Текст книги "Большая охота на акул "

Автор книги: Хантер С. Томпсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 54 страниц)

Наш отъезд с острова не прошел мирно. В общих чертах план, который я составил накануне ночью, основательно закинувшись стимуляторами, заключался в том, чтобы выждать, пока до первого утреннего рейса «Аэромексико» в Мериду не останется и часу, и ни свет ни заря под самый конец смены ночного портье сбежать из гостиниц, не заплатив, а оба счета записать на Playboy и «Страйкер алюминиум яхте». Я считал, что эта двойная гарантия покажется достаточно серьезной и собьет с толку обоих портье настолько, что мы успеем добраться в аэропорт и улететь.

Единственной нашей проблемой (помимо спеца по черному кораллу, который надеялся получить по меньшей мере три сотни наличкой за заказанный товар) было, как бросить арендованный в «Авис» джип не ранее чем за три минуты до того, как поднимемся на борт. Я знал, что местные чинуши «Авис» следят за мной, послав того же оперативника, который повесил на меня разбитое ветровое стекло, но еще я знал, что он достаточно давно за нами наблюдает, чтобы понимать: оба мы «совы». Мне казалось, свой психологический будильник он ставит в соответствии с нашим традиционными рабочими часами от полудня до рассвета. Еще я понимал, что в последнюю неделю бодрствовать ему приходилось совсем не в те часы, в какие он привык, а потому он уже, наверное, превратился в лопочущий комок нервов, стараясь не отстать от пары безумных гринго, подпитываемых, по всей очевидности, из бездонного ранца с амфетаминами, кислотой, стимуляторами и коксом.

Сводилось все к вопросу экипировки – или отсутствия оной – и его далеко идущего воздействия на развитие событий. Годы спустя, оглядываясь на те испытания, я был уверен, что после восьмидесяти-девяноста часов без сна способен хотя бы краткое время функционировать на пике своих возможностей. Были, разумеется, и негативные факторы: восемьдесят или девяносто часов алкоголя рекой наряду со спорадическими изматывающими заплывами, когда надо уворачиваться от камней в пик прилива среди ночи, и внезапные, грозящие обернуться катастрофой стычки с управляющим отеля… В общем и целом я полагал, что фактор наркотиков даст нам явное преимущество. Любые двадцать четыре часа исправный частный детектив найдет в себе силы не отставать от ветеранов наркодвижения, но сорок восемь, а особенно семьдесят два часа кряду… Симптомы усталости начинают проявляться со всей силой: галлюцинации, истерия, серьезный нервный срыв. После трех суток тело и мозг так сильно истощены, что в чувство тебя приведет только сон, а у заядлого наркомана, давно привычного к странному и лихорадочному темпу, все еще есть в запасе минимум часа три резерва на амфетаминах.

Едва самолет наконец взлетел, все сомнения относительно того, что делать с наркотиками, отпали. Три из оставшихся пяти капсул МДА я проглотил еще ночью, а наш гашиш и все шесть своих пурпурных таблеток Блур отдал спецу по черным кораллам как премию за ночные труды. Над проливом, на высоте восьмисот футов, мы перебрали имеющийся запас.

Две дозы МДА, шесть доз кислоты, полтора грамма неразбавленного кокаина, четыре красных и с горстку амфетаминов. Плюс сорок четыре доллара и отчаянная надежда, что Сэнди заказала и оплатила нам билеты после Монтеррея и Мехико, – вот и все, что было у нас на перегон от Козумеля до убежища в доме Сэма Брауна в Денвере. Из Козумеля мы вылетели в 8:13 по часовому поясу Маунтин, и если все пойдет нормально, в международный аэропорт Стэплтона в Денвере должны прибыть еще до семи.

Мы летели уже минут восемь, когда, глянув на Блура, я рискнул поделиться своими мыслями:

– У нас с собой слишком мало наркотиков, чтобы рисковать тащить их через таможню.

Он задумчиво кивнул.

– М-да, для бедных мальчиков мы недурно экипированы.

– Оно конечно, но мне надо поддерживать профессиональную репутацию. И есть только две вещи, какие я никогда не делал с наркотиками: не продавал и не провозил через таможню. А ведь запас мы сможем возобновить за девяносто девять долларов, как только сойдем с самолета.

