Текст книги "Большая охота на акул "

Автор книги: Хантер С. Томпсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 54 страниц)

Но по поводу «батос локос» никто не высказался – за исключением шерифа. «Эти беспорядки были вызваны не людьми извне, но членами общины чиканос! На сей раз они не могут утверждать, будто мы их спровоцировали». Тут было явное отступление от классического полицейского анализа «мексиканского произвола». В прошлом полиция всегда винила в нем «коммунистов и агитаторов извне». Но теперь шериф, похоже, наверстывает упущенное. Истинный враг – те самые люди, с которыми его подчиненным приходится иметь дело каждый божий день во всевозможных рутинных ситуациях – на перекрестке, в баре, при авариях и семейных ссорах.

Иными словами, люди с улицы, те, кто тут живет. В конечном итоге должность помощника шерифа в Восточном Лос-Анджелесе не слишком отличается от дозорного американской дивизии во Вьетнаме. «Даже дети и старушки – вьетконговцы».

Таковы новые веяния, и каждый в Восточном Лос-Анджелесе, кто готов о них говорить, использует выражение «после Салазара». За полгода после убийства и последовавшего за ним тревожного дознания коронера общину чиканос расколола совершенно новая поляризация, еще одно мучительное амебное деление. Но на сей раз раскол произошел не между молодыми активистами и старыми «тио такое», нет, раскол сейчас между активистами студенческого толка и совершенно новой породой сверхрадикальных уличных фриков. Вопрос стоит уже не о том, драться или нет, а Когда драться, Как драться и Каким оружием драться.

Еще один малоприятный аспект этого нового раскола в том, что в основе его не просто «пропасть между поколениями», которая была болезненной, но сравнительно простой, нет, сейчас это конфликт образов жизни и философий. На сей раз деление прошло скорее по экономическим или классовым границам, а это мучительно сложно. Первые студенческие активисты были радикально настроенными, но разумными – в собственных глазах, если не в глазах закона.

Но «батос локос» даже не претендуют на разумность. Они хотят взяться задело, и чем раньше, тем лучше. Где угодно, когда угодно, дайте нам только причину вздуть легавых, мы готовы.

Такой подход создал определенные трудности внутри движения. У людей с улицы верные инстинкты, сказало руководство, но они безрассудны. У них нет программы: только жажда погромов и мести – что, разумеется, вполне понятно, но к чему это приведет? Что в конечном итоге приобретет традиционно стабильная община мексикано-американцев, объявив тотальную войну властным структурам gabacho и одновременно изгоняя собственных местных vendidos.

«АЦТЛАН! Люби его или вали».

– лозунг с плаката на митинге чиканос.

Рубен Салазар был убит в ходе беспорядков в духе Уоттса, вспыхнувших, когда сотни полицейских атаковали мирный митинг в Лагуна-парк, где собралось около пяти тысяч чикано либерального, студенческого, активистского толка, чтобы протестовать против призыва «граждан Ацтлана» в войска США во Вьетнаме. Объявившись в Лагуна-парке без предупреждения, полиция «разогнала толпу», накрыв ее облаком слезоточивого газа и обработав зазевавшихся дубинками в манере Чикаго. Разбежавшиеся в панике митингующие заразили своим гневом молодых зрителей, которые, пробежав несколько кварталов до бульвара Уиттьер, начали громить все магазины в округе. Несколько домов были сожжены дотла, ущерб оценивался в приблизительно миллион долларов. Трое были убиты, шестьдесят человек ранены, но центральным инцидентом того августовского митинга семидесятого года стало убийство Рубена Салазара.

И через полгода, когда Национальный комитет чиканос по мораторию решил, что настало время для нового массового митинга, его созвали, чтобы «продолжить в духе Рубена Салазара».

