Текст книги "Слипер и Дример"

Автор книги: Илья Черт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 37 страниц)

жёлтыми монгольскими глазищами. – Кончаем тут смутную движуху!

– Ребята, вы бы тут не шастали… – начал было Слипер разъяснительную беседу с

пунктирно-аннигилирующей парочкой, но тут перед его лицом образовался из лесного полумрака

переместившийся кот.

– Линяем! – шикнул он, а после растворился в воздухе. И клочок его линяющей шерсти

аллегорично остался колыхаться в пронизанном солнцем лесном воздухе.

Лопа с Антилопой, икнув, ломанулись в чащу, а Слипер, подобрав рюкзак, поспешил включить

заднюю передачу и ретировался на тропинку, с которой его сюда ловко спихнул Башкирский Кот.

Воцарилась полуденная чащобная тишина, и в этом оцепеневшем пейзаже лишь Василиск

встрепенулся и тихо что-то проурчал на своём чужестранном языке, видимо, совершая в

заколдованном ледяном сне немыслимый захватывающий вираж.

На четвёртом или пятом повороте Дример услышал сзади тяжёлое дыхание запыхавшегося

Загрибуки, совмещенное с нудным ворчкованием:

– Куда ты без меня дойдёшь? Ни компаса, ни знания астрономии, ни навыков

ориентирования! Ладно, человече, иду уж с тобой, провожу до Эников, а там поглядим.

– Вот и молодца! – Дример шёл себе вперёд и в ус не дул, благо его попросту не было. —

Ориентирование и всё такое – енто круть! У тебя ж опыта больше…

– С каких таких у меня жопа-то больше?! Так, Дример, ты мою жопу не трожь! У кого она там

больше – ещё присмотреться нужно.

– Не бухти, Загрибыч! Идём и идём. Так бы сразу жрать зразы и мочить потом заразу! А то

загибать стал мизинцы, по понятиям раскладывать… Ентого я, брат, не понимаю. Голова у меня

пустая! – Дример хитро прищурился.

– Пустая, пустая, – охотно согласился Загрибука, пытаясь отдышаться на ходу. – Нет чтоб

мозг наморщить лишний раз, так всё вам с плеча смоленского капусту рубить по-тайски!

– О, словами-то какими забормотал! – скакнул бровями Дример. – Думать, типа, говоришь?

А не лучше ли перестать думать и начать наслаждаться? Вот я о чем думаю. Круголя даю мозгами,

как видишь.

– Думаешь о том, что надо перестать думать? – Загрибука попрыгивал сзади, отплёвываясь

от пищалистых мушкарей, которые норовили поселиться у него во рту. – Интересное думание, и

сказать нечего. Просто наслаждаться, говоришь? Но и это не мешает думать! Блин с компотом, где

стенографисты?! Записывайте! Записывайте! Чёрными граффити на бетонных стенах! Какие мои

думания уходят в Канучую Лету!!! – Загрибука заломил к небесам загребущие ручищи.

– Да уж, тут либо чуять и фигеть от кайфу, либо морщить извилину, – умудрил Дример. —

Ёп-штейн, понимаешь ли, относительность, наука. Ага. Да-с.

25

И пошли Дример с Загрибукой дальше, морща периодически совместно мозги и жмурясь от

накрапывающего дождика. А лес тем временем заметно поредел. Начались невнятные болотца с

неприлично наплюханными то там, то сям кочками, поросшими лишаями да мхятиной всякой.

Небо стало совсем серым и негостеприимным. Ветер крепчал градусами. И попутчики решили

привалиться где-нибудь в чилаут, то бишь сделать привал. Расположились на пригорке,

выбранным Загрибукой по всем правилам фэн-шуя, заморской науки «как правильно привалиться

или что-нибудь привалить». Дример свернул листик с трухой, щёлкнул пальцами и, выбив искру,

закурил. Загрибука тоскливо поглядывал вверх, но просветов в баблаках не предвиделось.

Ночевать в лесу в неизвестном месте ему как-то не улыбалось. Не смешно, блин, было. Не ха-ха.

Тут тебе и какой-нибудь Топоног затопчет вприсядку, али Кот Башкирский, им не раз виданный,

ради забавы подкрадётся да укусит, благо удаль свою стоматологическую девать ему вачепта

некуда. В общем, со всех сторон, куда ни посмотри, одни инфаркты имени миокарда или

переломы оконечностей, тоскливая медицинская явь в склянке с анализом.

