Текст книги "Слипер и Дример"

Автор книги: Илья Черт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц)

Едва Дример сел на полу, как темень и впрямь прояснилась, и его взору предстала масенькая

жилплощадь типа фронтовой землянки, три шага на два. У земляной же стены покрывался

плесенью крошечный, под стать жилым метрам, стол. На столе стоял видавший прошлую югу

чайник с подтёками и царапульками, две железные детсадовские кружечки с облупленными

эмалевыми мишками на боках и берестяной коробок. Рядышком со столом сидел на табурете

Дуцл. И глядя на него, Дример понял, почему всё такое масюсенькое. Чай, Дуцл этот был сам не

семи футов над килем. Росту в нём было, что в ребятне малой. Да и вообще он смахивал на

обычного неблагополучного подростка. Обветшалая кенгуруха, бывшая, видать, когда-то тёмно-

зелёной али тёмно-синей. Серо-буро-болотные широкие штаны, замызганные землёй и

блестевшие жировыми пятнами. Ботиночки сиротско-детдомовские на шнуровочке. Узкие

мальчишечьи плечи, несуразно малые ручонки, уши врастопырку из-под полинялой бейсболки с

давно не читаемой надписью, засаленные короткие дреды с застрявшими в них крошками и

соринками. И почему-то Дример сразу представил Дуцла верхом на велосипеде марки «дутик».

Одно не сходилось. Голова у подземельца сидела на шее несоразмерно большая, а на ней

вырисовывалась ещё та паспортная физиономия. Лицо у Дуцла глючилось одновременно детским

и старческим. Сморщенное, как залежалое яблочко, личико-то всё ж молодилось и горело

румянцем. Сеточки морщин разбегались от посверкивающих глаз во все стороны. Седая щетина

залегла на щеках и подбородке. И глядя в эти глаза, Дример понял, что Дуцл отнюдь не вчера

родился.

– Дед, – осторожно начал Дример, – а я где?

– У бобра на бороде! – Дедок радушно улыбнулся, погладив щетину на подбородке. – Ты

токма шо едва не выдохнул на окончательный крайняк, а уже пеленгацией интересуешься.

Живчик ты, аднака, олимпиец плавучий!

– Ой, я ж это… Того… В воду…

– Ага, точняк, в заплыв ушёл с тумбочки! Вольный стиль, типа, барахтаюсь как умею. Вот ты

утюга и дал, сразу рыбам на витамины пошёл. Слои-то менять – искусство, знаете ли. Тут

прыжками в аквариум никого не удивишь.

– Какие такие слои?

– Слух, да ты шо? Тебе, типа, лекцию по мироверчению и светокручению читать нынче же? Я

про Слои мира толкую! Ты ж не Попрыгаец, верно? Это только он сигает себе, аки ферзь

12

5

шибанутый по шахматной доске, куда ни попадя за триетить земель. А ты, как всяк нормальный

челобрек, шастаешь по Барьерам, из Слоя в Слой, аккурат словно червяк сквозь луковицу.

– То есть, водопад…

– Ну а ты как думал? А, ну да, ты ж не думал, ты пузыри пускал… Короче, брат, ёу, ты шо-

нить про Очуханное Храпение слыхал?

– Это типа «сон-про-не-сон»?

– Гражданина Пронесона не встречал, знаешь ли, но я тебе про Очухалово Сонное толкую.

– А-а-а-а… Что-то я такое слышал от одного шаманиста-блокнотника.

– Вот-вот, в Очуханном Храпении любая вещь может оказаться порталом из Слоя в Слой. По-

босяцки, из мира в мир, типа, ёу! Как, типа, вне тела своего физиологического оказался, так держи

уши в остро, коли имеются они в наличии, ибо шо угодно может калиткой обернуться.

– Ничё себе калиточка…

– Дык, в зависимости от сложности перехода и дальности зафигачивания субъекта порталы

тоже бывают разные. Водопад сей – простенькая загадка для особо чухающих, но серьёзная

ловушка для ламеров вроде тебя. Скажи «мерси» за то, что живым остался.

– Мерси!

– Оть, то-то же.

– А вы сами кто будете? – Дример неторопливо озирался по стенам землянки.

– Дети подземелья, – ответил старичок Дуцл. – Слыхивал про таких? Или уроки литературы

прогуливал?

– Ну, так… Сорока кукушке каркала…

– Диггеры мы, – подземелец перестал сверлить глазами Дримера и суетнулся ручонками на

столе. – Потомки гномов по-вашему, по-челобречному.

