Текст книги "Мелочи жизни"
Автор книги: Георгий Полонский
Соавторы: Максим Стишов,Аркадий Ставицкий,Эжен Щедрин,Юрий Каменецкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 38 страниц)
Глава тринадцатая. «ВСЕ КОНЧЕНО, ШВЕДОВ!..»
Почему кабинет литературы называют «кабинетом»? Обычный класс. Только на стенах – портреты великих писателей.
В Машиной школе... Хотя в этих стенах правильнее было бы говорить – в школе, где работала Мария Петровна, корпус русской классики был обновлен. Потеснив представителей прошлого века, свое место заняли Ахматова и Булгаков. Под их строгими взглядами ребята, завершившие свой последний на сегодня урок, покидали класс. Маша писала, отвечая, как эхо, на их «до свидания»; ей еще оставалось отразить этот урок в журнале и в своем личном гроссбухе.
Наконец класс опустел, но и минуты не прошло, как дверь распахнулась.
На пороге стояла Костикова. Улыбка ее выказывала ответный взгляд учительницы.
– Забыла что-нибудь, Костикова? – не отрываясь от записей, пробурчала Маша.
–Я? Я – нет... Откровенно говоря, я думала—это вы кой-чего забыли. Мелочь, конечно...
– Ты о чем это?
Маша повернулась к ученице.
– О том, что вы у Инги Бабич отобрали. Вы ж это не совсем... приватизировали? Посмотрите и отдадите, насколько я понимаю... ведь так?
И видом и тоном Костикова старалась снизить значение поднятого ею вопроса. Будто в сумку учительницы попало чужое расписание электричек, да и то случайно.
– Вот оно что...
Маша в упор посмотрела на девочку. Как трудно найти верный тон, когда ученица – подруга твоей дочери, когда по нескольку раз в неделю она бывает в твоем доме.
– Вот оно что... – повторила Маша. – Нет, знаешь ли, я не собиралась мараться. Просто думала: Инга подойдет после урока, разберемся... Ты ее адвокат, что ли? Самой ей слабо?
– Адвокат? – Костикова фыркнула, изумленно и агрессивно сразу. – А кто судиться собирается?! Что она такого сделала? Да это вообще мой журнал, если на то пошло...
Дверь снова скрипуче приоткрылась. Инга Бабич стояла, прислонясь к косяку. Она не трусила, нет, – она томилась.
– Ой, Марь Петровна, и не скучно вам? – лениво проговорила Инга. – Меня, например, «ломает», когда на такую тему «дискашен»...
– Да? А я – хуже, я как будто мухомор съела! И я все равно не пойму, что б вы ни объясняли тут, дуэтом или врозь, как можно с этим – на уроке сидеть! Да в любом многолюдном месте! Это чтение для тех мест, где человек запирается изнутри на щеколду! Не согласны? Тогда давайте превратимся все в этих самых... ну как их?., в нудистов!
– Лучше в нудистов, чем в зануд, – вяло, в пространство бросила Инга.
– Мария Петровна! – как всегда деловито, включилась Костикова. – Чур, ваша ошибочка: это не порно!
– Не знаю, не специалистка, – вздохнула Маша. – Настя, забери, пожалуйста, и не надо больше ничего объяснять.
Чтобы извлечь из сумки журнал, Маше пришлось сначала вывалить на стол две пачки пельменей, потом немецкий маргарин, а найдя «бесценное издание», она отпихнула его на край стола, стараясь не зацепиться взглядом за эротическое откровение на обложке.
– Торгуют-то этим не из-под полы! – осуждающе проговорила Костикова. – Кстати, знаете где? В двух шагах от Российской Академии образования! И никто, между прочим, там в обморок не упал.
– В портфель, – глухо ответила Маша. – В портфель, пожалуйста.
– А у меня его нет, у меня только сумочка такая плетеная...
– Вы бы еще с «косметичками» в класс приходили! – взорвалась Маша. – Как раз в «косметичке» поместится вся премудрость, какую вы смогли отсюда вынести...
– Да что вы так расстраиваетесь, Мария Петровна? Было б из-за чего... – усмехнулась Настя.
Сейчас на каждом совещании учителей решают и не могут решить: кто мы такие – кариатиды? Атланты? Стоим, чтоб удерживать на плечах всю мораль, которая, как балкон, обвалилась? Или надо сказать: к черту, все равно не удержим? И – с плеч долой... нехай дальше рушится, до конца, – каждый отвечает только за свой предмет?