Загрибука уж стал изгибаться умом, как бы Дримеру намекнуть, мол, пора на отдых

безопасный расположить ноги-руки, но челобрек и сам уже смекнул, что в темноте идти

несподручно даже при его навыках и преимуществах.

– Кочумаем до утренней звезды! – Дример снял и стал стелить фуфаечную кенгурятину с

капюшончиком на мох.

– Это дело хорошее! – приосанился Загрибука. – Пойду я покуда дровишек на костёр

насобираю.

– Давай. Вон у тебя какие ручищи!

– Но-но! Попрошу без дискриминаций! Вы бы на себя с братцем поглядели. То там шкуру

сбросят, то здесь оставят. Шерсть зачем-то стригут с башки. Вы сами-то в Лесу, как негр в снегу!

– Ты енто откуда таких слов нахватался? – Дример удивлённо вскинул бровь.

– Да сам не знаю, – честно признался Загрибука. – Так, во сне привиделось-прислышалось.

В этом Лесу бесятском никто ни шиша не может упомнить толком, что да откуда берётся, включая

себя самого.

– Это ты верно подметил, – согласно кивнул Дример и глубоко задумался.

– Ой, а мне-то какие Страстные Мордасти снятся иногда! – возбуждённо подпрыгнула

Терюська у меня на столе. – И самое странное: порой что-нибудь во сне кажется совсем не

страшным и очень простым, но потом оно на поверку оказывается вааще нелепым и очень даже

жутким, когда вспоминаешь сон после пробуждения.

– Слухай, я и наяву-то иногда ка-а-а-а-к загутарю не по-нашенски с какого-то перепугу, что

потом и сам стою, глаза таращу и удивляюсь, откуда это во мне такое? – Я нервно закусил

карандаш.

Терюська на меня странно посмотрела, внимательно заглянула в зрачки и вкрадчиво спросила:

26

– А ты давно у врача был?

– Та-а-а-а-ак, поехали дальше…

Загрибука зашагал в Лес, заложив за спину руки, словно профессор вдоль доски через

аудиторию, насвистывая мелодию, смутно напоминающую 467-й ненаписанный концерт

Шыбстаковича для дисканта с контрабасом.

В природе потемнело, смутилось, надвинулось. Над верхушками деревьев пролетел, харкая,

Мудод, птица пакостная и крайне му… ну, в общем, вы понимаете.

– Не радуйся, падлюга, скоро кончится Кали-юга! – плюнул вслед ему Дример, лёг на мох и

завернулся в кенгурятину, напялив Шапку-Невредимку по самые глаза.

Мудод отхаркал что-то липко-пакостное в ответ и скрылся за деревьями. Темнота навалилась

на Лес быстро и жадно. Отовсюду стали слышны невнятные бормотания, подозрительные

похрюкивания, леденящая кровь одышка.

– Ёктить, вот ежежуть копошащаяся, – по-стариковски просопел Загрибука, нервными

приставными шажками подбегая к вытоптанной полянке, на которой они с Дримером

расположились. И эхом ему отозвался затяжной кашель Бронходилататора Муколитического.

– Ыть! – сердцем ёкнулся Загрибука. – Тьфу! Пёс грызлючий с ним, с этим костром! Ещё

прибегут тут всякие на пикничок позыркать.

Он по-собачьи потоптался вокруг себя, посмотрел ввысь, надеясь определить по звёздам

правильное положение тела для сна, но небо плотно затянуло тучами.

– Ыть, – снова обиженно тявкнул Загрибука, свернулся невесть каким калачиком и обхватил

себя огромными ручищами, будто медвежьим капканом, для пущей сохранности. Вздохнул разок-

другой. Засопел. Закряхтел во сне.

И приснилась ему Будорожь Вещая. Ну та, которая до кишок всё перемутит и проснуться не

даёт ни разу. Жуткая, словно пересказанная вдоль и поперёк кинолента «Кошмар на улочке

Тополей Плющихинских». Глядь, Лес весь инеем покрылся. Воздух отмороженный мелкими

льдинками летает. Топоноги в валенках стоят, что твоя крыша над платформой вокзальной,

вымороженные напрочь, без движения, седые все от дубака несусветного. И посередь этого всего,

по самые что ни на есть коленки в манной снежной каше, одиноко торчит, словно пень, он,

Загрибука, и держит в руках последнюю спичку, от которой «взовьются костры», как ворчливо

спел Дример, проходя мимо него третьего дня кряду.

