Текст книги "Большая охота на акул "

Автор книги: Хантер С. Томпсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 54 страниц)

ПОЗДНЕЕ В ИЮЛЕ

Массовые похороны политических боссов в Нью-Йорке… Макговерн взял рубеж… Смерть шестифутовой сине-черной змеи от побоев… Куда податься старым добрым парням?.. Анатомия посредника… В Майами зреет предательство…

«Сейчас уже ясно, что эта некогда маленькая преданная группа превратилась в бурлящее большинство по всей нашей стране, и отказать ему нельзя».

Джордж Макговерн, однажды вечером на нью-йоркских первичных.

Утром после первичных в Нью-Йорке я проснулся в номере на двадцать четвертом этаже отеля «Делмонико» на Парк-авеню под вой адского ветра, разносившего комнату, которую к тому же заливал через открытые окна дождь, и подумал: «Чудесно, только псих встанет с постели в такой день. Надо позвонить в обслуживание номеров, пусть принесут грейпфрут и кофе, а заодно и New York Times «подкормить мозги». И переносной камин с деревянными плашками, пропитанными жидкостью для розжига, – такие вкатывают прямо в комнату и растапливают в ногах кровати.

Да, да. Добавить в комнату тепла, но окна оставить открытыми – ради шума дождя и ветра и далеких гудков такси на Парк-авеню.

Потом налить горячую ванну и поставить в кассетник что-нибудь вроде «Мемфис андеграунд». Расслабиться, расслабиться. Насладиться отличным дождливым днем, а счет послать в издательство Random House. Крысам из бухгалтерии это не понравится, ну и черт с ними. Random House должен мне кучу денег с тех времен, когда их ночной сторож забил насмерть мою змею на беломраморных ступенях, ведущих к главной стойке.

Я оставил змею на ночь в офисе редактора, в плотно закрытой картонной коробке с жертвенной мышью. Но мышь поняла, что ее ждет, и страх придал ей сил прогрызть дыру в стенке и сбежать в недра здания.

Змея, конечно же, последовала за ней – через туже дыру, – и на рассвете, когда ночной сторож проверял главные двери, перед ним предстала шестифутовая сине-черная змея, которая всползала по лестнице и, быстро высовывая язычок, предупредительно шипела. По словам сторожа, он был уверен, это станет последним звуком, который он услышит.

Змея была безобидной синей индиго, которую я только что привез с фермы рептилий во Флориде, но сторож никак не мог этого знать: он в жизни змей не видел. Большинство уроженцев острова Манхэттен до ужаса боятся Любых животных, кроме тараканов и пуделей, поэтому, когда несчастный невежда увидел, как со стороны отдела Кардинала Спеллмена к нему быстро поднимается по лестнице шипящая шестифутовая змея… Он сказал, что едва с ума не сошел от страха, что сначала его просто парализовало.

Но змея все приближалась, и какой-то праинстинкт вырвал его из транса и придал сил напасть на тварь с первым же оружием, какое подвернулось под руку. Сначала он утверждал, что это была железная рукоять швабры, но последующее расследование показало, что это была железная трубка, сорванная с ближайшего пылесоса.

Битва, по всей очевидности, длилась минут двадцать: ужасный стальной грохот и вопли в пустом мраморном подъезде, и, наконец, сторож возобладал. И змея, и трубка от пылесоса были исковерканы до неузнаваемости, и, когда позже утром редактор нашел в подвале рядом с ксероксом обмякшего на стуле сторожа, тот все еще сжимал искореженную трубку и не мог сказать, что с ним такое, только бубнил, что на него напало нечто ужасное, но он все-таки его победил.

Говорят, сторож вышел на пенсию. Кардинал Спеллмен умер, в Random House переехал в новое здание. Но психическая травма оставила шрам, смутное ощущение корпоративной вины, редко упоминаемой – разве что в спорах из-за денег. Всякий раз, когда мне становится не по себе из-за слишком большого счета, который я собираюсь послать в Random House, я вспоминаю ту змею, а тогда снова звоню в обслуживание номеров.