Он съежился на сиденье, но промолчал. Потом поднял взгляд на меня.

– Хочешь сказать, надо выбросить всю дрянь?

Я на мгновение задумался.

– Нет, думаю, следует ее употребить.

– Что?

– А что тут такого? Как бы странно ты себя ни вел, тебя не могут забрать за то, что уже растворилось у тебя в желудке.

– Господи Иисусе! – пробормотал он. – Мы же, как лунатики, бредить будем.

Я пожал плечами.

– Ты только вспомни, где мы будем проходить таможню, – сказал я. – В Сан-Антонио, штат Техас. Ты готов попасть в тюрьму в Техасе?

Он рассматривал ногти.

– Помнишь Тима Лири? – спросил я. – Десять лет за три унции травы в трусиках дочки.

Он кивнул.

– Господи… Техас! Я про это забыл.

– А я нет. Когда три недели назад Сэнди проходила таможню в Сан-Антонио, они весь ее багаж на части порвали. У нее два часа ушло на то, чтобы снова чемодан сложить.

Я прямо-таки видел, как у него в мозгах крутятся шестеренки.

– Ну… – протянул он наконец. – Что, если мы все съедим и съедем с катушек и нас прищучат?

– Ничего, – отозвался я. – Мы основательно наклюкаемся. Если нас заберут, стюардесса засвидетельствует, что мы были пьяны.

На секунду задумавшись, он рассмеялся:

– Ага. Просто пара старых добрых парней перебрали алкоголя. Пьяны в драбадан по возвращении домой после грешного отпуска в Мексике. Просто на рогах.

– Ага, – подхватил я. – Пусть хоть догола нас разденут. Нет преступления в том, чтобы въехать в страну безнадежно пьяным.

– А ты прав. – Блур рассмеялся. – С чего начнем? Не стоит есть все разом, это уж чересчур.

Кивнув, я достал из кармана МДА и протянул ему одну, а вторую закинул в себе рот.

– Давай и кислоты немного сейчас съедим, – предложил я. – Так мы чуток подготовимся к тому моменту, когда придется съесть остальное, а кокс прибережем на крайний случай,

– И амфетамины тоже. Сколько у тебя осталось?

– Десять доз. Чистейший белый амфетамин в порошке. Если попадем в переплет, нас это взбодрит.

– Тогда оставим на конец. А кокс нюхнем, когда дело примет крутой оборот.

Я проглотил пурпурную таблетку, не обращая внимания на стюардессу-мексиканку с подносом сангрии.

– Я возьму два, – сказал, перегибаясь через меня, Блур.

– И я тоже. – Я взял с подноса еще два бокала. Блур умехнулся стюардессе.

– Не обращайте внимания. Мы просто туристы, дурачимся и выставляем себя дураками.

Несколько минут спустя мы приземлились в Мериде. Но остановка была короткой и безболезненной. К девяти мы парили над центральной Мексикой на высоте двадцать тысяч футов, направляясь в Монтеррей. В салоне было наполовину пусто, и мы могли бы пересесть, если бы захотели, но я посмотрел на Блура, пытаясь по нему определить собственное состояние, и решил, что бродить по проходу – не самая мудрая мысль. Бросаться в глаза – это одно, но когда от тебя с отвращением шарахаются ни в чем не повинные пассажиры – совсем другое. Среди прочих у кислоты есть одна особенность – нельзя погасить блеск, который появляется от нее в глазах. Никакое количество алкоголя не вызовет именно такого смеха, физического жжения в спине с первым кислотным приходом.

Но Блуру хотелось размяться.

– Где тут нос, мать его? – бормотал он.

– Забудь, – сказал я. – Мы почти в Монтеррее. Не привлекай внимание. Нам придется пройти через иммиграционный контроль.

– Иммиграционный контроль? – Он сел прямее.

– Ничего такого. Просто предъявим туристические карточки и проверим, как там с билетами в Денвер. Но надо вести себя нормально.

– Почему?

Я задумался. И правда, почему? Мы чисты. Ну почти чисты. Через час после Мериды мы съели еще кислоты. В результате осталось только две дозы плюс четыре красненьких, кокс и амфетамины. По жребию мне выпали амфетамины и кислота, Блуру достались кокс и красненькие. К тому времени, когда над Монтерреем загорится табло «ABROCHE SU CINTURON (ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ)», все, что не успеем съесть до Техаса, придется спустить в унитаз из нержавейки в туалете самолета.

