Текст книги "Слипер и Дример"

Автор книги: Илья Черт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 37 страниц)

80

– Барышня ваша изволит думать, будто я человечьей породы. Токма ошибается слегка. Но

беспокоиться на сей счёт вам не стоит ни в коем разе. Никакой ворожбы. И жути никакой

заморской. Просто к чему пугать гостей сходу своим несуразным видом, верно, котейко?

– Верррнее не бывает, начальник! – Башкирский Кот, быстро вернувшись, как бы

ненавязчиво ласково обтёрся хвостом о ноги странного дяденьки, видимо, завершив первую часть

своего осмотра помещения. Да и тут же пошёл обратно внутрь квартиры, приступая ко второй

части досмотра, постепенно теряя внешний вид. Простите, точнее, попросту исчезая на глазах.

Сорри, меняя частотный диапазон воплощения. Э, извините, ну, да вы уже всё поняли. Короче, кот

и в ус не дул. Внимательный Загрибука не упустил этого странного обстоятельства из виду и тут

же успокоился.

«Хитрый котище всё уже просёк и чует, что здесь всё ништяк!» – довольно решил он про себя.

– Верно, мой учёный друг! – внезапно повернувшись к Загрибуке, произнёс дяденька.

Тот аж подпрыгнул, успев коротко икнуть в воздухе.

– Да не читаю я ваши мысли! – поспешил успокоить его Стрелочник, тем самым ещё больше

убедив Загрибуку в этом факте. – Просто по роду профессии я очень и очень внимателен, —

добавил дядька и тут же рассеянно стал рыскать по карманам служебной жилетки, явно что-то

потеряв, – а у вас всё на лице само написано. Да и я бы думал что-нибудь в этом роде на вашем

месте.

– Умение поставить себя на место другого, – неожиданно промурлыкал Башкирский Кот,

проявляясь вторично возле ног Стрелочника Белочкина, – есть воистину величайшее умение!

Целые народы, сумевшие поставить себя на место других, а других на своё место, исчезли в

одночасье в самых что ни на есть других местах, а точнее, гикнули себя повсеместно. Целые

цивилизации, изменявшие местным порядком свои и другие места, заместо себя оставляя местечко

в других, исчезали в порталах отнюдь не местечкового значения. Полный винегрет! Сам

Абракадабр сломал бы палец в своей ноздре, пытаясь распутать это дело! Сконфуженный китаец

Конфуз-ци в своё время написал трактат на тему разумной взаимности отражений, али попросту

вменяемой зеркалки, и на основе этого высочайшего во всех различных смыслах труда было

сделано немало открытий чудных, и расцвело немало гениев, парадоксовых друзей, и поэтов,

воспевших обррраз, летящий на крыльях ночи…

Дример нагнулся и прикрыл рукой пасть коту.

– Как тут, батя? Тихо? – спросил он, озираясь осторожно из-под Шапки-Невредимки.

– По-всякому бывает, – охотно и открыто ответил Стрелочник, поведя войлочным тапком по

линолеуму. – Да вы проходите на кухню. Сейчас чайник поставим, чайку заварим. Варенье из

морошки предлагать не стану, а то вы и так уже вовсю замороченные. Но есть печенюшки

вкуснючие и другие разные прикуски для сладкой жизни. Сядем, поговорим, побормочем. Будьте

спокойны, здесь вы в безопасности.

Башкирский Кот сквозь ладонь братца продолжал гулко вещать, закатив изумрудные

монгольские глазища. Дример убрал руку.

81

– …к тому же вящему позволению неизбывно отражающийся во всех ипостасях чуткого того

внимания к личностям, окружающим вас повсеместно и восвояси! – закончил кот и приложил

лапу «под козырёк».

– Куда-куда? – переспросил окончательно заплутавший во всём Загрибука. – И во что?

– На все четыре стороны во далёкий финский аул Свояси! – буркнул Дример карлику и

пошёл по темному коридору вслед за дядькой в оранжевой жилетке. Чуть прямо, потом налево, на

кухню. Двери в комнаты, из коридора ведущие направо, были закрыты.

Кухня, в пять шагов на любую сторону, была так заставлена нехитрыми, века видавшими,

мебелью, банками, склянками и коробками, что места только и оставалось для трёх табуретов.