Голосование по штатам помогает макговерну:

программа сенатора побеждает в пригородах с большим отрывом

С таким заголовком крупным шрифтом вышла утром в среду Times. Кандидат трех «А» (Кислота (Acid), Аборты (Abortion), Амнистия (Amnesty)) поправил свое положение, завоевав предместья. Политические комментаторы первой полосы писали в основном о местных выборах: «Райан, Бадилло, Рэнгел побеждают; Колер наступает на пятки!.. Названы делегаты… Бингхэм защищает Шойера; Руни очевидный победитель».

Внизу полосы – блок фотографий, присланных с национальной конференции мэров в Новом Орлеане, также проходившей во вторник. На лучшем снимке улыбающийся Губерт Хамфри сидел рядом с мэром Чикаго Дейли, а над ними склонился мэр Майами-Бич, одной рукой обнимая за плечо Дейли, а другой Губерта.

Подпись гласила: «Бывший мэр скорешился с мэрами». Из деталей на странице 28 становилось понятно, что Хамфри был бесспорной звездой конференции мэров. На фотографиях поменьше, помещенных под Дейлом с Хамфри, красовались два лузера. Согласно подписи, Маски «удостоился вежливых аплодисментов», и камера поймала его на бушующей волне ибогаина: глаза затуманены, челюсть отвисла, волосы зачесаны назад, как у окружного прокурора.

Под фотографией Макговерна значилось следующее: «Он тоже получил умеренный отклик». Но Макговерн хотя бы выглядел человеком, а остальные четверо – так, словно их привезли в последнюю минуту из музея восковых фигур во Французском квартале. Но самая безобразная физиономия из всех – у мэра Дейли: он выглядит, как картофель в чесотке. Это лицо человека, который не видит ничего дурного в том, чтобы велеть сыну собрать через громкоговоритель банду головорезов, пусть выбьют дух из любого идиота, настолько глупого, чтобы оспаривать право мэра Чикаго назвать следующего кандидата на пост президента Соединенных Штатов от демократической партии.

Я долго всматривался в эту полосу: что-то с ней не лак, но потом сообразил. Да, до меня дошло, что вся первая полоса New York Times за 21 июня вполне могла быть датирована 8 марта, днем после первичных в Нью-Гэмпшире.

«Замирение» во Вьетнаме снова провалилось. Министр обороны требовал новых бомбардировщиков. Налоговая опять трубила про махинации с незаконной продажей акций, но самое поразительное сходство заключалось в общем впечатлении о том, что именно творится в битве за номинацию от демократов.

По всей очевидности, ничего не изменилось. Маски выглядел таким же больным и растерянным, как в то холодное утро среды в Манчестере четыре месяца назад. Макговерн смотрелся тем же закаленным, но безнадежным неудачником. По лицам Хамфри и Дейли читалось, что ни один из этих продажных и злобных политиканов не сомневается, что случится в июле в Майами. Слова мэра Майами-Бич пришлись им по вкусу.

На первый взгляд, исключительно депрессивная полоса -почти прогорклое дежавю. Тут даже была заметка про Кеннеди: «Будет он или не будет?» Она была самой интересной из всех, хотя бы из-за времени публикации. Тедди уже несколько месяцев не появлялся в новостях, но теперь (согласно Р. У. Эпплу-младшему из Times) он собирался сделать свой ход:

«Член городского совета Мэттью Дж. Трой-младший сегодня объявит о своей поддержке сенатору Эдварду М. Кеннеди в номинации на пост вице-президента от демократической партии. Мистер Трой, давний политический союзник семьи Кеннеди, был одним из первых сторонников сенатора Джорджа Макговерна в президентской кампании. А потому маловероятно, что он предложит кандидата на пост вице-президента от Южной Дакоты, если только оба не выразят своего согласия».

Маловероятно.

М-да. С такой логикой не поспоришь. Тандем Макговерн – Кеннеди, вероятно, был бы в тот год единственно выигрышной комбинацией для демократов, а кроме того, одним махом решил бы все проблемы Кеннеди. Дал бы ему по меньшей мере четыре, а то и восемь лет на виду у всей страны: неестественно влиятельный и популярный вице-президент со всеми преимуществами своего поста и почти никакими рисками. Например, если Макговерн слетит с катушек и объявит об отмене свободного предпринимательства, Кеннеди может отступить в сторону и печально качать головой. Но если Макговерн все сделает правильно и останется на второй строк как самый почитаемый и успешный президент в истории страны, Тедди будет подле него – вторая половинка команды, а потому очевидный наследник, которому в 1980-м

даже не придется разворачивать большую кампанию.

