Текст книги "Слипер и Дример"

Автор книги: Илья Черт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 37 страниц)

И он зажмурился окончательно. И вдруг внезапно, то ли от мечтательности такой, то ли от

тепла, которое развезло не по-шуточному, котище захрапел, завалившись на спину да подворотив

под себя лапы с кривыми дамасскими когтями.

Дример отхрюкался ржачкой и, утирая слезу, глянул на Башкирского Кота:

– Всё, умаял ты его, Загрибыч. Пущай спит. Клади свой зад на седлуху и не маячь в проходе.

Гляди на окрестности. Зырь, красота какая!

А за окном раскачивающегося трамвая ни шиша было не видать. Ливень пошёл такой, что

причудилось на мгновение всем им и сразу, будто и не трамвай вокруг них вовсе, а корабль какой,

шхуна там деревянная, и качает её на волнах, и буря мглою небо кроет, и вихри прежние кутят, и

то как зверь они заноют, то заплачут как Мудод.

– Жаль, он про язык изначальный не успел нам рассказать, – с сожалением протянул Дример

и посмотрел на Слипера: – Шо, братан, вихри прежние вокруг тебя кутят? Вспомнил, может, ещё

чего?

– Не, но слово вертится на языке, как пельмень на сковородке.

– Мы много знаем про язык изначальный, – вдруг буркнула с заднего ряду Масявка и, словно

в доказательство, весело показала язык.

– Вот те раз! – хохотнул Мора и сделал ногами рокировку, то есть перекинул их наоборот,

из-под левой на правую, типа с одной на другую – короче, блин с компотом, вы всё уже поняли,

верно?

30

9

– И два будет непременно сейчас! – подтвердила Масюська – Присаживайтесь удобнее, —

все заёрзали задницами по потрескавшейся коже сидений, а Загрибука пошире на всякий случай

открыл свои глазки, – вводный материал, страница энная и бенная, берём с середины, и нате вам.

– Случилось всё! – начала Масявка.

– Шо? – не понял Дример.

– Вообще случилось всё и сразу! – отштемпелила она снова. – Вселенная, типа, началась.

Тута же! Цельно и едино она тут же замутила свои тусовки, и пошёл движняк. И чтоб как-то

наладить подобие порядка и ритма чёткого, сразу понадобился язык общения. Ну, кому и что

наливать за стойкой, ибо всех же пёрло одномоментно и во все стороны, куда кого трипануло.

(Дух Кого в дальнем отдалении на мгновение оторвался от бумаг, спустил запылённое веками и

временем пенсне на кончик хищного подобия носа, оглядел комнату. Хмыкнул недовольно,

пенсне нацепил обратно и продолжил шкрябать пером по пергаменту. Откуда он только перья взял

в городе А?)

– Населенцы хотели поделиться впечатлениями, – продолжила Масявка. – И тут оказалось,

что средства-то общения нет. Все мычали как могли, но ни бэ, ни мэ не выходило продуктивным.

– Посуху говоря, Шекспир там и рядом не курил! – поддакнула Масюська.

– И стали придумывать язык, – Масявка разошлась, выскочила в проход и замахала

ручонками. – То есть он, понятное дело, просто появился, как и всё во вселенной происходит по

заявке молчаливой. Определили нехватку товара, подали прошение и оформили заказ. И вот он —

тут как тут, с квитанцией на выходе.

Дример нетерпеливо сморщил брови и стряхнул об колено Шапку-Невредимку:

– Ты подтягивайся, Масявыч, к сути. За вечерину мы уже таки поняли. Шо там дальше-то

было?

– А дальше всё пошло-поехало и с маслом! Язык был основан на простом и логичном, на

детско-пелёночном наречии. Шоб на всех было похоже, когда в штаны мочатся. Звук «ай» стал

означать точку в пространстве-времени. Но не только саму точку…

– Язык изначальный очень и очень многомерен, – пояснила в свою очередь Масюська и

засунула свои ручонки глубоко в карманы голубенькой курточки, чтобы хоть немного их согреть,

да только одежонка была насквозь промокучая и мокрястая нынче донельзя, а точнее, до

подкладки. – Слог «ай» означал не только точку на местности, но и событие или действие. Ясен

же Пень, что любое место и время связаны с неким событием или действием, что одно и то же по

сути, и сливается однозначно воедино, стоит только напрячь мозги получше и уразуметь сию

простотутошнюю мудрятину. «Ай» – это простейшее событие, как инфузорная туфля на

биологическом прилавке. К тому же, проишествие напрочь внезапное.

