Текст книги "Большая охота на акул "

Автор книги: Хантер С. Томпсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 54 страниц)

Моя странная и резкая реакция на Колсона, казалось, его позабавила больше всего остального.

– Я хочу выразиться как можно яснее, – заверил я. – Если ты собираешься сдать меня за заговор, помни, что я уже намеренно тебя в него втянул.

А он опять рассмеялся и сказал что-то про «действие, подтвержденное свидетельскими показаниями, необходимы– . ми для обвинений в заговоре», на что я быстро ответил, мол, знать не знаю, где живет Колсон, да и знать не хочу, поэтому, даже пожелай мы протащить гада по Пенсильвания-авеню на скорости шестьдесят миль в час за старым золотым «олдсмобилем катласс», мы понятия не имели, где его искать. Да и вообще на полдороге врезались на Коннектикут-авеню в черный с золотом «кадиллак», и вокруг нас собралась огромная толпа сердитых негров, прикончившая саму мысль об отмщении Колсону. Я лишь чудом выбрался оттуда целым и невредимым – меня едва не побили за крошечную вмятину, которую наш арендованный «катласс» проделал в бампере «кадиллака».

Тем самым мы возвращаемся к объяснительной, которую я только что написал и отослал мистеру Роучу в штаб-квартиру «Авис» в Арлингтоне. Авария произошла в половине четвертого утра, когда то ли Уоррен Битти, то ли Пэт Кэдделл открыл дверцу золотого «олдсмобиля», который я еще днем арендовал в аэропорту Даллас, и ударил ею о бампер массивного черного с золотом «кадиллака», припаркованного перед ночным рестораном «Анна-Мария» на Коннектикут-авеню. На тот момент это показалось мелочью, но задним числом понимаю, что всех нас, включая Макговерна, уберегло от пренеприятных последствий.

Потому что под конец праздника, когда алкоголь ударил в головы и народ болтал обо всем, что в эти самые головы взбредало, кто-то обмолвился, что «самый подлый» из закулисных гангстеров Белого дома при Никсоне – Чарльз «Текс» Колсон пожалуй, единственный из десятка или более того приближенных Никсона, которых уже затянуло в Уотергейтский водоворот, никогда в тюрьму не попадет, ему даже повестки не пришлют.

Разговор был длинный и беспредметный, народ приходил и уходил на протяжении часа: журналисты, политики, зрители, а в центре его, помнится, был вопрос, на который я все старался заключить пари: скольких основных действующих лиц Уотергейта на самом деле посадят в тюрьму?

Прогнозы варьировались от моего собственного предположения, что лишь Магрудер и Дин проживут достаточно, чтобы отмотать срок, до решительного утверждения Манкевича, мол, вызваны в суд, осуждены и действительно отправлены в тюрьму будут «все, кроме Колсона».

(Все участники разговора, без сомнения, станут отрицать, что он вообще состоялся, что они могли слышать о нем, но какого черта? По сути, он вспыхивал уже на протяжении двух-трех дней в разных местах, но зерно спекуляций пустило корни в предутренние часы вечеринки у Макговерна. Впрочем, не могу утверждать, что сам Джордж его слышал или был где-то поблизости. Он, наконец, дошел до той точки, когда не обижался, что друзья зовут его «Джорджем» в дружеском уединении его собственного дома, но совсем другое дело – впутывать его в планы преступления (оно же преднамеренное убийство), что попытался бы сделать какой-нибудь ставленник Никсона в департаменте юстиции на основании серии пьяных разговоров между журналистами, политиками и прочими проспиртованными циниками. Всякий, кто хоть сколько-то времени провел в полночных мотельных барах с прессой президентской кампании, знает, что их разговоры не стоит принимать всерьез. Но прочитав рецензии на свою книгу о кампании 1972-го, я вдруг подумал, что найдутся люди, которые поверят во что угодно, лишь бы оно укладывалось в их предвзятое мнение. Ну, вот вроде и все.

* * *

2 августа, патио-бар у бассейна вашингтонского «Хилтона».