Ирония в том, что сам Салазар активистом не был. Он был профессиональным журналистом с десятилетним стажем и опытом самых разных заданий, который работал на ново-либеральную Los Angeles Times. Известный на всю страну репортер, он получил несколько премий за освещение событий во Вьетнаме, Мехико-сити и Доминиканской республике. Салазар был ветераном фронтовых репортажей, но никогда не проливал кровь под огнем. Он хорошо знал свое дело, и оно ему как будто нравилось. Поэтому, когда Times отозвала его из очередной горячей точки – на повышение и заслуженный отдых с освещением «местных событий», – он, очевидно, чуточку заскучал.

Он сосредоточился на огромном баррио к востоку от муниципалитета. Невзирая на то что сам был американцем мексиканского происхождения, в теме он едва разбирался, но включился почти моментально. В короткий срок он стал ведущим еженедельной колонки в газете и поступил новостным директором на KMEX-TV – «канал американских мексиканцев», который быстро превратил в энергичный, агрессивно политизированный голос всей общины чиканос. Его репортажи о действиях полиции настолько расстроили департамент шерифа Восточного Лос-Анджелеса^ что вскоре полиция обнаружила, что ведет личный спор с этим Салазаром, мексикашкой, который отказывается образумиться. Берясь за статью по рутинному поводу, например о никчемном парнишке Рамиресе, которого до смерти избили в тюремной драке, Салазар был способен выдать что угодно -вплоть до серии острых новостных комментариев, в которых подчеркивал, что жертву избили до смерти, скорее всего, надзиратели. Летом 70-го копы трижды предупреждали Рубена Салазара, требуя «сбавить тон». И всякий раз он отвечал: «Отвалите».

В общине это стало широко известно лишь после его убийства. Отправляясь освещать тот августовский митинг, он все еще был одним из «американо-мексиканских журналистов». Но к тому времени, когда его тело вынесли из «Серебряного доллара», он превратился в мученика именно чиканос. Салазара позабавила бы ирония, но не то, как с его смертью обошлись копы и политики. Не обрадовало бы и сознание того, что почти сразу после смерти его имя превратиться в боевой клич, подталкивающий тысячи молодых чиканос, которые прежде пренебрегали «протестом» в необъявленной войне с ненавистной полицией гринго.

* * *

Его газета Los Angeles Times поместила репортаж о смерти своего бывшего иностранного корреспондента на первой странице понедельничного выпуска: «Мексикано-американский журналист Рубен Салазар был убит газовой гранатой, выпущенной помощником шерифа в бар в ходе субботних беспорядков в Восточном Лос-Анджелесе». Подробности неясны, но новая, наспех пересмотренная версия полиции явно выстроена с тем, чтобы показать, что Салазар стал жертвой Прискорбного Несчастного Случая, о котором полиция узнала лишь много часов спустя. По версии полиции, помощники шерифа загнали в бар вооруженного человека, а когда он отказался выйти – даже после «громких требований» через громкоговоритель «эвакуироваться», – «были выпущены гранаты со слезоточивым газом и несколько человек выбежали через заднюю дверь».

По словам нервозного представителя полиции, лейтенанта Норманна Гамильтона, приблизительно в то же время помощники шерифа задержали и допросили одну женщину и двух мужчин, у одного из которых был при себе автоматический пистолет 7.65 калибра. «Не знаю, был ли он арестован по обвинению в незаконном ношении оружия или нет», – добавил Гамильтон.

Рубена Салазара среди тех, кто выбежал через заднюю дверь, не было. Он лежал внутри на полу с огромной дырой в голове. Но, как объяснил лейтенант Гамильтон,, полицейские «вошли в бар не ранее восьми часов вечера, когда распространились слухи, что Салазар пропал», и «человек с другой стороны улицы, чья личность не была установлена», сказал помощнику шерифа: «Кажется, внутри раненый». «В этот момент, – продолжал Гамильтон, – помощники шерифа выбили дверь и нашли тело». Два с половиной часа спустя, в десять сорок вечера, офис шерифа признал, что это был Рубен Салазар.

«Гамильтон не мог объяснить, – писала Times, – почему два сообщения об инциденте, полученные Times от очевидцев, отличаются от заявления шерифа».