– Дык гномы все за Дальний Кордон ушли!

– Тёмный челобрек! Ты что, телевизора пересмотрел?

Дример завертел головой по сторонам.

– Шею не ломай, – заметил диггер, – у нас тут телевизора нет. Поэтому мы едим грибы и

смотрим ковёр! Ты вот про детей индиго шо-нить чухал?

– Ну, так… Сорока на хвосте…

– Вот и оно, шо ку-ку! Вкратцах, мы – генетически модифицированная Всешарящим

Прочухаловом ветвь нового поколения, ведущая свою кривопись от древнего Горного Народа.

Асса! – неожиданно добавил Дуцл с горящими глазами.

Дример аж попятился задницей.

– Да не парься, – одобрел диггер, – мы не фанатьё по части истории. Мы, как говорят в

Пургопетрике, карела, и нам – похъелла!

«Мда, – подумал Дример, дрожа от холода, – Загрибыч со своей антропологией мне бы

сейчас пригодился…»

– А вот и Тыцл обернулся! – возвестил громко Дуцл и возрадовался: – Ёу, брат!

12

6

Тыцл ввалился сквозь тёмный проём, который до сего почему-то ускользнул от внимания

Дримера. Посмотрев бегло на вошедшего, наш отсыревший «олимпиец» смекнул, что Тыцл

поразительно был похож на Дуцла: та же кенгуруха, те же дреды, та же бейсболка, те же штаны и

даже ботиночки. Выглядели диггеры как два китайца за одной партой в профтехучилище. То бишь

различие налицо явное, но встретишь на прогоне в деревне, дык растеряешься, «какой из них бабе

цветы, а каким дитям мороженого».

– На-ка! – Тыцл протянул Дримеру майонезную баночку с сомнительными анализами

внутри. – Заглотни-ка!

– А шой-та?

– Не, ты глянь, Дуцл, – Тыцл обернулся на приятеля, – стайерский заплыв его таки не

многому научил. Наку суют, а он в отказ. Пей, говорю, не сцы. То добра самогонка, а не

аюрведическая уринотерапия! Хлебай натуру!

Дример зыркнул на Дуцла.

Тот кивнул с серьёзным видом:

– Точняк говорит! Сцать нечего! Во здравие дедушки Мытута нали-и-и-и-вай-цвай-драй!

Дример залпом осушил банульку. Жидкий огонь пробурил скважину в желудок и мгновенно

растёкся оттуда по жилам. Братцу даже показалось, что заглоченная самогонь по ходу прожгла

дырки в лёгких. По затылку сразу же, точно молотком, обёрнутым в тряпицу, бумкнуло, и стало

тепло и пофигительно.

– Ыть! – икнул Дример.

– Воть, другой разговор! – Тыцл сразу успокоился и подобрел. – На, сушку укуси, икоту

накорми!

Братец с испугом покосился на протянутую снедь:

– Оно ентого, не казашкиным ли печенюшкам родня?

– На кой укроп нам чья-то провизия? – Тыцл удивился совершенно по-детски, и в земляночке

опять примерещился «дутик». – Сами печём! Вона над головой кругом целая степь нуихмыть-

травы. Мука из ней доброй выходить!

Дример автоматически посмотрел в потолок. Тот тоже был земляной.

– Ёу, брат, глубоко сидим, – подтвердил Дуцл, – на семью-семидежды локтёв укопались по

самую бороду, разъетить твои бирюльки! А ты, олимпиец загребной, давай-ка сдвигай своё

ОКЛЖПэ к столу поближе. Ща мы тя чаём напоим.

Дример встал, но сразу понял, что стоять в этой клетушке не получится, не прогнувшись в

спине. Шкрябать потолок Шапкой-Невредимкой при больной голове не хотелось. На подвёрнутых

коленках он осторожно приблизился к столу.

– Ты и платочек-носовочек свой прибери! – Тыцл кивнул ему за спину.

Обернувшись, Дример увидел на полу своё аккуратно сложенное полотенце, на котором,

видать, совсем недавно покоилась его голова. Спохватившись, он глянул на ноги. Тапочек не

было.

12

7

– Бабы сушат! – откомментировал подмечающий Дуцл. – Ты хоть ушат на себя вылей, но

коли ноги сухие да в тепле – согреву тебя не покинуть! Ща принесу.

– Слухай, а давай махнёмся ластами? – неожиданно предложил Тыцл.