Стрелочник указал на них Слиперу и Дримеру, сел сам, а Загрибуке выудил из-под стола весьма

кстати невесть откуда взявшийся маленький пуфик.

– Хошь бублик? – участливо спросил дядька в жилетке.

– Премного благодарствую! – поклонился в ответ Загрибука и взял протянутое печёное

колечко, обсыпанное жареными семечками подозрительно знакомого лилового цвета. Осторожно

понюхал. Кусил краешек.

– Да ты не робей, ешь на здоровье! С него не отравишься, и мозги мутить не будет! —

подмигнул ему дядька за стёклами непроглядных очков. – Семушки эти токма успокоения

придадут и крепость духа внутри устаканят.

Пошла лёгкая чайная заварушка, во время которой все немного расслабились. На столе

появились тонкого завазюканного стекла вазочки с вареньем обычным урожая ягодок-

калиномалинок, белые керамические кружки с щербатыми краями, бумажный пакет, в котором

пахуче уживались ранее описанные бублики, а также халава с плоскими прилепленными

печенюшками и деревянная плошка типа «беличья тарелка», где кочумали орешки и кусочки

засахаренных, не поддающихся теперь уже никакой квалификации фруктостей. Чайник в центре

дымил вкусным травяным ароматом. Кот сидел на полу и тоже принимал участие в церемонии

наравне со всеми, макая залежавшуюся испокон веков сушку в пиалу с напитком, которую

поставил между лап. Вытаскивая хрумкалку из дымящейся посудины, он обсасывал её и затем

пилил края острыми зубами. Вжик-вжик. Слизывал. Закатывал глаза и мурррррррррчал. Затем

процедура повторялась. Все пили чай, молчали и приглядывались друг к другу. Обычная

восточная процедура вежливости при гостеприимстве. А что, дорогой читатель? Восток – дело

тонкое!

Стрелочник хлюпнул из своей кружки и первым нарушил прихлёбывания и чавкания:

– Все ко мне приходють да спрашивают одно и тоже. А вот на вас смотрю и кумекаю, шо вы

ко мне уж больно окольным путём на голову свалились. Видать, и вопрос будет окольный, ась?

Заляпанный плафон, свисающий с потолка, светил ярким электрическим светом, оттеняя

предметы, что делало лицо Белочкина очень и очень древним.

82

– Тогда не будет удивительным, если я спрошу, откуда вы, Белочкин, здесь? – Слипер

смахнула с подсохшей синей футболки капельки пролитого чая. – Если меня не обманывает

чутьё, вы тоже сюда издалека попали.

– Ух ты! – удивлённо поднял бровь Стрелочник за стеклами очков. – А ты молодца. Все вот

сходу спрашивают совсем другое.

– Что же? – оторвался от еды Загрибука. Он пытался совладать с псевдочеловеческими

пятипалыми руками своего новообретённого тела.

– Ну, – подперев давно небритый подбородок, задумчиво произнёс дядька, – чаще всего,

куда идти дальше? Или как вернуться домой? Или ещё чаще, где я и сколько нас? – Он хохотнул.

– Хм… Куда идти – это уж как придётся, – улыбнулась Слипер, грея босые ноги, поставив

их одну на другую на холодном линолеуме, ибо сырые кроссовки предпочла снять. – Насчет

вернуться домой – неплохо бы вспомнить, каково там жилось, и было ли настолько неплохо, что

нам не пришлось самим оттуда делать ноги когда-то. С математикой во вселенной всегда

сложности, но пока что вроде нас пятеро вместе с вами. А где мы – что ж, эта кухня кажется мне

вполне уютным местом, а её хозяин – весьма милым и интересным собеседником.

Она, улыбаясь, обвела кухню взглядом. Встретилась глазами с Башкирским Котом. И тот

незаметно, но многозначительно кивнул ей, прикрыв мечту татарских окулистов:

– Айна-лайна, Слипер-джан! Хорррошая девочка.

– Вы удивляете меня всё больше! – Стрелочник снял с себя оранжевую жилетку и повесил её

на ручку холодильника «Омск».

Дример успел-таки прочитать на спине жилетки трафаретную белую надпись «Служба Путей С

Общением» и нахмурился, что-то припоминая. Дядька поправил на волосах мятую фуражку и

опёрся локтями в сиреневых заплатах на стол. – Добрые улыбки, учтивая речь, манеры. Приятно,

не скрою, принимать таких гостей. Что ж, и вопрос ваш весьма не глуп, уважаемая луноокая.

