Текст книги "Слипер и Дример"

Автор книги: Илья Черт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 37 страниц)

когда-нибудь они найдут способ уйти отсюда.

37

8

– Я тоже так думаю. Только было б неплохо оказаться подальше от того места, где они начнут

саморазмножаться. Ох, натворили вы делов, папаша…

В дверь застучали чаще.

Дример испуганно дёрнулся.

– Успеем, – скривился мужик.

Приборы запищали.

– Ёктить твою направо! – только и успел сказать Дример, как всё вокруг них поплыло,

словно в воду вылили чернила.

– Папа! – услышал он со стороны лестницы требовательный крик сквозь закладывающий

уши гул и звон.

– Сейчас, Машенька, – крикнул мужик и зажмурился, бормоча: – Мамочка родная, только

бы не...

Мир померк.

– Папа! – тот же крик, срывающийся на визг.

В темноте зазвенели тысячи маленьких колокольчиков. И мир развалился на кубики.

Папа и Дример ушли в Прыжок.

Компосявка во здоровую образину жизни на букву Ё

Поезд пьяно кочевряжило. Шатало и мотало. Болтало и дрыгало. Запах хлорки и заношенных

до аммиачного состояния носков витал и кружился, застревая в щелях облупившейся краски стен

вагона.

– Приготовьте ваши тикеты! У кого тикета нет – приобретайте, – раздался расхлябанный

голос с шамканием. – Семь кошерных шакалов или тринадцать рупасов.

Слипер, ещё и глаз не открыв, автоматически полез по карманам в поисках указанного

проездного документа или означенных только что рупасов. Шакалов искать в карманах ему как-то

сразу показалось неадекватным действием. Они же кусаются. Лучше всего было бы сразу найти

тикет.

– Сдуй мои пилюльки! Да где ж он?

– Тикет тебе бы надо прокомпосявить! – назидательно сообщил кто-то совсем рядом.

Слипер приоткрыл глаза. С трудом. Ему показалось на миг, что едва малейший свет проникнет

сквозь веки, как голова взорвётся, словно мыльный пузырь. И воображение услужливо дорисовало

маленькие радужные брызги, разлетающиеся во все начала и концы, заляпывающие стены,

стекающие по плинтусам.

– Если тикет не прокомпосявить… – продолжил неведомый сосед.

37

9

– Заткнись, – коротко фыркнул Слипер, достал из штанины смятый талон и протянул перед

собой. Невидимая рука забрала бумаженцию, дзынкнула компосявкой и всунула Слиперу в кулак

обратно.

– Эдак надрызгался! – послышался недовольный выдох удаляющейся контролёрши.

– Имею право! Шримад-байрам – святое дело! Бугульма, чыгыртма, эшельме да бушельме,

шаурма-шайтан-шашлык! – весело откликнулся Слипер всеми известными терминами, которые

запомнил из прибауток Башкирского Кота. Хрустнув затёкшей шеей, он оглядел вагон. А тот был

почти пустой. Ровными рядами, словно в кино, стояли довольно жёсткие скамеечки. На них мирно

дремали невразумительные личности разного возраста и статуса с баулами и рюкзаками.

– …тут со своими майрабами, шурмабами… Понатыркались, понабрели… – ворчал синий

форменный зад протискивающейся в двери следующего вагона контролёрши.

– Хорошо хоть было что прокомпосявить! – раздалось опять сбоку.

– Заткнись! – повторил Слипер.

Он протёр заспанные глаза и глянул на обладателя соседского занудства.

Обладатель оказался благостным дедушкой тибетской наружности. И этот самый дедушка

совершенно безобидно взял да и заткнулся. Даже не надулся. И не сморщился. Слипер скользнул

по дедушке опытным, закалённым в боях взглядом и подметил измятый серенький пиджмак,

вычурную, хотя и старенькую, белую обтягаечку с высоким зашейником, брючки спадучие с

вязью на приподошвицах и охламлённые шкырдунцы с весёленькими шнурками. Ну и малахай

впридачу.

«Где-то я уже это видел, сдуй мои пилюльки!» – подумал Слипер, но решил не заострять и

вместо этого миролюбиво произнёс:

– Прости, дед, не разобравшись я. Куда мы так резво шкындыряем?

– Дык-с, в одну с тобой сторонку-то! – хохотнул дедуля.

– А я-то сам куда двигаюсь? – налегке брякнул Слипер.

– Молодец, – кивнул дед, – хороший вопрос. Нам бы всем на него ответить когда-нибудь.