Стедман с женой только что прилетели из Англии, Сэнди – днем раньше из Колорадо, а я – из Майами после долгого-отпуска в камере декомпрессии. Кажется, был вторник,или среда, слушания по Уотергейту шли своим чередом, но мы решили в первый день устроить себе выходной и как-то подправиться. Первым делом мне надо было написать давно уже запоздавшую объяснительную по поводу аварии, в которой две недели назад в четыре утра дверца моей арендованной машины врезалась в «кадиллак». «Авис» грозился урезать мне страховое покрытие за «несотрудничество», поэтому я приволок невероятно сложный отчет в патио при бассейне, собираясь заполнить формуляр протокола при помощи восьми-девяти «карлсбергов».

Стедман уже рассеянно рисовал, с лихорадочной скоростью накачиваясь пивом и мрачно бормоча себе под нос про ужасные условия в отеле и про то, как, когда утром проходил через кофейню, с потолка там сорвалась огроменная люстра и едва его не пришибла.

– Жасно, жасно, – говорил он, – чертова штука упала так блиско, что вырвала у меня из рук портфель с рисунками. Еще шесть дюймов, и она проломила бы мне башку!

Я сочувственно покивал, думая, ну вот, пожалуйста, еще одна из ужасных незадач, которые, похоже, вечно преследуют Ральфа в нашей стране, и продолжал битву с объяснительной.

– Боже, какая жара… – лепетал Стедман. – О жасная жажда… Что у тебя тут?

– Хренова объяснительная из-за аварии. Мне нужно заполнить бланк.

– Какой аварии?

– Когда я был тут две недели назад, я в небольшую попал…

– Ладно-ладно… Да, еще два «Карлсберга»…

– А на следующий день машина встала. И в четыре утра мне пришлось бросить ее в Рок-Крик-парк. Кажется, мне до сих пор шлют за это счета.

– Кто?

– «Авис»

– Боже, это жасно.

– Она и была-то у меня два дня. В первую ночь я в аварию попал, а во вторую она вообще отказала.

– А что ты делал в этом жалком городишке в четыре утра?

– На самом деле мы собирались поехать в дом Текса Колсона, вытащить его из кровати и, привязав канатом к машине, протащить по Пенсильвания-авеню… а потом отпустить у ворот Белого дома.

– Шутишь? Ты ведь не всерьез? Ты бы такого не сделал, правда?

– Конечно, нет. Это был бы сговор с целью либо убийства либо серьезного членовредительства плюс похищение. Ты же меня знаешь, Ральф, это вообще не мой стиль.

– Именно о том я и говорю. Ты, наверное, пьян был, да?

– М-да, мы были пьяны. Мы были на вечернике у Макговерна.

– Пили? У Макговерна? Кто еще с тобой был?

– Да много кто. Там были Уоррен Битти и Пэт Кэдделл, спец Макговерна по опросам, и я. И почему-то мне вдруг пришло в голову, что четыре утра самое время поехать за Колсоном.

– Бред какой-то! Ты, наверное, пьян был и укурен, к четырем-то утра.

– От Макговерна мы ушли в половине третьего, договорились с Краусом встретиться в одной забегаловке. Макговерн живет где-то на северо-западной окарине, я два часа убил, разыскивая его чертов дом, и решил, что мне потребуется еще два, чтобы оттуда выбраться, разве что упаду кому-нибудь на хвост. Я видел задние огни, но между мной и Краусом вклинилась еще какая-то машина, и я испугался, что потеряю его в закоулках – ну прямо проселочные дороги. Я думал только о том, как бы не упустить Крауса, а потому, врубив передачу, пошел обгонять машину впереди, чтобы пристроиться прямо за ним, но тут вдруг на встречке показалась машина, а шоссейка меньше 15 футов шириной, две машины едва-едва разъедутся, и уж конечно, не когда одна идет на семидесяти в час и за рулем у нее пьяный. Я подумал, м-мм, ладно. Можно или сбавить газ, или попробовать протиснуться, поэтому я вдавил педаль и столкнул встречную на обочину, она на траву сошла, чтобы в меня не врезаться, а я выскочил назад на свою полосу, но, уже пролетая мимо, случайно глянул в ту сторону и увидел, что это дорожный патруль. Я решил, мол, не время останавливаться ради извинений. В заднем зеркальце я видел, как копы уже разворачиваются. Поэтому, плюнув на Крауса, я свернул в первый же поворот налево, погасил фары и погнал как бешеный, решив, что копы, скорее всего, погонятся за Краусом, остановят его и арестуют, но так уж вышло, ни одного из нас они не поймали.