– По-моему, второе. Костикова повернулась к подруге.
– Инга, скажи!
– А вам доплачивают за мораль-то? За эту ее поддержку? – Зная заранее ответ, лениво прогундосила Бабич.
– Не смеши. Если по результатам оценивать – спасибо еще, что не вычитают!
– А вы поглядите вокруг: задаром же никто ничего не держит в принципе. – Инга снисходительно посмотрела на Машу. – Так что извините...
Так и не закончив фразу, она непонимающе подняла глаза к потолку, хмыкнула и ушла от такой самоочевидности в коридор.
– Ну правда же, Мария Петровна, – утешила Настя. – Наши плечи – они ж не для этого!
– Чьи это – наши? – удивленно воскликнула Маша. Костикова улыбнулась, подняв подбородок и трогая свою длинную, отнюдь не дешевую сережку.
– Ну наши, в смысле – женские!
Несколько секунд они внимательно рассматривали друг друга. Первой заговорила Настя.
– А кстати, вот Антонине Павловне, например, или Софье Алексеевне, или химичке – им я бы так не сказала: «наши, женские плечи» – язык не повернется. Они потому что сами себя засушили давно. В отличие от вас!
– Мерси. – Маша невольно смягчилась, самую малость, но подействовало. – Мерси. Но эти приговоры безапелляционные... Они несправедливы, они не учитывают судьбу... ну ладно, это как-нибудь потом, не сейчас. Сейчас – разговор про тебя и про Ингу. Вкус, девочки! Вкус подгулял У вас. Я ведь не ожидала от 10-го «Б», что здесь могут найтись такие ценители серебряного века... да целых трое! И вот они выдают наизусть Гумилева и Александра Блока – причем нехрестоматийное, такое, что я сама не помню, мне даже стыдно стало... А Инга сидит и слюнявит, извини меня, такие картинки... Поскольку ты устроила их «презентацию»! В это самое время, в аккурат под Блока... Это какой же надо иметь вкус и как относиться к своим товарищам...
– Товарищи, между прочим, тоже тянули шеи! На трех уроках до вашего очень даже интересовались. Нет, зря вы так... Я понимаю – был бы это «Плейбой» или «Пентхауз»... Хотя тоже, между прочим!.. Но это же и вовсе другое! Тут сравнение западного секса и восточного... – словно освежая в памяти, Настя пролистнула страницы.
– Спрячь, сказано тебе! – истерично выкрикнула Маша. – Убери!
Дверь открылась, и свое место у косяка снова заняла Инга Бабич.
– Насть, – заунывно окликнула она подругу, – ну хватит уже, пошли. Пообещай, что мы запишем товарищей на плейер и каждое утро будем начинать с Блока.
– Точно! В порядке покаяния. «О Русь моя! Жена моя!»
Костикова запнулась... Легонько раздвинув ее и Ингу, в класс вошел Игорь Андреевич Шведов. В распахнутой дубленке, без шапки... Девицы уставились на него открыв рты. Между тем в глазах Маши была только паника, страх неминуемого разоблачения.
– Что случилось? – сипло произнесла она, уставившись на Шведова. – Чем обязана?
– Мое почтение, Марья Петровна, – просительно проговорил Игорь Андреевич. – Если вы заняты, я подожду... Опять, понимаете, племянничек беспокоит. Родители его далеко, в Торонто, я – вместо них, а он в двойках весь... – Шведов говорил уверенно и спокойно. Можно было подумать, что он искренен.
– Да, ситуация... В Торонто, значит? Девочки, вы свободны... до свидания. Только... – Маша быстро достала из сумки «Литературную газету» и замаскировала ею, прикрыла «ужасное» издание в руках Костиковой.
Настя ухмыльнулась.
– Даже не представляю, – оценивающе поглядывая на Шведова, проговорила Инга, – ив каком же это у нас классе «канадцы» учатся?..
– Что еще! – уже не в силах сдерживаться, повысила голос Маша. – Обсудите все по дороге! Мы попрощались!
– А что, Марь Петровна! Мы бы его и подтянуть могли... Ну, того мальчика. Чтоб родители, не расстраивались там, в Торонто. Хотите? – Настя лукаво посмотрела на учительницу.
– О да, уж вы бы подтянули. Именно вы! Всего хорошего, девочки!
– До свидания... – хором пропели девицы и разочарованно покинули класс.