– Да не, я в смысле, куда вагон качает-то?

– А-а-а, – протянул дед пробитыми в заборе зубов щелями. – Я вот до Тыжнего Хавного

Нагила! А ты уж шкындырпайся куда надо.

– Содержательно, – кивнул Слипер, пытаясь схватить ускользающий ум и сообразить, откель

у него такие бодуны и что он праздновал так усердно накануне. И как только ум позволил себя

поймать, Слипер тут же осветился изнутри букетом мрачных новостей. То есть он вспомнил свои

паспортные исходные данные. Правда, это совершенно не объясняло, где он. И тем более

запутанной была информация о цели его пребывания в данном неизвестном месте и о личности

его соседа по лавке. То есть полный шкындырпыть! Ну, вы понимаете.

– Деда, – позвал Слипер, хотя дед и так с него глаз не сводил, хитренько подглядывая за ним

из-под малахая.

– Чавось? – услужливо ёрзнул тот.

38

0

– Ты прости меня, оболтуса.

При такой откровенности дед согласно закивал и щербато улыбнулся.

– Да только не помню я ничавошеньки, – затряс головой Слипер.

– Впадая в детство, не обязательно трясти стариной и сединой, – весело прокомментировал

дедуля и многозначительно поднял палец.

– Мы откель едем?

– С Навыти на Выпять.

– О как.

– А ты думал? – Дед приосанился.

– И давно едем?

– Уж третья явить пошла.

– А я один ехал-то?

– Один, – ответил дед, и Слипер понял, что его бравая команда сейчас находится далеко, где-

то на марше.

– Вот как, значит, – многозначительно изрёк Слипер, хотя сейчас он понимал ещё меньше,

чем в момент пробуждения. – Слушай, деда, а расскажи об этой самой Выпяти. Чё за мегаполис

такой?

– Ну почему мегаполис? – охотно отозвался дед, явно соскучившийся до душевного

разговору. – Городище как городище. Городовые шастают. Суета-маета. Пляски да гулятьба.

Ежипопица сплошная. И торгули кругом.

Слипер лихорадочно соображал, за что зацепиться. Он вспомнил, как Йош рассказывал им про

Прыжки – о том, как часто при Прыжке существо попадает в точки пространства-времени,

которые для него являются по карме значимыми и поворотными. Разрулить ситуацию, отдать

долги означало продолжить Прыжок по намеченному азимуту. Стало быть, рассудил Слипер, есть

тут некто, кому я должен нечто. И чем быстрее его найдешь и ему это нечто отдашь, тем быстрее

продолжишь путь. Спорить с Потолочным Разумением было глупо. А время шло. И место

расположения родного подразделения Слипера сейчас ну никак не представлялось возможным

определить.

– А как думаешь, дед, – мягко привалился к пассажиру Слипер, – где мне лучше сойти?

– Судьбинушку ищешь? – хихикнул дед. – Карму попутал?

– Угадал.

– А дык и слезай со мной в Хавном Нагиле Тыжнем. Там у нас знатная Баба живёт, она тебе

всё и расскажет про жисть и про судьбинушку твою.

– Чем она знатна-то?

– Знает неузнанное.

– О, мне такая и нужна! – охотно согласился Слипер.

– От и порешили! – хмыкнул дед, и они со Слипером по-рэперски ударили по рукам.

38

1

Покуда суд да тело, поезд лязгал по стрелкам и затухал оборотами на привалочках. Слипер

поползал по карманам, обозрел свой багаж. Сумка его оранжевая тута же лежала рядышком,

словно скотчем дхармическим приклеенная. Там он нашёл фонарь налобный светочный и

порадовался, что вещички не исчезли в ежежути промежуточной при Прыжке. В сумке также

обнаружилась краюшка пиратской хлебицы, полбанки шмотиков в масле и хредь зелёная. Слипер

предложил деду разделить с ним трапезу, и тот оказался вполне не прочь, правда, с сомнением

поначалу смотрел на чужестранную рыбу и на неведомую укропицу, но, попробовав, довольно

ушамкал инопланетный чавкбургер. За окном весело бежали поля да рощицы. Поезд шёл удало да

резво. И на такой скорости Слиперу было особо не разглядеть ни травушки, ни деревьев, так что

ботанические исследования местности пришлось отложить. В небе мутило пасмурно, но свет от

местной звезды был вполне себе обычный для глаз. Судя по самой звезде, еле просматриваемой

сквозь мутотень небесную, она была обычной карлицей желтоватенького цвету. Так

свежеобретенные знакомцы с отрыжкой да прибаутками докатилися до Тыжнего Хавного Нагила.