– Ты поступил некрасиво.

– Слушай, Ральф, или он, или я. Честно говоря, я даже заволновался, когда потом мы не увидели Тима в ресторане.

Но мы сами опоздали, потому что пришлось поупражняться в скоростном вождении по юго-восточной окраине Вашингтона: мы проскакивали по пустым широченным улицам, сворачивали на восьмидесяти милях в час, разворачивались на сто восемьдесят… поревели, подурачились на крутом «катлассе».

– Огромная машина?

– Чистый монстр, лошадиных сил завались…

– Какого она размера? С автобус?

– Нет, нормальная большая тачка, но очень мощная, гораздо мощнее, скажем, «мустанга». Мы часок погоняли по пустынным улицам, а потом я вдруг заявил, что стоит, пожалуй, перекинуться парой слов с мистером Колсоном, ведь раньше репортеры на вечеринке у Макговерна сошлись на том, что Колсон окажется, вероятно, единственным из первостатейных подручных Никсона, которому даже повестку в суд не пришлют.

– Почему?

– Он как-то исхитрился оставаться чистеньким, во всяком случае до сих пор. А сейчас его снова втянули в заварушку с ITT, и, сдается, он все-таки пойдет на дно с остальными. Но в тот момент мы думали, Колсон ведь самая большая сволочь из всех, поэтому надо бы к нему съездить. По счастью, никто из нас не знал, где он живет. А так, мы собирались барабанить в его дверь, бормоча что-то вроде: «Сжалься надо мной, Господь! Мою жену изнасиловали! Мою ногу отрезали!» Что угодно, лишь бы выманить его из спальни, а как только он откроет дверь, схватить, привязать к машине и потащить к Белому дому…

– Он мог бы вас опознать…

– У него времени бы не было нас рассмотреть. Но пока мы катались, мы об этом подумали и решили, что такая выходка – единственное, что сняло бы Никсона с крючка, ведь на следующий день он бы выступил по телику с экстренным заявлением на всю страну и заскулил бы: «Только посмотрите, что преступники сотворили с бедным мистером Колсоном! Вот именно о таком мы предупреждали. Вот почему нам приходилось прибегать к насилию, ведь гады ни перед чем не остановятся! В четыре утра они протащили мистера Колсона по всей Пенсильвания-авеню, а потом разрезали веревки, точно на упаковке мяса!» Он потребовал бы немедленного ужесточения мер безопасности, так сказать, закруглить гайки против «зверей, на такое способных». Поэтому мы выбросили идею из головы.

– Она и так была довольно рискованной. И демократической партии никакой пользы не принесла бы, верно?

– Ну да, могла бы возникнуть кое-какая проблема с имиджем, а она дала бы Никсону лазейку, которую он так отчаянно ищет, возможность оправдать всю историю с Уотергейтом, разглагольствуя про «жесточайшее преступление». Таскать людей по улицам – выходка в духе «ангелов ада». «Ангелы ада», пачукос, пьяные ковбои. Но потом я еще над этим подумал, и когда вернулся в отель после вонючей аварии, которую все еще стараюсь объяснить… Мне пришло в голову, что никсоновские гады и впрямь настолько сволочные, чтобы так поступить с Колсоном. Если бы только мозгов хватило додуматься. Вполне могли бы протащить Колсона за машиной со стакерами Макговерна на обоих бамперах или, нацепив фальшивые бороды, помахать винными бутылками, когда будут проезжать мимо Белого дома, и на скорости перерезать веревку. Колсон подкатился бы к самой привратницкой, и охрана отчетливо бы увидела стакеры Макговерна на уносящейся за угол машине, а Никсону как раз такого и надо. Если бы мы подали им идею, они уже сегодня поехали бы за Колсоном.

– Он бы начал заговариваться.

– Он был бы в истерике. И, конечно, утверждал бы, что его обработали гангстеры Макговерна. Знаешь, я, честное слово, считаю, что Никсон сам бы такое провернул, если бы счел, что это поможет ему выкрутиться. Поэтому я еще подумал и сообразил, что надо было бы проделать такое в масках… Знаешь, такие резиновые маски, которые натягиваются на всю голову?

