сир, – заклинал он короля, – я настоятельно вас прошу, садитесь с сыном на лошадь, она ждет за этим домом, и скачите к Буйе. Нескольких гусар хватит для защиты. Подумайте, сколько людей на улицах Варенна: тут Национальная гвардия не сможет стрелять вам вслед, не рискуя устроить кровавую бойню. Возникнет жуткий беспорядок, и вы должны этим воспользоваться, сир. Я уверен, что королеве и остальным удастся спастись. У нас достаточно верховых лошадей наготове, и момент неожиданности на вашей стороне.

– К чему вся суета? – спросил Людовик. – Генерал Буйе расквартирован всего в нескольких милях и, конечно, уже на пути сюда. Я только впустую потрачу время.

Мне удалось перекинуться взглядом с моим любимым Жюльеном. Он устало пожал плечами. Король снова начал медлить, притворяясь, будто проголодался, и попросил подать еду. Мэр не был чудовищем и немедленно поручил это своей жене. Быстро – для планов короля чересчур быстро – еда была готова. Завершив трапезу, король попросил мэра дать детям подольше поспать.

Королева между тем попыталась договориться с женой начальника этого местечка. Она хотела перетянуть мадам Сос на свою сторону. Но теперь всё знали уже слишком многие. Что же тут могла поделать жена лавочника?

– Мадам, – настаивала Мария-Антуанетта, – не могли бы вы использовать все свое женское обаяние, чтобы переубедить вашего супруга?

Эта попытка в своей наивности была так трогательна, что у меня на глаза навернулись слезы, когда я увидела умоляющий взгляд королевы. Женщина не осталась равнодушной – она тоже была матерью. Мадам Сос даже заплакала, когда королева бросилась на колени перед ней, хозяйкой простой лавки.

– Мне так жаль, мадам, – всхлипывала женщина. – Но это означало бы гибель для моего мужа. Король мне правда нравится, но клянусь святой Девой Марией, своего мужа я люблю больше. Поймите, пожалуйста, мадам. Нам бы пришлось бежать, оставить дом и лавку.

Тут королева поднялась и замолчала. И мне стало страшно за наше будущее.

Если и нас, слуг, тоже привлекут к суду, я покажу этим обвинителям. Разве я не свободная гражданка? А раз так, то имею полное право покинуть страну. Или, может, нет? Богом клянусь, я за собой никакой вины не знаю. И все это я собиралась высказать на весь зал. В случае необходимости я обратилась бы к Жоржу Дантону. Он помог бы мне и моей госпоже.

– За окном уже светает; национальных гвардейцев теперь тысячи четыре. Да и толпа зевак перед лавкой становится все больше, – шепнула мне мадам Франсина. – Бегство короля теперь уже невозможно.

– В Париж, – вдруг услышали мы. – Король должен вернуться в столицу. Отправьте его в Париж. Да здравствует нация. Назад Людовика, туда, где ему место.

Не только монарх, но и граждане Варенна хорошо знали, что генерал Буйе уже где-то поблизости. Если этот верный королю офицер идет со своими людьми на Варенн, то у короля хорошие перспективы отправиться в ссылку.

– На границе стоят проклятые австрияки. Нельзя больше медлить с возвращением короля в Париж, – убеждал какой-то мужчина мэра. Тот вдруг стал очень энергичным и потребовал от короля, чтобы тот мужественно покорился своей судьбе и отправился обратно в Париж.

Я не знаю, что меня на это толкнуло, но я попыталась потянуть время. Как будто у меня начались ужасные колики, я трагично завращала глазами, жалобно застонала, прижала руки к животу и театрально упала на большую кровать.

– Пожалуйста, мадам, – причитала я, – ради всего святого, не оставляйте меня здесь умирать.

К сожалению, мои артистические таланты совершенно не подействовали на мэра. Где же застрял генерал Буйе? Было уже больше семи часов. Неужели посланный офицер не застал его в Стенэ?

Король понял, что надеяться теперь больше не на что. План провалился.

