Текст книги "Повесть о юности"

Автор книги: Григорий Медынский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 38 страниц)

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Издание совместной газеты воодушевило Валю Баталина еще больше, чем выпуск, в свое время, первого номера «Зерцала». Это была работа уже для двух коллективов. Это была работа с девочками, а девочки составляли тайную муку и мечту Вали.

Одно только обстоятельство портило ему радость этой работы: уж очень не нравилась ему «Ершиха», как он прозвал про себя Лену Ершову, главного редактора газеты со стороны девочек. У нее был некрасивый, приплюснутый нос, большие губы, широко растягивавшиеся при улыбке, и черные пронзительные глаза, от которых Вале было не по себе. Он хорошо понимал, что к работе все это не имеет никакого отношения, но, верный своему главному принципу – ничего не таить от самого себя, в глубине души считал, что дружба дружбой, а работать все-таки лучше с красивыми девочками. И потому Валя был приятно удивлен, когда с нового учебного года на первое заседание редколлегии вместе с Леной пришла вдруг Майя Емшанова и Инна Вейс, обе очень привлекательные девочки.

Со стороны мальчиков, кроме Вали, были Игорь, Вася Трошкин и Рубин.

Сначала работа пошла хорошо, но в скором времени снова вспыхнул спор, как в прошлом году, – о характере газеты. Началось с того, что Лена Ершова предложила вниманию редколлегии рассказ Тани Деминой «Летний день». Стали читать его вслух.

«…Меня будит стук в дверцу сарайчика, в котором я сплю. Протираю глаза, отпираю. Пришла моя двоюродная сестра Лиза.

– Ну, соня! – смеется она, – Пора!

Оказывается, они договорились с трактористом Володькой идти в лес, за малиной. Володька уже пришел и дожидается на лавочке под ракитой, нужно спешить.

…Володька что-то рассказывает Лизе, а я иду сзади, напеваю песню. Кузовок болтается у меня на руке, волосы растрепались. Плутали мы долго, а малинника все нет. Солнце уже высоко. Жарко.

– Володька! Где же малина? – устало тяну я.

Но малины нет и, очевидно, не будет – не туда зашли…»

Дальше описывалось, как ходили по лесу, собирали вместо малины грибы, а потом вышли в поле, где работал трактор, и как они сели на этот трактор и прокатились на нем.

«В шуме мотора ничего не слышно, но мне хочется его перекричать, и я пою:

 
Мы с чудесным конем
Все поля обойдем…
 

Ветер взъерошил мои волосы, платья наши в пыли, а руки и лица такие серые, что нас, пожалуй, трудно теперь узнать.

Довольные и усталые возвращаемся мы в деревню. И не беда, что мы идем без малины. Зато мы несем за плечами радость и веселье хорошо проведенного дня».

Так заканчивался рассказ.

Еще когда Лена читала его, Валя получил записку от Игоря Воронова:

«Как? Вельми здорово!»

Валя сначала подумал, что рассказ Игорю нравится, но потом обратил внимание на слово «вельми» и, вопросительно взглянув на Игоря, улыбнулся. Самому ему рассказ нравился: живо написанная картинка. Вале захотелось тоже побродить по лесу и покататься на тракторе. Но может ли это подойти для газеты?

Он так и сказал, когда Лена кончила читать.

– А почему? – удивилась та. – Разве не интересно, как наш товарищ провел лето?

– Еще если бы она там работала, в деревне, – возразил Игорь. – А то подумаешь: за малиной с трактористом ходила.

– Нет, она работала!

– Да здесь-то она не об этом пишет!

– А разве только о работе можно писать? – спросила Майя Емшанова.

– Не знаю, как это кажется мальчикам, – встряхнув черными как смоль волосами, сказала Инна Вейс, – но, по-моему… по-моему, это написано даже художественно. Как, девочки?.. По-моему, это можно рассматривать как литературный опыт. Правда, девочки?.. Таня вообще хорошо пишет, у нее такие интересные сочинения.

– А у нас газета, не литературный журнал, – возразил Валя.

