Текст книги "Слипер и Дример"

Автор книги: Илья Черт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 37 страниц)

Тот только развёл лапами, мол, и сомнений не было в том, брат. Ёу!

– А в чём, как ты думаешь, смысл жизни? – пошкрябала меня Соня лапкой по ноге.

– Ааа… нууу… эээ… – Застигнутый врасплох, я пытался найти приемлемую отмазку.

– Не улавливаю пока сути, – поторопила Соня.

– А где ж её ловить-то, суть енту? И на какую мормышку? Я вот чую внутрях, а выразить

не могу.

– Так нечестно получается. Скарманил и держишь.

– Ну хорошо. Посмотри в окно. Видишь, дерево во дворе?

– Вон тот старый дуб? Было бы неплохо полазить, век шпроты не видать!

35

– Это не просто старое дерево! Про него много песен сложено людьми. Есть даже песня о

его листьях. Так и называется: песня о деревянных одеждах.

– И про что в ней поётся?

– Да всё время про одно и то же: шуба дуба – шуба дуба – шуба дуба – да! Куплеты про

пальто, если вкратце. Опус о поздней осенней листве дубовой, покрытой снегом. Поэтично, не

правда ли?

– Здорово! Так что там насчёт смысла?

– Ааа… Так вот, смотри, лист падает с дерева, видишь?

– Вон тот жёлтенький?

– Точно! Вот это и есть смысл жизни!

– То есть?

– Вот целое дерево напрягалось, копило соки, заманивало в себя солнечный свет, пило воду.

Вырастило сначала малюсенькую почку. Затем появился крохотный зелёненький росточек. Он

рос, питался солнечным светом, дарил кислород другим живым существам, разговаривал с

ветрами, стучал дождём, шелестел грозою, дышал вечерними сумерками. Затем этот лист

осознал своё единство с деревом и своими собратьями, познал окружающий мир настолько,

насколько позволяли возможности восприятия. Он праздновал радость существования и

готовился исполнить свой самый главный танец. Готовился всю жизнь. Потому что этот танец

должен был стать самым высоким достижением красоты листочка, его способом восхитить

других живых существ, вселить в них надежду и чувство нежности к миру. И вот пришла осень.

И настал его день. Настал его час. Настал его миг. Лист готовился к нему с самого утра и ещё

издалека почувствовал свой, именно свой порыв ветра. Он почувствовал его тогда, когда эта

волна лишь родилась за горизонтом и пошла над землёй, задевая другие листья, сметая мусор с

улиц, унося шляпы случайных прохожих. И вот волна достигла его и… сорвала с ветки. И лист

отправился в своё самое великолепное путешествие к земле. Он бесподобно кружился в воздухе,

танцевал на этой волне ветра, и вся вселенная заворожённо смотрела на этот танец. Прошла

целая вечность неземной красоты, вечность великолепия, вечность благодарности за чудо и

тайну всей вселенной. И лист упал на землю. Его танец был окончен. И это было лучшим из всего,

что происходило в мире в этот миг! Ты видела его танец?

– Слушай, я как-то не особо всматривалась…

– Вот тебе и ответ. Чтобы увидеть, понять и осознать смысл жизни, нужно всего лишь

внимательно всматриваться. И тогда тайна и волшебство станут для тебя не просто

очевидными, но ясными, волнующими и полными великого смысла.

– Но что стало с листом потом?

– Он закончил свой путь листа и родился заново, но уже кем-то совсем другим, возможно,

насекомым или рыбкой. Родился кем-то с более высоким уровнем сознания и восприятия.

– Как так?

36

– Он просто выполнил своё предназначение. И выполнил его безупречно. И вселенная в

благодарность за великолепный последний танец дала листику шанс обрести новую жизнь, но

уже в форме более развитого существа. Чтобы он мог ещё лучше научиться танцевать и

радовать других, ещё больше наполнять вселенную красотой.

– Я поняла. Прости, но я не могу дальше сидеть с тобой. Мне нужно срочно бежать под то

самое дерево и кое-что рассмотреть внимательно!

– Я так и думал. Конечно, беги, Сонечка! Это действительно самое важное! А книгу… Я

потом тебе прочитаю, что успею написать, пока ты занята по-настоящему важными вещами!

Торопись, скоро осень, дуб оденется в шубу, и придётся тебе уезжать с дачи на зимовку в город.

Так что беги, беги. Я тебе зимой почитаю пропущенное.