– Просто Слипер, – она улыбнулась.

Стрелочник понимающе кивнул, вернув ей такую же тихую улыбку, и замолчал.

– Что же вы здесь делаете? – спросил тихо, исподлобья, Дример, хрустя кусочком

засахаренной восточной сладости. – Простите, господин Белочкин, но мне это место не кажется

таким уж притягательным курортом, куда можно поехать на сомнительное оздоровление даже по

бесплатной путёвке.

– Верно, мой юный друг, – засмеялся Стрелочник, хлопнув ладонью по столу, —

оздоровление тут сомнительное! Да и путёвка не была бесплатной!

Он опять притих, как бы подбирая слова.

– Тогда что же здесь происходит? – таинственно спросил Загрибука, заёрзав на пуфике.

Башкирский Кот зевнул с явным видом, что ему сейчас нет интереса ни до чего и, хлопнув с

лязгом пастью, продолжил макать сушку в чай. Стрелочник внимательно и долго посмотрел на

Слипера слепыми своими очками, затем так же на Дримера, зыркнул вниз на Загрибуку:

– Ну, как вам сказать…

83

Слипер вдруг закусила губу, смахнула со лба светлые пряди и в упор глянула на Стрелочника:

– На самом деле нам бы очень хотелось знать, кто мы сами?

Кот подавился и удивлённо уставился на неё. Загрибука ошарашено округлил глаза. А Дример

лишь усмехнулся.

Белочкин замер, а потом отчётливо, словно диктор по радио, произнёс неживым голосом:

– Вы – четырёхступенчатое существо, совершающее Затяжной Прыжок в космосе по

маршруту 0208/72.

История Первой Стрелки при отсутствии какой-либо Белки. Бандитам, алкоголикам и

собаководам – выдать 16-й номерок, и в буфет!

Жил-был человек, и звали его запросто: Артемий Феоктистович Шматко. Ничего эдакого. Как

всегда и бывает с теми, от кого потом случаются всякости такие несусветные, что или сразу очень

хочется по-большому в туалет (и чтоб прямо здесь и тута же), или же всех святых вон выноси,

словно у них опять первомай! Был Артемий Феоктистович приличным гражданином. В городке

его хорошо знали. Да если б и не хотели, а всё равно узнавали, и при том всегда хорошо, а то и

лучше. Ибо жителей на тех пяти улицах и в двух тупичках было то ли двадцать три с полтиной, то

ли тридцать два с четвертью, да поди и обчёлся. Название у населённого пункта было такое

полустёртое и избитое, что и упоминать не стоит. А град сей стоял на территории не самого

заурядного вида пятой по счёту планеты, вращающейся вокруг звезды «жёлтый карлик номер как-

там-бишь-её-чёрт-бы-побрал». Коротко говоря, дорогой читатель, это было весьма и весьма

далеко от того места, где ты сейчас читаешь эту книгу. Насколько? Очень намного, где бы ты ни

находился. Далеко по-любому. Я бы даже сказал, просто пёс знает где!

(Грызлик в сей же миг, где-то тоже очень далеко, поднял уши, замер и усиленно отрицательно

замотал головой. А вы-то думали, почему собаки то и дело просто так, ни с чего, как вам кажется,

головой мотают? То-то же! Енто ж они по межгалактической связи отвечают! Что-нибудь типа:

– Первый, это осемнадцатый, слышу вас хорошо! По делу о запрашиваемом местоположении

описуенного всуе тута же городка, аки и планеты, на поверхностях которой сей архитектурный

ансамбль ютится, не ведаю ни шиша. Как, впрочем, и по поводу космогонически определяемого

газопылевого ядерного объекта жёлтого спектра распада ничего не скажу наточняк. Короче, по

всем этим статьям ни хрена, ни укропа лысого не знаю! Во внутричерепных архивах сведений не

найдено. И вообще, мне сейчас тут Зверогёрл уши оторвёт! Конец связи. Привет тёще. Тчк.)

Артемий Феоктистович был бухгалтером. Да. Настоящим таким бухгалтером. История этой

профессии, между прочим, совсем не проста. Когда-то, давным-давно, были только бухалтеры.