– А разве в газете не бывает литературных материалов? Даже в «Правде»!

– Сравнили! – усмехнулся Игорь. – Наша газета маленькая, стенная газета, и она должна прежде всего выполнять свои задачи. А рассказ этот… Подсчитайте-ка, сколько он займет!

Рассказ был действительно большой, и Лена, пожав плечами, уступила.

Потом она предложила вести в газете отдел «Прочти, если не читал».

– Нужно, чтобы газета помогала нашим товарищам, указывала, что читать, направляла интересы, – говорила она. – Вот летом я прочитала «Исповедь» Жан-Жака Руссо. Что мы знаем о Руссо? То, что в учебнике учили, несколько строк. А я вот прочитала… Эта книга охватывает пятьдесят лет жизни Руссо.

– Очень хорошо, что ты ее прочитала, – перебил ее Валя, стараясь не смотреть на ее некрасивый рот. – Но почему эту самую «Исповедь» нужно читать всем?

– Так это же очень интересно! – глаза Лены вспыхнули. – Вы не представляете, как это интересно! Это настоящий психологический роман. Душа человека так раскрывается, ну, понимаете, полностью, со всеми ее тайниками.

– Какого человека? – спросил Игорь.

– Как какого? Ну, вообще человека.

– А разве есть человек «вообще»?

– А разве нам не интересно знать психологию человека того времени? – тут же поняв свою ошибку, поправилась Лена. – Ну, хорошо!.. Можно о Руссо не писать, давайте писать о советской литературе. Но ведь это же нужно!

И с новой силой разгорелся спор о том, что нужно газете и что не нужно и какой вообще она должна быть.

– Я вас, мальчики, совсем не понимаю! – говорила Лена. – Почему вы так упорно боретесь против расширения темы газеты?

– Не темы, а тематики! – поправил Рубин.

– Ну, тематики!.. Получается: вот тебе узенькая дорожка, иди только по ней и не моги ступить в сторону. Это шаблон!

– Не шаблон, а направление! – обозлился Валя.

К личному раздражению против Лены, все время не покидавшему его, прибавилась теперь обида за то дело, которое он считал кровным и дорогим для себя и на которое «Ершиха» замахнулась.

– Газета должна иметь направление, – продолжал он. – А какое направление у нашей газеты? «За отличную успеваемость и дисциплину! За успешное окончание школы!» – вот ее лозунг. Значит, она в первую очередь должна заниматься тем, что мешает этому. Она должна заниматься нашей классной жизнью.

– А разве классная жизнь заключается только в том, чтобы хорошо сидеть на уроке физики или не сорвать урок английского языка? Хороши бы мы были, если бы, кроме уроков, нас ничто не интересовало! Газета должна отражать все наши интересы.

– Газета должна не отражать, а бороться! – заметил Игорь. – Газета – оружие, а не зеркальце, которым можно пускать зайчики.

– Согласна! Она должна бороться за наши интересы. Но ведь мы часто собираемся на переменах и спорим об искусстве, о музыке, об актерах, делимся впечатлениями о книгах. А разве это не жизнь класса?

Лена, очевидно, была заядлая спорщица. Зорко поглядывая по сторонам черными, немного навыкате, горящими глазами, она ловила возражения и тут же отвечала на них своим резким, чуть крикливым голосом. Этот голос тоже раздражал Валю, тем более что он не мог отказать Лене в логике, а логику он привык уважать.

– Я хочу сказать вот о чем, – спокойно и мягко, в противоположность Лене, проговорила Майя Емшанова. – Заглавие нашей газеты – «Наша дружба», и цель всей нашей работы – дружба. Значит, газета должна еще и помогать развитию этой дружбы. А дружба, как известно, возможна лишь при наличии одинаковых интересов с обеих сторон. Как же мы можем дружить, если нам безразличны интересы друг друга?

– Почему – безразличны? Наоборот! – возразил Валя. – Нам очень интересно! Только разве об этом через газету узнаешь?

– Для этого живое общение нужно! – подал реплику Вася Трошкин, обычно тоже спорщик и забияка, а сейчас сидевший точно набрав в рот воды.