«Не бойтесь, мальчики, мы устоим в буре одобрения и выйдем из нее ненавидимые, как всегда».

Сол Эйлински своим сотрудникам незадолго до смерти в 1972 г.

Наконец, первичные выборы позади, все треклятые двадцать три, и вот-вот все решится. Нью-Йорк был последним большим спектаклем перед Майами-Бич, и на сей раз люди Макговерна потрудились на славу. Они растоптали всех до последнего старикана, маразматика и «партийного босса старого толка» от Буффало до Бруклина. От демократической партии штата Нью-Йорк остались перепуганные развалины.

Даже местный лидер демократов Джо Крэндж не пережил блицкрига Макговерна. Он старался вывернуться за счет «нейтральности» в надежде поехать в Майами хотя бы с толикой того внушительного влияния, которым рассчитывал торговать, когда изначально поддержал Маски, но безжалостные и молодые уличные бойцы Макговерна порубили Крэнджа вместе с остальными. Он будет смотреть съезд по телевизору вместе с бруклинским партийным боссом Мидом Эспозито и некогда влиятельным лидером из Бронкса Патриком Каннигхэмом.

Бывший губернатор Нью-Йорка Эйверел Харримен также оказался в списке бывших, кто в съезде участвовать не будет. И он тоже был сторонником Маски. Когда я в прошлый раз видел Эйверела, он обращался к собравшимся на железнодорожном вокзале в Уэст-Палм-Бич. Он стоял в свете прожекторов на открытой платформе «Саншайн Спешл», поезда Большого Эда, а сам Человек из Мэна стоял рядом, широко улыбался и смотрелся до кончиков ногтей победителем – как его заверили все те же недоумки среди партийных боссов.

Помнится, Харримен начал свою речь ближе к сумеркам, и Маски глядел бы не так довольно, если бы знал, что в тот самый момент всего в десяти кварталах молотилка в облике человека по имени Питер Шеридан с радостью выходит из тюрьмы Палм-Бич, где отсидел две недели по обвинению в бродяжничестве.

Ни Большой Эд, ни Питер не ведали, что их путям вскоре суждено пересечься. Двенадцать часов спустя Шеридан, известный бродячий глашатай неоамериканской церкви, поднимется на «Саншайн Спешл», чтобы проделать последний отрезок пути до Майами.

Эта встреча уже вошла в легенду. Я не слишком горжусь ролью, которую в ней сыграл, – в основном потому, что кошмар начался по чистой случайности, но если можно было бы вернуться и переиграть все заново, я не изменил бы ни слова.

В то время я чувствовал себя виноватым, ведь я нечаянно подтолкнул лидера демократов к столкновению со сбрендившим от джина кислотником, но это было до того, как я осознал, с каким типом имею дело.

Лишь когда его кампания провалилась и его бывшие сотрудники сочли, что могут говорить, я узнал, что работать у Большого Эда – все равно что сидеть в запертом товарном вагоне один на один со злобной двухсотфунтовой водяной крысой. Кое-кто из ближайших помощников называл его психически нестабильным. Поговаривали, у него временами случалось раздвоение личности, и никак нельзя было знать наперед, придется ли в тот или иной день иметь дело с Эйбом Линкольном, Гамлетом, капитаном Квитом или Простаком Бобо…

О Маски ходит много странных историй, но сейчас для них не время. Может, после съезда, когда напряжение немного спадет, хотя уже тогда было ясно: дело принимает причудливый оборот.

В данный момент меня интересует только одна «история про Маски»: как он исхитрился облапошить бедолаг, чтобы его де-факто назвали лидером партии и избранником боссов, который в ноябре возглавит их против Никсона. Эту историю мне хотелось бы узнать, и всех, Кто это читает и может снабдить меня подробностями, прошу не медля звонить оплаченным звонком в офис Rolling Stone в Сан-Франциско.