Монарх сник. Дети были совершенно сбиты с толку. Девочка уже очень хорошо понимала масштабы этой драмы, и даже мальчику было ясно, что вынужденное возвращение означает большие неприятности для его родителей.

– Наша прогулка закончилась, мадам? – грустно спросил дофин свою гувернантку.

Королева застыла как столб. Только выражение ее лица говорило о том, с каким трудом ей удается сдерживать гнев. Зеваки на улице начали петь про короля насмешливые песни. В принципе они хотели только одного: чтобы он как можно скорее исчез из их города.

И Людовик XVI подчинился давлению народа – как уже не раз в своей жизни. Его величество мог без труда продлить пребывание в Варенне и тем самым выиграть время.

В половине восьмого утра берлина опять была на дороге, ведущей в Клермон и Сен-Менеуль. Какой-то умник между тем успел обворовать карету. Из нее исчезли запасы продовольствия, также она полегчала на несколько ящиков с драгоценной посудой и тончайшим столовым бельем; зато теперь для меня и демуазель Анжелики нашлось место в карете короля. Одноконный экипаж вместе с лошадью остался в Варенне.

Нас сопровождал огромный наряд гвардейцев, кроме того, сотни людей бежали рядом с каретой.

– Совсем безоружных людей во Франции теперь вообще не увидишь. И даже простые женщины носят с собой ножи, дубинки или серпы, – заметила мадам Елизавета, которая в отличие от королевы выглядела довольно спокойной. – Даже у маленьких мальчиков при себе есть хотя бы рогатка.

– Пожалуйста, мадам, задвиньте занавеску, – попросила Мария-Антуанетта графиню дю Плесси. – Не могу на это смотреть.

Но когда мадам Франсина захотела оградить пассажиров кареты от взглядов толпы, раздались протестующие крики. Людовик вмешался – и нам пришлось выносить эти издевательства. Все сохраняли самообладание; даже дофин не показывал страха.

Постепенно настроение народа становилось хуже; неумытые крестьянские рожи заглядывали в окна кареты; вонючие глотки изрыгали непристойные оскорбления, и грязные лапы тянулись в карету, чтобы пощупать платья и прически Марии-Антуанетты и ее невестки.

– Это абсурд, – шепнула я в бешенстве демуазель Анжелике, – наша королева, дочь императрицы и жена монарха, мать дофина Франции, должна терпеть такие оскорбления от грязного сброда, который даже свое собственное имя правильно написать не умеет.

Но маленькая горничная к тому времени уже была так напугана, что сидела с зажмуренными глазами и не отваживалась произнести хотя бы слово. Только позже мы осознали всю трагичность ситуации. Вскоре после того как мы уехали из Варенна, прибыл генерал Буйе со своими отрядами и узнал, что король уже на обратном пути в Париж. Генерал развернул коня и еще мог увидеть, как берлина покидает Варенн.

Тут он понял, что опоздал. Но с другой стороны, если бы он успел, сколько бы могло пролиться крови. Да и исход совсем был неизвестен.

Глава восемьдесят девятая

Возвращение в Париж стало чистым адом. Стояла ужасная жара, и поднимаемые лошадями облака пыли оседали на наших лицах, мы с трудом могли дышать.

Один оборванец пробрался к окну кареты и под аплодисменты окружающих плюнул прямо в лицо королю. Но больше всех страдала королева. Прибыв в Париж, она изменилась до неузнаваемости. В этой исхудавшей и седовласой женщине не было больше ничего женственного – впалые щеки, белые губы, покрасневшие глаза. Неужели это и была некогда ослепительная красавица?

– Долгие годы забот, унижений и смертельного страха окончательно сломали ее, – позже сказала мадам Франсина мадам Турнель, которая не участвовала в побеге. – Она совершенно лишилась сна и аппетита.

Возвращение в Париж длилось несколько дней. Это были «дни сияющего триумфа для всех противников монархии», как писал «Друг народа». Для короля и его семьи это было сущей пыткой.