– А шо, логично, – свернул в трубочку губы Дример.

– И наглядно, – кивнул Слипер.

– Именно! Наглядно! – радостно подпрыгнула на месте Масявка, подтянув защитного колору

штанцы. – То бишь язык был образинным!

31

0

– Образным, – смутилась Масюська, поправив дружищу. – Образины потом уж появились и

как раз таки язык весь испортили.

– А как они это сделали? – удивился Мора и ещё больше вжался в сидение, скукожившись в

своём лётном комбинезоне.

– Да были такие беса два, Киреич и Фябодий, – обозлённо фыркнула Масявка, вздрогнув

свитерком. – Взяли да и обрезали всю азм-буку...

– У нас в Лесу тоже росли буки, бяки и вязы! – подпрыгнул Загрибука на креслице.

– Отвязные росли вязцы! – хохотнул Слипер. – Засадные хыщники! Идёшь вот по Лесу, а

они тебе только и знай, что по физиономии – хыщ-хыщ! – Тут Дример сурово оборвал братца

дедовским взглядом, мол, цыц, тута чуваки и чувашки о важном толкуют.

Масюська тем временем сняла свои мокрые кедульки и поставила их на трамвайную печку.

Послышалось шипение, и по салону поплыл запах нестиранных носков.

– Ну и ароматец, – ухмыльнулась по-доброму Масявка, а Масюська показала ей язык.

– Дык я продолжу про изначальный язык, – Масюська стянула штаны и осталась в

рейтузиках, чтобы как-то просушиться. – Так же естественным ходом возникли образы и звуки,

их означающие, по всем другим вопросам.

Трамвай взвыл на повороте, стирая колёсами с рельс мелкую ржавую пыль, и изобразил

звуковое сопровождение, отдалённо напоминающее апокалиптичное хоровое пение ангелов,

которые псалмируют с небес что-то типа «а мы вас предупреждали, а теперь всем кранты». (Ты и

сам, дорогой читатель, можешь насладиться этими грозными ангельскими псалмами, если будешь

ехать ночью в поезде, и участок рельс где-нибудь окажется слеганцухи подржавевшим, и поезд

твой будет совершать в этом месте длинный и неспешный поворот.)

Все вздронули, хихикнули, и Масюська, уже слегка нервничающая, что её всё время обрывают,

стала вещать дальше:

– Например, звуку «у» соответствовало понятие расстояния. Вот вас спрашивают – «как это

далеко?», а вы тута же и отвечаете – «у-у-у-у!». Причем звук имеет очень широкий диапазон в

зависимости от интонации, шо означает «весьма и весьма далече, товарищи!». И ваше «у-у-у»

может быть совсем разным. И такое, что вы типа летите со снежной горки в ошизении восторга. И

такое может быть, что пригорюнились кручинисто над пакостью внезапной. И такое «у-у-у-у»,

что, взлетая, оставляет земле лишь тень. Прибавляем приставку «н», означающую направление

«на нечто» и отделительный суффикс «д», и вот уже вам слово «нн-ай-д-уууууу». То есть

известное всем слово «найду». Что означает примерно следующее: точка в пространстве,

находящаяся далеко, лежащая на поверхности, то есть не скрытая специально, и к которой

приблизиться в принципе представляется возможным, но с некоторыми трудностями. И это только

одно, повторяю, одно слово!

– Соль мне в почки! А ведь это очень просто и мудро! – одобрительно скустился бровями

Дример.

31

1

– Дык потому и действовало! – Масявка не унималась, норовя перебить подружку. – Вот

звук «с-с-с» означал маленький отрезок времени, а «щ-щ-щ» – большой. И я ведь уже говорила,

что язык был многомерным. Он использовался в совокупности с жестами, которые также входили

в состав языка на общих основаниях. Жестами определялось порой и расстояние, причём

определение высоты указывалось в соответствии с углом зрения, а не по величине предмета, то

есть «куда нужно примерно смотреть». И уровень обсуждаемости предмета – мол, говорим о

высоком смысле или на бытовом базаре.

Трамвай подбросило и качнуло.

– Не анализы везёшь, дура уелапая! – огрызнулась по-доброму Масявка в сторону кабины.

