Текст книги "Большая охота на акул "

Автор книги: Хантер С. Томпсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 54 страниц)

Программу Кейветта я смотрел у себя в номере этажом ниже по собственному цветному телику с экраном в двадцать один дюйм, пока не решил подняться по внешней лестнице за писчей бумагой.

У двери я помедлил, а потом стал огибать покерный стол.

– Эх, декаданс, декаданс… – бормотал я. – Рано или поздно до такого должно было докатиться.

Кирби Джонс с усмешкой поднял голову.

– О чем на сей раз ворчишь, Хантер? Почему ты вечно ворчишь?

– Не обращай внимания. Ты должен мне двадцать баксов, и я хочу получить их немедленно.

– Что? – Он был шокирован. – Какие двадцать баксов? Я серьезно кивнул.

– Я так и знал, что ты попытаешься отвертеться. Не говори, что не помнишь того пари.

– Какого пари?

– Того, которое мы заключили во время поезди в Небраску. Ты сказал, Уоллес не получит больше трехсот делегатов. Но у него уже триста семнадцать, и я хочу получить свою двадцатку.

Он покачал головой.

– Кто сказал, что у него столько? Ты опять начитался New York Times. – Хмыкнув, он глянул на Уикера, который сдавал. – Давай подождем до съезда, Хантер, тогда положение, возможно, изменится.

– Свинья, – пробормотал я, продвигаясь к двери с* бумагой. – Я много слышал, как кампания Макговерна, наконец, становится бесчестной, но до сих пор не верил.

Рассмеявшись, он вернулся к игре.

– По ставкам будут платить в Майами, Хантер. Вот где будем считать цыплят.

Печально качнув головой, я вышел из комнаты. Господи, подумал я, сволочи отбились от рук. До Судного дня в Калифорнии еще неделя, а апартаменты для прессы Макговерна уже начали походить на мальчишник в день Джефферсона– Джексона. Оглянувшись на ребят за столом, я сообразил, что ни одного из них в Нью-Гэмпшире не было. Плохо ли, хорошо ли, но это были совершенно иные люди. Оглядываясь на первые несколько недель нью-гэмпширской кампании, которая казалась столь непохожей на происходящее в Калифорнии, трудно было свыкнуться с мыслью, что это тот же процесс. Разница между шоу лощеных лидеров в Лос-Анджелесе и спартанской, почти аварийной командой неудачника в Манчестере не укладывалась в голове*.

* Первичные выборы в Калифорнии были первыми, где кампания Макговерна явно хорошо финансировалась. В Висконсине, где финансисты Макговерна сказали ему в частном порядке, что лишат его своей поддержки, если он не закончит первым или проиграет не больше десятка голосов, прессе приходилось самой платить пятьдесят центов за пиво в номере-приемной. – Примеч. авт.

Четыре месяца назад ледяным серым днем в Нью-Гэмпшире автобус для прессы Макговерна въехал на пустую парковку мотеля на окраине Портсмута. Было около половины четвертого, и у нас оставался час до прибытия самолетом сенатора из Вашингтона, который повезет нас в центр города пожимать руки на рыбном заводе Бута.

Бар был закрыт, но один из скаутов Макговерна организовал своего рода шведский стол с пивом, выпивкой и сэндвичами для прессы в столовой сразу за холлом, поэтому мы шестеро вылезли из автобуса (старого аэропортного лимузина с шестью сиденьями), и я пошел внутрь убивать время.

Из шести пассажиров в автобусе для прессы трое были местными добровольцами. Остальные трое – Хэм Дейвис из Journal в Провиденс, Тим Краус из бостонского бюро Rolling Stone и я. Еще двое представителей СМИ уже ждали внутри: Дон Брукнер из Los Angeles Times и Мишель Кларк от CBS*.

* Первичные в Нью-Гэмпшире были первым заданием Мишель в общенациональной политике. «Я понятия не имею, что делаю, – сказала она. – Мне просто дают наломать дров». Три месяца спустя, когда Макговерн чудом выбился в лидеры, Мишель все еще его освещала. К тому времени ее звезда поднималась почти так же быстро, как Макговерна. На съезде демократов в Майами Уолтер Конкайт объявил в эфире, что она только что официально произведена в «корреспонденты». 8 декабря 1972 Мишель Кларк погибла в автокатастрофе в чикагском аэропорте Мидуэй, в том самом, где лишилась жизни жена защитника по Уотергейту Говарда Ханта. – Примеч. авт.