Приблизительно сутки Гамильтон мрачно цеплялся за свою первоначальную историю – составленную, по его словам, из рассказов очевидцев-полицейских. Согласно этой версии, Рубен Салазар был «убит шальной пулей… на пике волны разгона, более чем семи тысяч человек в (Лагуна) парке, где полиция приказала всем разойтись». Местные теле– и радиоведущие выступали со спорадическими вариациями этой темы – цитируя журналистов, «еще ведущих расследование», что Салазара случайно застрелил неосторожный уличный снайпер. Трагедия, разумеется, но подобные трагедии неизбежны, когда толпа невинных людей позволяет манипулировать собой горстке склонных к насилию и ненавидящих полицию анархистов.

Но к вечеру воскресенья версия шерифа рухнула совершенно – перед лицом данных под присягой показаний четырех свидетелей, которые стояли в десяти футах от Рубена Салазара, когда он умирал в кафе «Серебряный доллар» по адресу: бульвар Уиттьер, д. 4045, по меньшей мере в миле от Лагуна-парка. Но истинный шок вызвали показания этих четверых, когда те заявили, что Салазар был убит не снайпером или случайной пулей, а полицейским, вооруженным гранатометом.

Акоста без труда объяснил несоответствия.

– Лгут, – сказал он. – Они убили Салазара, а теперь стараются прикрыться. Шериф уже запаниковал. Он только и может, что твердить «Без комментариев». Он приказал всем и каждому копам в округе никому ничего не говорить – особенно прессе. Участок шерифа в Восточном Лос-Анджелесе превращен в крепость. Повсюду вооруженная охрана. – Он рассмеялся. – Черт, он похож на тюрьму. Вот только копы внутри!

Когда я позвонил, шериф Питер Дж. Питчесс отказался со мной разговаривать. Бурный отклик на убийство Салазара, по всей очевидности, довел его до нервного срыва. В понедельник он отменил запланированную пресс-конференцию и выступил с заявлением, в котором сказал: «Слишком много противоречивых сообщений, даже от наших собственных офицеров. Шерифу нужно время, чтобы переварить их прежде, чем выступить перед газетчиками».

* * *

Вот уж точно. Шериф Питчесс был не одинок в своей неспособности переварить путаные помои, какими потчевал его офис. Официальная версия убийства Салазара, даже после пересмотра, была топорной и нелогичной, и сам шериф как будто не удивился, что она стала разваливаться еще до того, как у чиканос появился шанс ее разнести. Что они, конечно же, сделали бы. Шериф уже пронюхал, что грядет: многоженство свидетелей, показания под присягой, рассказы очевидцев – и все враждебные.

История жалоб чиканос на полицию Восточного Лос-Анджелеса не относится к счастливым.

– Копы никогда не проигрывают, – сказал мне Акоста, – и тут тоже не проиграют. Они убили единственного парня в общине, которого по-настоящему боялись, и гарантирую, что ни один коп не окажется на скамье подсудимым. Даже за непредумышленное убийство.

Это я мог принять. Но даже мне трудно было поверить, что коп убил Салазара преднамеренно. Я знал, что они на такое способны, но не готов был допустить, что они взаправду это сделали… Потому что, едва я в это поверил бы, пришлось бы принять и мысль, что они готовы убить любого, кто их разозлит. Даже меня.

Что до высказываний Акосты, я достаточно хорошо его знал, чтобы понимать, как он может выдвигать обвинение в убийстве прилюдно… Но также достаточно хорошо его знал, чтобы быть уверенным, что он не попытается повесить эту чудовищную лапшу на уши мне. Поэтому, естественно, наш телефонный разговор меня взбудоражил. Я думал и думал о нем, обуреваемый собственными мрачными подозрениями, что Оскар сказал правду.

