Текст книги "Суд идет"
Автор книги: Иван Лазутин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 35 страниц)
– Ваше желание? – спросил у Шадрина усталый начальник отдела кадров, очевидно, задававший этот вопрос сотни раз за время своих заседаний в государственных комиссиях.
– Работать там, где предоставят жилплощадь.
Декан посмотрел список, лежавший перед ним, и галочкой отметил фамилию Шадрина, стоявшую в числе других фамилий.
– А если мы предложим вам аспирантуру? – Этот вопрос декан задал кокетливо, пристально вглядываясь в лицо Шадрина. Он ожидал, что оно озарится счастливым сиянием. Из-за аспирантуры всегда был бой между самыми одаренными студентами.
– Аспирантуру? – Левая бровь Дмитрия поднялась выше правой. – В аспирантуру пока не собирался.
– Как же так, товарищ Шадрин? Ваши доклады в научном студенческом обществе отмечались как одни из лучших. В аспирантуру вас рекомендуют ученый совет факультета и кафедра теории государства и права!
Шадрин молчал, глядя на золотое пенсне декана.
– Подумайте над этим серьезно. Сейчас вы решаете всю свою дальнейшую судьбу. Или вам быть ученым или практическим работником. Тем более, что у вас есть задатки исследователя. Разумеется, общежитием вы будете обеспечены.
– Спасибо вам, Василий Михайлович, но я уже решил твердо: в аспирантуру не пойду.
– Вольному воля… – полуудивленно-полунасмешливо пожал плечами декан, а взгляд его выражал: «Первый раз вижу такого чудака!»
– Что ж, подход деловой, – вмешался представитель из городской прокуратуры. – Вы, товарищ Шадрин, смотрите в корень. Только заранее должен огорчить вас, что сразу, в день приезда, вас нигде не будет ждать комфортабельная квартира с удобствами. Везде придется первые полгодика, а то и годик, пожить в общежитии. А там, постепенно, будет и собственная площадь. Да, кстати, вы женаты?
Дмитрий помешкал с ответом.
– Пока еще нет, но… скоро, очевидно, это случится.
Анкета с биографическими данными Шадрина перешла из рук представителя прокуратуры в руки работника Моссовета, который принялся внимательно читать ее.
– Что бы вас устраивало территориально? – спросил Варламов.
– Новосибирск, – не задумываясь, ответил Шадрин.
– Почему?
– У меня под Новосибирском живут мать, братья, сестра. В Новосибирске есть родственники, там я заканчивал среднюю школу, оттуда был призван в армию.
– К сожалению, в Новосибирск вас направить не можем. Было одно место, но оно уже занято. Придется подыскать что-то другое.
Отложив в сторону анкету, в разговор вмешался работник Моссовета.
– А вы могли бы, товарищ Шадрин, с полгодика подождать квартиру?
– Если это вызвано необходимостью, то можно ждать и год.
– Я предлагаю вам пойти работать в Моссовет.
– Но я же юрист?
– Нам нужны и юристы.
– Для меня это неожиданность. С работой в местных Советах я плохо знаком, а поэтому мне трудно ответить вам что-нибудь определенно.
Представитель прокуратуры с прищуром посмотрел на работника Моссовета и, дождавшись, пока тот сделает паузу, предложил Шадрину:
– Я вполне согласен с вами, товарищ Шадрин. Как юристу, вам было бы гораздо целесообразнее работать по специальности. Мы можем предложить вам должность следователя.
– Где?
– В Москве.
– Точнее?
– Прокуратура района.
– А как с жилплощадью?
– Мы сейчас строим дом. Месяцев через шесть он будет сдан в эксплуатацию. Гарантирую вам совершенно определенно: в нем вы получите комнату со всеми удобствами. Это условие можно оговорить специально, вот на этом листке распределения.
Варламов что-то написал на листке, лежавшем перед ним, и пододвинул его Шадрину.
– Одну минутку! – Представитель из министерства юстиции осторожно задержал руку с листком распределения. Видя, что «покупатели» начинают конкурировать между собой и сманивать Шадрина, тоже решил вступить в это соперничество и тут же предложил:
– Можете подписать направление в министерство юстиции.
– Кем? – спросил Дмитрий.
– Можно народным судьей, можно заведующим нотариальной конторой. Смею вас заверить, с квартирой вам голову ломать не придется. Сразу же получите в Химках благоустроенную комнату.
– Суд меня вполне устраивает.
Варламов передал записку представителю из министерства юстиции. Тот прочитал и кивнул головой. Потом записка обошла членов комиссии, и Шадрин заметил, как все в знак согласия закивали головами.