– О’кей! Я побежала!

– А я пока вернусь к пельмешкам…

Загрибука остался топтаться поодаль, издалека с явным интересом и восхищением, хоть и не

без опаски, поглядывая на Башкирского Кота. Тот ему нравился заумными речами и

стоматологической внушительностью. Но хоть в кошачьем лице Загрибука и почувствовал

наконец-то равного себе собеседника – ах, эти упоительные вечера с длинными и запутанными

разговорами ни о чём под вкуснятинку! – но у него ещё не было полной уверенности, что

вкуснятинкой к кошачьей беседе не окажется он сам, оставшись наедине с оппонентом. Уж больно

улыбка кота напоминала своими ровными острющими зубьями противотанковые заграждения.

– Здаров, брателла! – Слипер хлопнул ладошкой сверху Дримеровскую ладонь. – Мы тут

как раз пытаемся выяснить причины конфликта. Суть да дело оказывается в некоей

растительности, которую Эники…

Один из Эников молча выудил откуда-то из-за спины пучок лиловой травы и протянул

Дримеру. Слипер нахмурился и замолчал.

– Так… – изрёк неопределённо Дример.

– Нет, ребята, всё не так, всё не так, как надо! – затянул Башкирский Кот прилетевший в

голову из ниоткуда мотивчик и, недовольно поднявшись, двинулся размять лапы к краю опушки.

– Позовите, как надумаете трапезничать! Не обрекайте редкое животное на голодную смерррть!

– Та-а-а-ак… – повторил Дример и прищурил глаза на редкий гербарий. – Что-то я вас не

узнаю в дриме.

– Вот и мы не знаем такой! – Эники возмущённо завертели головами друг на друга.

– Ну и? – Дример выразительно поднял бровь.

– Ну, бросили чутка вкуса ради.

– Так… И шо?

– И вот тут-то главная ката-клизма и случилась! Как поели тех пельмешек… Ах, что за

пельмешки получились! Румяненькие, душистые, аки урожая третьего дня…

37

– К делу! – Дример генеральски насупился, и если бы были у него усы, то он крутанул бы их

тут же непременно. По-чапаевски. В супе.

– Дык сознанием-то замрачились братья наши Беники сразу!

Слипер, как услышал это, обернулся в поисках кота. Усатый ведь там что-то говорил про

Хмарь-Ивановну-Траву.

– Забегали, значится, братья наши по поляне, загутарили по не-здешенски, всё пялились на

что-то невидимое, да в жутком возбуждении были. Никого вокруг вообще не замечали. Мы

сначала за шаманистом-блокнотником местным собрались бежать, мол, потравился честной народ

невиданной заморской снедью, но тут ведь смекнули, что нас самих вроде как и вовсе не берёт!

Слипер с Дримером стояли и оба сосредоточенно чесали в затылках с проступающим

удивлением на лице.

– Кхе-кхе, – подал сзади голос Загрибука. – На свете есть множество причин, славящих

оболтусов, то есть обуславливающих, я хотел сказать, подобную разницу в сдвиге Точки Сборки

Осознания. Генетика, состав крови, наследственность… Вкратце…

– Вкратце, товарррищ, вас мама в детстве не роняла? – вынырнул из невидимости

Башкирский Кот и пристально уставился, как допросная лампочка, в глаза одному из Эников.

Загрибука от такого фокуса аж икнул, и в этом кратком «ик!» была смесь восхищения и

первобытного ужаса, хоть о коте этом и его скру– и выкру-тасах он был наслышан. И вообще

Загрибука наш был не промах, и весьма-а-а-а (именно с множеством «а» на конце) наслышанный.

– Н-не… н-не помню! – промямлил Эник.

– Слухай, Загрибыч, – Дример скрутил листик с мухрой, – скажи мне, ты что-нить такое

когда-нить встречал?

– Ну, если рассматривать всю обширность ботаники…

– Загриииибыч, ещё раз: ты что-нить…

– Нет!

– Так я и думал.

Эники тем временем сняли котелок с огня и наплюхали в миску Башкирскому Коту полкило

рыбных вареников. Тот театрально закатил глаза, ставшие фиолетовыми, обнял миску и… пропал.

И только вареники с тихим плеском стали вылетать из миски и исчезать прямо в воздухе.