Кошмар с Маски все больше и больше начинает походить на крупный политический перелом для демократической партии. Когда Большой Эд пошел на дно, то потащил за собой половину национальной структуры власти. В одном штате за другим, где всякий раз проигрывал первичные, Маски увечил и унижал местных демократических брокеров власти: губернаторов, мэров, сенаторов, конгрессменов. Большому Эду полагалось стать их билетом в Майами, где они планировали снова вести дела как привыкли и поддерживать партию если не здоровой, то жизнеспособной. Они говорили, что от Маски требовалось только держать рот на замке и вести себя как Эйб Линкольн. Остальное возьмут на себя боссы. Что до полоумного гада Макговерна, он может взять свои реформистские идеи и засунуть их себе в задницу. Съезд, от стены до стены забитый делегатами Маски (как выяснилось, прогорклыми сливками партии), быстро расправится с бойскаутской ерундой Макговерна.

Так было четыре месяца назад, пока Маски не начал терпеть неудачи по всей стране, разрушая все, к чему бы ни прикасался. Сначала это была выпивка, потом красные и, наконец, переборщил с ибогаином. Приблизительно в то же самое время большинство «старых добрых парней» решило еще раз присмотреться к Губерту Хамфри. Спору нет, ничего особенного он из себя не представлял, но к маю у них ничего лучше не оставалось.

Вот уж точно, ничего особенного. Любая политическая партия, не способная найти в своих рядах ничего лучше вероломного и повредившегося в уме старого стервятника, вроде Губерта Хамфри, заслуживает полученную порку. Таких, как Губерт, больше не делают, но для надежности его все равно следует кастрировать.

Кастрировать? Иисусе! Что, уже ничего святого не осталось? Четыре года назад Губерт Хамфри избирался на пост президента Соединенных Штатов от демократов – и едва не победил.

Мы лишь чудом спаслись. В 68-м

я голосовал за Дика Грегори, и если Хамфри каким-то образом умудрится снова проползти в бюллетень, в этом году буду голосовать за Ричарда Никсона.

Но в этом году Хафри в бюллетене не будет – во всяком случае от демократов. Он, возможно, будет избираться с Никсоном, но и там шансы против него. Даже Никсон не опустится до уровня Хамфри.

И чем же Хамфри в этом году займется? Разве на самом верху не найдется местечка для совершенно бесчестной личности? Для сенатора Соединенных Штатов! Для человека, лояльного партии?

Как ни неприятно, пусть даже на короткий срок, отступать от объективной журналистики, нет иного способа, кроме домыслов, объяснить, на что нацелился теперь этот вероломный гад.

Но сначала несколько фактов. 1) Джордж Макговерн ближе к номинации на предварительных выборах в Майами, чем кто-либо, не считая Губерта Хамфри; и Джин Маккарти, Ширли Чисхолм и Эд Маски, похоже, готовы признать это свершившимся фактом. 2) Демократическую партию уже не контролируют ни «старая гвардия», ни политиканы в стиле большого босса, вроде Джорджа Мини и мэра Дейли, ни даже либералы-неудачники вроде Ларри ОЧ5райена, которые еще полгода назад считали, что твердо держат бразды правления. 3) Макговерн совершенно ясно дал понять, что хочет большего, нежели просто номинация: он решительно настроен ко всем чертям разнести демократическую партию и воссоздать ее заново по собственным чертежам. 4) Если Макговерн победит Никсона в ноябре, то сможет сделать все, что пожелает, со структурой партии или против нее. 5) Но если Макговерн в ноябре проиграет, контроль над демократической партией тут же возвратится к «старым добрым парням», а на самого Макговерна навесят ярлык «нового Голдуотера» и лишат какого-либо влияния.

Общая идея начала проступать еще в 1964 году, когда мозговой прорыв Никсона-Митчелла (Никсон уже тогда строил планы на 1968 г.) утратил силу и на несколько месяцев республиканцы отдали партию на откуп реакционерам и правым психопатам. А когда Голдуотера растоптали, банда Никсона-Митчела вернулась и без малейших возражений забрала партию назад, а четыре года спустя Никсон переселился в Белый дом.

Из лагеря Дейли-Мини уже раздалось несколько громов и приглушенных угроз такого рода. Дейли в частной беседе грозился отдать в ноябре Иллинойс Никсону, если Макговерн и дальше будет противиться приезду в Майами делегации из восьмидесяти пяти рабов Дейли. А Мини склонен время от времени разглагольствовать, дескать, может, организованным профсоюзам лучше промучиться еще четыре года под Никсоном, чем рисковать нарваться на радикалистское безумие, которое, вполне вероятно, обрушит на них Макговерн.