Проводив учениц ироничным взглядом, Шведов хотел было прокомментировать ситуацию, но, прижимая палец к побелевшим губам, Маша отдавала приказ помалкивать.
Выждав изрядно, она наконец еле слышно проговорила:
– Ну что еще за «племянничек»? Зачем?
– Внизу меня окликнула такая, знаешь, тонкогубая, с «халой» на голове. Ну и пришлось сочинить... – Игорь Андреевич приблизился к Маше. – Здесь я повторил только. А что? По-моему, талантливо?
– Это завуч! – побледнела Маша. – Ты погубишь меня. Значит, ей ты тоже наплел и про двойки и про Торонто?!
– Дай сообразить. – Шведов задумался. – Нет... Ничего такого из географии не упоминал, кажется. А что?
– А то! Перед манекенщицами выступай со своим художественным свистом! Перед филиппинцами и голландцами... А здесь – не надо, я очень-очень прошу. Ведь она пожелает лично помочь сынишке таких милых людей исправить его двойки! Ведь они случайные, ведь мальчик-то способный, просто он мается без родителей, которые исполняют свой трудный долг на чужбине... Понятно? И вот я должна назвать ей фамилию. Какую? И самого племянника она захочет видеть – как же, ведь у него такой интересный, прямо-таки неотразимый дядя!
– Отдаешь все-таки должное дяде? – Глаза Шведова смеялись, только глаза.
– Противно, когда это «должное» отдают все!
Маша выглянула за дверь: не маячит ли там кто-нибудь любознательный?
– Вот еще эти две... – продолжила она, плотно прикрыв дверь, – ...скороспелки; и моментально захотели пригодиться тебе... видят же – хозяин жизни... и мое обалдение от твоего прихода – боюсь, они его правильно истолковали, или почти правильно! А сейчас они, наверное, возле твоего «мерседеса» топчутся...
– Он уже старый и немодный!
– Игорь! Это школа, пойми, причем никакая не элитарная, а просто школа, сюда не подкатывают на иномарках!
– Каюсь, не повторится. Буду ее оставлять в начале переулка, у «Пирожковой»...
– Все равно! Твой, как они выражаются, прикид...
– Понял, – устало кивнул Игорь Андреевич. – В следующий раз буду одет в продукцию фабрики «Большевичка». И обут в калоши. Кстати, как правильно писать калоши? Через букву «к» или через букву «г»?
– Ты за этим пришел?
– Это немаловажно!
– Ну хорошо, давай серьезно! —Давай!
– Зачем ты явился? Что за экстренность такая? – Маша пристально посмотрела на Шведова.
– Правду?
– Правду.
–А не пожалеешь?
–Ну?!
– Соскучился, – уже не пытаясь шутить, просто сказал Шведов.
– И это все? И я должна верить? – В Машином взгляде, впервые за время этого визита, можно было прочесть что-то ласковое.
– Да уж, солнышко, ты поверь как-нибудь... допусти... прими как гипотезу. Потому что других причин у меня нет. – Шведов насупился, играя связкой ключей. Помолчав, он продолжил – агрессивно и с болью. – В школу – нельзя. У дома отираться, даже если машину оставлять за квартал, – тоже ни-ни! В сутках нет такого часа, когда разрешалось бы позвонить, когда можно поговорить без напряга. Ибо супруг у нас безработный теперь...
Кто же в этом виноват – я?! Что он все время может быть дома?
В итоге отловить Пугачеву Аллу Борисовну мне значительно проще, чем тебя...
– Вот и выход нашелся! Да еще какой восхитительный – почему сразу было не толкнуться туда? «Чикаться» с обыкновенной, затрапезной учительницей, когда...
– Пожалуйста, помолчи – сейчас мой черед, – перебил Шведов. – Отлов этот съедает уйму времени, а оно не принадлежит мне одному и дорого стоит. Не хочу говорить о цене своего часа, сам смутно представляю ее... Но в Брюсселе сейчас трудится один из подмастерьев моих – тридцать пять долларов в час ему предложили сразу. Так что прикинь...
– Я не понимаю... Мне вроде как счет предъявляется? Я должна тебе кучу долларов?
– Ну-ну-ну, не передергивай! Я только говорю, что досадно и глупо обращаться с этими кучами как с осенними листьями – сметать их в люки канализации, сжигать... Следовало бы ценить мое время, понимаешь?
– Как? Что надо делать для этого?! – с иронией воскликнула Маша.