– Ну, это кому как! – Майя пренебрежительно взглянула на него, и Вася, вобрав голову в плечи, опять притих.

– А знаете, что мне кажется, мальчики? – сказала Инна Вейс. – Вы со всем спорите, ни на что не соглашаетесь только потому, что это предлагают девочки!

– Ну и глупо! – резко повернулся к ней Игорь.

– Ну вот! Теперь – глупо! – обиделась Инна.

– Что мы – нарочно вам возражаем?.. Что ж тут умного? – спросил Игорь. – А соглашаться с вами и превращать газету в лист прений и впечатлений…

– А почему не превратить газету в лист прений? – тут же подхватила его слова Лена Ершова. – Почему не поспорить, хотя бы и об искусстве?

– Об искусстве можно в книгах прочесть, – ответил Игорь. – Это будет надежнее.

– В книгах вы прочитаете вообще. А где вы прочитаете, что думают ваши друзья? Нам интересно знать о вас, а вам, я думаю, – о нас.

Потом эта дискуссия перекинулась на столбцы газеты. Лена Ершова не хотела уступать ни в чем и написала большую и обстоятельную статью по всем спорным вопросам. Ей ответил Валя Баталин, однако его статья, по общему мнению, оказалась слабее. Он упрекал Лену в недостатке логики, а сам ничего по-серьезному не сумел ни показать, ни опровергнуть и закончил статью не очень-то удачной фразой:

«Вот это мы и просим девочек принять во внимание».

Тогда в дискуссию вмешалась Нина Хохлова. Она прислала Борису записку, в которой писала, что

«девочки ультиматумов не признают, это не дружба, и если вы хотите так с нами разговаривать, мы можем и распрощаться».

Пришлось собрать объединенное заседание комсомольских бюро, разбирать там этот вопрос, убеждать, доказывать и успокаивать.

– И что вы так обострили дело? – упрекал потом Борис Валю и Игоря.

– Это все Ершиха! – ответил Валя.

– Умничает! – добавил Игорь. – Прочитала Руссо и кричит на весь свет, точно курица, когда яйцо снесет. Им дай только волю – расплывется все!

– А зачем волю давать? Расплываться не нужно. Вот не пустили заметку о Руссо – и хорошо! А о «Журбиных» почему не написать? Или еще о какой-нибудь новой книге. Может, о ней кто-нибудь и не знает. Нет! Нужно было договориться, так нельзя. Видите, эта фырка-фуфырка того и ждет. Как кошка – ей бы только поцарапаться!

Как Валя не любил Лену, так Борис не терпел Нину Хохлову. И красивый, с горбинкой, нос ее, и слегка вскинутая голова, и длинные ресницы, и не то томное, не то горделивое выражение лица создавали впечатление надменности. Это и насторожило Бориса с самого начала. И потом, сколько ему ни приходилось говорить с нею по разным делам, он не мог избавиться от ощущения тонкой ледяной корки, которая невидимо лежала между ними.

Особенно Борис почувствовал это после истории с пирушкой. Получив замечание от Елизаветы Васильевны за то, что она слышала о пирушке и не приняла никаких мер, Нина обиделась и на Елизавету Васильевну, и на мальчиков, и на дружбу, и, кажется, на все на свете.

В письме Нины, в ее угрозе «распрощаться» Борис увидел, к чему может привести ее обидчивость. Но Валя продолжал спорить:

– А что, мы из-за нее должны от своих убеждений отказываться?

– От каких убеждений? – не понял Борис.

– Мы за направление боремся! А они говорят – шаблон.

– А направление может перейти в шаблон, – сказал Борис, но потом добавил: – Ну, давайте у Полины Антоновны спросим. Направление хорошо, если оно отвечает жизни. Тогда это направление. А если жизнь направилась в одну сторону, а направление в другую – это уже шаблон. И девочки, может, правильно говорят. Об однобокости газеты нам еще в прошлом году говорили в школьном комитете, а ты, Валя, до сих пор сидишь и высматриваешь, кто что сделал, кто в чем провинился.