Хамфри – единственный, кто высказался про возвращение в ноябре к Никсону, и уже грозился в разговоре со своим другом мэром Сан-Франциско Джо Алиото (на вечеринке по случаю слушаний мандатной комиссии в Вашингтоне на прошлой неделе)перебросить весь штат Калифорния Никсону, если партия не отдаст ему, Губерту, сто пятьдесят одного калифорнийского делегата – на том основании, что проиграл в «шоу с проявлением силы» в первичных, где победитель забирает всех от этого штата.

Губерт с самого начала понимал, что Калифорния это все или ничего. Он постоянно называл ее «великой» и «суперкубком первичных», но, проиграв, изменил свое мнение. Один из лучших образчиков тележурналистики за много месяцев появился в вечерних новостях CBS в тот самый день, когда Хамфри официально подал заявку на почти половину калифорнийской делегации. Там перепечатали интервью, которое Губерт дал Уолтеру Кронкайту в Калифорнии за неделю или около того до дня выборов. Кронкайт спросил, возражает ли он против идеи «победитель забирает все», и Хамфри ответил, что, на его взгляд, это просто прекрасно.

– Поэтому, даже если проиграете, если потеряете всех делегатов, то не измените правило – «победитель забирает все»? -не унимался Кронкайт.

– Господи милосердный, конечно, нет. Я бы только другим настроение испортил, верно?

На первый взгляд, у Макговерна сейчас все под контролем. Менее чем за сутки до оглашения результатов по Нью-Йорку распорядитель делегатов Рик Стирнс объявил, что Джордж перевалил рубеж. Блицкриг в Нью-Йорке стал решающей битвой, позволившей ему перевалить рубеж в тысячу триста пятьдесят голосов и оставившей лишь малые шансы любому, кто решил и дальше всерьез пытаться «остановить движение Маговерна» в Майами. Ось Хамфри-Маски отчаянно старалась собрать коалицию из твердолобых вроде Уилбура Миллса, Джорджа Мини и мэра Дейли в надежде остановить Магковерна до отметки в тысячу четыреста голосов, но на выходные после Нью-Йорка Джордж собрал еще пятьдесят или около того из непервичных совещаний лидеров партии штата, и к воскресенью 25 июня ему не хватало лишь ста голосов до тысячи пятисот девяти, которые решили бы исход первого голосования.

На тот момент число официально «нейтральных» делегатов все еще колебалось около четырехсот пятидесяти, но уже начались мелкие перебежки к Макговерну, и остальные занервничали. Нейтральным делегатом избираешься для того, чтобы поехать на съезд и торговать своим голосом. Идеология тут ни при чем.

Если ты, например, юрист из Сен-Луиса и исхитрился, чтобы тебя избрали нейтральным делегатом от Миссури, то спешишь в Майами и ищешь, с кем бы заключить сделку. Долго ждать не придется, потому что у любого кандидата имеются десятки приватных посредников, которые прочесывают бары отелей и хватают за пуговицу нейтральных делегатов, чтобы выяснить, чего бы они хотели.

Если твоя цена – пожизненное назначение судьей выездного суда США, твоя единственная надежда – заключить сделку с кандидатом, который так близко к магической цифре одна тысяча пятьсот девять, что уже не в состоянии функционировать из-за неконтролируемого слюноотделения. Если он застрял на тысяча четырехстах, с назначением тебе, скорее всего, не повезет. Но если он уже дошел до тысячи четыреста девяноста девяти, то без заминки предложит тебе первое же освободившееся место в Верховном суде. А если сумеешь поймать его на пике в тысячу пятьсот пять или около того, из него можно выжать почти все что угодно.

Иногда игра становится жестокой. Никто не рискнет давить на других, если у самого рыльце в пушку. Нельзя иметь абсолютно никаких скелетов в шкафу, никаких тайных пороков. Ведь если твой голос важен, а цена высока, посредник досконально проверил тебя еще до того, как предложил выпить. Если два года назад ты подкупил клерка дорожной службы, чтобы он похоронил протокол дорожного патруля о том, что тебя задержали за вождение в пьяном виде, посредник может вдруг положить перед тобой фотографию повестки, которую ты считал сожженной. Если такое случилось, тебе конец. Твоя цена падает до нуля, и ты больше не нейтральный делегат.