Однако Шведов сделал вид, что никакого подвоха в ее словах не почувствовал.
– Вот мы и добрались до сути, – удовлетворенно проговорил он. – Какие сильнейшие мозги скрипели над этим вопросом: что делать? Но они скрипели за всех... в том-то и беда их была: ну можно ли так напрягаться, за всех сразу? Я – куда скромнее. Я пробую только за двоих, да и то – пунктиром отвечаю... чтоб не давить. Чтоб избежать стрессов... -
Шведов взял мелок и быстро вывел на доске: «В И 3М—Я 3—Ж!»
– Игорь, ты спятил... – мгновенно разгадала «шараду» Маша. – Сотри немедленно!
– Наше капитал-шоу – это ваша судьба! – голосом телевизионного крупье ответил Шведов. – Оказаться ли в «Поле чудес» или в «Стране дураков» – зависит только от вас!
– Завуч же может в любой момент... – беспомощно прошептала Маша, лицо ее покрылось пятнами румянца. – Я и так здесь будто на углях...
Схватив тряпку, она принялась стирать надпись, но Шведова это не остановило. Вытянув руку на недостижимые до Маши высоты, он на этот раз медленно каллиграфическим почерком вывел опять: «3—Ж!»
– Игорь!
Странное впечатление производило это состязание мела и тряпки в руках у двух взрослых людей...
– Самый коротенький из возможных ответов сулит вам самый крупный выигрыш за всю историю «Поля чудес»! – еще раз повторил Шведов, привлекая к себе Машу.
Квартиру родителей Сергей открыл своим ключом.
Он никогда не задумывался, почему у него есть ключ от родительской квартиры, а у стариков от его нет.
Он и сейчас не понял, почему вдруг это пришло ему в голову...
Квартира хранила гробовое молчание, только из кухни раздался какой-то металлический стук и тут же стих.
Ориентируясь на этот звук, Сергей и обнаружил сестру. Катя стояла у плиты и что-то готовила.
– Привет, – негромко окликнул ее Сергей. Катя испуганно обернулась.
– Господи, Сергей!.. Как ты меня напугал.
– Извини.
– Каким ветром?
– Халтура была неподалеку, – кивая на свой рабочий чемоданчик, пояснил Сергей. – Решил к старикам забежать на минуту. А ты?
– Я тоже на часок зашла. Перед сменой. Мама на дежурстве сегодня.
– Как отец?
– Задремал, Сереженька. Я ему массаж роскошный сделала, как какому-нибудь банкиру.
– А ты уже банкирам массаж делаешь?
– Если повезет.
Даже так! – с вызовом проговорил Сергей. Приходится. Надо же крутиться как-то.
– Понятно. Ладно, я пойду.
Куда? – почему-то насмешливо произнесла Катя. – Садись, братец, я тебя варениками с картошкой угощу и чаем с вареньем. Или кофе?
Катя решительно усадила за стол брата.
– Давай, давай! Ты же вечно голодный ходишь.
– Кто вечно голодный, – для порядка обидевшись, возмутился Сергей.
– Ладно. Не будем.
Катя поставила на стол тарелку с варениками.
– Нет, с чего ты взяла, что я вечно голодный, – уплетая угощение, пробурчал Сергей. – У меня что, жены нет?
– Успокойся, есть у тебя жена. Но она... плохо смотрит за своим мужем. Особенно в последнее время.
– Ну и что. Она-то чем виновата?! Ей же из-за меня крутиться приходится. Если бы я работал... А так... Уроки, репетиторство, то да се.
– Вот именно, то да се, – гнула свое Катя.
– Ты о чем?
Сергей демонстративно перестал есть. Отодвинул от себя тарелку.
– Ни о чем! – ставя перед братом стакан с чаем, спокойно ответила Катя. – Сейчас варенье дам...
– Странный какой-то разговор. – Сергей пристально посмотрел на сестру. – По-моему, ты всегда хорошо относилась к Маше. Я так просто считал вас подругами. Или я ошибался? Что молчишь?
Катя переложила варенье из банки в вазочку и, присовокупив две розетки, поставила все на стол.
– Может быть, ты все-таки ответишь? – недовольно поторопил ее Сергей.
– Конечно. Я, собственно, не понимаю, чего ты нервничаешь. Я и сейчас хорошо отношусь к Маше. Но ты мой брат. И чем ты виноват перед ней? Что тебя на работе сократили? Кстати, как там, на бирже? Что-нибудь предлагают?