Буквы «гы» там ещё пока не было. Мне вообще кажется, что известная нам профессия «бухгалтер»

произошла от комически сложившегося обстоятельства, при котором бухалтеры, о которых речь

уже вроде как пошла, да и пойдёт чуть дальше, странным и смехотливым образом сговорились и

84

склеились с бюстгальтерами. А что вы думали? Бухалтер – вещь обычная. Бюстгальтер – тоже.

Первых – под любыми окнами, на любой скамеечке всегда можно и без фонаря отыскать по

оголтелой матерщине и звону бьющейся стеклянной тары. Вторых – тут ещё проще, ибо они есть

биологически мануфактурный фактор. Почему бы им и не поговорить было как-нить по душам, а

потом склеиться? И как итог в нашей земной цивилизации появился закоренелый результат

вполне предсказуемой эволюции в виде новоявленного рабочего места. И что? А то! Бухгалтеры

везде оказались тут же нужны! Ну, разве только в настоящем коммунистическом обществе, при

отсутствии любых средств денежного обмена, они были бы вынуждены срочно

переквалифицироваться в гардеробщиков или лифтёров. Ведь пальто и лифты никто не отменял,

верно? Логично. А так у нас, что ни валяйся, всё пригодится! Работник, считающий деньги, – тем

более. Но здесь, на пятой по счёту от жёлтой звезды номер как-там-бишь-её-чёрт-бы-побрал

планете коммунизм не был ни известен, ни изобретён и, тем более, не был достигнут. Бухгалтеров

водилось – пруд запруди и карасей выводи! И Артемий Феоктистович был одним из них. Точнее,

он тоже поначалу, в молодости, влачил существование обычным бухалтером, который, как ему и

положено, орал и бухал, всячески празднуя на все лады житие свое, и выстаканивал на различной

посуде незатейливые этнически близкие ему мелодии и народный танец «тым-цы тым-цы». Но

чутка попозжее, согласно закону повторяемости тотальной эволюции Всея Сангхи на примере

каждой отдельно взятой замкнутой системы, входящей в основной поток этой самой тотальной…

В общем, кокос от пальмы недалеко крякает. Так и герой наш тоже повстречал на своем

эволюционном пути некий бюстгальтер. В этот самый бюстгальтер была одета некая особа, имя

которой утерялось и стёрлось из повествования о сознательном росте осознания Артемия

Феоктистовича, но на которой он таки женился. Была она грузна собою во всех отягчающих

смыслах. В смысле, немало весила и грузила тоже не по-детски. Обнаружившиеся вскоре (жёлтая

тусклая звезда поколесила за это время из одного угла планеты в другой угол раз эдак -цать ) в

колечках жёнушкиной причёски видавшие всё в жизни бигуди свели Артёмушку нашего с

катушек. И он в сей же миг окончательно утвердился в своей философской позиции, что

челобречество на его родной планете есть не что иное, как тупиковая ветвь регрессирования

чебуреков и чемоданов, а потому всё одно теперь для него, всё без разбору однохреново и

однобуйственно.

– Гори забор, гори хата! – крикнул он в порыве просветления.

И остался Феоктистыч наш в бухгалтерах, кое и было предсказано ему мировым порядком

вселенской истории. Выпал в единочество со своим котом Василием, братом мужа третьей

троюродной сестры отчима Котовасии, который в свою очередь был пятым пасынком друга отца

его внука с монгольской стороны, то бишь роднёй нашему миляге Башкирскому Коту. Также

Артёмушка остался и с любимым, в будущем упомянутым нами ещё разок или два ниже,

волосястым мухоловом в горшочке с керамическими крендельками.

Та же, что и у всех бухгалтеров, бежевого цвета сорочка. Бежевая – не от обострённого вкуса

к тонкой линии галантереи. А обязанная своим колором статичности от нечастого пользования

85

услугами бабки-постирушки, коя в оплаченных Феоктистычем комнатах низводила на «нет»

различного происхождения пятна на вещах жильцов. Она же была и хозяйкой этих самых комнат,

о чём свидетельствовала полуистёртая иридиевая табличка на доме: «Комнаты внаём. Буркина

Фасо». Да, дорогой читатель, у бабки-постирушки была обычная русская фамилия Буркина и

обычное кавказское имя Фасо. Родом она была с системы номер 013, что значит – в тринадцатой

завитушке Великого Веретена Миров, направо от Большой Медведицы. Откуда она взялась здесь?