Еще был Дик Догерти, который только что ушел с поста главы нью-йоркского бюро Los Angeles Times, чтобы стать пресс-секретарем, копирайтером, скаутом и умельцем на подхвате при Джордже Макговерне. Догерти и Брукнер сидели вдвоем за угловым столиком, когда мы приплелись в гостиную и наполнили тарелки у шведского стола: оливки, морковка, стебли сельдерея, салями, фаршированные яйца. Но когда я попросил пива, официантка средних лет, игравшая заодно роль администратора, сказала, что пиво «не включено» и что, если я хочу пива, придется заплатить за него наличными.

– Хорошо, – согласился я. – Принесите мне три «Будвайзера».

Она кивнула.

– И три стакана?

– Нет. Стакан один.

Помедлив, она записала заказ и потопала куда-то, где у них хранилось пиво. Я пошел с тарелкой за пустой столик и сел читать за едой местную газету, но на столе не было ни соли, ни перца, поэтому я вернулся за ними к буфету, где наткнулся на кого-то типа в рыжевато-коричневом габардиновом костюме, который тихонько накладывал себе морковку и салями.

– Извини, – сказал я.

– Нет, это вы меня извините, – отозвался он.

Пожав плечами, я вернулся к себе с солью и перцам. Единственные в столовой звуки доносились из утла LA Times. Все остальные либо ели, либо читали, либо и то и другое разом. Не сел только тот самый тип в габардине у буфета. Стоя спиной к остальным, он все возился с едой…

Было в нем что-то знакомое. Ничего особенного, но достаточно, чтобы поднять взгляд от газеты. Какое-то наитие или, может, праздное журналистское любопытство, которое со временем входит в привычку, когда плаваешь в нервозном мраке статьи, где нет ни композиции, ни явного смысла. Я приехал в Нью-Гэмпшир писать большую статью о кампании Макговерна, но за двенадцать часов в Манчестере не видел ничего, что указывало бы на ее существование, а потому начал недоумевать, о чем, черт побери, писать для текущего номера.

* * *

Ни единого признака общения в помещении. Журналисты, как всегда, старательно игнорировали друг друга. Хэм Дейвис мрачно размьшлял над New York Times, Краус переупаковывал рюкзак, Мишель Кларк рассматривала ногти, Брукнер и Догерти обменивались анекдотами про мэра Лос-Анджелеса Сэма Йорти, а тип в габардине все еще шаркал у буфета, бесконечно поглощенный рассматриванием морковок.

«Господи всемогущий! – подумал я. – Кандидат! Эта сгорбленная фигура у буфета и есть Джордж Макговерн».

Но где его свита? И почему никто больше его не заметил? Почему он совсем один?

Нет, это было невозможно. Я никогда не видел, чтобы кандидат в президенты США расхаживал без дела и чтобы вокруг него не вилась бы по меньшей мере дюжина «ассистентов». Поэтому я какое-то время за ним наблюдал, ожидая, что в любую минуту они набегут из вестибюля, но понемногу до меня дошло, что кандидат тут действительно сам по себе: никаких помощников, никакой свиты, и никто в столовой не заметил его появления!

Тут я занервничал. Макговерн, по всей очевидности, ждал, что кто-нибудь с ним поздоровается, стоял спиной ко всем, даже не оглядывался, а потому никак не мог знать, что никто даже не догадывается, что он здесь.

Наконец, я встал и подошел к буфету, где следил за Макговерном углом глаза, пока выбирал оливки, доставал из ведерка еще бутылку пива, и после некоторых колебаний решился тронуть кандидата за локоть и представиться.

– Здравствуйте, сенатор. Мы встречались несколько недель назад в доме Тома Брейдена в Вашингтоне.

Улыбнувшись, он протянул для пожатия руку.

– Конечно-конечно. Что вы тут-то делаете?

– Пока ничего. Все ждали вас.

Он кивнул, не переставая выбирать нарезку. Мне было очень не по себе. Прошлая наша встреча не задалась. Он только что вернулся из Нью-Гэмпшира, очень усталый и угнетенный, и когда приехал в дом Брейдена, там уже закончили обедать и я основательно набрался. Вечер я помню довольно смутно, но все равно припоминаю, что часа два щелкал челюстями на большой скорости о том, как он все делает не так и какая нелепость с его стороны даже думать, что сумеет добиться чего-то, когда на шее у него висит этот гребаный альбатрос, демократическая партия, и что будь у него хоть толика здравого смысла, он круто изменил бы стиль и тон своей кампании и перестроил бы ее в духе аспенского мятежа «фрик пауэр», особенно в духе моей собственной крайне странной и шокирующей кампании за пост шерифа округа Питкин в штате Колорадо.

