Текст книги "Большая охота на акул "

Автор книги: Хантер С. Томпсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 54 страниц)

А что же говорить бедному Гурни? Дин презрительно выставил его на всю страну, перед телеаудиторией из семидесяти миллионов циников таким безнадежным ротозеем, что на него даже давить не надо. До начала слушаний из семи сенаторов в комиссии Эрвина только Гурни не вызывал сомнений у стратегов Никсона, так они были уверены, что он у них в кармане. А вот Бейкера, «белую ворону» среди республиканцев, с самого начала считали безнадежным.

«Мы поняли, что у нас проблемы, когда увидели состав комиссии», – говорил в своих показаниях Дин. При этих словах на губах у него играла улыбка. Может, скорбная улыбка человека, умеющего проигрывать? Или, может, смысл у нее был иной? Может, это был безумный, едва сдерживаемый приступ смеха человека, которому вдруг показалось, что все-таки удастся уцелеть в нынешнем невероятном бардаке? К 16:45 во вторник на лице у Дина было потрясенное, все еще сверхнапряженное выражение человека, который было понял, что катится в пропасть и ухватиться ему не за что, а теперь вдруг почувствовал, как обретает равновесие.

* * *

Ну… может, и так. Если Дин сумеет устоять в завтрашней неизбежной контратаке, все позади. Опрос Харриса в сегодняшних Rocky Mountain News, появившийся еще до выступления Дина, показал, что доверие лично тс Никсону по «проблеме» Уотергейта упало до новых фантастических отметок – 15-70 % негатива. Если комиссия Эрвина не оспорит хотя бы половину показаний Дина, 4 июля Ричард Никсон не сможет раздавать долларовые бумажки на Таймс-сквер.

Понедельник, 15 июля, 14:10 Слушания по Уотергейту Старое здание сената

*Таинственный свидетель – Алекс Баттерфилд. Камера снимает его со спины, и лицо разглядеть невозможно.

*Руфус Эдмистен, человек Эрвина, лицо позади Бейкера и Эрвина. «Политические амбиции… Хочет избираться на пост генерального прокурора Северной Каролины» – всегда лицом в камеру.

Баттерфилд потчует слушателей рассказами о сложной записывающей аппаратуре в Овальном кабинете (см. клипы). Официальный «водопроводчик» Никсона – «связник с СС».

АБ (темно-синий деловой костюм): Да сэр, в кабинете записывать было много труднее.

Толмедж: Кто установил устройства?

АБ: СС – техники спецслужб. Чтобы сохранить для истории.

Т: Зачем были установлены эти устройства?

АБ: Ради постоянной записи всех разговоров в Овальном кабинете и последующей расшифровки для библиотеки Никсона. Активируемые голосом микрофоны по всему кабинету президента. С задержкой во времени, чтобы не отключались во время пауз.

Фред Томпсон похож на разбогатевшего самогонщика из Теннеси. Узнав, что он будет на Уотергейте, его послали в магазин мужской одежды купить себе что-нибудь приличное.

Четыре люстры желтого хрусталя шесть на шесть свисают с потолка, но не видны из-за софитов Colortran TV. Стэн Тредик и другие фотографы с картонными зонтиками, чтобы защищать объективы от высоких софитов.

14:34 – Предупредительный голосовой сигнал. Ага! Баттерфилд представит запись разговора Дина с Никсоном от 15 сентября?

Т: Никакого предупредительного сигнала?

АБ: Насколько мне известно, нет.

Т: Это делалось исключительно для истории?

АБ: Насколько мне известно, да, сэр.

??: В Ки-Бискейн и Сан-Клементе?

АБ: Там записывающих устройств нет, во всяком случае моих.

Заголовок в New York Post: Никсон подслушивает себя самого (полная полоса).

*Самая очевидная разница между тем, что испытываешь, лично присутствуя на заседаниях, и тем, что испытываешь, когда смотришь их по телевизору, – в размахе: ощущаешь собственную малость, как на футбольном стадионе. Игроки кажутся размером с людей, трава – настоящей (в некоторых случаях). Зал 318 всего сто на сто, а вовсе не гигантский театр, каким кажется по телику.