А там уж поезд заскрежетал, охнул и встал вкопанным. Дед со Слипером подхватили вещички и

вышли через раздвинувшиеся сами собой двери на перрон.

Станция была крохотной. Лавка типа «Всякая всячина», вокзальчик незапямятных времён,

треснутые клумбы без следов какой-либо растительности да три окурка в них. Ну, ещё пара

увальней местного покроя, которые шатались от лавки до вокзала и обратно в душевной тоске и

кармическом беспамятстве. Короче говоря, ни дать ни взять ни сныкать, сельпо-натурпродукт!

Дед привычно зашоркал по дороге от станции, взалив на спину котомку с пожитками, и поманил

Слипера за собой. Дорога шла в сторону от посёлка, норовя нырнуть в лес. И уже вскоре они

действительно шли по роще. Слипер приглядывался к деревьям на всякий крайняк, но различить

что-либо привычное не мог. То листики были чересчур ажурными, то ягодки свисавшие доверия

не вызывали. С дерева на дерево какие-то шмокодявки шныряли. Всё казалось мирным и

опасностей не таило, хоть и чудилось смутно дальнеземельным.

– А ты чавось, служивый, что ли? – подал голос дед.

– Почему?

– Да вот нашивка у тебя с нелепицами на рукаве.

– А-а-а-а, не, это мне от товарища досталось.

– Странные буквицы, я таких и не видал.

– Это цифры. Написано «23».

– Ещё того не легче, – помотал головой дед, чуть не сронив малахай. – Не по-нашенски

вовсе. Тебя как звать-то?

– Слипер.

– Воба-на! Ну, вообще ни разу не Вася! – присвистнул дед. – А меня дедушкой Мытутом

кличут.

38

2

– Тоже ничего, – хохотнул Слипер и с удивлением отметил, что глухая и тёмная память

внутри него шевельнулась. Навроде как слыхал он уже это имя, но где и при каких

обстоятельствах – допрашивать было бесполезно.

Амнезия приключилась ласковой, но чрезвычайно настойчивой. К тому же она старалась

классифицироваться как избирательная. А жаль.

– Навроде по-нашенски гутаришь-то, и без акценту. Ты откель? – Дедушка Мытут

поворотился малахаем.

– Я и сам удивляюсь, – ответил было Слипер, да прикусил язык.

«А и вправду, – подумал он, – откуда я шпарю-то так по-ихнему? И так шпарю, как всегда

шпарил. А как я раньше разговаривал?»

И не смог вспомнить.

– Издалече я, – пропыхтел Слипер, поспевая за дедком.

– Это и так видать за версту. А дом-то родимый где?

– Хороший вопрос, – усмехнулся Слипер. – Нам бы всем на него ответить когда-нибудь.

– Это точно, – задумался Мытут и вроде как забыл о конкретике. – Пришли, – неожиданно

крякнул он.

И точно. Дорога выкатилась из лесу, и пред ними предстала деревенька с хибарцами. Крыши

покосившиеся, заборы повалены, всё в хлам, аки и положено до деревенского дальнекордонного

укладу.

Высыпали ребятишки о штанцах с вытертыми коленками:

– Здравствуй, дедушка Мытут!

– Гармаджоба! – Дедушка присел, и малыши облепили его.

Дед достал из котомки подарки детям и раздал их.

– Вота ледунец тянучий! А тебе вота хрустенец тягучий. А тебе бубльгум самоклеющийся. Ну

и Пынявке вота печенюшка шипучая.

– Гы-гы-гы! – разбежалась ребятня с гыгыканьем.

– Ну чавось? Пойдём, служивый? – Дед с хитрецой глянул на Слипера, умиляющегося

детворе.

– А пойдём! – встрепенулся Слипер. – Где тут твоя Баба знатная живёт?

– А вона там, дальше по прогону, как увидишь слева направо дом типа четыре окна наперёд с

вывеской, дык и пришёл навродь.

– А ты что ж, со мною не пойдёшь?

– К ней одному шастать надо. Да и чего я, ежежути не видал, что ль?

– Ой, а енто тута при чём? – встревожился Слипер, покрепче вцепившись в сумку. – Я и так

только что высох, как с ежежути свалился, напрочь ею пропитанный.

– Всё сам поймёшь, не вибрируй.

– А тебя как потом найти?