На такое решение ушло сорок пять мучительных минут, ведь к тому времени ни один из нас уже не мог говорить внятно. Я старался шептать сквозь стиснутые зубы, но всякий раз, когда мне удавалось выдать связную фразу, мой голос эхом разносился по салону, словно я бормотал в громкоговоритель. В какой-то момент я наклонился к самому к уху Блура и прошипел:

– Красных… сколько?

Но звук собственного голоса так меня потряс, что я отшатнулся и постарался сделать вид, будто вообще ничего не говорил.

Почему стюардесса так пялится? Кто ее знает… Блур как будто не заметил… Но вдруг забился, отчаянно скребя обеими руками по сиденью под собой.

– Какого черта? – орал он.

– Тихо ты! – рявкнул я. – Что на тебя нашло?

Не переставая вопить, он дергал за ремень. Прибежала стюардесса и его расстегнула. В лице у него читался такой страх, что она отпрянула и только смотрела, как он вскакивает.

– Черт бы тебя побрал, безрукий ты придурок!

Я не отрываясь смотрел прямо перед собой. Господи, он все провалил, кислота ему не по зубам, надо было бросить свихнувшегося придурка на Козумеле. Стараясь игнорировать поднятый им шум, я чувствовал, как скрежещут у меня зубы. Но все-таки глянул в его сторону и увидел, как, пошарив между сиденьями, он выныривает с тлеющим окурком.

– Ты только посмотри! – закричал он на меня. В одной руке он держал окурок, а другой гладил себя по ляжке.

– Дырищу мне в штанах прожег! – вопил он. – Взял и выплюнул свою дрянь мне прямо в кресло!

– Что? – Я пошарил между зубов в поисках сигареты в мундштуке, но мундштук был пуст, и тут я понял. Туман у меня в голове вдруг развеялся, и я услышал собственный смех. – Я же предупреждал тебя об этих треклятых «бонанзас»! – сказал я. – Никогда в фильтре не держатся!

Стюардесса усаживала Блура назад в кресло.

– Пристегните ремни, – твердила она. – Пристегните ремни.

Схватив его за руку, я дернул вниз, так что он потерял равновесие и тяжело повалился на спинку кресла. Спинка поддалась и рухнула на колени тому, кто сидел за нами. Стюардесса поспешно вернула ее на место и наклонилась застегнуть ремень Блура. Я увидела, как его левая рука нежно скользнула обнять ее за плечи.

Господи всемогущий, подумал я. Ну все! Я уже видел заголовки завтрашней News: «НАРКОСКАНДАЛ В ВОЗДУХЕ НАД МОНТЕРРЕЕМ: ГРИНГО ПОСАДИЛИ ЗА ПОДЖОГ И ИЗНАСИЛОВАНИЕ».

Но стюардесса только улыбнулась и отошла на пару шагов, отмахнувшись от неуклюжих приставаний Блура. К несчастью, мое собственное лицо никак меня не слушалось. Глаза у нее сузились. Похоже, ее гораздо больше оскорбила дурацкая улыбка, с которой я старался на нее смотреть, чем попытка Блура нагнуть ее голову к своим коленям.

Он счастливо улыбнулся, глядя, как она мрачно уходит.

– И поделом тебе!! Ездить с тобой сплошной кошмар. Кислота выравнивалась. По голосу Блура я определил,

что он на стадии мании. Никаких больше дерганых, параноидальных шепотков. Теперь он был вполне уверен в себе, его лицо осиял свет хрупкой безмятежности – такую неизменно видишь на лице ветерана кислоты, который знает, что первый приход миновал и можно расслабиться в ожидании шести часов истинного удовольствия.

Сам я пока до этого не дошел, но понимал, что осталось недолго, а до Денвера нам все еще около семи часов и две пересадки. Я знал, что иммиграционный контроль в Монтеррее пустая формальность: только постоять в очереди вместе со всеми остальными гринго и не впасть в истерику, когда«коп на проходной попросит туристическую карточку.