– Значит, это плохо? – обиделся Валя.

– Почему плохо? Но этого мало. В прошлом году было хорошо, а теперь мало. Мы в десятом классе! И нарушений у нас теперь не так уж много, и новое появилось – новые запросы и вопросы. Куда идти – в вуз или на производство? Кем быть в жизни? Каким быть? А как вы в газете это отражаете? И что это действительно за фраза: «Просим девочек принять во внимание…» Может быть, и нам кое-что во внимание не мешает принять? А то уперлись на своем. А зачем нам с девочками ссориться?..

* * *

Нет, тут Борис был не прав – ссориться с девочками Валя не хотел! Наоборот, только теперь дружба с ними приобретала в его глазах настоящий смысл. В прошлом году для него все закрывала Юля Жохова. Теперь это было прошлое. Он помнил, как в лесу, во время «разведки», о ней очень хорошо сказал Борис: «Такие Юли с первого взгляда выигрывают, а со второго проигрывают». Шло время, накапливались наблюдения, и Юля Жохова проигрывала во мнении Вали все больше и больше. После летних каникул Валя встретил Юлю довольно равнодушно – он окончательно понял обманчивость ее привлекательности. Последней каплей была заметка в стенгазете «Шляпы».

«Самое излюбленное дело в нашем классе – примерка шляп. Шляпы наши девочки носят разные – большие и маленькие, с полями, загнутыми кверху, с полями, загнутыми книзу, с лентами и без оных. Примерять их можно без конца, благо дверное стекло, при известном его положении, служит отличным зеркалом.

Появление новой шляпы вызывает бурную радость. Ее тотчас же надевают на всевозможные лады и на всевозможные головы, фасон ее серьезно обсуждается, принимается или отвергается.

Но фурор, произведенный малиновой велюровой шляпой Юли Жоховой, превзошел все известное до сих пор. Этой шляпой не переставали восторгаться с прибытия Юли в класс и до ее отбытия. Сколько гордости и в то же время сколько тревог и волнений пришлось пережить из-за нее несчастной Юле! Сколько раз приходилось ей бросаться на выручку своей шляпы от какой-нибудь слишком ретивой модницы. Бедная Юлина шляпа!..»

Написала заметку Люда Горова, иллюстрировал Игорь Воронов, но на долю Вали Баталина выпал такой уничтожающий взгляд голубых Юлиных глаз, что он понял: точка! Он не испугался и не опечалился – дружба с девочками для него теперь становилась подлинной дружбой, а начатая в этом году совместная работа в газете открывала для этого большие практические возможности. Он жалел только о том, что ему приходилось работать вместе с Леной Ершовой. Правда, кроме Лены, была теперь в редколлегии и Майя Емшанова, но Майи Валя почему-то боялся. Она была высокая, статная, физически развитая, с пышными русыми волосами, заплетенными в тугие, толстые косы, – настоящая девушка. А по тому, как она однажды одернула Васю Трошкина и как при этом посмотрела на него, было видно, что она – девушка строгая. Валя же был настолько низкого мнения о себе, что у него не хватало смелости даже думать о ней.

«Есть девочки, на которых можно смотреть только издали», —

записал он у себя в дневнике.

Попробовал Валя присмотреться к Инне Вейс, но она была слишком бойка и развязна. Это ему не нравилось. Вообще ошибка с Юлей Жоховой насторожила Валю, к недоверию к самому себе прибавилось недоверие к девочкам, и Валя стал еще более осторожным и нерешительным.

После истории с рассказом «Летний день» его заинтересовала Таня Демина. Когда он слушал ее рассказ, ему представлялся и лес, и жаркий день, и грибы, и сама Таня – невысокого роста, плотная, крепкая, что называется в народе – «коротышка». Нижние веки ее чуть-чуть припухли, отчего глаза кажутся чуть-чуть прищуренными в скрытой, хорошей улыбке, а когда она улыбается, лицо ее становится удивительно привлекательным – светлым и простым.

Такой вот – простой и светлой – она показалась Вале, когда пришла на диспут, организованный для обоих классов.