38

3

– Авось не понадобится, – улыбнулся дедушка Мытут. – Но коли чего, спросишь у местных,

они тебе путявку до меня покажут. А мне спешить надобно, за ребёночком приглядывать. Никто,

окромясь меня, не справляется. Взбалмошный, понимаешь, играется всё время, да расти никак не

хочет.

– От блин с компотом!

– Это точно! Ну да я пошёл, а то уж чую, зовёт он меня. Коли чего – заходи.

– Считай, догутарились, – и Слипер с дедушкой Мытутом хлопнулись ладошками по-

рэперски.

Слипер направился к указанному строению и вскоре натурально углядел вышеозначенный дом

типа четыре окна наперёд. И на углу этого дома висела кованная табличка флюгерного дизайну с

надписью «Зарекаю прошлое, пошлое и будущее. Снимаю и порчу на дому. Подзарядка воды.

Баба-Ёга».

Слипер потоптался на пороге, стряхнул пыль с трекеров, приладил причёску и вошёл:

– Здравствуйте.

– И тебе не хворать, коли не шутишь, – деловито суетящаяся хозяйка повернулась к Слиперу.

Старушенция была на редкость подтянута и стройна. Одета в расшитое руницами кимоно на

босу ногу с крашеными ногтями. На вековых морщинах лежал добротный слой загара

качественного солярия. Седые волосы заплетены в тренерскую косичку. На шее висел секундомер

и спортивный свисток. Баба-Ёга уверенно шагнула к Слиперу, сунула свисток в рот и выдала

оглушительную трель.

– Так! Живот поджать! Грудь выпятить! Ягодицы втянуть! Позвоночник держать прямо! —

командным голосом рявкнула она, затем склонила голову и сквозь зубы добавила: – Расставим

точки над Ё! Выкладываешь свою проблему. Затем, – она опять свистнула в свисток, отчего у

Слипера заложило уши, и рявкнула, словно часовой на вышке: – задаю вопросы! Потом ты

отвечаешь! И коли дело решаемо, строго следуешь рекомендациям, соблюдая в полной мере

показания к дозировке. Как слыхать? Приём?

– Зер гут, фрау! Натюрлих! На связи! – Слипер ухмыльнулся.

– Ухмылки отставить! Сосредоточиться на синдромах и психосоматике! На кушетку прошу,

– Баба-Ёга вдруг резко сменила тон, сделавшись мягкой и ласково внимательной, аки районный

уролог в военкомате.

Слипер снял сумку и послушно растянулся на обитой кожей кушетке.

– Голову расслабим, – Баба-Ёга подложила ему под затылок подушечку, набитую одушающе

запашными травами. – Дышим спокойно. Не ёрзаем. Медитируем на букву Ё! Пятки вместе,

носки врозь. Лежим, дышим, чакрами не вибрируем понапрасну, – она взяла в руку секундомер и

щёлкнула конопулькой на нём. Он бодро затикал, словно сверчок за печкой.

Надышавшись вдоволь одушающей травой, Слипер было уже стал вырубаться, но тут Баба-Ёга

опять щёлкнула конопулькой.

38

4

– Тэк-с, – придирчиво посмотрела она на секундомер. – Стало быть, дыхалка аритмическая,

глубина вздоха… – она что-то сосчитала в уме. – Пульс… Ну-ка, дай ручку, любезный, – она

схватила Слипера за запястье. – Тэк-с, всё понятно. Не местный, значит? – она вперилась в

Слипера прищуренным прокурорским взглядом.

– Так точно! – осторожно ответил Слипер. – А что, видно?

– Дык у местных сердце стучит в полтора раза медленнее. А у тебя дыхалка ровная, но при

этом мотор колошматит. Давление в норме. Стало быть, ты из мирка-то другого. С другими

понятиями.

– Да уж… С мирка другого…

– А чего шастаем по всея периметру вселенной-матушки? – по-отцовски сурово спросила

Баба-Ёга.

– А что, видать? – опять суетнулся Слипер.

– Да на тебе следов с запахами на всех собак в округе хватит! От тебя пылью звездучей так и

несёт! Жизнь в приключениях – это, конечно, романтика, молодой чемодан, но нужно при этом

соблюдать осторожность. То бишь бери от жизни всё, но при этом не оставляй следов и

отпечатков! Есть такой пункт в моей справке, – она заливисто захохотала, продемонстрировав

полный рот белейших фарфоровых зубов.

– Мы пытались просто вернуться домой. Но дорога оказалась весьма более сложна и

запутанна,чем казалось поначалу.