Слипер морщил мозг, уткнувшись взглядом в новообретённую Эниками траву, но, почуяв

образовавшуюся «рекламную паузу» в звуковом фоне, очнулся, оглядел собравшихся и

остановился на Дримере. Тот, в свою очередь, задумчиво смотрел на него.

– Что? – Слипер пожал плечами. – Нет, даже не смотри на меня так. Я такой не видывал и

не пробовал.

– Ну, ты всякого разного… – Дример прищурил глаз на братца.

– Разного – да. Всякого – бывало. И всё ради новых открытий и возможностей! Как там,

Загрибыч? Подскажи.

38

– Ради расширения сознания, – подсказал Загрибука, – что ведёт к новым горизонтам

понимания жизни путём тщательного анализа собственных, называемых так невеждами,

галлюцинаций. Галлюцинаций, порождаемых исключительно изменением частоты вибраций

энергии индивидуума, который в жизни-то своей, по сути, окромя этих самых галлюцинаций

ничего никогда и не наблюдал. Ибо сама жизнь есть не что иное, как поток галлюцинирующего

сознания, текущего сквозь океан ополоумевшей от завихрений энергии. Дзогчен по этому поводу

высказывается весьма вкратце…

– Загрибыч, округляйся! – предупредил Дример.

– Вкррратце, – промурлыкал, смакуя понравившееся словцо, полунакормленный кот, —

можно венцом изысканий всех праздношатающихся по астралам провозгласить, а для лучшего

усвоения и вовсе попросту проорать, следующее (Дример заткнул уши): «Жизнь – это

самодостаточная галлюцинацияяяяяяяяяяя!»

Загрибука захлопал ручищами в бурных овациях, а Кот шаркнул реверанс, буркнув на

башкирском:

– Рэхмэд йохбар мэнэн, кэзэрлэ дуслар!

– Так, умники, с вами мы тут до ночи будем лекции мусолить. – Дример пыхнул папироской

и зашагал по кругу, потирая небритости лица.

– Братья-то наши кровные хоть и отошли от чар этих, только теперь косятся не по-доброму,

стороной обходить стали, – Эники скорбно глядели на Слипера и Дримера. – Так быстро-

наскоро и на стычки перешло. Глядишь, междоусобица начнётся…

Башкирский Кот, вылизав миску, отодвинул её от себя одной лапой, покрутил другой круги по

пузу, зевнул притворно и тихо кы-шыкнул на Загрибуку. Тот приподнял брови. Кот выразительно

вылупил глаза в сторону Дримера и сымитировал его манеру курить. Загрибукины брови поползли

вверх. Кот повторил театр с курением и нарочито дернул травинку перед собой. Если бы на лбу

Загрибуки оставалось ещё место, то брови уползли бы и выше, но увы, а потому гримаса

удивления стабильно застыла на его лице пугающей недвижимой маской. Кот картинно втянул

воздух и щёлкнул когтями. И тут Загрибука всё понял и усиленно моргнул.

– Есть такое предложение, – начал он, разведя загребущие ручищи в стороны.

Слипер с Дримером повернулись.

– Может, попробовать Дримеру её ну-у-у-у…

– Что ну? – Дример шагнул к Загрибуке.

– Ну покурить?

– Шо-о-о-о-о? – Дример изумлённо подскочил.

– Милая идейка, – быстро подхватил Слипер. – Как знать, что может произойти?! Трава

нездешняя. Мы с тобой тож типа того, незнамо откуда. Может, срастётся котангенс с гипотенузой-

то?

– Сам и кури, коли ума до одури! – Дример покосился на свою самокрутку и затушил её

скоренько, бросив под ноги.

39

– Гламурррная идейка, – встрял тут же Башкирский Кот. – Может, действительно вам

оттянуться на качелях в добром спарринге? Вот Эников с Бениками показательно развело на

перекрёстке восприятия. Может, и вы поймёте на примере друг дружки, в чём тут фокус и с чем

его едят или, простите, дуют!

При слове «едят» кот покосился в сторону костра и облизнул свои семирядные акульи зубья, но

Эники котелок уже унесли на раздачу родне.

Слипер подошёл к Дримеру и положил руку ему на плечо:

– Слушай, а может, правда? Мы с тобой столько раз думали… Ну, типа, что такое Лес, и как

всё вообще… Может, если трава действительно чужеродная этому месту… Эники ведь знатоки в

этом. А вдруг нас тоже как-нить втаращит?