– На кой укроп тебе нездешние босоножки, зёма? – Дуцл укоризненно глянул на приятеля. —

Голыми пятками шлёпать, баб с ребятнёй пугать?

– А давай, – неожиданно для самого себя ответил Дример.

Уж больно хорошие да прикольные мужички ему показалися в диггерах, и захотелось чем-

нибудь их отблагодарить за спасение. Да и выбираться было как-то нужно. Потому решил он

задобрить дедулек и презент желанный задарить.

– Да что ты его слушаешь! – Дуцл махнул ручонкой на Тыцла. – Он, что твой стрекозёл

летучий, беспутное да наблудивое в дом тащит! Всё, что схоронила мать-земля до Обновлению,

старьё всякое, износ да отброс цивилизадный – всё сюда несёт!

Дример глянул на Тыцла и увидел, что тот потускнел взглядом:

– Ладно, ладно… Ну и не надо…

– Нет уж, бери! – Дример твёрдо кивнул.

– Шо, правда? – Тыцл радостно просиял.

– Правда.

– Ба, олимпиец, да ты и впрям мне Всешарящим Прочухаловом послан был! Уж больно вот

тапульки сильно приглянулись. Тут, под землёй, мёрзло. А сандалетики твои мягкие да теплючие,

в самый раз.

– Тьфу! – сплюнул, ехидно улыбаясь, Дуцл.

– Забирай, забирай, – Дример тоже улыбнулся.

– Вот благодарствую! – Тыцл снял ботиночки и протянул ему: – Ёу, брателла, в кальпу не

сносишь!

Дример осмотрел обувку, и она пришлась ему по душе. Снаружи обшитые грубой кожей,

внутри ботинки были уложены мягким коротким мехом. Он сел на табурет около стола, просунул

правую босую ногу в башмак, и тот неудивительно пришёлся впору. Он влез во второй и затем

стянул оба по очереди шнурочками.

– А? Что я говорил? В самый-пресамый раз! – Тыцл хохотнул и смешно припрыгнул на месте

босыми пятками.

– Ладушки, – проворчал беззлобно Дуцл. – Я пока гостя чаем напою, а ты беги, обуйся в

теперешние свои босоножки, а то сквозняки по полам гуляють! Не ровён час, опять застудишься,

будешь до медсанчасти бегать за микстурами да пахнуть по ночам крайне неприлично.

– Бегу ужо! – Тыцл собрался было выпорхнуть из комнатёнки, да тут Дример сообразил за

разговор о чае, что вроде как ему срочно надобно нужду справить «по-маленькому».

– Слух, Тыцл, мне б до гальюна, а?

Тыцл с Дуцлом переглянулись.

– Моль в мою бороду, дык и нет у нас его, мил челобрек! – Дуцл развёл ручками.

12

8

– Мы енто, типа, того… – завторил ему Тыцл.

– Чего? – не понял Дример.

– Нет у нас сортира, понимаешь? Мы того, – Дуцл замялся, – не ходим до него. Без

надобности нам.

Дример оторопел:

– То есть как?

– Понимаешь, олимпиец, – Тыцл шагнул обратно, – мы, типа, не вашей челобречной

породы. Не ходим мы по нужде. Ёу! Организма наша всё внутрях сама перерабатывает, а излишки

теплом исходят, греють, значить.

– Нечем нам в сортире меряться! – Дуцл глянул Дримеру в глаза. – Сечёшь?

Тот неуверенно закивал. Щекотал, конечно, вопрос про способы умножения рода диггеров, но

братец тактично сдержался.

– Мы без обид. Понимаем, что ты пришлый издалеча, не встречал такого, – объяснил

терпеливо Дуцл. – Просто прими на заметку и подшей в дело, мол, есть в миру и такое.

– Извиняйте, други, – Дример сконфузился, – я это, не ожидал.

– Да мы понятливые, – Дуцл усмехнулся облегчённо. – Слух, Тыцл, ты проводи его до

дальней штольни, пущай там оправится. А я покаместь чайку обновлю.

– Пойдём, олимпиец! – Тыцл махнул головой в сторону проёма. – Ходи за мной, токма

голову береги!

Дример захватил полотенце и вышел вслед за Тыцлом в узкий тесный коридор, отмечая

практичность диггеровских ботинок. Комбинезон неприятно лип к телу. С Шапки-Невредимки

стекали по лицу остатки воды. Коридор плавно уходил вниз, заканчиваясь ступеньками.