Да как все мы – оттуда и отсюда! Занесло, короче.

Работа у Артемия Феоктистовича была не пыльная. Приходил в конторку с утреца. Поливал

водичкой волосястого мухолова (помните, я ведь предупреждал, что мы о нём ещё вспомним!).

Мухолов тот волосясто кочумал на подоконнике, высматривая сквозь мутное стекло свой завтрак.

А бухгалтер наш садился за обветшалый стол перекладывать розовые и зелёные бумажки из кучки

в кучку. Квитанции, счета, чеки, бумаги. Затем был обед, принесённый в мисочке с собой и

разогретый на маленьком примусе тут же, в конторке. Иногда к ним заходила торговка из

хлебопекарни с корзиной на голове и своими сто восемью и одной косичками, привественно

кричала с порога «Алл-ллах, Харе Ом!», и в эти дни в рацион обеда добавлялись сдобная булочка

и кекс с вареньем из плодов дерева Бо. Примерно в четверть четвёртого начинал бренькать

трескучий звонок в коридоре конторы. Смеркалось. Варкалось. Сморкалось. Не забывай, дорогой

читатель, всё это происходило весьма и весьма далеко от твоего нынешнего местопребывания, а

потому в тамошних сутках насчитывалось отнюдь не двадцать четыре часа, а всего четырнадцать.

Так уж вышло. Не обессудь, смотри в суть! По крайней мере, время тоже имеет права ходить там и

так, как ему забессудится! Тусклая звезда чертила свой путь по небосклону этой планеты

довольно быстро. И к тому же у местных жителей была принята в оборот не десятичная

математика, а семеричная. Короче говоря, всё было очень запутано, и на их планете щекотящие

запутки тоже так и рыскали, так и рыскали кругом, аки и в Лесу, о котором шла речь в начале этой

книги. Господи, о чём это мы? Ах, да! Так вот. Звенел, значит, звонок. И Артемий Феоктистович

Шматко, милый наш, тихий и скромный, челобреколюбивый бухгалтер, собирался домой. И так

шли дни. Дни. Дни. А звезда всё потихоньку тухла и тухла в своем космосе у него над головой.

(И между прочим, дорогой читатель, у тебя прямо сейчас над головой точно так же помаленьку

тухнет какая-нибудь звезда, уж какая там у тебя водится.)

Вот и в этот раз он погладил нежно на прощание волосястого мухолова. Дал ему муху. Тот

благодарно захлопнул пасть до утра, свернувшись колечком в горшочке с крендельками, а

Артемий Феоктистович шмякнул дверью конторки и вышел на вечернюю улицу. Вывеска

«Бухгалтерия» покачивалась над его головой от лёгкого ветерка и напоминала своим скрипом

детские качели. Это было мило. Артемий Феоктистович улыбнулся и полез в карман нехитрого

пиджмака за ключами от машины. Да, дорогой читатель, на этой Грызликом забытой планете, в

десятках тысяч ли у тебя над головой, тоже были придуманы и пущены в массовое производство

перевозящие с места на место задницу и вещи самоходные повозки, именуемые в твоём обществе

громоздким и ничего на самом деле не объясняющим словом «автомобиль».

86

– Слушай, а всё-таки, что это за планета?

– А, Сонечка, ты уже пришла! Как там дуб?

– Он прекрасен! – Соня села и обвила себя хвостом, прикрыв глаза.

– Ты ему сказала об этом?

– Конечно!

– Молодец! Теперь, ежели случится дурное настроение или самочувствие, ты всегда

сможешь пойти к своему новому другу, встать под него, прижавшись спиной, лбом или

затылком, и просто подышать. И дуб поможет тебе прийти в себя. Он уберёт причину твоей

болезни и выгонит дурные мысли. Деревья это умеют, уверяю тебя!

– Ух ты!

– Точно! Теперь у тебя есть могущественный друг! Только не обижай и другие насаждения.

Они ведь, как-никак, родственники твоему дубу. Ну, тёти там и дяди. Как положено.

– Ой, конечно, что ты!