– Во-во! Как втаращит, так и не вытаращит! – Дример сердито сунул руки в карманы

широких болотных штанов.

– Ну, как знаешь. Пойдём, что ли, откушаем чего-нить, а то лягушки в пузе уже ворчат вовсю,

восстание скоро поднимут. – Слипер поправил рюкзак на спине и оборотился по запаху

вкуснятины.

И они двинулись к общему собранию Эников, которые уже разложили скатёрки на траве и

расселись кружком вокруг горшочков с вкусностями.

Ах, дивные пельмешки! Досталось всем и с добавкой. И даже коту положили по второму разу в

миску с горкой.

– Мучос грасиас! – лязгнул пастью Башкирский Кот и переглянулся с Загрибукой. – А всё-

таки идея по поводу воскурений весьма и весьма!

– Со всей ответственностью! – кивнул Загрибука и погрузился в сочное чавкание, сидя на и

без того упитанном заду и подмяв под себя хвостик.

После внушительных и великолепных угощений все разлеглись на травке, прислушиваясь к

благодарственным шуршаниям и урчаниям своих организмов. Организмы говорили «муррр»,

«гы», и другие приятные вещи.

Дример скрутил папироску, а Слипер на него задумчиво поглядывал.

Башкирский Кот залёг в траве, подставив полосатое пузо солнышку.

Так они провалялись допустимо для вежливости долго, пока Эники мыли посуду и

прибирались на полянке. Ах, что за упоение, дорогой читатель, валяться после обеда в то самое

время, когда кто-то моет за тебя посуду! Верно? Да ла-а-а-адно!!! Верно?! Вот то-то же!

Стало понемногу смеркаться, а немой вопрос так и нависал над всеми в воздухе, нервно ёрзая.

– Чё будем делать-то? – Слипер притворно сонливо повернулся к Дримеру.

– А шо делать… шо делать… Мда, а что делать-то? – Дример приподнялся и огляделся.

– Полки шьют знамёна! Точим сабли! – Башкирский Кот довольно скрежетнул зубами, и всех

передёрнуло, ибо в одночасье показалось, будто примерно с сотню ножей одновременно

взвизгнули по тарелке. – За кого впишемся-то? У кого пельмешшшки вкуснее?

40

– Разрешение конфликта требует тщательного обдумывания, задумывания и мозгования! —

Загрибука возбужденно подпрыгнул.

– Не мельтеши, Загрибыч, – Дример поскрёб Шапку-Невредимку на лбу. – Ща всё решим.

Ты как мозгуешь, братец?

– Честно? – Слипер посерьёзнел. – Думаю, набьём мы себе локти в этой переделке.

– Вот-вот! – Загрибука суетнулся вокруг «пляжной» компании. – Локти набьём! Верно

сказано! Сплошные локти! Вон и небо уже вовсю облакачивается! Отовсюду тучи грядут!

Всяческая облакачка нам светит!

– Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла, и стало ссыкотно, – задумчиво просопел

Башкирский Кот древнюю притчу, запрокинул морду вверх, икнул и пропел оперным

магомаевским басом на бусурманском: – Фо хум зе белл толс тайм мачез он?

– Отставить заунывность! Есть ли у кого-нибудь из уважаемого президиума трезвая

сиюминутная мысля? – Дример отряхнулся и встал, потягиваясь.

Кот хитрюще прищурил и без того узкие монголо-татаро-башкирские светочи и, глянув на

Загрибуку не по юности фиолетово, щёлкнул когтями. Тот только эхнул в ответ протяжным

печальным «эээххх». Мол, не рубят фишки двуногие ни в кой раз, не то что мы, природной

дублёнкой покрытые. Слипер в задумчивости тоже посмотрел на кота.

– Брателла… – произнёс тихо и аккуратно Слипер.

– Ну? – отвлёкся Дример.

– Раз пока нет других мотивчиков, а стало быть и мотиваций, дык, может, послушаем наших

товарищей по миске?

– Шаришь, канистра! – Кот сделал заднее сальто с места и просиял.

– Сечёшь, кастрюля! – подхватил Загрибука и подпрыгнул по-поросячьи. Но он тут же осёкся

под тяжёлым взглядом Дримера, который недовольно возохмурился:

– Это вы о чём спич мутите?

– Перекуууууууррррр! – радостно заорал Башкирский Кот. Он мигнул монгольским глазом,

подхватил листик и понёсся по направлению к Эникам. Те, в свою очередь, в ужасе покидали всё-

в-руках-держуемое, видя бегущее к ним вприпрыжку мерцающее на ходу полосатое чудище с

широкой улыбкой бензопилы.