Ледяной ад захлопнувшейся морозилки навязчиво свистел в уши циркулирующим фреоном.

Последние капельки загустевшего от морозу воздушного коктейля оседали неповторимыми, как

известно науке, снежинками в воздухе. И в этой катастрофической клизме (развёрнуто по

понятиям от древнего сокращённого «ката-клизма») наш в меру мохнатый друг, задержав вдох,

будто на флюорографии, чиркает последней в мире спичкой и…

– Ааааааааааааааааааааааа! – Загрибука взвился в воздух гагаринской ракетой.

27

– Шо такэ? – Дример приподнял Шапку-Невредимку над бровью в тот момент, когда наш

псевдокосмонавт бесславно окончил свой первый полёт и брякнулся в траву, громко и натужно

пукнув.

– Фи-и-и, профэссор! Что это вы надумали тренировочными полётами заниматься без приказа

ЦПУ? И что за выбросы в атмосфэру? – Дример подтянул грязно-травяные штаны и уёжился в

серую футболку под кенгурятиной.

– Ыть, челобрече, что ты понимаешь?! Да я такое увидал! Одна искра, блин… Одна искорка,

катет мне в гипотенузу, а от неё цепная реакция! Весь Лес к чертям собачьим мелкой крошкой

разнесло! И я стою посреди всего этого Великим Ноем, оставшимся в пупе этого великого бардака

несусветного, и нытьё моё – не чета волчьей опере зимней.

– Спи уже, чурчель летучий! Не буди зверьё! Ну, кошмарик вязучий приснился, с кем не

бывало. – Тут Дример оглянулся тоскливо. – Звезда вот взойдёт, протрём зенки, да и созовём

кворум для обсуждений. А покуда спи, несуразный.

– Дык вещий сон-то! Не хухры с мухрой! – Загрибука наборщился и опустил до земли

загребущие ручищи.

– Верю охотно. Кстати, мухры надо бы набрать, а то курево скоро кончится. Да только что

нам, Загрибыч, сейчас извилину напрягать? Отдохнуть нужно, сил набраться от земли. Похрапи

немного, успокойся. Два раза одна и та же бомба в сто пудов никуда ва-а-а-аще не падает в

течение одной кальпы – ты ж в курсе! Так что больше кошмар этот тебе сегодня не приснится.

Уж. Типа.

– Успокоил, блин с компотом, усатый нянь, – Загрибука недоверчиво зыркал по сторонам.

Дример опять надвинул Шапку-Невредимку на глаза, поудобнее завернул руку под голову

приёмом «ухом в локоть» (не путать с древним боевым приёмом «локтём в ухо») и затих в траве.

– Словно кокон Бом-бам-дировщика, – поёжился Загрибука, глядя на завёрнутого в серую

свитерюжную кенгурятину Дримера. В воздухе было совсем не жарко, и не июль вовсе, и не

пальмы кругом даже. Так что сидеть и трястись особой жажды у него не было. И он тоже,

покряхтев, улёгся вторично за эту ночь и теперь уже без тревог «придавил уши» до самого

рассвета.

Лес мирно спал, и только вечно простуженная Муколитическая тварь всё время будила

слишком близко расположившихся соседей надтреснутым кашлем и сипом отёчных лёгких. Ну и

нефиг! Курить надо бросать!

В то же самое время Слипер бодро шагал под палящим солнцем, немного нервничая из-за

нового попутчика, который шнырял по зарослям с довольным урчанием.

– Прррелессстно! Прррелессстно! – то и дело слышалось из растительной околодорожной

неразберихи.

28

Потом вдруг из внезапно образовавшегося сбоку выхода вываливался Башкирский Котяра,

путался под ногами и тут же нырял в случайно возникший с другой стороны вход.