…Полина Антоновна очень любила свою математику и всегда старалась быть в курсе всего нового, что появлялось в ней. В то же время, чтобы не отстать от общего течения жизни, она старалась следить и за театром, общественной жизнью, литературой, – старалась и, конечно, отставала – просто не хватало времени. В эти, такие тесные, сутки нужно было уложить все: и работу, и домашние дела, и сон, и отдых. Есть, очевидно, такие счастливые люди, у которых все это хорошо укладывается, а у нее не укладывалось – вечно не хватало времени, вечно оказывалось, что она что-то упустила, что-то не успела сделать. Ей было порой неловко, когда в учительской завязывался разговор о какой-нибудь книге, которую она не читала, или когда гардеробщица, сочувственно улыбаясь, сообщала:

– А я вам вешалочку к пальто пришила, Полина Антоновна!

Раньше – то ли моложе она была и сильней, то ли работа была проще, – но как-то все было легче: и работала и сына растила. А теперь Полина Антоновна удивлялась, как справляются со своими семейными обязанностями товарищи, – уж очень много требует педагогическая работа, и если отдаться ей серьезно, она требует всего человека без остатка. И потому обидно бывает иной раз за тех, кто не щадит ни времени, ни сил педагога, обременяя его или лишним собранием, или сложной, сомнительной в своей необходимости отчетностью.

Но как бы ни сложна была работа, ее требования были для Полины Антоновны законом. Она не терпела тех, кто относится к работе кое-как, и старалась делать все точно и аккуратно. Правда, приходилось перекраивать сутки, отрывать время и от сна, и от чтения, приходилось кое в чем и отставать от жизни.

Однажды, к стыду своему, она отметила такое отставание, когда отец Феликса, полковник Крылов, спросил ее:

– Вы следите за «Комсомольской правдой»?

– Вообще слежу, но… может быть, что-нибудь и пропустила. А что?

– Там развертывается интересная дискуссия – «Как стать хорошим человеком?». Посмотрите. Очень интересно!

– Обязательно посмотрю. Спасибо!

Полина Антоновна в тот же день перелистала в библиотеке подшивку «Комсомольской правды» и полностью согласилась с умной подсказкой всерьез заинтересовавшегося школьными делами полковника: хорошо бы начать разговор на эту тему и в классе. Она поговорила об этом с Борисом, и они решили организовать такой разговор для обоих классов – и мальчиков и девочек.

И вот было проведено совместное собрание.

Валя Баталин тоже прочитал в «Комсомольской правде» письмо молодого горняка Астраханцева:

«Я хочу воспитать в себе лучшие качества советского человека, чтобы люди могли сказать: «Хороший человек!»

Как это отвечало его собственным мыслям, его кропотливой, придирчивой работе над собой, постоянно преследующему его вопросу: что хорошо и что плохо? Поэтому он с большим интересом следил за развертывающимися на собрании прениями, но это не помешало ему заметить, когда пришла Таня Демина. Она немного опоздала и села в сторонке, скромно, тихо, поправив на коленях платье. Ее увидела Люда Горова и громким шепотом сказала:

– Демушка, иди сюда! Место есть!

«Демушка, – подумал Валя. – Как хорошо!»

С тех пор она так и вошла к нему в душу – «Демушкой».

Валя даже не мог понять: как и почему он не заметил ее раньше, в прошлом году? Как и почему он позволил себе увлечься Юлей, этим «живописным созданием» с тонкими, точно дымящимися волосами? Вот они сидят обе – одна недалеко от другой. Юля на этот раз сидит среди девочек и, кажется, слушает, что говорит Витя Уваров, но это только кажется. На самом деле ей не сидится, она точно чего-то ждет – глазки направо, глазки налево, игрушечный носик ее, усыпанный веснушками, все время беспокойно подергивается. Она то поправит белый воротничок, то синие бантики в косах. Демушка, наоборот, слушает, сосредоточенно прищурив свои припухшие веки. Она – белокурая, как Майя Емшанова, косы у нее тоже толстые, но короткие, пышные, распушенные на концах, и сама она проще, приветливей. В лице ее что-то милое, «девчачье», во взгляде – искренность и непосредственность.