– Давай попробуем! – Слипер выжидающе глянул на брата.

– Шо, наркоту посреди людей оттягивать будем? – отечески рявкнул Дример и угрожающе

подбоченился.

Загрибука возмутился:

– Вачепта, определение наркотичности вещества в обществе зависит от общей договорённости

социума об обобщающих целях и вреднючести оного в общем и целом. Так же оно изворачивается

в зависимости от обобщённого уровня осведомлённости али неврубаемости ентого самого

общества в политику основных и общих задач ботаники, – скоровогоркой нагородил наскоро

словесную горку Загрибука. – В общих чертах и чертогах, примерно так. Такой вот общаг!

41

– Ты, Загрибыч, совсем на своих болотах пошатнулся фантазией! – Дример покрутил

пальцем у виска. – Какой-такой ботаники? Ты ненароком сейчас тут сачком Марксонов с

Энгельсонами ловить будешь! Или на кактусовых иголках «любит – не любит» обсчитаешься!

Пёс тебя знает, как накроет.

– Аф! – тявкнул Грызлик где-то далеко в гулком Лесу. Но его никто не услышал. А зря!

– Давай траву попробуем! – У Слипера загорелись глаза. – Говорю тебе, верное дело! Из

конца-то в конец нужно доверяться случаю. Коли нас Великий Степной Дух привёл на это

пастбище… То бишь, в это стойбище… Тьфу ты, лежбище… Может быть, это и есть нечто

искомое, что нам нужно непременно предпринять тута же? Да и Башкирец – существо тонкое,

восточное, авось, знает, что говорит.

Кот тем временем уже прискакал обратно с пучком заветной лиловой травы, забитой в

папироску. Лизнув краешек шершавым языком, он шаркнул лапой в поклоне и протянул

самокрутку Дримеру:

– Откушшшайте-с!

Братец беспомощно оглянулся:

– Вы тут заодно?

Все дружно закивали головами, словно китайские болванчики.

– А ты что скалишься, словно Липучий Горландец? – тоскливо поднял глаза Дример на кота,

– Тот тоже за мной ходил по пятам да всё ныл «давааай дунем, давааай покурим». А как покурил

с ним разок, дык он и вовсе залип мозгами своими горландскими, такой чухни околосветной нанёс

в мозг, так дунул в ухо, что потом никаким пылесосом не высосешь. И ты, Башкирец, такой же

станешь, липучий да горландский нафиг, коли посреди белого дня будешь всякий укроп

нездешний пыхтеть!

Кот всё так же молча стоял с протянутой папироской, изобразив сладкое выражение усатой

морды и скосив ставшие лиловыми самурайские очи.

Дример сдвинул на глаза Шапку-Невредимку, пробормотал на калмыцком диалекте: «Ом мани

падме хум», а потом одним залихватским движением отправил головной убор на затылок.

– Ладно, – ответил он, и все заулюлюкали. – Наркодиспансер какой-то, а не лесохозяйство!

Только учтите, если мне кошмары будут сниться после этого, я всех по очереди отловлю и

привяжу у забора, чтоб Зверогёрл вам свои тупые анекдоты сутки травила!

– Чудовищно! – мяукнул Башкирчатый и упал навзничь, закрыв глаза хвостом.

Зверогёрл в Лесу встрепенулась, почуяв лёгкую добычу.

Надо сказать, это вообще обычная история. Ну, эта самая… про различных Зверогёрлов. Да вы

и сами их, небось, много раз встречали в своей жизни.

Сидишь с друзьями в компании, и вдруг подваливает чья-то приблудная подружка. Из тех, кто

носит блядские колготки в сеточку и юбочку из бабушкиного плюша с рюшечками. Из тех, кто в

42

футболке с надписью «Ай лав ю бэби, возьми меня скорей!» делают кривыми ножницами декольте

до пупа, открывая всем напоказ немытую шею. И эта милая кучеряшка открывает рот,

размалёванный самой яркой помадой цвета запрещающего сигнала светофора, и произносит

милую, непринуждённую фразу:

– Ой, п-цаны, ай-я ща вам та-а-акой анекдот расска-а-ажу – оборжётесь нахер!