– Потом ты подружишься и с другими деревьями, и они тоже поделятся с тобой своей

магией. Она у них очень могущественная. И у всех – разная.

– Ух ты! – заухала она натуральной совой. – А их ведь столько на планете!

– Увы, Сонечка, всё меньше и меньше. И многие совсем перестали их понимать и уважать.

Некоторые их даже убивают!

– Это же глупо!

– Да, скоро многие поймут, что причина кашля, который их постоянно преследует, кроется

именно в непонимании и неуважении по отношению к деревьям, которые в свою очередь

производят воздух и магию здоровья.

– Вся планета поймёт?

– По чуть-чуть, но вся. Кстати, номер планеты с проживающим на ней Артемием

Феоктистовичем Шматко тебе любой планетарий за десять рупасов выдаст! И сдачу шакалами

положит!

Артемий Феоктистович сел в свою машину, завёл мотор, и тут в нутрях бухгалтерских что-то

тихо ёкнуло. Незаметно так. Ёк. Тишина. Ёк. Тишина. Неспокойно ему стало ни в раз. Повертев

головой, он не заметил ничего пугающего.

– Тьфу ты ну ты! – успокоил себя таким вот странным образом Феоктистыч, но маленькая

тайная ёковость не унималась.

Ёк. Тишина. Артемий схватился за грудь. Но сердечко мирно себе постукивало, как и было ему

положено, в третье сверху левое ребро, всем своим видом выражая полную несознанку

87

относительно внезапного беспокойства своего хозяина. Бухгалтер повернул ключ, нажал на педаль

катализатора, и машина тронулась.

– Всё, домой! И завтра же оформлю отпуск! Совсем мой бедный организм расстроился. Печки

с поченью перепутались, и заворотило кишь с мишью! Поеду куда-нибудь на Олтые Жигузи,

полежу в макусях, отогрею спину, развеюсь на ветрюсях.

Он уверенно вжал педаль в пол и, отъезжая от конторы, только самым краем глаза увидел

странного сухопарого дядьку в мутных круглых очках. Тот переминался в нелепом оранжевом

жилете и в фуражке. И неожиданно, улыбнувшись, помахал вслед машине рукой, словно увидал

давнего знакомого.

– Тьфу ты ну ты! – сплюнул Артемий Феоктистович опять, глядя в зеркало заднего вида. —

Чур меня, чур!

Но нелепый дядька не растворился, а только пуще прежнего заулыбался, вскинул руку в локте,

отточенным жестом переведя наручные часы, и склонился в поклоне.

– В Жигузи! Срочно в Олтые Жигузи! Завтра же! – Бухгалтер судорожно вцепился в руль и,

распугав копошащихся в земле коркулей, буквально сорвал машину с места.

Ехать было не так уж далеко. Городок, как мы уже говорили, был ой ну совсем небольшой. А

домой не хотелось. Артемий Феоктистович свернул с накатанной дороги и зашуршал шинами в

сторону Укатного Пути, что вёл из культурного центра в сторону частных садовых участков, и

далее через Пустомельную Чушь в такой же поселенский островок верхнего южного запада с

таким же истлевшим на сухом ветру названием. В этом направлении дорога подходила к довольно

высоким холмам, около которых было где остановиться. Вечерком там можно было подняться

пешком на вершину и от души посидеть наверху, полюбоваться видом, поулюлюкать

копошащимся в небе коркулям и подумать с наслаждением какую-нибудь серьёзную и глубокую

мысль о мироздании и о своём не самом последнем месте в нём. Ощутить свою небесполезность.

Свою нужность. Свою неотъемлемость. Короче, слегка подкормить своё Чувство Собственной

Важности, дабы затюканный бытовухой эгоизм немного воспрял перьями, и внутрях чтоб слегка

потеплело и благодарно заурчало. Вот именно туда и направил свои покрышки Артемий

Феоктистович Шматко. Он выехал из городка. Дорога потянулась пустынная. По краям росли

редкие низкие кустики нуихмыть-травы, покрывая всё видимое пространство по обеим сторонам

от грунтовки до самого горизонта. Стал накрапывать дождик. Ласковый такой и грибной, то бишь

заказанный у Потолочного Разумения колониями местных грибов соответствующим

официальным запросом. Показалось мелкое селение со снующими туда-сюда через трассу

жителями. Бухгалтер сбавил ход, включил щётки на смотровом стекле и обогрев внутри кабины.