Ага! Я вижу, что внимательные читатели уже спотыкнулись о моё «в то же самое время» в

начале этого абзаца. Ну как же! Пока Дример с Загрибукой спят в мёрзлой болотной ночи, Слипер

тут под солнышком средь бела дня оттаптывает километры невесть-откуда-взявшимися-в-этой-

глуши кроссовками фабрики «Красный Треугольник». Но я не оговорился. День и ночь сменяли

друг друга в Лесу не как положено в приличных лесопарковых насаждениях, деля сутки

налопопам, но как попало уж кому куда и чем на душу придётся. А вот на чью душу что пришлось

– зависело от личного времени каждого из братьёв. Ещё в далёком не знаю каком году

человеческий детёныш по имени Алик со странной фамилией Ёп-штейн, которую при желании

можно перевести как Первый-Камень-Брошенный-В-Огород, вскормленный отнюдь не

доблестной, такой же человеческой, как и он сам, цивилизацией, открыл вопиющий факт: время —

штука настолько круто-туто-светная, настолько несусветная круть, что д[о]лжно ей себя вести так,

как Великий Степной Дух решит с перепугу. А это значило, что все мы с вами, и кое-кто с ними,

живём совершенно отдельно друг от друга, и всё, что нас объединяет, – тикающее устройство,

визжащее по утрам, которое заставляет нас пребывать в иллюзии общности восприятия

окружающего мира. Это я так витиевато и научно об обычном будильнике тут распространяюсь.

На самом же деле (ёктить, как же я всегда хотел посмотреть именно на это «самое же дело») всё

обстоит гораздо запутаннее. И каждый из нас, или из них, живёт в своём личном времени, пытаясь

безуспешно пристроиться под вращение вокруг звезды планеты, на которой волею судеб оказался

в Пути.

Слипер не помнил ни о будильниках, ни об астрономии ничего конкретного, поэтому доверял в

этом вопросе исключительно светилу, которое проливало свой свет над Лесом и подсказывало,

когда настал срок шагать, икать и молоть языком, а когда – повалиться на что-нибудь мягкое и

смотреть сны, бе-бе-бекая губами. Над головой у него сейчас было светлее, чем в операционной,

поэтому наша парочка бодро приближала стопы своих ног к заветной цели, нисколько не

беспокоясь, что день весьма затянулся. Дни и ночи в Лесу имели свойство ненормированно

удлиняться или укорачиваться в зависимости от только ему, Лесу, известных причин. А так как

эти самые причины у Леса никто не удосужился спросить, они остались в статусе «инкогнито»,

или, по-босяцки, «а чё я сделал-то?». Башкирский Кот к исходу третьего часа ныряния в кусты,

учуяв запах подпалённых пельмешек, издал победоносное урчание и ломанулся было вперёд. Но

Слипер приложил тут же палец к губам и произнёс таинственно:

– Цыц!

– Тс-с-с! – повторила за ним ныкающаяся в верхних ветках Зверогёрл. – Тс-с-с! —

повторила она ещё раз. И ещё раз. И ещё. Да так и осталась на осиновых антресолях завороженно

тсыкать, замерев на суку смесью сыча и гадюки обыкновенной, или попросту как забытый на

плите в коммуналке чайник.

29

– Ни с каких идей нам спешить не стоит! – заметил Слипер, сбавляя шаг, и зловеще

подмигнул коту.

– Пельмешшшки… Варрренички… Вечеррринка… – довольно прижмурился котяра,

мечтательно закатив зелёные бинокуляры.

– Они самые, но, как в каждом порядочном стане, их наверняка охраняют до общего звонка к

приему пищи и…

– Бррратец, какие звонки? – Башкирец возмутился до оконечностей. – Мы не в школе, не

охреневай. Ты видел когда-нибудь организованные походы Эников? Да это стадо ополоумевших

кроликов, случайно вывалившихся на грядку с морковкой! Дисциплина и Эники – вещи такие же

нестыкующиеся, как кинза и кин-дза-дза. Соединить можно, но результат всегда слегка воняет и

стабилизирует экспериментатора на некоторое время в положении сидя, с морщинами на лбу,

оседлавшего скоропалительно фаянсовую посудину. Как говорится в известной уральской песне:

«Селёдка, кефир и ломтик дыни – и я снова дома, и я точно дома!» Уймись. Пошли попросту

пожрём. Белку облезлую тебе, видишь ли, жалко, а кота, занесённого в Красную книгу испокон

веков, уморить голодом – прям подвиг жития Святых и Замученных. Ты зачем сюда пришёл? —

вопросил кот и мгновенно ответил, не дав Слиперу даже сообразить что-либо: – Пррравильно!