Спустившись по ним, братец оказался в круглой комнате намного большего размера. Из неё

несколько проёмов вели коридорами в разные стороны ещё ниже. Из того, что был прямо перед

ним, Дример вдруг услышал детский смех и многоногие притоптывания. Под енто топотание кто-

то скороговоркой нёс какую-то околесицу на невнятном наречии. Тыцл обернулся и произнёс:

– Да это детки рэп читают! У нас, понимаешь, национальная культура в ходу, по типу

народного творчества. Деток, стало быть, с раннего голопопия бабульки-воспитульки приучают

хороводы древние водить да заговоры различные читать под бубенцы шаманские и топотания аки

положено. От икоты и зевоты, слепоты и глухоты! Ёу!

Дример нагнул голову, заглянул в проем и увидел огромный зал, уставленный разнокалиберной

мебелью и увешанный разными красочными висючками. Но никого там не было.

– Пойдём, пойдём, – Тыцл заторопил его, недовольствуя. – Чего ты, рэпу не слыхал? Ёу,

брат, и всё такое…

Они свернули в левый крайний коридор и стали спускаться дальше.

«Хороши ботиночки!» – снова отметил молча про себя Дример.

Тыцл всё время оглядывался по сторонам, из чего братец сделал умозаключение, что тот не

хочет, чтобы их видели.

12

9

– Пришли! – тихо сказал подземелец, свернув в очередной проём. За ним был отрезок

коридора, заканчивающийся тупиком.

Тыцл пропустил Дримера вперёд, и тот, спустившись по нескольким ступеням, прошёл в

затхлый подземный ход.

– Я тут подожду, – сказал диггер, стоя в проёме, – только ты поторопись. Брателла прав,

сквозняки у нас злые, так что простыть босыми ногами не хотца. Ужо до тапулек твоих дойдём

скоро, ладно?

– Конечно, не вопрос, брат, ёу! – Дример отошёл к тупиковой стенке.

В стоячем воздухе было-таки прохладно, и он, вспомнив о Шапке-Невредимке, посильнее

обтянул ею голову.

– Знатный кепарь! – Тыцл сзади подал голос. – Только вот чую я, будто на нём больно

древнючее накликано! Глубокой заморозки начитка была! Шо за наговор такой, а?

В это время Дример уже начал выписывать на стенке мокрые крендельки, и вдруг в его глазах

поплыли радужные окружности.

– Эй, ты чего, олимпиец? – громко окликнул его диггер, присев в коленках.

Братец, продолжая лить, не в силах остановить долгожданный физиологический процесс,

повернулся к Тыцлу. Вся комната плыла радужными пятнами.

– Я н-н-н-не знаю, – пролепетал Дример.

– Зато я знаю! – заорал Тыцл и бросился к нему. – Ента ж калитка загребучая сейчас тут всё

разнесёт! Стой!

Вся комната теперь сияла радугой, исходящей от Шапки-Невредимки, и сияние это

усиливалось, казалось, пропорционально излитой нашим промокшим туристом из себя мочи.

Подземелец с вытянутыми руками влетел в коридор, в мгновение ока прыгнул к найдёнышу, но

схватил лишь воздух. Дример растворился на глазах у изумлённого Тыцла в радужном

разноцветии, оставив после себя лишь подобие висящего над полом светового круга. Последней,

вспыхнув новогодней хлопушкой, исчезла Шапка-Невредимка, издав на прощание нечто вроде

«Ёу!».

Думы мои – судороги…

Загрибука, едва переступив порог, оказался в полной темноте и судорожно стал шарить по

стене в надежде нащупать выключатель. Его загребущая длань скребла штукатурку, попадая то по

каким-то вывешенным вымпелам, то по бумажным листкам, приколотым булавками к шершавой

грязюке.

– Иб ту ю мэ мэ! – заорал Загрибука, когда торчащая из стены иголка воткнулась ему в

ладонь. Он аж присел от боли, прислонившись к невидимому косяку двери, в которую только что

13

0

вошёл. Лизнув руку, сморщился. Внезапно, не удержав равновесия, Загрибука пошатнулся, сидя

на корточках, и прислонился локтём к стене над самым полом.

– Чпэньг! – сказал невидимый выключатель под тяжестью руки, и вспыхнул свет.