– Нуда, очень убедительно…

– Ага, у одной была бы физиономия Хальдемана, у другой Эрлихмана, а у третьей – Тони Уласевича.

– Самые большие сволочи в администрации Никсона.

– Ага. Если верить Пату Бьюкенену, Колсон самая большая сволочь в политике. Уласевич – силовик. Я думал, мы наденем такие маски, а к ним еще просторные плащи или еще что для маскировки, поедем к дому Колсона и начнем орать: «Текс, Текс! Это я, Тони. Выходи. У нас проблемы». А как только он откроет дверь, из укрытия выскочат парни в масках Хальдемана и Эрлихмана и схватят его за руки – так он поймет, кто его сцапал. А через пару секунд парень в маске Уласевича натянет ему мешок на голову – нет, лучше на все тело, – завяжет под коленками, и они втроем отнесут его к машине и привяжут к заднему бамперу. А когда будем проезжать мимо сторожки Белого дома, обрежем веревку, чтобы Колсон выкатился прямо к ногам охраны. Тогда – через пару-тройку дней в травматологии, когда оправится от шока и наконец заговорит, – Колсон будет клясться и божиться, что его похитили Хальдеман, Эрлихман и Уласевич, уж он-то точно знает, на что они способны, сам-то он именно так мыслит. Он достаточная сволочь, чтобы такое придумать. Надо будет выбрать ночь, когда все они будут в Вашингтоне, тогда Колсон будет твердить, что они во всем виноваты. Он-то знает, он-то видел.

– Гениально, просто гениально. Он вам поверит. Особенно рожам.

– Ага. Но главное – не произносить ни слова, просто схватить и двинуть. Что бы ты подумал, если бы увидел трех знакомых тебе людей, которые ни с того ни с сего хватают тебя, привязывают к машине и тащат сорок кварталов? Черт, ты же собственными глазами их видел Ты бы в суд с этим пошел, под присягой повторил. От такого Никсон совершенно с катушек бы съехал. Ему-то бы верить не захотелось! Как он может быть уверен, что Хальдеман, Эрлихман и Уласевич этого не делали? И детекторы лжи тут не помогут. Крепкая задумка – таскать людей по улицам за арендованной в «Авис» машиной, впрочем, мы от нее отказались, но если бы не попали в аварию, то еще покрутили бы ее в голове, хотя я по-прежнему понятия не имею, где живет Колсон, и по-прежнему не желаю этого знать. Но, признай, идея хорошая.

– Ага, просто отличая.

– А ты знаешь, что у Колсона была табличка на стене кабинета: «КОГДА ВОЗЬМЕШЬ ИХ ЗА ЯЙЦА, РАЗУМ И СЕРДЦА ПОСЛЕДУЮТ»?

– Ага. -

– Он служил капитаном в морской пехоте. Так что получил бы дозу собственного лекарства.

– Ты правда считаешь, он такого заслуживает?

– Он собирался подложить бомбу в Институт Брукингса, лишь бы заполучить кое-какие бумаги. Колсон не самая конгениальная личность. Он злобный гад, и если протащить его по улице, это уж точно посеет среди них панику. Немного смирения им бы не помешало.

– Ирония судьбы?

– Ну, довольно жестко, конечно. И сорок кварталов, наверное, не понадобится тащить. Может, всего четыре. На первые тридцать шесть можно запихать его в багажник, а на последние четыре вытащить – потрясется немного по улице, чувствуя, как с него срывает кожу, вот уж испугается…

– Превратится в кровавое месиво. Охрана может решить, что он просто пьяница, и оставит его лежать всю ночь.

– За это не беспокойся. Пункт охраны при Белом доме открыт круглые сутки. Нет, охранники Колсона узнают. К тому же жена Колсона позвонит в полицию и заявит, что ее мужа похитили какие-то бандиты.

– А может, человечнее было бы проехать еще четыре квартала и позвонить в больницу, мол, нельзя ли съездить к Белому дому? Там на улице голый мужик истекает кровью…

– … и нам кажется, это мистер Колсон.

– Вот была бы сенсация для газет.

– Ага, рискну предположить, мы попали бы в заголовки.