Порядок навести в рядах хаотично живущего населения, дабы прекратить всяческие тенденции к

развитию анархии и, естественно, вкусно пообедать! Анарррхия, мой друг, – кот внезапно сел на

тропинке, обвив хвостом все четыре лапы, – никогда не способствовала укреплению традиций в

приготовлении пищи. Наоборот, она всячески проявляла стремления к деградации вкусовых

качеств истинно национального продукта и разрушала культуру созидания оного. Люди,

озабоченные сменой политического строя или отсутствием такового, не могут в принципе создать

ничего стоящего, ибо их мозг занят всякой ерундой, а не действительно важными в жизни вещами,

такими, к примеру, как свежесть и аромат с любовью сваренных пельменей. Посему смысл жизни

ускользает от них…

– Про смысл жизни давай потом, – поспешил оборвать его Слипер, убоявшись, что лекция

Башкирского Кота затянется до того момента, когда у докладчика просто крыша стечёт, шариками

сцепившись с роликами, или попросту иссякнет желание удовлетворить потребность в ораторстве.

– Ка-а-а-арррр-оче, амиго, – мявкнул воинственно Башкирский Кот, встряхнувшись лесной

пылью, – направь свои стопы к несчастным народам для воистину святой цели восстановления

йерархии и последующего повышения качества изготовляемой ими пищи, как следствия общего

роста сознательности.

– Чё? – помялся оранжевыми штанами Слипер.

– Шевели ластами, аквалангист! А то остынет! – закончил кот, подняв свой полосатый зад с

тропы.

– А как же стратегия переговоров?

– Стратегия, промозгованная на голодный желудок, обречена на поражение, мой дррруг.

Историю войн нужно изучать. Хотя ты же не хищник, тебе незачем. Но уж коли выпал тебе случай

30

мудрости набраться, то изволь. – Башкирец поднялся на задние лапы и важно раззявил

ужасающую пасть: – Главное в войнах – это снабжение!

– И днём и ночью кот учёный… – промямлил подавленный потоком информации Слипер.

– Знаю, знаю я этот фольклор. Глупые стишки, никакой логики. – Кот крутанул усы лапой.

– К чему учёному коту ходить по какой-то цепи кругами? Владение знанием никак не

способствует любви к цепям, а наоборот, подразумевает вожделение свободы. Кругами же ходят

только психи по коридору в дурке или зэки в камере. Зачем уважаемому учёному коту нарезать

круги вокруг будущего штабеля древесины? Задумайся. Это же чушь! Свободная разумная

личность и цепи кругами – антагонисты, как Марксон и Энгельсон. Рррезультат всегда…

– Я помню про смысл жизни! – поспешил его заверить Слипер.

– Ну вот и хорошо, – сразу успокоился кот. – Разгладь свой лоб, о несущий исцеление

народу. И приготовь ложку, ибо любые переговоры по важным вопросам д[о]лжно начинать с

приёма пищи. Так шо «Алга!», как говорят мои братья татары и коллеги их монголы!

– Ну убедил, убедил, – недоверчиво пробурчал Слипер. – Пойдём откушаем.

– От! – Кот распушил хвост и гордо направился вперёд, держа нос по ветру.

Перекись населения, или От-воротца-поворотца-ламца-дрица-умца-ца (глава в нарезке,

платить в кассу)

Мне этика и эстетика написания книжек до лампочек бараньих. «Какой курдюк! Какие

лампочки!» – как говаривал Башкирский Кот в чрезвычайно добром и кулинарном расположении

духа.

Один мой знакомый, батюшка Николай, и вовсе по сему поводу чётко и кратко выразил

сиятельную мысль: «В мире нет таких правил, чтоб стихи были с рифмой!» И в этом я целиком и

полностью нахожусь в согласии с вышеупомянутым духовным лицом. А посему тут же, в начале

главы, отойду от дальнейшего описания и прибьюсь к теме. Эники да Беники были не просто

упёртыми до жратвы оглоедами (не путать с алкорэперами), но истинными ценителями

кулинарии. И здесь нельзя не затронуть вопрос образования и его полезной и для всея вселенной

применяемой процентности. Вопрос сей весьма и весьма актуален для вас с нами, уважаемые

читатели этой белиберды. Вопрос сияет. Он актуален в наше с вами время жития-бытия. Скажите

мне, по совести зрачки тараща, вот вы много из изученного вами в школе помните сейчас?