– Предлагают, – неохотно ответил Сергей. – Вчера дали направление в новый кукольный театр на должность завлита.
– Тебе?! – изумленно посмотрела на брата Катя.
– Угу...
– Бред!
– Вот и я говорю этой девчонке: «Вы, извините, в своем уме? Кто же возьмет инженера-электронщика искать кукольные пьесы?»
– А она?
– Говорит: «Нам не важно, что вас не возьмут, это даже хорошо, если они от вас откажутся. Это для нас важно. Потому что если вы сами откажетесь, то мы вас лишим пособия на две недели». Представляешь?!
– Конец света!.. – расхохоталась Катя. – А я, знаешь, с радостью пошла бы в театр. Даже в кукольный.
– Так в чем же дело? – с энтузиазмом подхватил Сергей. – Ты же театральный техникум закончила. Гример.
– Правда? – деланно удивилась Катя. – А бабки кто будет зарабатывать? У меня же ребеночек, если помнишь... Я ведь мать-одиночка!
Раздался звонок в дверь. Сергей удивленно вскинул брови.
– Понятия не имею? – Катя пожала плечами. – Даже не представляю, кто бы это мог быть?
– Я открою... – Сергей встал.
– Сиди, я сама. – Остановив брата, Катя направилась в коридор.
– Кто там? – поинтересовалась она, подойдя к двери.
– Откройте, Анна Степановна! – раздался мужской голос из-за двери. – Это Зубков.
Катя открыла дверь.
– Екатерина Анатольевна, – поняв свою ошибку, смущенно проговорил милиционер. – Здравствуйте.
– Здравствуйте, здравствуйте... Миша, кажется?
– Так точно. Извините, что я вас Анной Степановной назвал. – Зубков виновато развел руками.
– Да, это крупный прокол для сыщика. Ну входите, Миша. Правда, мамы нет дома.
Заметив нерешительность гостя, Катя улыбнулась и добавила:
– Но, возможно, она скоро будет. Заходите, заходите! – Катя помогла Зубкову раздеться и провела его на кухню. – Знакомьтесь, это мой брат.
– Сергей Кузнецов, – приподнимаясь с табуретки, протянул руку Сергей.
– Зубков. Михаил.
– Это тот самый Миша, – прокомментировала Катя, – который ищет наш клад.
– Какой клад? – удивился Сергей.
– Господи, братик, ты что, забыл, какое богатство у нас украли? Ну конечно, отцовскую папку.
– А... – Сергей сочувственно посмотрел на милиционера. – Неужели вы все еще ищете ее?
– Все еще ищем, а что?
– Да нет, ничего. Ищите на здоровье.
– Может быть, вы уже знаете, кто ее украл? – с ехидцей поинтересовалась Катя.
– Нет, еще не знаю, – сухо ответил Зубков.
– Но подозреваете кого-нибудь? – В Катином ироничном тоне послышалась озабоченность.
– Кать!.. – не дав ответить, перебил Сергей.
– Извините, Миша. Садитесь, я вам чаю налью, – засуетилась Катя.
– Спасибо, но, может быть, я помешал?.. – снова засмущался Зубков.
– Что вы, что вы, садитесь, пожалуйста. А мне уже давно пора, – Сергей потянулся за своим чемоданчиком. – Счастливо оставаться.
– Спасибо, – Зубков кивнул.
– Я тебя провожу, – цепляясь за руку брата, проговорила Катя. – Ты сейчас куда?
– Зайду за Машей в школу и домой, – выходя в коридор, ответил Сергей.
– Правильно, – поправляя на брате куртку, одобрила Катя. – Почаще заходи за ней.
– Послушай, мне это надоело, – вскипел Сергей. – У тебя что, компромат на нее есть?
– У меня, братец, есть женская интуиция, – философски заметила Катя.
– Так держи ее при себе! – заорал Сергей.
– Ладно, ладно, не заводись! – Катя поцеловала брата. – Я же к тебе хорошо отношусь.
– Як тебе, кажется, тоже неплохо, – остывая произнес Сергей. – Старикам привет, вечером им позвоню. До новых встреч.
– До новых. – Катя закрыла за братом дверь и вернулась на кухню.
– Симпатичный у вас родственник... – Зубков расплылся в улыбке.
– А я? Или вы только мужчинам комплименты делаете? – игриво ответила Катя.
– Женщинам тоже иногда. Во внерабочее время.