Все «пацаны» смекают, в чём дело, и внутренне сжимаются в страхе перед пыткой. Остановить

этот размалёванный кошмар никто не может, ибо хоть, возможно, у «пацанов» и нет трёх высших

образований, но все они люди тактичные и воспитанные, и как-то ни у кого язык не

поворачивается сразу закричать «Вооооооон!». Поэтому все джентельменски улыбаются,

притоптывают, мнут сигареты в руках и затравленно озираются друг на друга:

– Вау… хе-хе… анекдот… хм… как миленько…

При этом каждый тихо себе думает: «И что ж за мудод эту тварь с поводка спустил?»

И тут приблудная зверогёрл выплёскивает на уши взрослеющих господ чудовищную ересь,

обильно политую пошлостью, а в конце её заливается лошадиным ржанием над собственным

«тонким» юмором. Джентльмены издают что-нибудь типа «хо-хо». И у них одновременно

рождается мысль: «А не забыл ли я дома выключить утюг?» Или: «Ой, а семеро по лавкам, небось,

соскучились по мне». Мозг фонтанирует любыми подобными идеями, лишь бы срочно найти

причину убежать и спасти свой интеллект от судорог и агонии в компании этого монстра. Ты вот,

дорогой читатель, сколько минут выдерживал, прежде чем вырваться из этого кошмара хотя бы в

туалет полить голову спасительной водой из-под крана? Ну, сколько? Пять минут? Десять? А как

насчёт суток? А теперь представь самую ужасную зверогёрлу, которую ты видел в жизни, и

поверь мне на слово: она – сама милашка по сравнению с той Зверогёрлой, которую знали не

понаслышке все обитатели Леса.

– Чудовищно! – мяукнул Башкирский Кот и завалился в траву лапами кверху.

Загрибука задрожал, распластав уши и поджав хвост.

– Ладно, искусители-закусители, – сказал Дример, – только отойдём куда-нить подальше,

что ли. А то ненароком разнесём в бурном веселии этот прелестный образчик кулинарного

профтехучилища!

– И нарушим тем самым этно– и мутно-мотологическую связь, – вякнул Загрибука, но был

прерван лёгким толчком Слипера в спину.

– Пошли, ентомолог! – Дример сурово зыркнул на Загрибуку. – Вот мы сейчас позырим, на

каком наречии ты нам лекцию енту прочтёшь.

Они двинулись неспешно к краю опушки, стараясь не привлекать внимания Эников. Но те

откровенно проигнорировали столь внезапное перемещение, копаясь в своих повседневных

закопушках, а потому вся процессия незаметно вошла в Лес.

43

– Немного огня – середина пути, – пропел Башкирский Кот и чиркнул когтем о коготь. На

конце этого зазубренного скальпеля вспыхнул слабый синий огонёк.

– Йошкин Код! – только и подивился Дример. – А я думал, что один так умею!

– Как говорил древний чудостряпник и волшебник Амаяк Акопян, главное – в конце фокуса

дунуть! А то, если не дунуть, чуда не произойдёт! – Кот торжественно поднял лапу с горящим

когтем.

– Амаяк Акопян? А кто это? – спросил Загрибука.

– Да пёс его знает! – ответил кот.

– Никакого Акопяна я не знаю! – попытался оттявкаться по-собачачьи Грызлик из глуши

Леса, но на него не обратили внимания.

– Только уговор. Раз затеяли всё это вместе, то и отвечать так же. Каждому по сачку и на

охоту. – Дример обвёл присутствующих тяжёлым взглядом: – Чует моя щетина, тут на всех

бабочек хватит, забегаешься!

– О чём ррречь, начальник! – Башкирский Кот выхватил самокрутку из рук Дримера и лихо

прикурил.

Запашок пошёл подозрительно сладкий и дорогой.

– «Джанфранко Ферре», не иначе! – Кот оглядел папиросу со всех сторон, замерцал в

воздухе и, принюхавшись, с отчаянным «Ыть!» сунул в пасть. Глубоко затянулся. – Оглы-бюль-

бюль! – выдавил он сдавленно и протянул предмет искушения Слиперу.

Тот секунду смотрел на Башкирца, но котяра не падал и даже не растворялся в воздухе, как

обычно бывало. Только его башкирские глазищи стали бордовыми и слегка растаращились.

– Триетить мои кроссовки! – вздохнул Слипер и отправил порцию дыма в себя.