Сколько минут, часов, дней и ночей, лет из конца-то в конец и в конце концов, вы потратили на

обучение совершенно бесполезным для себя вещам? Скольким из вас понадобились в жизни

интегралы алгебры или теоретические задачи физики? Возьмите для интересу в руки учебник по

физике седьмого класса, откройте на любой странице посередине. Ну хорошо, лентяи, я сделаю

это за вас! Итак, у меня в руках «Сборник вопросов и задач по физике». Я нашел его в шкафу у

дочери. Она учится нынче как раз в седьмом классе. Открываю. Страница 166. Тыкаю пальцем.

31

Упражнение за номером 1576. Читаем: «Электронный луч скользит по экрану телевизора со

скоростью 2500 км/сек. Определите время перемещения электронного луча слева направо по

экрану, если его размеры 50/38 см». Да я отсюда чувствую, как запахло палёным от ваших

напрягшихся процессоров. (Ты, снисходительно улыбнувшийся ботаник, не в счёт. Мы о

нормальных людях сейчас говорим.) И почему именно слева направо? У экрана этого размер

справа налево другой, что ли? И кому из вас это пригодилось? Да для половины из вас знакомство

с этим самым электронным лучом закончилось на второй свежести футболе да на телесериале

«Рабыня Изаура», чтоб ей икалось в своей Бразилии с вечными соплями и сексопатологией! А

геометрия с её а-прим и бэ-прим? А котангенсы вам очень облегчили жизнь? Или, может,

изучение истории монгольского государства под управлением Ых-Жмых-Пыхтынбая

Семнадцатого вас сделало чуть более счастливым человеком? И всё это вместо того, чтобы

потратить угробленное вовеки веков количество времени на обучение воистину полезным вещам!

Может быть, кто-то из вас мечтал стать гениальным поваром? А вот чему может научиться

ученик повара за три года в сомнительного уровня кулинарном училище? А в училище

Захудалинского района города Задрипищенска? Печь вокзальные тошнотики? А если б он учился

этому не три года, а все десять-двенадцать, да в специализированном заведении с заточенными

под енто дело учителями? И не по два часа в день, тратя остальное время на историю монгольских

братьев Ыхтынбая и Пыхтынбая, которые чёрт-знает-когда в XIV веке носились чёрт-знает-зачем

по своей монгольской степи, кромсая друг друга из-за сомнительной красоты потной и сальной

дивчины с небритыми подмышками. Нет уж, никаких эпосов! Ученик прилежно занимался бы

изучением искусства кулинарии в теории и на практике по шесть часов в день двенадцать лет

подряд. И всё это при изначальном выборе учеником своего будущего ремесла. То есть он бы

испытывал к своему образовательному процессу самый неподдельный интерес и чувствовал себя,

как минимум, на своём месте. (Колбасу резать будем ЗДЕСЬ!) Да за такое время можно даже

жирафа научить готовить французский омлет на голове бегущего леопарда. И что выросло бы из

такого ученика? Верно. Мастер. Мастер своего дела. Не посредственный полуисторик

монгольской республики в пополаме с подмастерьем вокзального спеца по травле голодных

пассажиров, а Мастер своего дела. С тысячами рецептов в голове, с отточенными годами

движениями ножа, с лёгкостью фантазии, вкусом, стилем и другими сопутствующими Мастеру

приятными вещами. И люди, отведав его стряпню, уходили бы чуть более добрыми, чуть более

весёлыми, чуть более довольными жизнью – чуть более счастливыми, а может, и не чуть! И то же

касается музыкантов. Кто-нибудь из вас, как я, таскал ли по три раза в неделю 15-килограммовый

аккордеон за восемь троллейбусных остановок после основных занятий в пятом классе средней

школы? Я ведь любил музыку. Честно. Любил. И даже исхитрился впоследствии сделать её таки

своим основным занятием в жизни. Я хотел играть. Я хотел писать шедевры классической музыки.