Макговерн вежливо выслушал, но две недели спустя в Нью-Гэмпшире ничто не наводило на мысль о том, что он воспринял мой совет всерьез. Он все еще тянул лямку пассивного неудачника, все еще метался по штату в своем одномашинном кортеже, чтобы разговаривать с маленькими группками людей в захолустных гостиных. Ничего основательного, ничего бешеного или электризующего. По его словам, он лишь предлагает редкий и, да, конечно, дальний шанс проголосовать за честного и разумного кандидата в президенты.

Довольно странная идея в любой год, нов середине февраля 1972-го не было никаких видимых признаков тою, что граждане соберутся и выгонят свиней из храма. Помимо этого было абсолютно ясно (если верить пиарщикам, гуру и журналистам-джентельменам из Вашингтона), что номинация от демократов настолько прочно в руках Большого Эда Маски, «Человека из Мэна», что тут даже и спорить не стоит.

Никто слов Макговерна не оспаривал, но и всерьез его никто не принимал.

* * *

Без четверти восемь утра. Солнце пробивается сквозь смог, жаркое серое свечение на улице под моим окном. Пятничный поток работяг понемногу запруживает бульвар Уилшир, и стоянка Федерального сберегательного банка «Глендейл» через улицу заполняется машинами. Понурые девицы семенят в большие здания «Страховой и Трастовой компании Титл» и «Национального банка Крокера», спеша пробить табели до восьми часов.

В окно мне видно, как грузятся два автобуса для прессы Макговерна. Пресс-секретарь Кирби Джонс стоит у дверей автобуса № 1, загоняя внутрь двух похмельных телеоператоров CBS – как современный Ной козлов в ковчег. Кирби отвечает за то, чтобы толпа журналистов и телевизионщиков Макговерна была довольна, считала, что ее достаточно обхаживают, и сообщала всему миру то, что Макговерн, Манкевич и другие крутые мальчики хотят увидеть в сегодняшних теле-новостях и прочитать в завтрашних газетах. Как любой хороший пресс-секретарь, Кирби готов признать, что его любовь к Чистой Правде зачастую умеряется обстоятельствами. Его работа – убеждать прессу, что каждое слово кандидата сей момент высекают на каменных скрижалях.

Истина – то, что говорит Джордж, а большего вам и знать не нужно. Если Макговерн говорит, что самая главная проблема первичных в Калифорнии – устранение законов против содомии, Кирби сделает все, что в его силах, лишь бы убедить сидящих в автобусе для прессы, что законы против содомии обязательно надо отменить. А если Джордж завтра решит, что его выступления в пользу содомии не приносят желаемые голоса, Кирби быстренько выпустит новый пресс-релиз, дескать, «новые свидетельства из ранее недоступных источников» убедили сенатора, что надо устранить саму содомию.

* * *

На ранних первичных исполнять такие затейливые па было гораздо труднее, чем сейчас. Со времен Висконсина за словами Макговерна очень тщательно следят. И его быстро растущая свита СМИ, и его рассеивающиеся противники уже хватались за все хоть сколько-нибудь спорное или потенциально пагубное в его речах, пресс-конференциях, меморандумах и даже в случайно брошенных замечаниях.

Макговерн очень и очень благоразумен, и по отличной причине. В трех из последних четырех крупных первичных (Огайо, Небраска и Калифорния) он пугающе много времени потратил на отрицание того, что за фасадом спокойствия и порядочности он своего рода троянский конь: на публике пасторальный демократ в духе Джефферсона, а в тайне замышляет захватить бразды правления и в полночь инаугурации предать их адской своре красных, радикалов, наркоманов, изменников, сексуальных маньяков, анархистов, алкоголиков и «экстремистов» всех мастей.

Впервые нападки прозвучали в Огайо, когда сенатор от Боинга (Генри Джексон, округ Вашингтон) начал рассказывать всем, кого сумел собрать его уполномоченный, что Макговерн не только симпатизирует марихуане, но и попутчик красных: сам не курит и партийного билета не имеет, но почти.

В Небраске слово взял Хамфри и хотя не пустил в ход клевету о попутчике красных, но к обвинениям в пристрастии к анаше добавил еще общую амнистию и аборты, чем нанес Макговерну немалый вред. Ко дню выборов в традиционно консервативной католической Омахе дела обстояли так уныло, что, казалось, Макговерн и впрямь может проиграть первичные в Небраске, ключевом штате его общей стратегии. Через несколько часов после закрытия избирательных участков настроение в «Омаха Хилтон» было крайне угнетенным. Первые подсчеты показывали, что Хамфри уверенно лидирует, и, незадолго до того, как меня вышвырнули, я слышал, как Бил Догерти, вице-губернатор Южной Дакоты и один из близких друзей и личных советников Макговерна, сказал:

– Сегодня мы пролетим со свистом, ребята.