– От реальности можно уйти и ногами вперёд! – сурово заметила Баба-Ёга. – Ну да

ладушки. Чаво-сь от меня-то требуется? Чем страдаем?

– Бабушка Ёга, мне бы своих найти.

– Какая я тебе бабушка?! «Баба» – означает степень развития самоосознания. На

индусятском простонародном толкуется как «святая личность». Тож мне, бабульку нашёл… —

она вильнула бёдрами. – А своих как потерял, милок?

– Заплутал я тут у вас нежданно-негадаючи. Мои-то в Прыжок ушли, а я по касательной на

повороте вылетел, видать. Не пристегнулся.

– Дык, блин с компотом, нужно же было во время Прыжка мысль удерживать в статике, чтоб

умишко не плутал в сомнениях своих. Медитировать нужно больше! На три цвета мозги

настраивать, на китешвар различных извилину кручинить. Эх, молодёжь. Мысль определяет

отклонение от азимута. Или вас ни пса не учили основам навигации?! Ни пса, верно?

(Грызлик нахмурился где-то очень далеко и задумчиво вцепился в штанину проходящего мимо

прохожего. «Фрунзик, фу!» – возмутился Белочкин. Прохожий посмотрел на Грызлика, затем на

Белочкина и быстро-быстро засеменил прочь, периодически оглядываясь, нет ли погони.)

– Довожу до следствия, – вытянулась Баба-Ёга. – Слово «йога» со всех языков переводится

как «связь». То есть шо цэ такэ?

– Чё?

38

5

– А то, что под контролем держать надобно извивающуся пиявку своего ума! Ты ему «алё,

гараж», и он тебе в ответ «слушаюсь и повинуюсь, гражданин». Равно как и пыхтящие хотелки, и

тельце своё обрюзжащее в тонусе содержать приказано! Вот, гляди! – Баба-Ёга мгновенно

оказалась на полу, затем немыслимым образом выкрутила себе ноги и руки и стала похожа на

абракадабру с конечностями.

– Асаны контролируют тело, – комментировала телесная абракадабра с полу. – Дыхание

контролирует ум. Чистота на всех уровнях вырабатывает несгибаемое намерение!

– Ничё себе! И долго таким изуверствам учиться?

– Поживёшь с моё – и меня-то не узнаешь! – хохотнула Баба-Ёга и тут же сурово рявкнула:

– Что является главной асаной для адепта? – Она свистнула в свисток.

– Ну, я что-то слышал про позу лотоса…

– Дикари, – закатила глаза Баба-Ёга. – Главная асана в любой практике – это умение

наступить себе на горло! И чтоб никаких хотелок, ни палок с моталками!

– Ну мы, конечно, кое-что слыхали об этом, – Слипер смутился. – Нам товарищ рассказывал

об основных трудах шаманиста-блокнотника господина Карлсона Ибн-Каштанова…

– Ой, знакома я с вашим Каштановым! Наслышана! Шибко он был умный! Настолько шибко,

что шибанутый на всю голову! Типа, в попрыгайцев решил поиграть. Сколько лопухов наших

деревенских после его книжек с обрывов попрыгали.

– Как попрыгали?

– А как он и написал. Мол, намерение сконцентрировать и сигать в пропасть. У нас тут даже

артист заезжий про то песню выводил, – и она пропела глубоким баритоном: – Разбежавшись,

прыгну со скалы! Вот я был и вот меня два стало! – Она уткнула руки в боки: – А что на деле?

Полдеревни на костылях, пёс бы покусал эту сельскую библиотеку с её книжками!

(«Аф!» – сказал Грызлик в далеке далёком. Стрелочник напрягся и стал нюхать воздух,

озираясь.)

Слипер задумчиво ковырнул в носу:

– Но мы не думали, что всё так сложно.

– Ну конечно! Они не думали! Да у вас голова – это просто расстояние между ушей!!! —

повела плечом Баба-Ёга и издевательски скривила улыбку. – Простота вы наша дрезищенская!

Что у нас на сей счёт прописано? А вот что! Будь проще, и к тебе потянутся, чтобы осложнить

твою жизнь. Статья первая, пункт второй Общего Кодекса Выживания.

– А что, есть такой Кодекс? – удивился Слипер.

Баба-Ёга молча указала ему на стену. А там висел чёрный агитплакат, на котором был

изображён белой краской череп с перекрещенными под ним костями, и надпись на иврите: «Из

всех искусств для нас важнейшим является искусство выживания!»

– А чё теперь делать? – уныло промычал Слипер.