– Ах да, я забыла, что вы сейчас на работе, – наблюдая за тем, как Зубков накладывает себе варенье, отметила Катя.
– А вы с юмором женщина, – оценил шутку Зубков. – Это я еще в прошлый раз заметил.
– Что еще вы заметили? – усаживаясь напротив, поинтересовалась Катя.
– Ну... Что к вам приходил какой-то мужчина.
– Вот так работают настоящие профессионалы. Может быть, вы даже знаете, кто это был? – с издевкой поинтересовалась Катя.
– Откуда ж мне знать? Я ж его не видел?.. – работая под простака, вздохнул Зубков. – Мы с Анной Степановной в комнате были, пока вы там, в коридоре, разговоры разговаривали...
– И что же? – почувствовав неладное, напряглась Катя.
– Да ничего. Просто что я могу о нем сказать... – лицо милиционера вдруг посерьезнело, глаза остановились в одной точке, – хотя могу кое-что сказать, могу. Ему двадцать пять лет, не больше, и он коммерсант или что-то в этом роде.
Катя побледнела. Зубков же наоборот опять принялся балагурить:
– Ну что? Догадливый я?
– От слова «гадливый»? – пошла в наступление Катя.
– Ну вот. Ни за что человека оскорбили! – деланно обиделся Зубков.
– Так уж и ни за что?
– Конечно. Так я правильно все сказал?
– Почти. Почти правильно. Он владелец коммерческого магазина. И вы знаете, что самое интересное, Миша?
– Ну?
Катя негодующе посмотрела на милиционера:
– Самое интересное, что после вашего визита в его комке уже дважды побывали сотрудники милиции.
– Да что вы? Причина?
Казалось, что Зубков удивился абсолютно искренне, во всяком случае Катя даже смягчила тон.
– Якобы у них есть сигналы, что он торгует гуманитарной помощью.
– А вы уверены, что этого не может быть?
– На сто процентов. Он в такие игры не играет.
– А можно вас спросить, Екатерина Анатольевна?
– Пожалуйста. – Катя подлила милиционеру чая.
– Спасибо. – Зубков жестом остановил Катю. – Я хочу понять, что связывает вас с этим коммерсантом?
Катя молчала.
– Нет, если вы не хотите, можете не отвечать!
– Ну почему же – отвечу, – решительно заговорила Катя. – Он наш родственник. Двоюродный брат жены Сергея.
– Вашего брата. – Зубков сделал какой-то неопределенный жест в Сторону стула, на котором еще недавно сидел Сергей. – Понятно.
– В Москве Гоша недавно, родители у него за границей, у него отец военный... Ну я и взяла шефство над парнем.
Как бы невзначай Катя накрыла руку Зубкова своей.
– Понимаете, Миша. Мне бы очень не хотелось, чтобы у него были какие-нибудь неприятности. Дело в том... ах, все равно вы уже знаете или узнаете... в общем, он был у моих родителей в тот день, когда пропала эта папка. Но он не мог взять. Не мог, вы верите мне?
– Ну, допустим, верю. Тоща кто же ее взял? Не могла же она сама пропасть? – заметил Зубков.
– Не знаю, – осторожно поглаживая его руку, проговорила Катя. – Но вы подумайте, Миша, зачем ему, преуспевающему коммерсанту, ввязываться в это?
Зубков, скрывая неловкость, высвободил свою руку. Поднес к щеке, словно зачесалось что-то.
– Зачем ему, – наступала Катя, – какие-то документы семнадцатого века?
– Не века, а съезда, Екатерина Анатольевна...
– Что?
– Документы Семнадцатого съезда, говорю. Партийного, – уточнил Зубков.
Катя тихо засмеялась, ее рука скользнула по его лицу.
– Ах да... Папа же говорил: про Сталина там что-то... А я... Это из-за вас, Миша... Вы на меня действуете...
– Екатерина Анатольевна...
– Да Катя я. А то нехорошо получается: я тебя Мишей, а ты меня Екатериной Анатольевной, – интимно, почти шепотом проворковала Катя.
– Ты же сама так представилась.
– Я женщина гордая. А тут гляжу: следователишко какой-то, районного масштаба... А теперь вижу: мужик симпатичный и глаза у тебя умные... Но ты чего-то спросить хотел, а я тебя перебила.
– Хотел... – Зубков запнулся и вдруг произнес неожиданно резко: – Ты для него это делаешь?!