– Товарищ Шадрин, выйдите, пожалуйста, на минутку, мы вас вызовем.
Дмитрий вышел. В коридоре на него набросились с расспросами. Белявский сгорал от нетерпения поскорее узнать, куда подписал назначение Шадрин. Он не мог стоять на месте, тормошил его за рукав пиджака.
– Ну, куда? Чего ты молчишь, как чурбан? Москва?
– Приказано на минутку выйти. Еще не решили.
Минута эта Шадрину показалась длинной. Она протянулась целых десять минут. Когда он снова, по вызову, вошел в кабинет декана и сел в кожаное кресло, то сразу же почувствовал, что победителем в конкуренции «покупателей» вышел представитель городской прокуратуры Варламов.
– Так вот, товарищ Шадрин, комиссия единодушно решила направить вас в распоряжение прокурора города Москвы. Ваше последнее слово?
– Согласен.
Шадрин молча подписал листок назначения и поднялся с кресла. Когда он, попрощавшись, взялся за дверную ручку, его остановил Варламов.
– С женитьбой, товарищ Шадрин, не откладывайте. Учтите, метраж получаемой жилплощади зависит от количества членов семьи. Так что не прогадаете, советую.
Шадрин благодарно улыбнулся и вышел из кабинета.
Когда Белявский узнал, что Шадрина оставили в Москве, он бросился к нему чуть ли не на шею.
– Димка! Чертяка ты этакий, поздравляю! Еще раз поздравляю! Все идет как по маслу! С тебя причитается!
В этот день Шадрин насилу отвязался от Белявского. Тот провожал его до самого метро и все тянул к себе домой, где обещал познакомить с родителями, намекая, что и обед уже заказан по телефону.
Лишь в метро Дмитрию удалось расстаться со своим благодетелем, который в сотый раз принимался поздравлять его с Новосибирском.
V
В воображении Дмитрия все еще стояло энергичное лицо представителя прокуратуры, старшего советника юстиции Варламова. Фамилию его он узнал уже после распределения. Варламов понравился ему сразу: прост и в то же время с какой-то загадочной хитринкой в умных серых глазах. Такие, если идут к цели, то или наверняка достигают ее, или ломают себе шею. Чем-то он походил на убитого под Смоленском командира гвардейского пехотного полка, в котором служил Шадрин. Дмитрий об этом подумал сразу же, как только переступил порог кабинета декана и беглым взглядом окинул членов комиссии.
Увидев из окна Дмитрия, когда он показался в переулке, Ольга выскочила на улицу. Не обращая внимания на болтливую соседку, которая, перестав полоскать белье, от любопытства раскрыла рот, Ольга схватила Шадрина за плечи и принялась тормошить.
– Куда? Не тяни душу! Ну, говори же скорей!
Видя, с каким беспокойством и нетерпением ждала Ольга этого единственного слова – город, куда он получил назначение, – Дмитрий решил пошутить.
– Норильск, – нарочито хмуро ответил он и мягко отстранил Ольгу.
– Что?
– Но-рильск! – по складам произнес Дмитрий, с трудом сдерживая смех.
«Что он, шутит?» – подумала Ольга.
– Митя, обожди, нужно подготовить маму. Ведь это же серьезное дело. – Закрыв перед носом Дмитрия дверь сенок, она тихо просила: – Я умоляю тебя, о Норильске матери пока ни слова. Ведь она старая, больная!
По лицу дочери Серафима Ивановна поняла, что назначение Дмитрий получил невеселое. Последний раз он заходил к Ольге уже давно, месяца два назад, еще до болезни. За эти два месяца в комнате ничего не изменилось: так же чисто, так же уютно, та же накрахмаленная белоснежная занавеска на окне. Дешевенький гобеленовый коврик над старомодным диваном со спинкой (на нем спала Серафима Ивановна), круглый стол, покрытый чистой скатертью, старинный, уже не однажды циклеванный дубовый буфет, хрупкая этажерка с зачитанными книгами, на стене прибит круглый репродуктор, которому уже много-много лет. Такие репродукторы выпускали в тридцатых годах. Даже старенькие ходики на стене, на щитке которых была изображена лубочная картинка сенокоса, и та говорила, что все здесь приобретено давно, годах в двадцатых-тридцатых. Один лишь стенной календарь да никелированная настольная лампа, которую Ольга приспособила к стене, как-то выделялись в выцветшей и потускневшей обстановке.