* * *

Была почти полночь, когда данные из-за пределов штата начали уравновешивать преимущество Хамфри в Омахе, и к двум утра среды стало ясно, что Макговерн победит, хотя шестипроцентный запас был лишь половиной против того, что ожидалось десятью днями раньше, до того как местные союзники Хамфри наводнили эфир тревожными воплями про Амнистию, Аборты и Марихуану.

Около половины двенадцатого меня вновь допустили в штаб – потому что хотели воспользоваться моим портативным радио, чтобы узнать конечные результаты, – и, помню, видел Джина Покорны, который, сняв ботики, развалился в кресле с выражением огромного облегчения на лице. Покорны, архитектор прорыва Макговерна в Висконсине, был также менеджером кампании по Небраске, своему родному штату, и проигрыш здесь дурно сказался бы на его будущем. За несколько часов до того я слышал, как он спрашивает в кофейне отеля у Гари Харта, в какой штат его пошлют после Небраски.

– Это зависит от того, что случится сегодня, так ведь, Джин? – растянул губы Харт.

Покорны уставился на него мрачно, но промолчал. Как и почти всем ключевым фигурам кампании, ему не терпелось перебраться в Калифорнию.

– Ну да, мы планировали послать тебя в Калифорнию, – продолжал Харт, – но в последнее время я все больше и больше думаю о месте, которое у нас освободилось в Бутте, в офисе в Монтане.

И снова Покорны промолчал, но через две недели, когда Небраска уже была благополучно у них в руках, он объявился во Фресно и выковал Макговерну еще одну победу в критически важной Сентрал-вэлли, а тот пост в Бутте так и остался незанятым.

* * *

Тут я немного отклоняюсь от темы. Да уж. Плывем мы, плывем – от мотоциклов и Манкевича до Омахи, Бутта и Фресно, и где все закончится?

Суть, по-моему, в том, что на первичных и в Огайо, и в Небраске перед Макговерном впервые возникла политика удара в затылок и выстрела в пах, и в обоих штатах он оказался опасно уязвимым для подобных нападок. Грязная политика сбивала его с толку. Он был не готов к нападкам, особенно со стороны доброго старого друга и соседа Губерта Хамфри. Под конец кампании в Небраске большую часть времени на людях он проводил объясняя, что он ни в коем случае не за аборты, не за легализацию марихуаны, не за безоговорочную амнистию, а его сотрудники все больше и больше тревожились, что их кандидата заставили перейти в глухую оборону.

Это один из самых старых и эффективных трюков в политике. Каждый поденщик в этой сфере прибегал к нему в тяжелые времена. В статье об одной из первых кампаний Линдона Джонсона в Техасе его даже возвели в статус политической мифологии. Предвыборная гонка завершилась, и Джонсон начинал волноваться. Наконец, он велел менеджеру начать обширную кампанию слухов о пожизненном пристрастии своего оппонента к самоличному сбору плотских сведений о свиноматках своего амбара.

– Господи, если мы назовем его свинолюбом, нам это с рук не сойдет, – запротестовал менеджер. – Никто в такое не поверит.

– Знаю, – ответил Джонсон. – Но пусть сукин сын это отрицает.

Макговерн пока не научился справляться с такой тактикой. Хамфри снова прибег к ней в Калифорнии по иным вопросам, и снова Джорджу пришлось работать сверхурочно, отрицая идиотские, беспочвенные обвинения, будто бы 1) он планирует потопить и флот, и военно-воздушные силы вкупе со всей аэрокосмической промышленностью и 2) он заклятый враг всех евреев, и если попадет когда-нибудь в Белый дом, то тут же прекратит военную помощь Израилю и будет потирать руки, когда вооруженные русскими арабские легионы спихнут евреев в море.

Подняв эти обвинения на смех, Макговерн обозвал их «нелепой ложью» и раз за разом разъяснял свою позицию по этим вопросам, но когда вечером дня выборов подсчитали голоса, стало очевидно, что и евреи, и рабочие аэрокосмической промышленности в Южной Калифорнии проглотили наживку Хамфри. Спас Макговерна лишь давно заслуженный успех у черных избирателей, мощная поддержка чиканос и массированные промакговерновские голоса.