В самолете до Лос-Анджелеса я пытался разобраться в этом деле, в его «за» и «против», перебирая кипу газетных вырезок и собственных заметок о смерти Салазара. К тому времени шестеро предположительно надежных свидетелей дали показания под присягой, которые по ряду важнейших моментов решительно расходились с версией полиции, которой все равно никто не верил. В отчете шерифа по этому инциденту было кое-что очень пугающее: он не был даже хорошей ложью.

Через несколько часов после того, как Times обрушила на улицы новость, что Рубена Салазара на самом деле убили не уличные снайперы, а копы, шериф ответил яростными нападками на «известных диссидентов», которые в тот уик-энд слетелись в Восточный Лос-Анджелес, чтобы, по его словам, спровоцировать катастрофические беспорядки в американо-мексиканских кварталах. Он хвалил своих помощников за умелое рвение, которое они проявили, водворив порядок всего за два с половиной часа и «тем самым предотвратив холокост много большего масштаба».

Питчесс не назвал по имени ни одного «известного диссидента», но утверждал, что они совершили «сотни провокаций». По какой-то причине шериф забыл упомянуть, что его помощники уже засадили в тюрьму одного из самых видных активистов-чикано в стране. Корки Гонсалес был арестован во время субботних беспорядков по ряду обвинений, которые полиция так и не огласила. Гонсалес, бежавший из зоны беспорядков на грузовике вместе с еще двадцатью восемью людьми, был арестован сначала за нарушение правил дорожного движения, потом за незаконное ношение оружия и, наконец, «по подозрению в грабеже», когда полиция нашла у него в кармане триста долларов. Инспектор полиции Джон Кинслинг заявил, что это «рутинное» задержание. «Всякий раз, когда мы останавливаем превысившего скорость и обнаруживаем в машине оружие и наличие крупной суммы денег, – сказала он, – мы задерживаем его по подозрению в грабеже».

Гонсалес поднял обвинение на смех, заявив: «Всякий раз, когда у мексиканца находят больше ста долларов, его обвиняют в уголовном преступлении». Первоначально полиция заявляла, что при нем был заряженный пистолет и более тысячи патронов, а также несколько отстрелянных гильз, но к среде обвинения в уголовных преступлениях были сняты. По поводу «грабежа» Гонсалес сказал: «Только дурак или сумасшедший поверит, что двадцать девять человек ограбят лавку, а после прыгнут в грузовик, чтобы всем вместе удрать». По его словам, он сел в грузовик со своими двумя детьми, чтобы увезти их подальше от полицейских, которые поливали слезоточивым газом митинг, куда его пригласили как одного из основных ораторов. Найденные при нем триста долларов – сумма на расходы для него и его детей: на обеды в Лос-Анджелесе и три автобусных билета из Денвера в Лос-Анджелес и обратно.

Вот степень причастности Корки Гонсалеса к делу Салазара, и, на первый взгляд, о его участии даже упоминать не стоит, – вот только по сети лос-анджелесских юристов прокатился слух, что обвинение в грабеже лишь уловка, чтобы задержать Гонсалеса и повесить на него разоблачение заговора «чиканской семерки», обвинив в том, что он приехал из Денвера с намерением учинить беспорядки.

И шериф Питчесс и шеф полиции Лос-Анджелеса Эдвард Дэйвис поспешили ухватиться за эту теорию, которая послужила бы прекрасным оружием: не только напугала бы местных чиканос и обезвредила известных на всю страну активистов вроде Гонсалеса, но ее можно было бы использовать как своего рода дымовую завесу «красной угрозы», чтобы скрыть гадкую реальность убийства Рубена Салазара.

Шериф выпустил первый залп, заслуживший гигантский заголовок через всю полосу во вторничной Los Angeles Times и про полицейский подвал в воскресной Gerald Examiner. Тем временем шеф Дейвис дал второй залп со своей колокольни в Портленде, куда отправился одаривать своей мудростью съезд Американского легиона. Вину за все беспорядки той субботы Дейвис возложил на «группу отъявленных подрывных элементов, которые проникли на антивоенный митинг и превратили его в разъяренную толпу, которая, обезумев, вскоре распоясалась поджогами и мародерством». «Десять месяцев назад, – объяснил он, – коммунистическая партия Калифорнии заявила, что делает теперь упор не на черных, а на мексикано-американцев».