*Постоянный поток студентов, которых загоняют и выгоняют у нас за спиной.

* * *

Калмбах сидит прямо передо мной, ждет своей очереди давать показания. Серый льняной костюм за триста долларов, туфли за семьдесят пять, набриолиненные черные волосы и рубашка от портного – тонкая синяя полоска на желтовато-белом. Крупный, богатый. Рядом – юрист с серебристыми волосами.

*Эрвин зачитывает письмо от Бузхардта. По залу проносится гул, говорит, Л. Б. Дж. ставил на прослушку.

Забавно – сидит сразу за креслом свидетеля, – можно посмотреть прямо на Эрвина, поймать выражения его лица – словно он смотрит на меня. Кивает, взгляд в одну точку, иногда быстрые заметки желтым карандашом.

Телефонные звонки Калмбаха-Уласевича – из одной телефонной будки в другую, точь-в-точь операция мафии… проверить Чти отца своего на совпадения…

*Калмбах: «… Приблизительно в это время задание начало до некоторой степени меня беспокоить»

16:50 – Скуууука…

Внезапное видение: я набрасываю на шею Калмбаха удавку, затягиваю и дергаю.

Внезапный гам на галерке.

Камеры отчаянно щелкают, пока Калмбах бьется с рояльной струной на шее – заваливается назад.

Не могу сдержать смеха… Надо выйти из зала заседаний, себя не контролирую, на меня пялятся…

*Рон Мак-Махон, пресс-секретарь Бейкера, бывший новостной журналист из Теннеси: «Как они могли не дать их [про магнитофонные записи из кабинета Никсона] нам? У себя в Теннеси мы устраивали время от времени пожар в здании суда…»

* * *

Бернхардт Дж. Лейнен, двадцать семь лет, Джерсивилль, штат Иллинойс 62052. Приехал в округ Колумбия поездом – тринадцать вагонов прицеплены к паровому локомотиву, платформа с углем. Сто человек на частном поезде Чикаго-Вашингтон (Sourthern R.R. Independence Limited) («Уотергейтский особый»).

– Большинство людей в Джерсивилле заинтересовались, лишь когда Дин представил список врагов.

– Почему?

– Потому что они не могли понять, как туда попали некоторые имена – Ньюмен, Стрейзанд, Чэннинг, Косби. И не могли понять, зачем вообще вести такой список.

* * *

*«Кэрол Адаме Бар» через улицу похож на кабак футбольных фанатов во время матча. Взрывы смеха в баре над притворно бесстрастным рассказом Ларю, как Лидди предложил ему «быть на углу любой улицы в любой момент, и мы могли бы подослать наемных убийц».

Похоже, все фанаты Уотергейта против Никсона, – и в зале слушаний, и в барах вокруг старого здания сената. Как фанаты приветствуют хозяев поля – семь «кубиков желе».

Вторник, 24 июля

Студия Бентона, 20:00

PBS в Аспене опять отключили, вещание у этой корпорации здесь даже хуже, чем в округе Колубмия.

* Эрлихман приносит присягу с салютом в духе «Хайль Гитлер», никакого смеха зрителей.

Скука в зале заседаний, тоска за столами прессы.

Лицо Эрлихмана – маска ВЫСОКОМЕРИЯ. Продолжайте снимать гада – по десять часов в день, десять дней подряд.

Э: Мы видели, что очень мало шансов заставить ФБР вмешаться… очень серьезная проблема.

(Ну да! Страна кишит коммунистами, размножающимися, как крысы.)

Эрлихман, наверное, видел себя в «Шестидесяти минутах», поэтому знает, как смотрится на телеэкране: сейчас то и дело поглядывает искоса в камеру. «Дырявая память» Эрлихмана… Институт Брукингса: не помнит, кто разрешил заложить бомбу, не помнит, кому «позвонил, чтобы отменить взрыв в Брукингсе».

(Кое-что из биографии: «Цивик-клаб», «Кантри-клаб», Молодежная торговая палата, Университет Южной Каролины /Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, юридический факультет, юридические фирмы, рекламные агентства.)

* Настрой Томпа-Бейкера и Гурни крайне важен, связан с шансами Никсона на выживание, – крысы бегут с тонущего корабля.