Нет, он не зажёгся, а именно вспыхнул сотней ламп дневного света. Загрибыч хлопал глазами в

полном ауте. Перед ним был огромный подземный зал с полукруглым потолком. Слепящие

трубчатые лампы освещали его сверху так, что можно было сосчитать всех блох на Башкирском

Коте, будь он сейчас здесь. Пол был выложен мраморными плитами. Загрибука сидел у торцовой

стены этого зала. Обернувшись, он увидел за своей спиной серую железную дверь с

предупреждающей жёлтой табличкой, которая гласила на тюркском: «Токта, кэзэрлэ дуслар!» Что

можно вольно перевести как «Кранты всему фильму, уважаемые телезрители».

Посидев немного, привыкая к обстановке, Загрибука унял судорожное дыхание, встал и

оглядел себя.

– Катет мне в гипотенузу! Это ж я! – Он с радостью обнаружил, что опять стал тем самым

милым загребущим Загрибукой, каким и покинул когда-то Лес. Бурая короткая шерсть клочками.

Розовый нос на месте. И даже хвостик был тут как тут.

– Мррр-мррр-мррр! – погладил Загрибыч довольно свою шёрстку, и настроение его сразу

улучшилось, уши затрепетали. – Всё-таки так лучше и привычнее! Спасибки немереное!

Он смело зашагал в направлении противоположного конца зала. По пути завернув к боковой,

выложенной крупным кафелем стене, глянул, что там. Увидел большие канавки, и в них лежали

рельсы, которые уходили в обе стороны, скрываясь в тоннелях. Если бы Загрибука хоть когда-

нибудь побывал на планетах земного типа, то сразу бы понял, что находится на обычной станции

метро. Там же, на боковой стенке, он увидел большую надпись «Мотологический институт». Об

институтах наш лесной профессор слышал от Слипера и Дримера. Он знал, что в этих самых

институтах живёт множество умных людей, учёных и других соискателей истины.

– Это я удачно попал! – подпрыгнуло настроение, и, шестым с четвертью чувством почуяв,

что в конце зала должен быть выход, профессор ускорил шаг. И в этот момент раздался гул.

Загрибука сразу прижал уши к голове, присел и приготовился к худшему.

– Бом-бам-дировщики, не иначе! – зашептал он в полуприседе с прижатыми ушами.

Гул усиливался. И тут из одного тоннеля показался свет.

– И как же эта жужелица летает в такой трубе?! – заинтересовался Загрибука и потянулся

весь на звук. Любопытство пересилило страх.

Но из тоннеля вылетела никакая не жужелица, а довольно странный поезд. Точнее, трамвай

весьма громоздкой конструкции, покрытый полинявшей бордовой краской с единственной фарой

впереди. Да и не вылетел он вовсе. Высекая искры дугой, страшно скрипя, он вывалился из

темноты, словно старый пиджак дедушки Мытута из шкафа.

– Э-э-э-эй! – заорал Загрибука, подбегая к краю платформы и вытягивая руку с поднятым

вверх большим пальцем: – Подбросьте до центра!

Жест «проголосуй или проиграешь» не остался без внимания.

13

1

Трамвай завыл всеми колёсами, взвизгнул тормозами и остановился возле потенциального

пассажира. С шипением открылась дверь, и оттуда выпорхнула дочь степей с раскосыми глазами в

коричневой школьной форме и ярко-красной тюбетейке с золотой эмблемой на лбу.

Эмблема та кратко гласила – «М»!

– Салам алейкум! – радостно привествовала она Загрибуку.

– Маленько шалом! – согласно поклонился тот, скользя по полу. – Сеньорита… Чикита…

Гевэра... Товарисч… А куда сей паровоз пыхтит?

– Да туда и сюда! – ответила девчонка, смеясь щёлочками глаз.

– Вы не поверите, гражданочка, но мне в ту же сторону! Не возьмёте в нагрузку?

– Прыгай в седло, батыр, о чём спич! – Она нырнула обратно в вагон, и Загрибука поспешил

сделать то же самое.

Зайдя внутрь, он осмотрелся по сторонам. По бокам ветхого трамвая привалились спинками

деревянные скамеечки, что в твоем осеннем парке. На задней площадке гнездилось несколько

раскладушек с накиданными одеялами. Но больше всего Загрибуку удивило, что в кабине

машиниста никого не было.

– Дык вы сами и управляетесь с ним? – вежливо осведомился он.

– А чего тут сложного? – удивилась Красная Тюбетейка и, сложив руки рупором, гаркнула в

сторону кабины: – Алга, белогривые!

А затем сунула два пальца в рот и оглушительно свистнула.

– Пятьсот кобыл под капотом! – гордо подмигнула она Загрибуке.