– Ну, для начала, – Баба-Ёга повернулась и направилась в глубь дома, – в целях полноты

жизни необходим здоровый аппетит! – Она подмигнула: – Перекусим?

38

6

– Можно, – согласился Слипер, садясь на кушетке.

– Вот и саттвично! – буркнула хозяйка и завозилась с кастрюльками, напевая: – Не слышны

в уме даже шорохи… всё в нём замерло до нутра…

– А может… – начал было Слипер, шнуруя трекеры, снятые давеча перед тестами.

– Когда я ем – я как всегда! – грубо прервала его Баба-Ёга. – На вот, накорми тельце, а

потом уж будем к уму вопросы иметь.

– Ммм, – согласно закивал Слипер, набив рот незнакомой кашицей из плошки.

– От! Мычание – знак согласия! – довольно заметила Баба-Ёга, крутанув секундомером на

шнурочке вокруг шеи.

Изрядно подкрепившись, Слипер почувствовал себя более уверенно. Помог Бабе-Ёге помыть

плоские деревянные плошки и оттёр от гари кастрюльку, чем весьма порадовал хозяйку.

– Ну что? Готов к покаянию? – озорно спросила она.

– Усегда готов! – весело согласился Слипер, садясь на кушетку и снимая трекеры опять. – А

чего говорить то?

– Боты свои пяль обратно. Ложись в них. Говорить ничего не надо, ты только на палец мой

смотри внимательно и всё. – Подождав, пока Слипер наденет обувь и ляжет, хозяйка принялась

качать указательным пальцем с крашеным ногтем перед лицом Слипера. – Дыши ровно.

– Ох, сомнительно, что получится, – закряхтел Слипер.

– Сомнения – признак разумной бытовушности. Тело и сомнения отбрасываются

одновременно! – хохотнула Баба-Ёга. – Спокуха, не дрыгайся. Сейчас поковыряемся в твоем

тёмном прошлом.

– А как это поможет мне найти своих?

– А очень просто, – сосредоточившись, пробормотала сквозь зубы хозяйка. – Выбираясь из

тёмного прошлого, расчищаешь себе место в светлом будущем! Понял? – она хихикнула и тут же

осекла: – Цыц! Лежи и дыши. От пальца моего ни на шаг! Нечего на ноги мои пялиться! Зырь на

маникюр во все гляделки!

И Слипер стал всматриваться. Потом усиленно всматриваться. А потом глаза Слипера стали

мутнеть, а взгляд обессмыслился.

– Гудбай, Америка, о-о-о-о! – усмехнулась негромко Баба-Ёга. – Лечить его, понимаешь…

Приплёлся тут смуту в селе наводить. Сейчас прокомпосявим тебе тикет в обратный путь и дело с

титрами!

Слипер глядел и глядел… Глядел и глядел… А потом уснул.

И во сне том предстал перед ним дедушка Мытут.

– Ой, деда, и ты здесь? – удивлённо спросил его Слипер во сне.

– Мы всегда тут! – ответил дедушка Мытут.

– Я до Бабы-Ёги дошёл-таки, – доложил Слипер. – Теперь вот у меня здоровая образина

жизни.

38

7

– Я уж вижу! – улыбнулся дедушка, снял малахай и лихо хлопнул им об коленку, выбив пыль

из обоих сразу.

– Деда, – вдруг неожиданно подался вперёд Слипер, – а в чём, по-твоему, смысл жизни?

– Поиски смысла жизни могут привести к потере её вкуса! – поднял важно палец дедушка

Мытут, а затем, напялив малахай обратно на голову, ловко вытащил из кармана сухарик и

хрумкнул им. – Ну что, готов раскусить смысл ентот самый?

– Ага, – кивнул Слипер.

– Ты, Баба-Ёга говорила, Каштанова читал?

– Не, слыхал только.

– Про магический удар под лопатку слышал?

– Припоминаю.

– Так вот с тех пор удары эти претерпели усовершенствование в ходе практики Бабы-Ёги.

Сейчас и опробуешь.

– Круть! И что, у меня сразу будет сдвиг по фазе?

– Ща и поглядим! – кивнул в ответ дедушка Мытут, и в этот миг Слипера что-то сильно

огрело сзади по голове.

Кремлёвским салютом у него в мозгу собрались все звёзды всех возможных величин, засияли

ярко искрами в глазах, а потом большой колокол тяжело и медленно громыхнул многопудовой

медью у него под темечком:

– Бумммммммммммм!!!!!

И Слипер исчез, раскидавшись огоньками.