*Э. хватило наглости спорить с Эрвином по вопросам конституции: о праве Никсона санкционировать проникновение в кабинет Филдинга в поисках истории болезни Эллсберга.

Дэн Рэтер говорит, Никсону нужно подтверждение сейчас, а еще он хочет, чтобы Кокс ушел в отставку. Утаивая записи, Никсон не дает осудить Хальдемана, Эрлихмана, Дина и так далее и тем самым держит над их головами топор – не дает им заговорить.

«Держитесь вместе, не то висеть вам по отдельности»

Бен Франклин

ОТ РЕДАКТОРА:

Нижеследующий разговор Эрлихамана и Герба Калмбаха получен нами в слепой ксерокопии вместе с блокнотами др. Томпсона. Расшифровка была предана огласке самим Эрлихманом, который не сказал Калмбаху, что записывает их разговор для возможного использования в целях защиты на суде. Этот документ не относится к тем, которые раскопали следователи сенатской комиссии. Согласно Томпсону, данная расшифровка «самое разоблачительное доказательство и тем не менее вполне укладывается в мораль этих людей: „словно оказался вдруг в самом сердце Белого дома“».

Разговор с Гербом Калмбахом, 19 апреля 1973, 16:50

Э: Эрлихман.

К: Калмбах.

Э: Привет, как дела?

К: Нормально. Мне назначили завтра на два. Э: Где? В суд или к прокурору? К: В суд, и на 17:30 мне назначено к Силверу. Э: Вот как?

К: Ага. Я просто хотел провентилировать кое-что, Джон. Вернувшись домой вчера вечером, я узнал, что мне звонил О’Брайен. Я перезвонил, поехал к нему сегодня, а он сказал, что звонил потому, что Ларю попросил его сказать мне, что ему пришлось назвать меня в связи с этим и он хочет, чтобы я знал, и так далее.

Э: Он тебе про Дина сказал?

К: Не-а.

Э: Ну, Дин пошел на сделку с прокурором в надежде на неприкосновенность. А теперь вообще никто не понимает, что и почему он говорит.

К: Околесицу несет?

Э: Он спустил на нас с Бобом всех собак.

К: Вот как?

Э: Ага.

К: Нуда.

Э: И выставляет себя лишь орудием. А по поводу твоего эпизода заявил, так сказать, перед уходом, что он, Дин, сказал мне, что мои дела с ним, включая тебя, единственное, где меня могут прищучить. А я ему: «Слушай, Джон, не понимаю, о чем ты?» А он: «Я пришел к тебе от Митчелла, он говорит, ему нужны деньги, может, позвоним Гербу Калмбаху и попросим кое-что собрать». Я спросил, согласен ли ты, а Дин мне говорит, ты сказал да. А я говорю, ладно, идет. А он говорит, тогда заметано. На это я ответил, что трудно поверить. Я законов не знаю, но сомневаюсь, что Герб пошел на это со злым умыслом, вот уж совсем не верю, так я и ему и сказал, мол, трудно представить. Но с тех пор я нанял адвоката. " К: Вот как?

Э: Очень хорошего, который тоже говорит, что это полнейшая чушь, но, по-моему, следует прояснить, и я проясню, как только представится шанс, что суть в том, что это Дин пришел к нам с Бобом относительно тебя, потому что мы обещали тебе, что Морис Стэнс не будет слишком на тебя наседать.

К: А еще потому, что ты знал, что я твой друг и что я адвокат президента. Э: Конечно.

К: И никогда не совершаю ничего неуместного, нелегального, неэтичного и так далее. Э: Верно. К: И…

Э: Но суть в том, что Митчелл не позвонил тебе сам, так как чертовски хорошо знал, что ты уже недоступен. К: Нуда.

Э: Но это было после шестого апреля. К: Да, седьмого.

Э: Поэтому и Митчелл, и Стэнс знали, что нет смысла звонить тебе напрямую, потому что мы вытащили тебя под предлогом, что ты многое для нас сделаешь.

К: Верно.