– Ну дык, понятно, – хмыкнул Мора. – Я примерно так себе и представлял. Мол, не

машинкой «Зингер» мы шиты! А всё ж разумение изначальное в себе носим. Только затихарили

его до времени, али с перепугу.

– А что такое этот самый его, – Дример покосил бровь в сторону Слипера, – нач-спич-сигай-

налево?

– А, вот ты о чём, – Масюська ёжила босые пятки над печкой. – Тут дело такое, что каждое

слово на изначальном языке изменяет реальность, то есть фактически действует на неё. Так вот,

слово, произнесённое Слипером, означает суть природную. И призывает силы соответственные.

Стягивает их как бы в точку заданную. Ну представь, вот есть разные существа разных уровней

осознания, разной разумности, кто на двух ногах ходит, а кто на трёх прыгает, а кто на четырёх

летает, но все они повязаны между собой одним как бы признаком, одним направлением, как

разные матросы с одного корабля. Сечёте по теме?

– Примерно, – кивнул Слипер.

– Ну и вот, получается, что шакалюга обычный, кенгура попрыгучая заморская, вирус штамма

9987, дракон ушастый, Послы Межмировые Вселенские и волки позорные – имеют один общий

непроявленный тотем: все они собачьей породы. Ну никак не кошки. Нигде не мышь. Не рыба, как

ни крути. Так вот, в данном случае, собака – это их…

– Не надо вслух произносить, – Дример прервал её жестом. – Мы и так поняли. А то вдруг

чего случится. То есть, как я понимаю, словом изначального языка он, – братец кивнул на

Слипера, – может призвать прямо к нам сюда этот самый тотем?

– Верно! – подтвердила Масявка. – Он этим словом зовёт к себе всех возможных существ по

родственному признаку, так сказать.

– «Помощь зала» или «Звонок другу», – закивал Слипер. – Я так примерно и почуял это.

Мора изумлённо обвёл всех взглядом:

– Ничё себе! А таки древние были не дураки!

– К тому же, слово «ду-ра-к», – заметила Масюська, – означает «вдвойне светящееся

Изначальным Светом существо». Короче, шибко умный.

– Круть, – вынес краткое и неожиданное резюме услышанному Загрибука и опять уставился

в окно, о чём-то задумавшись. Видать, мозги его, получив пищу для своих мельниц, принялись

31

2

крутить свои колёса, перерабатывая полученные файлы информации во что-то сугубо

загрибукинское.

– Ехать ещё далече, так что можно и посопеть, коли есть желание, – заметила Масявка. Она,

стянув свитер и подложив его под голову, осталась в маечке, которая открыла на руках ветвистые

чужестранные татуировки, и, растянувшись на двух сиденьях, закрыла глаза и засопела.

– Доброе дело, – подтвердил Дример и, пересев на задний ряд, тоже завалился на два

сиденья, да ещё и перекинул ноги через проход на третье. Обхватив себя руками, он сомкнул веки.

Остальные последовали его примеру.

Трамвай медленно плыл по серой водяной пыли, мимо облупленных домиков, мимо кафеюшек

и уголочных магазинчиков «Всякая всячина».

– Граждане пассажирные! – заорал голос откуда-то с небес.

– Ить-ёктить налево! – подкинулся Дример, а Загрибука и вовсе чуть не сбил головой

плафонистую лампочку на потолке.

Динамик в верхнем углу, откашлявшись, дал ход делу дальше:

– Наш вагон прибудет на станцию Малая Нижняя Жёсткая Пупырловка аккурат скоренько и

без замедлений. Так что подхватываем вещички, одеваемся, застёгиваем пуговички и готовимся

десантироваться в места окольно прекрасные. Смею предложить вам посетить прямо на вокзале

прелестную забегательную кафеюшку, где подают в это время года дивный шмат-штрумдель.

– А что это такое? – испуганно спросил Загрибука у Масявки.

Та уже проснулась и натягивала теперь свитер, который к вящей радости таки успел

значительно просохнуть над шпарящей вонючей печкой.

– Полупирог, полупирожное, полузапеканка, полуватрушка, – пыталась она попасть в рукава.

– Бублик-мутант! – оборвала её Масюська.

– О-о-о-о, – многозначительно протянул Загрибука, и стало как бы невзначай понятно, что

пробовать он это не хочет.