– Классный удар! – хихикнула Баба-Ёга, стоявшая у него за спиной с чугунным

водопроводным инструментом.

Дедушка Мытут посмотрел на неё долгим взглядом, а потом, вздохнув, изрёк:

– Хорошо, когда жизнь бьёт ключом. – Он сделал паузу и затем добавил: – Но плохо, когда

гаечным.

Баба-Ёга только пожала плечами и также растворилась в воздухе, только мягко и незаметно, без

всяких искр и прочих световых эффектов.

– Хе, молодёжь... – краем рта ухмыльнулся дедушка Мытут и, поворотившись, пошёл прочь

сквозь тающий на глазах, медленно капающий сон Слипера.

Покупцы и продаватель

– Долго мы тут будем колупаться? – Загрибука уныло посмотрел на Башкирского Кота.

– Кутунгескэ джаляб! – отозвался кот, ёрзая когтями в механизме капкана. – А я ведаю?

Они очнулись посреди поля, с лапами, зажатыми в железные тиски. Было тупо, больно и

обидно. Загребущая длань Загрибуки была надёжно придавлена между двумя полосами стали. Но

38

8

его любимая жёлтая шапка с синим большим помпоном была тут как тут, на голове. Кот же, в

свою очередь, возблагодарил Потолочное Разумение, что в капкан попалась его лапа, а не хвост.

– «Гррринписа» на них нету! – зло шипел Башкирец, пытаясь разжать ржавую пружину.

Пока вокруг было тихо, но небо становилось муторно темнеющим, что предвещало скорую

грозу. А вымокнуть под ливнем коту представлялось ещё более обидным, чем теперешнее

пребывание в роли чьей-то добычи. В целом и общем, всё складывалось как нельзя более хреново

и чесночно.

– А если придут те страшные и ужасные странножути, которые тут ловушек этих

понаставили? – Загрибука совсем сник.

– Не моделируй! – отозвался Башкирский Кот и щёлкнул пружиной. Капкан открылся. —

Видал, астррроном? Победа интеллекта над рабством и насилием! Байрам мэнэн, кэзэрлэ дуслар!

Всем кумысу за мой счёт!

Кот деловито обошёл капкан, в котором корчился от тупой боли и уныния Загрибука.

– Сейчас мы тебе выпишем досрочное освобождение! – вжикнул сердито Башкирский Кот

отточенными клыками и взялся за второй капкан.

После недолгих мучений с матерными выражениями на многих языках вселенной, он таки

разжал тиски.

– Жги да гуляй! – хлопнул лапой Загрибуку по плечу кот. Помпон загрибукинской шапки

съехал на нос.

Освобождённый Загрибука обошёл ловушки кругом и сел на траву, оглашая нытьём окрестные

поля:

– Чего делать-то будем теперь?

– Доживем до понедельника и узнаем, что такое счастье! – огляделся хищно Башкирец.

– А где это мы?

– Загрибыч, спокуха, главное, что мы свободны и можем шевелить ластами в любом

направлении. Шаурррму из нас не сделали, и это радует. Глядишь, коли всё так пойдёт волшебно,

то мы и глазом не успеем моргнуть, как свалим отсюда и найдём нашу яркозвёздную дивизию.

– Эх, как они там сейчас?

– Дорррогой коллега, ничто так не омрачает жизнь на этом свете, как мысли о жизни на том.

Давай располагать тем, что есть в лапах.

Кот придирчиво осмотрел лапы, но в них ничего не было.

– В путь, прррофессор, – изрёк Башкирец. – Иначе…

– Я понял, «иначе» не надо, – поднялся Загрибука.

И они зашагали навстречу своей судьбе.

– Навстречу судьбе, – повторила томно Сонечка и философски развалилась на тёплом полу,

закатив глаза.

38

9

– Ой, что будет! – отозвалась с дивана переминающаяся с лапы на лапу Терюська. – А что

будет-то?

– А я знаю? – я погрыз кончик карандаша.

Нет, не подумайте, я не пишу им книгу на пергаментных листах. Современная цивилизация

одарила меня компьютером, и потому повествование появляется на свет путём выстукивания

буквочек на клавиатуре. Но ведь грызение карандаша для углубления процесса размышления

никто не отменял, верно? Поэтому наряду с компьютером на столе у настоящего писателя

должна лежать пара карандашей, исключительно для покусывания и загрыза. Рекомендую

также для писательского дела обзавестись печенюшками и чаем на расстоянии протянутой

руки, чтобы далеко за ними не бегать, иначе мысль может запросто ускользнуть. И никакие

Терюськи и Сонечки её уже не поймают. Мысль – не мышь. Тем более, не плюшевая.