Э: Поэтому Дину пришлось пойти ко мне, а потом к Бобу и говорить, что дело безотлагательное, но в подробности не вдаваться, разве что ты должен мне верить, это очень важно, а Митчелл и так в безвыходном положении, или, ну знаешь, я хочу сказать, это, правда сработало, впрочем, он выразился не совсем так, но уж точно на стенку полез. И… Джон, если ты скажешь, что это важно, то конечно.

К: Знаешь, после того, как Джон мне про то рассказал, я пришел спросить тебя, мол, Джон задал мне задание, должен ли я выполнять. А ты сказал, да, и проехали. Тогда мне большего было не надо, я знал, что свою семью я опасности не подвергаю. Э: Конечно.

К: И прекрасно понимал, что мы с тобой тут заодно. Э: Без вопросов, Герб, я никогда намеренно тебя бы не подставил.

К: Ну да. Так вот, когда мы разговаривали, ты знал, что я собираюсь сделать, знал, что собираюсь собрать капусту на это дело. Это было гуманно.

Э: Это был фонд защиты.

К: Чтобы поддержать семью. А теперь я нервничаю, и заковыка с О’Брайеном в том, что он сказал, что разворачивается большая кампания по привлечению к суду всех юристов, включая нас с тобой, и я был слегка в шоке, и, наверное, мне от тебя, Джон, надо было услышать, что это не так.

Э: Про попытки на тебя нацелиться я вообще ничего не знаю. Я бы сказал, они пытаются добраться до меня, собрать доказательства. Понимаешь, Дину сказали, что он поблажки не получит, если они не смогут подтвердить нашу с Хальдеманом вину.

К: Господи Боже, а нельзя просто объяснить, что это пожертвования и ничего больше?

Э: Ага, но сомневаюсь, что я тебе когда-нибудь говорил, что всегда действовал исходя из того, что Дин меня прикрывает.

К: Вполне логично. Э: Вот именно.

К: И ничего противозаконного тут нет. Э: Понимаешь, он свой юрист.

К: Вот именно, и я просто не могу поверить. Ведь вы с Бобом и президентом слишком добрые друзья, чтобы поставить меня в такое положение, где я бы рисковал моей семьей. Это просто невероятно, немыслимо. Теперь я просто… Теперь, если Силвер меня спросит, я расскажу ему все как есть.

Э: Да, только я не стал бы впутывать президента.

К: Конечно нет.

Э: Но в будущем, пожалуй, если представится возможность, я буду напирать на то, что мы никоим образом не контролировали и что все были согласны, что ты не будешь на побегушках у комитета.

К: И, конечно же, я действовал исключительна согласно распоряжениям, сам понимаешь, по инструкции, и если ты считаешь, что это достаточно важно, и если ты уверен, что это вообще уместно, я за задание возьмусь, потому что всегда так делаю и делал. И вы с Бобом, и президент это знаете.

Э: Да-да, в том, что касается молчания, мы, думаю, оба полагались исключительно на Дина.

К: Нуда.

Э: Я сам решений не принимал.

К: Да. Да.

Э.: И, уверен, Боб тоже.

К.: Нет, конечно. Просто у меня такое чувство… Джон, ну не знаю… Не слишком ли слабая это соломинка? Э: Кто? Дин?

К: Нет, я про то, что они все равно скажут, мол, Герб, ты не мог не знать.

Э: Ну, не знаю. Откуда? Ты же справок не наводил.

К: Никогда. А спрашивал только у тебя, после того как поговорил с Джоном Дином.

Э: И обнаружил, что не так-то и много мне известно.

К: Ты сказал, мне нужно кое-что сделать и…

Э: Да, и тебе известно, что сказал я так не из личной обиды, а на основании того, что мне представили.

К: Ага, а потому… чтобы создать фонд защиты и позаботиться о семьях тех парней, которые тогда были.

Э: Нуждались.

К: Не были признаны ни виновными, ни невиновными.

Э: И, главное, не стараться ни к чему их побуждать. К: Никто никогда и не старался, совершенно верно.

Э: О’кей.

К: Можем завтра повидаться, перед тем как я пойду на слушанья в два?

Э: Если хочешь. Но тебя спросят.

К: Спросят?

Э: Конечно.

К: Тогда, может, не надо.

Э: Тебя спросят, с кем ты говорил о том, что придется давать показания, и мне бы очень хотелось, чтобы ты сказал, что разговаривал со мной в Калифорнии, потому что в то время я расследовал там то дело для президента.