Мне казалось – судя по долгому опыту, – через это мы пройдем легко. Человек с семи-восьмилетним опытом поедания кислоты на людях давно уже научился доверять выделяющей адреналин железе, зная, что она протащит его через рутинные столкновения с официальными лицами: штрафы от дорожной полиции, пошлины за пересечения мостов, стойки авиабилетов…

Как раз одно такое ожидало нас сейчас: добыть багаж с самолета и не потерять его в аэропорту, пока не разберемся, какой рейс доставит нас в Сан-Антонио и Денвер. Блур путешествовал налегке, всего с двумя сумками. Но у меня был обычный основательный набор: два огромных кожаных чемодана, холщовый баул и магнитофон с двумя переносными колонками. Если мы хотя бы что-то потеряем, хотелось потерять это к северу от границы.

* * *

Аэропорт Монтеррея – прохладное и светлое зданьице, настолько безупречно чистое, что почти убаюкало нас блаженной эйфорией. Все работает, все в полном порядке. Никакого потерянного багажа, никакого лепета у стойки иммиграционного контроля, никаких причин для паники или приступов отчаяния у стоики с билетами. Билеты первого класса нам были уже заказаны и подтверждены до самого Денвера. Блуру не хотелось тратить лишние тридцать два доллара, «просто чтобы сидеть впереди с бизнесменами», но мне это казалось необходимым.

– В первом классе странному поведению всегда больше спуска. У стюардесс в туристическом классе гораздо меньше опыта, поэтому гораздо больше вероятность того, что они выйдут из себя, если решат, что на руках у них опасный психопат.

Блур уставился на меня возмущенно.

– Я что, похож на опасного психопата?

Я пожал плечами. Мне трудно было сосредоточиться на его лице. Мы стояли в коридоре возле сувенирного магазинчика.

– Ты выглядишь как самый настоящий наркоман, – сказал я наконец. – Волосы у тебя торчат во все стороны, глаза нездорово блестят, нос красный и… – Я вдруг заметил белый порошок у него на усах. – Ах ты свинья! Ты залез в кокс!

Он пусто улыбнулся.

– А почему нет? Надо было чуток поправиться. Я кивнул.

– Ага. Вот посмотрим, как будешь объяснять таможенному агенту в Сан-Антонио, почему у тебя из носа белый порошок лезет. – Я рассмеялся. – Видел толстенные фонари-пульки, которые используют для анального обыска.

Он принялся отчаянно тереть ноздри.

– Где тут аптека? Куплю спрей для носа «дристен». Он сунул руку в карман, и его лицо вдруг посерело.

– Господи! – прошипел он. – Я потерял бумажник!

Он раз-другой обшарил карманы, но бумажник так и не объявился.

– Господи милосердный! – взвыл он. – Он остался в самолете! – Взгляд Блура дико обшаривали аэропорт. – Где выход на посадку? – рявкнул он. – Бумажник, наверно, лежит под креслом.

Я покачал головой.

– Нет, слишком поздно.

– Что?

– Я про самолет. Пока ты в уборной нюхал кокаин, я видел, как он взлетает.

Он на мгновение задумался, но вдруг издал громкий, протяжный вопль.

– Мой паспорт! Все мои деньги! У меня ничего нет! Без документов меня не пустят в страну!

Я улыбнулся.

– Ерунда. Я за тебя поручусь!

– Дерьмо! Ты псих! Ты выглядишь как псих.

– Пойдем поищем бар, – сказал я. – У нас есть еще сорок пять минут.

– Что?

– Чем больше выпьешь, тем больше тебе будет по фигу, – сказал я. – Сейчас тебе полезно напиться и в слезах свалиться под стол. Я поклянусь, что в Мериде ты вышел перед выворачивающим на взлетную полосу самолетом и твою куртку сорвало у тебя с плеч и засосало прямиком в турбину. – История казалась абсурдной. – Твой бумажник ведь был в куртке, так? А я свидетель. Я тебя спас, чтобы тебя самого в турбину не затянуло.