Ни в редакционной статье Gerald, ни в заявлениях шерифа или шефа полиции имя Рубена Салазара не упоминалось ни разу. На деле Gerald с самого начала старалась игнорировать проблему Салазара. Даже в первой заметке о беспорядках в воскресенье, задолго до того как возникли «осложнения», классическая ментальность Gerald прослеживалась в заголовке через всю полосу: «Мирный митинг в Восточном Лос-Анджелесе обернулся кровавыми беспорядками. Один человек застрелен. Разграблены и сожжены дома». Фамилия Салазара коротко всплыла в заявлении представителя департамента шерифа округа Лос-Анджелес – спокойном и взвешенном заверении, что в Лагуна-парке в ходе кровавого столкновения полиции с боевиками неизвестными лицами был застрелен «репортер-ветеран». Вот вам и, пожалуйста, Рубен Салазар.

Вот вам и, пожалуйста, лос-анджелесская Gerald Examiner -поистине гнилая газетенка якобы с самым большим дневным тиражом в Америке. Как одно из немногих уцелевших изданий Херста, она служит извращенным целям, превратившись в памятник всего, что есть дешевого, продажного и порочного в журналистике. Трудно даже понять, как усохшее руководство Херста еще находит достаточно умственных калек, невежд и душевнобольных папистов, чтобы набрать штат гнилой газеты вроде Gerald. Но каким-то образом умудряется… А еще умудряется продавать уйму рекламы в своем монстре. А это значит, что газетенку действительно читают и, возможно, воспринимают всерьез сотни тысяч людей во втором по величине городе Америки. Сверху редакционной полосы, сразу за предостережением о Красной Угрозе, была помещена огромная карикатура, озаглавленная «На дне вещей». Изображен на ней был пылающий «коктейль Молотова», влетающий в окно, а на донышке бутылки (дно, понимаете?) скрещенные серп и молот. Сама редакционная статья преданно следовала обвинениям Дейвиса-Питчесса: «Многие диссиденты приехали сюда из других городов и штатов, чтобы присоединиться к агитаторам Лос-Анджелеса в разжигании крупных, заранее запланированных беспорядков. Холокост большего масштаба не разразился лишь благодаря храбрости и тактике помощников шерифа. Арестованных следует судить по строжайшей букве закона. Следует удвоить меры предосторожности, дабы предотвратить повторение столь преступной безответственности». Что Hearst Examiner до сих пор существует, многое говорит об умонастроениях в Лос-Анджелесе, – а еще, возможно, об убийстве Рубена Салазара.

Оставалось только попробовать реконструировать события, исходя из имеющихся показаний очевидцев. Полиция отказывалась что-либо говорить, особенно прессе. Шериф заявил, что приберегает «правду» до официального дознания коронера.

* * *

Тем временем накапливались свидетельства, что Рубен Салазар был убит – либо преднамеренно, либо безо всякой на то причины. Пока самые пагубные для полиции показания дал Гильермо Рестрепо, двадцативосьмилетний журналист и обозреватель KMEX-TV, который в тот день вместе с Салаза-ром освещал «беспорядки» и который вместе с ним пошел в кафе «Серебряный доллар», «чтобы отлить и наскоро выпить пива перед тем, как возвращаться на станцию и готовить репортаж». Показания Рестрепо сами по себе достаточно крепкие, чтобы бросить тень на первоначальную версию полиции, но, когда он привел еще двух очевидцев, слово в слово повторивших его историю, шериф оставил всяческую надежу и послал своих сценаристов назад в свинарник.

Гильермо Рестрепо хорошо известен в Восточном Лос-Анджелесе, его лицо знакомо каждому чикано, у кого есть телевизор. Рестрепо – официальное лицо KMEX-TV… а Рубен Салазар до 29 августа 1970 г. был человеком за кадром.