Тот не стал даже и пытаться сообразить, как могли пять сотен лошадей уместиться под каким-

то комодом в этом маленьком трамвае. А сам трамвай натужно взрогнул, очнувшись от дум,

затрясся и тронулся с места. Из динамика в потолке сквозь треск помех послышался мотив:

– Думы мои, судороги…

C высоты птичьего помёта

Солнце медленно садилось в деревья. И я подумал, что самое время пойти на балкон да

навестить старого друга. Нет, конечно, мы могли с Ним поговорить в любое время, но в

суматохе дня беседа напоминает скорее обрывочные реплики по мобильному телефону. Такую

череду междометий и кратких фраз никак нельзя назвать полноценным общением или обменом

мнениями. Так, перебросились словами. Как в баскетбол сыграть по-быстрому. Но часто хочется

основательно посидеть, обсудить важное. А когда собеседование приправлено добрым костром

или великолепным закатом, сами понимаете, и разговор получается совсем иным, и результат его

тоже. В общем, фэншуйность нужно соблюдать во всём. Вот и мы с моим Другом любили

посидеть под вечер на балконе.

– Привет! – Я пустил мыльный пузырь в тёмный колодец двора.

13

2

– Здор[о]во! Как прошёл день?

– Да нормально. Ну Ты же и сам знаешь!

– Знаю, но всё равно приятно просто вот так по-человечески спросить иногда.

– Да, Ты прав, извини. Всё в порядке. Я вот много полезного сегодня сделал вроде как, много

чудесного повидал. Спасибо Тебе, всё было замечательно. А что не было замечательно, дык я сам

виноват. Пардон, исправлюсь.

– Я знаю, исправишься. Как тебе Тюбетейка в метро? Ну, помнишь, которую ты днём

встретил на станции?

– А-а-а… Дочь степей-то? Да, прикольно. Вот до чего цивилизация дошла-то. Ей бы к лицу

конь да степь казахская, а в шапке красной в метро дежурит, словно пионервожатая. Да,

наверное, на пассажиров глядит целый день и не понимает, какого лешего тут делает. И зачем

она в мегаполис приехала из своего Казахстана? Жила там, здоровая и сильная, мудрая и весёлая,

с ветрами дружила, с дождём говорила, с солнцем смеялась, с Тобой, небось, частенько

разговоры заводила…

– Было дело, говаривали мы…

– А теперь?

– А что теперь? Теперь у неё работа, учёба, магазин, дом и телевизор.

– И что, всё? Вот так всё и закончится?

– Ты же знаешь, Пути неведомы людям. Не волнуйся, всё вернётся на свои места, да так, что

и поймёшь это, только когда уже всё сбудется. А по Пути столько всего переживёшь, что

возвратишься совсем другим. И так по кругу. Всегда.

– Эк Ты всё завернул!

– Шалю! Пока дедушка Мытут спит…

– Какой дедушка?!

– Как какой? Что ж ты думаешь, у Меня не может быть дедушки? Я ж всемогущий, ты

что, забыл?

– Но дедушка-то Тебе зачем?

– А Мне ничто человеческое не чуждо, сам понимаешь, как и всё остальное. Мне тоже

дедушка нужен. Я вот иногда как расшалюсь, так сразу дедушка Мытут, как и положено, тут

как тут. Пальцем морщинистым Мне грозит, да указует: «Шо енто Ты тут, малышня, шалишь?

Ну-ка прекратили безобразие! А то сейчас Буку позову…»

– Какого Буку?!

– Так какого сам и придумаю на скору руку!

– Ну Ты даёшь…

– А что? Я такой… Загадочный! Ну ладно, заболтались мы с тобой, Мне ещё до одного

мальца тут недалече разговор есть…

– А что там с ним?

– Да обычная история. Типа, «жизнь дерьмо, меня никто не любит», всё как всегда.

13

3

– А Ты, значит, решил к нему с визитом, пару лекций прочесть? Да таких знаешь сколько?

– Да он, понимаешь, ругался, обзывался, да невзначай и обронил, мол, пусть вот Сам явится и

мне всё объяснит, что к чему! От души попросил, от самых печёнок, от сердца. Жисть свою,

говорит, на рельсы пущу, аки Анюта Каренина, коли Сам не придёт. Так что Я пошёл.

Вызывают, понимаешь ли. А то порешит себя почём зря и будет потом круги лишние

наматывать по карме всё далее от ответа. Пойду, помогу, коль попросил.