Следующим по очереди оказался Загрибука. Тот, трясясь до родовых коликов, взял трижды-

чтоб-её папиросу, зажмурился и с видом севастопольского моряка, бросающегося на вражескую

амбразуру, одним быстрым движением запихал её в рот. Он натужно посипел ею, заполнив лёгкие

парфюмерным ароматом, и тута же присел на земельку.

Дример последним взял спокойно окурок, деловито и не спеша послюнявил его, зажал в губах,

зацедил оставшуюся часть сизого дыма. После чего бросил под ноги обгорелый листик и затоптал.

– Береги природу, мать твою! – мудро изрёк Дример, а затем обвёл взглядом компанию: —

Ну шо? Все живы?

– Надолго ли… – тихо ответил Загрибука.

– Не вибрируйте, коллега. – Башкирский Кот участливо положил лапу Загрибуке на плечо и

мило улыбнулся, словно коварная нянечка в детском садике. – Не пейджерите за напрасную!

Мужество есть неотъемлемая часть любого научного эксперимента. Сейчас мы, закончив

одноместное топтание мозгами, семимильными парсеками унесёмся в широкие дали пространств

необозримого мышления! И там, познав абсолютную свободу идейного максимализма, мы найдём

ответы на те вопросы, кои народы всех земель испокон веков задавали друг другу, светя своим

собратьям на допросе в лицо яркой лампочкой!

44

– Я пока ничего не понимаю, – неуверенно ответил Загрибука.

– Именно с этого утверждения и начинались все известные мне допросы за всю историю Всея

Сангхи! – Башкирец почесал полосатые бока, закрыл глаза и внезапно завалился в мох.

– Будем ждать, – Дример подстелил свитерюжную кенгурятину и сел, прислонившись

спиной к дереву.

Соучастники этого псевдошаманского колоброда расположились рядом и стали вдумчиво

следить за тем, что происходит у них внутри. Глаза понемногу стали слипаться, и прошло не так

уж много времени, как все они потихоньку уснули. Загрибука ёрзал, сучил лапками и повизгивал,

свернувшись в клубочек, зарывая себя понемногу в землю вращением вокруг собственной оси.

Слипер молча спал на боку, уютно подложив под голову согнутые в локтях руки и поджав к

животу коленки в оранжевых штанах. Дример так и уснул, сидя у дерева, и лишь недовольно что-

то ворчал во сне утробным баском. А Башкирский Кот и вовсе завалился на спину, раскидав лапы,

и победоносно храпел, сотрясая удмуртским горловым хрипением нижние ветки дерева. Кругом

было тихо, и только листья шуршали лёгким ветерком в верхних этажах Леса. В этой тиши

Зверогёрл незаметно соскользнула сверху. Она опустила грязные пятки на землю, воровато

оглянулась, заметила окурок, подняла его, понюхала.

– Ва-а-ау! – И без того огромные глаза Зверогёрлы округлились до пугающего размера. —

Шарма-а-ан! Надо бы Грызлику обнюхать дать, он и отгавкается, чаво енто там намешано! А и

вообще, надо бы у этих тупиц Эников ещё такой же травки стырить! О! Шарман!

Она подхватила «бычок», зажала его в ручонках с обгрызенными ногтями, свирепо зыркнула

по сторонам и взлетела по стволу вверх, сверкая пятками.

– Шарман! Шарма-а-а-ан! – исчезал вдали её хриплый голос, когда в Лесу вдруг

стремительно стало темнеть. Чёрные тучи совсем сгустились над поляной Эников и нашими

четырьмя естествоиспытателями. Бронходилататор Муколитический, закряхтев, посмотрел на

природный потолок, да так и подавился своим кашлем. Там, в вышине, посреди непроглядных

лохматых облаков, стала образовываться воронка. Из неё вниз протянулся винтом неприятно

подрагивающий хвостик. Кашлючая тварь заверещала:

– Чтоб мои глаза антилопнули! Дык это ж Страстная Напасть! – Муколитический

Бронходилататор бросился с невиданной прытью сквозь чащу, отхаркивая крепкие выражения.

Лопа с Антилопой переглянулись и, не сговариваясь, сиганули вслед. И как это часто бывало, они

тут же нечаянно столкнулись, будучи очень рассеянными и безалаберными. А далее, как всегда,

произошла короткая вспышка света, и парочка исчезла во взаимной аннигиляции до своего

следующего внезапного появления. И даже Тютельки, почуяв неладное, попрыгали друг в друга,

затаившись в колыхастом одеяле самого-что-ни-на-есть буддистского бардо.