Пока все спали, за окном посветлело. И теперь стало явственно видать, что трамвай катится

меж густых зарослей, и что ветки этих зарослей так и хлещут его по бокам и окнам (хыщ-хыщ, как

говорил давеча Слипер). Вагон петлял и уворачивался, насколько позволяли рельсы. С листьев

капали остатки дождя, но странное мутное солнышко уже пробивалось сквозь тучки, и на душе у

всех немного полегчало, зауютилось. Как было обещано, не прошло и времени-то, а тётка-

водительница потянула «ручник», и трамвай, яростно скрипанув, выкатился на кольцо, в которое

тут сворачивались рельсы, чтобы начать свой бег назад.

– Конечная! – противным дребезжащим дискантом проскрежетала шоферица. – Покидаем

вагончик, покидаем! Не задерживаем транспорт. Подхватили вещички и дали дёру по своим

делишкам!

31

3

– Вот дура уелапая! – беззлобно фыркнула в её сторону Масявка и первой скатилась по трапу

на земельку из распахнутых дверей.

А местечко было и впрям приятное. Коммандос наши обсохшие повылезли из фанерно-

жестяного трамвасика и славно потянулись, щурясь на солнышке.

– Ляпота! – довольно изрёк Дример, натягивая Шапку-Невредимку, сухую и тёплую.

Кот отряхнулся, отболтался всем своим упитанным тельцем от носа до хвоста совершенно по-

собачьи и, хищно сузив ставший жёлтым глаз, сквозь зубы пробурчал:

– Перекурррите чутка, я сейчас, – он потрусил в сторону обшарпанного вокзальчика.

Слипер развёл руками:

– Чего это он?

– Растудыть мою налево, если наш котяра не повадился по жратву! – ухмыльнулся Дример.

Мора согласно и весело закивал:

– Ну а чего? Верное дело. Было б неплохо перекусить чего-нибудь.

– Да уж, с его-то зубным набором можно перекусить что хочешь, – засмеялся Слипер. —

Хоть колючую проволку, хоть кабель высоковольтный! Ладно, куда нам дальше-то?

– А туда и сюда! – закивокали Масявка и Масюська, разведя руками.

– Дык это и так понятно, – добродушно ответил Дример, завязывая шнурки.

Они ещё немного потоптались в обзорном режиме, и тута же показался Башкирский Кот,

переваливаясь, аки пароход на волнах, и неся в зубах солидную потёртую кошёлку в

подозрительно яркий цветочек.

– Опаньки, – разжал он заточенные тиски и выложил на землю добычу.

– Чего тут? – Слипер поглядел сверху на кошёлку.

– Как что? – изумился кот. – Конечно, размахаенные рррекламой бублики-мутанты!

Мора хохотнул.

– Главное в войнах – это снабжение! – важно утвердил Башкирец.

– На что сменял? – улыбнулся Дример.

– На интеллект и сценическое искусство! – не повёл ухом котяра. – Кстати, тебе тут тоже

кое-чего есть! – и он выудил из кошёлки пачку сигарет.

– Ёу, брат! – чуть не прослезился Дример. – Как ты умудрился-то?

– А вы что думаете, излагающие мудрррость несусветную коты на каждом углу тут шастают?

– Чего ты им там наплёл? – Мора ухватил шмат-штрумдель, бегло изучил со всех сторон и

отправил в рот. Хрустнул, хрумкнул: – А ведь не дураки они на пожрать-то! Весьма

недурственно!

– Не наплёл, а изложил верррсию, – Башкирец тоже запустил лапу и сцапал чутка шмат-

штрумделя. – Им же надо украсить свой досуг, понимаешь? Ну что тут у них происходит? Да

тоска бытовушная! Ну, одна кувырлица увела ухажёра у другой кувырлицы… Ну, один

пузыкантный музжичок набил хряську другому музжичку… Кручинушка натуральная, как ни

верти! Кумыс и тот прокиснет от такой жизни! А тут бригада учёнистая за исследованием мутным

31

4

приехала. Это ж новость какая! Да ещё и по вопросу ни в мозга ни в извилину непонятному. Ищут,

замудреные, – он подмигнул, – мы то есть, бактерию малявчатую, которая только под корягами

шмать-травы водится и которая жуть аки полезная для здоровию ихнего же сельского! От икоты и

зевоты, слепоты и глухоты, как говоритца! И никакой, самое главное, импотенции! Веселится и

ликует весь аул!

– И чего? – изумился Мора. – Они тебе за это бубликов накидали полную авоську?