Но, видит бог, как я ненавидел её к концу уже первого года этих адских мучений, когда после

шести уроков, помня о несделанном домашнем задании величиной с докторскую диссертацию, я

еле живой и голодный пёрся в зимний, холодный и тёмный вечер в эту да-штоб-ей-провалитца-

32

ламца-дрица музыкальную школу!!! А художники? Где вы, о великие художники, оставившие

свой талант в жалких закорючках, выведенных на партах вечно пачкающейся шариковой ручкой

«Союз»? Не знаю, как вам, а мне жаль этих лет, этих просиженных штанов на абсолютно

неинтересно преподающихся уроках! Жаль этих бесполезных лет зубрёжки совершенно чуждых

моей природе знаний. Лучше б я спокойно занимался музыкой все эти тринадцать лет с утра и до

вечера. И, вполне возможно, сейчас я бы не марал бумагу этой чушью, а сидел перед пюпитром и

писал прекрасную симфоническую музыку для мира, для людей, будучи абсолютно счастливым. И

многие люди были бы тоже счастливы, слушая мою прекрасную музыку.

Да, прав, четырежды на восемь пятых прав был Шерлок Холмс, когда заявлял, что ему всё

равно, крутится ли Земля вокруг Солнца, или наоборот. Ибо он не хотел захламлять свой далеко

не безграничный чердак ума бесполезными для сыщика знаниями, сосредотачиваясь на

прикладном мастерстве. К тому же, сей астрономический факт до сих пор находится под большим

вопросом, как и всё в науке. И в конце всех концов, всегда есть Мастера по части астрономии,

готовые дать такую справку любому Сыщику, если тот вдруг в ней станет нуждаться.

Так пусть же Стрелок учится стрелять. Повар – готовить еду. Пожарный – тушить пожары.

Инженер – создавать проекты. Строитель – строить, и т. д.

Давайте же растить с самого детства Мастеров! Неужто не видно, к чему тянется ваш ребёнок,

что ему более интересно?

И знаете, к чему я это всё гнул?

Правильно!

Эники и Беники были настоящими Мастерами своего дела. С самого малолетства, с самого

сопливого возраста. Да, Башкирская раскосая Котяра рвалася туды не зря! И надо ж случиться

такому совпадению, как раз был Рыбный день! Ну натурально фартило нынче усатой братии.

Слипер вышел на лужайку, чавкая ногами в мокрой траве. В аккурат посередь лужайки стояли

светленькие фигвамчики. Курился дымок, пахло школьной столовкой. Нет-нет, не советской

школьной столовкой, а обычной парижской школьной аристократической столовкой, пардон-её-

месье-в тужур!

– Эники! – радостно мявкнул Башкирский Кот за спиной Слипера и, в три прыжка обогнав

его, полетел колхозным комбаином под-над травой в сторону соблазнительных ароматов с диким

башкирским воплем: – Байрам мэнэн!

– А… э… – только и успел парировать Слипер. – Действительно, Эники. А вроде должны

мы были выйти на Беников. Котовасия какая-то попутала…

Котовасия где-то далеко в Лесу напрягся, беспокойно понюхал воздух носопырками, замер на

мгновение, а потом КААААААК ЧИХНУЛ!

– Вспоминают где, шо ли? – утёрся простой воронежский родственник нам уже знакомого

Башкирского Кота, оглянулся воровато и сгинул в траве с лихим: «Ыть, трепых мои рыбёшки!»

Эники были странным народцем. Вы когда-нибудь якутов видели? Так вот, совершенно ни

фига не похоже! Щурясь и жмурясь, Эники месили тесто в кадушках-болтушках и приговаривали

33

сообща: «Ом, бхур бхувах свах тат савитур вареньям бхарго девасья тхемаи тан но нангах прачьо

дайят!» (Это на сан-эпидем-скрите, языке давно мёртвом, а потому готично-небезопасном. Вслух

повторять с осторожностью.)

Тесто пузырилось и согласно булькало, наполняясь золотистым цветом. Травки душистые,

собранные в задуманное время и убранные в берестяные бутыльки, ждали своего часа в тёмных

уголках фигвамчиков, чтобы кувыркнуться в чудо-котел с пельмешками за мгновение до их

полной готовности и совершить волшебство чудесатое. Погода была осветлённая, и вся

канителица с варкой заветных рыбьих подушечек расположилась на улице посреди саморучно

образовавшейся окружением домиков площади. Кот сунул было нос в котёл, но тут же получил по

усам деревянной поварёшкой и, нисколько не обидевшись, осадил назад с довольным урчанием.