Жители Леса в ужасе разбегались кто куда, подальше от растущего небесного хвоста

нападающей Страстной Напасти. Небесная же ежежуть гудела, что твой соседский вентилятор, и

бычилась, набухая в вышине чёрным пузырём гудроновой жевачки. И только четверо известных

45

нам персонажей продолжали мирно спать под деревом, погружаясь своей точкой сборки всё

глубже в лиловый туман.

– А – Я – ЩЩЩЩЩАЗ! – чихнула молния из небесной воронки, и всё погрузилось во

тьму.

Буль-буль, Оглы, или Про то, как Миклуха Барклай с Толиком околесиционно занеслись

в чушню околосветную

Что тебе снится, Крейсероврора, в час, когда Му так встаёт?..

И приснился Дримеру сон-про-не-сон. Пронесло его в странных клетчатых трениках с

подтяжками и пропеллером над крышами чумазого транзитного поезда и брякнуло прям внутрь на

нижнюю полку последнего, плацкартного во всех отношениях, вагона, который шёл себе,

подпрыгивая на неровностях советской железной дороги, куда-то по своим собачьим делам из

Калинина в Тверь. А брякнувшись туда, неожиданно увидал Дример, что напротив него за

откидным столиком сидит та самая таинственная и никем не виданная, мистическая до печёнок

Укладчица Номер Четыре, чудн[о]е и нарицательное имя которой стоит на бумажке, вложенной в

каждый пакет с ж/д бельём в каждом поезде, которые многопятковыми топоногами как бежали,

так и бегут по необъятной и напрочь светлой Руси, развозя туды и сюды её напрочь тёмных во

всех отношениях жителей.

Автограф? Будьте любезны!

Авосия Батьковна Заворотник, друзьями нежно именуемая просто Авоськой, в народе

всесоюзно известная как Укладчица № 4, на которую годами сыпались проклятия советских

путешественников, укладывающихся спать на свою полку и разворачивающих ею прилежно

покладенные в пакет рваные и сырые наволочку, простыню и пододеяльник. Понятно, что за такой

сервис многие туристы откровенно мстили, попросту клептоманя полотенце, которое также

входило в спальный боекомплект. Никто из вышеупомянутых советских пассажиров никогда в

глаза не видел эту самую Укладчицу № 4, и Дример не очень сейчас понимал, а так ли ему

повезло, что он первым нежданно встретил таинственную и мистическую гражданочку —

личность, годами остававшуюся для всех в статусе «совершенно секретно», под грифом «личные

материалы Ка-Гэ-Бэ», в положении «инкогнито», али, как попросту в народу говорят, «а какое

ваше собачье грызлячее дело?!».

«Тёмная-претёмная личность!» – перво-наперво подумал Дример, уставившись на Укладчицу

Номер Четыре, даже не удивившись, откуда он знает всё то, что написано мной в первом абзаце

этой главы. Четвёртая Укладчица покоилась у окошечка в форменном пиджмаке и в такой же

оформленной юбке, на голове её в свою очередь упокоился витой тюрбан крашеных стрептоцидом

46

волос, то там, то сям уколотый многочисленными заколками. Нос у неё был цвета свёклы и

напоминал позднюю белорусскую картошку. Уши врастопырку. Глаза – полинявшие и усталые

от жизни. Она хрустнула сушкой и хлюпнула чаем из стакана тонкого стекла в подстаканнике из

нержавейки. За окном хихикнул Мудод, но его тут же снесло с диким воплем турбулентностью

куда-то вдоль поезда назад, в плохо проглядываемую тьму.

– Салют, командировочный! – Укладчица № 4 пошло подмигнула Дримеру.

– Чур меня, чур! – попытался отмахнуться от чужеродной магии тот, но Укладчица № 4 даже

ухом не повела. Видимо, умение водить ушами не было в числе её возможностей.

– Чего людёв-то сходу чураешься? – парировала она и подхватила из замусоленного пакета

ещё одну сушку. – На-ка вот, куси! А то чуркает тут, чурчхела пахлаватая.

– А енто шо? – нахмурился Дример.

– Говорю ж, нака. Кусай. Странный ты, как с луны свалился. Ты с луны свалился, ась?

– Всё может быть, – напустив на себя таинственный вид, ответил Дример и подумал: «Чем я