ЧАСТЬ II

Флэшбэки и искривление времени… Путаные заметки и грубые комментарии с Верховий… Дин против Хальдемана на слушании… Проблема лжесвидетельства… Эрлихман огорошивает старого приятеля… Неужели акулы покидают прилипал?

ОТ РЕДАКТОРА:

В связи с обстоятельствами вне нашего контроля нижеследующий отрывок был в последнюю минуту сварганен из шестифунтового свертка документов, блокнотов, памятных записок, магнитофонных записей и тайно записанных телефонных разговоров др. Томпсоном в сумбурный месяц в Вашингтоне, Нью-Йорке, Колорадо и Майами. По его словам, «его далеко идущий план» заключается в том, чтобы «дистиллировать» эти изматывающие нервы приемы и со временем создать «совершенно новый тип журналистики». А пока мы временно приостановили выплату ему гонораров и аннулировали его кредитную карточку. За четырехдневный период в Вашингтоне он угробил две машины, проломил стену в вашингтонском «Хилтоне», купил две валторны по тысяче сто баксов каждая и разбил витрину турецкого ресторана.

Проблему усугубил приезд в Вашингтон – впервые – нашего художника Ральфа Стедмана, запойного алкоголика, не уважающего ни протокол, ни общепринятые нормы поведения. В первый же визит Стедмана в зал слушаний по Уотергейту его вывела полиция Капитолия после того, как он пролил пиво на телемонитор и сбил с ног Сэма Эрвина при попытке пробиться к микрофону, чтобы сделать заявление о «гнилостности американской политики». Лишь благодаря своевременному вмешательству корреспондента New York Post Джона Лэнга господина Стедмана не лишили раз и навсегда допуска в зал слушаний.

Как бы то ни было, большая часть нижеследующего публикуется именно в том виде, в каком др. Томпсон изначально записал его у себя в блокнотах. Учитывая, что прошли все сроки сдачи номера, пришлось оставить записки как есть, лишь бы текст поспел в печать.

БЛОКНОТЫ

«Господи, этот Уотергейт просто невероятен. Это ужасно, как будто узнал, что жена тебе изменяет, но не хочешь про это слышать».

Замечание толстяка из Нэшвилла, который ехал вместе с Ральфом Стедманом в такси.

Утро вторника, 26.06.73, 8:13 в Скалистых горах Яркое солнце на траве у меня за окном позади дряхлого телика и еще не растаявшие снежные шапки на пиках по ту сторону долины. Каждые две-три минуты оконные стекла сотрясает горестный вопль полоумного павлина. Сволочь расхаживает по крыше, бессмысленными криками нарушая утреннюю тишину.

Он сильно действует на нервы Сэнди.

– Черт! – бормочет она. – Надо-таки найти ему курицу!

– А пошел он, мы уже находили ему курицу, и она умудрилась попасться койотам. Этому гаду не курица нужна, а пуля в голосовые связки. Он начинает походить на Германа Толмеджа.

– Толмеджа?

– Смотри, что происходит, черт побери. Вот еще один истинный сын Юга. Сначала это был Томпсон, теперь Толмедж, а потом у нас будет тот полоумный сутенер из Флориды.

– Гурни?

Я кивнул, вперяясь в синеватый глаз вечно ломающегося «цветного телевизора», который прошлым летом припер домой из Вашингтона, когда наконец сумел оттуда сбежать. Но теперь я изо дня в день включаю его почти лихорадочно, чтобы смотреть, что происходит в Вашингтоне.

Слушания по Уотергейту – моя ежедневная доза. Тысячи людей по всей стране пишут на свои каналы, требуя, чтобы это чертово занудство сняли с эфира и вернули их любимые мыльные оперы: «С вращением земли», «Край ночи», «Цена верна» и «Что ждет странную Бетти?». Спектакль на слушаниях Уотергейта надоел всем. Как говорится, сюжет путаный, персонажи тупые, а диалоги отвратительные.

Президент Соединенных Штатов ни за что бы себя так не повел – во всяком случае, во время футбольного сезона. Как сказал вскоре после своего назначения новый начальник штаба при Никсоне Мелвин Лейрд: «Если президент окажется виновным, я не хочу про это слышать».