– Что – это?
– Ну все... Это...
– С чего ты взял, глупый? Думаешь, у меня с ним что-то было? – Катя замолчала, внимательно посмотрела на милиционера и, тоже меняя тон, решительно добавила: – Ну было. Не хочу врать, было. Но все кончено.
– Расстались?
– Бросил он меня. Семь лет разницы, ребенок у меня, а он молодой, перспективный...
– Подонок он...
– Что ты сказал?! Кто... подонок?! – взорвалась Катя.
– Гоша твой. Георгий Холодов, – сухо ответил Зубков.
– Значит, ты все знал?..
Катя встала. Подошла к окну. Оторвала зачем-то листик от распустившегося в горшке цветка. Снова села.
Милиционер молчал, дожидаясь, пока она успокоится.
– Вообще-то я так и думала, что это твои ребята к нему в комок ходят, – заговорила наконец Катя. – И все из-за этой вшивой папки? Или просто завидуешь, что он в двадцать пять магазин имеет, а ты на свою жалкую зарплату живешь?
– Простите, Катя, – снова переходя на «вы», усмехнулся Зубков, – но я вашу легенду о преуспевающем бизнесмене Гоше вынужден развеять. Магазин у него – плюнуть и растереть. Весь в долгах. Правда, сам ваш герой вроде бы не жулик, чего не скажешь о его окружении... Вот с ними мы давнее знакомство ведем.
– Зачем же ты его подонком назвал? Ну, допустим, взял он эту папку зачем-то, кому от этого холодно или жарко, кроме моего отца? Сейчас эти дела всем до лампочки, понимаешь?..
Зубков не реагировал.
– Ну что ты молчишь? Хочешь, чтоб я перед тобой на колени встала?
– Неужели вы так его любите? – искренне изумился Зубков. – Он же мизинца вашего не стоит!
– Ну что ты мне в душу лезешь, мент! – нарочито вульгарно произнесла Катя. – Какое тебе дело, люблю я его или нет? Тебе мало, что я с тобой даже переспать готова?
– Эх, Катя, Катя, Екатерина Анатольевна... – с сожалением проговорил Зубков. – Ну зачем, зачем это...
– Что здесь происходит?
В дверях стоял Анатолий Федорович.
– Так что же тут?.. – мрачно повторил он.
– Папа... это... – растерялась Катя.
– Я Зубков. Из угрозыска района, Анатолий Федорович. Занимаюсь поиском вашей папки.
– А, здравствуйте, – старик протянул руку. – Очень хорошо, что пришли. Я давно собираюсь вам позвонить, да вот из-за неважного самочувствия...
–А в чем дело?
– Я прошу вас прекратить эти поиски. Если надо, могу и в письменном виде подтвердить эту просьбу, – строго проговорил Анатолий Федорович.
– То есть как прекратить? – опешил Зубков.
– По-моему, русским языком сказано! – заорала Катя.
– Катерина, не надо так, – нахмурился старик. – Товарищ не виноват, он выполняет свой долг. Мы сами затеяли это дело, о чем я глубоко сожалею теперь.
– Сожалеете? Почему?
– У меня есть на то свои причины. К сожалению, я не могу о них говорить...
– Боюсь, что мне известны ваши причины. – Зубков выразительно посмотрел на Катю.
Старик вздрогнул, но, взяв себя в руки, бросил короткое:
– Не думаю.
– А Анна Степановна знает, что вы хотите прекратить дело? – не унимался милиционер.
– При чем здесь Анна Степановна? Документы все-таки не ее, а мои.
– Ошибаетесь, Анатолий Федорович. Это документы государственной важности.
– Вот как? Мне, конечно, лестно, что вы мои скромные изыскания считаете государственно важными, но...
– Папа, он просто карьеру делает на твоей папке! – снова закричала Катя.
– Считайте как хотите. Но я найду преступника. И, может быть, даже приведу его к вам в дом.
– Когда?
– В свое время, – холодно заключил Зубков.
Шведов сидел в кабинете литературы один. От той фразы– из его «Поля чудес» – нестертыми с доски остались только черточки. И то не все. Соорудив из бумаги пепельницу-лодочку, модельер позволил себе закурить «Кэмел». Пачка с верблюдом лежала тут же, рядом, на школьной парте.
Скрипучая дверь распахнулась почти бесшумно, на пороге стояла Мария Петровна с вчетверо сложенным тетрадным листком в руках.