– Ещё один штаны стирать будет…

– А себя-то вспомни, хе-хе, как сам в штаны наложил, когда со Мной в первый раз увидался!

– Да уж, было дело… Ну ладно, привет ему там передавай да сильно-то не пугай.

– Хе, это уж как получится. Нечего было на всю вселенную орать. Так уж у него звёзды

сложились сегодня, что по экспресс-линии звонок прошёл. Вчера вот он мог стучать и орать до

посинения, да только стена была к лесу задом повёрнута, а сегодня и нынче обернулась она к лесу

передом, и проорал парень на всю катушку, до самой Верханутры ор его долетел.

– Хорошей тебе ночи! И дедушке Мытуту привет передавай!

– Обязательно! Может, сам хочешь с ним повидаться?

– Нет-нет. Спасибо. Чуть попозже, хорошо? А то мне пока и с Тобой разговоров хватает.

Только и успевай за голову держаться.

– Ну, как скажешь, так и будет. До завтра!

Солнце уже закатилось. Во дворе стемнело. А я всё сидел на балконе и пускал с него мыльные

пузыри вниз. И думал о том, что где-то далеко сейчас сидит в своей комнате какой-то парень,

ругает свою судьбу на чём свет стоит и даже не представляет, что через несколько мгновений

вся его жизнь изменится. Изменится так, как он и вообразить не мог. Так на планете появится

ещё один Пробуждённый. И тут на секунду показалось, что услышал я вдалеке изумлённый

громкий крик и короткий «пук», и даже как-то потянуло с ветром лёгкой вонью вокзального

сортира.

И как бы в подтверждение знамения над моей головой прошелестел крыльями белый голубь и

испустил свои фекалии прямо мне на плечо.

– Вот шалапут! – погрозил я пальцем куда-то в небо и улыбнулся.

Дедушка Мытут где-то далеко внезапно замер, прислушался и ворчливо крякнул:

– Вот шалапут! Вот не мог без шуток, а? Ну как можно было придумать, чтоб столь

светлое событие в жизни каждого живого существа ознаменовывалось обязательными

обгаженными штанами?! Никакого сладу с Ним нет! Ну что ты будешь делать с этой

малышнёй…

Пришла весна, суши лося! —

Япона мать мне пела в уши.

У-шу моя сушилася,

13

4

Смеялось Дао, лосяя суши.

Башкирский Кот пытался участливо улыбаться. Чакмулы молчали, медленно совершая

непонятный хоровод.

– Венас, дус, трис, кетуре, пинке, шещи, – сосчитал их кот по-литовски, глядя исподлобья.

Чакмулы явно чего-то ждали. И тут Башкирец заметил, как из стены появилась ещё одна

приземистая нескладная фигура.

– Тааакк… Септине, – досчитал хвостатый монголо-татарин. – Вот и фельдмаррршал

явился. – Он вжал голову в плечи и скривился хвостом.

Новопришедший приблизился к Башкирскому Коту, присел, поднёс близко-близко своё лицо к

кошачьему загривку и тщательно принюхался. Затем повернулся к шести остальным и

отрицательно покачал головой. Чакмулы сразу потеряли интерес к Башкирчатому и расслабились.

Окрещённый «фельдмаршалом» протянул руку, тронул кота за плечо, а затем неожиданно перенёс

всё своё тело на пальцы этой руки, встав вверх ногами на кошачьем загривке. Веса его Башкирец

не ощутил, но на всякий случай напрягся и замер пуще прежнего. Чакмул постоял так немного,

походил на пальцах по плечам кота в этом нелепом положении, затем спрыгнул на землю и

удовлетворённо хмыкнул:

– Ну и почто мы тут зубами хрустим? Сухарики попались просроченные?

– А чё я-то? А чё я сделал-то? – Башкирский Кот поднял «ни в чём не виноватые» глаза.

– Слушай, ара-джан, ты мне хвостом не крути, – Чакмул наклонился к коту, и тот узрел

невероятное лицо, а точнее, его отсуствие, ибо вместо физиономии у пришедшего была плывущая

рябью тень.