* * *

А на другом полюсе мнений – замечание, которое я услышал на прошлой неделе от одного мужика в Денвере. «Я уже давно этого жду. Может, не так давно, как Джерри Вурхис или Элен Гэхеген Дуглас. И, правду сказать, даже не думал, что такое случится. – Сверкнув безрадостной улыбкой, он вернулся к экрану своего телика. – Но, Господи милосердный, это же здорово! Почти слишком хорошо, чтобы быть правдой».

Моя проблема (с точки зрения журналистики) коренится в том, что я согласен почти со всем, что сказал в тот день смеющийся, мстительный гад. Мы мало разговаривали. Нужды не было. Все, что воплощал собой Ричард Милхауз Никсон, развеивалось как дым прямо у нас на глазах. И мне казалось, что любому, кто способен понять и оценить такое, не надо тратиться на слова, чтобы его поняли. Во всяком случае, со мной.

(Вопрос в том, а что именно он воплощал и кто будет воплощать это дальше? Эгню? Рейган? Рокфеллер? Даже Перси? Никсон «преуспел» по той же причине, почему в конечном итоге рухнул. Он все давил, давил, давил… и, наконец, зарвался.)

Полдень, вторник, 26 июня

Телик на веранде. Перетаскивали мы его с множеством ругательств.

Микрофон у Уикера, он вышел один на один с Дином, и через тринадцать минут явно бесцельной болтовни последнему пришлось не лучше, чем Толмеджу. Уикер странно осторожничал, может, немного тупил.

И какая тут связь? Уикер-личный друг Пэта Грейя. А еще -единственный член сенатской комиссии, у кого есть доступ к Джону Дину вне работы.

«…прямой эфир из зала закрытого заседания фракцт Сената…» – мелькнуло по CBS

Прямой эфир? Или постановочная запись? Так или иначе, Дин смотрится поживее не только от того, что говорит, но и потому, что он – в отличие от свидетелей – отказался произнести это сначала перед эфиром на организационном собрании членов комиссии.

Странно, но правдоподобия Дину придает не давно ожидаемое воздействие (или отсутствие оного) на американское общество, но его очевидная способность постоять за себя перед семью сенаторскими инквизиторами. Последние, похоже, поражены.

Дин довольно рано получил фору за счет издевательских нападок на порядочность советника от меньшинства Фреда Томпсона, и остальные покорно поддались. Дин излучает определенную властность – ничего харизматичного, просто гнусавый, пустосердечный авторитет, какой чувствуется в налоговом инспекторе или в очень вежливом агенте ФБР.

Остается только Бейкер. Вот уж кому вчера основательно досталось. Дин набросился на него, поразив телеаудиторию постоянными упоминаниями личных договоренностей Бейкера с Белым домом перед слушаниями. Нет необходимости упоминать, что Бейкер – зять покойного и не слишком оплакиваемого «Солона» от штата Иллинойс, сенатора Эверетта Дирксена.

Дин – прожженный и изворотливый чинуша. Он без труда получит теплое местечко, едва выйдет из тюрьмы.

А теперь Монтойя. Слабохарактерный мексикашка из Нью-Мексико. Этот Дину проблем не доставит. Внезапно Монтойя огорошивает Дина лжецитатой из Никсона, дескать, расследование Диксона очистило штат Белого дома. Дин преспокойно отмахивается от заявления как ото лжи: «Я никакого расследования не проводил».

Монтойя тарабанит весь список дониксоновских заявлений.

Дин: «В общем и целом, есть менее достоверные утверждения в этих… э… этих утверждениях».

Монтойя требует голову Никсона! Это что, первый признак? Мастаку Дику конец?

*** Вспоминается полицейский в штатском в Майами-Бич, отдыхающий в арсенале позади «Конвеншн-сентер» в вечер номинации Никсона. «Ты им скажи, Мастак Дик», -коп смотрит по телику речь Никсона… а повсюду вокруг клубы слезоточивого газа, в котором задыхаются демонстранты.

4:20 по летнему восточному времени

Как всегда, под конец процесс набирает обороты. Идиотов следовало бы заставить держать такой темп пятнадцать-шестнадцать часов кряду – большие дозы амфетаминов, огромные кофейники, «дикие индейки» и т.д., – пусть сразу переходят к истерическому бреду. К обвинениям с потолка и т.п.