– А ты б не кинул? – чуть не подавился кот. – Да за хорошую историю можно во вселенной

что хошь получить! А коли пообещали первому и сразу принести этот чудодейственный

препаратик шмать-травушный, который восстановил бы тебе все старческие недуги, да и

разрумянил бы моську лица, а и коса шоб вновь заколосилась? Я уж не стал им предлагать ставить

заряжать воду в банках возле нашей палатки… Я ж порррядочный кот.

Дример взялся за голову и покачал ею.

– Авантюрист! – развёл ручищами Загрибука. – Нас же потом побьют!

– Не побьют, – улыбнулся Башкирский Кот. – Мы им и впрям зелье-то впарим!

– Какое?! – вытаращились на него Мора, Слипер и Загрибука. Один Дример стоял, держась

за бока со смеху.

– Слушайте, ну вы, блин комой, даёте! – искренне сел на задницу Башкирец. – Вы чё? У

меня всё-таки нюх, не хухр-мухр! Я ж чую, какая трава полезная, а от какой – три дня поноса и

заикающийся кашель. Подсуну им смесь из дыролистника, кустистой душевицы и ветряника.

– И чего? – не понимал Мора.

– Да то, что давление выровняется, сон наладится, понос и пучение отвалят восвояси. Я их

ещё к этому в придачу обяжу, чтоб омывались по утрам в приказном порядке да медку перед сном

тяпали. И шобы гадости вокзальные, – он усомнительно посмотрел на шмат-штрумдель в своей

лапе, – не ели, а питались исключительно натурально и подножно! И шо? Да то, что настроение

их улучшится, и общий тонус повысится, и всё, как ни крррути, сбудется, аки я и сказал. Ну, разве

что с косой золотой и импотенцией я перегнул, но, в целом, кто знает? Аутогенная терапия и

пунктурное самовнушение к чему только живчиков не приводили! Короче, какой кошке вред от

валерианки?! Токма веселуха и глюч всерадостный! Плодитесь, как говорится, и размножайтесь с

огоньком! Да вы бубликов-мутантов хватайте! Там на всех хватит с добавкой!

– Я ж говорю, – укоризненно, но с улыбкой протянул Загрибука, – авантюрист!

– Пойдёмте, – подытожил Дример и выудил сигарету из пачки, покрутил её пальцами и с

наслаждением ухватил губами.

Кот подскочил и чиркнул когтем, высекая огонёк.

– Пасибки, уважил! Век не забуду, – мягко посмотрел на полосатого товарища братец.

– Не во что! – довольно мявкнул Башкирец. – Что ж я, брррата по упыхтению насухую

брошу? Я ж тварь понятливая. Сам люблю кальянчик разбухтеть при хорошей компании! Пошли.

И они двинулись огородами вдоль покосившихся заборов.

31

5

– Привыкай, Загрибыч! – через спину бросил Башкирский Кот, вышагивая вперёд. – Скоро

и ты на вотчину свою попадёшь. Небось, в твоих Дрезищах, возле Епни которые, так же всё

житует. Оть, глядь, тут тебе и цыполят разводят, а тут вона за заборчиком и пуршистые пыгунцы.

Заглядение!

Все чапали за ним, улыбчатые под солнышком. Попетляв по закоулочкам, они вышли к

отдельно стоящему приземистому домику, целиком и полностью заросшему растительностью всех

размеров. Домик был беленький, замазанный понизу бурёнко-фекальной штукатуркой местного

производства, три окна наперёд, с крылечком. Крышу его бордово-черепичную венчали усы

размашистой антенны. В глубине двора виднелись пара тепличных гаражиков, колодец и

табуретка-качалка. Ребятушки наши прошуршали по пыльной дороге к калитке. Рядышком с ней

висел синенький с золотым ободком колокольчик.

– Тилинь! – отозвался он, когда Масявка ткнула его пальчиком.

– Иду, – послышалось с ленцой из пятнистой тени дворика.

И на свет деньской показался эдакий добрятский хоббит, возрастом «по девкам на балкон уж не

полазаешь». Спутанные с сединой космы по плечам, подсобранные сзади в несколько хвостиков

цветными резиночками. В разводах широкая лиловая рубаха с вышитыми ветвистыми рунами.

Штаны с неохватными карманами, бывшие когда-то белыми, но давно утратившие свою рио-де-

жанейрость. Босиком. Большое с вязью кольцо в ухе.