Есть несколько других вариантов: подстроенная авария; мешки из пергамина, которые горничная нашла в твоем номере; арест на улице псевдокопами по обвинению в изнасиловании девочки-подростка, которой ты в глаза не видел.

Иногда можно наткнуться на нечто поистине стильное, например, вот такое. В понедельник, в первый день съезда, ты, честолюбивый молодой юрист из Сент-Луиса без скелетов в шкафу и тайных пороков, сидишь себе у бассейна в «Плейбой-плаза», напитываешься солнышком и джин-тоником, когда вдруг тебя окликают по имени. Подняв взгляд, ты видишь улыбающегося пухловатого парня лет тридцати пяти, который идет к тебе, протягивая для пожатия руку.

– Привет, Вирджил, – говорит он. – Я Дж. Д. Скуэйн. Я работаю на сенатора Бильбо, и нам бы очень хотелось рассчитывать на твой голос. Как насчет него?

Ты улыбаешься, но молчишь, ждешь, что еще скажет Скуэйн: ему же надо как-то спросить про твою цену.

Но Скуэйн смотрит на море, щурится на что-то у горизонта, потом вдруг поворачивается и начинает очень быстро трепать про то, как ему всегда хотелось быть навигатором на Миссури, но вмешалась политика…

– А теперь нам надо добыть эти последние несколько голосов, черт побери!

Ты снова улыбаешься, тебе невтерпеж, когда же он перейдет к делу. Но Скуэйн вдруг окликает кого-то по ту сторону бассейна, а тебе говорит:

– Слушай, Вирджил, мне правда чертовски жаль, но надо бежать. Вон тот парень должен мне перегнать новый «Дженсен интерсептер». – С усмешкой он протягивает тебе руку, а потом: – Слушай, может, попозже поговорим? Ты в каком номере?

– В девятнадцать ноль девять. Он кивает.

– Как насчет обеда в семь? Ты свободен?

– Конечно.

– Чудесно. Можем прокатиться на моем «Дженсене» до Палм-Бич. Мой любимый городишко.

– И мой тоже. Я много про него слышал. Он кивает.

– Я провел там несколько дней в конце прошлого февраля. Основательно поистратились, штук двадцать пять спустили.

Господи! «Дженсен интерсептер», двадцать пять тысяч долларов! Скуэйн явно крут.

– Увидимся в семь. – Он поворачивается уходить.

В дверь стучат в две минуты восьмого, но вместо Скуэйна на пороге красавица с серебристыми волосами, которая говорит что Дж. Д. послал ее за тобой.

– У него деловой обед с сенатором, он подъедет к нам позднее в «Краб-хаус».

– Замечательно, замечательно… Выпьем? Она кивает.

– Конечно, но не здесь. Поедем в Северный Майами и захватим мою подругу. Но давай покурим на дорожку.

– Господи! Да это сигара!

– Ага! – смеется она. – И от нее мы оба чуток забалдеем!

* * *

Несколько часов спустя, половина пятого утра. Мокрый до нитки, ты впадаешь в вестибюль, молишь о помощи: ни бумажника, ни денег, ни документов. Руки в крови, ботинок всего один, в номер тебя волокут два носильщика…

На следующий день завтрак в полдень, подташнивает в кофейне, ждешь, когда придут деньги, посланные женой через «Уэстерн Юнион» из Сент-Луиса. Воспоминания о вчерашней ночи обрывочные.

– Эй, привет, Вирджил.

Дж. Д. Скуэйн все еще улыбается.

– Где ты был вчера, Вирджил? Я пришел минута в минуту, а тебя нет.

– Меня обокрали… твоя подружка.

– Вот как? Какая жалость. Мне так хотелось заполучить твой никчемный голосок.

– Никчемный? Подожди-ка… Та девка, которую ты прислал. Мы же поехали куда-то с тобой встречаться.

– Глупости! Ты меня обманул, Вирджил! Не будь мы в одной команде, я бы тебя прижал.

Прилив гнева, мучительное уханье в голове.