Серафима Ивановна суетилась у стола. О том, что Дмитрий получил назначение в Норильск, ей уже сказали, но где находится этот Норильск, она не знала. Другое волновало ее: она догадывалась, что Ольга и Дмитрий собираются говорить с ней об очень важном, серьезном.
Когда сели за стол, Дмитрий разлил по рюмкам вино.
– За что? – Серафима Ивановна до сих пор еще не удосужилась спросить, где же находится Норильск. – За этот… как его… вот ведь память стала… уже и забыла…
– Ты о чем, мама?
– Ну, город-то, куда Митю назначили работать?
– Норильск, – ответила Ольга, подозревавшая, что мать впервые слышит название этого города или, чего доброго, с чем-то путает.
– За Норильск так за Норильск! – Серафима Ивановна чокнулась с Дмитрием. – Это, кажется, по Казанке?
– Нет, мама, по Северной. Выезжать туда с Ярославского вокзала.
– Что ж, и эта дорога хорошая. Почти каждые пять минут ходят электрички.
Ольга как поднесла к губам рюмку, так и замерла.
– Вы с чем-то путаете, Серафима Ивановна. Норильск находится далеко, на электричке туда не доедешь.
– А где же? – Лицо Серафимы Ивановны как-то сразу потухло.
А Дмитрий думал: «Не обижайтесь, но я еще немного подержу вас в напряжении. Радость, которую сообщу вам, будет тем приятней и ощутимей, чем больше страхов наговорю о Норильске».
– Он находится в Восточной Сибири, где река Енисей впадает в Ледовитый океан, севернее Игарки.
Серафима Ивановна, не пригубив рюмку, поставила ее на стол.
– Да это как же ты согласился ехать туда? Поди, одной езды суток трое.
– Немножко побольше, Серафима Ивановна. Шесть суток поездом, потом двадцать пять дней плыть по Енисею на пароходе до Игарки, а там нужно еще ехать на оленях или на собаках.
Поставила свою рюмку и Ольга. Только теперь она отчетливо представила себе, где находится Норильск. Но ей казалось, что Дмитрий что-то недоговаривает. Она догадывалась об этом по еле уловимым оттенкам выражения его лица. Однако эти сомнения тут же исчезали.
Серафима Ивановна покачала головой.
– Да-а… Митенька, далеко они тебя запрятали.
– Не моя воля, Серафима Ивановна, куда пошлют – туда и едем. Везде нужны люди.
– Люди-то они, конечно, везде нужны, да уж больно далеко. И с продуктами, поди, не особенно важно.
– Север. – Дмитрий развел руками. – Все привозное, свое ничего не растет, под боком Северный Ледовитый океан, снега, морозы… В основном все продукты завозят в консервах, в концентратах и в сушеном виде. Даже картошка и та сушеная, такими ломтиками жареными. Одним словом – не Москва.
– Да спаси тебя господь, за что же тебя, сердечного, туда гонят? Неужели другого не могли послать? Так прямо ты один у них и нашелся?
– Так начальство захотело. Ничего не поделаешь.
– А город-то, он как, сам по себе большой? Газа, конечно, нет, и вода, поди, как у нас – беги в колонку?
– Норильск пока еще не город. Это наметка города, его только начинают строить. Годочка четыре придется пожить в бараках, а там видно будет, может, построят и каменные дома.
Дмитрий замечал, как с каждой новой деталью о Норильске никла Ольга.
– Вы спросили насчет удобств? Хорошо, если провели электричество. Ну, насчет воды – этого добра там хватает. Тундра, мох, лишайник… Копни рядом с бараком ямку на штырь лопаты – вот тебе и вода.
– Да как же там живут люди? Ведь холода, поди? Почитай, что Ледовитый океан под носом? – спросила Серафима Ивановна, что-то прикидывая в уме. Она – это было заметно – стала тверже в разговоре, точно в ней только что созрело, после некоторых колебаний, определенное внутреннее решение.
– Да, климат там неважный. Морозы зимой доходят до шестидесяти градусов. Бывают такие снежные бури, что люди от барака к бараку ходят по веревкам, чтоб не унесло ветром.
– Как же этакие страсти переносят люди?!
– Живут, не умирают. Правда, основной процент населения составляют местные жители да освободившиеся из заключения уголовные преступники. Но те уже привыкли к климату.
– Ты о каких местных жителях говоришь? – спросила Ольга.
– Ненцы, чукчи, эскимосы…
– Это те, что в тундре живут? – спросила Серафима Ивановна.
– Да, да, в тундре.