К: Но не сейчас?

Э: Я не прошу тебя лгать.

К: Знаю, что нет.

Э: Но суть в том…

К: Но показания в Калифорнии.

Э: Суть в том. Ну, нет, насколько тебе помнятся факты и так далее.

К: Да. Согласен.

Э.: Понимаешь, думаю, нехорошо, чтобы нас видели вместе, но в какой-то момент мне придется сказать, что я разговаривал об этом деле с О’Брайеном, Дином, Магрудером, Митчеллом, с тобой и еще с уймой людей.

К.: Да.

Э: Поэтому расхождений не будет.

К: Как, по-твоему, я правильно сделал, что позвонил? Ты уверен, как тогда, когда мы там были, что никакой вины нет?

Э:Да.

К: И волноваться не о чем?

Э: Говорю тебе, Герб, судя по тому, что я слышал, они не на тебя нацелились.

К: Есть, сэр.

Э: По всему, что я слышал.

К: Сам понимаешь, Барбара.

Э: Они нацелились на меня и на Боба.

К: Господи милосердный. Ладно, Джон, будет совершенно ясно, что никакого покрывательства нет. Все делалось исключительно из гуманных соображений, и я просто хочу… когда я с тобой говорил, просто хотел, чтобы ты меня успокоил, мол, на этом фронте у нас все в порядке.

Э: На этом фронте.

К: Двигаться вперед.

Э: Это было необходимо.

К: Так оно и есть.

Э: Да, о’кей. Спасибо, Герб, пока.

17:00 понедельник, 30 июля

Зал заседаний

Старое здание сената

* Вступительное заявление Хальдемана

– Ужасная жара от телесофитов, развернутых к прессе и галерке. Лай (звуки как с псарни) в комнате для прессы, когда появляется Хальдеман. По телевизору не слышно, зато в коридоре даже очень.

«Никогда я не утверждал (голосом обиженного суперскаута), что питаю полное доверие к Дину, как питал его в то время президент…»

Стрижка ежиком Хальдемана в духе 1951-го смотрится в этом зале неуместно, даже странно, также странно, как бородатый сенатор в 1951-м. Или ниггер в студенческом братстве Бета-Тета-Фи в конце сороковых.

Голова Хальдемана на экране выглядит так, словно его огрели граблями.

Тоска зеленая, пока Хальдеман все бормочет и бормочет. В критических моментах его версия различается с показаниями Дина… тут определенное лжесвидетельство… кто из них лжет?

* * *

«Если последняя речь [15 августа] не даст нужных президенту результатов, он сделает то, к чему уже пришел. Пустит в ход все грозные ресурсы своей должности. „Сеять раздор“ – еще мягкое выражение для предсказуемых последствий».

Джо Олсоп. Washington Post, 17 августа, 1973

«Недвусмысленное предостережение: мистер Никсон уже не собирается смывать с себя пятно Уотергейта, поскольку не может. Если демократы не позволят ему вернуться к обязанностям президента, но продолжат то, что один из высокопоставленных помощников президента назвал „вендеттой“, следующим его шагом будет полномасштабное возмездие».

Ивенс и Новак. Washington Post, 17 августа, 1973

«„Когда на меня нападают, – сказал мне однажды Никсон, – моя первая реакция – дать сдачи“. Сейчас президент явно настроен прислушаться к этому инстинкту. Поэтому в среду 18 июля на совещании в Белом доме было принято единогласное решение не отдавать записи разговоров. Если употреблять так любимые президентом спортивные клише, это означает совершенно иной матч, требующий иной стратегии. Новая стратегия требует ответного удара, в согласии с президентской интуицией, а не политики уступок и соглашений…»

Стюарт Олсоп. Newsweek, 6 августа, 1973

Cazart! Трудно не уловить смысл этих трех цитат. Даже тут, в Вуди-Крик, в двух тысячах милях от происходящего, совместное заявление Эванса с Новаком и братьев Олсопов бьет по нервам, как вспышка молнии в летнюю грозу над горами. Особенно если прочел их все в один день, перебирая гору почты, скопившуюся за три недели, пока я даром тратил время в Вашингтоне, в который раз силясь понять, что там творится.