– Глаза б мои не сводились! – Закосив зрачки к носу, Башкирчатый плюхнулся мохнатым

задом в траву, позабыв тут же про своё упомянутое вегетарианство, и аскетично начал дожидаться

заветного гонга, бурча под нос мотивчик: – Пррросто я живу на Ленин-урамы, и меня зарубает

время от времени, мама…

– Буэно провеччо! – поклонился Слипер, подойдя к костру.

– Век фестала не видать! – отозвались Эники и деловито суетнулись кто куда.

– Мы тут с братцем корреспонденцию давеча вскрыли, дык в ней всё ужасы да Страстные

Мордасти мерещатся! Говорится там, что у вас разобщение произошло с братьями Бениками!

– А скоро пожрать-то? – рявкнул было кот, но тут же был прерван многозначительным

пинком слиперовской кроссовки «Красный Треугольник».

– Разобщение наше премного опечалило нас, да из-за фигни вышло! – Эник, который из

старших, поник головой.

Башкирский Кот зыркнул по сторонам в поисках «фигни», за которой могла прятаться ента

самая разобщённость и откуда она столь внезапно могла выйти на свет ясный. Но тщетно. Ничто в

обозримом пространстве не было откровенно фиговым.

– Нашли мы, вместе гуляючи, травку странную, – продолжил пожилой Эник.

– Ы-гы-гы, – хитро скрючился котяра, – уж не Хмарь-Ивановну-Траву ли?

– Да тихо ты, ботаник тож нашёлся, – цыкнул на него Слипер, но Эники и ушами не повели,

пропустив кошачье замечание.

– Травка странная, лиловая, – Эник покачал головушкой, – пахнет, как лучшая наша

приправная травка-малявка. Растёт веерочком, листики кружком-ромашкою, неприметная такая…

– Веерочки-ромашечки… крендельки да бараночки… Дык чё еда-то, бррратки? – снова было

потянулся кот и вторично схлопотал кроссовкой.

– Дальше, други! Что с травою-то приключилось с этой? – Слипер страшно округлил глаза на

кота и опять поворотился к Эникам.

– Заморская травка, приблудная, нездешняя. Мы её с интересу в котёл и киданули! А чего?

Кто знает… Может, рецептура какая откроется новая, – Эники переглянулись и пожали плечами.

34

– Прррактичность, энтузиазм, смелость новаторских решений – вот та дверь, что откроет нам

светлое и прекрасное будущее нашего покрытого закорюками и мхом региона! Но всё-таки как

насчёт немного пожрать? – Щёлкнув сотней зубов, Башкирский Кот замер в ослепительной

улыбке.

Слипер в который раз собрался пнуть пушистого собрата по разуму своей неизвестно-откуда-в-

этом-лесу-взявшейся спортивной обувью. Эники уже вытянули откровенно-довольно свои шеи,

чтобы подглядеть сей акт возмутительного попирания кошачьих прав, как вдруг кусты на окраине

опушки раздвинулись, и на поляну вышел… КТО?

Точно, дорогие и уважаемые читатели! Это был Дример собственно с персоной, а точнее, с

Загрибукой, у которого рот ни на секунду не закрывался:

– Перво-наперво, тут полный несходняк относительно кривоплющности сухоштанных

дефекций, и уж второ-навторово, я ва-а-а-аще ни в ус бровями, почему вы, уважаемый, столь

категоричны в своих замечаниях относительно креативности моих претенциозных изысканий на

пользу отечества и всего вразумительного сообщества!

Эники разинули рты, а кот, воспользовавшись замешательством и запустив лапу в котелок,

выудил славную наваристую пельмешку, ловко закинул её себе в пилорамную пасть и как ни в чем

не бывало промурррчал:

– Дорррогой вы мой, я с вами абсолютно согласен! Буквально только что я пытался открыть

глаза этим добрым существам на совершенно неоспоримый факт, который ясным светочем сияет

нам во мраке окружающих болотных угодий. И вот что я имею сказать на сей счёт.

Десятиверстовыми шажищами мы несёмся к светлому и прекрасному будущему, и наши

потомки…

Дример к тому времени подошёл к собравшимся и закрыл кошачью пасть ладонью, прервав

доклад о перспективах развития чего-бы-там-ни-было.

– Здорово, ёктить, – Дример протянул свободную руку Слиперу и по очереди всем Эникам,

стоявшим кружком с разинутыми ртами.

– Про смысл жизни я всё знаю, братан! – повернулся к коту Дример и освободил его пасть.