И снова грудь Дмитрия распирал приступ подступившего смеха. Он изо всех сил крепился, чтоб не расхохотаться. Ему было мило и дорого волнение Ольги. Однако опечаленное лицо Серафимы Ивановны его начинало тревожить. «Может быть, жестоко так зло шутить над старым человеком? – спрашивал он себя. – Не дай бог, если подумают, что устраиваю проверку Ольги. Пора прекращать эту глупую шутку».
Ольга опустила взгляд и принялась нервно катать в пальцах шарик из хлебного мякиша. Лицо ее было бледное. В ней происходила скрытая борьба.
Дмитрий теперь уже видел, что в своей шутке он зашел далеко. Но начатую игру решил доводить до конца. Если вначале он вел эту игру шутя, с трудом сдерживая смех, то теперь, когда сам по себе возник вопрос: поедет ли с ним Ольга в Норильск или не поедет, он испытывал внутреннюю дрожь. Были минуты, когда ему становилось страшно, и он спрашивал себя: «Неужели я ошибался в ней?»
– Да, не сладко тебе там придется, Митя, не сладко. Но ничего, не горюй, не на век туда едешь, поработаешь годика четыре да и назад приедешь, другого пошлют заместо тебя.
– Нет, Серафима Ивановна, уж если ехать строить город, то нужно строить его по-настоящему. За четыре года ничего не сделаешь. Тут как ни кидай, а меньше чем в десяток лет не уложишься.
Дмитрий заметил, что Серафима Ивановна упорно избегала его взгляда.
– Так что же мы налили и поставили? Чай, не на поминках. – Она подняла свою рюмку и протянула ее к Дмитрию. – За Норильск так за Норильск! Живой человек нигде не пропадет, А твое дело молодое, за неженатое, так что не тужи, Митя, выпьем за твое здоровье и успехи на новом месте!
«Отбой, – подумал Дмитрий и почувствовал, как в нем расправляет крылья обида. Теперь он уже не жалел, что затеял эту шутку. – Ах, так? Ну что ж, слушайте дальше».
– Спасибо, Серафима Ивановна! Только прежде чем выпить за мое здоровье, за успехи на новой работе, я хотел кое-что спросить у Оли и у вас. – Дмитрий волновался. Его руки дрожали. Волнение его передалось и Ольге, которая сидела пунцово-красная и не поднимала от стола глаз.
Поняв, о чем должна пойти речь, Серафима Ивановна не хотела показывать вида, что обо всем догадывается.
– Пожалуйста, Митя, мы с Олей всегда готовы тебе помочь: как-никак, не первый месяц знаем друг друга. Поди, друзья вы с ней.
– Серафима Ивановна, я сегодня пришел к вам с очень серьезным разговором. Вы знаете, что с Олей мы дружим давно, любим друг друга… – Дмитрий поднял глаза на Серафиму Ивановну. Та не выдержала его взгляда и принялась сметать со стола крошки. – Сейчас я кончаю университет, буду работать следователем в прокуратуре; выхожу, можно сказать, на самостоятельную дорогу. А поэтому пришел сегодня к вам с тем, чтобы Оля решила: будет она моей женой или не будет?
Ольга съежилась, боясь произнести слово.
– Это уж ты, Митя, спрашивай не у меня, а у нее. Только как же так? Завтра вы поженитесь, а месяца через три ты укатишь на Север, к своему океану?
– Нет, Серафима Ивановна, уж если мы поженимся, то на, Север поедем вдвоем.
– А как же ее учеба? – Губы Серафимы Ивановны дрогнули. Материнским сердцем она почувствовала: то, о чем начинается речь, уже давно решено между молодыми. Мысль о том, что дочь уедет от нее на край света, пугала ее.
– Очень просто. Можно учиться заочно, а летом будем приезжать оба: я – в отпуск, она – сдавать экзамены.
– Не горячитесь… Я, как мать, вам только добра желаю и перечить не стану, но советую – обождите еще годок. Ты, Митя, поедешь пока один, осмотришься на месте, укоренишься в работе, попривыкнешь, а потом приедешь на будущее лето за Ольгой.
На стене четко тикали ходики. Полосатый котенок забрался Дмитрию на колени и удивленно смотрел ему в глаза, словно желая спросить: «Почему сразу все замолчали?»
«Нет, это уже садизм!.. Пора кончать эту злую игру. Грех такому испытанию подвергать старого человека», – в душе осуждал себя Шадрин. Но все-таки решил спросить о том главном, на пути к чему он сам себе поставил столько препятствий этим разговором.
– Так как же мы решим, Оля?
– Поеду… – глухо ответила Ольга.