В Тюильри Марию-Антуанетту ожидал еще один удар. Ее слуги сидели в тюрьме, и в ее личных покоях уже похозяйничали вандалы. Немногие слуги, которых не бросили в застенок, принялись за уборку.

– Ко всем бедам, в это время один из последних союзников, граф Мирабо, совершенно неожиданно умер, как я только что узнала, – говорила убитая горем мадам дю Плесси.

После смерти Мирабо радикальные якобинцы в Национальном собрании пришли к власти.

– Экстремисты шагают гигантскими шагами вперед, – сказал мне папаша Сигонье, когда мы впервые увиделись после неудачного побега. – Их поддерживают бунтующие парижане, которые ненавидят королеву, и они все громче требуют отречения короля.

От недостатка продовольствия, безработицы, галлопирующего падения курса непопулярной бумажной валюты, а теперь еще и провалившейся попытки побега «верховного слуги государства» народ вышел из-под контроля.

И 17 июля 1792 года тысячи людей направились к Марсовому полю. Там они упорно требовали, чтобы с ненавистной монархией было покончено совсем.

– Долой Людовика, предателя, – раздавалось повсюду. – Долой проклятую монархию! Нам не нужен король. Все короли паразиты.

Как мне по секрету сообщил один торговец, долго поставлявший продукты на придворную кухню, в Париже дело дошло до сильных волнений. Генералу Лафайету и мэру Байи уже надоели бунтующие плебеи.

– Черни наплевать на закон, – жаловался генерал на выступления, которые не мог сдержать.

– Гражданские права и свобода – все это хорошо, но это убийственное нападение на невинных переполнило чашу терпения, – заявил мэр Парижа. Он призвал Национальную гвардию на Марсово поле, и она без колебаний стала стрелять в толпу.

Тем самым генерал Лафайет навеки испортил отношения с народом, и Марат в своей подстрекательской газете «Друг народа» писал даже о «резне на Марсовом поле». Вскоре снова народ начал громить магазины и грабить. Подстрекала их пресса. Красноречиво и цинично Жан-Поль Марат изображал гражданам их жалкое положение и сильнее разжигал их гнев.

– Атмосфера между богатым слоем и беднейшими из бедных отравлена. Пахнет гражданской войной, – предрекал папаша Сигонье. – В каждый момент может случиться взрыв. И тогда богачам несдобровать.

К большому удивлению обитателей Тюильри, несмотря на еще более строгую охрану, на время их оставили в покое. Мы убрали следы погромов во дворце, насколько это было возможно, и радовались, что нам предоставили по крайней мере небольшую передышку. Но развязка уже была близка.

В это как ужасное, так и сумасшедшее время, когда все развалилось, на меня обрушилось личное несчастье, хуже которого я себе и представить не могла. И даже сегодня, по прошествии почти двух десятилетий, мне трудно писать об этом.

Мой сын Жак, которого я считала в безопасности в замке Плесси в Арси-сюр-Обе и который, по словам моей матери и замкового священника, великолепно превратился в хорошенького живого мальчика, охотнее всего устраивавшего всякие безобразия, не будучи при этом злым ребенком, исчез из замка.

После тщательных поисков так и не удалось найти следов Жака Берто, который жил в обманчивой безопасности под фальшивым именем Антуана Массела, внебрачного сына служанки в Плесси.

Сначала поиски велись в строжайшей секретности, так как старались избежать огласки. Дети убегали, но всегда, как правило, возвращались. Только Антуан исчез бесследно. Пока один графский полевой сторож в отдаленном сарае не нашел труп, обглоданный крысами и бродячими кошками. Насколько можно было еще понять, моего сына задушили, а на груди ребенка ножом вырезали большую букву «Б».

Что означал этот инициал? Берто? Едва ли. Бастард? Невероятно, внебрачные дети толпами бегают всюду, и никого это не волнует. С уверенностью можно было сказать – Б – это Бурбон. Об этом говорило и то, что к одежде ребенка прикрепили трехцветную кокарду. Когда я узнала от мадам Франсины об этом ужасе, то чуть не лишилась разума.