И с той же искренностью и непосредственностью она, повернувшись к Люде Горовой, выразила на своем лице явное недовольство тем, что говорил Витя.

А Витя говорил как будто бы правильные вещи. Он хвалил комсомольца Астраханцева за вопрос, который тот поставил перед всей советской молодежью.

– Только в чистой и прекрасной душе советского человека мог возникнуть вопрос о том, какие моральные качества нужно воспитывать в себе, чтобы стать полноправным членом нашего общества. А кто из нас не хочет стать хорошим человеком?..

– Не речь, а похвальное слово! – услышал Валя шепот Тани.

Это ему понравилось, так как и по его мнению Витя говорил очень общо и беспредметно – не ставил никаких вопросов и никаких вопросов не решал.

Потом выступил Костя Прянишников из десятого «А». Он недавно был избран членом школьного комитета комсомола и теперь пришел сюда как его представитель. Немного важничая, он говорил о Зое, о Кошевое, о Корчагине, пытался проанализировать самое понятие «хороший человек», говорил о культуре, о честности, о труде, о любви к родине и готовности ради нее пожертвовать собой.

Все это были в общем правильные вещи, но Валя привык обо всем думать по-своему. Конечно, в таком разговоре нельзя было не вспоминать о Зое с ее умными глазами и упрямым лбом, о «Молодой гвардии», например о трагической сцене избиения матери Сережки Тюленина на его глазах, о безжизненно повисших руках кого-то, кого несли с очередного допроса. Валя и сам спрашивал себя, читая об этом: «А смог бы я вынести такое?» Но в то же время ему, казалось, что, если по каждому случаю много говорить, говорить одно и то же, это теряет свою силу, – стираются не только слова, стираются образы, и получается что-то другое, обратное, – ребята перестают верить. «Кавалера Золотой Звезды» они переименовывают в «Золотого кавалера», Сергея из «Бури» Эренбурга называют «фасадом человека», а про книгу о милой колхозной девушке Груне Васильцовой говорят словами странницы из «Грозы»: «Бла-а-лепие, милая моя! Бла-а-лепие!»

Валя считал, что в литературе у нас очень часто выводят таких однолинейных, умилительно хороших людей, на которых можно любоваться, но у которых трудно учиться. А Валя хотел учиться. Поглощенный внутренней напряженной работой, он не верил в абсолютно хороших, непогрешимых не только героев книг, но и живых людей. Он считал, что рядом с хорошим у каждого человека есть что-то плохое, у одного – одно, у другого – другое. И каждый человек обязательно должен с чем-то бороться внутри себя, что-то подавлять в себе, чтобы стать хорошим, даже не абсолютно, а хоть бы относительно хорошим человеком.

Иногда Валя думал и о том, что в нашей литературе мало показаны такие люди, на которых ты не хотел бы походить. Он не отрицал значения положительного примера, но часто задумывался над тем, что на него больше действует, – стремление подражать Павке Корчагину или боязнь оказаться чем-то похожим на Мечика или Стаховича. Отрицательный образ, по его мнению, учит нисколько не меньше, чем положительный.

Вале очень хотелось выступить и сказать обо всем этом, но он, конечно, не выступил и не сказал, зато очень внимательно слушал все, что говорили другие.

Говорили о многом – об отношении к критике, о внешней и внутренней культуре («Можно не иметь бостонового костюма и желтых туфель и быть хорошим человеком», – сказал Игорь Воронов), о понятии личности и характера, о роли убеждений в формировании характера. Говорили об отношениях между людьми, о дружбе, о товариществе. Саша Прудкин коснулся дружбы между мальчиком и девочкой – может ли быть такая дружба? И обязательно ли она переходит в любовь? И как нужно понимать любовь? Можно ли любить некрасивую девочку или некрасивого мальчика?

– Интересно бы знать, – сказал он, – как все это понимают девочки?

Валя видел, как оживилась при этом Юля Жохова, как заблестели у нее глаза и как она осматривалась кругом, ожидая, кто же сумеет ответить на все эти, такие интересные, вопросы.