Краус предупреждал меня по телефону об опасности поездки на восток.

– Знаю, ты мне не поверишь, поэтому просто садись в самолет и сам посмотри, но странная правда в том, что Вашингтон единственное место во всей стране, где Уотрегейтский скандал кажется скучным. В Бостоне я от экрана не мог оторваться, но когда я приехал сюда, пошел в зал слушаний, мне стало так депрессивно и скучно, что я даже думать не могу.

Поэтому спустя почти месяц в этом вероломном болоте я вполне понял, что старался донести до меня Краус. Через день или около того в зале заседаний, где сидел, скорчившись за столом для прессы под ослепительным свечением, телесофитов, я обнаружил телик в баре отеля «Капитолийский холм», через улицу от старого здания сената, – в трех минутах быстрым шагом от зала слушаний. Вот так я смог смотреть происходящее по телику, попивая «Карлсберг», а когда мне казалось, вот-вот произойдет что-то интересное, совершать бросок через улицу и вверх по лестнице в зал слушаний, посмотреть, что там к чему.

Но через три-четыре дня я сообразил, что вообще нет смысла туда ходить. Всякий раз когда я несся по коридору и через беломраморную ротонду с высоким куполом, где полицейский кордон удерживал за бархатными канатами сотни ждущих зрителей, я чувствовал себя виноватым: плохо одетый псих с бутылкой «Карлсберга» в руке размахивает пропуском для прессы и пробегает через армию копов, потом в высокие дубовые двери и в передний ряд кресел сразу за местом свидетеля, а тут куча бедолаг, кое-кто из которых с раннего утра ждет стоячего местечка на галерке.

Через несколько дней такого идиотизма я закрыл редакцию внутренней политики и вернулся домой к мрачным раздумьям.

ЧАСТЬ III

По матрасам… Никсон вот-вот уйдет в историю, и к черту Washington Post… Новая стратегия, невнятная и дешевая… Эрлихман «проводит черту»… Странная «тройка» и баланс террора… Макговерн был прав

«Когда демократия даровала нам демократические методы во времена нашего противостояния, это неминуемо случилось в демократической системе. Тем не менее мы, национал-социалисты, никогда не утверждали, что представляем демократическую точку зрения, но открыто заявляли, что использовали демократические методы лишь для прихода к власти, а придя к ней, будем отрицать это перед нашими противниками без учета средств, которые были дарованы нам во времена нашего противостояния».

Йозеф Геббельс

Что сделает теперь Никсон? Этот вопрос мучит всех вашингтонских пиарщиков – от бара в Клубе национальной прессы до обшитой красным деревом сауны при спортзале сената и сотен коктейлей для избранных в предместьях вроде Бетесды, Мак-Лина, Арлингтона и особенно в тенистом белом гетто северо-восточного квадрата округа. Можно зайти в «Таверну Натана» на углу М-стрит и Висконсин в Джорджтауне и, даже не заговаривая первым, ввязаться в спор о «стратегии Никсона». Нужно лишь встать у стойки, заказать «басе эль» и сделать заинтересованное лицо: склока вспыхнет сама собой, сам воздух Вашингтона наэлектризован скрытым смыслом Уотергейта.

Сотни высокоокладных постов зависят от того, что предпримет Никсон, что замышляет Арчибальд Кокс и возобновятся ли телеслушания «Дяди Сэма» после Дня труда в полной мере или будут урезаны или вообще прекращены, как предлагает Никсон.

Умники говорят, что Уотергейтские слушания, как таковые, уже закончились – не только потому, что Никсон готовится развернуть против них народный крестовый поход, а потому, что каждый избранный политик в Вашингтоне боится того, что комиссия Эрвина назначила на третью фазу слушаний.

Изначально планировалось, что вторая фаза сосредоточится на «грязной игре»: пестрой, шокирующей, но, по сути, незначительной области дознания, которая, правда, обещает уйму живости и гарантированно привлечет аудиторию. Серьезное расследование «грязной игры» во время предвыборной кампании нанесет смертельный удар синдрому ежедневной мыльной оперы, которым, по всей очевидности, страдает большинство домохозяек страны. Набор персонажей и путаные истории, которые они рассказывают, дадут фору любому сценаристу мыльных опер в Америке.