Им хорошо работалось вместе, и в ту субботу, когда «мирный митинг» чиканос превратился в уличные беспорядки в духе Уоттса, оба они сочли разумным, чтобы Рестрепо – колумбиец по национальности – прихватил с собой двух друзей (тоже колумбийцев) в качестве наводчиков и де-факто телохранителей.

Обоим было по тридцать лет, и звали их Густаво Гарсия и Гектор Фабио Франко. Оба они фигурируют на фотографии (сделанной за несколько секунд до того, как был убит Салазар), где видно, как помощник шерифа целится в дверь кафе «Серебряный доллар». Гарсия – мужчина прямо перед дулом. Когда снималась фотография, он как раз спросил у копа, что происходит, а коп просто велел ему возвращаться в бар, если не хочет, чтобы его пристрелили.

Офис шерифа узнал о существовании этой фотографии лишь через три дня после того, как она была сделана (а с ней и десяток других) еще двумя очевидцами, которые оказались редакторами La Raza, радикальной газеты чиканос, которая называет себя «рупором баррио Восточного Лос-Анджелеса». (На самом деле этот «рупор» – один из многих. «Коричневые береты» выпускают ежемесячную желтую газету под названием La Causa. Национальная ассоциация студентов-юристов La Raza издает собственный еженедельник – Justicia О! Социалистическая партия рабочих привозит в баррио тираж The Militant, и у Союза организаций Восточного Лос-Анджелеса за право на социальное обеспечение есть своя газета – La Causa de los Pobres. Существует еще и Con Safos, ежеквартальное обозрение литературы и искусства чиканос.)

Фотографии были сделаны Раулем Руисом, двадцативосьмилетним преподавателем латиноамериканской культуры в Государственном колледже долины Сан-Фернандо. В тот день, когда митинг превратился в уличную войну с полицией, Руис пошел в Лагуна-парк по заданию от La Raza. Вместе с тридцатилетним студентом-юристом со степенью по психологии Джо Расо он следовал за дерущимися вдоль бульвара Уиттьер, когда вдруг заметил, как спецподразделение помощников шерифа готовится атаковать кафе «Серебряный доллар».

Их рассказ о случившемся – вместе с фотографиями Руиса – был опубликован в La Raza через три дня после того, как в офисе шерифа заявили, что Салазар был убит в миле оттуда, в Лагуна-парке, снайперами и/или «случайным выстрелом».

Публикация всех как громом поразила. Взятые в отдельности фотографии мало что давали, но все вместе, да еще с показаниями Руиса/Расо, свидетельствовали, что копы продолжали лгать, даже когда придумывали вторую (пересмотренную) версию убийства Салазара.

А еще она подтвердила показания Рестрепо, Гарсии и Франко, которые уже подорвали исходную версию полиции, без тени сомнения установив, что Рубен Салазар был убит помощником шерифа в кафе «Серебряный доллар». Рестрепо и остальные были уверены не только в этом, но еще и в чем-то другом. По их словам, они были в недоумении, когда копы появились с пушками и начали им угрожать. Но они все равно решили уходить – через заднюю дверь, так как через переднюю копы никого не выпускали, – и вот тут-то началась стрельба, менее чем через полминуты после того, как Гарсия был сфотографирован перед дулом гранатомета.

Слабое место в показаниях Рестрепо, Гарсии и Франко было столь очевидно, что даже копы не могли его проглядеть. Они не знали ничего, помимо того, что случилось в момент смерти Салазара внутри «Серебряного доллара». Они никак не могли знать, что происходит снаружи или почему копы открыли огонь.

Объяснение последовало из офиса шерифа почти мгновенно – и опять-таки от лейтенанта Гамильтона. По его словам, в полицию поступило «анонимное заявление», что в кафе «Серебряный доллар» засел вооруженный мужчина. Такова степень их «разумного основания», причина, почему далее они поступали так, а не иначе. Согласно Гамильтону, действия полиции заключались в «отправке нескольких помощников шерифа», чтобы разобраться с проблемой… так они и сделали, расположившись перед «Серебряным долларом» и выступив с «громким предостережением» через громкоговоритель, призывая всех, находящихся в кофе, выйти на улицу с поднятыми руками.