Стало тепло и уютно. Дорога шла прямая, как стрела вождя индейцев Виннету. От всех этих

неожиданных приятностей Артемий Феоктистович разомлел. Веки стали предательски тяжелеть, и

наконец, под шум моросящих капель, наш уставший от суеты и работы офисный служащий обмяк.

Глаза его закрылись ещё до того, как автомобиль въехал в шумно и сильно населённый пункт.

Разбрызгивая придорожную грязь, самоходный экипаж летел вперёд. Перед селением не было ни

88

таблички, ни указующего камня, ничего. Если не считать непонятно откуда взявшегося на обочине

того же странного сухопарого дядьку в нелепой оранжевой жилетке и фуражке, который вышел из

кустов и опять дружелюбно помахал рукой проносящейся мимо машине. Вода лилась ему за

шиворот, но он, казалось, этого и вовсе не замечал. Когда авто скрылось в набиравшем силу

дожде, дяденька улыбнулся и снял мутные, почти круглые очки. В абсолютной черноте между

веками отразились потоки дождя. Он мигнул этой непроглядной чернотой вслед промчавшейся в

село машине. Морщинки вокруг его глаз собрались в смешные лучики. Вскинув руку в локте,

дядька глянул на свои большие командирские наручные часы, хихикнул и перевёл стрелки назад

на два часа с четвертью.

– Спешат всё. Спешат. А куда спешат? Куда спешить-то? Эх, Артемий Феоктистович, —

проворчал по-стариковски ангел, протёр мутные стёкла, снова нацепил на нос очки и повернул

обратно в кусты. Лишь закряхтела чужедальная песенка ему вслед:

…И когда оно опять

Будет на небе сиять,

Малыши твои мохнатые,

Медвежата толстопятые,

Сами к дому прибегут:

Здравствуй, дедушка Мытут!

И лишь только первые ветки стали цепляться за его одежду, как вдруг дядька в жилетке

неожиданно мигнул пару раз, словно лампа дневного света, замерцал на ходу и исчез вовсе.

Сказка дедушки Мытута нумеро дос. Сон Артемия Феоктистовича Шматко, летящего

вдоль по Укатному Пути навстречу неведомому будущему своему, а заодно и табличке

«Пустомельная Чушь. 44 кг»

– Шматко, патроны!

– А?

– Хренотня! Патроны, спрашиваю, мля, где? Почему ремень не начищен? В наряд, мля,

пойдёшь, гальюны драить и приближать нас к светлому будущему всех народов! Понятно, мля?

– Так точно, товарищ капитан!

Рота в сорок четыре человека стояла на пирсе, в который било свои серо-стальные волны море.

Точнее, что это таки море– Артемий Феоктистович не знал, да и знать-то не мог, ибо в жисть

свою не видовал. И где он сам, и что происходит – понимания так же не наблюдалось. Думать

времени не было. Разум дал ему единственное в данный момент трезвое решение: как можно

быстрее вжиться в ситуацию, слиться с окружающей средой и уже потом постепенно разбираться,

89

что здесь и к чему. Сейчас на нём был чёрный морской бушлат с начищенными золотыми

пуговицами, затянутый под рёбра ремень, бескозырка (морская фуражка без козырей, но с

ленточками) и намазюканные до блеска чернющие ботинки. Ботинки, надо сказать, весьма

хлипкие для такой температуры воздуха и такой влажности. А было ведь холодно. И не просто

холодно. Стоял нормальный такой моктябрьский дубак! Дубак оголтелый и беспощадный. И

начинавшийся шторм окатывал матросов с каждой разбивающейся о пирс волной всё больше, всё

яростнее.

– Шматко, бегом на склад, получить боеприпасы, и чтоб лично каждый патрон от вымпела до

киля надраить!

– Разрешите исполнять? – с великим удивлением услышал от себя Артемий Феоктистович и

тут же испуганно понял, что не может повлиять ни на что, ибо воля его полностью подавлена.

Оставалось только смотреть фильм с собственным участием.

– Бегом марш!!!

– Есть!

И Шматко побежал вдоль строя матросов, плюхая по лужам своими начищенными чёрными

ботинками.