Тут я уже ржал как конь: вся сцена ярко встала у меня перед глазами. Я чувствовал, как нас засасывает, а мы изо всех сил упираемся ногами в горячий асфальт взлетной полосы. Где-то в отдалении за воем турбин слышался вопль оркестра марьяччи, затягивающий нас все ближе к вращающимся лопастям. Я слышал отчаянный визг стюардессы, беспомощно наблюдавшей за нами. Мексиканский солдат с автоматом пытался нам помочь, но его унесло как листок на ветру. Повсюду вокруг дикие крики, потом тошнотворный «ух», когда он ногами вперед исчез в черной пасти турбины. Мотор на мгновение заикнулся, потом окатил взлетную полосу мерзким душем фарша и осколков костей. Снова крики за спиной, когда с Блура сорвало куртку. Я схватил его за руку, а еще один солдат начал палить из автомата по самолету, сперва по кабине, потом по мотору-убийце… который внезапно взорвался, как бомба, прямо перед нами. Взрывной волной нас отбросило через сеточное заграждение…

Господи! Ну и сцена! Фантастическая история для таможенника в Сан-Антонио: «А потом, офицер, пока мы лежали на траве, оглушенные настолько, что не могли даже пошевелиться, взорвалась еще одна! А потом еще! Огромные огненные шары! Просто чудо, что мы живы остались. Да, надо принять во внимание, что сейчас мистер Блур в шоке. Он ведь пережил большое потрясение, почти полдня был в истерике… Я хочу отвезти его домой в Денвер и дать успокоительное».

Меня так захватило это ужасное видение, что я не заметил, как Блур стал на колени и заорал. Вывалив на пол содержимое сумки, он начал копаться в нем по-собачьи и вдруг с улыбкой поднял взгляд: в руках он держал бумажник.

– Ты его нашел!

Он кивнул, сжимая бумажник обеими руками, словно тот вот-вот вывернется с ловкостью ящерицы и исчезнет в другом конце переполненного зала ожидания. Оглянувшись, я увидел, как люди останавливаются на нас посмотреть. Голова у меня еще шла кругом от огненной галлюцинации, но я сумел присесть на корточки и помочь Блуру затолкать пожитки назад в сумку.

– Собирается толпа, – пробормотал он. – Пойдем в бар, там безопасно.

* * *

Несколько минут спустя мы уже сидели за столиком с видом на взлетную полосу, пили «Маргариты» и смотрели, как наземная бригада готовит от отлету «727», который унесет нас в Сан-Антонио. Я планировал сидеть в баре до последней минуты и лишь тогда сигануть в самолет. Пока удача нам улыбалась, но сцена в зале ожидания вызвала у меня приступ паранойи. Мне казалось, за мной наблюдают. Манера Блура все больше напоминала поведение психопата. Он отпил из бокала, потом хлопнул им о стол и уставился на меня.

– Что это? – рявкнул он.

– Двойная «Маргарита», – ответил я, оглядываясь на официантку поверить, не смотрит ли она.

Она смотрела, и Блур ее подозвал.

– Что тебе надо? – прошептал я.

– «Глаукому».

Официантка объявилась прежде, чем я успел возразить. «Глаукома» – исключительно сложная смесь из девяти несочетаемых ингредиентов, на которую Блура подсадила сварливая старуха – с ней он познакомился на веранде «Бал-Хай». Она научила готовить ее тамошнего бармена: следует очень точно отмерить текилу, джин, ликер «Калуа», ледяную крошку, фруктовый сок, цедру лайма и пряности, а после все тщательно смешать и налить в высокий стакан с Сахарным ободком.

Такой коктейль не стоит заказывать в баре аэропорта, когда ты накачан кислотой и у тебя значительные затруднения с речью, особенно если не говоришь на местном языке, но уже расплескал по столу первый же заказанный коктейль.

Вот только Блур не унимался. Когда официантка оставила всяческую надежду, он пошел к стойке разговаривать с барменом сам. Я обвис на стуле, приглядывая за самолетом и надеясь, что он почти готов к взлету. Но багаж еще не загрузили, до отправления оставалось двадцать минут – достаточно времени, чтобы мелкое происшествие переросло в серьезные неприятности. Я наблюдал, как Блур разговаривает с барменом, тыча различные бутылки за стойкой и временами на пальцах показывая, сколько отмерить. Бармен терпеливо кивал.

Наконец, Блур вернулся к столу.

– Готовит, – сказал он. – Вернусь через минуту. У меня дело.

Я его проигнорировал. Мысли у меня путались. Двое суток без сна плюс постоянная диета из расширяющих сознание наркотиков и двойных «Маргарит» начали сказываться, не давая мне сосредоточиться. Заказав еще коктейль, я стал смотреть на прожаренные солнцем бурые холмы за взлетной полосой. В баре царила приятная прохлада от кондиционера, но через стекло припекало солнце.