По словам Гамильтона, ответа не последовало, поэтому помощник шерифа выстрелил двумя гранатами со слезоточивым газом во входную дверь кафе. В этот момент двое мужчин и одна женщина сбежали через заднюю дверь, и поджидающие в переулке помощники шерифа отобрали у одного из мужчин пистолет 7.65 калибра. Он не был арестован, даже не был задержан. Затем помощник шерифа выпустил в ту же дверь еще две гранаты со слезоточивым газом.

И снова ответа не было, и после пятнадцатиминутного ожидания один храбрый помощник шерифа подобрался поближе и ловко выбил переднюю дверь, – «не входя внутрь», -добавил Гамильтон. Согласно версии полиции, в бар вошел лишь его владелец Пит Эрнандес, который объявился спустя примерно полчаса после начала стрельбы и спросил, можно ли ему войти и взять свою винтовку.

«Почему нет?» – сказали копы, поэтому Эрнандес вошел через заднюю дверь и забрал ее из складского помещения – приблизительно в пятидесяти футах от того места, где в тумане вонючего газа лежало тело Рубена Салазара.

Затем на протяжении двух часов два десятка помощников шерифа стояли оцеплением перед входом в «Серебряный доллар». Естественно, это привлекло толпу любопытных чиканос, не все из которых были настроены дружелюбно, и одна восемнадцатилетняя девочка получила ранение в ногу из того же гранатомета, из которого снесли голову Рубену Салазару.

* * *

Это увлекательная история. И, возможно, самое интересное в ней – то, что логики в ней ни на грош, даже для того, кто готов принять ее как абсолютную истину. Да и кто мог бы в нее поверить?

Посреди ужасных беспорядков в гетто с более чем миллионным враждебным населением чиканос департамент шерифа Лос-Анджелеса вывел на улицу всех имеющихся людей в тщетной попытке остановить массовое мародерство и поджоги, учиненные рассерженной толпой. Но почему-то, пока беспорядки еще в самом разгаре, по меньшей мере десяток солдат элитного подразделения особых сил правопорядка (читай взвод десанта) оказались под рукой, чтобы откликнуться на «анонимное заявление», дескать, «вооруженный мужчина» по какой-то причине засел в общем-то мирном кафе в десяти кварталах от водоворота самих беспорядков.

Взвод несется к кафе и сталкивается с несколькими людьми, которые хотят оттуда выйти. Десантники угрожают убить их, но не предпринимают попытки ни арестовать, ни обыскать и загоняют назад внутрь кофе. Затем они через громкоговоритель требуют, чтобы все вышли с поднятыми руками. Почти сразу после требования они открывают огонь – по открытой двери кафе и с расстояния не более фута, – выпустив две высокомощные гранаты со слезоточивым газом, предназначенные «для использования против забаррикадировавшихся преступников» и способные с расстояния трехсот футов пробить сосновую доску дюймовой толщины.

Затем, когда мужчина с автоматическим пистолетом пытается сбежать через заднюю дверь, десантники отбирают у него оружие и приказывают проваливать, даже не заведя протокол, а потом еще два часа стоят перед домом, блокировав главную улицу и собрав большую толпу. Через два часа этого идиотизма до них «доходит слух» – опять-таки из анонимного источника, – что внутри бара, который они изолировали два часа назад, возможно, лежит раненый. Поэтому они «выбивают дверь» и находят тело известного журналиста, по словам Акосты, «единственного чикано в Восточном Лос-Анджелесе, которого по-настоящему боится полиция».