– Рррррота, – прогремело ему вслед, – нами получен приказ от штаба флота…

Через какое-то время Шматко осознал себя на палубе корабля. Волны, разбиваемые носом

торпедоносца, захлёстывали палубу. Кидало страшно. Артемий было схватился за поручень, но

новый бросок судна сбил его с ног. Голова освободилась от бескозырки и ударилась в большой

медный колокол. «Бууумммммм!» – глухо загудело в его голове.

– Шматко! – раздался крик сквозь грохот ветра и волн. – Ты чего тут кренделя

выписываешь, мля? Быстро занять позицию! Подходим.

Феоктистыч почувствовал, как ноги сами несут его на корму. Нелепо, но Шматко при этом

ужасно мутило, хотя по всему было видать, герой его внезапного чудн[о]го фильма был в море

отнюдь не впервые. И странным казалось обстоятельство, что тот, в чьей шкуре оказался Артемий

Феоктистович, тоже сильно удивлялся, почему его вдруг внезапно ни с того ни с сего стало

тошнить от качки. Винты встали. Он почуял это кожей.

«Откуда я это знаю?» – испуганно подумал Артемий Феоктистович, но ещё больше испугался

его сомнениям тот, в чьей шкуре он сейчас находился. Его однофамилец, рождённый на острове

Кронштадт, матрос торпедного катера 0208/72, такой же Шматко, но таки в обратную сторону

Феоктист Артемьевич (о, несравненный юмор кармы Всея Сангхи!), находясь в нейтральных

водах Финского залива вторые сутки, готовился сейчас к очень опасной вылазке. И совершенно не

мог взять в толк, что происходит нынче у него в голове. Он смутно припоминал страшное слово

«шизофрения» и в связи с этим уточнение диагноза «раздвоение личности». А ведь именно это

матрос Шматко сейчас и чувствовал. Он отчётливо ощущал в своей голове присутствие кого-то

второго, некоего незванного гостя, который незримо наблюдал изнутри головы за его матросской

жизнью. И не просто наблюдал, но и вмешивался своими не к месту удивлёнными ахами и охами.

90

А вокруг шла война. Рядом свирепствовал враг. И было совсем не до этого. И матрос Шматко с

ужасом понимал, что вот только шизофрении ему сейчас и не хватает для Полной И

Окончательной Нирваны Без Нирватрёпки. Проще говоря, он догадывался – это расстрел.

Минимум. Лечить его некогда и некому. Проще списать. А списать на войне можно только одним

способом. Бум! – и гильза под ноги.

«Уймись!» – только и бросил в отчаянии матрос Шматко мысленно сам себе, а точнее,

незванному гостю.

Как ни странно, но это подействовало. Артемий Феоктистович тоже понимал: мешать сейчас

матросу не стоит, ибо всё может закончиться плохо для них обоих. Он постарался довериться

владельцу тела. По крайней мере, как думал бухгалтер Шматко, матрос (такого определения

Артемий, конечно, не знал) находится в привычной ему среде обитания, а стало быть, знает, что

делать. И он тут же ощутил в ответ молчаливый посыл благодарности по типу «дык допетрил, в

пургу твои пятки, наконец-то». Артемий приободрился и даже воспылал интересом к ситуации.

Его начала забавлять такая игра внутри разума другого существа. А тем временем на матроса

Шматко надели странный костюм из непонятного материала (определить наощупь его не

представилось возможным), ласты и сложную маску с рифлёными трубками, уходящими за спину,

где уже до того навесили тяжеленный круглый баллон со сжатым воздухом. Он спустился по

тросу с кормы.

– Ни пуха! – махнул ему вослед матрос.

– Ни Пятачка! – гугукнул в маске Шматко и свалился спиной в воду. Она оказалась ледяная.

И тут в памяти Артемия Феоктистовича произошла вспышка, во время которой он успел увидеть

разъяснение задания по разведке повреждений вражеской подводной лодки и возможного её

последующего конвоирования в порт Кронштадт. Также он побывал при обсуждении телесных

достоинств некой Нюры из госпиталя в присутствии двоих своих сотоварищей по оружию в

кубрике. И в тот же сияющий миг пространственно-временного застывшего континуума он

получил во всю красу своего внимания грязный, покрытый бородавками и пороховой гарью