Серафима Ивановна заплакала тихо, беззвучно, как плачут только матери.
Поняв, какой жестокой пытке он подверг их, Дмитрий в душе проклинал себя за эту игру. Теперь он думал о единственном: как лучше искупить свою вину перед матерью и дочерью.
– Что ж, дочка, раз уж судьба твоя, то благословляю. Только ты, Митя, береги ее! – По иссеченным морщинами щекам Серафимы Ивановны катились слезы. Вся она в эту минуту показалась Дмитрию беспомощной, как-то сразу осиротевшей, старенькой.
«Какие они обе хорошие! Спасибо вам, мои родные, я этого не забуду, – внутренне ликовал Дмитрий. – Только не осудите меня строго за весь этот разговор».
– Выпьем за наше счастье! – Дмитрий привстал, притянул к себе Ольгу, с трудом отнял от ее щек ладони и поцеловал в мокрые, заплаканные глаза. Потом подошел к Серафиме Ивановне, поцеловал и ее.
– Ну что вы разревелись? Не в тюрьму же нас сажают! Поедем строить новый советский город.
– Говорят, там цинга, Митя. – Серафима Ивановна теперь уже разговаривала не с другом дочери, а с будущим зятем.
– Ну и что? Захватим с собой мешок чесноку, полмешка луку, никакая цинга нас не прошибет. – Дмитрий потрепал по щеке Ольгу, которая не могла поднять от 136 стола заплаканных глаз. – Хоть на собаках покатаешься, пароходы увидишь. По-эскимосски говорить научишься.
Ольга вытирала кулаком слезы и смеялась.
Дмитрий видел, что она была счастлива. Ее не пугали ни Норильск, ни холода, ни сушеные продукты. «Любит! И как любит!»
Чокнулись, Ольга и мать выпили, а Дмитрий стоял и держал в руках рюмку с вином. Чувство виноватости, стыда и радости смешались в одно чувство счастья, и он, морща лоб, не находил тех больших слов благодарности, которыми можно было бы выразить его состояние. Голос его дрогнул.
– Серафима Ивановна, и ты, Оля! Я перед вами тысячу раз виноват. А поэтому прошу простить меня. Всей правды, которую я должен был вам сказать, я не сказал.
Мать и дочь замерли на месте, точно ожидая чего-то страшного, такого, от чего в жилах застывает кровь. Самоеды, морозы, сушеный картофель, цинга, бараки – все это им казалось мелочью по сравнению с тем, что еще собирался сказать Дмитрий.
– Все, что я говорил вам о Норильске, о Севере – все это я выдумал. Государственная комиссия… – Дмитрий достал из кармана путевку и развернул ее. – Решением Государственной комиссии я назначен в распоряжение прокурора города Москвы. Через полгода мы, Шадрины, получаем в новом доме комнату со всеми удобствами.
Смешно было видеть Дмитрию как-то сразу поглупевшие лица Ольги и Серафимы Ивановны.
Ольга выхватила из рук Дмитрия путевку и, не веря глазам своим, принялась читать про себя.
– Да ты вслух, вслух… – просила ее Серафима Ивановна, недоверчиво глядя на Дмитрия. Происходящее она понимала с трудом.
Ольга встала из-за стола. Голос ее был решительным и суровым.
– Дай честное партийное слово, что ты пошутил.
– Даю честное партийное слово, что ни в какой Норильск мы не едем, – виновато улыбаясь, ответил Дмитрий.
– Дай честное партийное слово, что тебя оставляют в московской прокуратуре, – все так же твердо и наступательно произнесла Ольга.
– Даю честное партийное слово, что Государственная комиссия направила меня в распоряжение прокурора города Москвы и что через несколько месяцев нам дадут квартиру со всеми удобствами.
Серафима Ивановна, сморкаясь в платок, беззвучно плакала.
Ольга еще раз, одними глазами, пробежала путевку и выскочила из-за стола. Сняв с гвоздя махровое полотенце, она подбежала к Дмитрию, и принялась хлестать им его по шее, приговаривая:
– Не ври, не учись врать! За это маленьких бьют! – Била, а у самой на глазах слезы. Плакала и смеялась.
Дмитрий неловко защищался.
– Да, господи, что это вы мудруете над старым человеком!
– Москва, мамочка, Москва! – Ольга ликовала. Подбежав к матери, она принялась целовать ее в трясущиеся губы. – Про Норильск он наврал! Напугать нас с тобой хотел. Вот, смотри! – И Ольга громко прочитала то, что было написано в путевке.
Серафима Ивановна залилась слезами пуще прежнего.