Игорь Андреевич виновато потянулся к пепельнице.
– Можешь не гасить, я тоже полсигаретки выкурю... – остановила его Маша. – И директор, и завуч отправились, оказывается, в префектуру! Фу, сразу полегчало... А то самочувствие было – знаешь, как у Татьяны в последней картине оперы: там же, если помнишь, Онегин совершенно незаконно проникает в ее апартаменты...
– Э нет, сравнение не годится! Ты же не заставишь меня петь то, что пришлось ему? Ты ж понимаешь, солнышко, что «Позор, тоска, о жалкий жребий...» – это никак не мой репертуарчик?
– Разумеется. Шведов – и отказ? Шведов – и неудача, фиаско? Не вяжется. Но я-то, пардон, должна «пропеть» из ее арии... мне просто неоткуда взять других песен! Но погоди, записка мне тут... Висела на двери, приклеенная жевательной резинкой, представляешь? – Маша развернула тетрадный лист. – Ну крысы! Нет, это фантастика!.. А я ведь знала, что мы тут с тобой – как в аквариуме... но чтоб до такой степени... Боюсь, им известно, какое на мне белье! – Маша аж вся дрожала от негодования. – Нет, ты послушай! Послушай! – И она начала читать: – «Дорогая и очаровательная Мария Петровна, за свой авторитет не переживайте, он в очень большом порядке. Мы извиняемся и сожалеем насчет нашего сегодняшнего легкомыслия и некоторой недооценки Вас. С уважением, как бы возведенным в квадрат и в куб. Б. К.».
– Ну? – Шведов недоуменно смотрел на Машу. – Я только не понял, что такое «Б» и «К».
– «Б» – это Бабич Инга. «К» – Костикова Настя. Две виденные тобой сегодня красавицы! Ну, каково? Нет, что ты молчишь-то?!
–Я молчу, потому что не понимаю. Уважение – оно разве может злить?
– Такое – да! Отчего оно вдруг возвелось «в квадрат и в куб»? От вашей, Игорь Андреевич, милости! От вашей дубленки, от аромата вашего одеколона и сигарет, от вашего лимузина... Офонарели они от всего этого... да еще запах романа учуяли... если подслушали любые наши две фразочки – им достаточно! И вот я в большом авторитете поэтому...
– Какая разница – почему? Итог важен!
– Ну нет! Почтение из-за того, чья ты любовница? Спасибо... не надо. Сгорю я от такого почтения! Нет, как ты мог? Ворваться вдруг в школу, так подставить меня... А все почему? «Мне, Шведову, захотелось... я беру, заверните!» «Все мое, сказало злато, все мое, сказал булат»... Нет, миленький. Четыре встречи наедине, две в компании – из-за этого я способна, по-твоему, наплевать на двадцать лет своей жизни, на семью, перед которой и без того виновата чудовищно? Да, была дрянью... слабой, потерявшей голову... но была, понятно? Все кончено, Шведов! Все кончено! Спасибо, но на этом – шабаш, отбой, точка...
– Только не надо заклятий, – Шведов прищурился. – Сама ведь не заметишь, солнышко, как точку переделаешь в запятую...
– Нет! Лучше я палец себе оттяпаю... как описано у классика. Игорь... сделай мне одолжение... напоследок – спустись через три минуты после меня. И по лестнице другого крыла: я направо из класса, а ты налево. Просто на всякий случай, хорошо?
Не дожидаясь ответа, Маша схватила сумку и... исчезла.
А Шведов, он так и остался стоять у окна, щелкая машинально зажигалкой. Он даже не заметил, как полыхнула его пепельница-лодочка из бумаги, хорошо что это еще на каменном подоконнике стряслось, а когда собрался потушить костерчик, так сразу передумал: просто ждал, пока лодочка превратится в черные хлопья. Может, от этого ЧП, а может, помятуя о Машиной просьбе, но надолго остался он в кабинете литературы, настолько долго, что не увидел, как на лестнице встретились Маша и... Сергей.
Все самообладание, все способности к лицедейству понадобились Маше, чтобы не выглядеть затравленной, чтобы не оглядываться, чтобы не звучал фальшиво голос.
– Привет! – расплылся в улыбке Сергей. – Вот надумал зайти за тобой...
– Да? – схватив мужа под руку, Маша стремительно увлекла его прочь из школы. – И хорошо сделал! Отлично просто! Видишь, как у нас совпало все... красота! И пошли скорей...