Сколь бы невероятным это ни казалось, шериф решает придерживаться этой истории – невзирая на растущее число показаний очевидцев, которые опровергают заявления полиции. Полицейские твердят, мол, отправились в «Серебряный доллар» арестовывать «вооруженного мужчину». Но через восемь дней после убийства они все еще стараются установить источник этой фатальной наводки.

* * *

Через две недели во время коронерского дознания главный свидетель полиции таинственным образом исчезает. Пятидесятилетний Маруэль Лопес взял было на себя ответственность за «наводку», заявив, что видел двух вооруженных мужчин (одного с револьвером, другого с винтовкой наперевес), которые вошли в «Серебряный доллар» незадолго до того, как был убит Салазар. Лопес быстро «подозвал» офицеров шерифа, патрулировавших переулок неподалеку, и они отреагировали, припарковав патрульную машину прямо напротив кафе на другой стороне шестиполосного бульвара. Затем через громкоговоритель помощники шерифа выступили с двумя внятно произнесенными требованиями – всем в баре «выбросить оружие и выходить с поднятыми руками».

Далее, по словам Лопеса, после пяти– или десятиминутного ожидания в сторону кафе были выпушены три снаряда со слезоточивым газом, один из которых срикошетил о косяк, а два со свистом прошли через черную занавеску, висящую в паре футов за самим открытым проходом. Из-за темноты было не разобрать, что происходит внутри, добавил Лопес.

По его собственным показаниям на дознании, поведение Лопеса субботним полднем 29 августа было весьма необычным. Когда вспыхнули беспорядки и толпа начала грабить и жечь, мистер Лопес снял рубашку и, облачившись в красный, флуоресцентный охотничий жилет, встал посреди бульвара Уиттьер регулировать движение. Эту роль он играл с таким пылом и рвением, что к вечеру сделался знаменитостью. Видели, как в разгар беспорядков он выволакивает на середину бульвара сиденье автобуса, чтобы блокировать движение и перенаправить его на боковые улицы, а позднее, когда все улеглось, было подмечено, как он направляет группу помощников шерифа к кафе «Серебряный доллар».

И действительно, две недели спустя трудно было утверждать, что он не был в центре событий. Его показания на дознании звучали совершенно логично и настолько осведомленно, что трудно было понять, как столь явный свидетель-экстраверт мог улизнуть от интервью и цитирования или хотя бы упоминания десятками репортеров, следователей и всевозможных осведомителей, у кого был доступ к делу Салазара. Его фамилию не упомянул даже офис шерифа, который мог бы избежать уймы нападок общественности, хотя бы намекнув, что у него есть столь ценный свидетель, как Мануэль Лопес. А ведь шериф с охотой выставлял двух других «своих» свидетелей, ни одни из которых не видел «вооруженных мужчин», но оба подкрепили версию Лопеса о том, как происходила перестрелка. Во всяком случае, подтверждали ее, пока полиция не представила Лопеса. Тогда два других свидетеля отказались от дознания, а один из них признал, что его настоящее имя Дэвид Росс Риччи, хотя первоначально полиция представила его как «Рика Уорда».

* * *

Дознание по делу об убийстве Салазара громыхало шестнадцать дней, с начала и до конца привлекая толпы зрителей и освещение в прямом телеэфире. (В редком проявлении бесприбыльного единства все семь местных телестанций образовали своего рода синдикат, распределяй репортеров, чтобы в каждый следующий день слушания транслировались по другому каналу.) Освещение в Los Angeles Times (его вели Пол Хьюстон и Дейв Смит) было настолько полным и зачастую настолько пронизанным личными чувствами, что собранное досье Смита-Хьюстона читается как увлекательный документальный роман. Взятые в отдельности, эти статьи – просто хорошая журналистика. Но расположенные в хронологическом порядке как единый документ они больше чем сумма статей. Главная тема проступает словно бы нехотя – по мере того, как оба журналиста неизбежно приходят к очевидному выводу, что шериф, вкупе с подчиненными и своими официальными союзниками, с самого начала лгал. Прямо это нигде не говорится, но свидетельств более чем достаточно.