– Хы-хы! – радостно осклабился хоббит. – Вот уж кого не видать было аж с Мировой

Заутрени! Масявыч, каким лисапедом тебя сюда? Ыкть! Да и Масюсич с тобою! Добрэ гости!

Он оглядел сузившимися, но не потерявшими добрятской лучистости глазами остальных.

– Ну дык, представляйте друзей ваших!

– Дример, – шагнул вперёд Дример и протянул руку.

Рукопожатие было крепким и мужественным.

– Слипер, – присоединился братан.

– Загрибука, – смутившись и опустив глаза, подтянулся профессор.

– Мора, – с лёгким огоньком испуга подошёл лётчик, ибо боялся, что при репутации с

превращениями его не пожалуют. Но хоббит и кольцом в ухе не повёл, размашисто хлопнул

ладонью в ладонь Моры и улыбнулся. Вихрастый лётчик расслабился и тоже улыбнулся в ответ.

– Хо-о-о-о! – удивлённо воззрился хоббит на внезапно оформившегося в воздухе огромного

полосатого кота. – Яхши ми сиз, ара-джан! Ты-то тут как оказался?

Слипер и Дример, уже не особо удивляясь, переглянулись и пожали плечами.

– Салями в бакалейкум! – шаркнул лапой Башкирский Кот. – Да вот, гуляю по прогону с

дррруганами. Дай, думаю, коль у братвы на районе закочумал, зайду на блюдечко кумыса. А то

давненько вас не видать было, Батый-Ата…

– Отлично подумал, ара-джан! – засмеялся хоббит и поклонился всем сразу. – А меня

зовут…

31

6

– Йош! – внезапно перебил кот, и улыбка его стала жёсткой и хирургической. – Тебя зовут

Йош.

Масявка и Масюська глянулись друг на дружку, не понимая происходящего, а хоббит

смутился:

– Тут меня зовут просто Ключником.

Наши четверо туристов замерли, не двигаясь. Понимая, какая перед ними сейчас стоит на

самом деле могущественная фигура, никто не знал, что и как делать. Гости просто пялились на

Йоша и не рыпались. Тем более, что все они тут же сообразили про ключ! Да, ключ, аки ему и

положено было, кочумал сейчас в непосредственной близости, в ярко-оранжевом непромокаемом

мешке Слипера. Запахло неприятностями и кипежом. Масявка и Масюська смотрели на всю

компанию в недоумении. Они-то ничего не знали о древнем неоконченном пророчестве, которое

рассказывало о потере ключа и возможном коллапсе всея вселенной, коли Ключник его таки снова

найдёт и вставит куда надо.

– Да чего вы встали, аки закопанные? – совершенно спокойно спросил Йош. – Да вы енто,

заходите. Сейчас глубинички нарвём, чаёвского согреем, салатика из пакурцов с охмидорами

сделаем. Красота. Посидим, поокаем, о делах калякнем, – и первым неспешно зашагал в глубь

сада.

– Ну и чё? – тихо шикнул Башкирский Кот на остолбеневшую братию. – Чё встали,

действительно? Пошли, нехорошо ж стекленеть вот так сходу пред калиткою! Норррмальный

мужик. Я отвечаю.

Дример со Слипером, как во сне, двинулись по тропинке. За ними поспешил Мора. Загрибука

собрал поджилки, унял трясучку нервозную и тоже вразвалочку почапал. Кот уставился на

замешкавшихся Масюську и Масявку:

– Ну чё?! Ну бывает. Ну столбняка чуть братцы схватили с недосыпу. Акклиматизация,

деревенский воздух, кислоррродное отравление. Всё пройдёт. Пошли.

– Слушай, нет, ты лучше скажи, – зашуршали Масявка с Масюськой на кота. – А чего это

они так Ключника испужались-то? Он вам, поди, теперь и ключ делать не будет! Вам же, небось,

ключ с него надобно, да?

– Да нет, – неохотно буркнул Башкирец. – Это, похоже, мы ему ключик доставили!

– Хм, – зенкнули на друг дружку Масявка с Масюськой.

– А что, давно у вас тут Ключник-то обитается в целом?

– Да уж зим восемь-десять валенки оттаптывает, – ответила Масявка.