– Пошел ты, Скуэйн! Я ни в чьей команде! Хочешь мой голос, так знаешь, как его получить, и чертова девка-наркоманка ничем тебе не поможет.

Скуэйн улыбается до ушей.

– Скажи мне, Вирджил, а что ты хочешь за свой голос? Место в федеральном суде?

– Ах ты гребаный… ладно! Ты впутал меня в неприятности вчера, Дж. Д. Когда я вернулся, у меня бумажник пропал и руки были в крови.

– Знаю. Ты дух из нее выбил.

– Что?

– Посмотри на снимки, Вирджил. Ничего отвратительнее в жизни не видел.

– Снимки?

Скуэйн протягивает их через стол.

– О Господи Боже!

– А я что говорил, Вирджил!

– Нет! Это не я! Этой девки я никогда не видел! Господи, да она совсем ребенок!

– Вот почему фотографии такие мерзкие, Вирджил. Тебе еще повезло, что мы не отнесли их прямо копам и тебя не заперли. – Бьет кулаком по столу. – Это изнасилование, Вирджил! Это содомия! С ребенком!

– Нет!

– Да, Вирджил. И теперь ты за это заплатишь.

– Как? О чем ты говоришь? Скуэйн снова улыбается.

– Голоса, дружок. Твой и еще пять. Шесть голосов за шесть негативов. Ты готов?

Теперь в глазах слезы ярости.

– Ах ты сукин сын! Ты меня шантажируешь!

– Абсурд, Вирджил. Абсурд. Я говорю про коалиционную политику.

– Я даже не знаю пяти делегатов. Во всяком случае, лично. И к тому же они все чего-то хотят.

Скуэйн качает головой.

– Мне не рассказывай. Мне лучше не слышать. Просто принеси мне завтра в полдень шестерых вот из этого списка. Если все они проголосуют правильно, ты ни слова больше про вчерашнее не услышишь

– А если не смогу?

Улыбнувшись, Скуэйн печально качает головой.

– Твоя жизнь примет очень печальный оборот, Вирджил.

Что и говорить, дурной трип. Подобную сцену можно писать до бесконечности. После пяти месяцев на тропе президентской кампании подленький диалог получается без труда. Чувство юмора необязательно для тех, кто хочет иметь вес в президентской политике. Нарики редко смеются: кайф – дело серьезное, а нарики от политики не слишком отличаются от тех, кто сидит на герыче.

В обоих мирках улет вполне реален, но любой, кто пытался жить с наркоманом, скажет, что с ним не выжить, если сам не начнешь колоться.

И с политикой так же. Есть фантастический кайф от прилива адреналина, который приходит с полным погружением практически в любую быстро развивающуюся политическую кампанию, особенно если ставки высоки, а ты начинаешь чувствовать себя победителем.

Насколько мне известно, из всех журналистов, прикомандированных к президентской кампании1972-го,

я единственный, кто видел ситуацию с обеих сторон, был и репортером, и кандидатом, и теневым политиком на местном уровне. Разница между выборами от «фрик пауэр» на пост шерифа в Аспене и выборами благонадежным демократом на пост президента Соединенных Штатов вполне очевидна, но она лишь в масштабе, а суть кампаний на удивление схожа. Реальные же различия столь малы, что не стоят упоминания на фоне гигантской, непреодолимой пропасти между адреналиновым кайфом, который испытываешь в эпицентре самой кампании, и адской скукой, от которой мучаешься, освещая эту же кампанию со стороны.

* * *

По той самой причине, почему человек, сам никогда героин не коловший, ни за что не поймет, что испытывает обдолбавшийся героинщик, даже самый лучший и талантливый журналист не в силах понять, что творится внутри политической кампании, если только он сам в ней не участвует.

Очень немногие корреспонденты, прикомандированные к кампании Макговерна, видели дальше поверхности, а если понимали, что творится в ее ядре, то об этом ни в печати, ни в эфире ни слова. После полугода в этом разъездном зоопарке, повидав политическую машину в действии, я крупную сумму готов поставить на то, что даже самые привилегированные журналисты, с самым большим доступом в святая святых кампании, знают много больше, чем говорят.

«Страх и отвращение: тропой президентской кампании»,

Сан-Франциско, Straight Arrow Books, 1973