Третью фазу – расследование финансирования кампании – предпочли бы избежать и Белый дом, и сенат. И учитывая общее нежелание посвящать публику в факты финансирования предвыборной кампании, эту фазу Уотергейтских слушаний скорее всего снимут с программы. «Господи Иисусе, – сказал один из следователей комиссии Эрвина, – у нас в этом кресле весь Fortune’s 500, и каждый из этих гадов потащит за собой по меньшей мере одного конгрессмена или сенатора».

Под конец первой фазы, рассматривавшей факты Уотергейтской аферы, семь сенаторов комиссии Эрвина (перед тем как прерваться на вечеринку по случаю дня рождения сенатора Германа Толмеджа) провели неофициальное голосование и со счетом четыре против трех решили возобновить слушания в их нынешнем формате. Решающий голос принадлежал Толмеджу, присоединившемуся к трем республиканцам (Гурни, Бейкеру и Уикеру) в решении закончить слушания как можно скорее. Причины у них были те же самые, какие привел Никсон в своем давно ожидаемом телевыступлении 15 августа, когда заявил, что настало время покончить с Ежедневной Чепухой и вернуться к «делу народа».

Глядя на выступление Никсона по телевизору на ферме «Сова» с мэром Нью-Йорка Джоном Линдси, конгрессменом от Висконсина Лесом Аспином и бывшим составителем речей Бобби Кеннеди Адамом Волынски, я ждал, что вот-вот услышу отличную цитату из старого доброго Кальвина Кулиджа: «Дело Америки – бизнес».

И только позднее мне пришло в голову, что Никсон не посмел бы к ней прибегнуть, ведь со времен Герберта Гувера ни одного президента не вынуждали оправдывать столь разрушительный вред для национальной экономики, какой силится объяснить сегодня Никсон. И у Гувера хотя бы было оправдание, что он «унаследовал чужие проблемы», но Никсону такого не дано, потому что сейчас он на пятом году своего президентства, и когда он выходит отчитываться на телевидение, то делает это перед пятидесяти-шестидесяти миллионной аудиторией, которая не может позволить себе стейк или даже гамбургеры в супермаркетах, которой не по карману бензин для машин, которая платит пятнадцать-двадцать процентов по банковским кредитам и которой говорят теперь, что в стране может не хватить топлива, чтобы обогреть дома будущей зимой.

Далеко не идеальная аудитория для президента на втором сроке, только-только одержавшем головокружительную победу, которому теперь приходится двадцать девять минут нести околесицу про гадких придир в Конгрессе, старых добрых американских традициях и «давайте вернемся к делу».

Вот уж точно. Это первое, в чем мы с Ричардом Никсоном сошлись в плане политики, и речь сейчас идет уже не об идеологии, а о простой компетентности. С телеэкранов на нас глядит человек, который после двадцати четырех лет лихорадочных стараний наконец стал президентом Соединенных Штатов, с личным окладом двести тысяч баксов в год и неограниченным возмещением расходов, включая флотилию личных вертолетов, реактивные самолеты, бронированные автомобили, личные особняки и поместья на обоих побережьях и контроль над бюджетом, который и не снился царю Мидасу… Человек, которому дали пять лет полной свободы применять эту власть как пожелает. А что может предъявить этот тупой ублюдок? Угробленную национальную экономику, катастрофическое поражение в войне, которую мы могли бы закончить четыре года назад на гораздо лучших условиях, чем те, о которых он договорился, и лично подобранную администрацию, которую он сформировал за пять лет отбора, чье совместное уголовное досье будет еще сто лет изумлять студентов, изучающих историю Америки. Лично выбранный Никсоном вице-президент вот-вот получит срок за вымогательство и взятки. Его бывший глава предвыборной кампании и бывший министр торговли, он же личный сборщик пожертвований, уже получили срок за лжесвидетельство. Два ведущих менеджера его предвыборной кампании уже приговорены за препятствие отправлению правосудия. Советник Белого дома на пути в тюрьму по обвинению в стольких уголовных правонарушениях, что здесь не хватит места перечислить, а разбирательства еще не закончены…

Сенатор Толмедж: «Так вот, если президент мог санкционировать тайный взлом и вы не знаете точно, на что распространялись эти санкции, как, по-вашему, они могли включать убийство ?»