К чему беспокоиться? Худшее позади. Теперь надо только не пропустить рейс. Как только пересечем границу, худшее, что может случиться, – кошмарное недоразумение на таможне в Сан-Антонио. Может, даже день в тюрьме, но какого черта? Несколько обвинений в мелких правонарушениях: пьянство в общественном месте, нарушение общественного спокойствия, сопротивление аресту, но ничего серьезного, никакой уголовщины. К тому времени, когда приземлимся в Техасе, все улики будут съедены.

Волновало меня единственно то, что против нас уже, возможно, выдвинуты обвинения в крупной краже на Козумеле. В конце-то концов мы сбежали, не заплатив по двум счетам на общую сумму в пятнадцать тысяч песо, да еще бросили угробленный джип на стоянке аэропорта – еще пятнадцать тысяч. И последние четыре-пять дней провели в обществе крупного торговца наркотиками, который своего занятия не скрывал и за всеми передвижениями и контактами которого, насколько мы знали, вероятно, следили агенты Интерпола, а может, даже их фотографировали.

Так где же сейчас Фрэнк? Благополучно вернулся в Калифорнию? Или сидит в тюрьме в Мехико-сити, клянясь и божась, что понятия не имеет, как столько банок белого порошка попали в его багаж? Я почти слышал его голос: «Вы должны мне поверить, капитан! Я поехал на Козумель проверить инвестиции в недвижимость, посмотреть, как там мой участок. Однажды вечером я сидел в баре, никого не трогал, как вдруг рядом со мной садятся два кислотника и говорят, что работают на Playboy. У одного была горсть пурпурных таблеток, и я был так глуп, что съел одну. И не успел я оглянуться, как они поселись в моем номере в отеле. Они вообще не спали. Я старался за ними присматривать, но мне же спать нужно, поэтому в мой багаж они могли подсунуть все что угодно… Что? Где они сейчас? Ну… Точно не скажу, но могу назвать вам отели, где они останавливались».

Господи! Кошмар какой! Допивая коктейль и заказывая следующий, я Постарался выбросить его из головы. Но параноидальная дрожь оторвала меня от приятных размышлений. Сев прямее, я огляделся. Где этот гад Блур? Как давно он ушел? Выглянув в окно, я увидел, что бензовоз все еще припаркован под крылом. Но уже забрасывают багаж. Еще десять минут.

* * *

Снова расслабившись, я сунул горсть песо официантке за наши коктейли и постарался ей улыбнуться. Но вдруг по всему аэропорту из тысячи динамиков эхом разнеслось мое имя… Затем я услышал имя Блура. Грубый голос с сильным акцентом ревел в коридорах воплем баньши:

– ПАССАЖИРЫ ХАНТЕР ТОМПСОН И ЙЕЙЛ БЛУР. НЕМЕДЛЕННО ПОДОЙДИТЕ К СТОЙКЕ ИММИГРАЦИОННОГО КОНТРОЛЯ.

Я был так ошеломлен, что не мог даже шелохнуться.

– Матерь двенадцати ублюдков! – прошептал я. – Я не ослышался?

Обеими руками схватившись за стул, я постарался сосредоточиться. У меня опять галлюцинации? Ну как Же определить?

Потом по аэропорту снова разнесся голос:

– ПАССАЖИРЫ ХАНТЕР ТОМПСОН И ЙЕЙЛ БЛУР. НЕМЕДЛЕННО ПОДОЙДИТЕ К СТОЙКЕ ИММИГРАЦИОННОГО КОНТРОЛЯ…

«Нет! – подумал я. – Это невозможно. Это, наверное, параноидальное слабоумие. Страх, что в последний момент меня сцапают, разросся настолько, что я слышу голоса! Солнце из-за окна вскипятило кислоту у меня в мозгах: огромный пузырь наркотиков прорвал слабую вену в лобной доле!»

Тут я увидел, как через бар спешит Блур. Глаза у него были безумные, и он как сумасшедший всплескивал руками.

– Ты это слышал? – выкрикивал он.