– Ой-ой-ой, – перевалилась Соня на другой бок. – И не таких ловили!

– А ты мысли не подслушивай! – сдвинул я брови в её сторону.

Кстати, я уверен, что всякие там Сони и Терюськи прекрасно слышат и понимают

человеческие мысли. Просто они между собой когда-то очень давно договорились строить из

себя ни в раз не понимающих и глупых лопухов ушастых, чтобы люди не сели им на шею. И их план

оказался весьма продуктивным, ибо люди Сонь и Терюсек кормят, холят и лелеют, чешут им

животики и ничего не заставляют делать, в отличие от собак и лошадей. И живут они себе

припеваюче и дурака валяют. И собак поэтому частенько презирают, ибо те не выдержали

аскезы молчания и дали-таки понять человекам, что, мол, мы многое соображаем с вашего

языка. И человеки тут же этим воспользовались и стали шантажировать собак кормёжкой,

дабы заставить их на себя пахать по-лошадиному. Жуткая история!

– Вот возьмём и поймаем сейчас мыслю! – довольно мявкнула Терюська, заговорщески

зыркнув на Соню.

– Сачок устанешь подбирать по размеру, орнитолог ушастый! – отмахнулся я.

– Ой-ой-ой, – фыркнула Терюська. – Ну дык чего там дальше с судьбой их случилось?

Башкирский Кот нам весьма симпатичен. Верно? – она оборотилась на Соню.

Та важно кивнула и повела задумчиво усами.

А я совершенно обычно по-человечески стал оправдываться перед хвостатыми:

– Дык, чтобы книжку писать дальше, надо же, чтоб жизнь дальше как-то шла, жить как бы

что бы… То есть, тьфу…Сами понимаете… В общем, только успевай да записывай! И тут

случается самый что ни на есть круговорот жизней во вселенной! То есть, с одной стороны,

писатели живут свою какую-то жизнь, с подачи которой пишут свои сюжеты. Собственная

жизнь вдохновляет их на идеи, на усердное стучание по клавишам. А с другой стороны, всё

написанное реализуется в огромном пузыре мироздания и становится чьим-то опытом. И

получается, что жизнь писателя тоже может быть кем-то когда-то написанной, а теперь

проживаемой им. Да и вообще, писателям трудно жить! Мало того, что свою жизнь живешь, а

ведь ещё жизнь героев надо прожить. Это ж сколько времени потребуется, чтобы все книжки

39

0

всех жизней прожить? Одно сплошное «ж»! Короче, не парьтесь, сами всё увидите и

переживёте, что я тут напридумывал. А как иначе? Раз придумал – уже есть. Значит, кому-то

проживать придётся. А кому? Ясный Пень кому! Вам! Вот тебе и моделирование реальности!

Вот тебе и волшебство! Только держись!.. Держи сметану! – закричал я, но было поздно.

Соня и Терюся погнали по квартире банку с остатками сметаны, лихо сдёрнув её со стола.

Возня и грохот переместились в другую комнату. А мы за это их ещё и кормим и животики

чешем!

Ну ладно, зато теперь можно спокойно сосредоточиться. Стало быть, что там у нас с

судьбой?

Поля внезапно кончились. Впереди начинался парк. Именно парк. С ухоженными дорожками,

весь заваленный округлыми листьями густо-фиолетового цвета.

– Путь к деррреву знания усеян листьями сомнений! – обернулся Башкирский Кот к

Загрибуке, шедшему позади.

– Чего?

– Листочки, говорю, сомнительные!

– И ничего не мнительные! – отозвалось сверху из глубины деревьев. – Обычный базилик.

– Раскрррути мои улитки! – оторопел кот. – Это кто?

С дерева спускалось чудо в перьях.

– Что это? – ошарашенно замер Загрибука.

«Это» завитками сползло по стволу вниз и предстало:

– Я – продаватель!

– А салями в бакалейкум, продаватель! – только и смог выдавить кот.

– В бакалейкуме шмотьями! Ну, чего надобно? – вопросило чудо в перьях.

– Э-э-э… – протянул Загрибука.

– Хм-м-м… – поддержал кот.

– Слушайте, я чего-то не догоняю, – удивлённо воззрилось на них чудо в перьях. – Вы сюда

за каким чудом припёрлись?

– Нас заставили, – мгновенно отозвался Загрибука.