Поднялась Таня Демина. Она вышла вперед, перекинула было через плечо одну косу, потом, спохватившись, закинула ее опять назад и, взявшись руками за спинку стула, сказала:

– Вот здесь Прудкин наставил много вопросов и наговорил разных вещей о любви. Только он почему-то говорил об этом с улыбочкой… Улыбочка мне его не понравилась. И почему о любви вообще нужно говорить с улыбочкой? – Она обвела собрание прямым и смелым взглядом. – Мы, конечно, мало еще знаем о ней, но мы много читали, слышали и видим: любовь – это большая сила в жизни. Помните, как горячо сказал о ней Горький: «Краше солнца нету в мире бога, нет огня, огня любви чудесней!» Только к этому, – Таня глянула на Сашу Прудкина, – как ко всему в жизни, нужно подходить с чистым сердцем.

Таня остановилась, прислушиваясь к настроению собрания, и, поняв, что она переломила его, приглушив мелькнувшие то там, то здесь улыбки, продолжала?

– Вы спрашиваете: что думают об этом девочки?.. Девочки, конечно, разные бывают.

– Какие? – раздался голос со стороны мальчиков, и вслед за этим целый хор мальчишеских голосов несколько минут не давал Тане говорить: – Какие? Кто? Расскажи откровенно!

Таню смутило такое бурное и неожиданное проявление мальчишеского любопытства. Но она скоро оправилась.

– Вот тут Прудкин говорил о красоте, – сказал она. – Я, правда, не очень поняла, что он хотел сказать и что он сам думает, – он больше улыбался. Но вопрос он поставил правильно, потому что это у нас есть – слепое увлечение красотой. А по-моему, девочкам не нужно гордиться красотою, мальчикам – гоняться за ней. И в настоящей любви… Не знаю, а я бы сказала – в настоящей любви нет красивых и некрасивых!

– А что сказал Чехов? – перебил ее Саша Прудкин.

– Знаю, что сказал Чехов! – ответила Таня. – «В человеке должно быть все прекрасно – и лицо, и одежда, и душа, и мысля». Но как понимать красоту? Красивое лицо – это не значит обязательно греческий нос и отменно правильные черты. Лицо красиво, когда его освещает духовная красота. По-моему, самая гордая красота в человеке – красота души. В этой красоте – сочетание всех благородных качеств советского человека: честность и верность долгу, простота и скромность, смелость и самоотверженность в труде и в бою, великодушие и прямота, бескорыстие и чистосердечие, постоянство и твердость, широта интересов и принципиальность. Да мало ли!.. Всего не перечислишь! Вот кого советская девушка хочет видеть в своем друге – человека гордых достоинств!

– Молодец, Демушка! – сказала Люда Горова, когда Таня, взволнованная и раскрасневшаяся, под гром аплодисментов села на место.

«Молодец, Демушка! – повторил про себя Валя Баталин. – Молодец!»

Борису тоже понравилось выступление Тани. Но он не успел еще хорошенько продумать его, как к столу вышел Рубин, и разговор получил совсем другой и довольно неожиданный поворот.

– Вот здесь представительница девочек хорошо говорила о любви. О любви они умеют хорошо говорить, у них этого не отнимешь! – многозначительный взлет бровей подчеркнул и без того ясную иронию. – Она нарисовала нам такой обширный и такой возвышенный идеал, что мы… никто, пожалуй, из нас под этот ростомер не подойдет.

По мальчишеским скамьям пробежал смешок, и кое-кто захлопал в ладоши.

– Я по крайней мере не имею намерения тянуться и подниматься на носки. Я полагаю, что понятие «хороший человек» чрезвычайно обширно, настолько обширно, что можно очень легко расплыться в этой обширности. Таня Демина это благополучно и сделала.

– Правильно! – подал реплику Саша Прудкин.