Я уставился на него. Ну… подумал я, нам конец. Он тоже слышал… А если нет, если у нас обоих галлюцинации, значит, у нас передозняк и следующие шесть часов нас ничто не спасет: сойдем с ума от растерянности и страха, будем чувствовать, как тела наши исчезают, а головы раздуваются на манер воздушных шаров, даже друг друга узнать не сможем…

– Очнись, черт побери! – орал он. – Надо бежать на самолет!

Я пожал плечами. Без толку. Нас возьмут на выходе. Он лихорадочно дергал застежку дорожной сумки.

– Ты уверен, что это наши фамилии произнесли? Точно уверен?

Я кивнул, так и не шевелясь. В отупелом мозгу у меня закопошилась истина. Это не галлюцинация, кошмар реален. И вдруг я вспомнил, как пиарщик «Страйкера» рассказывал, насколько всемогущ тот шеф на Козумеле, у которого лицензия на продажу горючего.

Конечно! У такого человека связи по всей Мексике: полиция, авиалинии, иммиграционные службы. Безумием было считать, что сможем его разозлить и нам это сойдет с рук. Без сомнения, он и филиалы «Авис» тоже контролирует. И он вступил в игру, как только его громилы обнаружили на стоянке аэропорта разбитый джип: лобовое стекло вдребезги и счет за одиннадцать дней аренды не оплачен. Телефонные провода в двадцати тысячах футов под нами гудели до самого Монтеррея. А теперь, когда у нас в запасе всего десять минут, нас настигли.

Встав, я забросил на плечо баул, как раз когда официантка принесла Блуру его «Глаукому». Он глянул на нее, потом схватил коктейль с подноса и выпил залпом.

– Gracias, grasias, – забормотал он, протягивая ей банкноту в пятьдесят песо. Она было потянулась дать сдачи, но он затряс головой: – Nada, nada*, оставьте гребаную сдачу себе. – Потом указал на дверь в кухню. – Черный ход? – с надеждой спросил он. – Exitol

* «Спасибо… ничего-ничего» – (исп.).

Он кивнул на самолет на взлетной полосе в пятидесяти футах под нами. В окно я увидел, как немногие пассажиры поднимаются на борт.

– Большая спешка! – объяснил он.

С недоуменным видом девушка указала на главный выход из бара.

С секунду Блур бессильно заикался, потом заорал:

– Где хренов черный ход отсюда? Нам нужно попасть на самолет сейчас!

Внезапно отставленный прилив адреналина чуть прочистил мне мозги. Схватив Блура за руку, я дернул его к выходу.

– Пошли, – велел я. – Проскочим мимо сволочей.

В голове у меня до сих пор был туман, но адреналин пробудил к жизни инстинкт самосохранения. Наша единственная надежда – как обреченные крысы, проскользнуть в единственную имеющуюся дырку и надеяться на чудо.

Пока мы бежали по коридору, я сорвал с баула один из бэджиков «ПРЕССА» и сунул его Блуру.

– Когда будем у выхода на посадку, начинай им размахивать, – сказал я, отпрыгивая в сторону, чтобы пропустить процессию монашек. – Pardonnez! – кричал я. – Prensa! Ргеnsa! Mucho importante!*

* «Извините! Пресса! Пресса! Очень важно!» – (исп.).

Блур подхватил мои вопли, когда, сломя голову и бессвязно завывая на ломаном испанском, мы подбегали к выходу на посадку. Кабинка контроля была сразу за стеклянными дверьми, ведущими на взлетную полосу. Трап был еще полон пассажиров, но часы над выходом показывали ровно 11:20 – время вылета. Наша единственная надежда – юркнуть мимо копов у стойки и рвануть в самолет за секунду до того, как стюардесса закроет большую серебряную дверь.

Перед стеклянными дверями нам пришлось притормозить, но мы размахивали билетами и орали «Рrensа! Prensa!». К тому времени по мне ручьем тек пот и мы оба задыхались.

Когда мы ввалились через порог, дорогу нам заступил невысокий, с виду мускулистый коп в белой рубашке и черных очках.

– Сеньор Блур? Сеньор Томпсон? – резко спросил он. Глас возмездия.

Я остановился так резко, что едва не упал, и обвис на стойке, но ботинки Блура на кожаной подошве не затормозили на мраморном полу, и, проскользнув мимо меня, он на полной скорости врезался в кадку с десятифутовой пальмой, уронив сумку и сломав несколько веток, за которые пытался уцепиться, чтобы не упасть.