Джон Эрлихман: «Яне знаю, где провести черту, сенатор».

Теперь, когда первая фаза более-менее завершена, одно стало безошибочно ясно, а именно что никто в никсоновском Белом доме не готов «провести черту», где угодно, кроме перевыборов президента в 1972-м. Даже Джон Митчелл, чья репутация суперушлого юриста оказалась не в ладах с «законом Питера», едва он стал генеральным прокурором при Никсоне, вышел из себя в перепалке с сенатором Толмеджем на Уотергейтских слушаниях и сказал на глазах у всего мира, что считает перевыборы Никсона в 72-м «настолько важными», что они перевешивают все прочие соображения.

Это стало классическим подтверждением святости «отношений клиента с адвокатом» – или, во всяком случае, извращенной смеси их и отношений между директором рекламного агентства и клиентом, желающим продать свой продукт. Но когда Митчелл произнес эти слова в зале слушаний, потеряв контроль ровно настолько, чтобы фатально перепутать «обязанности исполнительной власти» с «привилегиями исполнительной власти», мы не ошибемся, предположив, что он знал, что уже обречен. Его уже привлекали к суду за лжесвидетельство по делу Веско, и, скорее всего, его привлечет к суду Арчибальд Кокс, а предыдущие показания Джона Дина совершенно ясно дали понять, что Никсон готов бросить Джона Митчелла волкам, лишь бы спасти собственную задницу.

Эту зловещую истину быстро подкрепили показания Джона Эрлихмана и Гарри «Боба» Хальдемана, и такой откат дал понять остальным свидетелям (и потенциальным обвиняемым) все, что им необходимо знать. К тому времени когда Хальдеман закончил давать показания (под руководством все того же адвоката по уголовным делам, который ранее представлял Эрлихмана), стало ясно, что кто-то в Белом доме счел, наконец, необходимым «провести черту».

Это не совсем та черта, которую Митчелл с Эрлихманом отказались признать по телевидению, но для судьбы президентства Ричарда Никсона она в конечном итоге окажется гораздо значительнее. И учитывая давние личные отношения Митчелла с Никсоном, трудно поверить, что он не понимал своей роли в «новой стратегии» задолго до того, как приехал из Нью-Йорка в Вашингтон на лимузине с шофером, чтобы занять место в кресле свидетеля.

Все признаки налицо. Во-первых, это Хальдеман и Эрлихман с молчаливого согласия Никсона потеснили Митчелла с его роли «номер один» в Белом доме. Джон Митчелл, до своего ухода в политику юрист-миллионер с Уолл-стрит, более других несет ответственность за «долгое возвращение», в результате которого Никсон очутился в 68-м в Белом доме. Именно Митчелл спас Никсона из забвения в середине шестидесятых, когда Никсон подался на Восток, чтобы самому стать юристом на Уолл-стрит, проиграв президентские выборы Джону Кеннеди в 1960-м, а после губернаторство в Калифорнии Пэту Брауну в 62-м – унизительное поражение, закончившееся его фразой «Вам больше не пинать Дика Никсона» на традиционной пресс-конференции неудачника.

* * *

«Переизбрание мистера Никсона, за которым так быстро последовали уотергейтские разоблачения, заставили страну внимательнее приглядеться к сущности нашего избирательного процесса…»

«Разоблачение причастности Белого дома стало возможным главным образом благодаря череде случайных событий, многие из которых маловероятны в ином политическом контексте. Без этих событий сокрытие фактов могло бы продолжаться до бесконечности, даже если бы какая-нибудь демократическая администрация упорно докапывалась до истины…

Ввиду Уотергейта возможна более честная и основательная реформа выборов, чем та, к какой могла бы подвигнуть успешная президентская кампания, на такой реформе настаивавшая. Подозреваю, что, узнав про прошлые злоупотребления, будущие избиратели будут настаивать на полных и открытых дебатах между кандидатами и на частых беспощадных пресс-конференциях для всех кандидатов, особенно для будущего президента.