Это очень крепкая политическая опора, если он сумеет ее удержать, но ее не хватит, чтобы в ноябре побить Никсона, если только Макговерн не найдет какой-то способ изложить свою позицию по вопросам налогов и социального обеспечения более внятно, чем он сделал это в Калифорнии. Даже Губерту Хамфри во время их теледебатов в Калифорнии неоднократно удавалось запутать Макговерна в его собственной экономической платформе, невзирая на тот факт, что под конец кампании старческое слабоумие Хамфри было столь очевидно, что даже мне стало его жаль.

Правда жаль. Слабоумный. Больной. Невнятный. Именно так я и начинаю чувствовать себя сейчас. Столько пустых слов, но мой мозг слишком отупел, чтобы опять вытаскивать их из банка памяти. Никто в моем состоянии не в праве говорить о поведении Губерта Хамфри. Мой мозг пробуксовывает в почти беспомощном ступоре. У меня уже нет сил даже скрежетать зубами.

А потому статья закончится не так, как я планировал. И, оглядываясь на вступление, я понимаю, что она даже началась не так, как надо. Что до середины, то я вообще едва ее помню. Там было что-то про договоренность с Манкевичем, потом про захват власти в американском Самоа, но сейчас я, кажется, не готов. Может, потом…

На дальнем левом углу стола я вижу записку: «Позвонить Манкевичу, номера в отеле в Майами».

Ах да. Он оставил для нас три номера на время съезда. Пожалуй, надо прямо сейчас ему позвонить и подтвердить мой приезд… А может, и нет.

Но какого черта? Это может подождать. Пока руки у меня не онемели, я хотел бы написать еще пару вещей. Разумеется, времени на серьезные гипотезы или дальние прогнозы нет, да и вообще ни на какую тему, но в особенности на такую тонкую и сложную, как ближайшее будущее Джорджа Макговерна, бича демократической партии.

Но трудно избавиться от мысли, что за последние несколько месяцев Макговерн протащил в партию очень и очень крутые перемены. Старые добрые парни не слишком им довольны. Но и сцапать его они не могут, и теперь, когда до съезда осталось меньше трех недель, он так близок к победе в первом туре, что старые клячи и мелкие политиканы, всего полгода назад считавшие, будто полностью контролируют партию, теперь дуются, как старые алкаши, в закоулках президентской политики, сперва лишенные власти избирать и контролировать делегации, затем отвергнутые в качестве самих делегатов, когда Большой Эд опрокинул свой переполненный фургон с оркестром на первом же перегоне. И теперь, каким бы невероятным это ни казалось большинству из них, их даже не пускают на съезд партии.

* * *

По прибытии в Майами я одним из первых планирую поговорить с Ларри Обрайаном – пожать ему обе руки и принести прочувствованные поздравления за работу, какую он проделал над партией. В январе 1968-го демократическая партия была жирной и самоуверенной и, казалось, будет бесконечно удерживать контроль над Белым домом, Конгрессом и даже правительством США. Сейчас, четыре с половиной года спустя, от нее остался бесполезный, обанкротившийся остов. Даже если Макговерн будет выдвинут кандидатом от демократов, партийная машинерия ничем ему не поможет, разве как носитель.

«Традиционная политика с отмщением» – таким выраженьицем Гари Харт резюмировал положение вещей, и оно отлично передает теорию в основе поразительно эффективной организации Макговерна.

«Политика отмщения» – нечто совершенно иное, по сути, психотическая концепция, и Харт не станет из кожи вон лезть, чтобы ее поддержать.

Носитель… носитель… носитель… очень странное с виду слово, если пялиться на него минут десять… «Дуться» тоже смотрится завлекательно.

Ну вот вроде и все.

В утренних новостях говорят, что Уилбур Миллс снова баллотируется в президенты. Он презрел все предложения стать номером два при ком-нибудь еще, особенно при Джордже Макговерне. Очень депрессивный бюллетень. Но Миллс, наверное, знает, что делает. Говорят, в определенных областях его имя сродни магии. Если партия отвергнет Макговерна, то, надеюсь, выдвинут Миллса.

Еще одна угнетающая новость, на сей раз из Майами-Бич: в последнее время там видели неестественно большое число ворон. Туристы жалуются, что не могут заснуть по ночам из-за ужасного карканья за окнами отелей. «Сначала появилось лишь несколько, – объяснил один местный бизнесмен. – Но потом стали прилетать еще и еще. Они строят огромные гнезда на деревьях вдоль Коллинс-авеню. Они убивают деревья, а от их погадок несет мертвечиной».

Многие жители говорят, что из-за карканья боятся оставлять окна открытыми.

«Я всегда любила птиц, – сказала одна жительница, – но эти кошмарные вороны уж слишком!»