– Сеньор Томпсон? Сеньор Блур?

Думать наш обвинитель мог только одну мысль зараз. Прибежал его помощник и помог Блуру подняться на ноги. Еще один коп подобрал с полу сумку и отдал ему.

Я был так измучен, что сил хватило только покорно кивнуть. Выкликнувший наши имена коп вынул у меня из руки билет, посмотрел и вернул мне.

– Ага, – сказал он с усмешкой. – Сеньор Томпсон. – Потом он перевел взгляд на Блура. – А вы сеньор Блур?

– Он самый, черт побери! – рявкнул Блур. – Что, мать вашу, тут происходит? Это возмутительно, столько воска на полу! Я едва не убился!

Низенький коп снова усмехнулся. Я не мог сказать наверняка, была ли в его улыбке доля садизма. Но теперь это не имело значения. Они нас прищучили. Я наспех перебрал мысленно всех знакомых, которых Посадили в Мексике, нар-кошей, которые слишком долго испытывали удачу и стали беспечны. Несомненно, в тюрьме мы найдем друзей, я почти слышал, как они выкрикивают радостные «привет», когда нас выводят на двор и снимают наручники.

Эта сцена пронеслась у меня в голове за миллисекунды. Дикие крики Блура еще звенели в воздухе, когда коп начал подталкивать меня за дверь к самолету.

– Скорей! Скорей! – твердил он, а за спиной у меня его помощник подстегивал Блура.

– Мы боялись, вы опоздаете на самолет, – говорил он. – Мы объявляли по системе оповещения. – Тут он расплылся в улыбке. – Вы едва не опоздали на рейс.

* * *

Мы почти до Сан-Антонио долетели, прежде чем я взял себя в руки. Адреналин все еще тяжело ухал у меня в голове; сцена на посадке полностью нейтрализовала кислоту, алкоголь и усталость. Нервы у меня были так раздерганы, что, когда самолет взлетел, мне пришлось вымаливать у стюардессы два скотча с водой, которыми я запил две наши красненькие.

Остальные две съел Блур, запив двумя «кровавыми мэри». Руки у него ужасно тряслись, глаза налились кровью. Но едва воспрянув к жизни, он начал проклинать «грязных сволочей по системе оповещения», из-за которых он запаниковал и избавился от всего кокса.

– Иисусе! – тихонько сказал он. – Ты даже представить себе не можешь этого ужаса! Стою я у писсуара, в одной руке член, в другой кокаиновая ложка, пытаюсь разом загнать в себя дурь и поссать, как вдруг мне в ухо орут! У них динамик стоит, в уборной, а сама она кафелем облицована! – Он сделал долгий глоток. – Черт, я едва не спятил! Словно кто-то подкрался ко мне сзади и сунул мне за шиворот хлопушку. Я думал только о том, как избавиться от кокса. Выбросив его в писсуар, я, как сволочь, дернул за тобой. – Он нервно рассмеялся. – Черт, я даже ширинку не застегнул, я по коридору бежал с членом наружу.

Я улыбнулся, вспоминая отчаяние почти апокалипсических масштабов, которое охватило меня при первом" объявлении.

– Странно, сказал я. – Мне вообще не пришло в голову избавиться от наркотиков. Я думал только о счетах и угробленном джипе. Если бы нас взяли за них, таблеткой больше, таблеткой меньше – какая разница.

Некоторое время он мрачно размышлял, а когда заговорил, то упорно смотрел в кресло перед собой.

– Ну… не знаю, как ты… но думаю, я еще одного такого шока не перенесу. У меня было полторы минуты чистейшего ужаса. Мне казалось, вся моя жизнь кончилась. У писсуара с кокаиновой ложкой под носом, и вдруг моя фамилия из динамика. – Он слабо застонал. – Теперь я знаю, что, наверное, испытывал Лидди, когда увидел, как в «Уотергейт» вбегают копы, и понял, что вся его жизнь летит в тартарары, что за минуту он превращается из заправилы в Белом доме в арестанта с двадцатью годами.

– К черту Лидди, – сказал я. – Будь он порядочнее, с ним бы такого не случилось. – Я рассмеялся. – Это же сволочь Лидди руководил «Операцией перехват», не забыл?