По ходу Дин становится все увереннее, даже чуть развязен, похоже, обрел почву под ногами.

Утро пятницы, 29 июня… 8:33

Господи, опять пустоголовый Гурни! Можно было подумать, у бедолаги хватит ума больше не открывать рот, но нет, Гурни все еще лепечет, слепо дробит достоверность заявлений Дина, чья роль «водоноса при Белом доме» (как его назвали Фрэнк Рейнолдс и Сэм Дональдсон на ABC-TV) становится все очевиднее.

Гурни как будто оглох, мозги у него – как коровье вымя. Он талдычит свои вопросы с отпечатанной на машинке страницы, которой его, по всей очевидности, снабдил советник от меньшинства (республиканцев) Фред Дж. Томпсон, а потом теряет мысль. Его взгляд бесцельно скользит по комнате, а Томпсон нашептывает ему на ухо инструкции, его руки рассеянно перебирают бумажки на столе перед микрофоном. А тем временем Дин дотошно пережевывает его вопросы и возвращает назад объедки: теперь они так исковерканы, что их участь способна сконфузить любого, у кого есть здравый смысл.

Но Гурни словно не замечает: его работа в этой комиссии – «защищать президента», согласно инструкциям из Белого дома или тех третьеразрядных прилипал, которые там еще, возможно, работают. Обычно мы забываем, что мотивы Гурни не поддаются пониманию, если не помнить, что он республиканский сенатор от Флориды, штата, где Джордж Уоллес триумфально выиграл первичные от демократов в 1972-м, собрав семьдесят восемь процентов, и который с семьюдесятью двумя процентами выступил в ноябре за Никсона.

В штате, где даже Губерта Хамфри считают опасным радикалом, решение Эда Гурни разыгрывать из себя невежественного деревенщину по национальному телевидению представляется вполне логичным – во всяком случае, его собственным избирателям. Сегодня вместе со всей страной они смотрят телик у себя во Флориде, и надо помнить, что если в Детройте и Сакраменто Гурни кажется омерзительной карикатурой на слабоумного сенатора Корнпроуна, он не обязательно представляется таковым избирателям из окрестностей Таллахасси и Санкт-Петербурга.

Вопреки укоренившемуся имиджу, Флорида не Майами. Одна из извечных загадок американской политики – как такого человечного и сравнительно просвещенного политика, как Рюбен Аскью, могли избрать губернатором одного из немногих в стране штатов, где Джордж Уоллес легко побил бы Ричарда Никсона – в президентской гонке один на один, -будь то в 1968-м или 1972-м. Или даже в 1976-м…

* * *

Вот вроде и все. Гурни сняли с эфира, он окончательно запутался в юридически-конституционном споре с Сэмом Эрвином и адвокатом Дина. Наконец, он просто сдался и передал микрофон сенатору Инойе, который тут же вернул допрос в нужное русло, освежив память Дина по вопросу попыток Белого дома отомстить своим «врагам».

Кто еще из сенаторов, помимо Тедди Кеннеди, стал объектом слежки «водопроводчиков» Никсона? Кто из журналистов, помимо парня из Newsday, который нелицеприятно высказывался в печати о Бебе Рибозо, были занесены в список тех, чьи налоговые декларации полагалось проверить? Кто из спортсменов и актеров, помимо Джо Неймета и Пола Ньюмана, был занесены в список тех, с кем полагалось «покончить»?

Тут Дин начал вилять. Дескать, он не желает «истолковывать чужие мотивы», о чем легко забыть, если три дня смотреть его выступления по телику, когда он раз за разом бросает тень по меньшей мере на половину высшего эшелона Никсона: на Колсона, Ларю, Калмбаха, Нофзингера, Крога, Лидди, Кляйндинста. И доказательства в виде дословных пометок и записанных телефонных разговоров, по словам сенатора Бейкера, «ошеломляют».

Туповатая мстительность их языка пугает почти так же, как и раскрытые мстительные интриги.

17:35

Сижу на веранде, голый, в качалке, в полутени от карликового можжевельника, смотрю на покрытые снегом вершины и на высоте восемь тысяч, т.е. в полутора милях, не видать ни облачка. Когда так нежишься, как ящерица на солнце, трудно поверить, что тусклый синий экранчик телика, примостившегося на старом, изрешеченном пулями пне, выдает мне все подробности без цензуры, транслирует по пять-шесть часов в день происходящее в затхлой коричневой комнате в двух тысячах милях к востоку. Подробности истории, которая, похоже, примет невероятный оборот, закончившись отставкой президента Соединенных Штатов.