Впрочем, остальные его сотоварищи были не лучше. Вокруг стояли семь теней. Нельзя было

сказать, что все они были на одно лицо. Они различались, и весьма сильно. Угадывались чётко

пять мужчин и две женщины. Причём крайняя слева была настолько схожа по очертаниям с одним

из мужчин, что кот сразу понял, что это брат и сестра. Башкирец сразу мысленно окрестил их

«близнецами». Их тени казались светлее и стройнее, чем у остальных, и как будто больше

размазаны. Ещё одна женщина выглядела очень тёмной тенью низкого роста, и сквозь мутные

волны заволакивающего тумана угадывались хищные и острые черты лица. От неё исходило

неприятное чувство крайней безжалостности. Четвёртый из присутствующих владел

колеблющейся тенью слегка рыжеватого оттенка. Худой и гибкий, он всё время мерцал и как

будто постоянно телепортировался с места на место. Пятый и шестой были тяжеловесными,

угрюмыми плотными тенями. От них исходило ледяное спокойствие и решимость. И, наконец,

седьмой, только что побывавший на кошачьем загривке. Он был владельцем нескладной фигуры с

длинными руками ниже колен и чем-то неуловимо напоминал паука.

Башкирский Кот знал, что Чакмулы – это существа, лишившиеся формы. Суть их жизни

заключалась в нескончаемой Игре, которую они затеяли с самой вселенной. На кону в этой Игре

было их собственное житие-бытие, точнее, существование их личности в цепи непрекращающейся

13

5

кармической памяти. Путём долгих и безжалостных тренировок, которым Чакмулы посвящали

всю жизнь, они достигали такой концентрации энергии в своём теле, что оно попросту сгорало во

внезапной вспышке. Словно на Кресле-Кончалке. Физическая оболочка настолько изменялась в

один миг, что не соотвествовала уже никаким стандартам места прописки. А потому Чакмулы

получали возможность путешествовать по любым мирам, где им только заблагорассудится, деля

эту привилегию разве что с Попрыгайцем. Они сохраняли при этом свою личность, свою память и

даже могли иметь подобие формы, но теряли все эмоциональные качества живых существ.

Единственное, что их интересовало, – энергия, поддерживающая жизнь, которую они собирали

везде, где только можно. Охотясь таким образом, Чакмулы становились абсолютно безжалостны,

но жестокость не была им присуща. Просто такие эмоции, как гнев, злость, агрессия, не

проявлялись вовсе. Но так же отвергались доброта, нежность и другие подобные побуждения.

Тесное непосредственное общение с самой тканью вселенной рождало в их разуме весьма

странный юмор. Существа эти могли выкидывать разные шуточки с теми, кто встречался на пути.

Иногда гостя смеха ради закидывали в далёкие миры, откуда тот потом долго выбирался, пока на

его родной планете проходили годы и десятилетия. Чакмулы могли изменить форму и сознание

попавшегося им в дороге существа, превратив, скажем, человека в животное или птицу. Они

вмешивались порой в линейный и разумный ход судьбы, и несчастный попадал внезапно в

совершенно несоотвествующий ему мир, после чего просто съезжал с катушек. И всё это делалось

не по злому умыслу, но просто ради забавы, дабы преподнести уроки тем, кто «суёт свой нос в

неположенное по статусу». Но наряду с этим, Чакмулы порой одаривали невиданными подарками

того, кто при встрече показался им достойным этого. Таким даром могла оказаться способность

мгновенно перемещаться в пространстве. Или возможность менять форму своего тела. А и того

круче – талант к телепатии. Короче, всё то, что герои нашей книжки называли ёмким словом

«прибабахи». Чакмулы были непредсказуемы, как сама жизнь. Охотники, как их ещё называли,

иногда выполняли поручения тех, кто расплачивался Силой, заключая краткосрочные контракты.

Башкирский Кот знал, что его родичи тоже имели взаимоотношения с Охотниками и часто

прибегали к их помощи, если нужно было молниеносно доставить подмогу кому-либо из родни

или кого-нибудь срочно отыскать.

– Тебе мама не говорила, что зубки беречь надо смолоду? – насмешливо произнёс «Рыжий»,

перемигнувшись с места на место.

– Ребяты, я тут по-честному сторговался с одним чуваком. И по глупости слово своё за зуб

отдал. Пришлось слово сдержать и зуб пожертвовать. Уж больно мне сабелька нужна была друзей

выррручить, – кот продемонстрировал Меч-Кладунец, благоразумно защёлкнув предохранитель в

безопасное положение.

– За друзей, значит? – «Паук-фельдмаршал» переступил с ноги на ногу.

– Да потерял тут своих трёх оболтусов и сам угодил в эту бакалейную лавку, – при этих

словах Чакмулы заулыбались, если можно так назвать лёгкое изменение тени на их лицах.