– Какие звери могут решиться на то, чтобы хладнокровно убить невинного маленького ребенка? – закричала я в отчаянии.

– От этого отпрыска Бурбонов избавились самым легким способом. Других, которые находятся на мировой сцене, похоронят в нужное время, прикрывшись законом, – предположила моя госпожа. – Королю, его супруге и, возможно, еще и мадам Елизавете они устроят процесс, и всех приговорят к смерти. Маленькому дофину придется умереть как бы от детской болезни.

Жюльен Лагранж и папаша Сигонье не знали, что сын Жюльена – двоюродный брат правящего короля. Но я решила, что пусть так все и останется. Наш ребенок погиб. Это была достойная жалости жертва трагических обстоятельств, и наша скорбь была так глубока, что мы с Жюльеном считали, что никогда больше не сможем радоваться жизни.

Человек без потомков чувствует себя потерянным; ему не хватает якоря. Он не передал дальше жизнь, и после его смерти не остается ничего.

Казалось, что существование всех наших предшественников было бессмысленно, потому что с моей смертью и смертью Жюльена все наши предки канут во тьму забвения. Как будто прежних поколений и вовсе не существовало.

Примерно так я несколько лет назад прочитала в одной книге, но тогда я не совсем это поняла. Теперь я на собственном горьком опыте поняла значение этих слов.

Жюльен считал, что мы должны попытаться родить еще одного ребенка. Мне было только тридцать пять, возраст еще вроде подходящий для этого, но я не отваживалась. Только не при этих обстоятельствах, которые я не хотела ему открывать, чтобы не причинить ему еще большую боль.

В сентябре этого года Национальное собрание наконец предложило новую конституцию. Хотели учесть интересы всех слоев населения. Слишком многих групп; слишком много поваров варили эту кашу, и они же ее и портили.

«Свобода, за которую французы так отчаянно боролись, сама по себе благо и должна действовать вечно, – читал нам заметку из газеты маркиз де Сен-Мэзон. – Привилегии аристократов навсегда отменены. Монархия пока сохраняется. Но роль короля здесь незначительна. Чтобы ему было легче пережить этот удар, он получает право на так называемое вето, которое позволяет каждый закон, изданный Национальным собранием, который ему неприятен, отложить на пять лет».

– Никто, похоже, не подумал, что как раз эта оговорка приведет к провалу, – опасался папаша Сигонье, который встретил эту конституцию с большим скептицизмом.

– Национальное собрание теперь, когда оно выполнило свой долг, должно быть распущено и заменено Законодательным собранием с гораздо более обширными полномочиями. Причем прежние члены Национального собрания не могли избираться в новый парламент.

– Каждый может думать о Национальном собрании, что хочет, – считал дядя Жюльена, – но теперь они хотят доверить судьбу нации неопытным новичкам.

Мария-Антуанетта была решительной противницей этой «стряпни»; она попыталась заставить короля не подписывать ее.

– Сир, если поставите свою подпись под этим памфлетом, – усердствовала она, вы выступите против французского народа.

Людовик хотя и соглашался с ней, но не мог устоять против давления общественности. Так он снова сделал то, чего от него ждали: во время торжественной церемонии он дал клятву верности новой конституции.

Потом он, расстроенный, пошел в покои своей супруги. Мадам Кампан рассказывала остальным придворным дамам, что там произошло:

– Его величество был бледен как смерть. Когда королева его увидела, то вскрикнула, подумав, что ее супруг, должно быть, серьезно заболел.

– Теперь все окончательно потеряно! – в отчаянии выкрикнул Людовик. – И я бесконечно сожалею, мадам, что вам приходится быть свидетельницей этого унижения.

– Король бросился к ногам Марии-Антуанетты, – продолжала придворная дама. – Потрясенная, королева умоляла его подняться. Даже когда его величество уже сидел в кресле, он дрожал всем телом. Мария-Антуанетта опустилась рядом с креслом, обняла супруга и крепко прижала к себе. Но у него еще долго не высыхали слезы.