– А-а-а-а, – раззявил пасть кот и что-то там себе в уме подчеркнул, – ну понятно. Дык и чего

размусолили на заваленке? Пойдёмте уже чаёвничать! По бублику-мутанту закинем на кишку!

– Это мы завсегда! – радостно хрюкнули Масявка с Масюськой и запрыгали в дом, словно

две степных кенгурятины.

31

7

– Хе! – коротко хекнул им вслед Башкирский Кот и огляделся вокруг. Он просканировал

бинокулярами местность в семи диапазонах и, не найдя ничего подозримого, побёг догонять

гостей, срывая на ходу с грядки ягодки.

В доме пахло странно. И он оказался внутри намного больше, чем снаружи. Комнаты были

заставлены всякой всячиной, видимо, из одноименного магазинчика. Едва Дример присел на

потёртую трамбуреточку, как к нему на колени тут же залез невесть откель взявшийся большой и

чёрный морской свинтус. И сразу уснул.

– Видишь, сходу признал! – довольно прокомментировал Йош. – Свинтус добрый, не кусит,

прибился тут к дому во время затяжных дождей, точняк с моря принесло муссоном. Нашёл я его

как-то на крылечке. Сидел грустный, ни грамма рыбного в пасти давно уж, видать, не было. Ну и

пустил. Теперь вот в библиотеке на чердаке ошивается. Рыбок там разводит. И в садовом пруду их

прикармливает. И в колодце пытается. Он же свинтус не простой, а морской, так что на рыбе

помешан. Глядишь, селекционным путём полкилойку выведет!

Дример уважительно погладил по чёрной шелковистой спинке морского свинтуса, который в

дремоте довольно захрюкал и зачмокал и ещё туже свернулся калачиком на Дримеровских

коленях. Башкирский Кот мельком лишь посмотрел на морского свинтуса и потерял к нему тут же

всяческий интерес. Видимо, углядел в нём конкурента по поеданию возможной рыбной

деликатесины. Даже изобразил некое «фи» едва сморщенным носом. На довольный хрюк свинтуса

прибежали ещё две живности, и вот они-то вызвали больший блеск в глазах у кота. У Загрибуки

же от живчиков новоявившихся сначала защекотало под мышками, а потом возникло желание

залезть на трамбуреточку с ногами. А всего-то ничего, прибежали два мыша двузубых. Ну, по два

острых зуба у них торчало из пасти сверху, аккурат посередь, словно из носа растущих. Один

мышастый чурчель пребывал в белом оттенке, другой в пятнах бурых, словно медведи лишайные

далёкой планеты земельной. Хозяин дома с умилённой улыбкой на них посмотрел и занялся

гремением посудкой чайной. А два мыша всех обнюхали поначалу, словно пёс в прихожей, да и

вскарабкались по одежде. Белый к Слиперу забрался по рукаву, побегал по плечам и полез за

шиворот.

– Хи-хи, – съёжился Слипер, – щекотно!

А второй мышь двузубый, пятнистый был который, облюбовал лётный комбез Моры. На

Загрибку не позарились, хвала Великому Степному Духу, а то бы профессор впал в истеричную

трясучку нервячную. Пробежавшись по одёжкам, мышатки спрыгнули и так же стремительно

исчезли где-то в домушних закоулочках.

– Всё, теперь их не поймаешь, – заметил Ключник, углядев на башкирской кошачьей морде

хищно раскрывшиеся раскосые монголоидные глаза ясного жёлтого цвета.

– А надо? – лениво протянул кот. – Прошагать столько парррсеков, чтобы потом мышей

гонять по чердакам, словно сельпо тузиковое? Я ж интеллект в черепной коробочке ношу, а не

инстинкты несмышлёные.

– А я и без сумнений! – не поведя кольцом в ухе ответствовал по-доброму Ключник.

31

8

– Давайте подсоблю чего, – суетнулся Слипер.

– Ага, и я могу чё-нить настругать-посолить, – присоеденился Мора.

Йош их заслал в огород по салатик, а сам покуда магичил вкусность чайную.

Масявка и Масюська засунули в рот по печенюшке масенькой, но просто страшно как вкусной,

и довольно жмурились на солнышко в мутном окошечке, втягивая носом переполненный запахами

воздух.

Слово за слово, поболтали о пустяках житейских. Вернулись Мора и Слипер с корзинкой.

Нарубили клубней и травок в мелкий винегрет, посолили-поперчили, залили сметанкой

деревенской. Йош с Масявкою разлили чаёк по керамическим кружкам. Сели вразвалочку.