Полгода назад Ричард Никсон был самым могущественным политическим деятелем в истории планеты, более могущественным, чем Август Цезарь, когда развернулся на всю катушку. Так было полгода назад.

Теперь, с каждым потным вечером того, что войдет в историю как «лето 73-го», Ричарда Никсона понемногу – то есть без спешки – подтаскивают к позору и бесчестью. Его место в истории уже определено: он окажется в одном ряду с Грантом и Хардингом как классический пример мутации демократии.

21:22

Крестовый поход Билли Грэхема по обоим телеканалам. Но что? Что там происходит? Кислотный флэшбэк? Искажение времени? По CBS показывают, как Грэхем разглагольствует в округе Орандж про «искупление кровью». Да, Господь требует крови! А по ABC показывают крестовый поход Грэхема в ЮАР, огромный митинг исключительно белых африканеров на стадионе Уондерерс в Йоханнесбурге. (Я, наконец, врубился или это грибы меня обманывают?)

Странно… в канун кончины Никсона его личный проповедник орет про кровь в Лос-Анджелесе (напоминая поистине кровавые картины того, как мозги Роберта Кеннеди разметало по холодному бетонному полу кухни отеля «Амбассадор», и крови Джека Кеннеди на «платье его вдовы в тот трагический день в Далласе». И кровь Мартина Лютера Кинга на балконе мотеля в Мемфисе).

Но подождите-ка? Это что, черное лицо в толпе на стадионе Уондерерс? Да, восхищенное черное лицо в очках авиатора и зеленой военной форме. Остолбеневший со всеми прочими от послания Билли: «Твоя душа взыщет Бога! [Пауза, присел, оба кулака грозят толпе…] Они порвали его плоть! Они вырвали ему бороду». Грэхем принимает боевую стойку Чарлтона Хестона: «И пока они это делали, пришлось сдерживать семьдесят два миллиона ангелов мщения… Да… кровавой рукой Господа… чтобы они не смели всю планету в ад».

Cazart! Семьдесят два миллиона говнюков, а? В Лос-Анджелесе такая угроза бы не прокатила. Пришлось бы пригрозить семьюдесятью двумя миллиардами. Но Южная Африка – последняя в низшей лиге белых наций, и когда говоришь, что семьдесят два миллиона чего угодно готовы пронестись по планете, то в ЮАР понимают, о чем речь.

Ниггеры. Черная орда мщения… Тут мне пришло в голову, что спектакль Грэхема на удивление тонок: он и впрямь угрожает рыдающей толпе белых супрематистов… Вот именно. Искупление Страхом! В Хьюстоне это слушателей проняло, почему тут не попробовать?

22:05

Показывают новости, и снова дьявольский захребетничек Джон Дин. («Президент выглядел удивленным, когда вы передали ему эту информацию?») «Нет, сэр, не выглядел».

Сегодня в Кэмп Дэвиде нарики снимаются с лагеря. Мистер Никсон получил по заслугам. Сообщения прессы из «западного Белого дома» в Сан-Клементе говорят, что у президента нет «комментариев» по поводу губительных показаний Дина.

Без комментариев. Боссу дали успокоительное. Кто с ним сегодня на том одиноком западном краю Америки? Бебе Рибозо? Роберт Абпланальп, У. Клемент Стоун?

Скорее всего, нет. Они наверняка видели то же, что и Никсон: что сенатская комиссия Эрвина намерена отпустить Дина. Его жертвы попробуют поквитаться завтра или на следующей неделе, но разницы не будет никакой, ведь усомниться в нем способны только те, кого он вчера публично высмеял как орудия Белого дома. После того как во вступительном заявлении Дин упомянул про якобы «готовность [Бейкера] сотрудничать» с мозговым трестом Никсона в дни, предшествовавшие слушаниям, правдоподобность показаний Бейкера сильно подорвана и, что бы Бейкер ни вывалил на Дина завтра, покажется гневным возмездием глубоко оскорбленного человека.