– По-моему, нужно говорить о главном, – продолжал Рубин. – А главным я считаю вопрос об организации человеческой личности. Человек разбросанный, неорганизованный не может быть хорошим, полноценным человеком. Человек должен иметь характер, и будущее ожидает только такого человека. Держать себя, владеть собой, всегда и во всем руководить собою, не искать легких путей, а через все трудности идти к своей цели! А для этого прежде всего нужна воля. Воля – это становой хребет характера. Вот у нас есть немало ребят, которые учатся на тройки. Почему? Главным образом потому, что у них не хватает воли. А безвольный человек – что глина, ему легко стать грязью, как написал кто-то в «Комсомольской правде». И очень хорошо написал, мужественно!

– А написала это как раз девушка! – выкрикнула Лена Ершова.

– Скажите пожалуйста! – раздался иронический возглас Сухоручко.

– Девушка! Давай проверим!

На мальчишеских скамьях послышался смех.

– А почему вы смеетесь? – вскочила сидевшая в президиуме Нина Хохлова. – Если вы не умеете уважать девочек, мы можем и уйти.

Смех утих. Только что севший на свое место Рубин снова поднялся и с той же иронической многозначительностью сказал:

– Смеются ребята, очевидно, вашей наивности. И я не очень понимаю, при чем здесь уважение и к чему угрозы? Какое значение в самом деле имеет, кто сказал «э» – девушка или юноша? А звучит фраза, которую я привел, все-таки мужественно.

– Не столько мужественно, сколько красиво, – заметила Люда Горова.

– Может быть! – согласился Рубин. – Но красота эта все-таки мужественная, без бантиков.

На мальчишеских скамьях раздался новый взрыв смеха, среди девочек – возмущенные возгласы. Завязалась перепалка о мальчиках и девочках, их характерах, достоинствах и недостатках. Вася Трошкин сказал, что с девочками ни о чем серьезном нельзя поговорить – ни о моторах, ни о чем. Лена Ершова, разгорячившись, возразила на это, что, кроме моторов, есть и еще много других не менее серьезных вещей, о которых некоторые мальчики не имеют понятия. Игорь Воронов заметил со своей колючей улыбочкой, что нет смысла спорить против факта: конечно, девочки думают больше о шляпках и завитушках, чем… Девочки не дали ему закончить фразу.

Выступила Люда Горова. Круглолицая, крутолобая, она поднялась и, переглянувшись с сидевшей рядом с нею Таней Деминой, сказала:

– Мальчики, конечно, не правы… Но и девочки… Напрасно вы так шумите, девочки! Таня здесь очень правильно сказала: девочки тоже разные бывают. Есть девочки… настоящие девочки, с целью, с интересами. А есть… достаточно есть и других. Мелкого в них много, обывательского. Болтовни много, трескотни, сплетен, пересудов друг про друга… Жу-жу-жу… жу-жу-жу… Одна скажет, другая передаст, переиначит, третья обидится – и пошло́! Есть это? Есть! И шляпы, завитушки, разговоры о чулках с черной пяткой – тоже есть! Это мальчики правильно говорят.

– Неправильно только, что они это про всех девочек говорят! – вмешался Борис, а когда увидел, что Люда села, как бы уступив ему свое слово, посмотрел на Рубина и продолжал: – И вообще я не понимаю, как можно так перевернуть весь разговор?.. Не понимаю!.. У нас о чем речь?

Полина Антоновна еще раз не могла не порадоваться плодами своих усилий. Давно ли она наблюдала, сидя в кабинете директора, как мать привела в школу своего ершистого, хитроватого на вид сыночка? Давно ли на вопрос Алексея Дмитриевича, сдержит ли Борис свое слово, Полина Антоновна, смеясь, ответила: «Не знаю! Трудно сказать!» И вот прошло два года с небольшим, и из этого паренька вырастает вожак класса. Вот он ухватился за то, что могло увести собрание в сторону – в нелепую, основанную на взаимном непонимании перепалку. Вот он еще раз сердито посмотрел в сторону Рубина, потом в сторону продолжавшего пересмеиваться со своими соседями Саши Прудкина, и разбушевавшиеся страсти понемногу начали успокаиваться. Вот он уже говорит по существу и опять спорит с Левой Рубиным.