Свинтус морской на коленях у Дримера так и не проснулся. Видел, наверное, свой по-

свинтусовски крепкий сон о морских бушующих ветрах и бурях, о дальнем мореплавательном

походе. И чудился ему во сне том расчудесном винтажного дизайну корабль. А также виделся

совершенно незнакомый вид какого-то пёстрого крылошнобеля, который сидел в прокуренной

каюте и хриплым поставленным голосом кряхтел на иврите:

– Шекели… ш-ш-шекели…

И от голоса этого во сне у морского свинтуса почему-то будоражилась внутренность, и

захватывало дух от смутного узнавания чего-то кошерно родного – но узнавания чего? Свинтус

так и не мог до конца понять, только слегка повизгивал во сне и похрюкивал.

Свинтус и Вантус

Шкындырбало шхуну по всея периметру. Два литовских еврея, Вантус и Свинтус, бороздили

Балтийское море уже который месяц. Они надеялись, что море сие всё ещё таки Балтийское, но

надежды эти стали таять со временем, ускоряя свою необратимую энтропию. Ибо за месяцы

последние не предвиделось им ни разу не то что окончание, но даже хотя бы примерный край

этого самого водоёма, который вообще-то, между нами, литовскими евреями, говоря, был изучен

вдоль и поперёк ещё на родине по зачириканым картам уважаемого картографа Шмуэля

Брандыршмана. А только шхуна их летела, не сбавляя узлов, и так уже набранных по самое то,

срывая края огромных волн, и мелкое водяное крошево не исчезало вокруг них, а становилось всё

плотнее и мокрее с каждым днём. И куда уж зловещее и завихрённее.

А ведь жуть несусветная изошла с лёгкого тумана. Свинтус и Вантус поначалу лишь бросили

пару хмурых взглядов на горизонт, ибо над ними сияла благодать небесная, и солнышко грело, и

вода мирно и спокойно журчала в кильватере. Шаббат, да и только! И Гидрометцентр им сулил

удачу. И попугай зелёно-жёлтый, что был сторгован у таких же пиратов, как и они сами, только

турецко-подданных, сулил им фортёж и прибыль. Едва он проглатывал свой попугаичий завтрак,

как тут же начинал орать:

31

9

– Прррошу пани, гэвэррра, я имею шо сказать за енту тему. И таки рррразве этот поц знает,

где Абррраше во славу тех добрррых фррраеров найти кошерррные пиастры на этом районе?! Я

вас умоляю!

«Добрые фраера» Свинтус и Вантус шикали на него, но Абрахам Грэй Ибн-Хоттаб (так звали

попугая по штемпелю в его птичьем паспорте, хотя Вантус был уверен, что это подделка) тут же

прикидывался ветошью, то есть ветхим и ненадёжным на интеллект пернатым, которое тупо

начинало заезжать пластинку кратким выводом: «Шекели! Шекели!» А что с него было взять,

коли ему уже третья сотня пошла от рождества? Но дело-то не в этом. А в том, что попугай

накликал – но совсем не финансовый подъём в закромах корабельной родины, а невесть откуда

взявшийся тайфун. Да такой, какого не видывали братья наши кошерно-литовские ни в жисть

свою. Как я уже давеча намекнул, всё началось с тумана лёгкого в тот самый день, когда минуло

уж два месяца планетарных от заглавной страницы ихнего похода. И за поход этот нудный во всех

отношениях пока что не встретили джентльмены удачи ни одного подходящего судна, которое

можно было бы грабануть. Потолочное Разумение их от греха отваживало как могло и готовило к

несусветному, но кошерная братия пока об этом даже не догадывалась. И вроде команда у них

была подобрана славная, все как один – запорожцы, москвичёвые да жигулёвские: Штурман,

Лоцман, Боцман и Кацман. Все не добрые ни в жисть хлопцы, готовые на раз шашкой махнуть и

карту тузовую с рукава через портянки на стол выложить, и в шахматы урезонить самого адмирала

литовского Скумбриявичюса. У всех морячков этих бравых за плечами было немало замученных

жизнью душ, которые они сострадательно освободили от этой тяжкой ноши. И если бы пираты

были совсем уж бандерлогами, то просоленные иудейские шеи украшали бы ожерелья не из

одного десятка черепов. Ну то есть вы понимаете? Их карма была давно и окончательно